Затем он выдал «перл» похлеще: за 18-20 лет в стране будет полностью ликвидирована преступность. Тут, уж, засмеялись работники милиции и прокуратуры...
Начало:
Не успел я приступить к новой должности, как произошло событие, благодаря которому я чуть не лишился и погон и работы в милиции. В одном из домов на Сестрорецкой улице в Новой деревне случился пожар. В горевшей квартире были обнаружены тела женщины и ее ребенка, со следами зверского убийства. Через неделю, когда я уже передал дела новому оперативнику, мне позвонил мой бывший агент и попросил встретиться, сказав, что имеет очень важную информацию, которую передаст только мне. Мы договорились о встрече. Так начиналось пресловутое прогремевшее на всю страну.
Недавно, в день сорокалетия с момента этого убийства, по телевидению прошла передача, в которой принимал участие бывший в ту пору экспертом научно-технического отдела УВД Ленинграда и области Кальварский. Он рассказал о том, что на месте преступления им были найдены многочисленные отпечатки пальцев и вдруг заявил, что уже к вечеру преступник был известен. Я всегда относился и отношусь к Кальварскому с большим уважением, поскольку знаю его как прекрасного специалиста в своей области, так как, работая в дежурной части ГУВД, постоянно имел с ним дело. В то же время, как говорится, "Александр Македонский тоже был великим полководцем, но зачем же стулья ломать!" Весь фокус состоит в том, что отпечатки хоть и были получены, но сравнивать их было не с чем. было всего 14 лет, он не был судим, и, следовательно, в Картотеке НТО не мог значиться. Могло, конечно, случиться, что кто-то из оперов «откатал» ему пальчики на всякий случай. Я и сам не раз делал это, работая с мальчишками. Но вряд ли кто поделится своей коллекцией с коллегами, поскольку такое дактилоскопирование являлось незаконным.
Преступление это на свое несчастье раскрыл я при помощи своего бывшего агента, который при встрече сообщил мне все подробности убийства, рассказанные ему а также и о том, что убийца вместе с похищенными ценностями и деньгами удалился в желанный город Сочи. Когда я пришел к Б.Б. и, спросив, было ли что-либо подобное на территории отделения, пересказал ему информацию, полученную от агента, мой бывший шеф, аж, подскочил от радости. Срочно было проинформировано руководство Управления милиции, а через несколько дней Нейланда задержали в Сочи и этапировали в Ленинград.
Преступление было необычным, четырнадцатилетний мальчишка, совершив убийство, спокойно пообедал всем, что было вкусного в холодильнике, собрал все ценные вещи и деньги, а затем поджег квартиру и спокойно удалился. Обо всех подробностях этого дела было доложено лично Хрущеву который дал указание издать Указ Президиума Верховного Совета о возможности применения к Нейланду высшей меры наказания - расстрела. Суд не посмел возразить, и Нейланд был расстрелян. Было это, конечно, грубейшим нарушением не только законов СССР, не предусматривавших смертную казнь для несовершеннолетних, но и всех норм Международного Права. Эта промашка эхом аукнулась и мне.
Хрущев, которого все в стране звали «кукурузником" за его пристрастие к этой сельхозкультуре, постоянно изрекал на весь мир бредовые идеи. Сначала заявил, что все мы скоро будем жить при коммунизме, на что народ отреагировал как-то вяло, с шуточками: сперва, мол, прилавки в магазинах наполни. Затем он выдал «перл» похлеще: за 18-20 лет в стране будет полностью ликвидирована преступность. Тут, уж, засмеялись работники милиции и прокуратуры, только КГБ-шники ходили с каменными лицами, боясь, что, если засмеются, то на них настучат.
Страна привыкла стучать друг на друга при Сталине, но "стук" автоматически продолжался и после него. Хрущев хоть и запретил милиции и КГБ вербовку агентуры на компромате, но не возражал против вербовки на патриотизме. Запрещено было вербовать только членов КПСС, видимо предполагалось, что они и так должны "стучать". "Патриотов", готовых идти в агенты КГБ было, хоть отбавляй.
Но это – в КГБ. Другое дело милиция. Вербовать-то им надо только тех, кто сам побывал в местах не столь отдаленных или имеет тесные связи с таковыми. Кто же из таких людей согласиться стать агентом из любви даже к такой даме, как Родина, на которую большинству из них наплевать. При этом ответственность за работу агентуры была возложена на оперов.
Вот в такое время возникло дело Нейланда. В процессе следствия сразу выяснилось, что я своего агента завербовал на компромате, поймав на мелкой краже, а также, что он вместе с Нейландом пол года назад совершил грабеж.
Участие моего агента в грабеже было смехотворно ничтожным. Когда они вдвоем проходили мимо кинотеатра "Юность", Нейланд сорвал с какого-то мужчины шапку. Они побежали. Метров через двести Нейланд передал ему эту злополучную шапку, которую тот через несколько метров выбросил. Вот и все.
Количество написанных мною разным инстанциям объяснений, наверное, могло бы составить увесистый том. В конце концов, меня вместе с начальником уголовного розыска Ленинграда вызвали в административный отдел обкома Партии. Я никак не мог понять, почему, туда? Я уже ушел из комсомола по возрасту, а в Партию еще не вступил и был на тот момент беспартийным.
Спас меня начальник уголовного розыска Желтов. Был он опером, что называется "от сохи", умным, понятливым человеком и всегда защищал своих подчиненных. После получасовой нотации, которую нам прочитали, он бодро доложил, что меня уже наказали, объявили выговор и перевели из оперов в участковые. В обкоме, похоже, люди сидели тоже понятливые и не стали уточнять, что я стал участковым еще до совершения Нейландом убийства. Все были удовлетворены и меня оставили в покое.
Так я "схлопотал" свой первый выговор. Потом их у меня было немало. У нас в милиции ими не "награждали" только бездельников, от тех старались избавиться, переведя куда-нибудь в другую службу.
Став участковым инспектором по связи с общественностью (в то время слово инспектор вводилось вместо слова уполномоченный), я очень быстро разобрался в обстановке. Пришедшие на смену комсомольским патрулям добровольные народные дружины имели свое отличие. Дружинникам по закону полагалось дополнительные 3 дня к отпуску, и многие шли в ДНД только из-за этого. Толку от таких «добровольцев» было мало. Придя на дежурство и зафиксировав свое присутствие в журнале регистрации, они минут через 30 удирали по домам. Поэтому я сделал упор на создание оперативных комсомольских отрядов из тех дружинников, кто в прошлом были членами комсомольских патрулей.
У меня сразу установились хорошие деловые отношения с начальником ДНД Ждановского района Николаем Федоровичем Третьяковым. Мне удалось пробить для оперотряда комсомольцев небольшую комнату на первом этаже дома, расположенного напротив райотдела милиции на Мончегорской улице, привести ее в порядок, сделать косметический ремонт, выбить телефонную линию за счет милиции и установить телефонный аппарат. Ребята стали называть ату комнату «кандешкой» и скоро, возвращаясь из рейдов хором пели на мотив песни из кинокомедии
Райотдел имел "кандешку"
И ее отряду дал.
За ремонт, ремонт быстрее, крошки,
Юра Панферов сказал!
Солдаты в путь, в путь, в путь,
А для тебя, родная, есть почта полевая...
И так далее.
Проработал я в этой должности недолго, что-то около 8 месяцев, и уже в начале 1964 года был назначен инспектором в Отдел службы Управления милиции Ленинграда. В то время Юрий Михайлович Осипов пошел на повышение, став заместителем начальника отдела. А, когда в отделе создали группу из двух человек для руководства работой районных участковых инспекторов по связи с общественностью, он порекомендовал в нее меня. Старшим инспектором группы был назначен Иван Андрианович Абрамов, опытнейший службист, проработавший всю жизнь участковым уполномоченным, а затем старшим инспектором в Отделе службы. Был он участником войны и старше меня лет на 16. Мы с ним очень хорошо сработались и в дальнейшем оба перешли на работу в Оргинспекторский отдел УВД, который потом стал Управлением, а затем Штабом ГУВД. С должности инспектора штаба он и ушел в отставку.
В отделе Службы управления милиции Ленинграда.
Группа наша просуществовала недолго. В начале 1965 года Иван Андрианович перешел работать в создававшийся тогда в УВД Ленинграда и области Оргинспекторский отдел. В это же время в нашем Отделе службы было создано отделение по связи с общественностью.
Меня пригласил к себе начальник отдела Николай Сергеевич Суханов и сказал: "О том, что пришли штаты нового отделения ты уже знаешь. В нем начальник и 4 инспектора. Начальником уже назначен Кузнецов, который будет таковым только де-юре. Считай, что эту единицу у нас отобрали, так как Кузнецов откомандирован создавать при Научно-техническом отделе музей милиции. К работе с общественностью он не имеет, и не будет иметь никакого отношения. Фактическим начальником отделения будешь ты. К сожалению, я не могу пока назначить тебя даже на должность старшего инспектора, так что работай за те же деньги. Ты за год работы с Абрамовым освоился, дело знаешь, тебе и "карты в руки". Начинай с подбора инспекторов. Я вмешиваться не буду, ты людей в районах знаешь, кого подберешь, того и назначим".
Надо сказать, что о взаимодействии с ДНД нам регулярно приходилось отчитываться в обкоме партии. Но вход в Смольный тогда разрешался только членам партии. Поэтому раньше туда ездил Иван Андрианович. Теперь это надо было делать мне. Я понял, что пришло время задуматься о вступлении в Коммунистическую партию, но, пока у власти был Н. С. Хрущев, я с этим делом не спешил.
Я был в свое время активным комсомольцем, и такие идеи марксизма, как всеобщее равенство, интернационализм и дружба народов, считал очень мне близкими. В Нахимовском училище нас воспитывали, как надо. Мы, например, никогда не обращали внимания на национальность. Но шли годы. Лет 10 назад один из моих товарищей по учебе в училище сменил фамилию Гуршман на Иванцова и, когда я его спросил, зачем он это сделал, он ответил, что сейчас трудно быть евреем. Я, наивно удивившись, спросил: "А ты разве еврей?" А, когда еще один бывший нахимовец, мой друг Марк Левин во время одной из наших ежегодных нахимовских встреч тоже сказал, что он еврей, я заявил: "Брось, Маркуша! Какой ты к черту еврей! Это у тебя просто мания величия" Все ребята смеялись.
Такие же отношения в те времена были в милиции. Например, заместителем начальника Управления уголовного розыска (УУР) ГУВД был грузин Толя Шавгулидзе, начальником отдела штаба - армянин Аркаша Сагарян, командиром оперполка, а затем заместителем начальника Управления охраны общественного порядка (УООП) - еврей Авраам Порецкий. Когда я пришел на работу в Отдел службы УМ, одним из заместителей его начальника был тоже еврей Яков Сухотин, ко всем им начальники и подчиненные относились с большим уважением и высоко ценили их профессиональные качества.
Но от того, что тогда творилось в стране, меня буквально тошнило. Конечно, нельзя судить о политике, а тем более руководителе страны, односторонне, видя у него только недостатки. Безусловно, Хрущев сделал немало и хорошего, но был полон противоречий. Прекратил репрессии, но, выпуская из лагерей одних, продолжал преследовать других за политические убеждения. Посетив выставку авангардных художников, разнес ее в пух и прах, назвав авторов картин и скульптур «педарасами» (даже это слово не умел произнести правильно), что в дальнейшем искалечило судьбы многих художников. Но особенно раздражала устроенная им свистопляска в экономике страны. Созданные совнархозы были фикцией. Идеи с повсеместным выращиванием кукурузы оказались, мягко говоря, несерьезными и вся эта компания закончилась ничем. В народе тогда появилась саркастическая поговорка: "Коммунизм, это советская власть плюс «кукуризация» всей страны". Позже Дима Постников, о котором я еще расскажу, мне говорил, что А. Н. Косыгин еще в начале 60-х годов предлагал Хрущеву разрешить в стране мелкий бизнес, что позволило бы оздоровить экономику, как это было сделано, например, в Польше. Хрущев на корню "зарубил" эту идею.
У меня сложилось такое впечатление, что все хорошее он делал только из покаяния за свои грехи времен правления Сталина. Общеизвестно, что он ничем не отличался от своих сподвижников: Берии, Будучи на Украине первым секретарем партии, он ставил подписи под расстрельными списками ни в чем не повинных людей. То же было, и когда он работал в Москве. Разница только в том, что, придя к власти и получив доступ к компрометирующим документам, немедленно уничтожил те из них, что касались его лично, а в отношении всех остальных сохранил в качестве компромата. Я думаю, что и Крым он "подарил" Украине за загубленные им жизни невинных украинцев.
Именно поэтому заявление о приеме в КПСС я подал на следующий же день после его снятия. И был принят. Вступал я в Партию отнюдь не из карьерных побуждений, хотя и знал, что в милиции на руководящие должности назначались только коммунисты.
В отделе было три отделения. 1-е осуществляло контроль и руководило всеми участковыми инспекторами и постовыми милиционерами города, 2-е, возглавляемое Романом Николаевичем Санниковым или, как мы его звали за преклонный возраст "дедом Романом", обеспечивало в городе разрешительную систему, то есть режим регистрации оружия, множительной техники, печатей и прочего. Наше отделение носило 3-й номер.
Я быстро укомплектовал отделение, взяв из районов лучших инспекторов: Кошкарева, Каменского и Кноринга. Нас потом так и звали: "Три "Ю" и одно "А", поскольку только Каменского звали Андреем, а остальные были Юриями.
В дальнейшем все пошли на повышение. Кошкарев перешел работать дежурным ГУВД, Каменский в Штаб ГУВД, а Кноринг стал начальником штаба РУВД одного из районов города.
Работали мы споро, регулярно выезжали в районы города, организовывали и проводили рейды дружинников в наиболее криминогенных местах. Также обеспечивали работу дружин во время футбольных матчей на стадионах им. Кирова и им. Ленина (сейчас Петровский). Меня при этом руководство отдела особенно ценило. И вот почему. Все они, включая Суханова, были ярыми фанатами футбола, а я к нему был абсолютно равнодушен и, когда они с интересом следили за игрой, я как бы подменял их - ходил по стадиону, проверял работу милиционеров и дружинников, давал им указание, кого задержать, увидев пьяных или начинавших скандалить.
А в дни затишья, когда делать было нечего, мы вчетвером запирали дверь кабинета на ключ и "расписывали пулечку" в преферанс. Все в отделе думали, что мы опять разъехались по районам.
В 1965 году, когда мне исполнилось 30 лет, я остро почувствовал, что мне явно не хватает знания юриспруденции. Суханов уже не раз говорил, что мне надо пойти учиться, иначе не смогу стать начальником отделения (тогда для назначения на руководящую должность необходимо было иметь высшее образование). Иным словом, как тогда говорили: "Без бумажки ты букашка, а с бумажкой человек", поэтому я подал заявление о приеме на вечернее отделение ленинградского факультета высшей школы МВД СССР и с легкостью сдал вступительные экзамены.
В Высшей школе МВД СССР.
Поступив на факультет, я довольно легко осваивал все предметы. Сказывались и полученные в Нахимовском знания, и семь лет практической работы в милиции. На всех экзаменах я получал только пятерки или четверки, хотя спокойно мог довольствоваться тройками.
Надо сказать, что тогда я был страшным нахалом, и самоуверенным до наглости типом. На первом курсе при сдаче экзамена по теории государства и права, я поспорил с профессором отстаивая свою точку зрения по некоторым вопросам этого предмета. И это - с профессором, доктором наук, труды которого были известны далеко за пределами СССР! Явич тогда влепил мне четверку. Потом он говорил профессору что у него просто не поднялась рука поставить пятерку такому самоуверенному нахалу.
На факультете были собраны лучшие умы юриспруденции того времени, кроме Явича преподавали известные профессора Бельсон и Левицкий (кандидат юридических наук, доцент, автор более 50 работ, полковник внутренней службы в отставке, работал судьей Ленинградского городского суда в 1940-1950-х гг.). Слушатели особенно боялись Левицкого, который вел уголовное право и уголовный процесс. Я сдавал ему экзамен на втором курсе. Экзамен, кстати, считался государственным и его результат заносился в диплом. Получить у него пятерку было практически невозможно. Подготовившись, я подошел и сел перед ним отвечать, в это время открывается дверь и входит методист факультета Яков Михайлович Сухотин, тройной тезка бывшего зам. начальника Отдела службы. Не знаю, что меня сподобило, скорее всего - доброжелательное отношение ко мне и Сухотина, и Левицкого, но я "отчебучил" такое, чего не допустил бы ни один слушатель факультета. Я заявил на всю аудиторию: "Что, Яков Михайлович, пришли послушать, как я очередную пятерку буду зарабатывать?"
Левицкий поморщился, ехидно улыбнулся и произнес: "Ну что ж, проверим всю глубину знаний этого молодого нахала". Сидевшие в аудитории ребята подумали: "Все, хана Панферову. Это его последний экзамен".
После того, как я ответил на все вопросы билета, не проронивший ни слова профессор засыпал меня вопросами по всем разделам уголовного права. Ребята потом сказали, что я ответил на девять дополнительных вопросов. Левицкий опять поморщился и, выражая на лице крайнее сожаление, сказал: "Очень жаль, Яков Михайлович, но придется поставить этому нахалу пятерку".
Когда он выводил в моей зачетке оценку, я, совсем обнаглев, заявил: "Вы мне задавали слишком сложные вопросы, к ним я, естественно, перед экзаменом подготовился. Надо было спросить что-нибудь попроще, тогда бы вы меня завалили". - "Уходи, видеть тебя не могу!"- разъярился профессор.
Осенью 1966 года, когда я перешел на 2-й курс, скоропостижно скончался зам. начальника отдела Сухотин. На его место был назначен Александр Григорьевич Тимофеев, бывший до того начальником 1-го отделения. С Тимофеевым мы вместе учились, только он был уже на четвертом курсе. Нас всегда связывали если не дружеские, то очень теплые взаимоотношения. Однажды вечером в перерыве между лекциями он подошел ко мне и по поручению Суханова предложил занять освободившуюся после него должность начальника первого отделении. Я согласился.
Я считаю себя очень счастливым и изумительно везучим человеком. Мне всю жизнь везло. Повезло, что я и вся наша семья выжили в блокаду, повезло, что попал в Нахимовское, повезло со службой на флоте, что попал на работу в милицию. Повезло, когда получил одну квартиру, а затем вместо нее новую, еще лучше, на Васильевском острове, когда получил участок в садоводстве и сразу после этого гонорар за написанную книгу, на который поставил на участке дом. Особое счастье в том, что судьба свела меня с Галкой и мы вместе уже 44 года. Повезло, я считаю, нам и с сыном.
В то же время, я никогда в жизни ничего и ни у кого не просил. Все мне как-то само плыло в руки. Я мог дойти до самых высоких инстанций, "пробивая" жилье для своих подчиненных или отстаивая кого-то в случае несправедливого наказания, но для себя никогда и ничего не выпрашивал. Свою первую квартиру мы с Рыженькой получили только в 1970 году, когда все подчинявшиеся мне в отделе штаба инспектора уже были обеспечены жильем.
Особенно мне везло в знакомстве с хорошими и интересными людьми, со многими из которых в дальнейшем меня связывала дружба. Так, в 1967 году на третьем курсе Высшей школы я должен был сдавать зачет по "полиции капиталистических стран" профессору Якову Михайловичу Бельсону. Он был у нас на факультете личностью легендарной. Во время войны майор-танкист Бельсон горел в подбитом танке и лишился обеих ног. Вернувшись в Ленинград инвалидом, поступил на юрфак, окончил его с блеском, стал кандидатом, а затем доктором юридических наук. Его труды издавались немалыми тиражами и были хорошо известны юристам страны и за рубежом. Он был блестящим оратором. Его лекциями просто заслушивались, и никогда не пропускали. Читал он, стоя на протезах, и ни разу за период моей учебы не позволил себе сесть, только иногда опирался на преподавательский стол.
Сдавать Бельсону зачет я должен был как раз во время очередной "запарки" на работе, а он требовал наличия конспекта лекций. Но, какой там конспект?! Я всегда слушал его, от-крыв рот, и никогда не конспектировал. Теперь же взял одну из его книг и попросил Рыжую "передрать" нужную главу в виде конспекта, что она и сделала.
Когда я ответил Якову Михайловичу на все вопросы, он, как обычно, сказал: "Очень хорошо, но хотелось бы посмотреть ваш конспект". Я ответил: "Пожалуйста. Вот он. - и еще нахально добавил - Я человек дисциплинированный". Бельсон, пролистав тетрадь, спросил: "А кто это "передрал" мою статью таким хорошим подчерком?"- "Как кто? Конечно Рыжая. Думаете, у меня есть время этим заниматься?" Ему, как он позже говорил, страшно понравилась моя наглость: "Интересно бы посмотреть на эту Рыжую" - сказал он, выводя мне "зачет". - "Так, говорите, где и когда» - заявил я. Он сказал, что ждет нас в субботу у себя дома, и назвал адрес.
В субботу мы с Галкой, взяв бутылку коньяка, явились к Бельсону. С тех пор нас с ним и его супругой Ниной Алексеевной связывала крепкая дружба. Каждый год 9 мая мы приезжали в Лисий нос к ним на дачу праздновать день Победы, что стало в нашей жизни доброй традицией. Мы регулярно встречались, советовались и помогали друг другу. Он всегда ласково звал меня Юрчиком, а Галку Рыженькой. Так продолжалось до самой смерти Якова Михайловича в начале 90-х годов.
Учеба продолжалась. Ко всем необходимым мне наукам: юридическим и криминалистике, я относился весьма серьезно, изучал их добросовестно, мало того, штудировал иногда дополнительную литературу. Зато на таких предметах, как История КПСС, Диалектический материализм и Научный коммунизм я, что называется, "оттягивался по полной программе". Тем более, что, по-моему, педагоги сами плохо понимали суть своего предмета. В те времена даже существовала поговорка: "Чем отличается диамат от мата? Тем, что первый никто не понимает, но все делают вид, что знают, а второй все знают, но делают вид, что не понимают".
Дама, преподававшая нам диамат, очень хотела понять, постичь смысл своего предмета. Ее коньком был так называемый "классовый подход" к любому явлению в жизни. На нем она была буквально "зациклена" и, по-моему, даже суп варила с "классовым подходом". На первых же семинарах я начал задавать ей кучу вопросов, и тем самым втягивал ее в бесконечные дискуссии. Она увлекалась, и наши с нею споры растягивались на все время семинара. Ей, по-моему, это нравилось, но я был не один и, в конце концов, в ней проснулось чувство здравого смысла, и она заявила, что я могу больше не присутствовать на семинарах, и любой экзамен по ее предметам для меня не обязателен, так как она заранее ставит мне пятерки.
Я был доволен. Зато ребята пришли в уныние. Пока я "оттягивался" их никто не трогал, а в мое отсутствие она начала "шерстить" всех подряд.
Наступила весна 1969 года и, закончив учебу, мы сдали государственные экзамены. По всем предметам я получил отличные оценки.
В те времена министерством "спускалась разнарядка", по которой среди выпускников факультета должно быть не менее двух человек с "красным дипломом", то есть круглых отличников. А у нас на курсе таковым был только один Эрнст Бак. Начальник факультета начал судорожно искать второго и, обнаружил, что мне не хватает только трех пятерок. Пригласил меня и стал уговаривать пересдать три экзамена. Я отказался. Мне это было нужно, "как щуке тросточка". Какого цвета будет диплом, для меня было абсолютно не важно.
Тогда начальник факультета, зная мои отношения с Бельсоном, убедил его поговорить со мною. Яков Михайлович у себя в кабинете сказал: "Юрчик, я тебя очень прошу, пересдай два экзамена. Теорию государства и права теперь веду я. Знаю, как и все, что Явич поставил тебе четверку за врожденную наглость, я ставлю пять автоматом. Ильясову и Зиновьеву тебе пересдать ничего не стоит. Сделай это для меня". - "Ну, уж нет!- отвечаю. - На Ильясова я еще могу потратить пятнадцать минут, но пересдавать экзамен Зиновьеву – увольте. Придется же потом "обмывать" пятерку. Мне некогда, а он, ведь вы его знаете, меньше литра "на грудь не берет", и меня заставит пить, а мне здоровье дороже". - "Юрчик, я сам с ним обмою. Ты только приди к нему на 10 минут. Он, кстати, ждет тебя в своем кабинете". Пришлось идти к Зиновьеву, который "для проформы" задал мне каких-то два пустяковых вопроса и вывел мне в зачетке пятерку.
Ну, а с Ильясовым было еще проще. Он готовился защищать кандидатскую диссертацию по административному праву и проходил в это время у меня практику. Мы просто обменяли пятерку в моей зачетке на справку о его отличном прохождении практики.
Учеба была завершена и я получил диплом с отличием, причем не Высшей школы, а Академии МВД СССР в которую она была преобразована в начале 69-го года.
Работа в 1-м отделении Отдела службы.
Все время учебы я продолжал исполнять служебные обязанности и сменил не одно место службы. Министром внутренних дел стал друг Брежнева и его соратник по работе в Молдавии С его приходом обеспечение органов внутренних дел значительно улучшилось, а в начале 69-го года всем офицерам стали оплачивать звания или, как говорилось "платить за звездочки". Правда, платили несколько меньше, чем в армии и КГБ. Как раз в это время Оргинспекторское управление было преобразовано в Штаб УВД, и меня назначили заместителем начальника инспекции штаба. В итоге моя зарплата вместе с платой за погоны, а я уже был капитаном, увеличилась почти вдвое, но и работенки стало значительно больше.
В 1966 году первым заданием Суханова после того, как я начал исполнять обязанности начальника отделения, было создание постоянно действующей системы анализа оперативной обстановки в городе. До этого силы наружной службы задействовались "на глазок", оттого милицейские посты выставлялись подчас там, где была тишь и благодать, а преступления совершались совсем в других местах.
Карманных радиостанций для связи с постовыми, как теперь, а тем более компьютеров тогда не было. Поэтому я разработал бланк ежемесячной отчетности, в котором указывалось количество совершенных преступлений по времени, месту и видам их совершения. Уже через месяц мы получили относительно точную картину, позволившую правильно маневрировать имеющимися в нашем распоряжении милиционерами Оперативного полка и теми, кто работал в районах. Правильная расстановка сил и средств позволила уже через шесть месяцев добиться снижения преступности на улицах города.
Тогда меня заметил и начал ценить Георгий Михайлович Карлов, бывший в то время заместителем начальника Управления милиции города по службе. Был он человеком неординарным. С одной стороны очень жесткий руководитель, матерщинник и самодур, а с другой - заботливый руководитель, всегда помогавший подчиненным и заботившийся о тех, кого ценил. Правда, его "любимчикам", в число которых входил и я, от него всегда "доставалось на орехи" больше, чем другим. В то же время он считал личным оскорблением, если его подчиненных распекал кто-либо другой. Звали мы его сперва "Папа Карло", а затем просто "Папой".
Второе важное поручение исходило от самого первого секретаря обкома партии Он потребовал, чтобы 1 мая 1968 года колонны демонстрантов всех районов вышли на дворцовую площадь одновременно. Разработку этой операции Папа возложил на нас с Н.С. Сухановым. Мы собрались втроем: Суханов, его зам. А. Г. Тимофеев и я. После долгих рассуждений, пришли к выводу, что поставленную задачу можно решить только, если постоянно контролировать движение колон по всем маршрутам их движения к Дворцовой площади. Исполнение замысла было поручено мне.
В распоряжении начальников 1 и 2-го отделений было по одному мотоциклу с коляской, которым управлял прикомандированный из Оперполка милиционер-водитель. Я сел на мотоцикл и, проехав по всем маршрутам от места сбора колонны до площади, замерил метраж каждой улицы. Затем, рассчитав среднее время движения колонн, определил рубежи, на которые они должны были подходить к определенному времени, чтобы ровно в 11 часов появиться на Дворцовой пощади.
Затем мы с Сухановым взяли из дивизии МВД солдат с переносными рациями и провели репетицию, "прогнав" их вместе с заместителями начальников райотделов по маршрутам движения. На каждом установленном рубеже мы связывались с ними по рации. Рации были еще времен войны, и каждая весила килограммов 20. Поэтому на 1 мая каждому солдату дали дублера, чтобы нести их по очереди. В результате всей проделанной нами работы, колонны вступили на площадь одновременно, стройными рядами, это эффектное появление было показано по телевизору и запечатлено на кинопленку. Толстиков был очень доволен.
В тот день я впервые увидел начальника Управления внутренних дел, комиссара милиции 3-го ранга (тогда это соответствовало генерал-майору) Александра Ивановича Соколова. Он пришел в наш штабной автобус, ознакомился с графиком движения колон и его соблюдением, похвалил нас, а также и пришедшего с ним Папу. Затем попросил меня провести его через милицейское оцепление, так как был в гражданской одежде. Папа, вопреки обыкновению не только не отматерил нас, но и представил позже к награждению денежными премиями. Это было не мало, так как в то время считалось, что за хорошую работу дают благодарности и грамоты, деньгами награждают только за отличную работу.
А. И. Соколов сменил на посту начальника УВД комиссара И. А. Абрамова после его ухода в отставку. Был Александр Иванович очень хорошим организатором и честнейшим человеком. В отличие от Папы он никогда не матерился, но был таким же самодуром, о чем я еще расскажу. При этом он был раним, как ребенок, любую боль другого человека пропускал через свое сердце. Я никогда не забуду случай, когда в 1972 году при аварии теплосети из-за того, что рабочие вовремя не выставили ограждения, в яму с кипятком свалился и заживо сварился прохожий. Соколов три дня переживал, возмущался и сосал валидол. У него было два инфаркта. Умер он скоропостижно от третьего в 1973 году. Пришел он в МВД с должности заместители председателя Ленгорисполкома. Там он, кроме всего прочего, курировал банно-прачечные комбинаты, поэтому у нас он сначала получил прозвище "Банщик", которое довольно скоро сменилось на "Шурика".
В тот майский праздник 1968 года вместе с Шуриком, то есть, комиссаром 3-го ранга А. И. Соколовым к нам в автобус зашел один подполковник, которого я увидел впервые. Мне сказали, что это начальник Оргинспекторского управления УВД Тогда я и не думал, что этот человек сыграет огромную роль в моей дальнейшей жизни.
Через несколько дней он меня пригласил в кабинет и предложил перейти на работу к нему в управление. При этом сказал, что может пока предложить мне только равноценную по зарплате должность руководителя группы инспекторского отдела, курирующего наружную службу города и области. Я согласился.
Обращение к выпускникам нахимовских училищ.
Для поиска однокашников попробуйте воспользоваться сервисами сайта
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
