Однажды, придя в штаб базы, я узнал, что командующий и член Военного совета флота только что отбыли в Ленинград вместе с флагманами корабельных соединений. Фёдор Владимирович Зозуля, доверительно сообщивший мне об этом, добавил, что там, в Ленинграде, должно состояться важное совещание, связанное с тяжелым положением на фронте.
Обстановка, сложившаяся в те дни, не исключала и самого худшего. Что это так, что надо считаться с возможностью прорыва немцами нашей обороны, подтвердило и то спешное совещание командиров и комиссаров соединений, собранных в здании Военно-морской академии. О нём рассказал мне потом Николай Павлович Египко и другие товарищи.
Совещание было недолгим. Вице-адмирал В.Ф.Трибуц, сдерживая замеченную всеми взволнованность, огласил директивную телеграмму Ставки, подписанную И.В.Сталиным и Н.Г.Кузнецовым. В ней говорилось, что ни при каких обстоятельствах ни один корабль Балтийского флота не должен попасть в руки врага, и предписывалось подготовить корабли к уничтожению на случай, если это окажется необходимым.
История этой директивы изложена в мемуарах Н.Г.Кузнецова. Читавшие их помнят, чего стоило Николаю Герасимовичу её подписать, и почему он считал невозможным отправить телеграмму за одной своей подписью. Не из-за нежелания или боязни взять на себя ответственность, а потому, что Кузнецов, как истинный моряк, понимал, что под таким приказом, самым страшным для всех моряков, которые его получат, подписи наркома недостаточно.
Потрясённые и подавленные, слушали командиры соединений указания командующего, последовавшие за оглашением телеграммы. К закладке на корабли взрывчатки приказывалось приступить немедленно. Командир каждого корабля должен был получить пакет, который надлежало вскрыть по специальному условному сигналу, и тогда узнать, где взрывать корабль и куда выводить команду. Все моряки, которые сошли бы на берег, включались в сухопутные части, чтобы сражаться за Ленинград до конца.
Были назначены, как требовала того Ставка, ответственные исполнители директивы в каждом корабельном соединении. В нашей бригаде эта миссия выпала на начальника штаба Н.С.Ивановского. Дополнительно на него возлагалась персональная ответственность за подготовку к уничтожению сосредоточенных в Ленинграде транспортов и вспомогательных судов, а также некоторых объектов в городе. Для этого создавалась особая команда минёров, размещённая в здании Военно-морского училища имени М.В.Фрунзе.
Все подлодки, находившиеся в Ленинграде, в том числе и не введённые ещё в строй, начали минировать немедленно. В центральный пост и в концевые отсеки закладывали доставленные с арсенальных складов глубинные бомбы или боевые зарядные отделения торпед.
Невесёлое это было занятие. Моряки выполняли приказ, стиснув зубы. Но каждый наверняка надеялся и верил, — не понадобится включать разрушительную силу этих зарядов, не дойдёт до того... Лично у меня возможность потери Ленинграда и гибели Балтийского флота в его последних портах не укладывалась в голове ни тогда, ни потом, в другие трудные дни. Всегда что-то поддерживало твёрдую уверенность, — этому не бывать!
Подлежали минированию и подводные лодки «кронштадтской группы». Подготовка к этому велась, но с фактической закладкой взрывчатки на корабли тут не спешили. Если всё подготовлено, умелые специалисты способны сделать это очень быстро. Кронштадт же всё-таки стоит на острове, и пока залив не замёрз, сюда никому не ворваться с ходу.
А приказ о том, чтобы ни один корабль не достался врагу, балтийцы при всех условиях выполнили бы свято.
Забегая вперёд, скажу, что часть подлодок, стоявших в Кронштадте, минировать не понадобилось.
Самые критические для Ленинградской обороны дни пришлись на 11–17 сентября. В ту грозную неделю борьба за город достигла такого напряжения, что судьба его, вероятно, могла зависеть от событий каждого часа.
Начались массированные, ещё небывалые налёты на Ленинград фашистской авиации. Одни группы самолётов сбрасывали тысячи зажигательных бомб, другие — крупные фугасные. Из Кронштадта были видны клубы чёрного дыма, а ночью — багровые отсветы ленинградских пожаров. Южнее Кронштадта немецкие бомбардировщики прокладывали путь пехоте и танкам, рвавшимся к побережью залива. Мы видели, как кружат большие группы «юнкерсов» над Петергофом, слышали доносящийся оттуда гул разрывов.
Беспокойно было за корабли, стоявшие в Ленинграде. Чтобы сделать подводные лодки незаметнее с воздуха, над ними натягивали маскировочные сетки, но при массированных налётах легко попасть и под бомбу, сброшенную наугад. А для кораблей, имевших на борту заряды взрывчатки, бомбёжки были ещё опаснее.
Заминированные лодки лежат на грунте
В поздний час одного из тех тревожных дней состоялся очередной телефонный разговор с командиром бригады. Осведомившись о положении дел у нас, Египко дал понять, что, видимо, назрела необходимость перевести из Ленинграда подлодки, способные дать ход. Николай Павлович советовался со мною об этом, однако чувствовалось, что вопрос им уже решён, и дело является неотложным.
Я понимал, речь идёт о переводе лодок не в кронштадтские гавани, которые могли подвергнуться таким же массированным налётам, как районы стоянки кораблей в Ленинграде. И высказал мнение, что есть смысл расставить лодки на Большом и Красногорском рейдах, где они смогут на день погружаться, проводить светлую часть суток на грунте. Египко ответил, что так он это себе и представляет.
В заключение разговора мне было поручено немедленно готовить диспозицию и обговорить практическую сторону дела в штабе Кронштадтской военно-морской базы. Получить добро от командования флота, естественно, входило в компетенцию комбрига.
Окончательное решение последовало быстро, и подводные лодки, приняв необходимые запасы, стали 12 сентября уходить с Невы. Группами по три-четыре они проходили Морской канал. На Восточном Кронштадтском рейде мы с Тюренковым и Чаловым встречали на катере каждую лодку, и командир получал координаты назначенного ей места на Большом или Красногорском рейде.
Мы то и дело поглядывали на небо, нервы у всех напряглись. Группы лодок выводились с интервалами, чтобы не угодить под бомбёжку всем вместе. Предусматривалась и приостановка всего движения, если обстановка сделает его слишком рискованным, и готовность каждой лодки к погружению. Произвести его удалось бы, конечно, не везде. Враг, по-видимому, не заметил наших действий. Проводив на рейды последнюю лодку, мы вздохнули с облегчением.
С тем тревожным и хлопотным днём связалась в памяти одна ярчайшая батальная картина, которая и сейчас так и стоит перед глазами. Когда мы уже заканчивали расстановку подлодок, в открытую часть Морского канала вышёл стоявший с недавних пор в Ленинграде линкор «Октябрьская революция». Заняв позицию примерно напротив Петергофа, могучий корабль открыл огонь главным калибром по каким-то невидимым целям в расположении противника, пробивавшегося от Красногвардейска и Красного Села к побережью.
Мне, конечно, доводилось видеть стрельбы крупных артиллерийских кораблей в открытом море, но тут всё выглядело как-то особенно. Может быть, потому, что фоном линкору служил угадывавшийся на горизонте Ленинград, и тяжёлые стволы орудийных башен были направлены не в морские дали, а на близкий берег. Имея там корректировщиков, «Октябрьская революция» уже не раз открывала огонь по заявкам фронта, и армейцы высоко оценивали эту поддержку с моря. А у нас тогда поднял настроение сам гром линкоровских орудий.
Линейный корабль «Октябрьская революция» ведёт артиллерийский огонь орудиями главного калибра по позициям фашистских войск
Разойдясь по рейдам, двадцать восемь подводных лодок погрузились в назначенных им точках и легли на грунт. Отданные перед тем якоря гарантировали, что лодки никуда не снесёт, и они не столкнутся друг с другом. Всплывать разрешалось с наступлением темноты. Связи с погруженными лодками не было, а после вечернего всплытия командирам надлежало донести о нём на «Иртыш» по УКВ и держать радиовахту до утра. Ночью подзаряжались дизелями аккумуляторные батареи, вентилировались отсеки.
На рейды были выведены и лодки, находившиеся в Кронштадте. Несколько ремонтировавшихся, которые нельзя было вывести из гаваней, расставили так, чтобы нигде не стояли две рядом.
Держать большую группу подлодок на рейдах с каждодневной покладкой их на грунт понадобилось не двое и не трое суток, а дольше. Думается, это уберегло не один корабль бригады. Лодки оставались в боевой готовности.
В течение большей половины суток, — с сумерек, наступавших уже рано, до позднего осеннего рассвета, — можно было мгновенно связаться с каждой по УКВ. За понадобившимся в штабе командиром посылали катер, и он на несколько часов или до следующей ночи оставлял корабль на старпома. Если требовалось, лодка могла в ночное время за полчаса подойти к борту «Иртыша».
Для экипажей «вылёживание» на грунте не было, конечно, отдыхом. В чём-то их жизнь напоминала походную, хотя действовать требовалось мало. Это всегда тяготит молодых и здоровых людей, которым и подвигаться-то негде в тесных лодочных отсеках. На дне рейдов подводники слышали и разрывы вражеских бомб, и залпы корабельных орудий. По доносившимся с поверхности грозным звукам войны, они старались представить развёртывающиеся там события.
Надо понять состояние моряков, знавших, что в критический момент им, может быть, придётся всплыть лишь для того, чтобы навсегда оставить свой корабль, привести в действие заложенные на нём заряды. Все с нетерпением ждали наступления темноты, когда можно было подышать свежим воздухом, размяться на палубных надстройках, узнать новости. Ночью на рейды доставлялись газеты, подводные лодки навещали командиры дивизионов, работники политотдела.
15 сентября немецкие войска вышли к Финскому заливу в районе Стрельна–Петергоф, в результате чего Ораниенбаум с прилегающей территорией, включавшей и форт Красная Горка, оказался на изолированном плацдарме. А Кронштадт и основной фарватер, связывающий его с Ленинградом, которые уже обстреливались дальнобойной артиллерией, пока ещё не очень интенсивно с северного берега, попадали в зону возможного артобстрела также и с юга.
Эти изменения в обстановке наблюдались из Кронштадта невооружённым глазом. Сведения о других участках фронта доходили до нас нередко с опозданием. Совинформбюро освещало события под Ленинградом скупо, и недостаточная ясность обстановки подчас мучила. Шла та критическая неделя, когда непосредственная опасность для города Ленина достигла крайнего предела.
Враг остановлен под Пулково
Ленинградским фронтом уже командовал генерал армии Г. К. Жуков. Было известно, что принимаются экстренные дополнительные меры для укрепления оборонительных рубежей. На некоторых участках врагу наносились контрудары.
Батальон морской пехоты сражается с врагом под Пулково
Смелая и решительная атака моряков-подводников
Невыразимую радость вызывали первые сообщения об активных действиях наших войск на Синявинском направлении, известия о том, что немцы остановлены под Пулково.
Артиллерия кронштадтских фортов непрерывно бъёт по фашистским войскам
Газета «Красный Балтийский флот», из которой кронштадтцы узнавали новости, рассказывала о том, как геройски дерутся на сухопутном фронте моряки.
Она выходила тут же, на нашем острове, и никогда не запаздывала. Под Ленинградом действовало уже несколько бригад морской пехоты, и формирование их продолжалось. Подводники знали о боевых делах ушедших на берег товарищей, гордились ими.
С огневых позиций в самом Ленинграде, в Невской губе и у Кронштадта поддерживала фронт корабельная артиллерия.
Не смолкали залпы кронштадтских фортов, бивших по боевым порядкам гитлеровских войск и их тылам.
Подготовка к действиям в новых условиях
Но в боевых действиях на море наступила пауза. К середине сентября за пределами Финского залива, на морских коммуникациях противника не оставалось ни одной нашей подводной лодки. Так было впервые с начала войны.
Посылать лодки в море на смену вернувшимся с позиций штаб флота пока не разрешал. Понятно было,что от активных действий на Балтике флот не откажется, но командование не хотело чрезмерно рисковать ценнейшими кораблями, не выяснив подетальнее обстановку, создавшуюся в Финском заливе после оставления Таллина.
Велась разведка, укреплялась оборона островов, развёртывались там службы, без которых не могли теперь обойтись и подводники. По-новому требовалось организовать всю систему проводки лодок с неизбежным отказом от эскортирования их до устья залива, — это становилось невозможным. Задержка боевых выходов была не очень долгой. Но в те дни нелегко было мириться с тем, что боеспособные подлодки стоят на рейдах, да ещё подготовленные на случай крайних обстоятельств к уничтожению, тогда как по Балтике идёт снабжение фашистских войск, штурмующих Ленинград.
Разведка боем
Но вот командира бригады вызвали в Кронштадт. 19 сентября ему было приказано явиться к командующему флотом вместе со мной, флагманским штурманом, оператором и командирами дивизионов. Я почти не сомневался, что речь пойдёт о выводе в море значительной группы лодок.
Массированные удары по вражеским морским коммуникациям могли помочь Ленинградскому фронту, да, пожалуй, и не ему одному. Лишь бы удалось вывести лодки из залива!
В старинном здании штаба флота царила обычная, казалось, неподвластная никаким событиям, строгая тишина. На лестничной площадке невозмутимо тикали высокие напольные часы, стоявшие тут с незапамятных времён.
Владимир Филиппович Трибуц
На флоте была известна пунктуальность вице-адмирала Трибуца. И он минута в минуту назначенного времени вышёл к нам в сопровождении начальника штаба флота контр-адмирала Ю. А. Пантелеева, начальника оперативного отдела капитана 1-го ранга Г.Е.Пилиповского и начальника отдела подводного плавания капитана 1-го ранга А.М.Стеценко. Вслед за ними вошли член Военного совета флота дивизионный комиссар Н.К.Смирнов и незнакомый мне полковой комиссар.
Начальник отдела подводного плавания штаба Балтийского флота Андрей Митрофанович Стеценко
На длинном столе лежала крупномасштабная карта Финского залива, а стены небольшого зала закрывали карты разных районов моря. Трибуц подошёл к столу, опёрся на него обеими руками и начал прямо с сути дела.
— Мы приняли решение развернуть на боевых позициях до пятнадцати подводных лодок на срок полной их автономности. Сейчас начальник штаба познакомит вас с данными разведки, представляющими интерес для подводников.
Это были сведения о том, где наблюдается движение неприятельских морских конвоев и, следовательно, есть цели для атак, а также о новых минных постановках противника в Финском заливе.
— Теперь о самом главном, — вновь заговорил командующий. — Вы, Лев Андреевич, — обернулся он ко мне, — записывайте. Потом снимите, что нужно, с этих рабочих карт. Они у нас пока в одном экземпляре, а Вам надо немедленно приступать к подготовке боевых приказов командирам лодок.
Юрий Александрович Пантелеев
Переходя от одной из развешанных по стенам карт, к другой, командующий показывал, очерченные синим, границы намеченных боевых позиций. Они включали обширные районы в южной части Балтики и на неприятельских коммуникациях, идущих вдоль побережья к Либаве, Виндаве, в Рижский залив, а также в порты Финляндии.
Как всегда при постановке боевой задачи, вице-адмирал Трибуц говорил очень отчётливо, немного отрывисто и ничего не повторял. В заключение он подчеркнул, что Военный совет требует от командиров подводных лодок большой активности при поиске целей, большой настойчивости и решительности в преследовании обнаруженных транспортов или боевых кораблей противника.
Затем член Военного совета представил пришедшего с ним полкового комиссара. Оказалось, что это новый военком и начальник политотдела нашей бригады И.М.Майоров.
Ушли мы из штаба флота не сразу. После того, как командующий, закрыв совещание, удалился, началась работа у карт. С нами остались начальник штаба и начальник отдела подводного плавания, к которым возникало по ходу дела много вопросов. Прощаясь, контр-адмирал Пантелеев сказал командиру бригады:
— Ещё вот что, Николай Павлович. Позаботьтесь, пожалуйста, чтобы подводные лодки, которые остались в гаванях, меняли место после каждого пролёта воздушных разведчиков. Их активность беспокоит командующего.
Массированные налёты на Ленинград продолжались, а Кронштадт пока бомбили мало. Но командующий беспокоился не напрасно.
И.М.Майоров отправился вместе с нами на «Иртыш», на ходу знакомясь. Но прослужил в бригаде он недолго, получив довольно скоро другое назначение.
В штабе бригады, точнее, в кронштадтской его группе, где нас было всего несколько человек, сразу засели за разработку боевой документации для лодок, которые предстояло отправлять в длительные походы. Делали это с сознанием возросшей своей ответственности. После того, как все подводные корабли были сведены в одно соединение, стало ненужным не только разделение театра на операционные зоны бригад, отпавшее уже раньше, но и управление каждой подлодкой из штаба флота. Оно полностью передавалось в рамках поставленной задачи командованию бригады, включая и право переводить лодку на другую позицию.
В штабе Кронштадтской военно-морской базы у Фёдора Владимировича Зозули, к которому вызывался командир охраны водного района (ОВРа) капитан 2-го ранга Ю.В.Ладинский, детально обсуждалась организация проводки лодок по Финскому заливу.
В новых условиях проводка за тральщиком в сопровождении сторожевых катеров стала возможной только до острова Гогланд, а это меньше половины всего пути до устья залива. У Гогланда же планировались рандеву возвращавшихся лодок с катерами, которые должны были выходить им навстречу. Форсировать западную часть залива каждой лодке предстояло самостоятельно, в подводном положении.
Путь в открытое море сделался намного труднее и длительнее. Помочь командиру лодки за Гогландом мы могли лишь рекомендацией курсов, которые, по имевшимся данным о минной обстановке, представлялись менее опасными. Корректировки рекомендуемых маршрутов на основе последних разведданных и опыта самих подводников сделались с тех пор одной из главных забот нашего штаба.
Считать, что об обстановке за Гогландом нам известно всё, нельзя было никогда. Минирование залива противником продолжалось, имелись также сведения, что он базирует в финских и эстонских портах специальные поисково-ударные группы противолодочных кораблей. В те сентябрьские дни вообще ещё требовалось удостовериться, что в условиях, какие реально сложились, подводные лодки действительно могут проходить западную часть Финского залива, где и раньше, при эскортировании, их подстерегало много опасностей.
Поэтому сперва надлежало проверить проходимость намеченного маршрута одной-двумя парами лодок, произвести своего рода разведку боем.
Первую пару мы проводили уже на следующий день после совещания у командующего, 20 сентября. Это были «Щуки» из дивизиона капитана 2-го ранга В.А.Егорова: Щ-319 и Щ-320. Командира Щ-319 капитан-лейтенанта Н.С.Агашина я раньше не знал, и познакомиться с ним по-настоящему после объединения бригад тоже не успел. Из Ленинграда лодка проследовала прямо на рейд, где и провела последнюю неделю, погружаясь на день и всплывая на ночь.
Командир второй «Щуки» капитан 3-го ранга Иван Макарович Вишневский был старым балтийцем, пришёл на флот по первому комсомольскому набору, до училища с десяток лет проплавал на линкоре, начав там сигнальщиком и кончив боцманом (моряки знают, какая это практическая школа), а в подплаве начинал со штурмана. Командиром он считался опытным, в боевых походах уже бывал, имел орден.
Командир подводной лодки Щ-320 Иван Макарович Вишневский
Вызванные с рейда в Купеческую гавань две «Щуки» дозаправились топливом, водой, сжатым воздухом, пополнили прочие запасы, зарядили от береговой станции батареи, и, конечно, с них была удалена взрывчатка, заложенная в отсеки на случай чрезвычайных обстоятельств. После докладов комдива и флагманских специалистов о готовности кораблей к походу, я побывал на обеих «Щуках», обошёл их отсеки от носа до кормы.
Напутственный визит старшего командира на подводную лодку, изготовленную к походу, может быть и пустой формальностью. За несколько минут вряд ли заметишь какие-то серьёзные упущения, а из-за бросившихся в глаза мелких недоработок выход откладывать не будешь. И если даже старший начальник, как делали некоторые комбриги, при быстром обходе отсеков пожмёт каждому члену экипажа руку, желая боевого успеха, такое посещение мало что даст личному составу лодки, да и ему самому.
Но всё может быть и иначе. Будучи начальником или заместителем начальника штаба бригады, я относился к посещению лодки перед её выходом в море так же, как и тогда, когда командовал дивизионом. Приходил не за считанные минуты до отдачи швартовов, а так, чтобы было время побыть в каждом отсеке столько, сколько понадобится.
Никогда нелишне самому выборочно проверить, насколько уверенно находит матрос среди окружающих его рычагов и механизмов тот, который нужен сейчас, или определённый предмет из аварийного инструмента, насколько быстро переключается подводник с одних своих обязанностей на другие, а их у каждого на лодке немало. И если обнаружится у кого-то слабинка, не поздно потренироваться и после выхода из базы.
Совсем нелишне напомнить именно перед походом что-то поучительное из опыта других подлодок, происходившее точно в таком же отсеке.
Всегда можно понять, почувствовать, как настроены люди, уходящие в боевой поход, где судьба всех может зависеть от каждого. И не для того, чтобы у самого стало спокойнее на душе, — этого всё равно не будет. Повлиять на настроение экипажа, поднять его, если это необходимо, тоже в силах старшего командира, когда он, провожая подводников в море, не слишком спешит из отсека в отсек.
Тральщики и катера охранения проводят подводные лодки до Гогланда
В тот раз посещение «Щук» оставило хорошее впечатление, и я смог уверенно доложить командиру бригады, что обе лодки готовы к выполнению боевого приказа.
«Щуки» ушли в сопровождении тральщиков и сторожевых катеров.
В воздухе в тот час было спокойно, но на случай, если понадобится прикрывать лодки от вражеской авиации, на кронштадтском аэродроме Бычье Поле истребители были в готовности к немедленному вылету.
Проводка лодок до островов в Финском заливе обошлась без помех. Е щё до возвращения эскортных кораблей командование ОВРа сообщило, что «Щуки» погрузились на Восточном Гогландском плёсе. Конечно, уже не вместе, а раздельно, со значительным интервалом по времени.
В подводном положении, до всплытия за пределами Финского залива, им предстояло идти около суток. После этого надлежало первый раз выйти в эфир и передать условные сигналы (каждой лодке — свой особый), означавшие: «Вышли в Балтийское море».
Наступило время, когда эти сигналы должны были поступить, но их не было. Истекло затем и время, добавленное к расчётному на возможные задержки лодок в пути. Однако ни одна не давала о себе знать...
Воздушные налёты на Кронштадт
Тем временем начались массированные налёты фашистской авиации на Кронштадт, — продолжение ударов, наносившихся по Ленинграду. Враг явно задался целью уничтожить корабли, мощный огонь которых поддерживал наземные войска.
21 сентября, в первый день тех яростных бомбёжек, не сравнимых ни с какими прежними, группы «юнкерсов» и «хейнкелей» (около семидесяти, как подсчитали на наших постах) появились незадолго до полудня. Как обычно при сигнале воздушной тревоги, я вышел на верхний мостик «Иртыша», к сигнальщикам, чтобы видеть, что происходит вокруг.
Бомбардировщики были замечены, когда они приближались волна за волной, находясь ещё на большой высоте. В воздух поднялись истребители. Потом открыли огонь береговые зенитки всех калибров и другие орудия, способные бить по воздушным целям.
Но самолёты прорвались к гаваням и со свистящим воем начали пикировать. Гигантские всплески от разрывов бомб заслоняли и корабли и берег. Вышедшие из пике бомбардировщики проносились почти над самыми мачтами. В этой обстановке трудно было, даже имея всё перед глазами, сразу оценить результаты налёта, понять, какой нанесён нам урон.
Вскоре на «Иртыш» донесли: одна из бомб разорвалась вблизи подводной лодки Щ-306, стоявшей у Морзавода в ремонте, есть повреждения корпуса, на борту один убитый и несколько раненых. Как выяснилось потом, только решительные действия командира капитан-лейтенанта Н.И.Смоляра, мгновенно организовавшего борьбу за живучесть корабля, удержали лодку на плаву.
Других потерь бригада не понесла. Можно было надеяться, что лодки, лежавшие на грунте на рейдах, не пострадали. Так и было, хотя людям, слышавшим грохот налёта на дне, он казался ещё страшнее. Боялись, что в гаванях не уцелеет ничего. Урон, нанесённый другим соединениям и объектам на берегу, также оказался меньше, чем можно было ожидать.
Но через шесть-семь часов налёт повторился, а на следующий день — снова. Очевидно, аэрофотосъёмка показывала немцам, что намеченные цели не уничтожены, и 23 сентября они бросили на Кронштадт ещё больше бомбардировщиков.
Видел я и этот налёт... Как и в прошедшие дни, бомбардировщики появлялись с южной стороны. Наши «ястребки» (старенькие И-15 и И-16, — других для прикрытия Кронштадта ещё не было) дерзко атаковывали их, и небезрезультатно. За тот день и два предыдущих истребителями и зенитчиками было сбито над островом Котлин и рейдами больше фашистских самолётов, чем за три первых месяца войны. Однако и потери флота оказались в конечном счёте тяжёлыми.
Не более чем в сотне метров от «Иртыша», ошвартованного с западной стороны Усть-Рогатки, стоял линкор «Марат» на своём обычном месте в Средней гавани. Переводить его после первых больших налётов куда-нибудь ещё, очевидно, не имело смысла: такую громадину в Кронштадте не спрячешь. Линкор, разумеется, являлся одной из главных целей каждого налёта, но его прикрывало много зенитных средств. Под их же защиту попадала и наша плавбаза.
Командир подводной лодки Щ-306 Николай Иванович Смоляр
Поразить «Марат» немецким лётчикам долго не удавалось. А 23-го крупная авиабомба всё-таки попала в носовую часть линкора, и там сдетонировал боезапас в погребах первой орудийной башни. Нac ослепило мощным выбросом огня, оглушило громом, всё вокруг сотряслось.
Оглянувшись, я увидел побелевшее лицо вахтенного сигнальщика, вцепившегося в поручни мостика. Парень вряд ли думал о себе, его ужаснуло, что у него на глазах разламывается «Марат» — бронированная плавучая крепость, казавшаяся несокрушимой.
Незадолго перед тем на палубе линкора, стоявшего тогда на огневой позиции в Морском канале, разрывались шестидюймовые немецкие снаряды, не причиняя крепчайшему кораблю существенных повреждений. А теперь мы увидели, как отвалилась чуть ли не треть его корпуса, словно отрезанная по боевую рубку, как падает, ломаясь на куски высоченная стальная фок-мачта, обросшая ярусами надстроек и мостиков, с которых срывались в воду люди...
Картины, страшнее этой, мне не привелось видеть за всю службу.
Линейный корабль «Марат» перед Великой Отечественной войной
Линкор не затонул. Он осел на грунт носом, а три из четырёх башен главного калибра и палуба между ними оставались над водой. Но прежнего «Марата», флагманского корабля Балтийского флота, больше не существовало.
То, что осталось, могло служить впредь лишь плавбатареей. Уцелевшие башни «Марата» уже через несколько дней вновь вели огонь по заявкам командования фронта. Лишить защитников Ленинграда этой поддержки враг не смог.
На «Марате» погибло около пятой части его многочисленного экипажа. Погиб на своём посту в боевой рубке и командир линкора капитан 2-го ранга П.К.Иванов, мой однокурсник в военно-морском училище. В тот же день был потоплен в гавани лидер «Минск», который с таким трудом привели из Таллина, а на Восточном рейде — эсминец «Стерегущий».
На случай продолжения сильных налётов было решено вывести на рейды и немногие лодки, остававшиеся в гаванях, прервав на них ремонтные работы. Это касалось, в частности, «Лембита», на котором заканчивалось устранение повреждений, полученных в последнем походе. При бомбёжке 23 сентября подводный минзаг был весь залеплен илом и песком, взметёнными со дна гавани. Экипаж не отходил от боевых постов, готовый бороться за жизнь своего корабля, но лодке посчастливилось: её не задел ни один осколок.
Носовая часть линкора «Марат» оторвана до второй башни
Комдив минзагов В.Л.Полещук, продолжавший по совместительству командовать «Лембитом», активно готовил к самостоятельному управлению кораблём своего помощника старшего лейтенанта Матиясевича. Потом выяснилось, что он давно уже капитан-лейтенант. Приказ о присвоении нового звания застрял где-то в канцеляриях при передислокации штаба флота из Таллина.
Военкомом на эту лодку вместо Собколова, ставшего заместителем начальника политотдела, назначили старшего политрука П.П.Иванова. Е го перевели из сухопутных войск, прямо с фронта, и к исполнению своих обязанностей он приступил в полевом армейском обмундировании. Комиссар в защитной гимнастёрке и галифе выглядел на подлодке несколько странно, но самого его это, кажется, не смущало. А обстановка просто не позволяла потратить день на хождение по вещевым складам и подгонку формы. Хочется сразу сказать, что Пётр Петрович Иванов освоился на лодке быстро. Человек с немалым военным и житейским опытом, твёрдый духом, вдумчивый, он по праву считался потом одним из лучших политработников бригады.
Военком подводной лодки «Лембит» П.П.Иванов
24 сентября все средства ПВО с рассвета были в повышенной готовности, вся служба начеку. Однако таких налётов, какие кронштадтцы только что пережили, больше не последовало.
Продолжение следует
