Мне стало известно, что для штурманской практики мичман с кафедры навигации через неделю должен доставить на крейсер кучу карт, циркулей, транспортиров, линеек и прочего оборудования. С мичманом (замечательный человек) я быстро подружился и обещал через неделю помогать ему доставить все необходимое штурманское барахло в Балтийск. Это нас обоих устраивало. Конечно, всю неделю я ходил из санчасти в самоволки, но подошло время службы, и мы с мичманом отправились в Балтийск на крейсер «Макаров». На крейсере, как положено, наше прибытие было отмечено в вахтенном журнале. Мичману выделили небольшую каюту и рядом подсобку для штурманского имущества. Меня определили в носовой кубрик, куда я благополучно не прибыл, расположившись в подсобке. До вечера я читал лоции, а утром отправился на встречу со своими курсантами и начал знакомство с кораблем, благо от приборок по заведованиям, впрочем, как и от завтрака, я был избавлен. Легкий крейсер «Макаров» (у немцев он назывался «Нюрнберг») представлял собой современный времен войны корабль, не чета нашим. Он был способен в кратчайшие сроки на дизелях 12 узловым ходом выйти из гавани по фарватерам. За это время поднимались пары в котлах и крейсер на основных двигателях (турбинах) мог идти полным ходом. Помимо орудий главного калибра, по бортам у него стояли универсальные 88-мм орудия, спаренные в башнях, имевших гиростабилизацию. Наш легкий крейсер «Киров» подобными ТТД не обладал. Обедал и ужинал я на разных бачках, где ели с матросами и наши курсанты. Единственное от чего я себя не освобождал, это штурманские вахты. Так постепенно мы вышли в Северное море, дошли до определенной северной широты, которая давала право на получение значка «За дальний поход», и повернули обратно. Из Балтийска мы вернулись в Калининград.
Моя любимая девушка после учебы уехала на каникулы в Литву к своей маме. В отпуск в Ригу собирался отправиться и я, но мои планы изменились под влиянием азартного и увлекающегося друга Жоры Самолиса. Правительство СССР уже два года готовило в Москве международное шоу для пропаганды успехов страны Советов под названием «международный фестиваль молодежи и студентов». Жора Самолис быстро и без труда убедил меня, что такое событие мы пропустить не можем. Шестой Международный фестиваль молодежи и студентов с большой помпой открылся в Москве 28 июля 1957 года. На фестиваль собралось 34000 гостей из 131 страны мира, а мы с Жорой находились в Калининграде. Проблема заключалась в том, что в столице вся неблагонадежная публика была выдворена за 101 километр, а билеты в Москву кому попало не продавались. Военный совет решил, что у нас на вооружении есть форма курсантов ВВМУ, молодой задор и страстное желание попасть на фестиваль. К тому же у меня с нахимовских времен имелся набор ключей проводника. Атаку поезда Калининград-Москва решили проводить с разных вагонов. Я выбрал полную женщину с большим количеством чемоданов, которые мне пришлось заносить в несколько приемов. Проводница благосклонно отнеслась к курсанту, провожающему женщину с большим багажом. В купе я объяснил женщине, что я не совсем провожающий, а хотел бы доехать до Москвы на багажной полочке в ее купе. Разрешение со смехом было получено, и я в коридоре соседнего вагона передал ключи Жоре Самолису. До Москвы мы оба добрались благополучно, только форма была несколько мятой и не очень чистой. Перед самой Москвой мы срезали погоны, чтобы не попасться военному патрулю, и спрятали в чемоданы свои бескозырки. В таком виде мы стали похожи на курсантов гражданской мореходки. Разместились на жительство мы в общаге какого-то учебного заведения, где сердобольная женщина-комендант, выслушав нашу разукрашенную одиссею, разрешила нам спать в ленкомнате на подшивках газет. В Москве проживала в однокомнатной квартире с двумя дочками мать моего друга Юры Терешкина, с которым мы вместе учились в рижском нахимовском.
Нахимовец Юрий Терешкин
Юра в это время служил на флоте, но дома в отпуске был его младший брат Вадим, который учился в Ленинградском нахимовском училище. Вадима мы с Жорой использовали, как проводника по Москве. Время, проведенное на фестивале, было интересным и насыщенным. Знание английского, полученное в Рижском нахимовском, позволяло мне довольно свободно общаться с представителями разных стран. Девушка англичанка как-то попросила показать ей дорогу до английского посольства. В разговоре выяснилось, что ее папа капитан может позволить себе оплатить учебу в университете только одной из двух своих дочерей. Нас это очень удивило. Надо отметить, что разговаривать с настоящими англичанами было сложнее, чем, например, с индусами или киприотами. Как-то на ВДНХ мы заметили молодого человека в окружении красивых и веселых московских девушек. Оказалось, что это парень с Кипра, и он пытался наладить общение с девушками на английском. Переводила случайная молодая женщина, и общение шло с трудом. Мы постарались оказать свою помощь. Через некоторое время киприот сказал, что мой перевод лучше, а женщина при этом критиковала мой английский. Лихие московские девушки высказали предположение, что женщина является учительницей английского, чем ввели ее в сильное смущение, и она вынуждена была покинуть компанию. Дальше мы втроем водили киприота по Москве. В культурной программе было и посещение Третьяковской галереи. В нахимовском обучение английскому шло с некоторым морским уклоном, поэтому из-за недостаточного словарного запаса объяснять содержание разных картин мне было сложновато. Особенно трудно было описывать картину Иванова «Явление Христа народу». Я старательно морщил лоб, пока киприот почти на русском закричал «Езус Христос!». Больше переводить и не надо было. Экскурсию мы закончили и пошли дальше по Москве. Со временем захотели перекусить, и мы зашли в маленькую забегаловку, где все круглые высокие мраморные столики были облеплены местными завсегдатаями. Мне удалось объяснить пожилой уборщице этого кофеюшника, что с нами представитель иностранной делегации, и она очень оперативно освободила один из столиков. Заказали бутерброды и графинчик водочки, из которого были налиты четыре довольно емкие рюмки. Киприот начал говорить, что он слышал, что русская водка очень крепкая. Я объяснил ему, что это национальный русский напиток и его пьют у нас даже дети, и показал на Вадима. Под тост «За мир и дружбу» юный нахимовец бодро опрокинул в себя свою рюмку. Мы с Жорой последовали его примеру. Наш киприот решил не отставать от нас, но осилил только полрюмки, и из глаз его потекли слезы. Постепенно дело и у него наладилось, и мир с дружбой значительно окрепли.
Встреч с гостями фестиваля было много, и все они были интересными и очень душевными. Повстречали мы как-то молодую супружескую пару из Финляндии. С ними говорить по-английски было легко и просто. Легко и непринужденно было и пить «За мир и дружбу», все-таки финны. А когда они предложили обменяться адресами, то пришлось дать адрес мамы в Риге, т.к. наши замполиты старательно оберегали нас от контактов с иностранцами. Впечатлений от этих встреч оказалась масса и по возвращению в училище, после отпуска, мы делились ими долгое время со своими друзьями. Жора Самолис своими впечатлениями решил делиться не только с курсантами, но и писать заметки в местную военную газету «Страж Балтики». Позже это его увлечение окончательно определило его судьбу. Еще в училище Жора начинает собирать материалы о , о котором позже он выпустит книгу. Увлекающийся максималист Жора всегда готов был обсуждать любые интересные проблемы вплоть до мировых. Беседовать и спорить с ним было интересно. В конце года мы узнали, что командиром бывшего нашего ЧВВМУ им. П.С.Нахимова назначен, бывший командующий ЧФ и руководитель обороны Севастополя в годы войны, адмирал Октябрьский (Иванов). Эта новость живо обсуждалась среди нас, и мы горячо сочувствовали курсантам этого училища, считая, что образцом для подражания будущим офицерам флота этот начальник вряд ли может быть.
Мы перешли на 3-й курс, и наше обучение стало ближе к делу, которому мы себя посвятили. На кафедре артиллерии нас учили руководить стрельбой орудия 90-К, которое давно устарело. На кафедре минно-торпедного оружия мы выходили в учебную атаку подводной лодки по эхо-сигналу гидроакустика. На этой кафедре преподавал интересный офицер армянин по фамилии Бабаян. Про него ходила присказка – самый хитрый из армян Минреп Торпедыч Бабаян. В целом офицеры-преподаватели свое дело знали и старательно передавали свои знания нам. Конечно, в первом приближении штурману эти знания вроде и не нужны, но если хочешь стать адмиралом, то нужно знать все. Помимо учебы, мы регулярно посещали танцы в пединституте. Так незаметно закончился 1957 год. Весной 1958 состоялось первенство училища по боксу, на котором очень удачно выступили севастопольские курсанты. Мне тоже досталась грамота начальника училища контр-адмирала Богдановича за первое место в легком весе. Летом 1958-го большая часть моих друзей проходила практику в г. Балтийске на эсминцах. Это были новые современные корабли, и мы старались серьезно их осваивать. Для меня память не оставила названия моего эсминца, а наш курсант Володя Пономаренко запомнил, что он проходил практику вместе с курсантом Абрамушкиным на ЭМ «Неустрашимый». Через 50 лет два полковника в запасе свою практику на эсминце «Неустрашимый» вспоминали по-разному. Оба помнят, что этот эсминец в компании с крейсером совершил поход в Североморск, но один утверждает, что возвращались обратно на кораблях, а второй уверен, что в училище возвращались поездом через Ленинград.
Это еще раз убедило меня, что для памяти нужно все записывать. Это нужно для себя, своих друзей по училищу и главное – для детей и внуков. Мой эсминец в дальние походы не ходил, но служба на нем шла, как положено. Как-то готовились к стрельбам главного калибра. Штурман, чтобы я не мешался под ногами, отправил меня на ЗШП (запасной штурманский пост). Подготовка к стрельбам шла долго, и я решил прикорнуть на брезентах под штурманским столом. Курсантский сон крепок, а мой в те годы был просто непробудным. Орудия калибра 130- мм отстрелялись, но меня не разбудили. Когда я проснулся, то увидел, что металлический абажур настольный лампы от выстрелов глубоко врезался в линолеум стола. Похожий казус случился со мной и зимой на 2 курсе, чему свидетелями была вся рота. Сыграли подъем. Все вскочили, бегают, шумят, а я сплю. Шутники вместе с койкой вынесли меня в оружейную комнату и отправились на зарядку. Прибежали с зарядки – я сплю. Тут шутники очень сильно расстроились, тем более, что им пришлось помогать мне нести койку обратно в роту.
Формальный переход на выпускной 4 курс состоялся осенью 1958 года после возвращения из отпусков. Многим были присвоены звания старшин первой и второй статьи с назначением командирами взводов и отделений не только нашей роты, но и младшего курса. Гена Хазанжиев был назначен старшиной нашей выпускной роты. Курсантам выпускникам были выданы палаши, с которыми мы ходили в увольнение и участвовали в первомайском параде. Если мы шли на танцы в пединститут, то палаши были сплошной обузой. Надо было найти комнату в общежитии у надежных девушек, которым мы оставляли холодное оружие, т.к. оно очень мешало танцевать, и не только, во время подготовки к параду неосторожный курсант Катилов чуть не отхватил свое ухо.
. Длина клинка 725 мм; ширина у пяты 30 мм; длина с рукоятью 875 мм; длина в ножнах 895 мм. Клинок стальной, однолезвийный, боевой конец двулезвийный. Рукоять прямая, деревянная, резная. Ножны деревянные, покрыты черным лаком, с металлическим убором, закрепленным двумя винтами. СССР, 1940-1950-е гг. ХХ в. Н.А.Верюжский: В упомянутые годы палаши использовались при несении дежурной службы, а в увольнение курсантам НЕ ВЫДАВАЛИСЬ.
Главным занятием, конечно, была учеба, хотя на 4 курсе она не была очень обременительной. По некоторым дисциплинам, таким например, как тактика ВМС, были заведены специальные секретные тетради, которые выдавались специально назначенными секретчиками только на время лекций. Секретность дело хорошее, чтобы враг ничего не знал о нашем оружии, но в это же время ходили слухи, что все тактико-технические данные (ТТД) наших кораблей доступны для английских курсантов в специальной открытой литературе. Запомнить все ТТД было практически невозможно, но выход всегда находился. Когда подобные экзамены сдавал наш класс, то дежурным по классу мы всегда ставили лихого авантюриста Рому Панченко, и он с удовольствием и мастерством исполнял эту обязанность. Он должен был следить за чистотой и порядком. Обеспечивать графин с водой (которую иногда удавалось подменить пивом) и чистыми стаканами на столе у преподавателя. Следить, чтобы у готовящихся за столами курсантов была чистая бумага и карандаши. Стирать с доски после ответа очередного курсанта и вызывать следующего. Бумагу Панченко приносил курсантам чистую, а карандаши с наколками, которые содержали ответы по билету ТТД. Были и другие маленькие хитрости по преодолению экзаменационных трудностей. За плохую учебу с 4 курса не отчисляли.
Приближался . Командование училища разрешило группе художников-энтузиастов вместо вечерней прогулки готовить памятные персональные альбомы для лейтенантов флота восьмого выпуска БВВМУ. В состав этой редколлегии вошли Ратмир Давыдов, Альберт Логвинов, Валентин Нога, Жора Самолис, Вадик Литвиненко, Стас Кондратьев. Сейчас, заглядывая в этот альбом, приятно вспомнить строки из песни «когда мы были молодыми». Молодость беспечна, и мы часто попадали в ситуации, которых хотелось бы избежать.. Количество самоволок к любимым девушкам с приближением весны резко увеличилось. Случилось так, что в начале апреля я был пойман командиром роты при возвращении из самоволки, и получил от него пять суток ареста с содержанием на гарнизонной гауптвахте. За все в жизни надо платить. Сопровождал меня на гауптвахту старшина нашей роты Гена Хазанжиев. На мне была рабочая одежда, шинель без ремня и рабочие ботинки, или как мы их называли – «гады». Гена, сопровождая арестованного, был при параде, в хромовых ботиночках и .
В трамвае с оружием ехать было нельзя, и мы топали пешком. Днем тротуары подтаивали, а ночью покрывались ледком. «Гады» на этом льду вели себя устойчиво, а Гена Хазанжиев в хромовых ботиночках неоднократно скользил и падал. Пришлось арестованному взять конвоира под руку, и так дружненько мы дошли до комендатуры. Здесь Гена отпустил мою руку, сдал меня дежурному офицеру, а перед этим настоятельно просил меня не терять спортивную форму, т.к. скоро предстояло первенство училища по боксу. На гауптвахте я убедился, что армейский завтрак кардинально отличался от флотского. На первое давалась каша с селедкой, на второе – чай. К такому завтраку я не привык, и пошел со всеми арестованными строиться для развода на работы. На обед всех арестованных привезли на гауптвахту. На обед были щи и каша. Ел я, как приучили в нахимовском, не очень быстро и по возможности красиво. За эту неторопливость еще в Севастополе получил прозвище «пунктатор», что в переводе означало – медлитель. Арестанты в столовой быстро справились с едой и смотрели на меня с явным неудовольствием, а потом стали роптать. Идя на поводу у недовольной толпы, разводящий сержант скомандовал: «Встать из-за стола!», а я продолжал сидеть. Назревал конфликт уже с разводящим. Толпа арестантов с интересом ожидала развязки. Сержанту я объяснил, что по Уставу на прием пищи отводится вполне определенное время, которое я еще не превысил, и прошу вызвать дежурного офицера. Ссылка на Устав (еще раз спасибо нашему бате Безпальчеву) произвела на разводящего должное впечатление, и он побежал за офицером. Толпе арестантов я предложил сесть за стол и объяснил, что травить анекдоты за общим столом интереснее, чем сидеть по камерам. Объяснение возымело действие, и толпа загудела одобрительно. Пришедшему дежурному офицеру я кратко пояснил ситуацию и, посмотрев на часы, сказал, что время вышло. Сержант развел нас по камерам, и оставшиеся дни прием пищи, а точнее, анекдоты и разбор работ на воле, шел по моим часам.
Спортивную форму я старался не терять, и 16 апреля за подписью начальника училища получил очередную грамоту за первое место по боксу в своем весе. Попутно выяснилось, что переносица у меня сломана, и перемещать нос можно только в правую сторону. Таковы издержки увлечения боксом. После нового года портные из ателье начали примерки на пошив лейтенантской формы. Командование училища, по распоряжению сверху, стало готовить «примерку» желающих служить в престижных и новых ракетных войсках. В качестве конфеты им обещали производство в лейтенанты сразу после сдачи экзаменов. И мытьем, и катаньем нужное количество желающих было набрано, и необходимые письменные рапорта получены.
Подробности сдачи экзаменов за второй курс очень живо описал мой друг Боря Сиротин, с некоторой корректировкой от Ромы Панченко. Перед экзаменами создавались две команды: «медвежатников» в составе курсантов Панченко и Сиротина, и «аналитиков», которых представляли Юра Прудников и Вова Чернов. Первая команда вскрывала в учебной части сейф, узнавала содержание билетов, их номера и расположение в конверте. Вторая команда изготавливала билеты на такой же бумаге, и в первоначальном порядке вкладывала их в конверты. Дальше они старались разложить свои билеты в том же порядке, как это делал экзаменатор. Потом в бой шли зубрилы-отличники, которые должны были тащить крайние билеты слева и справа. Этим подтверждалась система. А дальше дело техники, и общий результат сдачи экзаменов не менее 4,8 баллов. Такому результату радовался командир роты, а еще больше радовались мы. Разумеется, на ГОСы такая практика не распространялась, они сдавались честно.
До 10 июня Государственной Экзаменационной Комиссией под председательством контр-адмирала Румянцева всем были выданы дипломы об окончании училища и присвоении квалификации офицер-штурман надводного корабля.
Где-то в это время с кандидатами в ракетчики начальник училища контр-адмирал проводит собрание, на котором присутствует представитель ГУК МО (главное управление кадров министерства обороны) полковник Попов. Он объявляет, что будущим ракетчикам придется сменить черную флотскую форму на общеармейскую, зеленую. Некоторые моряки впали в уныние и после собрания побежали к Богдановичу с просьбой оставить их на флоте. Начальник училища удовлетворил просьбу только одного курсанта Золотухина, который был первый в очереди. Всем остальным было отказано. Мой друг Панченко, который тоже оказался в добровольцах ракетчиках, пошел другим путем. Пригласил, как он рассказывает, с собой на дело медвежатника Сиротина (тоже кандидата в ракетчики), но тот отказался из партийных соображений. Рома Панченко легко открыл ключом сейф в кабинете командира роты Данилова, и изорвал в клочья свой рапорт. Когда Данилов обнаружил это безобразие, его чуть кондрашка не хватила. Он кричал на всю роту, что Панченко преступник, и его надо отдать под суд. Положение спас наш курсант Коля Потапов, который согласился добровольно заменить Панченко. Ракетчиков одели в лейтенантскую форму, выдали дипломы и кортики, дали три дня на сборы и отправили в отпуска по домам с условием после отпуска прибыть в Москву в ГУК МО. Штурманам спешно присвоили звания мичманов и отправили в Балтийск на корабли для прохождения стажировки перед присвоением офицерского звания. Форма новоиспеченных мичманов от курсантской и матросской отличалась только фуражкой вместо бескозырки, и широкой лычкой золотистого цвета на маленьких погонах.
Продолжение следует
