Весна приближалась. На сухопутных фронтах некоторое время не происходило крупных событий. После разгрома гитлеровцев под Москвой все ожидали новых ударов Красной Армии по врагу, которые, мы надеялись, почувствуются и под Ленинградом. Что касается Балтийского флота, то подводники знали: им выходить в море первыми вслед за катерами ОВРа и тральщиками, которые проверят ближние фарватеры.
Мы готовили к боевым походам более 30 подводных лодок. Ремонт, несмотря на все трудности, шёл в целом достаточно успешно. Не все лодки могли быть готовы к началу кампании, однако это и не требовалось. Чтобы обеспечить непрерывное воздействие на коммуникации противника, нужно было посылать их в море отнюдь не все сразу.
Начальник политотдела бригады подводных лодок Михаил Ефимович Кабанов (фото 1943 года)
Командующий флотом вице-адмирал В.Ф.Трибуц проверяет боевую готовность бригады подводных лодок. Слева комбриг А.М.Стеценко и начпо М.Е.Кабанов. Ленинград, весна 1942 года
Командование флота постепенно пришло к такому решению: выводить лодки тремя эшелонами с тем, чтобы первый действовал в июне-июле, второй — в августе-сентябре, третий — в октябре-ноябре. Предполагалось, что в третьем эшелоне сможет вновь выйти в море часть подлодок из состава первого.
При распределении лодок по эшелонам было произведено некоторое переформирование экипажей, чтобы обеспечить наибольшую боеспособность кораблей, которые пойдут в походы первыми, а тем временем подучить менее опытных подводников.
Война заставляла корректировать наши планы. Считалось, например, что подводная лодка М-96 капитан-лейтенанта А.И.Маринеско будет готова к плаванию в числе первых: ремонт на ней близился к завершению уже в феврале. Но вот на набережной Малой Невы, у зимней стоянки этого дивизиона, разорвался крупный снаряд, и в борту «Малютки» образовалась нешуточных размеров пробоина — примерно полтора на полтора метра.
Произошло это, когда на борту находилась только вахта, причём дежурного по лодке мичмана И. Г. Петровского ранило осколком. Лодка осталась на плаву благодаря тому, что у нас строго соблюдалось правило: при уходе команды даже на самый короткий срок двери на переборках должны задраиваться.
Но два отсека, на которые пришлась пробоина, были затоплены. Грамотные действия вахтенных и прибежавшей с плавбазы команды, быстрое прибытие аварийной партии с «Иртыша» позволили отстоять «Малютку», однако плавать она смогла не так скоро.
В конечном счёте в головной эшелон вошли одиннадцать подводных лодок: две типа «С», знакомые уже читателю лодки Абросимова и Лисина, шесть «Щук», в том числе Щ-320 капитана 3-го ранга Вишневского, и три «Малютки», которые могли использоваться лишь в пределах Финского залива, пока флот не вернул себе какие-то из утраченных баз.
Все работы на кораблях первого эшелона штаб, естественно, держал под особым контролем. Но никак не меньшей нашей заботой стала задолго до летней кампании подготовка к выводу лодок из баз и Финского залива.
Пробоина в корпусе подводной лодки М-96 от вражеского снаряда
Минная опасность
Читатель уже знает, с какими трудностями и риском было сопряжено форсирование залива поздней осенью сорок первого. А за зиму обстановка могла только ухудшиться. Не подлежало сомнению, что, как только залив начнёт освобождаться ото льда, немцы и финны примутся усиливать и обновлять свои минные заграждения, чтобы попытаться перекрыть и те участки, где лодки всё-таки проходили.
Остров Гогланд, который уже был занят противником, когда мы в декабре пытались «довести до ума» на Лавенсари неиспытанный подводный крейсер, позже освобождался десантным отрядом моряков и некоторое время удерживался. Но к концу зимы он, как и Большой Тютерс, снова находился в руках врага. Владение этими островами облегчало создание сильного противолодочного рубежа в центральной части Финского залива.
А Невскую губу, то есть водный район между Ленинградом и Кронштадтом, немцы продолжали минировать даже зимой. Было замечено, что мины вывозятся на лёд с берега на санках и опускаются в пробитые лунки. Потом возобновилось сбрасывание их с самолётов. Здесь, на мелководье, ставились донные магнитные мины.
Сколько вражеских мин, — якорных, антенных, магнитных — таится под водой во всём Финском заливе, мы тогда знать не могли. Много времени спустя стало известно, что их было вместе с прошлогодними уже не менее 11 тысяч. И те данные, которыми мы располагали, позволяли судить о минной обстановке достаточно реалистично.
В штабе флота все данные о ней сосредоточивались у скромного и очень толкового работника оперативного отдела капитана 3-го ранга Н.Ф.Овечкина, служившего раньше на подводных лодках. Он вёл крупномасштабные карты, где обозначались и наши минные заграждения, и неприятельские с их характеристиками и вероятными границами. Было отмечено и точное место каждого с начала войны подрыва на мине корабля, транспорта или катера. Точным оно не могло быть лишь для бесследно исчезнувших подлодок. Наносилась на карты даже точка каждой встречи любого корабля с плавающей миной. Об этом все обязаны были немедленно доносить Овечкину. Сразу становилось известным, где засекла наша разведка корабли противника, занятые (несомненно или предположительно) минными постановками, где зафиксированы новые сбрасывания мин с воздуха.
Зимой данных поступало меньше и касались они главным образом устья залива, которое, конечно, тоже нас интересовало. По мере освобождения залива ото льда (в западной его половине оно происходит намного раньше, чем в восточной), стали накапливаться дополнительные сведения и о районах более близких. Суммируя их и осмысливая, вдумчивый «оператор по минам» выявлял иногда в самом зародыше изменения в минной обстановке. Они были малоутешительными и говорили о том, что враг, не сумевший закрыть для нас выходы в море в прошлую кампанию, видимо рассчитывает добиться этого теперь.
С Овечкиным держал тесный контакт наш старший оператор Александр Николаевич Тюренков. Задолго до того, как могли возобновиться походы подлодок, для него и флагштурмана бригады Василия Павловича Чалова (оба уже стали капитанами 3-го ранга) самым главным делом стала выработка рекомендаций для командиров лодок, — как, какими курсами безопаснее идти в различных районах Финского залива. Непременным участником этой работы был также капитан-лейтенант Б.В Иванов, — недавний командир подлодки, а потом комбат в морской пехоте, возвращённый в бригаду после ранения и назначенный в штаб старшим офицером по разведке.
А.Н.Тюренков В.П.Чалов Б.В.Иванов
На большую карту залива на нашем КП были нанесены не только истинные курсы подводных лодок во всех походах прошлой кампании, но и восстановленные по навигационной документации курсы всех вообще кораблей, плававших тут поодиночке и в конвоях с начала войны до ледостава, включая последние походы на Ханко. Можно представить, какого труда это потребовало!
Там, где много хожено, тонкие линии, аккуратно перенесённые с корабельных калек краснофлотцем-чертёжницей (весьма кстати введённой в штат штаба), сходились в густые пучки. Где не хожено, карта оставалась чистой. И видно было (использовались данные Овечкина), где что случалось, а где обходилось без происшествий, где известные нам вражеские минные заграждения и где наши оборонительные, где больше попадалось плавающих мин. Такая карта давала обильный материал для размышлений.
Добавлю, что к весне мы уже довольно много знали об особенностях действия различных типов немецких и иных мин. На нашем театре встречались и финские, и датские, и даже французские мины. Гитлеровцы прибирали их к рукам, где только могли.
Нам помогала оперативно поступавшая информация о секретах неприятельского минного оружия, раскрываемых (иногда ценою жизни) минёрами других флотов.
Не поддавалось, однако, учёту воздействие на минные заграждения штормов и подвижек льда. Некоторые товарищи полагали, что в мелководных районах мины вообще «не перезимуют», не останутся на месте.
А всё ли знали мы о том, что замышляет противник сейчас, чем дополнит прежние приёмы противолодочной борьбы, какие применит новинки?
Командиры дивизионов и лодок обсуждали возможные варианты форсирования напичканного минами залива. Разумеется, только в узком кругу, все понимали, сколь важно сохранить в тайне не только наши намерения, но и взгляды. Большинство считало, что, например, обходить Гогланд (пока он был в наших руках, такой проблемы не существовало) безопаснее с южной стороны.
Сомнений насчёт того, что прорваться в море можно, я не слышал ни от кого. Как обычно, был полон смелых идей командир дивизиона капитан 2-го ранга Егоров. Неудача с зимним «рейдерством» на крейсерской подлодке не обескуражила Владимира Алексеевича. Он знал, что его «Щуки» пойдут в новые походы в числе первых, и рвался в море сам.
Командир 4-го дивизиона Владимир Алексеевич Егоров (в центре) ставит задачу командирам подводных лодок на предстоящую кампанию. Слева направо: Ф.И.Иванцов, А.Г.Андронов, И.М.Вишневский, В.К.Афанасьев, В.А.Егоров, П.А.Морозов. Ленинград, весна 1942 года
Немцы боятся Балтийского флота
В марте мы почувствовали, как обеспокоено гитлеровское командование перспективой появления на Балтике советских кораблей, очевидно, вовсе не уверенное в том, что их прорыв из блокированных баз невозможен.
Ещё в последних числах марта немецкая артиллерия произвела необычно сильные огневые налёты, явно нацеленные на зимовавшие в Ленинграде корабли. Один налёт — по Балтийскому заводу и стоянке линкора «Октябрьская революция», следующий — опять по кораблям на Неве, когда получил несколько осколочных пробоин минзаг «Ока».
А 4 апреля за обстрелом крупнокалиберной артиллерией последовал массированный налёт бомбардировщиков, какого не было давно. И целями опять-таки явились корабли. «Юнкерсы» пытались пикировать на линкор, на эсминцы, стоявшие у Васильевского острова, на нашу плавбазу «Полярная звезда». Спасибо истребителям и зенитчикам, в том числе корабельным, — они мешали прицельной бомбёжке, а 18 фашистских самолётов было сбито. Но в крейсер «Киров», только что вышедший из ремонта, одна бомба попала.
Крейсер «Киров» ведёт огонь артиллерией главного калибра по фашистским позициям на Пулковских высотах
Зенитчики охраняли город и одновременно подводные лодки у набережных Невы
Налёты, иногда со значительными паузами, возобновлялись в течение всего апреля. Теперь известно, что это была операция «Айсштосс» («Ледовый удар»), выполнявшаяся по плану гитлеровской ставки 1-м воздушным флотом и артиллерией 18-й армии. Расчёт делался на то, что корабли, скованные льдом, остаются неподвижными целями, и, уцелев при одном налёте, попадут под следующий. Помимо обычных фугасок среднего калибра, сбрасывались особо крупные фугасные и бронебойные бомбы, вплоть до тысячекилограммовых. Было ясно, что гитлеровцы вновь пытаются покончить с нашим Балтфлотом, который фашистская пропаганда объявляла уничтоженным ещё осенью. Не знаю, как оценило свой «штосс» немецкое командование, но замысел его сорвался. Был, правда, потоплен учебный корабль «Свирь», некоторые корабли получили повреждения, были убитые и раненые. Наша бригада потерь не понесла, на нескольких подлодках осколки бомб пробили надстройки, задели магистрали, однако ни одну из этих лодок не пришлось исключать из списка кораблей, способных выйти в том году в море.
В начале 20-х чисел апреля лёд на Неве тронулся, и появилась возможность перевести часть кораблей на новые стоянки, где они были тщательно замаскированы.
Со всех сторон нас охраняли зенитчики с кораблей и катеров
КП бригады перевели на берег
Апрельские налёты заставили критически взглянуть на то, как размещены у нас командование, штаб, политотдел. Все политотдельцы жили на «Полярной звезде», комбриг и почти весь состав штаба — на «Иртыше». Попади в него одна крупная бомба, и бригада, даже не потеряв ни одной подводной лодки, оказалась бы накануне летней кампании в трудном положении. Что и говорить, для людей, привыкших к корабельным условиям, работать и жить на плавбазах было всего удобнее. Но не слишком ли мы полагались на малую вероятность попадания в них крупного снаряда или бомбы? Ведь теперь враг целился именно в корабли.
Я доложил комбригу своё мнение: целесообразно перевести управление, штаб и политотдел на береговую базу бригады, где уже было подготовлено помещение для командного пункта (КП). Стеценко согласился с этим и получил добро от штаба флота.
Казармы на проспекте Римского-Корсакова, который ещё многие продолжали называть Екатерингофским, у канала Грибоедова, откуда декабрист Николай Бестужев выводил на Сенатскую площадь гвардейский флотский экипаж, — строение отменно прочное, как и большинство питерских зданий ХVIII века. Но предназначенный для КП подвал был ещё перекрыт стальными балками, а над ним, на первом этаже, уложили доставленные из порта кипы хлопка, считавшегося хорошей защитой от бомб. Краснов обеспечил надёжную прямую связь со штабом флота и с Кронштадтом, с ПВО, с нашими плавбазами. В просторном здании хватило места для всех бригадных служб. А плавбаза «Иртыш», переданная 2-му дивизиону, могла служить запасным КП.
Но начальнику штаба не нашлось подходящей небольшой комнаты, и комендант предоставил мне на втором этаже целый кубрик, в котором терялись поставленные в углу рабочий стол и койка. Вселяясь в свои «хоромы», не мог не вспомнить, как почти двадцать лет назад пришёл сюда, в Екатерингофские казармы, с путёвкой на флот, выписанной в Петроградском горкоме комсомола, и, став курсантом подготовительного курса, жил где-то тоже на втором этаже. Не в этом ли самом, доставшемся мне сейчас кубрике?
Если подняться на крышу казарм, в восьмикратный бинокль просматривался передний край обороны в районе Пулковских высот. Как только темнело, отчётливо были видны разрывы снарядов, трассы пулемётных очередей, немецкие осветительные ракеты. Но море казалось отсюда далёким. На «Иртыше» сделаешь шаг из каюты, — и у тебя перед глазами Нева с кораблями. Сидеть в четырёх стенах, видя за окном казарменный двор, было непривычно.
Той весной лёд сходил дружно, бурно. Ленинградцам знакома картина, когда льдины, спеша к морю, сталкиваются и крушат одна другую. Но на этот раз их движение сопровождалось настоящей канонадой, неожиданной, никем не предвиденной. Когда невский лёд вторгся в пределы залива, вызывая подвижку и там, стали вдруг во множестве взрываться противопехотные мины, заложенные армейскими сапёрами на случай зимних вылазок врага со стороны Стрельны и Петергофа. Сперва эти взрывы вызвали тревожные доклады с вахты, запросы наблюдателям, — «что происходит?» Когда разобрались, слушали нестройную канонаду весело, как салют весне.
Подводные лодки испытывали на Неве
Вскрытия Невы мы ждали с нетерпением, — бригаде требовалась чистая вода, и чем раньше, тем лучше. Помню, ещё задолго до весны один командир озабоченно спросил:
— А где будем испытывать лодку после ремонта? Не на Неве же!
— Именно на Неве, — ответил я ему. — Где же еще? И отрабатывать первичные задачи боевой подготовки — тоже на ней.
Раньше никому не пришло бы в голову рассматривать как учебно-испытательный полигон реку со столь сильным и быстрым течением. Попытка использовать её так прошлой осенью уже привела к тому, что подводную лодку К-52 нанесло на мостовые быки. Но всё равно было необходимо испытывать лодки, выходящие из ремонта, производить вывеску, удостоверяться, что они способны нормально погружаться и всплывать. А затем принимать у командиров и экипажей практический зачёт по начальным учебным задачам, без которого слишком рискованно выпускать лодку в море. Где могли мы делать всё это, если не на Неве в черте города?
Наиболее подходящим был признан участок реки между Охтинским и Литейным мостами, где глубина достигала 18–20 метров. Наши острословы окрестили эту акваторию «Охтинским морем». Как только прошёл невский лёд, мы, не дожидаясь прохождения ладожского, вывели сюда первые готовые к испытаниям лодки.
Когда-то это привлекло бы массу зрителей. Посреди города маневрирует, то исчезая в невских водах, то появляясь на поверхности, подводный корабль! Но теперь набережные и мосты оставались почти безлюдными. Население сильно сократилось, и не до зрелищ было ленинградцам. Люди, пережившие страшную блокадную зиму, донельзя ослабевшие, но полные надежд на деблокирование города, старались с приходом весны навести порядок на улицах, в израненных снарядами и бомбами домах. Кое-где ещё убирали из руин и завалов тела убитых и умерших от голода. Попытки освобождения от блокады уже предпринимались и готовились новые.
Подводная лодка отрабатывает маневр «Срочное погружение» на «Охтинском море»
Пустынна была и Нева. Никто, кроме подводников, на ней не плавал, столкнуться не с кем. Высказывались, правда, опасения, можно ли отрабатывать на Неве маневр срочного погружения. Всё-таки маловато глубины. Но оказалось, — вполне можно. Вспомнилось, как на Дальнем Востоке, когда моя «Щука» проходила начальный период боевой подготовки, густейший туман запер нас дня на три в одной островной бухте. Считалось, что глубина там недостаточна для срочного погружения, а нам надо было отрабатывать именно его. И выход нашёлся: не открывать вентиляцию средней группы цистерн, то есть не выпускать из них воздух, без чего вода полностью цистерны не заполнит. А всё остальное, как обычно. Люди привыкают выполнять связанные с этим обязанности, и погружение получается, действительно срочным, только лодка глубоко не уходит, о грунт не стукается. Так стали делать и на Неве. Поднимется лодка против течения, развернётся, даст ход дизелями, и играй «срочное». Только клапана вентиляции средней группы должны оставаться закрытыми.
Практика показала, что достаточно трёх-четырёх выходов в «Охтинское море» (по 4-5 часов каждый), чтобы испытать лодку на ходу после ремонта и отработать начальные учебные задачи. Конечно, никаких торпедных атак и даже прострелки торпедных аппаратов болванками тут быть не могло. Не было и «мерной мили» для уточнения скорости хода при различных режимах движения. Но всё равно импровизированный блокадный полигон в центре Ленинграда, где маневрирование было крайне осложнено и ограниченностью акватории, и сильным течением, сослужил нам хорошую службу.
Когда дело дошло до походов, штаб стал включать в плановую таблицу, вручаемую командиру, трое суток на боевую подготовку после выхода из Финского залива, на отработку по пути к назначенной позиции, в каком-нибудь относительно спокойном районе Балтики, всего того, для чего «Охтинское море» было тесновато.
Новые способы стрельбы торпедами
Тренировки в кабинете торпедной стрельбы продолжались. Их участники, чувствовалось, приходили сюда охотно, вошли во вкус этой учёбы. Она включала в себя, что было весьма важно, и освоение командирами нового способа стрельбы.
В кампании сорок первого года балтийские подводники стреляли почти исключительно прицельным способом. Лодка сближалась на боевом курсе с целью, и когда достигался «угол упреждения», выбранный из таблиц по элементам движения цели, выстреливалась одна торпеда. Этот способ был простым, привычным и традиционным. Он имел много приверженцев также и потому, что командиры дорожили каждой торпедой. Но стоило ошибиться в определении курса или скорости цели, что случалось нередко, особенно при стрельбе с не очень короткой дистанции, и единственная задействованная в атаке торпеда, проходила мимо цели. Так что этот излюбленный способ не являлся таким уж надёжным.
По крупнотоннажным транспортам иногда стреляли залпом, при котором торпеды расходятся веером. Чтобы получился такой «веер», перекрывающий возможные ошибки в определении элементов движения цели, надо установить на гироскопических приборах торпед («приборы Обри») определённый угол «растворения». Но сделать это можно было только заранее, пока торпеды не вдвинуты в аппараты. Приспособления, позволяющие быстро менять установку прибора, появились лишь года через два. А крупный ли транспорт, такой ли, чтобы расходовать на него две-три торпеды, чаще всего выяснялось уже в ходе атаки.
Автор метода стрельбы торпедами с временными интервалами для подводных лодок профессор А.В.Томашевич
Однако «веер», охватывающий цель, можно было, оказывается, создать и иначе: выпуском торпед с определёнными интервалами по времени. Чем быстрее движется цель, тем короче должен быть временной интервал. Такой способ стрельбы, иначе говоря, — по площадям, нашёл применение на Северном флоте.
Начальник кафедры тактики подводных лодок Военно-Морской академии контр-адмирал А.В.Томашевич обосновал этот способ и рассчитал таблицы, показывавшие, сколько секунд нужно выдерживать между выпуском торпед при определённых условиях атаки.
Командир подводной лодки М-172 Северного флота И.И.Фисанович
Таблицы Томашевича поступили на бригаду. И сам Анатолий Владиславович выступал у нас, разъясняя командирам преимущества залпа с временными интервалами, технику пользования таблицами. Для ознакомления балтийских подводников с опытом применения этого способа на Северном флоте приезжал командир лодки капитан 3-го ранга И.И.Фисанович, успевший приобрести известность. Он потопил к тому времени несколько транспортов, прорывался в базу противника Петсамо. Содержательный и очень живой доклад Фисановича в кают-компании «Иртыша» вызвал большой интерес, тем более что многие в бригаде знали его самого, в недавнем прошлом балтийца. Рассказывал Фисанович и о действиях английских подводников, дивизион которых базировался в Полярном. Англичане пользовались примерно таким же способом торпедной стрельбы, который освоили североморцы.
Несколько недель спустя мы узнали о присвоении И.И.Фисановичу звания Героя Советского Союза. Мне очень запомнился этот способный, творчески мыслящий молодой командир, человек с широкими интересами. Встречаться с ним больше не привелось. Фисанович погиб в море незадолго до конца войны, когда на его счету было уже более десятка победных атак.
На сборе командно-политического состава, состоявшемся в конце апреля, способ стрельбы торпедами с временными интервалами был рекомендован как основной в предстоящей кампании. Это не означало, конечно, что он должен применяться во всех случаях. Выбор способа стрельбы, отвечающего обстановке и условиям атаки, всегда оставался за командиром. Новый способ, надо сказать, получил общее признание не сразу. Приверженность к прицельной стрельбе одной торпедой оказалась сильной, и ещё не один командир расплачивался неудачей за применение этого способа при таких обстоятельствах, когда следовало бы действовать иначе.
Двухдневный сбор командного состава
В целях уяснения старшим комполитсоставом оперативной обстановки и выработки единых взглядов на методы решения боевых задач в предстоящей кампании, комбриг решил провести двухдневный сбор комдивов, командиров и комиссаров лодок с участием флагманских и дивизионных специалистов. Мне было поручено выступить с основным докладом.
Ко времени проведения сбора была уже получена директива Военного совета флота командованию бригады на новую кампанию. Она требовала уничтожать транспорты и боевые корабли противника, затруднять для него судоходство постановкой мин у его баз и в узлах коммуникаций, выявлять пути неприятельских перевозок. Словом, нашей главной задачей оставались активные действия на морских коммуникациях врага, продолжавших играть важную роль в обеспечении гитлеровских войск на сухопутном фронте. Через Либаву, Виндаву, Ригу и Таллин шло снабжение группы армий «Север». Исключительно морем перевозились подкрепления, боеприпасы и всё прочее для немецких войск в Финляндии. По морю же доставлялось в Германию скандинавское стратегическое сырьё.
Подтверждалась в директиве и задача, однажды уже встававшая перед бригадой вплотную: быть в готовности развернуть подводные лодки за Гогландом в случае попытки противника двинуть крупные боевые корабли в восточную часть Финского залива.
Задачи, в общем знакомые, приобретали особую значимость и особую ответственность, потому что сложившаяся обстановка не позволяла выйти в Финский залив (а тем более за его пределы) ни крупным, ни средним, таким, как эсминцы, надводным кораблям.
— Воевать на море будем сейчас авиацией и подводными лодками, — говорил на одном из совещаний в штабе флота вице-адмирал В.Ф.Трибуц, подавляя прорывавшуюся в голосе горечь. Для него, «линкоровца», прошедшего службу и командирское становление на крупных надводных кораблях, было, наверное, и личной трагедией то, что эти корабли, традиционно считавшиеся главной силой флота, не могли выбрать отданные на зиму якоря, сняться со швартовов.
Их задачей оставалась, как и зимой, поддержка фронта артиллерийским огнём со своих стоянок в районе Ленинграда. А представлять Балтийский флот в море в сорок втором году предстояло подводникам. В восточной части Финского залива — ещё вместе с кораблями ОВРа, а дальше — одним. Там, западнее Лавенсари и Гогланда, из всех сил флота подводникам могла в какой-то мере помочь лишь морская авиация, что и ставилось ей в задачу.
В прошлую кампанию систематического взаимодействия с авиацией у нас практически не было. Для этого просто не хватало самолётов, большая часть которых поддерживала сухопутные войска. Чтобы выяснить, на что можно рассчитывать теперь, я по поручению комбрига побывал у командующего ВВС флота генерал-майора авиации M.И.Самохина, которого знал ещё с тех пор, когда мы служили в одной эскадрилье «летающих лодок» на Чёрном море.
Михаил Иванович обещал, что авиационная разведка будет вестись над всем Финским заливом. Обещано было и воздействие с воздуха на вражеские противолодочные рубежи, однако командующий ВВС предупредил, что тут у него возможности ограниченные: основные соединения бомбардировщиков и штурмовиков по-прежнему заняты выполнением заявок фронта. Практические вопросы нашего взаимодействия мы обсудили затем с начальником штаба ВВС генерал-майором авиации А.М.Шугининым.
От Шугинина я узнал, что эскадрилья истребителей вскоре сможет базироваться на Лавенсари, где оборудуется небольшой аэродром. После того как Гогланд и Большой Т ютерс вновь оказались в руках врага, ещё более возросло значение этого острова — передовой маневренной базы.
Как уже делалось в конце прошлой кампании, мы готовились назначать каждой подлодке расширенную позицию, позволяющую активно вести поиск противника. На переходе к позиции рекомендовались районы, представлявшиеся наименее опасными для зарядки батарей.
Боевой приказ на поход заменялся в 1942 году равнозначной инструкцией командиру, отдельной для каждой лодки, которая определяла её задачу и содержала ориентировочные сведения об обстановке. Схема связи строго регламентировала радиопередачи с лодок. Для донесений о выходе из залива, прибытии на позицию и других подобных событиях сохранялась система сигналов одним коротким словом.
Командующий авиацией Балтийского флота Михаил Иванович Самохин
Обо всём этом также шла речь на сборе. Суммируя в докладе имевшиеся данные об оперативной обстановке на всей Балтике и в Финском заливе, я, естественно, обязан был уделить особое внимание тому, какого противодействия нашим подводникам следует ожидать, с чем новым в этом отношении они могут встретиться.
Участники сбора были познакомлены с разведданными о появлении в финских водах флотилий немецких противолодочных кораблей, о том, что у противника прибавилось береговых и островных гидроакустических станций. Почти на всю акваторию Финского залива могли распространяться действия противолодочных поисково-ударных групп, в которые включались и самолёты.
Но главной опасностью для лодок, самой существенной преградой на пути через залив в море оставались мины.
Они подстерегали наши лодки уже в Невской губе. Немецкая авиация продолжала сбрасывать их на протраленные уже плёсы. Враг уплотнял свои заграждения во всём заливе. Разведка тогда ещё не установила, что минно-артиллерийская позиция на меридиане Гогланда имеет у немцев кодовое обозначение «Зееигль» («Морской ёж»), но гогландский противолодочный рубеж был обозначен на наших картах уже довольно подробно. Знали мы и о том, что западнее, на линии остров Нарген — мыс Порккала-Удд противник начал создавать новую систему заграждений.
Лётчики Балтийского флота клянутся победить врага
А знать, — это уже немало. Октябрьская драма у острова Кэри, когда погибли Л-2, М-98 и эсминец «Суровый», разыгралась потому, что корабли вышли на неизвестное нам тогда свежее заграждение, в котором к тому же были применены мины, ещё незнакомого нам типа. О том, как действует минное оружие противника и что можно ему противопоставить, мы знали весной сорок второго гораздо больше.
К тому времени был окончательно отработан метод защиты кораблей от магнитных мин безобмоточным размагничиванием корпусов. Предложили этот метод талантливые учёные А.П.Александров и И.В.Курчатов, будущие известные академики. В Ленинграде и Кронштадте заканчивалось оборудование станций размагничивания, через которые должна была пройти перед выходом в море каждая подлодка.
Обобщение прошлогоднего опыта позволяло дать определённые рекомендации о тактике форсирования насыщенных минами районов залива. Например, если где-то были и донные мины, и якорные, там рекомендовалось проходить на большой глубине, но оставлять под килем метров пятнадцать. Если донная мина и взорвётся, то с такого расстояния особо серьёзных повреждений лодке не причинит. А контактные якорные мины не так уж страшны, когда они остаются у подводников где-то над головой.
Южный кронштадтский форт Кроншлот. Здесь была создана первая станция размагничивания подводных лодок
Журналисты того времени, описывая походы подводных лодок, нередко упоминали о «зловещем скрежете минрепа». Конечно, нет ничего приятного в том, что лодка, проходя под минным полем, задевает бортами стальные тросы, удерживающие мины на якорях, и этот будоражащий скрежет проползает по корпусу от носа до кормы. Но если лодка идёт на правильно выбранной глубине и не заденет саму гальваноударную мину, ничего не произойдёт. Так, цепляясь за минрепы, подлодки уже не раз преднамеренно проходили через наши собственные оборонительные заграждения, когда обойти их мешали выставленные рядом вражеские мины.
Труднее всего было защититься от антенных мин с их многометровыми «щупальцами», расходящимися вверх и вниз. Особенно после того, как немцы начали ставить новые антенные мины с более мощными зарядами. Постепенно мы пришли к убеждению, что именно на таких минах подорвалось большинство лодок, потерянных бригадой прошлой осенью. На флоте упорно искали средства противодействия неприятельским минным новинкам. Действовал уже минно- испытательный полигон (МИП), откуда поступала ценная информация о боевой технике врага. Мы пригласили выступить на нашем сборе ведущих флотских специалистов по минному оружию и средствам борьбы с ним: капитана 1-го ранга И.А.Киреева и инженер-капитана 2-го ранга Ф.И.Тёпина, сообщивших командирам много полезного.
Как я уже говорил, штаб бригады задолго до возможного начала кампании занялся разработкой предпочтительных курсов форсирования различных участков залива. Они не сводились к какому-то одному, обяза-
тельному для всех маршруту, предусматривалась возможность выбора. Командиры были информированы об этом, но без особой детализации. Более конкретные рекомендации с учётом последних разведданных каждому из них предстояло получить перед боевым походом.
Подлежала ещё доработке совместно с командованием ОВРа и практической проверке организация проводки лодок от Ленинграда до Кронштадта и дальше до Лавенсари.
Участники сбора подняли много частных вопросов, касавшихся связи, эксплуатации техники, ликвидации боевых повреждений, питания команды в походе. Все они требовали внимания. Лодки посылались в море на повышенный срок автономности, и в длительном плавании, тем более в таких сложных условиях, становилась важной любая «мелочь». Чувствовалось, что командиры и комиссары много думали об уроках и опыте прошлой кампании, собственном и других кораблей, и мысленно уже переносились в походную обстановку.
Присутствовавший на сборе начальник политуправления флота дивизионный комиссар В.А.Лебедев похвалил нас за деловитость, предметность, за то, что, как он выразился, не свели разговор к лозунгам и призывам, а побудили людей конкретно думать о том, как обеспечить боевой успех.
Нам хотелось, чтобы у всех прибавилось уверенности в том, что вывести лодки в море сможем. Обсуждая с Андреем Митрофановичем Стеценко итоги сбора, мы приходили к выводу, что цель эта, по-видимому, достигнута.
Малая подводная лодка шестой серии типа «Малютка»
Продолжение следует
