Никита очень ясно увидел комнату с высокими окнами и старика с седой гривой волос и с седыми усами— в . Его больше нет! Я знал его с детства. Он принял нас с матерью, когда мы разыскивали отца, и, слепой, приложил все усилия, чтобы мы добрались с ней до Колхиды. Мы ребятами приходили к нему и шумели у него в доме — я, Антонина, Фрол, Стэлла — приходили к нему, как домой!
А как Шалва Христофорович обрадовался, когда мы, уже взрослые, пришли к нему в прошлом году! Обнял меня, Антонину и Стэллу. Позвал Тамару, приказал угостить нас на славу.
Давно у толстухи Тамары не было столько хлопот! Но Тамара, забыв свою полноту, носилась по дому, подобрав длинные черные юбки.
Старик был счастлив. Тамара могла с ним болтать обо всем: о соседях, о родственниках в Поти и родственниках в Хашури, но не о том, о чем хотел побеседовать Шалва Христофорович... Стэлла наполнила весь дом шелестом платья, запахом «Магнолии» — ее любимых духов, безудержным потоком стремительных фраз; неугомонная, веселая, шумливая, Стэлла была способна расшевелить любого флегматика! Антонинин голос звенел то в комнатах, то на стеклянной галерейке, среди олеандров. И старый художник с улыбкой прислушивался — жизнь снова вошла в его тихий дом.
— Дети, я чувствую, что вы счастливы! — говорил он. Мы оставались детьми для него.
Антонина целовала его лоб, усы, щеки, ворошила густую шапку седых волос:
— Да, дедушка, мы очень счастливы! Когда мы с ним остались на минуту вдвоем, он взял меня за руку:
— Никита! Я хочу тебе что-то сказать... Он помолчал.
— Антонина рано лишилась матери; Серго завел другую семью; я скоро умру...
— Шалва Христофорович!
— Погоди. В мои годы не страшно думать о . Мое самое большое желание — чтобы Антонина счастливо прожила свою жизнь...
Он прислушался к веселым голосам за стеной.
— Вы дружите с детства, Никита. Она тебе верит. Больше того, я знаю — она тебя любит... Обещай, ты останешься ей верным другом...
И я обещал.
И вот — его нет. И Антонина нуждалась во мне. В верном друге. Два месяца назад! А где я был в это время? Где? (Он взглянул на число на почтовом штемпеле.) Ну, конечно же! Я через костры прыгал! И вокруг горели огни Ивановой ночи...
Никита стал лихорадочно разрывать конверты; это были более ранние письма, и все они дышали любовью. «Где бы ты ни был, я всегда, я всюду с тобой».
...Когда он приезжал к Антонине в последний раз, в Никитский сад, уже лейтенантом, она интересовалась:
— А кто остался в вашей квартире на Кировском?
— Мы ее отдали морякам-академикам.
— И смешную кукушку, которая куковала часы?
— Ее взяли дальние родственники.
— А фрегат? Он стоял у вас над диваном, на полке?
— Фрегат я отвез в Севастополь, к отцу. И книги мы с Фролом все разобрали, упаковали в ящики, отправили часть в Севастополь, другие — на .
— На Балтику? Почему?—спросила она удивленно.
— Мы получили назначение на Балтику,— сообщил он ей.— Будем вместе с Фролом служить. Антонина! Антонина, куда ты?
Она, пробежав по садовой дорожке, опустилась на скамейку и прижалась лбом к жесткой спинке.
— Подожди, Никиток, я сейчас успокоюсь... Ты не сердись, милый. Я, право, не виновата...
Совсем как в детстве, всхлипнула и стерла слезы со щеки пальцем.
— Ты знаешь, я ведь всегда была глупой выдумщицей; я себе вбила в голову, что тебя пошлют в Севастополь. И когда мне предложили поехать работать в Ялту, я так обрадовалась! Быть поближе к тебе! Почти рядом! Но ничего... Ты поезжай... Я тебя подожду... Устраивай свою жизнь, Никиток. Позовешь меня, когда я буду нужна...
Она ждала. Пока я позову... Я был ей нужен, когда умер дед. Она звала меня. Ей было тяжело. А я, я даже не отвечал ей на письма!..
Она ждала. Все еще ждет, ты думаешь? Нет, она уже больше не ждет... Фрол написал ей о Лайне...
О Лайне...
...На днях мы шли с ней по городу, вечером. Я сказал: «Ты — мое ». — «Какие хорошие русские слова! Солнышко! — повторила она.— Никита, а самое лучшее имя на свете?» — «Лайне»,— ответил я не задумываясь.— «Неправда! Самое дорогое, самое любимое имя — Ни-ки-та!» Она поцеловала меня и захлопнула дверь: «Доброй ночи, лейтенант Морская Душа!» В доме было темно; старый Юхан спал. Я шел в темноте, один, ночью, смотрел на огни кораблей и повторял ее имя: «Лайне». И вдруг словно кто-то спросил в темноте: «А Антонина?» — «Что Антонина?» — «Ну, Антонина... забыл ты о ней? Ты забыл, что она всегда, повсюду, всем сердцем с тобой?» — «Молчи!» — «Нет! А честно ли ты поступаешь, Никита?» — «Ах, замолчи, пожалуйста, очень прошу!»
Придя в каюту, я постарался поскорее заснуть.., И вот теперь — ее письма. Они разворошили все снова...
...Нет, не так легко, потеряв свое место в жизни, определиться. Здесь надо определяться не по приборам и звездам, не по лучам маяков... По чувству долга и по велению сердца...
— Миша, почему Крамской заинтересовался вдруг Антониной? — спросила Хэльми за ужином.
— Какой Антониной? — не понял Михаил Ферапонтович.
— Я же тебе рассказывала: Антониной, моей тбилисской подругой. Я ее очень давно не видала.
— Ах, вот ты о какой Антонине,— сообразил Щегольков. — Ну, тебе лучше знать, почему он интересуется.
— Мне? — удивилась Хэльми,
— Лайне — твоя подруга?
— Да. А что?
— Ну, так Рындин не знает, кому из твоих подруг отдать предпочтение.
— Но он с Антониной даже не переписывается! — воскликнула Хэльми.
— Ошибаешься, рыбка. Я сам видел у него в каюте портрет славной девушки. Она всюду с ним, где бы он ни был. Так она сама ему написала.
— Да что ты говоришь!
— И Крамскому Рындин рассказывал, что он собирается на Антонине жениться, как только на ноги станет. Но он встретил Лайне — и портрет исчез со стола. Конечно, рыбка, никто не может запретить Рындину разлюбить Антонину и полюбить Лайне, тем более, что Лайне талантливая, славная девушка — ничего не скажешь. Но Рындин — офицер флота. С него много спрашивается. Не к лицу офицеру разбрасываться обещаниями направо-налево. Он потерял свое место в жизни. А человек, не умеющий владеть собой в жизни, может потерять свое место и в море. Так Крамской говорит.
— Значит, Никита виделся с Антониной. И у них не только детская дружба,— проговорила Хэльми в раздумье.— Хорошо, что ты мне, Миша, сказал...
— Ты лучше расскажи, что у тебя нового в клинике, рыженькая...
— Милый, это ужасно, когда хирург за столом рассказывает об операциях... Это —неаппетитно.
— Да, ты, пожалуй, права. Он положил себе еще рыбы.
— Мы пойдем в театр? — спросила жена.
— А ты будешь переводить? Ты всегда забываешь.
— Буду, милый. Идет хорошая пьеса. «Королю холодно», . Тебе понравится. Хуго Эллер отлично играет шута.
— Я люблю Хуго Эллера.
— Тогда я забегу и возьму билеты на вечер.
— Ты уходишь?
— Да. Но я скоро вернусь.
И пока Михаил Ферапонтович прилег на диван с «Огоньком» и газетами, еще раз поздравляя себя с удачной женитьбой, пройдем с Хэльми в белый дом на берегу моря, где Лайне, радостно встретив подругу, потащила ее к себе в комнату — показать новую акварель «Огни Ивановой ночи».
— Ты — талант! — похвалила Хэльми.— Ты настоящий талант, и тебе надо выставляться в Тарту и в Таллине! Ты совершила большую ошибку, что стала врачом. Молчу, молчу,— поспешила она успокоить подругу, увидев ее нахмурившееся лицо. — Живи, как знаешь, и поступай, как знаешь. Никита у тебя был давно?
— Сегодня утром!
И лицо Лайне сразу все осветилось и стало радостным и счастливым.
— Ну, и чем же это все у вас кончится? — спросила Хэльми.
— Я очень... очень... люблю его...— призналась от всей души Лайне.
— А он тебя?
— Ну, конечно, он — тоже.
— А может быть, все это — неправда?
— Как — неправда? — изумилась Лайне.— Ты... ты что-нибудь знаешь? — У нее дрогнули губы.— Тогда говори...
— Я ничего не знаю; я только хочу спросить тебя: что ты знаешь о нем.? О Никите?
— Все! Он очень хороший... Он моряк, он художник — и он меня любит. Да, да, я знаю, что он меня любит!
— Тебя одну?
— Хэльми! Почему ты так спрашиваешь?
— Помнишь, я говорила тебе, что влюбилась в него до безумия, когда он вытащил меня из Куры?
— Да. Помню.
— Я даже повисла ему на шее там, на темной лестнице, в ! Он мне казался героем! А он был просто мальчишкой. Тебе он тоже показался героем. Ведь правда? Ты выходишь с рыбаками на лов, к вам в сеть попадает мина. На корабле приходит герой. Он взрывает мину, спасает рыбачью сеть. Романтично, не правда ли? Проходит год. Ты на шхуне, в море поднимается буря, ты прощаешься с жизнью, и вдруг приходит корабль, и на корабле он, твой герой... Недаром твой викинг похож на Никиту, — показывает она на мозаику. — Но действительно ли Никита — викинг? Не выдумала ли ты его? Я на жизнь смотрю трезво, в облаках не витая, уж из такого я, видно, замешана теста. Недаром я — хирург. Что ты знаешь о нем? Ну, скажи. О чем он думает, чем живет? Мне понадобилось три года, чтобы разобраться, что за человек Миша... Ты знаешь, что Никита еще весной собирался жениться на Антонине?
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
