В селе Кирсановка я закончил 7 класс. К этому времени я старался по учебе выбиться в лидеры. Все предметы мне давались неплохо, но при постоянном напряженном труде. Особенно я почувствовал силы и лидерство по математике. Не могу похвалиться в части русского языка и сочинений. Тянулся этот хвост изъянов с детства, когда не было книг, включая детских. Но бог распорядился так, чтоб крупный недостаток в литературе я осилил в основном за счет титанического труда.
Фактически завершилась моя сельская жизнь и обучение в местной школе в сентябре 1943 года.
Я ничего практически не рассказал, как мы сочетали учебу в школе с работой в домашнем хозяйстве, а летом с работами в поле, на сенокосе.
Это было до войны, а особенно увеличилась на нас нагрузка в войну. В селе трудоспособных мужчин с начала войны не осталось. С начала 1941 года мне как старшему из ребят в семье пришлось помогать отцу в ночные дежурства зимой на конном дворе. После работы лошадей поздно вечером приводили на конный двор, где в зимнее время кормили, поили и обеспечивали на ночное время в крытых помещениях, в стойлах на каждое животное. Ночью нужно было проверять их 2-3 раза. Лошади помоложе были ненадежны, могли выйти из стойла и бродить по конному двору или устроить свалку. Рабочие лошади вели себя спокойно.
А днем мне надо было готовить уроки и идти в школу. Отец, конечно, меня жалел, давал возможность ночью поспать, но проверять порядок в стойлах шли вместе, со специальным керосиновым фонарем. До начала войны в деревне рабочих рук хватало. Как только началась война, то всех крепких мужчин забрали. Отцу было ровно 45 лет, а его мобилизовали уже в феврале 1942 года. Возвращались домой только калеки. Остались одни женщины и мы, подростки. Вся тяжесть забот и хлопот легла и на наши плечи. Техника помогала мало, все время что-то ломалось, запчастей не хватало. Выручали лошади, на которых пахали, боронили в поле, вывозили урожай и убирали сено. Молотили хлеб машинами-молотилками. Комбайны при мне хорошей отдачи не давали, они вязли в сырой почве, либо был плохой обмолот. Эти комбайны буксировались тракторами. Сибирь считается зоной рискованного земледелия, отсюда надо делать и выводы. Могут быть ранние или поздние морозы, снег в ненужное время. Значительно позже, после войны, появилась неплохая техника, а также устойчивые сорта семян зерновых и трав, кукурузы и подсолнуха. Хозяйства стали понемножку крепнуть, но было это после 1960-1970 годов. Народ всегда трудился без нормы, даже в совхозе.
Мне лично особенно запомнился труд во время заготовки кормов на зиму, когда в начале сенокоса меня попросил председатель колхоза стоговать сено в паре с одной женщиной-стахановкой. Мне в ту пору было около 16 лет. Работа продолжалась весь сезон заготовки кормов. Первую неделю я с большим трудом выдержал, а потом втянулся и так сильно не уставал. Работа продолжалась от рассвета до заката, с перерывом на обед и во время дождя. Этим я завершил свой труд в сельском хозяйстве.
Хотел бы добрым словом вспомнить живых свидетелей своего тяжелого детства. Беззаботного времени мы видели мало, поэтому находили время собраться вместе вечером, поиграть, покататься на коньках или санках. Старались не падать духом, только очень боялись голода. Вот эти друзья и товарищи: В.Рудюков, В.Борцов, Н.Коробков, В.Шишицин, П.Шпенева, Ф.Гуселетова, П.Пономарев, Ф.Аблова, К.Максимова и многие другие. О судьбе многих я ничего не знаю, хотя на родине я бывал одно время часто. Мало их осталось в родных местах.
В период войны в 1942 году Ленинградская военно-морская спецшкола была эвакуирована в город Тара, Омской области. Это в 100 километрах от того места, где я проживал и учился в школе. После окончания 8 класса в селе Большеречье я случайно познакомился с ребятами (воспитанниками) ЛВМСШ, когда мы возвращались после месячной военной подготовки в специальных лагерях в районе города Тара. По-моему, все бараки, где мы жили во время сборов, это было пристанище заключенных лесоповала. Места красивые, недалеко от реки Иртыш. Лес сосновый и, как говорится, мачтовый. На сборах были все ребята нашей школы из села Большеречье, с 7 по 9 класс. Готовили резервы военного времени.
Я был парень общительный. Познакомившись с ребятами ЛВМСШ, я узнал возможность поступления к ним на учебу и каковы мои шансы осуществить это желание. Помогли мне поступить в спецшколу хорошие наши знакомые. Они были связаны с нашим колхозом по вопросам элитного зерна, которое у нас выращивалось. Они жили в городе Тара, а жена знакомого работала директором закрытой столовой для начальства города Тара.
Мне дали телеграмму о вызове для беседы. Я быстро собрал все необходимые документы в школе и прибыл пароходом в город Тара. Табель успеваемости был хороший, но этого, очевидно, было недостаточно. На мандатной комиссии меня пытали: кто я, кто и где мои родители и т.д. Я объяснил, что отец погиб в апреле 1942 г., а мать с отцом в разводе с 1935 года и ее местожительства я не знаю. Все это позволило им принять положительное решение о зачислении в ЛВМСШ. Второго парня, моего напарника, не приняли, так как у него была жива мать и работала в колхозе. Он вернулся домой, но через год в другом городе поступил в военно-воздушную спецшколу.
Начало ратного пути. 1943-1945 гг.
С зачислением в состав ЛВМСШ. меня определи в учебную группу (взвод). Помещение, где размещалась спецшкола, было большое, деревянной конструкции. В условиях суровых сибирских морозов это место не было комфортным для проживания и учебы. Сибиряки народ выносливый и привычный к трудностям, тем более в военное время. В ЛВМСШ было тяжело и с питанием, и теплым обмундированием. Правда, на зиму выдавали валенки, бывшие в употреблении.
Морскую форму мне выдали терпимую по качеству, но я был очень рад и этому, и за то, что государство приютило меня и учило. Это, очевидно, была "расплата" за гибель отца на войне, в то время считали долгом учитывать этот фактор.
Вопросы питания меня здорово поразили своим безобразием и бесхозяйственностью. Учащихся было около 400 человек, а это потенциально большая рабочая сила. Однако к зиме не было приготовлено утепленных овощехранилищ, и хозяйственных подсобных построек. Картофель и капусту хранили в наземном не отапливаемом помещении. Эти продукты были погублены лютым морозом. Однако их и закладывали в котел. Ребята, и я в том числе, форменным образом голодали, а уроки учили при коптилках. Спали на двухъярусных деревянных кроватях. Матрацы были набиты соломой.
Помню, было много блох, и их отлавливали на соревнование и наталкивали в стеклянные четвертинки. По этому делу были у нас и чемпионы.
И даже в таких условиях учеба шла полным ходом. Преподаватели были все ленинградцы, по конкурсу набранные еще до войны, а прибыли сюда вместе со спецшколой в эвакуацию.
Я не могу не вспомнить хорошим словом высококвалифицированных преподавателей, которые не снижали требовательность в этих тяжелых бытовых условиях.
Ребята нашего взвода ЛВМСШ приняли меня очень доброжелательно. Должен сказать, что во всей школе было половина москвичей и половина ленинградцев, так называемые "туземцы" составляли небольшой процент. Ребята "столичных " городов были культурные и хорошо подготовленные. И вот в такую группу вливается сибирский "середнячок". Выручали усидчивость, внимание, личная ответственность и трудолюбие. Я уже упоминал о своем самолюбии. Было время, иногда обращался к сильным ученикам или преподавателям.
Я должен сказать большое спасибо преподавателям средней школы из села Большеречье, которые вложили в меня неплохие знания, особенно по математике. С русским языком я продолжал еще страдать, но напористо шел вперед. Только личный труд может выручить в беде и решить проблемы. Спуску и послаблений по учебе мне не было. А когда у меня обнаружились отличные знания, особенно по математике, преподаватели Терещенко и Стародубцев "драили" меня даже за хорошую оценку, мол, почему получил по контрольной работе четыре, а не пять. Я не обижался, а старался быть более аккуратным, не делать поправок и пр. Вот это "туземцу" существенно прибавило авторитет в коллективе. Даже попыток не было меня обидеть, унизить. Мое семейное положение они знали, знали и то, что отец погиб на войне и фактически нет матери. Материальной помощи мне ждать не приходилось.
, в 1949-1952 гг. в Ленинградском нахимовском училище, затем в Суворовском. Стародубцев Михаил Тихонович. Преподаватель математики в Ленинградском Нахимовском училище в 1950-1957 гг. О нем добрую память сохранил спецшкольник, подводник, адмирал Рудольф Голосов: воистину Учитель с большой буквы.
Прекрасный был преподаватель географии М. Архангельский. Это был высококультурный начитанный ленинградец. Мы от него получили много знаний: и как себя вести в нормальном обществе, и как работать над собой. Вызывает он к доске для ответа по заданному на сегодня уроку, но начинает так: "Вы должны сначала получить право отвечать этот урок, поэтому сейчас расскажите мне о Китае: какие есть провинции, основные реки, омывающие моря, заливы, проливы и прочее". Понятно, что ответы были полные, как правило, и по существу. Его методика преподавания – сочетание пройденного и нового – давала нам глубокие знания и вызывала интерес. Он много рассказывал побочного материала, что заинтересовывало нас, а на уроки его шли с большим желанием и радостью. Вот такие добрые люди заменяли мне родителей. Я никогда не позволю себе забыть все хорошее, полученное от этих добрых людей.
Аналогично, только добрые слова, скажу об историке Н.Шевченко. Это был артист своего дела, с энциклопедическими знаниями не только по истории. Это настоящий довоенный ленинградец – образец поведения, культуры, умения и знаний того, что нужно дать учащимся.
Всех преподавателей я, конечно, не вспомню. Но не достаточно опытная была преподаватель химии, родом из Омска. В 8 классе в селе Большеречье у нас был сильный преподаватель химии, поэтому мне было "выкарабкиваться" легче, чем "столичным" ребятам. Время летело быстро. Иногда скучал по родным местам, товарищам и девочкам. Писал письма, часто звонил и один раз съездил на каникулы на неделю. Это было зимой с 1943-го на 1944 г.
Было трудно, но чувствовал, что двигаюсь вперед, и это укладывалось в мои планы. Такая система подготовки решала вопрос качественного набора в высшие военно-морские училища. Руководство ВМФ правильно строило кадровую политику. Через 2-3- месяца я сделал твердый вывод: назад дороги нет, мосты отхода сожжены. В самом деле, кому я там, в деревне нужен, где нет ни отца, ни матери, а мачеху такое мое положение вполне устраивало, снимало лишний груз забот, так как у нее было еще два родных сына младше меня, 1928 и 1932 годов рождения.
Вот так по крупицам, маленькими шагами началось формирование моего будущего положения. Я сознавал это и был рад, а трудности меня не пугали. Конечно, не без зависти я смотрел, как столичным ребятам присылали посылки, переводы и пр. Я думал только об одном – не сорваться на чем-либо, не разочароваться в перспективе, что трудности моего положения – это временное явление. Такая была психология уже в 16-17 лет отроду. А главное это было в самый пик военных действий на фронтах и флотах.
Как известно, в конце января 1944 года была снята блокада Ленинграда, немец стал откатываться , коренной перелом на фронтах наступил в нашу пользу, и руководство страны уже серьезно думало, как быстрей оживить Ленинград, как восстановить разрушенное жилье и промышленность. Надо было Ленинград поднять из руин.
После снятия блокады Ленинграда пришла директива министра ВМФ адмирала флота Н.Г.Кузнецова. Он был любимец всех моряков, независимо от воинского звания, за высокий интеллект, морскую выучку и талант флотоводца XX века. По-моему до сих пор нет авторитета на всех флотах России равного ему. Это мнение всех, кто его знал. У него много было злопыхателей и завистников среди высшего военного руководства, в том числе маршал Г.К.Жуков. Ведь Н.Г.Кузнецов прошел всю войну в должности министра ВМФ и даже И.Сталин к нему относился с уважением. Он герой гражданской войны в Испании.
Возвращаясь к директиве, скажу об ее основном содержании, понятном в ту пору для нас, заканчивающих 8 и 9 классы. Было принято решение о передаче нашей военно-морской спецшколы и других из наркомата просвещения в состав военно-морского флота в качестве Ленинградского военно-морского подготовительного училища. Одновременно предусматривалось и возвращение нас в Ленинград в мае-июне месяце 1944 года. Наша радость и ликование было беспредельным. Я подумал о том, что мне уже начало везти, держись голубчик руками и ногами. Начинаем движение в Европейский центр цивилизации СССР.
Приехала комиссия военных медиков проверять нас на предмет пригодности по здоровью. Со мной было все благополучно, но часть "столичных" ребят схватили язвы желудка и прочие болезни, поэтому были определенные трудности с перспективой по службе.
После ускоренного окончания учебного года нас посадили на и направили в Омск, с последующей отправкой товарным эшелоном в Ленинград.
До Омска мы добрались нормально, но в Омске ждали несколько дней нашего эшелона. Погрузились мы по учебным группам в вагоны. Продукты – сухой паек и плюс кто что смог подкупить. Ехали до Ленинграда около недели. По дороге были и происшествия. На одной их небольших станций на стоянке рядом с нами оказался грузовой состав с цистернами. Часть из них оказалась со спиртом. У нас были ловкие ребята, которые разбирались, что к чему и нашли доступ к этой жидкости – этиловому спирту. Внизу цистерны открыли или отбили типа вентиля и жидкость пошла сильной струей. Все емкости свои заполнили по вагонам. Вскоре мы тронулись вперед, а струя продолжала бить с большой силой. Не знаю, как начальство наше не пресекло это рискованное дело, но никого из наших ребят не поймали.
По дороге начальство все-таки хватилось, видя некоторых ребят расслабленными и с "запашком". Они решили на остановке обыскать все вагоны. Мы узнали об этом и всю заполненную посуду выставили через люк на крышу вагонов. Улова у начальства не получилось, но он мог быть очень богатым.
Кто, будучи в городе Тара, иногда прикладывался к спиртному, то те дали себе волю. Решили так, полвагона принимает "микстуру", а другая половина ни-ни и охраняет, чтоб не выпали из вагонов люди. Ехали с песнями на морскую тематику. Я спирт не пил и не стал пробовать, так как еще в деревне в 1942 году меня один фронтовик угостил самогоном, не более 100 грамм, но у меня после этого отбило охоту пробовать как спирт, так и самогон.
Должен сказать, что такой режим у меня был до тех пор, пока не стал офицером. В доме офицеров мы принимали водки с ликером для храбрости грамм 150 под хорошую закуску, затем шли в зал танцевать.
По дороге в Ленинград у нас скончался один товарищ, но это не связано со спиртом и отравлением. Говорили, что он умер от язвы желудка. Фамилия этого товарища Чернов.
В Ленинград мы прибыли утром в солнечный день. Исаакиевский собор и блестели от лучей солнца. При подъезде к самому Ленинграду все высунулись из двери вагона, и кто-то нечаянно задел мою бескозырку, и она улетела. Так что я шел в училище в строю без головного убора. Потом в училище мне дали новую бескозырку, и я мог выходить в город по делам и в увольнение.
В Ленинграде до нашего приезда было сформировано командование нашего училища, вплоть до командира роты и взвода. Это были заслуженные люди, фронтовики, имеющие хорошую профессиональную подготовку. Начальником училища был назначен грамотный и умелый руководитель, капитан 1 ранга Авраамов. Он имел сам ряд печатных трудов по парусному и военно-морскому делу. Были у нас воспитатели Герои Советского Союза за форсирование "Днепра".
Здание для училища было в полуразрушенном состоянии и подлежало серьезному восстановлению. Располагалось оно на Лермонтовском проспекте, недалеко от Варшавского вокзала. Строители уже работали по ремонту здания, а из нас тоже было сформировано часть рабочих бригад в помощь строителям. Охрана училища, как военного объекта, возлагалась на личный состав. В подготовительном военно-морском училище мы назывались курсантами, а не воспитанниками.
В связи с тем, что мы стали курсантами 1, 2, 3 курса, материально-техническое, вещевое и продовольственное обеспечение нашего училища осуществлялось по нормам военных училищ (средних и высших). Должен сказать, что после снятия блокады Ленинграда в январе 1944 года, нас обеспечивали всем положенным по курсантским нормам в полном объеме. Питание было на порядок лучше, чем в городе Тара. Для меня это было большой радостью. На столах в столовой я увидел то, о чем я в деревне и в спецшколе не мечтал. Давали даже папиросы по существующим нормам. Мы представляли в это время по возрасту 8, 9 и 10 класс. Десятый класс выпускной, мы считались 3 курсом, на рукаве форменки носили три галочки. В 1945 году в стране ввели аттестат зрелости, это, естественно, было связано с повышением требовательности к уровню общеобразовательной школы. Ниже я остановлюсь на учебном процессе, и как он был организован.
Продолжение следует
