Служба и совместная работа по испытанию новой техники свели меня с интересным человеком, минёром дивизиона тральщиков во вторую мировую войну Михаилом Лифшицем. Когда немцы блокировали магнитными минами кронштадтский рейд и ленинградский морской канал, оказалось, что бороться с магнитными минами на Балтике мы не можем. Просто нечем. Пришлось на ходу придумывать устройства для траления. Придумали. Мусорную баржу обмотали кабелем, получился большой плавающий электромагнит. Для включения боевого канала мины нужно было воздействовать на неё шумом. Тут и возникла самая большая проблема. На вооружении флота не было устройств для создания шумового поля. После недолгих поисков, на складах Кронштадта нашли два электрических отбойных молотка американского производства, но только два. Барж и кабеля было достаточно, а молотков только два. Выход из этой ситуации был найден в духе времени. На каждую из барж, во время траления, сажали матроса, единственной задачей которого было демонтировать отбойный молоток, после подрыва баржи, и перебраться с на дежурившую неподалеку шлюпку.
Примерно в июне 1945-го года Михаила Лившица, вместе с группой старшин и матросов, срочно самолётом привезли в . В последние дни войны, немцы основательно блокировали все подходные фарватеры комбинированными минными заграждениями, а Росток живёт в основном портом, и город задыхался. На очень высоком уровне, была поставлена задача, открыть порт для судоходства. Получив такое задание, с указанием найти на месте средства для его выполнения, Лифшиц мысленно попрощался с жизнью, или в лучшем случае со свободой. При тралении в Финском заливе с тральщиков выделялись отдельные команды, которые собирали на берегу буйки и элементы разорванных взрывами мин тралящих частей. Наши арсеналы были пусты, и работать приходилось с тем, что сохранилось. А тут совершенно незнакомый город, порт и неизвестно, что и где можно найти пригодное для траления. Буксиры и суда, пригодные для траления, нашли довольно быстро. Дело было за малым – найти материалы, из которых можно было бы своими силами изготовить тралы. Для поиска материалов Михаил разослал матросов своей команды по складам и предприятиям города. Вскоре ему доложили, что есть интересный склад. Прибыв на обнаруженный склад, Лифшиц был буквально поражён. Перед ним лежали штабеля соленоидов и их кабельные части, сотни комплектов различных типов тралов для катерных, рейдовых и морских тральщиков, в том числе и такие, в принципе действия которых ещё предстояло разбираться. Не сдержавшись, он высказал при матросах мысль, что только от вида наших складов после осмотра этого склада, Гитлер наложил бы на себя руки. Он не знал, что мы выиграем войну, используя в качестве оружия мусор.
Кто начальник?
Балтийск, середина шестидесятых годов. В ОВРе на одном из дивизионов, у командира дивизиона «поехала крыша». О причинах говорить не будем, причин могло быть много, но факт был налицо. Когда это стало сильно мешать службе, начальник штаба дивизиона доложил в штаб бригады, и группа медиков из гарнизонного госпиталя, вместе с врачами бригады, обследовали бедолагу, в результате чего появился приказ командира ВМБ об освобождении его от исполнения обязанностей на период болезни. Пока шла вся эта возня, дивизион был парализован. Комдив носил дивизионную печать с собой, и категорически отказывался ставить её на любые документы. Приехала скорая, забирать его, а комдив бегает с корабля на корабль, приговаривая: «а у кого печать, тот и начальник». Матросам его дивизиона вязать своего бывшего командира было неудобно, и пришлось для этого дела брать санитаров из другой части.
— А уж об этом мы позаботимся, — улыбнулся Глухов. — А вы в свою очередь постарайтесь убедить друга, что, строя корабли, он всю жизнь будет близок к флоту. Читали ? — Еще бы! Кто из нас не прочел с увлечением книгу старейшего русского кораблестроителя? Он был моряком, но на берегу провел большую часть своей долголетней жизни, которой может позавидовать каждый. — И о слышали? — Как же! Бубнов тоже был знаменитым строителем кораблей. На другой день Юра долго беседовал с Глуховым. Я призвал на помощь товарищей. И вечером, сидя у старого форта и глядя на мелкое, все в черных валунах море, мы расписывали самыми яркими красками Юре его будущее. — Корабли строить, — говорил Илико, — прекрасная вещь! — Ты подумай, — убеждал Фрол, — настроишь ты кораблей-красавцев, любо-дорого будет на них посмотреть! И мы с Никитой, с Игнатом и с Ростиславом будем плавать на твоих... ты подумай, на твоих кораблях! У тебя светлая голова, ты башковитый парень и настроишь ты их немало! — Да и сам поплаваешь вволю! — подхватил я. — А ты знаешь, Юра, — говорил Ростислав, — отец мой плавал всю жизнь. Но вот война кончилась, и ему приказали командовать разрушенным портом Далеким. Отцу это было совсем не по сердцу. Он никогда бы не променял каюту на корабле на береговой кабинет. Но приказ есть приказ — и отец покорился. Порт Далекий лежал весь в развалинах; все сожгли и взорвали гитлеровцы — я приезжал к отцу из Нахимовского, видел своими глазами. Кроме моряков, никого не было. А на другой год приехал — уже было много людей, они строили город. В этом году опять к отцу ездил — в Далеком уже есть театр и судоремонтный завод, в порту стоят корабли, и целые улицы новыми домами застроены. Отец мог бы теперь уйти из Далекого и командовать соединением катеров или крейсером, а не хочет, пока не достроит... Ты знаешь, Юра? Служить флоту можно и на фортах, и на береговых батареях, и на заводе, строя новые корабли... — А, пожалуй, вы, братцы, правы, — сказал Юра, повеселев. — Ведь я буду все же на флоте! Сегодня же пойду, скажу Глухову, что согласен.
— Иди, не раздумывай! Ура кораблестроителю! — заорал Фрол. Юра ушел, а мы долго сидели, глядя на море. Совсем стемнело. Море глухо плескалось у подножия старого форта. — Ленинград белофинны отсюда обстреливали? — спросил Фрол. — Да, мы находимся как раз за старой границей, — сказал Ростислав. — Гады какие! Это они, может, и трамвай тот разгрохали! (Фрол не мог забыть разбитый трамвай, стоявший в музее; в этом трамвае погибли все пассажиры.) А как ты думаешь, Кит, когда судили военных преступников, в зал суда принесли тот обломок трамвая и дневник той девочки, у которой вся семья умерла от голода? Ведь вот что я думаю. Сейчас эта девочка училась бы в институте, как Стэлла, и стала бы инженером, врачом или агрономом. Нет, я бы им не простил! Мне думается, — продолжал он, — надо написать книгу, в которой все описать: и про трамвай, и про девочку, и про голод, и про все остальное. И перевести эту книгу на все языки и разослать всем народам. А в конце книги поместить фотографии военных преступников, висящих на виселицах, и чтобы надпись была: «Так случится со всеми, кто осмелится снова стрелять по нашим городам или морить людей голодом». В темноте запахло водорослями и мокрым песком. Далеко за мысом небо вдруг осветилось. — Пожар? — спросил Фрол. Ростислав отозвался: — Нет. Огни Ленинграда. Горн в потемневшем лесу звал нас на поверку.
* * *
Строевую подготовку закончили, вернулись в училище. Проводили Юру: его, как отличника, быстро приняли на кораблестроительный факультет. Мы подарили ему множество, по нашему мнению, необходимых вещей: записные книжки, бумажник, портсигар, все книги о кораблестроении и кораблестроителях, которые только нашли в магазине «Военная книга» на Невском. Прощание было душевным и дружеским. Юра обещал часто нас навещать. В нашем училище одним нахимовцем стало меньше.
Глава пятая. ПЕРВОЕ ПЛАВАНИЕ
— Мы идем в плавание! — придя домой, объявил я отцу. — До начала занятий? Тебе повезло. И далеко идете? — В Таллин, в Либаву... Увидим всю Балтику. — Ну, положим, не всю. А на чем пойдешь? — На канлодке. — Покачает! — На крейсере я не укачивался. — На канонерской лодке в шторм сильно потряхивает. Что ж? Привыкай, моряк, привыкай, — похлопал отец меня по плечу. — Смотри, приглядывайся получше. Тебе по этому пути придется водить корабли... Ну, а меня тоже можешь поздравить. Завтра еду на Черное море. — На катера? — Угадал.
(после 31 декабря 1922 г. - "Красное Знамя", с 7 апреля 1956 года - учебная канонерская лодка, после 6 апреля 1959 г. - "ПКЗ-152".
— В свое соединение? — Да. Командиром. Не окончи я академии, ни за что бы не получил соединения. Время шагает вперед и опережает нас, грешных. Техника — новая, вооружение — новое, тактика — новая... Ну, что же, Кит? Будем собирать чемоданы? — Вот вы и оба уходите от меня, — с грустью сказала мама. — Зато будешь получать письма и с Черного моря и с Балтики, — утешил отец. — Письма... Ой, чуть было не забыла! — Она протянула мне пачку конвертов. — У тебя огромная корреспонденция, Кит! — заметил отец. — Нахимовское товарищество! — Молодцы! Дружба — великая вещь! Забравшись на диван, я стал читать письма. Забегалов писал из своего училища: «Я получил первое содержание. Ты представляешь, как приятно купить на свои деньги матери теплый пуховый платок, а братишкам — по паре ботинок! У нас в Решме — зимы холодные, осенью — слякоть. И я смогу каждый месяц посылать матери ! Мы с Бунчиковым часто вас вспоминаем. Привет Фролу, Юре, Илюше...»
Другое письмо было от Антонины. Она писала: «Скоро в институте начнутся занятия. Получила открытку от Хэльми. Если будешь в Таллине, зайди, она будет рада. У тебя есть ее адрес?.. Скажи ей, что мы со Стэллой часто ее вспоминаем. Дед здоров. Книга получается замечательной. Отец сообщает, что у него в личной жизни какие-то перемены. Я немного догадываюсь, но не хочется верить. Тяжело сознавать, что мамино место займет другая. А может быть, я ошибаюсь...» Нет, ты не ошибаешься, Антонина! Я спросил отца: — Как ты думаешь, Серго женится на Клавдии Дмитриевне? Отец обернулся: — А тебе, собственно говоря, какое до этого дело? Мама, накрывавшая на стол, оказала: — Для Антонины это, конечно, трагедия. — Ну, она не ребенок, — возразил отец матери. — Сколько ей лет? Восемнадцать? Она совсем взрослая. А потом злые мачехи бывают только в .
— Мне думается, Серго не найдет с этой женщиной счастья. — Ему виднее. По правде сказать, я тоже от нее не в восторге. Но не отговаривать же его! Он ее любит, по-видимому. Пришел Серго и принес с собой вина и шампанского. Он получил назначение — командиром соединения на Черноморский флот. Он сообщил, что женится на Клавдии Дмитриевне и она едет с ним в Севастополь. Пришел и Русьев — его назначили в соединение к отцу командиром дивизиона. Поздно вечером я написал Антонине: «Твой отец завтра женится. Мне эта женщина вовсе не нравится. Мама говорит, что она не принесет твоему отцу счастья. Тебе, я думаю, не страшна никакая мачеха. Ты — самостоятельный человек. И у тебя есть я, правда? И я тебя никому в обиду не дам. Я завтра ухожу в плавание. Твой портрет стоит передо мной, и я говорю ему: «Спокойной ночи, родная! Как я хочу, чтобы ты была счастлива!» — К тебе можно, Никита? Ко мне вошла мама. — Обещай мне беречь себя. — Обещаю. — Обещай мне писать. — Обещаю. — По письму из каждого порта? — По письму из каждого порта. — Желаю тебе счастливого плавания! И она крепко поцеловала меня.
* * *
И вот, ранним утром, когда Нева вся искрилась и в воздухе скользили паутинки, я поднялся на борт канонерской лодки «Десна». Многим из новичков было не по себе; форму они морскую надели, но моряками не стали: их все же тянуло на берег, где под ногами ощущаешь твердый гранит. — Бодритесь, бодритесь, — повторял наставительно Фрол. — Не то еще будет! — добавлял он с ехидцей. И бедняги трепетно озирались: «А что еще будет?» — Не кажется ли вам, Рындин, что надо отвлечь их от мысли о качке? — спросил слышавший назидания Фрола Глухов. — Показать им корабль, рассказать о Кронштадте, фортах, об истории Балтики. Займитесь-ка вместе с Булатовым, он в истории, по-моему, очень силен. Так мы их постепенно и к морю приучим, и к корабельным порядкам. Никто ведь на корабле не родился. Я сам, например, до флота в Вятке на маслобойке работал. Увидел море, когда призвали во флот, в Севастополь. Влюбился в него... Уже в лагере я заметил, что Глухов к каждому пытливо приглядывается. Отец говорил мне (он знал Глухова по Черному морю), что Глухов обладает даром удивительно быстро распознавать мысли и настроения подчиненных, умеет заглянуть каждом в душу и в сердце... — Обживутся, — кивнул Глухов на новичков. — Да, вот еще что, нахимовцы, — обратился он ко мне, к Фролу, к Игнату. — Позаботьтесь, чтобы все жили дружно. Ссора на корабле — явление абсолютно недопустимое. — Ссор не будет, — обещал твердо Фрол. — В первом плавании, — продолжал Глухов, — мы увидим, кто искренне идет к флоту, а кто пошел в училище лишь потому, что не устроился в другой вуз, — окажутся и такие. Но и среди них мы найдем будущих моряков. Мы должны стремиться, чтобы плавание расширило кругозор новичков. Я думаю, вместе-то справимся?
— Справимся, — снова пообещал уверенно Фрол. Отрывисто прозвонил машинный телеграф; под ногами тихо застучала .
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
22 февраля, в канун Дня Защитника Отечества, нахимовцы 8 класса, под руководством педагога – организатора И.В.Илюшиной посетили детский сад № 33, чтобы поздравить младших ребят с праздником. Воспитанники училища подготовили интересную музыкальную и игровую программу, показали мультфильм про крейсер «Аврора», рассказали о своей учебе.
В свою очередь, руководство детского сада, родители, ребята поздравили и поблагодарили нахимовцев за активную помощь в проведении праздника, выразили огромное желание в дальнейшем сотрудничать.
На концерте, посвященному Дню защитника Отечества
Нахимовцы 7 класса, педагог-организатор А.В.Сивков и воспитатели 3 курса А.С.Захаров, Н.И.Савченко, 22 февраля посетили праздничный концерт, который проходил в Главном штабе ВМФ РФ, в здании Адмиралтейства.
Нахимовцы познакомились с творчеством Адмиралтейского оркестра Ленинградской Военно-морской базы и другими творческими коллективами и исполнителями.
Вручение старшинских погон старшинам классов
На общем построении училища при подъеме Андреевского флага нахимовцам 5 класса 1 учебного курса Афанасьеву Андрею, Горбун Владиславу, Зеневичу Дмитрию и Ревзус Семену торжественно были вручены погоны вице-старшины 2-й статьи.
Погоны вручал заместитель начальника училища по воспитательной работе В.В.Пятницын.
В День защитника Отечества
В 5-х классах, начальник 1 учебного курса И.Б.Кряжев, педагог-организатор Н.А.Кузьменко, прошел урок мужества «На службе Отечеству» , на который был приглашен участник Великой Отечественной войны полковник в отставке Б.П.Спирин.
В ходе общения ребята узнали много интересных жизненных ситуаций из биографии Бориса Петровича, о его заслугах и наградах, суровых военных буднях в годы Великой Отечественной войны.
Следующим этапом проведения праздничных мероприятий стал конкурс «А, ну-ка, парни!», в котором приняли участие команды всех классов. Программа конкурса состояла из туров, где участникам предстояло продемонстрировать навыки и умения физической и строевой подготовки, литературно-музыкальное творчество.
А также проявить свое мастерство и знания в поварском искусстве и хозяйственно-бытовых вопросах.
В завершении конкурса команды были награждены грамотами.
Также нахимовцы возложили цветы к памятнику «Стерегущий».
Почтили память погибшим морякам минутой молчания.
Возложение цветов к памятнику-музею подводной лодки С-189.
В День защитника Отечества нахимовцы возложили цветы к памятнику-музею подводной лодки С-189.
Сегодня это единственный сохранившийся раритет от знаменитого 613-го проекта. До 1988 года на ней прошли школу подводного плавания тысячи матросов, старшин и офицеров. В 1990-м лодка была выведена из состава флота и вскоре затонула в порту Кронштадта. В конце 2005 года при благотворительной помощи бывшего военного моряка Андрея Анатольевича Артюшина субмарину подняли и поставили в док на Канонерский завод. Более двух лет ушло на восстановление внутреннего оборудования. В августе 2007 года подлодка была установлена на набережной лейтенанта Шмидта, началась работа по созданию на её борту музея. Подводная лодка является памятником.
Экскурсия на военный испытательный полигон «Ржевка»
24 февраля нахимовцы 11 класса, начальник 7 учебного курса В.Б.Кырлиг, под руководством воспитателя Е.А.Жидковой побывали на военном испытательном полигоне «Ржевка». Нахимовцы узнали, что у полигона очень богатая история, он начал функционировать в 1879 году и являлся самым знаменитым артиллерийским полигоном, как в Российской империи, так и в СССР.
Ребятам представилась возможность своими глазами увидеть артиллерийские орудия, из которых производился обстрел Пулковских высот в годы Великой Отечественной войны, автомат «Абакан», стреляющий нож разведчика и познакомиться с видами бронежилетов.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Это было обычное послевоенное . Тралили придонными тралами один из множества участков, где раньше были минные заграждения. Траление производилось парами тральщиков, нужно было сделать эту работу до наступления штормового периода. На грунте скопилось много всякого мусора, и из-за этого нагрузка на тралчасти иногда превышала расчётную величину. В этом случае рвалась так называемая разрывная стропка и не повреждалась тралящая часть, а тралящая пара выходила из строя кораблей до момента, пока не налаживала трал. В один из таких моментов между командиром дивизиона и командиром тралящей пары происходит в эфире следующий радиообмен. Комдив: «Почему вышли из строя?» Командир: «Разорвалась разрывная стропка». Комдив: «Выбросьте разрывную стропку, работайте без неё» Командир: «Д-3 (минёр дивизиона) не разрешает работать без разрывной стропки». Комдив: «Эту стропку суньте Сеньке в жопку». Об этом не нормативном радиообмене я вспомнил и рассказал в кают-компании тральщика, который мы, в составе госкомиссии, принимали от промышленности. Дело было после очередного выхода в море и в кают-компании, после ужина, происходил разбор «достигнутых недостатков». Рассказал я это и вижу, что сдатчик трального оружия от завода смеется, и тут до меня дошло, что его зовут Семён.
Жид.
У соседей, в дивизионе противолодочных кораблей, разгорелся скандал. Один офицер обозвал другого жидом. Обиженный офицер решил рассчитаться с обидчиком через партийную организацию и написал в неё заявление. На берегу, в рабочей комнате при штабе, идёт разбирательство персонального дела. Обидчик спокойно слушает выступающих коммунистов, есть осуждающие его, есть недоумевающие, но настрой всему сборищу придаёт замполит. Осудить, заклеймить, и далее в том же духе. Перед принятием решения замполит предлагает обидчику извиниться перед обиженным офицером, дабы смягчить степень укоризны. Офицер встаёт и просит секретчика принести его личное дело. Далеко ходить не надо, секретная часть рядом, и через минуту оно на столе у председателя. «А теперь, товарищ заместитель командира по политической части, посмотрите, пожалуйста, мою национальность по личному делу» Замполит смотрит и читает «еврей!». Обидчик «Да, я еврей и как видите, этого не скрываю, а он жид, и почему я так сказал, он хорошо знает!». Персональное дело сняли с рассмотрения, но осталось неизвестно, за что один еврей может обозвать другого .
Мы занимались строевой подготовкой и инженерной; копали — для себя, пулеметчика, наблюдателя. На стрельбище всегда выставляли дозорных. Однажды Платон Лузгин чуть не подставил свою буйную голову вместо мишени. Хорошо, заметили вовремя — и Платон отделался только испугом. На одной из вечерних поверок командир роты объявил, что назначает Фрола старшиной роты. — На время лагерного сбора, — пояснил Костромской. — В училище старшиной роты по положению будет курсант старшего курса. — Разрешите обратиться, — сказал Фрол, смущенно выслушав Костромского. — Я слушаю вас, Живцов. — Вы, очевидно, не в курсе дела, товарищ капитан-лейтенант. Это я был инициатором отказа от стрижки. — Знаю. — Костромскому, очевидно, понравилось откровенное признание Фрола. — Ну, что ж? Я надеюсь, вы осознали вашу ошибку и будете строгим и требовательным к другим и не менее требовательным и строгим к себе, не так ли, Живцов? Фрол решил оправдать доверие. Он нас «гонял» по утрам до седьмого пота, подтягивал роту, не давая спуску ни нахимовцам, ни «гражданским», не разрешая засиживаться, когда пора было спать, и следя за тем, чтобы все были на месте. И все же произошел неприятный казус: три новичка — Бубенцов, Кузин и Волков — удрали по в лес и пропадали до самого ужина. Они даже не понимали, что совершили.
На них наложили взыскание. Но этим дело не кончилось. На комсомольском собрании провинившиеся позеленели от страха, когда Фрол решительно и жестко потребовал: — Исключить! Многие были с Фролом согласны. Но за новичков вступился Серегин. Он напомнил, что недавно Фрол сам убегал в лес от стрижки. — Живцова не исключили? А он старослужащий. Товарищи пришли из десятилетки и устав знают плохо. Они обязаны изучить его в лагере. Товарищи совершили тяжелый проступок, — продолжал Митя, — но было время, когда и Живцов не знал флотских порядков. Его обучали старшие моряки. Так почему же ты не поможешь, Живцов, своим новым товарищам? И кто, как не комсомол, должен воспитывать новичков, поскорее приблизить их к флоту? — Серегин правильно говорит, — послышались голоса. Пылаев оказал, что позорное бегство от стрижки не делает чести нахимовцам и Живцову следует крепко подумать о том, что он был предводителем нарушителей дисциплины. К Пылаеву присоединился и Зубов. Он поставил знак равенства между проступком нахимовцев и необдуманной выходкой новичков. — Комсомол, — сказал он, — должен воспитывать новичков — это ясно. Но старослужащие комсомольцы должны быть примером для остальных. А этого нельзя оказать о Живцове. Хорош пример новичкам! Я тоже выступил: — Серегин, Пылаев и Зубов правы: мы, нахимовцы, недавно совершили безобразный поступок. Никто из нас не может отговориться тем, что не знает устава. Нам по восемнадцать лет, но мы вели себя, как двенадцатилетние мальчишки. Начальник курса мог нас списать из училища. Предлагаю Волкову, Бубенцову и Кузину поставить на вид, тем более, что они уже получили взыскание. И постараемся, чтобы они с нашей помощью стали как можно скорее настоящими моряками! Меня поддержали Юра, Игнат, не участвовавшие в нашем побеге, и Ростислав, признавший, что он поступил необдуманно, глупо. Командир роты сказал, что он считает дисциплинарное взыскание для первого раза достаточным. Глухов добавил:
— Мне кажется, товарищи после сегодняшнего разговора . Самоотлучники облегченно вздохнули. — Ты что же? — спросил меня после собрания Фрол. — Против товарища пошел? — Ты был нынче неправ, Фрол. — Неправ, неправ! Тоже мне борец за правду нашелся! Фрол серчал и со мной не разговаривал. Я огорчался не очень. Я был уверен в своей правоте. Через несколько дней Фрол свой «обет молчания» нарушил. — Кит, а ведь завтра у нас в Нахимовском — большой сбор... — Да. Парад. Начальник поздравит с началом учебного года... — Давай пошлем поздравление от первых нахимовцев! Его прочтут перед строем! — Телеграмму? — Молнию. Собирай скорей наших! Мы разыскали Илюшу и Юру. Они горячо одобрили нашу идею. Достали бумаги, я сел за столик. Каждый стал подсказывать то, что хотел передать нашим бывшим воспитателям и младшим товарищам. — Ты только казенных слов не пиши, — говорил Илико. — Пиши от самого сердца. Переписывали несколько раз. Наконец, признали достойной отправки.
Фрол выпросил у мичмана велосипед, торжественно обещав Боткину, что поедет весьма осторожно и вернет машину в полной сохранности. Он уехал на почту. «Интересно знать, — думалось мне, — кто завтра сядет за нашу парту?.. Кто спит на наших койках, сидит на наших местах за столом?.. И вспоминают ли нас в Нахимовском?»
* * *
Из-за настольной лампы с зеленым абажуром смотрели на меня серые глаза, доброжелательно, по-отечески. Меня избрали секретарем комсомольской организации класса. Легко ли было мне согласиться? «Справишься!» — убеждали товарищи. И вот теперь я услышал от Глухова: «Я убежден, что вы справитесь». — А за то, что раздумывали, — сказал он, — хвалю. Знавал я таких, что тотчас же соглашались, а потом, почитая себя чем-то вроде начальства, начинали командовать, хотя вряд ли имели на это моральное право. Ну, что ж, молодости свойственно ошибаться. На то мы, старшие, и существуем, чтобы выправлять ваши ошибки. Он раскурил трубку. — Старшина — ваш друг? — Еще с Черноморского флота. — Это облегчает задачу. Комсомольская организация класса должна помогать старшине бороться за дисциплину, за успеваемость, за сохранение боевых традиций училища. — Живцов самолюбив, горд и вспыльчив, — напомнил я. — Да, и пока он показал себя не с лучшей стороны, — сказал Глухов. — Но, я думаю, он образумится. А вы поддерживайте авторитет старшины со всем тактом, на какой вы способны, и предостерегайте Живцова от необдуманных поступков. Знаю, что это нелегко при живцовском характере. Но класс его, кажется, любит... — Да, класс знает о его военных заслугах.
— Задача — помогать нам воспитывать класс. Присматривайтесь получше к тем, кто видит впереди не только внешний блеск и не только красивую форму. Служба флотская тяжела, но приносит огромное удовлетворение. По себе знаю... Он улыбнулся такой хорошей улыбкой, что мне стало ясно: передо мной человек, который будет моим руководителем и старшим другом. — Мне думается, что Булатов, Крамской, Поприкашвили всегда вас поддержат и помогут справиться с разболтанными людьми, вроде Лузгина. Обратите внимание на таких «нефлотских» людей, как скажем, Серегин или Бубенцов: они могли пойти в электротехнический, политехнический, экономический институт. А вот пошли к нам, где труднее, — пошли потому, что любят свой флот. Похвально это? Да. Мы должны им помочь поскорее освоиться с флотским порядком, стараться, чтобы они почувствовали себя на одной ноге с вами, флотскими. — Живцов говорит, что им не хватает флотского воспитания. — Опять Живцов! Для вас, я вижу, он авторитет, да? — улыбнулся Глухов. — А что, по-вашему, флотское воспитание? Нас партия учит любить свою Родину, с радостью отдать за нее жизнь. Партия воспитала героев «молодой гвардии», героев солдат, офицеров; она воспитала матросов, которым поставлен под Севастополем памятник с матросской же эпитафией: Бессмертны воины, погибшие в сраженьях Вот здесь, у севастопольских высот. Их имена Отчизна вознесет, Их подвиги запомнят поколенья... ...Партия воспитала матросов с эсминца «Ловкий», которым командовал ваш командир роты. Не щадя своей жизни, они боролись за спасение погибавшего корабля. Котельному машинисту Пылаеву, раненному в руку и в голову, предложили покинуть эсминец. Он ответил: «Я строил этот корабль и не сойду с него. Добуксируют — будем жить, а нет — погибну с кораблем вместе». И пошел в котельное отделение, к помпе, откачивать воду, — Наш Пылаев? — Да, наш. Вот это и есть, Рындин, «флотское воспитание».
Глухов разжег потухшую трубку. — Я не обещаю, что вам будет легко. Только недалекий человек может вообразить, видя перед собой в строю или в классе три десятка людей, одетых в одинаковые форменки, что и мыслят они одинаково и стричь можно их под одну гребенку. У каждого есть семья, есть свои интересы за стенами училища, свои горести и заботы, которые могут влиять на дисциплинированность и успеваемость. Плох тот руководитель, кто не старается заглянуть в душу и сердце каждому из своих подчиненных, узнать, что творится в его душе и почему неровно колотится его сердце. И не административное воздействие помогает воспитателю, а чаще всего его собственный такт и чуткость... — Вы — будущий офицер, всю жизнь будете отвечать за доверенных вам людей, — продолжал Глухов. — Поэтому твердо запомните: воспитывая других, вы должны быть для них примером. Малейшая оплошность с вашей стороны может подорвать к вам доверие. Вы не забыли этой нелепой истории со стрижкой? Нет, я не забыл ее! — Если вам будет трудно, почувствуете, что вам нужна помощь, идите прямо ко мне. Мне не хотелось уходить от этого человека, который по-отечески обещал мне помочь. Но ведь я у него не один: целый курс, сотни людей... — Разрешите быть свободным? Глухов поднялся из-за стола и протянул мне руку.
* * *
Врачи, проводившие в лагере , категорически заявили, что Юра не годен к строевой службе. Это было для Юры жестоким ударом. Его заветной мечтой было стать офицером флота. Заболевание началось давно, определили врачи, очевидно, еще в Севастополе, когда он ходил в ночные разведки. Однажды воздушной волной его сбило с ног, бросило на острые камни. С болезнью сердца на корабле служить не рекомендуется. Юре придется расстаться с флотом. Нет, жизнь не так проста и легка, как это кажется в восемнадцать лет! Почему врачи не могли сказать: «Вы хотите стать моряком? Что ж, отлично! У вас шалит сердце? В вашем возрасте это недопустимо. А вот мы вами, юный моряк, займемся, отремонтируем на совесть — и гуляйте себе по морям!» Не могли сказать... Как помочь товарищу? Чем? Словами утешения? Чепуха! Если бы мне сказали: «Ты не можешь быть моряком», разве я бы стал слушать чьи-либо утешения? Я бы был безутешен. Что я Юре скажу? Что он может выбрать гражданскую специальность? Ничего не придумав, я пошел к Глухову. Волнуясь, я рассказал ему, в каком отчаянии Юра. — Я хорошо понимаю и вас и его, — сказал Глухов. — Он имеет призвание к флотской службе, хочет быть моряком, и ему тяжело расставаться с флотом. Тем более, что он блестяще окончил Нахимовское. Вы знаете, — продолжал Глухов, — я кое-что придумал. Попросите Девяткина зайти ко мне завтра утром. — Значит, есть выход, товарищ капитан второго ранга? — воскликнул я радостно. — Да. Мой совет ему — поступить на кораблестроительный факультет. — А примут?
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
