— Ты устал. Надо отвлечься.
Я хорошо помню голос друга. Мы идем с Романовым домой неторопливым шагом и беседуем о фрезе. Он отвечает на мои вопросы, но явно уклоняется в сторону от темы. Рассказывает о спектакле, который недавно видел, заговорил о книгах.
— Почитай «». Ей-богу, смех освежает. Великая штука. Понимаешь, надо просто перестать сейчас думать о ней.
Возмущенно спрашиваю:
— Слушай, ты это серьезно?
— Но посуди сам, немало сделали, теперь полезно отойти в сторону. Помнишь стихи поэта? «Большое видится на расстоянии». Да, кстати, ты слышал, как играл вчера «Зенит»? Говорят...
Понимаю великую хитрость, но тут уж не могу устоять. Он все-таки увел в сторону. И мы до самого дома разговариваем, как обычно называется это, совсем на «отвлеченные темы».
Дома, в коридоре, я натолкнулся на кучу бумаги. Видно, наводили порядок, ребята все лишнее собрали в макулатуру. Сверху лежит тоненькая книга, сильно потрепанная, первый лист оторван наискосок. Я всегда отношусь к книгам, как к предметам одушевленным. Горько, если книга замаслена, потрепана, изорвана. А вот эта даже без начала и конца.
Я беру ее к себе в комнату. Конечно, не украсит она библиотеку. Ну да ладно, пусть еще поживет. Хочу узнать, почему так обезобразили люди эту книгу, превратили в такого инвалида.
Листаю страницу за страницей. Какой-то капитан рассказывает в ней историю происхождения военных команд.
Теперь, спустя время, когда я думаю о том, что произошло дальше, мне не раз приходит на ум старая сказка-присказка Соловья: «Про бублик не слыхал? Отчего он с дырочкой, не знаешь? Скажу: чтоб сытнее было. От одного сибиряка сам слышал. Ел-ел человек калачи, никак не насытится. И вдруг — бублик! Только съел его, и сыт по горлышко. «Давно бы мне тот бублик сыскать и отведать, наелся бы досыта», — говорит. Сколько калачей съел — не упомнил, но зато бублика не забыл, А отчего? Оттого запомнил, что был тот бублик с дырочкой, а накормил! Нежданное счастье. Находка... Уразумел?»
Иной раз слишком простым кажется рассказ человека, что-то открывшего: «Вот иду и ... вдруг вижу!» Только это «вдруг» в памяти и осталось.
Я читаю книгу. Шли в Петербурге, стройно чеканя шаг, по маленькому Египетскому мосту, украшенному древней скульптурой сфинкса, солдаты. Шли в ногу. И получилось, как писал капитан, явление резонанса. Мост стал шататься, а потом рухнул. Попадали солдаты в Фонтанку. И с тех пор...
.
Сколько раз ездил я по этому мосту с кирпичного цвета сфинксами, и никогда старая их беда не вызывала таких размышлений. И даже ведь слышал, рухнул когда-то мост, стоял разрушенным, починили его недавно, вроде в наше, советское время. И ведь отчего рухнул, слыхал, да не вдумывался никогда. В чем тайна красного сфинкса, не ведал. Ни к чему было. Теперь же я был, как приемник, на одну волну настроенный.
Пока еще описывает тот капитан, как с тех пор, если вступают солдаты на мост, дается команда: «Сбить ногу! Сбить шаг!» — я уже вижу не мост, а станок: вертится, работает на большой скорости фреза, ходит ходуном в резонанс ей станок. А что, если?.. Неужто в этом вся разгадка?..
Листаю книгу, которая «вдруг» мне попалась! Дана команда: «Сбить ногу, сбить шаг»... Шаг... Разношаговая... Значит, если заставить фрезу «ходить не в ногу»... Но как же я никогда раньше не подумал: даже ведь расстояние по окружности между режущими спиралями фрезы зовут именно так — «шаг»! Значит, если «сломать» шаг, то можно добиться...
У меня захватило дух. Нет, теперь не до сна и отдыха. Воплотить идею в металле я не в силах сейчас. Опробовать! Немедленно. Уже поздний вечер, но я полон нетерпения. В кухне ставлю две табуретки, кладу на них тонкую длинную доску и начинаю равномерно раскачивать ее.
— Что ты делаешь, папа? — спрашивает дочка.
— Неужели не видишь, Наташа, он играет, — смеется Сережа.
Сынишке весело, а мне не до шуток. Изгибающаяся через равные промежутки времени доска будто сама по себе поломалась.
В кругу семьи
Неужто из-за того ломается и фреза?! Неужто все дело в совпадении частоты шага идущих солдат-зубьев с колебаниями моста-станка? Если так, значит, напрасно ставили мы перед станкостроителями вопрос об увеличении жесткости оборудования. Значит, вовсе не там искали решения проклятой проблемы. Значит, можно снять вибрацию, погасить ее!
А как все-таки заставить зубья идти не в ногу? Не в симметрии же здесь дело, той классической симметрии, что вошла во все технические учебники, справочники и стандарты. А если именно в ней?! Подожди, ты на что посягаешь? Но ведь никто никогда и помыслить не смел о том, чтобы нарушить ее. Да, но не оттого ли так классически «отстоялась» и «застоялась» фреза?
На книжной полке лежат дорогие мне листки книги. Утро. Скорее на завод. И прямо в центральный инструментальный цех.
Улыбкой встречает меня фрезеровщица Вера, но улыбка гаснет, когда прошу:
— Надо сделать одну фрезу. Вот такую, видишь чертеж?
Девушка удивленно переспрашивает:
— Брак?! Зачем?.. Зубья-то как неровно расположены.
— Заметно?
— Да что вы, Якумович, не выспались?
— Есть такой грех.
Я и в самом деле почти всю ночь не сомкнул глаз.
.
— Не понимаю что-то, — говорит Вера. — Ведь это же во всех учебниках указано: малейшее отклонение от равномерного расположения зуба одного по отношению к другому есть нарушение стандарта...
— А мы все-таки попробуем, — говорю я, решив пока ничего не объяснять.
— Ну ладно.
И Вера делает, как прошу, — сбивает шаг, произвольно нарезает спираль, на том месте, где показываю. Первая четырехзубая фреза с полным отклонением от симметрии готова.
— На пробу, на счастье еще, Веруша!
Сделали еще. Отправили их в закалку, прошлифовали, заточили.
И, наконец, еще теплую, из-под стружечки, беру в руки необычную фрезу и как мальчишка бегом лечу в лабораторию резания.
— Чего потерял, что ли, Якумович? — слышу вслед.
— Нашел, — кричу на ходу, — боюсь потерять!.. В лаборатории резания на станке установлена обычная фреза такого же диаметра и той же технологии, что и моя. Работаю, довожу постепенно станок до вибрации. Перевел дух. Остановив станок, беру свою нескладную фрезу со сбитым шагом и начинаю — с того самого момента, на «вибрирующем» режиме...
Не знаю, не довелось пережить, что такое вираж, мертвая петля для летчика в самолете. Мне казалось, я испытываю то же состояние.
Спокойно, плавно пошла фреза. Идет на большой скорости. Но я не смотрю на ее работу. Сейчас это меня не интересует. Я смотрю на станок. Он стоит тихо, спокойно, как ни в чем не бывало, будто не он только что дрожал мелкой дрожью.
Представляете, что делается со мной? Увеличиваю скорость еще — вибрации нет. Прошу у Вали Колесниковой, молодого техника, которая проходит мимо:
— Не возьми в труд, принеси стаканчик воды!
— Устали? Или нехорошо вам? — спрашивает она.
— То-то и оно, что очень хорошо и совсем не устал. Но нужно мне, понимаешь... Очень нужно!
В глазах девушки недоумение, такое же, как давеча у Веры. Однако внимательно взглянув на меня, она уходит и скоро возвращается со стаканом воды.
Быстро, как жаждущий влаги в пустыне, беру его и... ставлю на станок. Как ни волнуюсь, чувствую, улыбка застывает на моем лице — вода даже не шелохнулась!
Даю предельную скорость. Валя словно хочет остановить меня, но я почти кричу:
— Жму, Валюта, на всю катушку, жму, моя милая!
Потом подсчитываю: скорость увеличилась в пять раз. В пять раз быстрее — и станок не вибрировал!
Кажется, ради такой находки стоило разрушиться мосту и солдатам искупаться в нашей маленькой Фонтанке.
Убежден окончательно. Это точно: фрезе не нужен равномерный шаг, фреза должна «ходить не в ногу».
Тороплюсь к Шехтману.
— Что у тебя в руках за ? — спрашивает он.
От опытного глаза старого инструментальщика ничего не укроется, сразу заметил «брак». Но моя восторженная; улыбка сбивает его с толку.
— Чего ты сияешь, как медный самовар? Браку радуешься?
— Нет, нашей победе!
— Победе? Какой? — лицо Шехтмана выражает крайнее удивление. Рассказываю. Теперь он задумывается.
— А ведь знаешь, тут и вправду что-то есть, — говорит. — Идем, показывай.
Со свойственной ему стремительностью Лев Григорьевич сразу, с ходу заказывает новые разношаговые фрезы — с тремя, четырьмя и пятью зубьями.
Во время обеда собирается вся бригада, приходят работники лаборатории, члены партбюро. Когда начинаются испытания, я уже почти спокоен и с удовольствием слежу за реакцией товарищей.
Фреза заработала. Ускоряю бег разношаговой до самого предела. И как только что мы с Валей и Шехтманом, все наши, точно завороженные, смотрят на станок. Он не шелохнется. Вибрации нет, она исчезла, ее как не бывало!..
Вечером мы договариваемся всей бригадой обсудить план действий.
Бурное и памятное у нас собрание. С какой уверенностью, радостью смотрим мы теперь в будущее.
— Прорыв линии обороны сделан, — оживленно говорит Штукатуров. — Надо закрепить, развить и расширить победу. Решительно сокрушить врага!
Меня радует, что рвется в бой Анатолий. Ведь это ему предстоит «втискивать» в план бюро инструментального хозяйства отработку фрезы, вести многие необходимые работы, пока инструмент будет отделан и обретет совершенство.
— Тут есть над чем попотеть! — произносит Николай Минаевич Назаренко. — Да... подумать, рассчитать, испытать.
Сегодня после работы он, старший мастер и предцехкома, как всегда, оставит свой кабинет, наденет рабочую спецовку и будет мудрить над новым делом. Но я не упомню, чтобы когда-нибудь говорил Назаренко с таким интересом, как сейчас.
Я смотрю на всех и мысленно обращаюсь к ним:
«Друзья мои! Вы переживаете со мной радость открытия. Вы поздравляете меня с оригинальной находкой. Вы говорите: это хорошо. Да, теперь есть возможность заменить старую фрезу советской разношаговой фрезой. Она откроет путь для высокой, невиданной до сих пор производительности труда... Но праздник уже окончен, друзья мои, именинник поздравлен, и наступают будни. Будни новых, больших поисков...».
Сокрушить врага! Верное слово нашел Штукатуров. Все, что не удовлетворяет нас теперь, что тормозит наше движение вперед, надо сокрушить, будь то живой консерватор или утерявший свою боеспособность добрый старый рабочий инструмент.
Продолжение следует
