— Ты тоже уходишь?
— Да, служба... — с интонацией Фрола ответил Никита.
— Слу-ужба, — протянула она. — Всегда ты будешь уходить от меня, мой хороший... и часто — надолго. Но я постараюсь привыкнуть. И буду ждать... терпеливо. Иди, мой родной. — Поцеловала: — Иди, не годится опаздывать...
На другой день Никита Юрьевич Рындин в парадной тужурке, в накрахмаленной сорочке, с крахмальным воротничком, подпиравшим шею, с черным шелковым галстуком, выглядел, по определению Фрола, «форменным женихом».
Антонина, в белом платье, раскрасневшаяся, с блестящими глазами, выглядела красавицей. «И оригинальной красавицей, второй такой нет, — утверждал тот же Фрол. — Разноглазая».
Регистраторша, пожилая женщина с выцветшими, перевитыми сединой волосами, закрученными узлом на затылке, постаралась провести церемонию как можно торжественнее и даже сказала новобрачным несколько напутственных слов.
Вечером пришли к ним друзья: Щегольковы, Фрол, Коркин. Молодые получили подарки — необходимейшие в семейной жизни предметы: чайный сервиз, электроутюг, крохотный радиоприемник, толстый том «».
В столовой на столе возвышался корабль из бисквита и крема с шоколадными орудийными башнями, трубами, мачтами — подарок товарищей. На стенах висели веселые солнечные картины Шалвы Христофоровича; среди них была и «Повелительница солнечных зайчиков», светловолосая девочка с зеркальцем — Антонина.
Миниатюрный приемник включили, и на волне по счастливому совпадению оказался «Свадебный марш». Посыпались пожелания счастья; «Горько!» Фрол провозгласил традиционный тост моряков:
— За тех, кто в море!
— За тех, кто вчера был в море, за тех, кто сегодня в море, за тех, кто уйдет завтра в море, за всех, кто служит родному нашему флоту! — поднял бокал Щегольков. — Дорогие наши подруги! Понимаете ли вы, чьи вы подруги?
— Ну, это, по-моему, мы очень хорошо знаем!— почти обиделась Хэльми.
— Ну что ж? Тогда выпьем за наших подруг! — предложил Щегольков.
— Постойте-ка! — прервал Фрол. — Насчет подруг есть прекраснейшие стихи:
Не видно неба золотого,
Дорога в море не легка,
Но привыкать к борьбе суровой
Должна подруга моряка...
— У тебя на любой случай жизни готовы стихи, Фрол. А танцевать ты не разучился? Помнишь наш первый нахимовский бал?
Стэлла потянула его из-за стола. И Фрол, всегда свирепо отказывавшийся от танцев, прошел с ней несколько туров.
Без устали танцевали; уничтожили шоколадно-бисквитный корабль; наконец принялись прощаться, разыскивая пальто, плащи и фуражки. Стэлла ушла ночевать к Щегольковым.
Новобрачные прибрали посуду на разоренном столе и отнесли ее з кухню. По пути разбили бокал: «Ничего, это к счастью». Руки и плечи их касались друг друга. Когда все было прибрано, Антонина сказала:
— Хорошие у тебя, Никита, товарищи!
— Морская семья.
— Да. Хорошо жить в такой дружной семье!
Она потянулась к выключателю. Теперь можно было различить бежавшие по небу темные облака над белыми кронами зимних деревьев. Они сидели, тесно прижавшись друг к другу. Он чувствовал биение сердца любимой.
— Муж, — услышал он ее шепот, — муж... мой муж... Если бы ты знал, как я люблю тебя, милый! — повторила она горячо.
В коридоре резко и длительно задребезжал телефон. Никита поспешил, досадуя, размышляя: что могло случиться?
— Лейтенант Рындин слушает. Слушаю вас, товарищ капитан третьего ранга... Есть. Сейчас выхожу.
И вдруг он сообразил, что это вовсе не Щегольков.
— Фролушка, чудило ты эдакий!.. А ведь я всерьез принял тебя за .
— Спите? — спросил весело Фрол
—— Пока нет. Собираемся.
— Спокойной ночи. Говорю из дежурки.
— И тебе самых приятнейших снов!
Никита погасил свет в коридоре и прикрыл дверь.
Часы на башне гулко пробили час. Во мгле, словно эхо, откликнулись корабельные рынды, отбивавшие склянки.
В тишине, наступившей потом, стало слышно, как бьется море о . Оно еще не замерзло. Антонина прошептала, прижавшись к Никите:
— Этот шум я теперь буду слушать всю жизнь...
Крамской всегда осуждал тех, кто радуется, уходя с флота в отставку, и равнодушно говорит флоту «прощай».
Тяжело расставаться с ним: ты ему отдал всю жизнь; трудно расставаться с людьми — ты вместе с ними переживал успехи и неудачи, опасности и походы в зимнюю стужу и в летний зной.
Когда Крамской обходил в последний раз корабли, люди стояли перед ним, близкие и родные. Многие при нем пришли на флот; он помогал им, как мог; он учил, как умел, и вот они теперь — офицеры, старшины, мичмана. Ему хотелось каждого обнять, каждого прижать к сердцу — и Щеголькова, и Бочкарева, и Коркина, и Рындина, и Живцова. У них у всех большая флотская жизнь — впереди. А у него она — позади.
Он теряет лучшее в жизни.
— Да, тяжело, Николай Павлович, — говорит он, сдавая начальнику штаба дела. — Я считаю, что в пятьдесят два года моряку рано уходить на покой. Но флот молодеет. Вы сами человек молодой. Смелее выдвигайте молодежь, Николай Павлович. Безусловно, заслуживают продвижения Щегольков, Бочкарев, Коркин... Коркин — отличнейший офицер. Живцов и Рындин вполне достойны командовать кораблями. Готовьте их, дорогой, и, поверьте, они оправдают надежды. Что же касается старшин и матросов, то многим из них место в высших училищах, из них получатся хорошие офицеры. Для чего я вам говорю все это? Не знаю. Мы с вами давно этот вопрос обсудили. Пусть это будет моим небольшим завещанием — завещанием старшего моряка, уходящего с флота, молодому, как вы, моряку, который остается служить. До свидания, Николай Павлович. Желаю успехов и счастья.
Он выходит из штаба. На берегу небольшие сугробы, вода почернела и бьется о берег. Скоро бухта замерзнет.
Он останется жить в светлом домике, в котором живет. Море будет с весны набегать под самые окна и откатываться, обнажая песок. И он будет слышать — да, уж слышать-то будет, этого у него не отнимешь — днем и ночью знакомый шум Балтики...
Он любил море, и оно любило его. Он ненавидел его, и оно его ненавидело. Они были друзьями, и они были врагами.
Прожита большая, богатая событиями жизнь моряка, которую он ни за что не сменял бы ни на какую другую. Большинство дней этой жизни отдано морю, и он не жалеет об этом — эти дни до отказа насыщены борьбой со стихией, романтикой морской службы.
Он приходит домой. Его радостно встречает Буян.
Однажды старая Герда сказала, что капитана спрашивает какой-то матрос. Крамской вышел в переднюю. Его ждал богатырь с «Триста пятого», кажется, его зовут Глобой. Он держал на поводке молодого веселого пса, очень похожего на Старика в молодости. Сказал, что команда просит принять в подарок Буяна. Крамской поблагодарил, но отказался: он не может отнять у команды в собаку. Ведь наверняка пес — всеобщий любимец и все привязались к нему. Глоба подтвердил, что все это так, но команда считает, что капитану первого ранга без собаки «не жизнь». Настаивать старшина не решился и увел весело шумевшего пса.
Через несколько дней пришел Бочкарев, уговорил подарок принять. Матросы дарят от чистого сердца. Пришлось согласиться. И в квартире поселился Буян. Сразу стало веселее. То он лаял в окна на кошек, то выбегал в сад, как бывало Старик, и облаивал редких прохожих, то громоздился передними лапами на колени Крамскому и от полноты чувств лизал ему подбородок. Буян заменил Старика, хотя Старик вспоминался не раз — он был спокойнее, обстоятельнее бесшабашного подростка Буяна и, безусловно, умнее.
молод и резв, он лает и прыгает, радуясь, что существует на свете. Ну что ж. Будем жить с тобой, как жили со Стариком. Дружно. Ты — хороший парень, Буян! Только не хватай ничего со стола!
Удивительным кажется, что завтра утром никуда не надо идти.
Пока он поживет здесь, в этом городке. А там — видно будет.
Отец говорил: «Надо оставить след». Оставил ли след он, Юрий Михайлович Крамской? Если его добром вспомнят Щегольков, Бабочкин, Живцов, Коркин, Рындин и сотни других — то оставил. Он не зря отдал жизнь свою флоту.
Да полно! Прожита ли жизнь до конца? Старик я? Нет. Дряхл? Тоже нет. Никому не нужен? Нет, еще нужен.
Так что же делать? Поднять руки и сдаться? Ждать терпеливо конца? В дни ленинградской блокады стоило только лечь и поддаться апатии — люди быстро сходили на нет. Более сильные живут до сих пор. Тогда — он не сдался. Неужели он сдастся теперь? Он потерял Леночку. Навсегда. Но ведь есть Ростислав; Крамские не переведутся на флоте. Вернется Глеб; вернется к нему, потому что мать отказалась от сына; шумно буянит Буян; многим ты нужен, Крамской!
Слепота? Темнота вокруг? Год, два, три... до конца. И страшна она? Да. Ну что ж? Встретим и ее мужественно.
Ослеп Жюль Верн, ослеп Станюкович, . Они не сдавались, не опускали рук до конца. И бывший моряк — музыкальный лектор, не видя клавиш, играет Чайковского, не видя слушателей, говорит им о музыке. А я буду говорить с молодыми о море, о морской службе, о дальних плаваниях, о бурях и ночных огнях маяков. Мне пятьдесят с небольшим — у меня добрый десяток лет впереди!
— Буян, поди сюда. Эх, ты, какой ты буян! А впрочем — ты славный парень. Приветлив — и глуп. Ну, может быть, еще поумнеешь...
Ветер размахнулся с утра, раскачал деревья, размахал кустарник, вмял в грядки цветы, доживавшие век. На низко нависшем молочного цвета небе плавали бесцветные облака. Хлынул косой резкий дождь.
Антонина полдня провела в маленьком опытном хозяйстве за городом, где несколько энтузиастов выращивали цветы. Она и ее новые товарищи по работе покрывали брезентом стекла парников и теплиц, старались спасти клонившиеся к земле георгины, срезали хрупкие гладиолусы.
Потом она забежала к маленькой Милли в магазин их хозяйства на набережной.
Милли страстно любит цветы. Она художница, стоит взглянуть на магазин, превращенный ею в сад. Она и психолог: почти безошибочно узнает, для кого предназначены те цветы, которые купит тот или другой покупатель. Многие покупатели ей знакомы. Почти все с ней советуются. Она не похожа на тех торгашей, которые и цветы превращают в товар.
Сегодня в магазине покупателей нет: ураган.
— Зато вчера, — сообщает Милли, путая русские слова с эстонскими, — о, о, вчера к вечеру ни одного цветка не осталось! В театре пел Георг Отс, и женщины с ума посходили...
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
