Он в это время оформлял документы на эмиграцию в Англию и, по словам знавших его, чтобы заработать политический багаж, собирался устроить антисоветский митинг...
... очень хочет со мною встретиться, так как я ему понравился. Но он был мне не интересен.
Мои ненормальные для того времени нахимовские честность и порядочность не могли мне позволить разрешать подчиненным укрывать преступления.
Второй эпизод был скорее юмористическим. В Ленинграде открывался первый универсам. За несколько дней до открытия его решил осмотреть предсовмина Косыгин, находившийся тогда в Питере в отпуске. О его намерении сообщили в последний момент. Еще здравствовавший А. И. Соколов послал Н. В. Смирнова проверить обстановку на объекте. Н.В. как на грех куда-то отправил свою машину и, позвонив мне, сказал, что ему срочно нужна моя "Волга". Я сказал, что ее водитель уехал обедать, но есть новый РАФ-ик, полученный только несколько дней назад. Только он сел рядом с водителем, как неожиданно увидел стоящую рядом мою "Волгу". В ярости он начал дергать дверь, но ее заклинило. Тогда он переполз через выступающий в салон мотор и, вытолкнув водителя, выскочил через его дверь.
Я сижу у себя в кабинете, и вдруг слышу громовой крик: "Панферов, ко мне!" Выскакиваю в вестибюль и вижу стоящего у входа Н.В. Папаха сбилась набок, шинель наполовину расстегнута, одна пуговица оторвалась. Он, потрясая кулаками, кричал: "Ты что же делаешь, сволочь! "Волга" стоит на стоянке!" В это время на мое счастье вошел с улицы водитель, пользуясь обеденным перерывом, он ходил в магазин за сигаретами. Н.В. сел в "Волгу" и уехал.
Если бы это был папа, я схлопотал бы очередное "не полное", но Н.В. был очень умным человеком. По пути на объект водитель объяснил ему ситуацию, и, возвратившись, он голосом недовольного ребенка, не желающего признать свою неправоту, на всякий случай сказал мне: "А ты знаешь, что было бы, если бы я доложил Соколову?" Я сказал, что знаю. Этим все и кончилось.
Вообще Н.В. был человеком исключительным. В дальнейшем, когда мне довелось восемь лет работать у него в подчинении, я был просто счастлив, что попал под его начало. Почему-то многие его боялись и не смели перечить ему. Я же часто отстаивал свою точку зрения, если она отличалась от его, и, если мои аргументы перевешивали, он всегда соглашался со мною, отменяя свои решения.
В течение месяца его временного правления любые вопросы, на которые у Шурика и Папы уходило много времени, решались буквально мгновенно. Но прошел месяц и начальником УВД был назначен Владимир Иванович Кокушкин.
Он был прямой противоположностью умершему Соколову. Пришедший с должности второго секретаря обкома, он считал свое назначение значительным понижением, особенно потому, что до этого курировал УВД по партийной линии. Был он типичным партийным функционером, прекрасно разбиравшимся в конъюнктуре и аппаратных играх. При этом ни черта не понимал в работе милиции. По-моему, и не хотел понимать.
Был он и страшным эгоистом, для него важнее всего была карьера, а не дело, которому служишь. Он мог сделать для подчиненного все, но только, если это было крайне необходимо ему самому. На мне это отразилось весьма удачно. Однажды в 1974 году ночью была объявлена очередная учебная тревога, по которой я прибыл в УВД только через полтора часа. Он спросил: "В чем дело? Ты мой главный дежурный и опаздываешь". Я ответил, что живу в Сосновой поляне, и, если бы за мной не пришла машина, приехал бы еще позже. Он сразу нажал кнопку прямого, как мы тогда называли "инфарктного" телефона, вызвал начальника ХОЗУ Набережных и сказал: "Сделай так, чтобы максимум через неделю у Панферова была квартира на расстоянии не более 10-15 минут езды от УВД". Так я получил великолепную двухкомнатную квартиру на Васильевском острове, на втором этаже только что построенного дома. Площадь комнат была на семь метров больше чем в предыдущей квартире, кухня и ванная почти в полтора раза больше, а коридор оборудован великолепными стенными шкафами. В ней мы и сейчас живем с Галкой.
Я уверен, что сменивший Толстикова на посту 1-го секретаря обкома КПСС просто использовал первую же возможность избавиться от и провести на должность своего человека. Кокушкин же все это переживал, как крушение своей партийной карьеры и долго продолжал ездить на машине с двумя семерками на номерном знаке, что означало принадлежность к обкому партии. Только через год его заставили сменить номера на 0001, которые, кстати, у всех сотрудников милиции вызывали большее внимание, так как означали, что в машине едет начальник УВД. У меня, например, как у начальника Дежурной части на машине были номера 0011, а у всех заместителей начальника УВД 0002.
Кокушкину, по-моему, было все "до фени". В течение года с лишним мне довелось ежедневно по утрам приходить к нему на доклад, и каждый раз он спрашивал у меня, какую наложить резолюцию на той или иной справке или сводке. По-моему, если бы я предложил расстрелять кого-нибудь, он автоматически написал бы и такое.
В начале 1974 года на базе УВД прошло всесоюзное совещание-семинар, в процессе которого я водил всех его участников группами по обновленной дежурной части, знакомил с работой личного состава и новой техникой, которой она была оснащена. Тогда я впервые увидел министра внутренних дел СССР Николая Анисимовича Щелокова. Ознакомившись с нашей работой и техническим оснащением, он заявил, что наша дежурная часть признана лучшей в стране и через два дня подписал приказ о досрочном (за два года до срока) присвоении мне звании подполковника.
Во время совещания я познакомился и с начальником штаба МВД генералом Это был человек уникальной работоспособности. Все время, пока проходил семинар, он работал по 20 часов в сутки. Ложился спать только в 2 часа ночи, а в 6 утра уже вставал и начинал надиктовывать стенографистке очередной срочный документ. У меня до сих пор хранится фотография, на которой запечатлено, как я знакомлю Щелокова и Крылова с дежурной частью.
Руководство МВД знакомится с работой дежурной части УВД г. Ленинграда. 1974 г. Слева направо: Ю. Г. Панферов, С. М. Крылов, неизв., В.И. Кокушкин, Б. Т. Шумилин, Н. А. Щелоков, Ю. Г. Надсон.
Жизнь Крылова, как и Щелокова, окончилась трагически, в 1974 году он был назначен начальником Академии МВД СССР и, когда его пытались обвинить во взяточничестве (не знаю, обоснованно или нет), застрелился у себя я кабинете. Так же и Щелоков, узнав, что за ним должны прийти, застрелился, у себя в квартире. А жаль. На мой взгляд, он был приятным, интеллигентным человеком и очень много сделал для советской милиции. При нем она начала получать сносное материальное обеспечение, приличную зарплату, а народ стал ей больше доверять. А вот Чурбанов живет и процветает.
После реконструкции нам стало намного легче работать. В наше распоряжение поступил ротатор и специальная копировальная машинка, которая превращала напечатанный текст в матрицу. Теперь сводки для сотрудников УВД печатались машинистками в одном экземпляре, затем с него снимали матрицу, с которой на ротаторе можно было напечатать любое количество копий. А сводку для вышестоящих инстанций я сначала относил на подпись к начальнику ГУВД, затем ее размножали, на более совершенном "Рен-Ксероксе». Тогдашний «Ксерокс» был огромен и занимал половину стандартного кабинета. Стояла эта техника на третьем этаже в Информационном центре. Обслуживавший его инспектор долго не мог приноровиться, и сводки в первое время часто приходилось копировать повторно. Однажды мне позвонил какой-то олух из горкома и начал угрожать, что я могу лишиться партбилета. Оказалось, что инспектор недостаточно прогрел "Ксерокс", весь порошок, не закрепившись на бумаге, по дороге осыпался, и горком вместо копии получил чистый лист. Надсон опять меня отстоял, и я даже не получил взыскание.
Незадолго до совещания пришли новые штаты. Теперь у меня было 4 заместителя, 4 старших инспектора, 8 инспекторов. Были введены в штат милиционеры-сержанты: радисты, телефонисты, телеграфисты и машинистки, а также были приданы из штата ОТиС младшие техники по связи, которые обеспечивали работу всех технических средств.
Одновременно городское Управление внутренних дел стало Главным управлением, а районные отделы преобразованы в Управления. Имевшиеся в их составе отделения уголовного розыска и ОБХСС стали отделами. Во всех РУВД были созданы на правах отделов штабы, в которые вошли дежурные части, штаты которых были увеличены и введены должности начальников дежурных частей РУВД. Соответственно, были увеличены штаты. Олег Федосов был назначен начальником УВД Куйбышевского района города.
Одним из моих заместителей был назначен Алешин, его Кокушкин забрал к себе вместо секретаря и использовал как адъютанта. В это время по телевизору показывали сериал "Адъютант его превосходительства " и все, конечно, начали за глаза называть нашу парочку, как и главных героев фильма: Кокушкина Владимиром Зеноновичем, а Алешина Павлом Андреевичем.
Летом того же года в Горьком (ныне Нижним Новгороде) состоялось всесоюзное совещание—семинар начальников дежурных частей министерств республик и УВД областей. Проводили его новый начальник Штаба МВД генерал Лекарь, а также его заместитель генерал Ложкин и начальник дежурной части МВД полковник Постников.
Завершилось совещание общим собранием, в конце которого Ложкин зачитал приказ Щелокова о поощрении многих из нас, и я, абсолютно неожиданно для себя, получил из рук Лекаря знак "Заслуженного работника МВД СССР".
Такие же знаки были вручены еще двум начальникам дежурных частей, МВД Украины и УВД Горького.
После вручения наград Постников подозвал нас троих к себе и, поздравив с самым высшим в МВД признанием наших заслуг, сказал: "А теперь гоните-ка ваши знаки назад, и извольте следовать за мной". Мы, помявшись, отдали награды и, ничего еще не понимая, сели по его указанию в машину. Нас привезли к пристани на Волге, а затем на катере спешно доставили на какой-то остров. Там уже жарились шашлыки, на травке была расстелена скатерть, на которой красовались огромный поднос с метровым вареным осетром, вареная картошка, огурчики, помидорчики, различные деликатесы, включая красную и черную икру. Около всей этой вкуснятины сидел в шезлонге при полном параде Лекарь. Ложкин в одних трусах бултыхался в Волге у самого берега, рядом с охлаждавшимся в воде ящиком водки.
Шеф, величественно махнув в нашу сторону рукой, сказал Постникову: "Давай-ка, окрестим наших ново-заслуженных". Один из молодых офицеров-горьковчан, выполнявших роль поваров и официантов, мгновенно притащил откуда-то три огромные, каждая на пол литра, кружки, в которые Постников опустил наши награды, а затем до краев налил водку. Каждый из нас вынужден был выпить содержимое кружки до дна и достать свой знак зубами. «Вот теперь вы действительно заслуженные работники МВД", - произнес Ложкин. Все выпили за нас по половине стакана и набросились вместе с нами на закуски. Через пять минут, посмотрев на нас троих, Лекарь сказал горьковчанам: "Положите-ка их в тенечек, пусть поспят". Когда я проснулся, почти протрезвев, стол был накрыт заново, а Лекарь с Ложкиным уже уехали. Мы вчетвером с Постниковым пировали до сумерек.
Почти сразу после моего возвращения в Ленинград из Москвы пришел приказ о введении в штаты единицы начальника Оперативного отдела штаба. На эту должность назначили меня. Незадолго до этого Мандриков стал начальником Высших курсов подготовки штабных работников МВД, начавших работать в Стрельне, а на его место был назначен бывший начальник Выборгского отдела области Леонид Михайлович Данилов, ставший по новому штату заместителем начальника штаба. Начальником дежурной части был назначен мой заместитель и друг Гена Гордеев. А вторым заместителем был Юра Крашенинников, с которым мы тоже дружили и летом жили на одной госдаче.
На этот период моей работы пришлось одно событие, которое теперь можно назвать историческим. В Москве тогда состоялась несанкционированная выставка картин. По способу ее ликвидации (при помощи бульдозеров) она впоследствии получила название Многие из ее участников, непризнанные в стране художники-абстракционисты, были хорошо известны за границей, и этот инцидент далеко не улучшил имиджа задубевших членов нашего стареющего Политбюро. Под осуждение мирового сообщества, они решили провести в Ленинграде. Романов определил для этого мероприятия ДК имени Газа. Организацию и обеспечение охраны общественного порядка на выставке Кокушкин и Надсон поручили начальнику Оперативного отдела, то есть мне. Задача была сложной. От меня потребовали с одной стороны не допустить ни одной антисоветской выходки, а, с другой сделать так, чтобы все художники остались довольны. Это позволило бы опровергнуть слухи об их притеснении в СССР.
Ю. Г Панферов и начальник УООП ГУВД А. Г. Тимофеев в студии Ленинградского телевизионного центра. 1974 г.
Меня предупредили, что на выставке будут присутствовать сотрудники КГБ. Сказали также, что их вмешательство нежелательно и будет означать, что я со своей работой не справился.
В те времена между сотрудниками милиции и КГБ существовал определенный антагонизм. Они снисходительно называли нас "младшими братьями", а мы считали большинство из них бездельниками, с меньшими, чем у нас, обязанностями и большей зарплатой, и старались встречаться с ними как можно реже.
Поняв всю сложность задачи, я попросил всех художников, чьи картины выставлялись, собраться для откровенной беседы. Я обратил их внимание на то, что при всей щекотливости ситуации наши интересы совпадают. Все мы хотим, чтобы эта выставка прошла без эксцессов, тогда бы выставки стали проводиться регулярно, и они могли бы спокойно продавать свои картины. Но это будет возможно только, если на выставке не будет никакой политики и никакой антисоветчины, иначе ее просто "прикроет" КГБ, что не сулит ничего хорошего ни мне, ни им.
Мы нашли общий язык, и они сами предложили указать на тех, кто собирался приехать из Москвы, чтобы превратить эту выставку в политическую трибуну и сорвать ее. Я пишу обо всем этом так подробно потому, что несколько лет назад в одной газете была статья, в которой моя роль в обеспечении порядка на этой выставке была показана, мягко говоря, тенденциозно. Например, писалось, что я чуть ли ни призывал поставить всех художников к стенке и расстрелять. Забавно, что такая фраза действительно звучала, но совсем в другом, юмористическом контексте. Дело было так: поскольку число желающих посетить выставку ожидалось весьма большим, я организовал у входа в ДК Газа "коридор" из металлических ограждений, у которых стояли милиционеры и впускали посетителей группами, по мере выхода людей, уже осмотревших выставку. Наплыв народа в действительности превзошел ожидания. Художники попросили организовать проход без очереди для их родственников, друзей и просто приглашенных ими знакомых. Я пошел им навстречу и сделал второй проход - между общим коридором и стенкой.
Кто-то из художников пошутил: посетителей, мол, в коридор, а художников с их родней "к стенке!" Мы все посмеялись, а участникам выставки эта фраза понравилась, и они ее часто потом повторяли.
Все приехавшие из Москвы участники "бульдозерной" выставки обещали своим ленинградским коллегам вести себя прилично, и также были пропущены мною вне очереди. Почти все они сдержали слово. Мне пришлось принять меры только к некому Глезеру (не путать с ). Он в это время оформлял документы на эмиграцию в Англию и, по словам знавших его, чтобы заработать политический багаж, собирался устроить антисоветский митинг. Сами художники указали на него, стоящего на улице у "коридора", и просили меня не пускать его на выставку. В это время Глезер, желая с кем-то поговорить, прошел прямо через цветочную клумбу. Для меня это был достаточный повод, и я по рации дал милиционерам команду задержать и оштрафовать его. Он сразу стал пререкаться, оскорблять милиционеров и отказался пройти с ними в пикет, а когда они попытались взять его под локотки, начал материться и оскорблять их. Этого уже хватало для осуждения в административном порядке на 15 суток. Он их и получил от судьи Кировского нарсуда, которая приехала необычно быстро, видимо, по приглашению бывших на выставке комитетчиков. Я сам отвез Глезера в спецприемник. По дороге он начал что-то говорить о серости милиции, но, когда я прочитал ему пару стихотворений Есенина, он пришел в восторг, и мы всю дорогу проговорили о поэзии.
Потом начальник спецприёмника дважды говорил мне, что Глезер очень хочет со мною встретиться, так как я ему понравился. Но он был мне не интересен. Через 15 суток его освободили, и он уехал в Англию. Больше я о нем не слышал.
В остальном же, выставка прошла отлично, если не считать того, что в день ее закрытия художники "наклюкались до поросячьего визга". Я приказал их не трогать, а развезти по домам и гостиницам.
Кокушкин и Надсон были довольны. Судя по всему, довольно было и руководство УКГБ, быстрее нас доложившее в Москву об успешном завершении выставки. Ничего другого от них я и не ожидал.
В начале 1975 года мне позвонил Постников и сказал, что он назначен Начальником УВД и предлагает поехать с ним в качестве начальника Штаба УВД. Я отказался, сказав, что из Ленинграда никуда не поеду. Он взял начальником Штаба Ваню Лесника, бывшего Начальником дежурной части МВД Украины и получившего одновременно со мною "заслуженного". Очень скоро Постников из-за своей честности и порядочности погорел, "как швед под Полтавой". Монголы прислали БАМу в подарок 10 тысяч дубленок, больше половины которых, конечно, разворовали руководители. Постников доложил об этом Щелокову, а тот Брежневу, но оказалось, что все семьи членов Политбюро, включая Брежневскую, ходят в этих ворованных дубленках. Постникова как ветром сдуло, и он стал всего лишь заместителем начальника отдела в одном из управлений МВД.
В начале апреля того же года Надсон пригласил меня и сказал, что Кокушкин хочет, чтобы я дал согласие на назначение начальником Василеостровского РУВД и посоветовал согласиться. Я согласился. Предстояла, как у нас тогда называли, "работа на земле".
Часть III.
Работа на земле
Но остается горестная метка,
Так, на тропинке узенькой в лесу
Товарищем оттянутая ветка,
Бывает, вдруг ударит по лицу.
Васильевский остров.
Приняв дела у Михаила Александровича Тихомирова, который ушел на повышение начальником Управления вневедомственной охраны ГУВД, я начал знакомиться с коллективом. При Тихомирове еженедельно в кабинете проводились совещания со всем руководящим составом, на которых обсуждалась работа за прошедшую неделю, и ставились задачи на будущую. Я решил эту традицию продолжить.
У меня было два заместителя: Николай Яковлевич Сушко - по службе, и Николай Федорович Андрющенко - по оперативной работе. Кроме них на заседаниях всегда присутствовали все начальники отделов и отделений УВД, а также их заместители. На первом совещании при обсуждении довольно пустякового вопроса мои заместители сцепились, что называется, «перетягивая одеяло на себя" и, обвиняя службы, подчиненные товарищу, во всех смертных грехах. Я был вынужден объявить перерыв, и попросил всех выйти на перекур, кроме моих заместителей. Наедине я их спросил, почему они ссорятся, да еще при своих подчиненных? Они ответили, что так было всегда принято, и Тихомиров поддерживал "здоровую конкуренцию" между службами и считал, что они не должны помогать друг другу. Я заявил, что ничего "здорового" в этом нет, и впредь не потерплю никакого антагонизма, а, тем более споров между ними в присутствии подчиненных. Затем сказал: «Оперативники и наружная служба должны помогать друг другу, а не конфликтовать. Все мы делаем одно дело. У всех только одна задача - предупреждение, пресечение и раскрытие преступлений. А поэтому извольте сегодня в 19 часов явиться ко мне домой".
Вечером мы распили бутылку водки под приготовленную Галкой закуску и договорились, как будем работать. В дальнейшем Сушко строго соблюдал договоренности, а Андрющенко мне пришлось еще пару раз одернуть, пока он понял, что мне перечить - себе дороже.
Я сказал также, чтобы на следующий день собрали весь оперсостав, так как хочу лично познакомиться с каждым опером, как уголовного розыска, так и БХСС.
Оперативники оказались в основной своей массе опытными и грамотными ребятами. Особенно хорошее впечатление на меня произвели начальники УР Аркадий Филиповых и БХСС Леня Кудря. Затем я побывал во всех трех (37-м, 30-м и 16-м) территориальных отделениях и познакомился со всеми офицерами. К сожалению, здесь положение было хуже. Только начальник 37-го отделения Витя Карелин был опытным и хорошим руководителем. Остальные два начальника были явно слабоваты. Их заместители тоже, хотя и справлялись худо-бедно со своими обязанностями, но ни один из них на должность начальника не тянул, а значит, резерва на выдвижение не было. В следующие дни я вместе с Сушко объехал все опорные пункты и познакомился с участковыми инспекторами, побывал в медвытрезвителе и отделении ГАИ, начальники которых произвели на меня хорошее впечатление. Руководить Управлением мне было не трудно, так как у меня уже бы опыт работы с людьми, я знал оперативную работу, работу наружной службы, имел хорошую штабную подготовку, знал досконально все тонкости работы дежурных частей. Единственная линия работы, с которой я ранее не сталкивался, была паспортная служба. Но в Управлении была очень опытная начальница этого отделения, которая помогла мне быстро освоить и этот участок работы.
В первые же дни возникла проблема с вакансией на должность начальника отдела политико-воспитательной работы (ПВР). Ни один из заместителей начальников территориальных отделений на эту должность не подходил, да и в одном из отделений эта должность также была вакантна.
На нее мне в Управлении кадров ГУВД предложили направленного по комсомольской путевке с должности второго секретаря Тосненского горкома комсомола Игоря Сазонова. Я сразу понял, что это тот человек, который мне нужен, и попросил назначить его на более высокую должность начальника ОПВР РУВД. В дальнейшем Игорь, имея высшее техническое образование, окончил юрфак ЛГУ и дослужился до заместителя начальника РУВД. Ушел он в отставку в звании полковника. Мы часто созваниваемся, встречаемся и, как в те времена, я называю его комиссаром, а он меня командиром.
С первых же дней у меня установились хорошие отношения с первым секретарем райкома Партии Николаем Ивановичем Ермаковым и председателем райисполкома Алексеем Ивановичем Филоновым. Благодаря этому нам с комиссаром удалось решить проблему жилья для всех бездомных сотрудников, имеющих семьи и живших в общежитии. Мы "пробили" более 20 комнат в коммунальных квартирах и несколько квартир.
"Погорел" я в декабре 1975 года. Помянутый мною Андрющенко был очень самолюбивым человеком и болезненно воспринимал любой проявленный мною интерес к подчиненному ему уголовному розыску. В чем была причина, я понял слишком поздно, а до декабря, выезжая на наиболее серьезные преступления, всегда от него слышал, что лучше бы я этого не делал, а посылал его. Оказалось, что многие кражи и грабежи им просто укрывались от учета и регистрации. Я же, не зная этого, доверился блестящей характеристике, данной ему моим предшественником, и старался не вмешиваться тогда, когда это могло задеть его самолюбие.
В конце ноября я лег в больницу, перенес хирургическую операцию, и вышел на работу только в середине декабря, когда Андрющенко сам попал в больницу на обследование. У него были какие-то проблемы со слухом.
В первый же день после выхода на работу ко мне пришли все инспектора уголовного розыска во главе с начальником и его заместителем, которые заявили, что больше работать с Андрющенко не могут. Затем выложили мне на стол более пятидесяти заявлений о кражах и грабежах, которые не были зарегистрированы. Андрющенко приказывал операм, принимать их от потерпевших и, не регистрируя, класть в стол и ничего по ним не предпринимать. Это был абсолютный идиотизм, и я до сих пор не понимаю, на что он надеялся. Большинство краж было из квартир, а похищенные вещи застрахованы и когда-нибудь все равно пришлось бы возбуждать "глухари". Самым обидным было то, что, как оказалось впоследствии, большинство этих преступлений можно было раскрыть сразу, и мы установили совершивших их лиц в течении двух недель.
Я собрал весь руководящий состав и объявил, что ввожу двенадцатичасовой рабочий день без выходных для всего офицерского состава до тех пор, пока не будут раскрыты все не зарегистрированные преступления. Передал в распоряжение уголовного розыска половину участковых инспекторов, закрепив их за оперативниками, которым поручил работу по каждому конкретному преступление. Сам ознакомился с каждым заявлением и вместе с начальником УР Филиповых по каждому разработал план мероприятий. Приказал ежедневно вечером всем собираться у меня в кабинете и докладывать о ходе работы по каждому преступлению.
В результате нам удалось не только раскрыть большинство "глухарей", но и "сделать статистику". За год в сравнении с предыдущим было зарегистрировано на два преступления меньше. По итогам года я даже получил от Кокушкина денежную премию. Когда Андрющенко вышел на работу, я предложил ему написать рапорт о переводе на другую работу. Его назначили начальником одного из отделений УУР ГУВД.
Своим заместителем я хотел назначить сперва Филипповых, а потом начальника 37-го отделения Карелина, но в Управлении кадров обе кандидатуры отвергли. Первую без объяснения причины, а Карелина потому, что посчитали не своевременным оставить отделение без хорошего начальника. Предложили мне Геннадия Иосифовича Бороздина, и я согласился, о чем потом не жалел. Геннадий хорошо вписался в наш коллектив, и мы очень слаженно работали. Правда, ему, конечно, было очень тяжело вместе со мной разгребать Тихомировско-Андрющенское "наследие".
После декабря все поняли, что со мною можно говорить открыто и работать честно. Ко мне пришел мой начальник штаба Алик Добрыш и сказал такое, от чего другой на моем месте заработал бы инфаркт. Оказывается, мой предшественник, зная, что подходит срок получения полковничьего звания, потребовал в 1974 году от подчиненных любыми способами сократить количество зарегистрированных преступлений вдвое, хотя прекрасно знал, что реальную преступность можно сократить максимум на несколько преступлений. Он, безусловно, понимал, что для выполнения его команды придется укрыть значительную часть правонарушений. В результате за год по сравнению с предыдущим число зарегистрированных преступлений первого раздела (убийств, тяжких телесных повреждений, разбоев, грабежей, краж и т.д.) снизилось в два раза: с 200 до 100. Реально же на острове произошел явный скачок преступности, так как минимум 100 преступников не понесли наказания и, естественно, продолжали совершать преступления.
Выслушав Алика я понял, как серьезно в очередной раз "вляпался". Мои ненормальные для того времени нахимовские честность и порядочность не могли мне позволить разрешать подчиненным укрывать преступления. Даже, если бы я пошел и дальше по пути своего предшественника, когда-нибудь этот нарыв все равно бы прорвался, и это для меня и все-го коллектива Управления кончилось бы еще плачевнее.
Я сделал единственно правильный ход - пошел к первому секретарю райкома Ермакову и, рассказав все, что узнал, сказал, что работать так, как мой предшественник, мне не позволит совесть, а поэтому статистика в 1976 году будет значительно увеличиваться. Но при этом я гарантировал, что реальная преступность в районе снизится. Мне опять здорово повезло. Николай Иванович был убежденным, честным коммунистом и очень порядочным человеком, сразу уловившим все нюансы создавшейся ситуации. Он сказал: " Действуй. Я тебя во всем поддержу. Мы с тобой коммунисты, и нам надо думать не о своих шкурах, а об интересах василеостровцев ".
Обратиться к Кокушкину я не мог, так как хорошо его знал, да и не в моих было правилах оправдываться, ссылаясь на недостатки моих предшественников. Я этого никогда и ни на одной должности не делал.
Естественно, в первый же месяц года статистика подскочила почти вдвое. В то время начальником Управления уголовного розыска (УУР) ГУВД был Зигаленко. Начинал он, как и я, опером по детской преступности и был хорошим, хватким опером-сыскарем, поэтому скоро возглавил отделение УУР УВД по борьбе с преступностью несовершеннолетних. Вскоре его повысили, назначив заместителем Михайлова, а когда того назначили заместителем Соколова, Зигаленко стал начальником УУР.
Но после прихода Кокушкина у Зигаленко проявились несколько иные, очень нужные новому шефу способности - он великолепно умел заставлять все райуправления укрывать преступления. При этом, если Кокушкин, делал это прямо, например, в 1976 году он один на один прямым текстом говорил мне, что его "не интересует: грабят, воруют у тебя на территории или нет, но ты мне выдай статистику", то Зигаленко всегда, ханжествуя, призывал соблюдать законность, а на деле «выкручивал руки» начальникам РУВД, и чаще тем из них, кто по-настоящему боролся с преступностью. Поскольку «рост преступности» в том году наблюдался только у меня, он направил ко мне с проверкою бригаду УУР, в которую специально включил Карасева, так как знал, что в свое время я требовал его увольнения за пьянство.
Проверка была настолько тенденциозной, что ничего кроме удивления вызвать не могла. Придраться к любому начальнику РУВД ничего не стоило. Мой начальник штаба Алик Добрыш, например, однажды на досуге подсчитал, что, если я буду выполнять все приказы МВД и ГУВД, то должен буду работать по 28 часов в сутки без выходных и отпуска в течение всего года. Бороздин очень переживал, а я успокаивал, говоря, что все равно "все шишки повесят на меня", а его и его подчиненных не тронут. Шутя, говорил своим замам, что я человек "битый", и воспринимаю все спокойно, "как обостренье классовой борьбы" (по Высоцкому).
Выводы комиссии были просто абсурдны. В итоговой справке, например, говорилось, что я не занимаюсь уголовным розыском, поскольку за месяц наложил резолюции только на 5 УРД и встретился только с 2-мя агентами, состоящими на связи в уголовном розыске. Но в мои обязанности это и не входило, на мне замыкался только отдел БХСС и там все указанное я делал регулярно. А о том, что все «недостающие» контрольные встречи и просмотр УРД были проведены моим заместителем Г. И. Бороздиным, в справке указано не было.
Как я и обещал, все шишки достались мне одному, я получил выговор. Кстати, считаю самым большим своим достижением, что за все время работы на острове ни один из моих подчиненных не был наказан или отстранен от должности за грехи Тихомирова и Андрющенко. Сам же я прошел хорошую "школу выживания" у Шурика с Папой, и, пошучивая, говорил, что от тех меньше чем «неполное служебное» мне не доставалось. Так что Кокушкин явно мелочится.
В том же году был случай, когда Кокушкин мог «сожрать» меня с потрохами. На этот раз меня спас не больше не меньше, как сам председатель совета министров Он часто посещал свой родной город, и каждый раз приходил на навестить могилы родителей. Надо же было случиться, что их скромные захоронения были кем-то повреждены перед самым его приездом. Милиционер, несший службу на кладбище, обнаружил это только ночью и сразу организовал ремонт и восстановление порушенного. О происшествии было доложено в ГУВД, был извещен и сам Косыгин. Когда же председатель правительства приехал на кладбище, он увидел, что памятники восстановлены, и в присутствии второго секретаря обкома сказал Кокушкину, чтобы милиционеров, починивших памятники, поблагодарили, и запретил кого-либо наказывать за происшествие.
Обращение к выпускникам нахимовских училищ. К 65-летнему юбилею образования Нахимовского училища.
Для поиска однокашников попробуйте воспользоваться сервисами сайта
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
