О том, что представляло собой новое гигантское заграждение, стало известно во всех деталях после выхода из войны Финляндии. Два ряда специально изготовленных стальных сетей с ячейками размером четыре на четыре метра располагались на расстоянии 70–100 метров один от другого и перекрывали всю глубину от поверхности до грунта. Вдоль сетей было выставлено девять линий мин, эшелонированных по глубинам. Внизу, под сетями, находились донные магнитные мины.
Всего на этот рубеж гитлеровское командование выделило одиннадцать тысяч мин различных типов. Район заграждения прослушивался системой гидроакустических станций на островах и на берегу. К этому добавлялись катерные дозоры и патрулирование противолодочными самолётами.
Не зная весной сорок третьего всех этих подробностей, можно было, однако, и тогда дать себе отчёт в том, что новый рубеж гораздо мощнее и опаснее Гогландского, форсировать который тоже было нелегко. Но что эта противолодочная позиция может оказаться непреодолимой, ещё не думалось. Или точнее, мы не разрешали себе об этом думать, тем более говорить. Надеялись на накопленный опыт форсирования всякого рода преград, на то, что помогут и появившиеся на лодках защитные технические средства.
Можно ли было, если не полностью сорвать оборудование противником новой противолодочной позиции, то хотя бы серьёзно помешать этому? Думается, да. Последовательными и достаточно мощными ударами с воздуха по кораблям, судам и другим плавсредствам, занимавшимся этим, равно как и по ближайшим неприятельским базам, например, по Палдиски, где монтировались доставляемые из Германии сети. Такие удары, если и наносились, то были недостаточными.
Основные соединения флотских ВВС продолжали выполнять боевые задачи на сухопутных направлениях. В распределении сил флотской авиации сыграло, очевидно, известную роль и то, что в штабе флота опасались попытки противника захватить Лавенсари и соседние острова до того, как очистится ото льда восточная часть залива.
Об этом мы знали от работников оперативного отдела, с которыми имели тесный контакт в то время. А тогда пути на запад перекрылись бы для любых наших кораблей, независимо от существования заграждений. Флот готовился воспрепятствовать ожидаемой операции по захвату островов. Для этого была создана и не отвлекалась другими заданиями ударная группировка авиации.
Между тем противник, как только позволила ледовая обстановка, приступил к усилению также и Гогландского рубежа. Как стало известно впоследствии, общее число выставленных в его районе мин, в основном противолодочных, было доведено той весной до 13 тысяч. А во всём Финском заливе их стояло и лежало на дне уже более 40 тысяч. Эта цифра, окончательно определившаяся после войны, огромна для столь ограниченной акватории, изобилующей мелями, банками, навигационными узкостями.
Пресечь дополнительные постановки мин на Гогландском рубеже флот опять-таки не смог. Ударной авиации не хватало, а никакие корабли, в том числе и торпедные катера, выйти в залив не могли, — у Кронштадта и на много миль дальше ещё стоял лёд.
Обстановка перед кампанией 1943 года
Общая задача бригады подводных лодок на предстоящую кампанию оставалась прежней: нарушать коммуникации противника, срывать его перевозки. Аналогичная задача ставилась минно-торпедной авиации флота. Но в дальние районы морского театра, в балтийские тылы врага, могли проникнуть только подводники.
Когда сошёл лёд с Невы, подлодки приступили к отработке учебных задач между городскими мостами. Для нескольких лодок, зимовавших в Кронштадте, а потом и для других, полигонами служили рейды, предварительно протраленные. У нас была уверенность, что к началу кампании удастся обеспечить готовность двадцати одной подводной лодки.
В середине апреля КП бригады был перенесён в Кронштадт, куда перешёл основной состав штаба, включая меня. Мы разместились в знакомом штабном здании на территории береговой базы подплава у Купеческой гавани, в укреплённом подвале которого мог действовать оснащённый всем необходимым командный пункт с узлом связи. Сразу же установился тесный рабочий контакт с кронштадтским ОВРом и с командованием на Лавенсари. К тому времени Островной укрепсектор береговой обороны был преобразован в Островную военно-морскую базу, которую возглавлял прибывший с Чёрного моря контр-адмирал Г.В.Жуков, известный как один из организаторов героической обороны Одессы в 1941 году.
Предполагалось, что мы сможем начать развёртывание лодок в море раньше, чем в прошлом году, — весна не запаздывала. Однако обстановка в заливе, в том числе в самой восточной его части, складывалась весьма неблагоприятно. Авиация противника проявляла большую активность и в районе Кронштадта, — донные мины сбрасывались на створе его маяков. Требовалось ещё и ещё раз проверять фарватеры.
28 апреля командующий флотом признал возможным начать проводку в Кронштадт подлодок из Ленинграда. Порядок их перехода и обеспечения, о котором я уже рассказывал, был отлажен в прошлом году. При всей сложности обстановки в Невской губе, особых опасений за начальный этап вывода лодок в море не возникало. Больше беспокоил следующий этап: Кронштадт–Лавенсари.
Организация перехода в Кронштадт Щ-323 и Щ-406
Командир бригады, находившийся пока в Ленинграде, распорядился, чтобы я оставался в Кронштадте и встречал лодки там, а выходом их из Ленинграда решил руководить лично, С ним было несколько офицеров штаба, в том числе флагманский механик инженер-капитан 2-го ранга Е.А.Веселовский. Потом я очень сожалел, что комбриг не вызвал меня в Ленинград, хотя и не знаю, изменилось ли бы что-то от этого в тех событиях, о которых пойдёт речь дальше.
Первая пара лодок должна была прибыть в Кронштадт на исходе ночи, к утру 1 мая. Эту пару составляли испытанные, можно сказать, знаменитые «Щуки»: Краснознамённая Щ-406 Героя Советского Союза капитана 3-го ранга Е.Я.Осипова и Краснознамённая Щ-323, которой теперь командовал капитан 3-го ранга А.Г.Андронов. Его предшественника Ф.И.Иванцова пришлось отчислить из плавсостава по состоянию здоровья.
За день до того корабли ленинградского ОВРа произвели контрольное траление открытой части Морского канала, а также обходного фарватера, по которому лодкам предстояло следовать дальше, причём мин обнаружено не было. Катера-охотники в порядке профилактики пробомбили трассу канала глубинными бомбами. Предусматривалась и дальнейшая проверка фарватеров.
Общая обстановка в Невской губе была довольно напряжённой. Кроме неприятельских самолётов, появлялись со стороны Стрельны и Петергофа и катера, которые, впрочем, уклонялись от боевого соприкосновения с нашими дозорами.
Накануне проводки лодок состоялось, как мне было известно, совещание у командира Ленинградской военно-морской базы контр-адмирала И. Д. Кулешова с участием представителей всех сил флота, привлекаемых к обеспечению перехода. Там окончательно согласовывались порядок движения лодок, организация прикрытия их дымзавесчиками, артиллерией, авиацией. Командовать переходом, комбриг поручил командиру 2-го дивизиона капитану 2-го ранга В.А.Полещуку, которому планировалось идти с Осиповым на Щ-406, а с Андроновым на Щ-323 шёл штурман дивизиона «Щук» капитан-лейтенант М.С.Солдатов.
Ночь на 1 мая выдалась совсем не весенняя. Ко времени выхода лодок начался густой снегопад. Тревожило усиление ветра. Плохая видимость могла помочь скрытности проводки, но она могла сокрыть и какие-то действия противника, постановку новых мин.
Вскоре после полуночи из Ленинграда сообщили, что лодки начали движение, а из штаба ОВРа в Кронштадте, что катера, назначенные встречать лодки, выходят на Восточный рейд. Идти «Щукам» было ещё долго, но наиболее нетерпеливых из бодрствовавших на КП штабистов уже потянуло на пирс Купеческой гавани посмотреть, как погода и что творится вокруг.
Вскоре с пирса услышали, что немецкие батареи на южном берегу залива начали что-то обстреливать. На их огонь, как обычно, ответили наши артиллеристы. В другую ночь на это не обратили бы особого внимания, но сейчас настораживало всё, что происходило на трассе перехода лодок. Соединились по телефону с оперативным дежурным ОВРа Ленинградской военно-морской базы. Он мог лишь подтвердить, что лодки вышли и что командир ОВРа и наш комбриг находятся на КНП на дамбе Морского канала.
Бесконечно тянулись часы ожидания. Во втором часу ночи снегопад усилился, видимость ещё более ухудшилась. Чтобы помочь лодкам, я выслал к выходу с Восточного рейда на Кронштадтский створ наш бригадный буксир «Бурбель» с флагштурманом капитаном 3-го ранга В.П.Чаловым. Буксир встретил и провёл в Купеческую гавань Краснознамённую Щ-406. Её командир капитан 3-го ранга Е.Я.Осипов и находившийся на борту капитан 2-го ранга В.А.Полещук полагали, что другая лодка, Щ-323, идёт впереди.
Куда же девалась эта лодка? Вновь соединившись с Ленинградом по оперативному телефону, мы, наконец, узнали, что она подорвалась на мине.
Обстоятельства гибели Щ-323
Произошло это при таких обстоятельствах. Когда две «Щуки» приближались к выходу из ограждённой части Морского канала, на Щ-406, которая шла головной, внезапно отказал гирокомпас. Потом оказалось, что произошло случайное выключение прибора, но в этом сразу не разобрались. Место было не такое, где можно без опаски приостановить движение, и командир перехода приказал второй лодке обогнать первую и идти головной. В такой момент, перед самым ответственным и опасным участком маршрута перестроения весьма нежелательны. На мостике и в рубке Щ-323, по-видимому, занервничали, чем и можно объяснить, что достаточно опытный штурман лодки второпях взял из таблицы не ту цифру и допустил ошибку в счислении пройденного пути, которую не успел заметить дивизионный штурман. А сориентироваться визуально мешала плохая видимость. В результате лодка прошла по открытой части канала почти на полмили больше, чем следовало, «проскочив» точку поворота на обходной северный фарватер.
И, как на грех, опоздал выйти в заданную точку буксир гидрографов, как потом выяснилось, потерявший ориентировку из-за плохой видимости, который должен был обозначить место поворота на обходной фарватер.
Правда, Полещуку и Осипову на Щ-406, отставшей от новой головной лодки (гирокомпас у них уже действовал нормально), отсутствие буксира не помешало повернуть вовремя.
Из-за плохой видимости (и прикрываемые к тому же дымовой завесой, поставленной на случай, если снегопад внезапно прекратится), обе «Щуки» фактически шли самостоятельно, и на Щ-406 считали, что Щ-323 движется впереди. И потому не связали с нею приглушённый шумом двигателей звук взрыва, донесшийся с другого направления.
А там, куда попала вследствие ошибки в счислении лодка Андронова, на её пути оказалась донная мина, поставленная, возможно, уже после последней проверки фарватеров.
Щ-323 затонула почти мгновенно. Немцы сразу же открыли артогонь по этому месту с южного берега, крайне затруднив спасение тех, кто мог остаться в живых. Катерам удалось подобрать из воды нескольких моряков, в том числе тяжелораненого дивштурмана М. С. Солдатова, из тех, кто находился на мостике или был выброшен при взрыве через пробоину в центральном посту.
Памятник экипажу подводной лодки Щ-323. Санкт-Петербург, Васильевский остров, Смоленское кладбище
Немного позже группа подводников поднялась на поверхность через торпедный аппарат, предварительно вытолкнув торпеду, из остававшихся незатопленными кормовых отсеков. Их всех тоже подобрали, но в конечном счёте из этой группы остались в живых только двое.
Все погибшие на Краснознамённой Щ-323, и в их числе убитый при взрыве командир капитан 3-го ранга А.Г.Андронов, покоятся ныне на Смоленском кладбище в Ленинграде, где им установлен общий памятник.
Расследованием происшедшего в Невской губе занималась комиссия штаба флота. Каких-то особых карательных мер в отношении участников проводки лодок не последовало. Но извлекать уроки надо было всем.
Гибель Щ-323, причём не в бою, не на позиции в открытом море, а у порога своей базы, явилась тяжёлым потрясением для всех нас. За всю прошлую кампанию, в условиях не менее сложных, ни одна подлодка не получила при переходе из Ленинграда в Кронштадт существенных повреждений. Знаю, что некоторые наши подводники склонны были видеть в случившемся недоброе предзнаменование для начинавшейся кампании...
Командир подводной лодки Щ-323 Алексей Герасимович Андронов
Щ-303 идёт первой
Перевод лодок в Кронштадт был задержан на несколько суток. Вновь и вновь проверялись фарватеры. После этого лодки, подлежавшие проводке в первую очередь, перешли в Кронштадт без всяких происшествий. Тем временем мы разрабатывали вместе с овровцами тактику проводки на следующем этапе, до Лавенсари. Кронштадтским ОВРом по-прежнему командовал мой старый товарищ капитан 1-го ранга Ю.В.Ладинский, а начальником штаба у него был теперь капитан 2-го ранга А.Е.Шомраков. С ними легко достигалось взаимопонимание.
Действовал и общефлотский план обеспечения выхода подводных лодок в море. Морская авиация, продолжая разведывательные полёты над Финским заливом, начала бомбить и штурмовать базы вражеских противолодочных кораблей. Больше самолётов стало выделяться для нанесения ударов по неприятельским противолодочным позициям: по Гогландскому рубежу и минно-сетевым заграждениям между островом Нарген и финскими шхерами.
Эти удары с воздуха наносили, конечно, урон вражеским противолодочным флотилиям. Но лучше было бы посильнее бомбить заграждения, особенно новое, Нарген-Порккалаудское, раньше, когда сети и мины ещё только ставились. Готовые же рубежи оказались, как показало дальнейшее, весьма устойчивыми к бомбёжкам. А если где и образовывался разрыв сетей, — попробуй его потом найти!
Группу подлодок, которые готовились первыми форсировать залив, составляли три «Щуки»: Краснознамённая Щ-406, гвардейская Щ-303 и Щ-408. Предполагалось, что они, если успешно прорвутся в открытое море, будут находиться в назначенных им районах до начала июля с тем, чтобы возвращаться после пика белых ночей.
С командирами двух из названных лодок капитанами 3-го ранга Е.Я.Осиповым и И.В.Травкиным читатель давно знаком. А Щ-408, — новой подлодкой, только что введённой в строй, командовал 29-летний капитан-лейтенант Павел Семёнович Кузьмин, в прошлом штурман на лодке Травкина. Это был, пожалуй, самый многообещающий из молодых командиров кораблей. Человек пытливого ума, он вдумчиво изучал опыт старших товарищей, увлечённо разрабатывал возможные при тех или иных обстоятельствах варианты боевого маневрирования. Докладывал Кузьмин комбригу и свои соображения о тактике преодоления минных заграждений.
Командир подводной лодки Щ-408 Павел Семёнович Кузьмин
Командир Щ-408 был из тех, кто поистине рвался в море. И это вместе с высокой подготовленностью экипажа и лестными отзывами о нём командира дивизиона «Щук» Г.А.Гольдберга, перевесило возникавшие сперва, в том числе и у меня, сомнения насчёт того, следует ли включать в первую группу подлодку, командир которой не имел ещё большого опыта. Комбриг С.Б.Верховский поверил в Кузьмина, и вопрос был решён благоприятно для него.
Подводная лодка Щ-408 замаскирована у одной из набережных Невы. Ленинград, зима 1943 года
Из Кронштадта на Лавенсари первыми уходили лодки Травкина и Кузьмина. Я пригласил командаров в штаб, рассказал об обстановке в море и вручил боевые приказы. Поскольку Т равкин шёл первым, поручил ему определить возможность форсирования рубежей, а если сделать это не удастся, то хотя бы изучить и исчерпывающе доложить штабу соединения обстановку в районе противолодочных позиций.
— Прорываться, думается, следует на больших глубинах на минимальной скорости и лишь в тёмное время суток. Е сли лодка застрянет в сетях, то, воспользовавшись темнотой, надо всплывать и освобождаться от них, — по- советовал я командирам.
Я распорядился, чтобы, форсировав Гогландскую позицию, Т равкин указал в донесении точный путь прохода через минные поля, район зарядки батарей, передал сведения о кораблях противолодочной обороны врага. По получении этих данных мы планировали выводить в море другие корабли. Командиру Щ-303 предстояло сделать то же после преодоления следующей, Нарген-Порккалаудской позиции.
7 мая на Щ-303 побывали командующий флотом Трибуц и комбриг Верховский. В.Ф.Трибуц провожал не каждую лодку, но бывали особые случаи, когда ставились задачи, связанные с повышенным риском.
В те дни усилился артиллерийский обстрел кронштадтских гаваней и фарватеров. Кронштадт вообще стал обстреливаться гораздо интенсивнее, чем Ленинград, и это, очевидно, означало, что противник заметил подготовку к выводу наших кораблей в залив. В тот вечер, когда уходили две подлодки, для подавления вражеского огня были введены в действие двенадцатидюймовые орудия линкора «Марат». Линкор, тяжело повреждённый в 1941 году, использовался как мощная плавбатарея.
«Щуки» ушли в сопровождении пяти базовых тральщиков и нескольких сторожевых катеров. Этим сильным охранением и всей проводкой управлял командир ОВРа капитан 1-го ранга Ю.В.Ладинский.
Командир ОВРа Кронштадтской ВМБ Ю.В.Ладинский
Но за лодки было неспокойно: на 60-мильном переходе до Лавенсари могли возникнуть любые осложнения.
И действительно, едва переход начался, поступило сообщение, что на маршруте лодок, ближе к Лавенсари, подорвался, но всё-таки не затонул, базовый тральщик, — очевидно, на минах, поставленных прорвавшимися туда катерами. Пришлось, как делалось это не раз, приостановить движение лодок и положить их на грунт, а тральщики занялись очисткой фарватера. В островную маневренную базу «Щуки» попали лишь через трое суток.
Остров Лавенсари время от времени подвергался налётам неприятельской авиации, но всё же лодкам была обеспечена относительно спокойная стоянка в бухточке Норе-Капелахт с погружением и покладкой на грунт на светлое время суток, если они тут задерживались. Как я уже говорил, считалось вероятным, что противник попытается захватить Лавенсари и прилегающие острова. Однако наиболее подходящее для этого время, когда к островам можно было подобраться по льду, уже миновало.
Всем, что касалось обеспечения подводных лодок, ведал теперь капитан 3-го ранга П.Лукьянчиков из оперативного отдела штаба флота, сам в прошлом подводник. Так что держать на острове, как раньше, специального представителя бригады уже не требовалось. Но пока лодки форсируют залив, в островной базе должен был находиться командир соответствующего дивизиона.
Щ-303 прошла Гогландский рубеж
11 мая с Лавенсари первой пошла дальше гвардейская Щ-303. В том году не предпринималось таких чисто разведывательных выходов, как короткие походы «Малюток» в район Гогланда в начале прошлой кампании.
Задача Щ-303 состояла в том, чтобы форсировать весь Финский залив, а затем следовать в северную часть Балтики, Но, конечно, капитан 3-го ранга Травкин являлся и общебригадным разведчиком, особенно на первом этапе похода. Мы получили приказание командующего флотом — вторую лодку из первой пары отправлять с Лавенсари после того, как Щ-303 преодолеет Гогландский рубеж.
Подводная лодка Щ-303 идёт первой
«Щука» Травкина обходила Гогланд южным маршрутом, то есть через Нарвский залив. Тактика форсирования минных заграждений оставалась в основном прежней: идти экономическим ходом на такой глубине, чтобы контактные якорные мины находились над лодкой, и она могла задеть лишь их минрепы. Но в заграждении присутствовали и неконтактные донные мины, а также антенные. И тех, и других тут, по всем данным, должно было прибавиться. Мы надеялись, что от антенных мин в какой-то мере лодки уберегут новые защитные средства, о которых я рассказывал.
Травкин имел, конечно, ориентировочную плановую таблицу форсирования Гогландского рубежа, но в обстановке было столько неясного, что никто не мог знать, сколько времени это займёт фактически. На нашем КП началось тревожное ожидание первой радиограммы с борта Щ-303. Все сознавали, что эта радиограмма может не поступить никогда.
«Щука» дала о себе знать 23 мая условным сигналом, означавшим, что Гогландский рубеж пройден. Несколько позже поступило донесение, в котором кратко излагались самые важные сведения об обстановке.
О том, как преодолевал гвардейский экипаж Щ-303 первую на её пути противолодочную позицию, подробно рассказал в своих, давно уже изданных мемуарах, сам Иван Васильевич Травкин. Упомяну лишь о самом существенном.
Лодка благополучно прошла через весьма плотные минные заграждения. Она не только неоднократно касалась бортами минрепов, но за один из них зацепилась так, что, казалось, не удастся освободиться, не подтянув к себе мину. И всё же освободиться удалось. Счастливо обошлось без взрыва и тогда, когда «Щука» задела не минреп, а саму мину, о чём дало знать зловещее постукивание мины о корпус лодки.
Что уберегло лодку, обеспечило прорыв ею этого рубежа? Очевидно, и расчётливость в маневрировании, и командирская интуиция, обострённое «чувство корабля», весьма развитые у Травкина. И, конечно, много значили выучка и выдержка всего экипажа, стоявшего на боевых постах.
Травкин ищет проход в сетях
На Западном Гогландском плёсе лодка всплыла для зарядки батареи. Оттуда Т равкин и передал первый условный сигнал. Но скоро «Щуке» пришлось вновь уйти под воду: появились вражеские самолёты, а затем и катера. Однако погрузившуюся лодку они не нащупали и бомбили наугад. Продвинувшись дальше на запад, в район острова Вайндло, Т равкин смог на следующую ночь без помех произвести полную зарядку. Впереди находилось промежуточное (между двумя основными противолодочными рубежами) заграждение, выставленное по линии Юминда — Кальбода-грунд, состоявшее, как потом выяснилось, из более чем трёх тысяч мин в различных комбинациях. Е го также удалось преодолеть без особых осложнений. За ним залив пересекал Нарген-Порккалаудский рубеж — главное препятствие на пути в открытое море.
Нужно было искать возможный проход в заграждении. Предстояла опаснейшая разведка «на себя», где ничто не могло делаться без огромного риска. Причём рассчитывать при всех обстоятельствах можно было лишь на собственные силы. Лодка уже пересекла 27-й меридиан, западнее которого ей не могла помочь даже флотская авиация: это был предел дальности полётов истребителей, а без них не могли, пока стояли белые ночи, действовать бомбардировщики и штурмовики.
18 мая Щ-303 вплотную подошла к линии сетевых заграждений. В перископ, которым Травкин пользовался с предельной осторожностью, просматривались и плавучие буи, поддерживавшие сети, и патрульные катера. А непосредственно перед сетями, вероятно, начиналось минное поле.
Двигаясь вдоль заграждения, командир «Щуки» выбрал место севернее острова Нарген (невдалеке от Таллина), где конфигурация дна давала некоторую надежду пройти под сетями на максимальной глубине. Лодка шла самым малым ходом. И всё же она попала в сеть и запуталась в ней. Правда, на этот раз удалось довольно скоро освободиться, давая толчками задний ход, стараясь при этом не привлечь внимания вражеских дозоров. Поиск прохода в заграждении продолжался.
Подвиг и трагедия Щ-408
Командование флота стремилось вывести подводные лодки на балтийские коммуникации противника как можно быстрее. Это диктовалось интересами фронта. А искать «дыру» в Нарген-Порккалаудском заграждении каждой лодке всё равно предстояло самостоятельно. Место, где удалось бы пройти одной, было практически невозможно точно обозначить для других. Надеяться же на то, что где-то найдутся широкие «ворота», свободные от сетей и мин, не приходилось. И если прорыв этого рубежа был вообще возможен, то поиск проходов не одной лодкой, а двумя-тремя одновременно, вероятно, мог быстрее привести к успеху. Т ак, во всяком случае, смотрели на это тогда.
Вторую подлодку, Щ-408, находившуюся с 11 мая на Лавенсари, командующий флотом приказал отправить в боевой поход 19 мая.
Погрузившись там же, где восемь дней назад начала самостоятельное движение Щ-303, капитан-лейтенант Кузьмин пошёл дальше не через Нарвский залив, как Травкин, а северным маршрутом. И доказал его проходимость: эта подлодка успешно преодолела Гогландский рубеж. А для зарядки аккумуляторов Щ-408 всплыла там, где заряжалась Щ-303, — в районе острова Вайндло.
Однако Кузьмину здесь не повезло: «Щуку» обнаружил и атаковал противолодочный самолёт. Она успела погрузиться, не получив серьёзных повреждений, но разрывы сброшенных самолётом бомб, по-видимому, нарушили герметичность какой-то из топливных цистерн. Весьма вероятно, что именно маслянистый след соляра позволил быстро появившимся катерам вцепиться в «Щуку», и от них никак не удавалось оторваться.
Так начались подвиг и трагедия экипажа Щ-408, о которых очень немногое смог передать по радио её командир. Полнее представить происшедшее помогли доклады вылетавших туда и включавшихся в морской бой лётчиков.
Преследование лодки катерами, шедшими по её следу, продолжалось более двух суток. Даже при самом экономном маневрировании под водой, она должна была за это время израсходовать почти весь заряд батареи. Вероятно, появились и повреждения от бомбёжки. Около трёх часов ночи 22 мая от Кузьмина была принята краткая радиограмма, для передачи которой надо было хотя бы на минуту подняться на поверхность. В ней говорилось, что противник непрерывно бомбит лодку, не даёт всплыть для зарядки.
— Прошу помочь авиацией, — радировал командир Щ-408.
По приказанию командующего флотом в район острова Вайндло были посланы истребители. По дальности это место находилось на самом пределе их полётных возможностей. Затем вылетела ещё одна группа самолётов. Им пришлось вступить в бой с истребителями противника, но они штурмовали и вражеские катера, и, насколько я знаю, — небезрезультатно.
Однако уничтожить или разогнать те силы, которые гитлеровцы стянули в этот район, близкий к их базам, флотские лётчики не могли. Они были не в состоянии надёжно прикрыть подводную лодку на таком удалении от своих аэродромов, хотя и пытались помочь ей до самого конца неравного боя. Лётчики видели, как Щ-408, которая, вероятно, не могла больше оставаться под водой из-за повреждений корпуса или просто потому, что в отсеках уже нечем было дышать, всплыла, как выскочили наверх расчёты двух 45-миллиметровых орудий и открыли огонь по катерам.
Наши подводники (думаю, это можно сказать о каждом экипаже) всегда были внутренне готовы к тому, что всплытие перед лицом более сильного врага и огневой бой с крайне малыми шансами на победу, станут единственной альтернативой неизбежной гибели в морских глубинах. Я рассказывал, как при таких всплытиях на палубу выходили не только орудийные расчёты, но и моряки, вооружённые автоматами и гранатами. И как ни мала вероятность благоприятного для подводников исхода подобных действий, не укладывающихся в обычные понятия о тактике подводных лодок, бывало, что дерзость и отвага командира спасали обречённый, казалось бы, корабль. Вспомним, как вырвалась из лап врага С-4, которую гитлеровцы считали настолько своей добычей, что уже обозначили её место на грунте плавучими вешками.
Но капитан-лейтенант Кузьмин, его боевой замполит капитан-лейтенант Круглов и весь экипаж Щ-408 вряд ли могли рассчитывать, что им удастся как-то обмануть противника. Не те были обстоятельства, не та обстановка. А одолеть в огневом артиллерийском бою на короткой дистанции по меньшей мере пять сторожевиков, имевших в сумме не менее десяти скорострельных орудий, практически невозможно. Подводники пошли в свой последний бой с единственной реальной целью — нанести, прежде чем погибнуть, какой-то урон врагу.
Этой цели экипаж Щ-408 достиг. Лётчики видели, как один катер, по которому вела огонь подлодка, стал тонуть, как охватило пламенем другой. После выхода из войны Финляндии потопление лодкой Кузьмина двух противолодочных катеров нашло подтверждение в финских официальных документах.
Подводная лодка Щ-408 ведёт неравный бой с пятью боевыми катерами противника. Картина художника И. Родионова
Лётчики видели, как «Щука» скрылась под водой с развивавшимся над рубкой Военно-Морским флагом. Трудно с абсолютной определённостью сказать, погибла ли она от полученных пробоин (они, несомненно, были) или же командир принял решение вновь погрузиться. Первое — вероятнее.
Как бы там ни было, какие-то отсеки лодки, опустившейся на грунт, оставались незатопленными, и находившиеся в них моряки продолжали бороться за живучесть корабля. Мне самому довелось потом слышать от финских офицеров, побывавших тогда в том районе, что в течение многих часов акустики их катеров улавливали доносившиеся со дна звуки ударов по металлу: подводники, сохранившие до конца твёрдость духа, пытались заделать пробоины, устранить повреждения.
Доблесть моряков Щ-408 поставила эту балтийскую подлодку в отечественной морской истории в один ряд с легендарным «Варягом», североморским сторожевиком «Туман» и другими кораблями, экипажи которых повторили их подвиги. Такие корабли поистине бессмертны.
В Ленинграде, от набережной которого ушла эта подводная лодка в свой последний поход, есть теперь в Кировском районе, за Нарвской заставой, улица Подводника Кузьмина с мемориальной доской на угловом доме, напоминающей о том, что совершили молодой командир и его героический экипаж во славу Родины, во имя грядущей Победы.
Командир подводной лодки Щ-408 Павел Семёнович Кузьмин
Прорвать сети Травкину не удалось
Вернёмся к тем трудным майским дням сорок третьего года. Бригада потеряла уже второй боевой корабль. И было всё тревожнее за «Щуку» Т равкина, которая продолжала поиск прохода в Нарген-Порккалаудском заграждении.
В штабе не сразу узнавали о том, что происходило с этой лодкой, в какие переделки она попадала. Каждый выход в эфир был сопряжён для неё с очень большим риском. При повторных попытках поднырнуть под сети «Щука» застревала в них ещё и ещё раз. Один раз выпутаться из сети оказалось особенно трудно. Когда это, наконец, удалось, батарея была разряжена настолько, что лодка не могла больше нормально маневрировать под водой. Попытка же всплыть для зарядки закончилась тем, что через десять минут пришлось вновь уходить на глубину: появились катера.
Лодка недвижимо провела на грунте более двух суток, периодически подвергаясь бомбёжке и имея запас воздуха только на одно всплытие. Люди в отсеках уже впадали в тяжёлое забытьё. Но катера, караулившие подлодку, в конце концов ушли, вероятно, посчитав её уничтоженной, о чём и сообщило берлинское радио почти сразу вслед за сообщением о потоплении лодки Кузьмина.
А для нас Щ-303 тогда ожила. После длительного радиомолчания Т равкин донёс о неудачных попытках форсировать Нарген-Порккалаудский рубеж и состоянии корабля, имевшего ряд повреждений. 24 мая командиру лодки было приказано возвращаться на Лавенсари.
Но вернуться Травкин смог ещё нескоро. И сейчас надо рассказать о том, что происходило до этого.
Попытки вывести в море две первые подлодки показали, что обстановка в Финском заливе ещё сложнее, чем ожидалась. Если Гогландский рубеж поддавался форсированию, как и в прошлую кампанию, то Нарген-Порккалаудская противолодочная позиция с её сетевыми заграждениями представляла собой преграду, способов преодоления которой мы пока не нашли. Хотя неудачи Травкина, пытавшегося прорваться через эти заграждения на нескольких участках, ещё не означали, что они непреодолимы нигде.
Приказав вернуть в базу Щ-303, командующий флотом одновременно объявил командиру бригады своё решение приостановить вывод лодок в залив. Это касалось прежде всего Краснознаменной Щ-406 — подлодки Героя Советского Союза капитана 3-го ранга Е.Я.Осипова, находившейся в полной готовности к боевому походу. По-видимому, адмирал В.Ф.Трибуц хотел подождать возвращения Травкина, послушать его доклад, а затем уже решать, как быть дальше.
Решение судьбы Е.Я.Осипова
Но Главный Морской штаб настаивал на скорейшем развёртывании подводных лодок в море.
Так снова встал в порядок дня выход Щ-406. Общая подготовленность лодки к действиям в самых сложных условиях, безусловно, была на должной высоте. Отлично показал себя в походах прошлой кампании её командир. Однако предстоявший поход вызывал большие сомнения.
Пока Щ-406 стояла в Кронштадте, мы с Евгением Яковлевичем Осиповым несколько раз обсуждали, прорабатывали на картах различные варианты форсирования Нарген-Порккалаудского рубежа с учётом всех имевшихся данных о нём. И приходили к малообнадёживающим выводам.
Е.Я.Осипов, известный мне, да и всем, как командир весьма решительный и смелый, единственный тогда в бригаде Герой Советского Союза, признавался, что преодоление этой противолодочной позиции представлялось ему вряд ли возможным, пока стоят белые ночи. И я не находил достаточно веских доводов, чтобы его разубедить. Несколько часов тёмного времени были необходимы, чтобы лодка, разрядившая батарею при маневрировании под водой, могла хотя бы произвести зарядку. Пока же противник обнаруживал всплывшую лодку слишком быстро и имел в том районе достаточно сил, чтобы не давать ей зарядиться.
Насколько я понимал не очень откровенного со мною капитана 1-го ранга С.Б.Верховского, он считал весьма вероятным, что очередной подлодке, как и «Щуке» Травкина, не удастся пройти через линии сетевых заграждений. Но комбриг придавал большое значение продолжению разведки нового противолодочного рубежа, говорил, что посылать к нему подлодки есть смысл уже ради одного этого.
На сей счёт я был другого мнения. Думалось, следовало бы и для разведки выждать более благоприятное время, не рискуя лучшими нашими кораблями. Невольно приходило на ум, что большое пристрастие к разведке осталось у Сергея Борисовича от сухопутья, от службы на Карельском фронте, где его морские пехотинцы много и успешно этим занимались. Верховский очень любил сам термин «разведывательная операция», частенько произносил эти слова.
Узнав, что Осипова решено посылать в поход, не дожидаясь возвращения Т равкина, который вновь ничего не давал о себе знать, я попытался добиться всё-таки отсрочки выхода Щ-406. Ни с кем предварительно не советуясь, составил проект шифровки за подписью командира бригады и своей на имя наркома Военно-Морского Флота Н.Г.Кузнецова. Я написал, что вероятность прорыва подлодок через заграждения в условиях белых ночей ничтожно мала, и обосновывал целесообразность отложить такие попытки до второй половины июля.
Направившись с этим документом к комбригу, застал у него начальника отдела подводного плавания А.М.Стеценко, ставшего к тому времени контр-адмиралом. Верховский прочёл написанное мною, дал прочесть Стеценко и, чуть помедлив, отчеканил:
— Эту бумагу уничтожить. Разговоры на эту тему прекратить. Иначе рискуете попасть под трибунал за срыв разведывательной операции.
Не поддержал меня комбриг, а Андрей Митрофанович Стеценко хмуро молчал.
При всей официальности наших отношений с Верховским, разговор в подобном тоне до того (как, впрочем, и после того) не вёлся со мной никогда. Мне оставалось лишь ответить: «Есть».
С сильным эскортом, которым командовал комбриг тральщиков капитан 1-го ранга Ф.Л.Юрковский, Щ-406 была переведена на Лавенсари. Вместе с ней перешла туда подводная лодка С-12, также изготовленная к боевому походу. В командование ею, как уже говорилось, вступил весной капитан 3-го ранга А.А.Бащенко.
Они погибли все
В ночь на 28 мая капитан 3-го ранга Осипов, напутствуемый катерниками ОВРа, погрузил свою «Щуку» и повёл её на запад. Командиры катеров потом рассказали, что перед погружением Осипов крикнул с мостика:
— Передайте привет батьке!
Осипова-старшего, Якова Осиповича, с которым я знакомил читателя в прошлых главах, знали многие балтийцы. Осипов-младший питал к отцу глубочайшее уважение, а старый моряк, понятно, гордился сыном-героем. Когда в конце 1942 года Евгению Осипову вручались орден Ленина и Золотая Звезда, на торжественную церемонию был приглашён и отец. Нарком ВМФ Н.Г.Кузнецов передал награды сына сперва отцу, а уже тот — сыну.
Якова Осиповича он помнил со своих курсантских лет, сам у него учился. Это тронуло всех присутствовавших. Пройдя через руки Осипова-старшего, награды его сына обрели ещё большее значение, стали отцовским благословением на новые подвиги.
Командир подводной лодки Щ-406 Евгений Яковлевич Осипов
Незадолго до выхода в море капитан 3-го ранга Осипов вызывался в Ленинград, в оперативный отдел штаба флота для ознакомления с последними данными об обстановке, и смог навестить в городе отца. Эта их встреча оказалась последней. После катерников, обеспечивавших погружение Щ-406 западнее Лавенсари, увидеть Героя Советского Союза Евгения Яковлевича Осипова и моряков его экипажа не было суждено никому.
Возраставшая напряжённость обстановки в заливе ощущалась уже на подходах к Гогланду. В этом районе произошёл редкий по ожесточённости бой малых надводных кораблей, о котором даже сообщило Совинформбюро. 13 сторожевых катеров противника атаковали пару наших морских охотников, находившихся в дозоре, — звено старшего лейтенанта Игоря Чернышёва. Неравный бой кончился весьма неожиданно для гитлеровцев: два их катера были потоплены, а остальным пришлось ретироваться.
Как раз в это время «Щука» Осипова форсировала под водой Гогландский рубеж. Как и другие лодки, она преодолела его успешно. А затем бесследно исчезла.
Много дней, и особенно по ночам, насторожённо прослушивали эфир радисты на волне «лодки–берег». Мы были готовы к тревожной радиограмме о том, что лодка ведёт где-то тяжёлый бой и нуждается в прикрытии с воздуха. Но больше всего, наверное, потому, что очень хотелось на это надеяться, ждали короткого сигнала, означавшего, что Осипов, прорвав все преграды и пройдя Финский залив до конца, достиг открытого моря.
Вспоминалось, как в прошлую кампанию, при возвращении из Северной Балтики, Осипов долго не давал о себе знать и как он вдруг «нашёлся». Были всем известны и другие случаи, когда некоторые подлодки по разным причинам не выходили в эфир ещё дольше. Так поддерживалась надежда на то, что Щ-406, может быть, где-то идёт и действует, но почему-то молчит.
Заместитель командира Щ-406 по политчасти Василий Степанович Антипин
Наступило, однако, время, когда надеяться стало не на что. А что случилось со «Щукой» Осипова, никто не знал не только до конца войны, но и некоторое время после неё. Лишь спустя годы удалось установить, что она была потоплена на подходах к Нарген-Порккалаудской позиции кораблями 24-й противолодочной флотилии противника 31 мая 1943 года, на четвёртые сутки похода.
Личный состав бригады с мужественной скорбью переживал потерю каждого не вернувшегося с моря корабля. Но эта потеря легла особой тяжестью на сердца подводников. И потому, конечно, что была уже третьей за первые недели наших попыток вывести подлодки на Балтику. И потому, что томила, наверняка не одного меня, мысль о сомнительной оправданности этой потери, о том, что её можно было избежать.
Вместе с Осиповым погибли его замполит и друг Василий Степанович Антипин, настойчиво добивавшийся в своё время перевода из политотдела бригады на плавающий подводный корабль, прекрасный штурман старший лейтенант В.И.Саплин, изобретательнейший инженер-механик инженер-капитан-лейтенант К.М.Максимов, минёр старший лейтенант К.И.Старков, боцман И. И. Зименков и другие мичманы-сверхсрочники, истинные подводники-профессионалы. Отборной, можно сказать, была вся команда лодки, где почти у каждого матроса сияло на груди не меньше чем по два ордена.
Из доблестного осиповского экипажа, добывшего славу своему кораблю, остался тогда в живых лишь отличный акустик старшина Николай Кучеренко, не допущенный к походу по заключению врачей.
Продолжение следует
.jpg)
