Местные жители охотно объяснили мне, как добраться до Баиловской , где стояли военные корабли. На проходной матрос вызвал дежурного офицера, который проводил меня в штаб и по дороге рассказал, что штурмана им очень нужны. В штабе мне с сожалением объяснили, что это Каспийская флотилия ВМФ, а я распределен в дивизион морских погранцов, который расположен неподалеку в этой же бухте. На проходной пограндивизиона ко мне проявили больше бдительности. Матрос внимательно посмотрел мое удостоверение, вызвал помощника, который провел меня в штаб дивизиона. Время было обеденное, и из начальства на месте был замполит капитан 2 ранга, с которым у меня в дальнейшем было достаточно много конфликтов. Для начала он с явным сожалением констатировал, что я не член партии и холостой, а я лишний раз убедился в правильности своего решения о переносе свадьбы. Затем он меня очень подробно проинструктировал, чтобы я не посещал местный ресторан «Метрополь», в котором много иностранных агентов, готовых заполучить в свои сети офицера пограничника. Позже я попал на прием к командиру дивизиона, который носил прозвище «Антос одноглазый», хотя глаза у него были в полном комплекте. Этот капитан первого ранга определил меня штурманом на «один из лучших кораблей дивизиона», которым оказался хорошо мне известный по стажировке в Севастополе большой охотник, или «бобик», как прозывали эти маленькие устаревшие кораблики на флоте. И отправился я представляться своему командиру корабля по случаю прохождения под его началом своей дальнейшей службы. Мой командир каптри оказался очень приятным и порядочным человеком, с которым служить мне, как я сразу почувствовал, будет одно удовольствие. Так оно в будущем и оказалось, и это подтверждали все офицеры корабля. Командир был в возрасте, но статный, с сединой в волосах и с хорошим командным голосом. В годы войны он матросом участвовал в боевом походе в Иран и потом у пограничников постепенно дослужился до командира .
Оказалось, у морских пограничников звание по должности было на порядок выше, чем на флоте. Некоторых офицеров это очень устраивало, но не меня, т.к. адмирал плавсостава у них был всего один на весь Союз на Тихом океане, а я с нахимовского готовил себя к должности не меньше адмиральской. Постепенно состоялось знакомство с остальными четырьмя офицерами корабля и с подчиненным мне личным составом в количестве 16 человек. Среди них 4 пожилых сверхсрочника, и быть для них «отцом-командиром» оказалось не простой задачей и обязанностью, в чем я очень скоро убедился. Если солдаты служили в армии 3 года, то матросы – 4, а матросы-пограничники – еще на несколько месяцев дольше за счет более длительного пребывания в учебном отряде. Зато они хорошо знали свои профессии. Условная граница с Ираном, которую охранял бакинский дивизион, делила Каспийское море с запада на восток на уровне примерно 39 градусов северной широты. Задачей дивизиона было не допускать нарушение этой черты советскими рыболовецкими судами. Иранские рыбаки к этой черте за время моей службы никогда не подходили. Проблема заключалась в том, что осетровые предпочитали теплые, иранские воды Каспия, поэтому у нашей границы собирались рыболовецкие суда даже из Астрахани. Корабли нашего дивизиона поочередно, по две недели днем и ночью, стерегли эту границу, а затем возвращались в Баку на отдых, ремонт и занятия. В эту фазу отдыха и ремонта я и застал свой корабль. Начал знакомство со своим подчиненным личным составом. Пришлось проводить с матросами занятия по специальности. Надо заметить, что после серьезной подготовки в учебке многие матросы знали свою матчасть лучше меня, и мне пришлось очень серьезно попотеть, чтобы наверстать училищные пробелы в учебе. Конечно, обязательными были политзанятия.
Вечером женатые офицеры корабля уезжали отдыхать к семьям. Квартиры женатикам выделяли, как правило, на окраине города, и добираться туда и обратно было долго. Для четверых холостых офицеров дивизиона на территории части на втором этаже над магазином были выделены две небольшие комнаты с минимальным кэчевским имуществом. В одной из них жили мы с механиком корабля и моим новым хорошим другом старлеем Володей. Он заканчивал специальное в Ленинграде, хотя я, будучи в Питере, о таком училище и не слышал. В первый наш совместный выход в город я просил его показать мне ресторан «Метрополь». Володя от души заржал и сказал, что если замполит нам рекомендует посетить этот кабак, то он с удовольствием меня туда сведет, так как сам он туда пошел только после собеседования с замполитом. Ресторан, как ресторан, с кавказской спецификой – в зале сидят в основном одни мужики. Редкие дамы в сопровождении кавалеров. Небольшая стайка проституток в ожидании иностранных клиентов.
Вечером в нашей комнате мы говорили с Володей за жизнь. Разговор протекал плавно и душевно. Тем более, что на остатки своих денег я заранее купил две бутылки замечательного марочного азербайджанского вина, и к нему – два красивых хрустальных бокала. Последние особенно удивили механика Володю, ибо, зачем тратиться, если они скоро разобьются. В свою очередь, я его предупредил, что кто разобьет, тот будет покупать новые. Так, в обоюдном согласии, мы продолжили разговор о службе и жизни. Суть его сводилась к тому, что жизнь прекрасна, а служить нам обоим не хочется. Я предложил, как положено, писать рапорта на имя комдива. Володя остудил мой пыл и сказал, что он за время службы уже написал штук 50 рапортов, но они у комдива под сукном или в мусорной урне. В следующий наш совместный выход в город Володя предложил мне отправиться на гору к памятнику Кирову, откуда открывается чудесный вид на Баиловскую бухту и ночной Баку. Вид был действительно замечательный, но Володя заодно решил показать мне красивый и оригинальный открытый ресторан, окруженный колоннами, на которых висели клетки с канарейками. В теплый летний вечер канарейки услаждали слух посетителей замечательными трелями. В такой обстановке пить хотелось только коньяк, но финансы наши не позволяли нам злоупотреблять дозами, а душа просила добавки. По прибытию в нашу скромную комнату, где из обстановки были две железные кровати, две тумбочки и шкаф, Володя пригласил меня в экскурсию на корабль. Я не знал, какими достопримечательностями на «бобике» он может меня удивить, но пошел от нечего делать. Оказалось, что умельцы-механики из БЧ–5 сделали своему командиру ключи-отмычки от всех замков корабля.
Для начала Володя открыл каюту помощника командира, затем его сейф, из которого вынул , в котором находился запас корабельного спирта. Давно отрепетированными движениями мой механик поставил на сейф бутылку, наполовину заполненную водой. Затем достал из кармана презерватив, заполнил его водой из бутылки и завязал презерватив узлом. В бутылку он налил спирт по количеству воды и передал ее мне. В довольно узкое горлышко бака из нержавейки Володя засунул презерватив с водой. Мне механик объяснил, что старпом уровень спирта в бачке замеряет специальной палочкой, а с добавкой нужного количества воды, у него все сходится. Когда все замки были закрыты, Володя долил в бутылку воды и встряхнул ее. Затем мы возвратились в свою комнату. Там мы продолжили застолье, пили теплый разведенный спирт, правда, уже из граненых стаканов, закусывая остатками белого хлеба и сыра. Утром матрос-вестовой с трудом разбудил нас. Мы должны были участвовать на зарядке с матросами нашего корабля. Пока мы с трудом бегали по плацу, появился комдив и поманил к себе пальцем Володю. Его громкий голос был слышен на весь плац. Как можно так с утра напиться? Володя показывал ему два пальца, раздвинутые на сантиметр, что должно было означать, что совсем немножко. Комдив кричал: «Что вы ее сковородкой пьете?». Похоже, такой диалог у них происходил не первый раз, и вскоре комдив отпустил свою жертву с миром. После опытный мой друг механик научил меня, как у продавщицы магазина тети Паши брать товары в долг до зарплаты. Она записывала должников в толстые тетради, и претензий к нам никогда не возникало.
Вскоре наш корабль отбыл на охрану государственной границы. Расстояние от Баку составляло примерно 120 миль, и я, как штурман, должен был сделать предварительную прокладку. В это время года стояла такая жара, что мне, жителю средней полосы, выносить ее было тяжело, но я старался держаться. Жару с трудном переносил весь экипаж, особенно люди в возрасте. Офицеров на пограничном «бобике» было много, и вахту несли по два часа, а штурманская вахта продолжалась от снятия с якоря до постановки на якорь. Обычно «границу на замке» мы держали всю ночь, утром становились на якорь. Записав широту и долготу места стоянки, глубину и количество метров якорной цепи на клюзе, я мог отправляться спать, и до обеда меня не будили. На обед в кают-компанию офицеры должны были прибывать по форме и раньше командира корабля. Постепенно от жары офицеры стали все чаще и чаще заходить в кают-компанию раздетыми, пока это не вызывало возмущения командира. Команде корабля перед обедом разрешалось купаться, всем с одного борта под наблюдением вахтенного офицера. Купались все с удовольствием. Проблема заключалась в том, что ступить босыми ногами на горячую металлическую палубу было практически невозможно. Меня выручил боцман-главстаршина, презентовавший плетеные из веревочных концов тапочки. После очень сытного обеда вахтенным офицером заступал я, а матросы и офицеры ложились отдыхать. На флоте это мероприятие называется «адмиральский час», хотя спали фактически почти два часа. На мостике в кителе и при полном параде я изнывал от жары и безделья. Каждые 15-20 минут приходилось вызывать вестового с заварником крепкого черного чая, и обтирать шею и голову полотенцем. И тут удачно подвернулся один из моих старшин с заманчивым предложением. Он показал на несколько рыбацких баркасов вдали от корабля и сказал, что мы вполне бы могли скрасить наше однообразное меню первосортной рыбкой. Я с энтузиазмом откликнулся на его инициативу, хотя еще не совсем понимал, что он имеет в виду. Старшина скомандовал сигнальщику поднять флаг. Сигнальщик гораздо лучше меня разбирался в ситуации и быстро поднял флаг, означающий по международному своду сигналов команду «Подойти к борту». Мне оставалось только наблюдать за маневрами. Похоже, что значение этого флага рыбаки азербайджанцы знали хорошо. Ближайший к кораблю баркас завел двигатель и подошел к борту, где его встретил старшина с матросом. Экипаж баркаса, на дне которого лежали тушки крупных осетров, состоял из трех коричневых от загара рыбаков неопределенного возраста.
Старшина обратился к рыбакам с просьбой выделить немного рыбы для команды, а старший из рыбаков согласился это сделать в обмен на два чайника пресной воды. Матрос побежал с двумя чайниками за водой, а рыбаки выгрузили на нашу палубу трех приличных осетров. Получив воду, колхозные рыбаки пошли заниматься своим промыслом. Назавтра экипаж лакомился ухой из осетрины на первое, и жареной рыбой на второе. Такое подспорье к меню было не лишним, так как мясо, полученное перед походом, к концу дежурства начинало портиться, ибо корабельные холодильники с такой жарой определенно не справлялись. Картофель на корабли давался только сушеный, а рыба заметно повышала его вкусовые качества. Позже, когда я под утро заканчивал свою штурманскую вахту, я заметил, что мои старшины отправлялись временами на резиновой лодке под мотором в какие-то походы. Только при возвращении корабля в Баку я узнал, что старшины ходили на лодке к рыбакам и покупали у них черную икру по тридцать рублей за килограмм. А за год до моего прихода на службу, бывало, что икру получали и бесплатно.
Старшины были люди семейные и хозяйственные. У них я научился обрабатывать полученную «в чулке» икру и солить ее. (Этот опыт пригодился мне в обработке красной икры, когда я после службы приехал домой в Ригу). К концу похода каждому офицеру они вручали почти килограммовый пакет черной икры, упакованный в мою штурманскую кальку. Кроме этого, каждому доставался один или два куска осетрового балыка. Балыки вялились под брезентами зенитных автоматов, благо мух в море не было. В Баку нам полагался двухнедельный отдых, ремонт, занятия и стрельбы из личного оружия. В комнате, которую занимали мы с Володей, начинался настоящий пир. В дополнение к нашим корабельным изысканным закускам, мы брали в магазине у тети Паши два ящика минеральной воды, масло, несколько пачек шоколада и два круглых каравая белого хлеба. За пределами части я (как младший) покупал две бутылки чудесного местного красного вина. Для меня это не было накладно. Мой лейтенантский оклад с доплатой за звание плюс морские составлял более 2000 рублей. Так мы шиковали несколько дней. Само собой, я активно участвовал во всех корабельных мероприятиях.
В один из свободных дней я отправился на пешую прогулку, чтобы, как это у меня было заведено, познакомиться с городом поближе. настолько велик, что обойти его (и даже обежать) за день не представляется возможным. Поэтому я начал изучение со старого города, вступив в который я сразу ощутил, насколько он отличен от знакомых мне Ленинграда, Риги, Таллина. Было такое впечатление, что я гуляю по иностранному, мусульманскому, может быть турецкому, городу. Русская речь слышалась очень редко. Из окон домов доносились заунывные восточные мелодии. В кофейнях алкоголь не продавали, зато подавали крепкий ароматный кофе, который замечательно снимал усталость. Знакомство со старым городом заняло у меня несколько свободных от службы вечеров.
В ближайший выходной день я объявил Володе, что еду в городок Бузовны к своему новому другу, азербайджанскому пограничнику капитану Алиеву. В этот поход пришлось одеть форму. Электричка с бакинского вокзала доставила меня до городка, или поселка Бузовны, который находился на берегу моря.
Немногочисленные пассажиры скоро разбежались по своим направлениям, и мне пришлось идти к ближайшим домам. Нужная мне улочка тянулась между высокими глухими глиняными заборами. Нумерации на домах не было, и на улице не видно было ни души. Наконец в конце улицы появился человек, и я радостно рванулся к нему. На мой вопрос, как мне найти Алиева, незнакомец ответил, что половина поселка носит такую фамилию, но дом капитана Алика Алиева он мне помог найти. Когда я подергал кольцо у калитки, то за забором раздался звонок колокольчика. Вскоре калитку отворил молодой мужчина, которому я сразу заявил, что ищу капитана Алика. Вдоль длинного дома в глубине двора тянулась терраса, на которой стояло довольно много народу, в основном мужского пола. Впереди этой команды выделялась пожилая женщина, как оказалось, мать всего семейства. Прежде, чем подняться по ступенькам на веранду, я снял обувь, чем сразу завоевал расположение матери. После того, как я поздоровался с матерью и вручил ей коробку шоколадных конфет, меня громко и душевно поприветствовал Алик и представил своего старшего брата преподавателя университета, младшую сестру, учащуюся в этом же университете, и своего женатого младшего брата строителя, который встречал меня у калитки. Остальные родственницы находились на женской половине. Пока мы беседовали в комнате старшего брата, женщины под командой матери в соседней, узкой и длинной комнате накрывали обед на скатертях, постеленных поверх лежащего на полу ковра. Старший брат Алика подарил мне объемный сборник стихов Навои и картину французского художника с обнаженной девушкой. Картин, пришпиленных кнопками на стене, было достаточно много, но мне понравилась эта.
В том, как смотрит героиня картины, критики увидели желание художника заставить всякого зрителя почувствовать себя в роли клиента, пришедшего к проститутке.
Продолжение следует
.jpg)
