— Грозишься отбить у товарища? А ты знаешь, что за это бывает? Морское братство забыл?
— Ну, как хотите, молчу.
А Вася знал: поклеп возводят на Лизу.
Она рассказала ему всю правду — о трудном детстве, о любви своей к морю (хотела матросом быть, только из-за того и в буфетчицы пошла — на другую работу на судно не брали). А что касается злостной брехни насчет женщин в море — так брехня брехней и останется, хочешь верь, хочешь — нет.
И он — верил.
Наконец он попросил у командира разрешения жениться.
— Что же это получится? — удивился Беспощадный. — Она две недели в море, потом вы две недели в море... Так вам и видеться не придется...
Но, увидев огорченное лицо Васи, примирительно сказал:
— Ну, если твердо решили — женитесь, не возражаю.
И Вася отпраздновал свадьбу. Он был счастлив. Лиза оказалась преданной и верной женой. Зимой молодожены виделись часто: У Лизы была маленькая комнатка на улице Никонова, где они встречались в дни Васиного увольнения. Но летом Балтика надолго их разлучала.
Когда Васин корабль и «Локса» сходились в порту, молодоженам удавалось переброситься парой слов через пирс. А в воскресенье Радугин шел на любовное свидание.
Лиза его очень любила. Ласково называла его Васильком. Они встречались так редко, что Васе казалось странным, что эта белокурая и черноглазая Лиза — его Жена и носит фамилию Радугина. Надо сказать, что фривольные разговоры на корабле прекратились: о женах товарищей не заикайся — мигом оборвут.
В День Флота, когда обнаружили затопленную баржу, Вася первый вызвался ее разгружать — и очень огорчился, когда командир наотрез отказал в его просьбе. Тут он впервые почувствовал, что Беспощадный не доверяет ему, считает неполноценным матросом, хотя и часто поощряет. А он не хуже Полищука и Орла справился бы с минами. Вася не был честолюбив и не гнался за славой, но ему очень хотелось, чтобы Лиза — его милая, славная Лиза — хоть раз бы сказала: «А ты у меня очень храбрый!»
Беспощадному надолго запомнился укоризненный взгляд матроса, которого в душе продолжал называть Коротышкиным, и он понял, что недоверием, столь явно высказанным, обидел его. Но разве можно пускать на такое рискованное дело трусоватого, не уверенного в себе матроса? «Правильно я поступил»,— убеждал тогда себя Беспощадный.
И вот на одном из осенних выходов в море, когда Балтика изрядно , во время противоатомного учения в море упал матрос.
Вслед за ним тотчас же бросился другой. Кто?
Сигнальщик подсказал Беспощадному:
— Коротышкин, товарищ капитан-лейтенант. — И тут же поправился: — Прошу извинения, Радугин.
Моторы застопорили; с большим трудом были подняты оба — и утопавший, и Радугин.
Беспощадный обмолвился:
— Молодец вы, Ко...— Поправился: — ...Радугин. Не ожидал я от вас («Зачем я такое сказал? Вот нехорошо получилось»). Благодарю,— закончил командир корабля.
Только теперь, когда мокрый, продрогший Радугин стоял перед ним, равнодушно выслушивая его благодарность, Беспощадный понял, что он ошибался и в Радугине, и в том, что все без исключения на корабле боготворят своего «отца-командира».
Тем не менее, когда пришли в базу, Беспощадный не удержался и красочно рассказал о подвиге Радугина корреспонденту «». Корреспондент сфотографировал Васю. В «Молодежи Эстонии» появилась (тоже не без участия Беспощадного) заметка об отважном матросе. Корреспонденция передавалась и по радио — Борис Арефьевич остался верен себе.
Самой же большой наградой Радугину было, когда Лиза сказала:
— Васенька, милый, я всегда знала, что ты у меня настоящий герой.
Теперь, на митинге, Радугин говорил, к великому удовольствию Беспощадного:
— Жена подождет. Нужен я флоту, — значит, буду служить по совести и по чести...
6
— Я думала, ты совсем нас бросил. Две недели не виделись, — встретила Живцова жена, когда он наконец добрался до дому. — Алешка тебя узнавать перестанет.
Фрол обнял Алешку, шестилетнего, курносого, рыжего — ничего не досталось ему от грузинки-матери, поздоровался с тещей (тетя Маро теперь жила с ними: тесть, славный толстый Мираб, лег однажды в Тбилиси спать и не проснулся). Квартирка была у Живцовых крохотная, из двух маленьких комнат и закутка-кухни, но они ею были довольны.
— это отдельная культура и захватывающее зрелище, которое просто не с чем сравнить.
Маро захлопотала, полезла в ледник, достала сациви — Фрол с детских лет очень любил это грузинское блюдо — курицу в ореховом соусе. Появилась и холодная фасоль — лобио и румяный чурек; все было, как в Грузии. За столом Фрол разговаривал с сынишкой, со Стэллой (жена — инженер на заводе).
— Ну как, Фрол,— спросила она с едва заметным грузинским акцентом, — тяжело тебе на новом месте?
— Нелегко, — Фрол макал чурек в ореховый соус. — Предшественник мой дров наломал, я — разбирайся. К тому же Славка Крамской у меня в подчинении. И Игнаша Барышев. Из славного племени нахимовцев оба. А я люблю с однокадцниками быть на равных правах. Зависти не подозреваю, но ущемление — допускаю. Из одного котелка со мной кашу лопали, а теперь перед начальством тянись: товарищ комдив. Люблю их обоих, чертей, но на службе не допущу панибратства. Тетя Маро, если можно, прошу повторить, — подобрал он с тарелки остатки соуса. — Диво сациви!
— Кушай, Фролико, кушай, раз нравится.
Повара всегда старались, а тбилисские нахимовцы не страдали аппетитом!
Тетя Маро, полная, смуглая, с живыми серыми, как у дочки, глазами, смотрела на него с обожанием. Еще бы! Фрола она знала еще нахимовцем. Со Стэллой они как два кактуса: всё кололи друг друга колючками. Но она-то уж знала, что свадьбы не миновать: ни на кого бы другого Стэлла не променяла своего друга детства! Ах, Тбилиси, Тбилиси! И дворик с галерейками, на которых сушилось белье... Век бы оттуда Маро не уехала, если бы не умер Мираб!
Фрол доел сациви, сказал вполне серьезно:
— Вот, тетя Маро, в «Неделе» пишут, что в Италии проводится конкурс на лучшую тещу. Составлю-ка я вам блестящую аттестацию и пошлю вас на конкурс. Уверен, получите приз.
— Да что ты, Фролико! — отмахнулась тетя Маро, но вся засияла. — Вечно ты шутишь!
— Не шучу! — не унимался Фрол. — Посмотрите Рим, Милан и Неаполь...
Он выпил крепкого чая, посадил на колено Алешку.
— Моряком не раздумал быть, сын?
— Не раздумал. Посмотри, какую яхту мама купила.
— О, хороша! Пойдем, сынок, в ванную.
Фрол захватил с собой электрический вентилятор, напустил полную ванну воды, и они занялись запуском яхты. Вентилятор надувал паруса.
— Придет лето, сын, я тебя покатаю по морю. Хочешь?
— Хочу.
— С ветерком. В Пирите. Эх ты, морячище! — похлопал Фрол Алешку по плечику. — Ну, пойдем к матери.
— Трудновато приходится, Фролушка? — с участием спросила Стэлла.
— Да, милая, не легче, чем у тебя на заводе. Я и не предполагал, что все пойдет как по маслу: ать, два, три — полный порядок, вперед! В дивизионе в пять раз больше людей, чем было на моем корабле. И каждого раскусить надо. Попадется твердый орешек — зубы сломаешь. Есть скромные парни, они мне по сердцу. Есть зазнавалы. С этими потруднее: спесь с них надо сбивать. Ты меня понимаешь?
— Понимаю, Фролушка, понимаю...
— Ты всегда меня понимаешь, — с любовью взглянул Фрол на жену. — Говорят мне, к примеру: вот первейший специалист, артист своего дела, ведет за собой остальных. А я интересуюсь у командира, чем этот «артист», сойдя с корабля, дышит. Может, у «артиста»-то муть на душе. Не знает своих людей командир — грош такому командиру цена. Но чтобы душу узнать человека — нужен тонкий подход. Полезешь с назойливыми расспросами — как, да что, да чем ты живешь и дышишь, он, пожалуй, в душе пошлет тебя, куда Макар телят не гонял, и никогда перед тобой не раскроется. Вот Славкин отец, Юрий Михайлович, — тот знал !
Я уж на что трудный был, а перед Юрием Михайловичем душу выворачивал наизнанку да счастлив был, когда он мои горести облегчал. Вот и у меня есть на кораблях всякие и со всячинкой. Есть молодцы. Орел, например, гидроакустик, остался служить по собственной воле. Как говорится, сделал благородный почин. Другие — за ним потянулись... А сам Орел, представляешь, что пережил...
И Фрол рассказал Стэлле о несчастье, постигшем Машеньку.
— Бедная девушка... — пожалела Машеньку Стэлла.
— Я Славке посоветовал Орла в отпуск пустить. Пускай женится. Да-а... Есть в дивизионе орлы, а есть простофили. Сейчас с одним разбираюсь! Влип как кур во щи. Терзает его одна неприглядная Дульцинея... Пойдем-ка в Дом офицеров, — он достал пригласительные билеты. — Там, кстати, диспут — «Роковые ошибки».
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
