Вскрикнув, он свалил с себя полузадохшегося противника и, ощупью найдя его руку, с силой сжал её в запястье. Послышался лёгкий эвон: перочинный нож упал на
.
Липкая, тёплая струя текла по телу, левая рука всё больше слабела, но Алёша не думал об этом. Он чувствовал, что победа на его стороне и противник его раздавлен.
— Будешь приставать к нахимовцам? Будешь? — жарким шёпотом твердил он.
— Да ни в жизнь! Ой, не дави! Пусти, дяденька,— чуть не в голос ревел его поверженный противник. Алёше стало смешно, что тот назвал его «дяденькой».
— Смотри же! Другой раз не дам пощады! А это тебе на память! — он размахнулся и наградил мальчишку звонкой оплеухой.— Беги теперь, да больше не попадайся.
Почуяв свободу, мальчик проворно отполз в сторону и мгновенно скрылся в темноте.
Подняв нож, Алёша повертел его и швырнул в кусты. Потом встал и, шатаясь, пошёл в училище. Почти до самой спальной он добрался, никем не замеченный, и надеялся, что ему удастся, вымывшись и почистившись, благополучно отрапортовать о своём возвращении дежурному офицеру, но тут вдруг он наткнулся на Ивана Капитоныча.
— Пантелеев! Батюшки мои! Откуда ты? Грязный весь... На улице драку затеял? А я считал тебя хорошим воспитанником. Эге! Да ты, никак, в крови? Давай скорее в лазарет! Ах ты, беда какая! Бурцев, доложи командиру взвода, чтоб в лазарет сейчас пришёл. Эка сколько крови-то... Идём, идём скорее!
«Вот и конец, — с горечью думал Алёша, пока доктор, ворча, обмывал и перевязывал ему плечо.— Выгонят! Теперь наверняка отчислят! Батя не простит».
Так называют некоторые маленькие нахимовцы начальника училища.
Выпускники Рижского Нахимовского Военно-морского училища, проживающие в Санкт-Петербурге, с давних пор имеют достойную традицию в День Рождения первого Начальника РНВМУ контр-адмирала К.А.Безпальчева собираться у его могилы на Серафимовском кладбище, чтобы почтить его память и высказать слова благодарности за отеческую заботу, с которой адмирал лелеял мальчишек суровой военной поры. Слева направо: Поль Юрий Александрович, вып. 1953 г., 1-е Балтийское ВВМУ, впоследствии ВВМУПП им. Ленинского Комсомола-1957 г., капитан 1 ранга; Дрюнин Евгений Александрович, вып. 1949 г., ВВМУПП-1953 г; Лойкканен Гарри Генрихович, вып. 1952 г., ВВМУПП-1956 г., контр-адмирал; Смирнов Дмитрий Семенович, вып. 1952 г., ВВМУПП-1956 г., капитан 1 ранга; Лавров Руслан Николаевич, вып. 1953 г., художник; Крылов Владимир Александрович, вып. 1953 г., ВВМУПП-1957 г., капитан 1 ранга; Храмченков Александр Семенович, капитан 2 ранга, вып. 1952г., ВВМУПП-1956г., капитан 3 ранга; Агронский Марк Дмитриевич, вып. 1952 г., БВВМУ-1956г., капитан 2 ранга; Балабинский Виктор Борисович, вып. 1953 г., ВВМУПП-1957г., капитан-лейтенант; Комлев Виталий Петрович, вып. 1951 г. ВВМУИО-1956 г., капитан 1 ранга; Логвинов Михаил Михайлович, вып. 1952 г., ЛЭТИ; Хризман Исаак Яковлевич, вып. 1951 г., ВВМУПП-1955 г., капитан 1 ранга; Лобанов Леонид Николаевич, вып. 1953 г., ВВМУПП-1957 г., контр-адмирал; Гулин Анатолий Иванович, вып. 1952 г., ЛИТМО-1961.
И словно в ответ на его мысли донёсся звонкий голос связного:
— Пантелеева к начальнику училища! Иван Капитоныч с искренним сочувствием посмотрел на воспитанника.
— Не робей,— проговорил он и неловко погладил мальчика по голове.— Наш-то справедливый! Ты только всё без утайки расскажи. Может и обойдётся для первого раза...— он не договорил, явно не веря в благополучный исход дела.
В кабинете начальника уже сидели командир роты и воспитатель. Они рассматривали смятую фуражку и окровавленную шинель с узким разрезом на плече.
— Товарищ капитан первого ранга! Воспитанник Пантелеев явился по вашему приказанию, — тихо доложил Алёша.
Он вспомнил, как впервые побывал в этой комнате. Теперь он, наверное, в последний раз здесь. Завтра он уже не будет нахимовцем.
Начальник училища внимательно глядел на него.
— Садись,— сказал он мягко.— Выпей воды... Теперь расскажи всё по порядку.
Алёша сбивчиво, но обстоятельно поведал обо всём приключившемся с ним. Когда он дошёл до того, как не захотел звать на помощь проходивших, начальник чуть приметно улыбнулся; когда же он рассказал, что побитый мальчишка назвал его дяденькой, улыбнулись все находившиеся в комнате.
Алёша кончил свой рассказ и опустил голову.
Наступила долгая, томительная пауза.
— Ваше мнение, Пётр Семёнович? — негромко спросил начальник у ротного.
— По-моему, — твёрдо сказал Евстигнеев, — очень плохо, когда воспитанники дерутся на улице, но если уж так случится, то совсем плохо, коли побьют нахимовца. Воспитанник должен привыкнуть драться до победы.
Лёгкая одобрительная улыбка скользнула по лицу Леонида Петровича. Он поднялся. Встали и остальные.
— Воспитанник Пантелеев,— произнёс начальник училища.— За то, что вы дали вовлечь себя в уличную драку, испортив вдобавок казённое обмундирование, вас должно сурово наказать. Но за то, что вы храбро дрались, не просили помощи и собственными силами добились победы, я освобождаю вас от наказания. Впредь старайтесь не связываться с драчунами. Обратившись к Евстигнееву, он спросил:
— Как его ранение?
— Доктор говорит, что недели через две заживёт.
— Отлично! Ходите, Пантелеев, аккуратно на перевязки. Пока что в волейбол играть не придётся. А теперь идите в роту, приведите себя в порядок и успокойтесь. Фуражку вам завтра дадут новую. До свидания.
— До свидания, товарищ капитан первого ранга.
Алёша лихо повернулся и, сдержанно чеканя шаг, пошёл к выходу. За дверью его ждал встревоженный старшина.
— Ну что, Алёша? — спросил он его, заглядывая в глаза.
— Ничего! Ни-че-го! — пропел мальчик и вдруг, в нарушение всех правил внутреннего распорядка, крепко поцеловал старшину в обветренную щёку, а потом вихрем помчался по коридору.
Внезапно он круто остановился: что-то вылетело из его кармана и упало на паркет. Он нагнулся и увидел конвертик с марками. За бурными событиями вечера он вовсе забыл о своём приобретении, но конвертик лежал здесь, целый и невредимый, со всеми заключёнными в нём
. Алёша бережно поднял его и совершенно счастливый пошёл в спальную.
Глава V. УРОК АРИФМЕТИКИУрок русского языка, происходивший в первый день пребывания Алёши Пантелеева в классе, был последним уроком, проведённым преподавателем Евгением Николаевичем Шевердяковым в нахимовском училище. Вернувшись домой, он слёг; у него обнаружилась пневмония. Спустя неделю стало известно, что врачи категорически запрещают ему жить в Риге и по выздоровлении он будет переведён в одно из расположенных на юге суворовских училищ.
Об уходе подполковника Шевердякова жалело всё нахимовское училище, но особенно — воспитанники шестьдесят второго класса. Они хотели проводить его на вокзал, но поезд отправлялся поздно, и командование проводов не разрешило. Тогда стали думать о подарке «на память».
— Цветы! — предложил Тилде.
— Вот скажет! — презрительно покосился на него Виноградов. — Что он женщина, что ли, чтобы цветы нюхать? Давайте сложимся да купим ему хороший портфель.
— А ты видел хоть раз у него портфель? — вмешался Омельченко. — Книги он в руках носит, он не любит портфеля...
— Верно! — зашумели мальчики.— Портфель гражданским нужен, а подполковнику зачем?
— Ну, тогда думайте сами,— обиженно проговорил Виноградов.
После долгих споров решили сфотографироваться всем классом и послать Евгению Николаевичу карточку. Офицер-воспитатель одобрил эту мысль.
Фотография получилась превосходная. Все воспитанники расписались на обороте — и карточку переслали Евгению Николаевичу.
43 класс после окончания 7 класса. Рига, июнь 1949 г.
Слева направо: 1 ряд: Соколов Виктор Александрович, Саенко Борис Ильич, Агронский Марк Дмитриевич, капитан-лейтенант Свирский Павел Мефодьевич, офицер-воспитатель, Гулин Анатолий Иванович, Семенов Евгений Павлович, Кузнецов Ефим Васильевич, Пашков Борис Иванович.
2 ряд: Иванов Георгий Васильевич, преподаватель географии; Левин Гирш Давыдович, преподаватель естествознания; Павловский Игорь Генрихович, преподаватель черчения; Касперсон Анна Матвеевна, преподаватель английского языка; майор Светлов Михаил Александрович, командир роты; Закожурникова Галина Ивановна, преподаватель русского языка и литературы; Пригорьевская Евгения Яковлевна, преподаватель истории; Никитина Зинаида Андреевна, преподаватель математики.
3 ряд: Иванов Эдуард Дмитриевич, Смирнов Дмитрий Семёнович, Орленко Валентин Григорьевич, Носенков Игорь Александрович, главный старшина Невзгляд Михаил Филиппович, старшина роты; Борисов Виктор Фёдорович, Стригин Юрий Александрович, Заико Роберт Абрамович, Забелло Евгений Иванович, Герасев Владимир Михайлович.
4 ряд: Герасимов Орлеан Константинович, Яковлев Виктор Павлович, Богочанов Павел Георгиевич, старшина 2 статьи Быкадоров Дий Агафонович, помощник офицера-воспитателя, Молочников Арон Абрамович, Промыслов Валентин Владимирович, Столяров Станислав Георгиевич, Гостомыслов Леонид Петрович, старший матрос Кононов Степан Николаевич, помощник офицера-воспитателя, Евдокимов Валентин Александрович."
От него пришёл ответ уже с дороги.
«Дорогие ребята! — писал он.— Вы несказанно обрадовали меня своим подарком. Я буду работать теперь в Киевском суворовском училище. Там тоже найду, вероятно, славных ребят, но пройдёт время, пока мы узнаем и полюбим друг друга. А с вами мы уже сдружились. Мне очень жаль расставаться с вами, однако я уверен, что со многими из вас я ещё встречусь. Если не встречусь лично, то каждый раз, как я услышу или прочту в газете о том, что кто-нибудь из вас с честью выполняет свой долг — сейчас это значит хорошо учиться, потом отлично служить и если нужно храбро сражаться,— это будет для меня радостной, волнующей встречей».
Письмо было длинное. Евгений Николаевич перебрал в нём почти всех воспитанников, каждому давал советы и наставления, ободрял и вдохновлял их. К общему удивлению, он не забыл и Пантелеева, хотя только однажды его видел. «Передайте привет новенькому, если он помнит меня»,— стояло в конце письма.
«Если помнит!» Ещё бы не помнить этого ласкового, чуткого человека с грустными глазами, о котором из уст в уста передавали невесть как дошедшую чудесную историю про то, как под Вязьмой он с горсточкой своих артиллеристов, выкатив пушки на открытую позицию, зажёг четыре немецких танка и уже раненый продолжал вести бой, прикрыв отход своей части.
Да, другого такого преподавателя не скоро сыщешь! Шестьдесят второй искренне грустил о нём. А тут еще начались нелады с преподавателем арифметики.
Пилипенко не удавалось найти общий язык с классом. Скорее всего это происходило от того, что он, хороший педагог для старших классов, впервые взялся преподавать в младшем. Не имея опыта общения с детьми этого возраста, будучи, к тому же, человеком сухим, он явно не умел установить «контакт» с юной аудиторией, не мог создать ту атмосферу доверия и уважения к наставнику, которая служит залогом успеха в занятиях.
На консультации в кабинете физики. Преподаватель физики и астрономии капитан Кравченко Дмитрий Григорьевич, нахимовцы Гладышев Сергей Васильевич, Гайдук Леонид Николаевич, Брагин Александр Иванович.
Вместо того чтобы разнообразить свои уроки, заинтересовывать маленьких слушателей и тем мобилизовать их склонное к рассеянности и быстрой утомляемости внимание, он всё основывал на формальной требовательности. Мальчикам эта требовательность вскоре стала казаться придирчивостью. Даже лучшие ученики — Тилде, Гефт или не очень способный, но обладавший большой усидчивостью Женя Зеркалов — не получали у него пятёрок. Зато двойки сыпались, как из рога изобилия.
Спорить с преподавателем, конечно, было нельзя,, но класс пожаловался Сергею Филимоновичу. Тот внимательно выслушал и обещал переговорить с Пилипенко, а в случае необходимости доложить и ротному командиру.
На следующий урок Пилипенко пришёл хмурый и всех вызываемых к доске язвительно именовал «юными Архимедами» или «будущими Лобачевскими». В этот раз он не поставил ни одной двойки, но при малейшей неточности долго и нудно «тянул душу».
— Вот-с, товарищи воспитанники, вам хотелось бы одни пятёрки получать, а сложить две простые дроби не умеете-с! Каждому лестно быть отличником учёбы, но для этого приведение к одному знаменателю нужно уметь делать даже во сне, а вы и наяву ошибаетесь.
Стоявший у доски воспитанник тоскливо озирался по сторонам, класс угрюмо безмолвствовал, и даже Иван Капитоныч, остававшийся иногда в классе во время урока, не раз оглушительно громко сморкался, что служило у него всегда признаком сильнейшего душевного расстройства.
То же повторилось и на следующем уроке, а потом снова в классном журнале запестрели двойки. Воспитанники нервничали, злились, между ними и преподавателем возникла молчаливая, глухая вражда.
Однажды Пилипенко вызвал Алёшу:
— Ну-ка, юный Невтон, решите задачку.
"Допрос с пристрастием". Второй слева – Дмитрий Григорьевич Кравченко; третий – Виктор Петрович Башняков.
Продиктовав задачу, он стал прохаживаться по классу, ероша усы. Алёша принялся за вычисления. В комнате царила полная тишина. Вдруг Алёша расслышал лёгкое постукивание. Сперва он не обратил на него внимания, но стук повторился в том же ритме, и Алёша понял, что это относится к нему. Стоя по-прежнему спиной к классу и продолжая писать на доске, он жадно ловил слухом чуть слышные удары, напоминавшие удары дятла в лесу.
Да это же азбука Морзе! Как он сразу не сообразил! Три коротких — это «с», один короткий значит «е», Два длинных — это «м». Семь! Что-то неблагополучно с семеркой!
Он взглянул на доску. Жирная семёрка была выведена им в виде ответа на первый вопрос задачи. Алёша бегло пробежал взглядом произведенные им вычисления. Так и есть. Он допустил ошибку. Спасибо товарищам! И хорошо, что Пилипенко не моряк и не знаком с азбукой Морзе.
Он стёр семёрку и, ещё раз проверив, вывел шестёрку.
Пилипенко остановился перед доской.
— Заметили свою ошибку-с? Так-так... А не можете ли вы докончить задачу в уме? Сколько получится в окончательном итоге?
Алёша положил мел и стал думать. В обычное время он без труда сделал бы в уме нужный подсчёт, но его охватило внезапное волнение, мысли спутались, и чем больше он старался успокоиться, тем меньше он был способен соображать.
Снова раздалось было постукивание, но в этот раз преподаватель был настороже и грозно сказал:
— Что там за стук? Прекратите немедленно! Так как же, Пантелеев?
Алёша, чувствуя, как у него холодеет всё внутри, тупо глядел на Пилипенко. Он уже не мог взять себя в руки. «Пускай двойка, — шевелилась мысль, — только бы скорее всё кончилось».
И вдруг за спиной преподавателя выросла фигура сидевшего на второй парте Тилде. Бесшумно поднявшись, он быстро вскинул правую руку вверх, а левую протянул горизонтально.
«Семафор», — мелькнула у Алёши догадка.
