Видеодневник инноваций
Подлодки Корабли Карта присутствия ВМФ Рейтинг ВМФ России и США Военная ипотека условия
Баннер
Новый учебно-тренировочный самолет

Новый учебно-тренировочный самолет, похожий на Як-3

Поиск на сайте

Вскормлённые с копья - Сообщения за март 2014 года

На румбе - океан. Р.В.Рыжиков. СПб, 2004. Часть 18.



Зная, вернее, представляя, конфигурацию ограждения рубки американских атомных субмарин, можно, конечно, предположить, что нанесен он передней острой частью этого ограждения и расположенным по его правому борту правым пером носовых горизонтальных рулей. Казалось бы, такое предположение вполне подтверждает полученные разведкой сведения о появлении в Йокосуке «Суордфиш» со смятым ограждением рубки. Да и место, где покоились останки нашей лодки (Ш=44' Сев. шир., Д= 180'), находится как раз в точке ее поворота на новый курс. Тут-то и могла произойти трагедия: «американец» не уловил своей хваленой гидроакустикой поворот и изменение глубины нашего ракетоносца и в полном смысле слова «наехал» на него.
Так-то оно так, но... Опять это проклятое «но»! На тех же хэлибатовских кинокадрах видно кое-что, что может опрокинуть и эту, вроде бы, стройную версию. Дело в том, что, во-первых, неподалеку от корпуса лодки на дне видны останки человека, одетого в кожаный реглан и морские сапоги. Такие регланы, не положенные по нормам снабжения, но правдами-неправдами «добываемые» командирами подводных лодок, имелись именно и только у них. Уходил в океан точно в таком же реглане и Владимир Иванович Кобзарь — командир «К-129». Во-вторых, как пишет в той же статье Р.Голосов: «один из моих сослуживцев — офицер ВМФ — однажды получил от своего шефа задание подготовить ответ на поступившее в Главный штаб письмо из МИД СССР В письме сообщалось, что в одно из консульств СССР в США (кажется, в Бостоне) обратился офицер ВМС США и заявил, что в 1968 году он был вахтенным офицером корабля (кажется, эсминца), который при плавании в Тихом океане столкнулся с подводной лодкой. ПЛ, предположительно советская, затонула. Чувство вины, с которым он жил прошедшие шесть лет, побудило офицера сделать это заявление. Предположительно, похожая информация в то время была опубликована в одной из бостонских газет. В письме МИД просил Главный штаб ВМФ дать заключение по этим фактам». Вот вам и столкновение с подводной лодкой в подводном положении! К сожалению, «стеснительные» американцы не сообщают, был ли отдраен верхний рубочный люк в поднятой ими трети нашей лодки. Усиленно открещиваются они и от самой возможности столкновения «их» кораблей с «К-129». Не знаем мы и о том, в какое время суток произошло несчастье. Ведь зная время столкновения, можно было бы с достаточной достоверностью предположить, в каком положении в этот момент была наша лодка: если ночью, то под РДП или в крейсерском, то есть над водой; если днем, то под водой. Какая погода была тогда? Нет ответа на эти вопросы. Не ответили на них и комиссия ВМФ под председательством уже упоминавшегося адмирала флота В.Касатонова и правительственная комиссия под руководством заместителя председателя Совмина СССР Л.Смирнова.




Трехгрошовая опера - YouTube

И та и другая воюющие стороны действовали по принципу, изложенному в известной песенке героя Бертольда Брехта в его «Трехгрошовой опере»: «Все будет шито-крыто, все по закону! Не посвященный в дело не поймет!» Помните? Вот так мы и жили в то время. Но а сейчас-то что мешает открыть карты? Холодная-то война вроде бы закончилась. Проиграли ее наши политики. Не военные, а именно политики проиграли эту холодную, но далеко не безжертвенную войну. И это, конечно же, огорчительно.


ОБЫЧНАЯ АВТОНОМКА ИЛИ ХОЛОДНАЯ ВОЙНА БЕЗ КАВЫЧЕК

«Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!»


Ну, вот и все. Я облегченно вздыхаю. Можно, наконец, расслабиться и даже сходить домой. Впереди два дня совершенно законного отдыха. Вообще-то, по приказу Главкома, перед выходом на боевую службу положено трое суток, но сутки мы «съели», устраняя замечания штабов дивизии и эскадры. И то хлеб ...
На пороге каюты - замполит Коля Соколюк. -«Как отдыхать будем, командир?» - «Активно!» - Улыбаюсь ему в ответ. «Зам» предлагает утвердить составленный им план этого отдыха.




Неожиданно и как-то даже стеснительно звонит телефон. В трубке — голос комдива. Одессит и, как положено всякому одесситу, балагур, весельчак, поэт, художник, кандидат военно-морских наук, контр-адмирал Виктор Ананьевич Дыгало, на этот раз произносит довольно сухо: —«Завтра — рабочий день. Летят «гости» — комиссия штаба флота. Готовься. Будут проверять твою готовность к выходу. Будь здоров, отдыхай до утра!».
Вешаю трубку и по выражению лица замполита вижу, что ему уже все понятно. «Накрылся» отдых? «Точно, готовься к проверке штабом и политуправлением флота. Готовь бумажки. Дернут и тебя. Наверняка будет кто-нибудь из политуправления. Иди, зови старпома!» А вот и старпом Василий Васильевич Кравцов. Здоровяк, веселый, красивый парень. Умница, хороший, грамотный помощник. Сообщаю ему «радостную» новость. Ни один мускул на его лице не дергается, только рано начинающая лысеть макушка медленно краснеет, и по глазам вижу — злится, досадует. Однако вида не подает. Знаю, что мысленно он уже прикидывает, во что одеть команду, кого поставить на вахту и какие из многочисленных журналов (вахтенный, журнал боевой подготовки, планы занятий и учений и т. п.) еще и еще раз нужно проверить.
Знаем мы повадки офицеров штаба флота. Знаем даже то, на что они обращают внимание при проверке документации, какие формулировки любят.
Дело в том, что разные проверяющие инстанции зачастую по-разному подходят к записям в журналы. Одно и то же мероприятие может быть вписано в «Журнал боевой подготовки», к примеру, в различной форме. Так вот у нас со старпомом было три формы такого журнала. Основной — наш, со всеми записями, удовлетворяющими штаб дивизии. Другой — для штаба эскадры, третий - для штаба флота и Главного штаба ВМФ. Это была наша маленькая тайна. Она позволяла не переписывать бесконечно тот или иной пункт раздела журнала в требуемой и излюбленной данным штабом редакции. Экономились нервы и время.
Были у старпома и различного рода экстракты (хвойный, вишневый, лимонный и т.п.) для добавления в спирто-водяную смесь для угощения «гостей». Были и другие производственные хитрости, позволяющие, как говорят подводники, «продуваться» при многочисленных проверках...
Но хитрости — хитростями, а крутиться завтра предстоит здорово. «Собирай офицеров, сейчас приду! Команду пока не расстраивай. Завтра все узнают». И пошло и поехало...




В.В.Кравцов. 1960 год (выпускник Тбилисского Нахимовского училища 1953 г.)

Обычная проверка

«Гости» появляются на лодке ровно в десять часов. К этому времени корабль готов к осмотру, люди одеты в «парадное», специально хранящееся в баталерке для такого рода «балета», рабочее платье.
Пока офицеры штаба флота, сопровождаемые офицерами нижестоящих штабов, ходят по отсекам и листают документы, меня «пытает» по «Боевому распоряжению» глава комиссии — капитан 1 ранга Морозов Иридий Александрович. Между прочим — один из моих первых командиров. В марте 1956 года был он командиром «С-235» на Черном море, с ним мы перешли вначале на Север, а затем на Тихий океан. Под его руководством я стал помощником командира, то есть вступил на чисто командную стезю службы. Теперь он офицер штаба флота. Морозов сухо и совершенно официально «гоняет» меня по тонкостям предстоящего плавания и по знанию «вероятного противника». Последнее абсолютно не страшно. Несколько дней назад мне пришлось готовить свое «Решение» в штабе флота и первый заместитель командующего флотом вице-адмирал В.Маслов заставил меня выучить названия и тактико-технические данные американских боевых кораблей и особенно подводных лодок, плавающих в Тихом океане, наизусть. Моя попытка объяснить, что меня — командира ракетоносца должны интересовать в основном противолодочные силы США, а не весь американский флот, была пресечена им с соответствующей «головомойкой». Зато теперь я спокойно отвечаю на вопросы Иридия Александровича...




Маслов Владимир Петрович. Командир 3 ДиПЛ. Командующий Тихоокеанским флотом в 1974-1979 гг.

Во второй половине дня начинают проигрывать боевые корабельные учения. На лодке - звуки ревуна, сирены, тифона и колоколов громкого боя. Экипаж в мыле «заделывает пробоины», «тушит пожары», готовит ракетный комплекс и торпедные аппараты «к бою». Механик и старпом уже хрипят... Все вроде идет хорошо. «Гости» довольны, ничто не предвещает плохой оценки нашей готовности. Учения заканчиваются. Офицеры штабов и лодки собираются в кают-компании плавказармы на разбор. Матросы и старшины переодеваются в обычное рабочее платье, отдыхают. Внимаем докладам представителей штаба флота внешне спокойно, а внутри каждого — напряжение. Ждешь какого-нибудь подвоха. Времени-то до выхода всего ничего. А вдруг что-нибудь «раскопали» и задержат выход? Мало того, что это позор на весь ВМФ, но это же автоматом ударит по лодке, которую мы должны сменить на патрулировании в океане. Подрыв боеготовности — дело очень серьезное, без крупных неприятностей не бывает.
Невольно вспоминаю один такого рода разбор, участником которого довелось быть еще в лейтенантские годы.
«С-235» перед зимовкой в Молотовске (ныне Северодвинск) отрабатывала и сдавала задачу №2 (управление лодкой в надводном и подводном положениях).
Неожиданно к нам на борт накануне выхода на сдачу задачи штабу бригады лодок прибыл представитель Управления боевой подготовки ВМФ московский гость контр-адмирал Родионов. Он вместе с местным штабом вышел с нами в море. В управление кораблем не вмешивался. Молча наблюдал за действиями экипажа, командира и процессом приемки задачи.




Врезалось в память возвращение на базу. Белое море «раскапризничалось». Начался серьезный шторм. Видимость упала почти до нуля. Снежные заряды, туман, крутая волна, в общем, тяжко нам пришлось. Командир (тот же Иридий Александрович) и экипаж, как пишут в прессе, «с честью справился» с непростой задачей входа в малознакомую базу. Особых замечаний со стороны принимавших задачу офицеров штаба не было. Шли мы — молодые офицеры, а почти все офицеры лодки в то время были лейтенантами, на такой же вот разбор спокойно и даже весело. Еще бы: орлы — справились с таким штормовым морем. Показали штабу, на что мы способны. Опыт плавания по Северному морскому пути не пропал даром. Словом, ожидаем оценку не ниже «хорошо», но...
Молодость наивна. Московский адмирал быстро рассеял наши заблуждения. Преподал урок на всю оставшуюся службу. Показал, что такое офицер «вышестоящего штаба». Началось все, как обычно.
Один за другим, по очереди, начиная с флагманского штурмана и кончая флагманским врачом, вставали и докладывали результаты своей проверки офицеры штаба бригады. Все они оценивают действия экипажа по управлению лодкой, как грамотные, рекомендуют оценить их «хорошо». Наступает момент доклада о своих выводах представителя политотдела. Эти ребята «держат нос по ветру» и, конечно, тоже будут рекомендовать комбригу принять задачу с оценкой «хорошо».
Одним словом, все мы приготовились услышать именно эту оценку.
Но адмирал вдруг прервал выступление. Он задал совершенно неожиданный вопрос: «Флагманский штурман, дайте мне ваш личный план проверки БЧ-1!». Флагштур, естественно, замялся и попытался что-то промямлить о том, что принимал задачу, руководствуясь руководящими документами: «Курсом боевой подготовки», «Наставлениями по штурманской службе» и так далее. «Москвич» не стал его слушать и задал точно такие же вопросы всем проверявшим нас офицерам штаба, получив такие же неуверенные ответы.




Контр-адмирал Родионов Анатолий Иванович. - Адмиралы и генералы Венно-морского флота СССР: 1946-1960. Лурье В.М.

Затем адмирал выдержал небольшую паузу, оглядел внимательно присутствующих и с каким-то злорадством торжественно произнес: «Задачу принимать нельзя! Лодка получает оценку «неудовлетворительно»! Штабу произвести повторную проверку. Планируйте через неделю еще один выход в море на сдачу задачи № 2!». При всей нашей и штабной дисциплинированности кают-компания зашумела. Адмирал предостерегающе поднял руку. Шум стих. «Ни один специалист в течение нескольких часов не может без плана успеть качественно проверить подготовку членов экипажа лодки. Для того чтобы оценить подготовку по специальности матроса, старшины, офицера, офицер штаба должен иметь тщательно продуманный и утвержденный начальником штаба план проверки. В этом плане должно быть указано, что я буду проверять то-то, то-то и то-то и ничего другого!»
Признаюсь, мы посмотрели на контр-адмирала, как на сумасшедшего. Затем чувство возмущения подавило все наши остальные чувства. Причем здесь мы?
Значит наши кувырканья в море, в шторм, риск вылететь на камни, мастерство при управлении лодкой по «вводным» начальства, риск сгореть при «учебном» пожаре и стукнуться о грунт при «учебных» провалах и т. п. насмарку? А как объяснить это команде? Какое наше дело до ошибок штаба? Жгучая обида сжигала нас.
Надо отдать должное штабу. Адмирал уехал. Никакого выхода в море нам не устроили, тем более что море начало активно замерзать. Оценка «хорошо» за задачу № 2 нам была выставлена, но урок коварства со стороны приезжего начальства сохранился в моем, во всяком случае, сознании на всю жизнь.
Но пора от воспоминаний возвратиться к конкретной ситуации: внимательно слушать выступления офицеров штаба флота, записывать замечания и самое главное улавливать выводы: готова ли та или иная боевая часть и лодка к выходу на боевую службу.
Пока все хорошо. Несмотря на замечания (вполне устранимые) вырисовывался вывод о нашей готовности к выходу в океан.


Продолжение следует

Л.А.КУРНИКОВ. ПОДВОДНИКИ БАЛТИКИ. - Санкт-Петербург, 2012. Часть 14.

Невезучая Л-21

Так было с Л-21, достраивавшейся на Адмиралтейском заводе. На вступление этой лодки в строй мы очень рассчитывали, подводных минзагов не хватало. Экипаж Л-21, сформированный практически заново, активно участвовал в достройке корабля. Из моряков лодки, ушедших осенью в морскую пехоту вместе со своим командиром Н.Н.Куликовым, вернулось лишь несколько человек, Куликова заменил опытный подводник капитан 3-го ранга С.С.Могилевский.
И вот тревожное сообщение с Адмиралтейского: авиабомба разорвалась вблизи подводной лодки, есть повреждения... Спешу вместе с флагманским механиком на завод. Лодка на плаву, на ровном киле, но повреждения серьёзные и на корпусе, и во внутренних, уже смонтированных корабельных системах. Намеченный срок ввода лодки в строй оказался под большим вопросом. Однако Веселовский, поддерживаемый техотделом флота, убедил руководителей завода, что всё ещё можно наверстать.
А несколько недель спустя, в марте Л-21 вновь попала под удар при артобстреле заводской территории. Погибли двое старшин, пострадали надстройки и некоторые цистерны. После тщательного обследования корабля было ещё раз подтверждено: подводный минзаг может и должен быть готов к выходу в море в этом году.
Забегая вперёд, скажу, что так всё же не получилось. В мае, когда достроенную ценой неимоверных усилий подлодку начали готовить к швартовым испытаниям, крупнокалиберный снаряд, выпущенный отнюдь не прицельно при обычном обстреле «по площадям», поразил Л-21 прямым попаданием в правый борт. Было затоплено четыре отсека, лодка осела кормой на грунт. Водолазы завели жёсткий пластырь, после чего отсеки осушили, и полузатонувшая лодка выровнялась, встала на ровный киль. Но теперь предстояло, помимо заделки пробоины, не только выгружать, а потом вновь устанавливать аккумуляторную батарею, но и перебрать или заменить множество побывавших в воде механизмов.
— Чуть не весь монтаж — заново, — сокрушался Евгений Александрович Веселовский. — Это же работа на год!..
Флагмех не преувеличивал. Невезучая лодка, в которую за три месяца трижды попадали снаряды или осколки бомб, скоро не смогла вступить в строй.




Командир подводного минного заградителя Л-21 С.С.Могилевский

Перевод на морской паёк

Флагманский врач бригады полковник медицинской службы Тихон Алексеевич Кузьмин, старый балтиец, служивший на флоте ещё до Первой мировой войны фельдшером крейсера «Рюрик», забил тревогу. Он докладывал и мне, и комбригу об ухудшении физического состояния личного состава.
На плавбазах уже давно вываривали под наблюдением медиков сосновые ветки, и все пили эту «витаминную добавку» по три раза в день. Но проявлений дистрофии становилось всё больше, появились и случаи цинги, у людей проступали  на ногах тёмные пятна. В строевых рапортичках неуклонно росли цифры, показывающие число больных, не способных участвовать в работах, нести вахту.
А у нас огромный ремонт, требующий напряжения всех сил.
И впереди — боевые походы...
О создавшемся положении, естественно, знал Военный совет флота. Он изыскивал ресурсы, чтобы подкормить подводников. И в феврале последовало решение о переводе нашей бригады, не плавающей пока, но готовящейся плавать, на морской паёк. Конечно, в блокадном его варианте, но всё равно прибавка была ощутимой. Хлеба стало полагаться 500 граммов, в супе появились какой-то жир и подболточная мука, иногда даже немного мяса.




Продовольствие в Ленинград везли по ледовой трассе через Ладогу

Люди повеселели, и через некоторое время флагманский врач стал отмечать, что общее состояние здоровья лодочных экипажей стабилизируется. Потом оно постепенно пошло на улучшение.
На флот, как и в город, начали поступать продовольственные подарки из разных концов страны. Судьба Ленинграда и его защитников волновала советских людей в тылу, и они, сами испытывая нужду во всём, отправляли в осаждённый город посылки. В адрес нашей бригады поступили продукты от общественных организаций Узбекистана, но подводники передали их в госпитали.
Бесконечно трогали моряков маленькие индивидуальные подарки из незнакомых городов и селений. Однажды досталась и мне такая посылочка неизвестно от кого, без сопроводительного письма. В ней были сухари, тщательно завёрнутый кусок сала, четвертинка водки и самодельный шарф, перевязанный, как мне подумалось, какой-то доброй старушкой из своего любимого платка-шали. В этом тёплом синем шарфе я проходил всю войну.
Одновременно с увеличением подводникам пайка мы узнали, что по договорённости с командованием фронта личный состав бригады отзывается с назначенных ему осенью запасных рубежей сухопутной обороны. Вот тогда и стали выходить на ремонтные работы до полутора тысяч подводников. В случае осложнения обстановки бригада, разумеется, вновь заняла бы оборону в городе. Но нести эту службу и в то же время форсировать ремонт на десятках лодок, было невозможно.


Организация командирской учёбы

Между тем, пора было готовить к новым походам не только корабельную технику, но и людей, и в первую очередь командный состав, суммировать и по-настоящему осмыслить опыт и уроки нашей первой боевой кампании.
Разборы походов, которые проводились осенью в Кронштадте, охватывали ограниченный круг командиров с тех лодок, какие там оказывались. Теперь следовало разобрать со всеми командирами и комиссарами наиболее поучительные походы подводных лодок каждой из прежних трёх бригад и Отдельного дивизиона. А флагманским специалистам провести специальные разборы с командирами корабельных подразделений.
Самым главным мы считали повышение тактического мастерства командиров, в том числе огневого. Ведь не все оказались достаточно подготовленными к использованию своего оружия, прежде всего торпед, в непростых условиях, складывавшихся на море. Но кроме разборов успешных и неудачных атак, помогавших командирам осмыслить опыт свой и товарищей, нужна была учёба практическая, — тренировки в кабинете торпедной стрельбы. Они, кстати, необходимы для поддержания на должном уровне навыков и подлинным мастерам торпедных атак.
Однако где было заниматься этим? Кабинет торпедной стрельбы имелся в Учебном отряде подводного плавания, при котором издавна действовали командирские классы. Там «выходил в атаку» и я, когда был послан в эти классы с Черноморского флота, и потом, когда учился в академии. Перебывали в этом кабинете и все командиры подлодок нашей бригады. Но УОПП был эвакуирован в Махачкалу и, насколько мы знали, вывез основное учебное оборудование. А создать в тогдашних ленинградских условиях подобный тренажёр заново было просто невозможно.
Положение с огневой подготовкой беспокоило командира бригады. В январе Трипольский не раз возвращался к этому вопросу и, не признавая его неразрешимым, повторял своё любимое:
— Давайте думать вместе, — и советовал: — подключайте к этому инициативных людей!
Вскоре я смог доложить комбригу, что, как считает наш флагманский минёр Иодковский, кабинет торпедной стрельбы может быть развернут на береговой базе бригады. Нужно только разрешение на перенос оборудования из Учебного отряда подплава, здание которого не отапливается и не получает электроэнергии.
— Постойте! — прервал меня командир бригады. — Какое оборудование? Там же, говорят, ничего нет.
— То, что нам нужно, оказывается, есть, Александр Владимирович. Кабинет торпедной стрельбы действительно собирались эвакуировать. И даже частично демонтировали, а потом кто-то это отставил. Иодковский утверждает, что все необходимые приборы есть.
Трипольский сразу повеселел:
— Ну, если так, то прекрасно! Разрешение добудем, это за мной. За всё остальное отвечаете вы. Готовьте помещение и людей. Если что-то будет тормозить, докладывайте в любое время.
Через день отправились в УОПП с помощником флагманского механика по электрочасти Голенбаковым и подобранной им группой старшин-умельцев. Иодковский ещё был занят своими обязанностями по сухопутной обороне. В тy зиму я ещё не бывал в этом дальнем конце Васильевского острова и едва узнавал знакомые с детства улицы, — безлюдные, заметённые снегом. Местами наш грузовичок просто зарывался в сугробы.
В УОПП нас уже ждали, указание дошло. В стылом здании общими усилиями открывали замёрзшие двери, снимали пломбы. Снаружи было 30 градусов мороза, да и внутри здания, наверное, почти столько же. Пальцы прилипали к металлу, но приходилось сдерживать наших старшин, чтобы не слишком спешили. Т о, что снимали и отключали, надо было маркировать, сверяясь со схемой (хорошо, что она нашлась), а то, что раньше упаковали, проверить по описанию. Мало ли куда могли задвинуть какой-нибудь ящик.
Простыли все отчаянно, зуб на зуб не попадал, но кропотливая работа, на которую в другое время ушла бы, пожалуй, целая неделя, была сделана в один приём. Интересно, что «изъятие» сложной учебной техники не сопровождалось оформлением каких-либо документов, но я всё-таки оставил на столе в опустевшем помещении лист бумаги, обозначив на нём, куда и с чьего разрешения вывезено оборудование кабинета торпедной стрельбы.
Монтаж тренажёра на береговой базе производили под руководством С. И. Иодковского торпедные электрики, которым предстояло и обслуживать кабинет. Кое-что пришлось переделывать, приспосабливать к местным условиям. Через десять дней флагманский минёр пригласил на тренировку первый «экипаж» — командира, старпома и штурмана подводной лодки, и они могли отрабатывать тут действия, выполняемые в ходе торпедной атаки.
Не всё выглядело так, как в УОПП. Оттуда взяли только сам тренажёр, а не всю обстановку кабинета. У командира не было такой удобной, как там, рубки, старпом сидел со своими таблицами на обыкновенном стуле, тесновато было штурману. Но цель на панораме маневрировала, определялись её курс и скорость, маневрировала и «подводная лодка», решался «торпедный треугольник», подавались все команды. Электроэнергией кабинет обеспечивался. И температура в помещении была, во всяком случае, выше нуля.
Комдивы тренировали в кабинете командиров лодок, а те — вахтенных командиров, которым надлежало при обнаружении противника быть готовыми самостоятельно начать маневрирование для выхода в атаку, пока не подойдёт к перископу или не поднимется на мостик командир корабля.
Флагманский минёр планировал занятия и строго следил за соблюдением расписания, хотя обеспечивать доставку командиров на тренировки не мог. Приходилось идти пешком с плавбаз, стоящих за несколько километров, нередко после ночного патрулирования в городе.
Тренировки в возрождённом кабинете торпедной стрельбы были начаты раньше всей остальной учёбы, когда особых дней для боевой подготовки ещё не выделялось. Думается, эти занятия дали комсоставу немало, хотя, конечно, не могли заменить учебные атаки на морском полигоне, где и корабль-цель настоящий, и торпеды выпускаются фактически.
Но рассчитывать, что весной у нас появится морской полигон, не приходилось: близ Ленинграда и Кронштадта, блокированных врагом, для него не было места.


«Оживили» башню и наладили ЛВП

Удалось ввести в действие и ещё один тренажёр совсем другого назначения, — водолазную башню, также входившую в комплекс Учебного отряда подплава, и предназначавшуюся для практических занятий по выходу с 18-метровой глубины с индивидуальным спасательным прибором. Здесь подводники не только приобретали необходимые для этого навыки, умение регулировать в воде, под давлением, своё дыхание. Вырабатывалась уверенность в том, что люди на затонувшей подлодке совсем не обязательно обречены, если они не растеряются и будут знать, как им действовать.
Я уже рассказывал, как спаслись, выйдя через трубу торпедного аппарата, трое мужественных и умелых моряков из экипажа подводной лодки С-11. Подобный случай имел место и во 2-й бригаде. Подлодкой противника была потоплена наша лодка М-94. Троих моряков подобрали вскоре. Из оставшихся незатопленными отсеков поднялись на поверхность восемь человек, использовав в качестве шлюза боевую рубку. Вошли в неё, ещё сухую, а затем, задраив нижний люк, заполнили рубку водой и открыли верхний люк.
Инженер капитан-лейтенант В.С.Шиляев, руководивший выходом группы, сумел даже перед этим немного потренировать двух краснофлотцев, плохо знакомых с индивидуальным спасательным прибором, дал им время отработать дыхание в маске. Всех их подобрал катер с острова Даго.




Помощник флагманского механика бригады Борис Дмитриевич Андрюк

Такие эпизоды прошлой кампании, всем на бригаде известные, убедительно свидетельствовали, сколь необходимо подводнику владеть навыками аварийного выхода с глубины. Но водолазная башня стояла законсервированная, промёрзшая. Сама мысль об её эксплуатации в условиях страшной блокадной зимы могла показаться абсурдной. Это не тренажёр торпедной стрельбы, поддающийся переносу в другое помещение.
И всё же мысль «оживить» башню возникла у помощника флагманского механика бригады Бориса Дмитриевича Андрюка, в то время уже инженера капитана 2-го ранга. Помощник флагманского механика флота, в ведении которого находилась недействующая башня, отнёсся к идее Андрюка, кажется, довольно скептически, однако против того, чтобы подводники занялись башней, возражений не имел. Андрюк стал уговаривать меня осмотреть вместе с ним «объект». Зная Бориса Дмитриевича, как очень серьёзного человека, я согласился.
Водолазная башня с небольшим бассейном была оборудована в помещении бывшей церкви рядом с казармами и лабораторным корпусом Учебного отряда подплава. Здание имело автономную котельную, которую мы в конце концов могли обеспечить горючим. А электроэнергию Андрюк, оказывается, собирался брать от лодочной аккумуляторной батареи, имевшейся в соседнем лабораторном корпусе УОПП.




Лёгководолазная подготовка подводников в бассейне водолазной башни КУОПП

Удостоверившись, что батарея никуда не девалась, как и двигатель, способный её заряжать, и что, по-видимому, исправна насосная станция водолазной башни, Андрюк заявил, что не видит непреодолимых препятствий для приведения её в рабочее состояние. Оставалось поручить ему же осуществление его идеи, дав право подобрать на плавбазах команду специалистов для введения башни в действие и последующего обслуживания.
Не буду рассказывать о всех трудностях, которые вставали перед Андрюком, но водолазная башня у него заработала, причём всё необходимое для этого было сделано силами бригады. Под наблюдением помощника флагмеха ею стал заведовать главный старшина В.Н.Шинеленко, водолазный специалист со спасательного судна «Коммуна», приданного нашей бригаде.
До весны через башню успели пройти все без исключения члены экипажей подводных лодок, готовившихся к выходам в море. Пoстепенно использование башни и её бассейна было расширено: здесь стали проводиться занятия, на которых выполнялись в лёгководолазном снаряжении разного рода аварийные работы. Дальнейшее показало, что они принесли немалую пользу.


Боевая выучка гидроакустиков

Зимняя учёба краснофлотцев и старшин по специальности раньше всех наладилась у связистов. Радисты меньше других специалистов были заняты ремонтом, к тяжёлым общекорабельным работам не привлекались. И наш флагманский связист капитан 3-го ранга Иван Алексеевич Краснов обеспечил то, что они по существу не отрывались от своих боевых постов по окончании плаваний: всю зиму шли учения по связи на действующей технике.
Но самым важным, что сделали в ту зиму флагсвязист и его помощник капитан-лейтенант И.Е.Залипаев, была организация практической учёбы гидроакустиков. Ей, надо признать, уделялось до войны недостаточно внимания, хотя шумопеленгаторные средства появились на наших подлодках ещё в середине тридцатых годов.




И.Е.Залипаев

Многие командиры, привыкнув доверять только перископу, видели в гидроакустике лишь нечто вспомогательное и не особенно беспокоились, хорошо ли натренирован лодочный гидроакустик.
Первое военное лето заставило посмотреть на это иначе. У нас ещё не было торпедных атак без визуального наблюдения цели по данным гидроакустики. Просто ни один командир не был к этому готов. Но, пожалуй, уже все стали понимать, что такие атаки возможны. Всей бригаде были известны примеры того, как мастерство акустика и умение командира использовать его данные способствовали боевому успеху лодки или уклонению от вражеского удара.




И.А.Краснов

Будь хуже подготовлен акустик на Щ-307, её встреча с немецкой подлодкой, о которой я рассказывал, могла бы кончиться совсем иначе. Командиру другой «Щуки» капитану 3-го ранга Абросимову доклады акустика помогали правильно оценивать обстановку, когда лодка находилась в весьма трудном положении. Об этом эпизоде тоже уже шла речь выше.
Но квалификация большинства гидроакустиков удовлетворять нас не могла. И вот в условиях блокадной зимы удалось существенно повысить уровень их подготовки по сравнению с мирным временем. На «Иртыше» оборудовали учебный кабинет, имевший две шумопеленгаторные станции и устройства, воспроизводящие шумы, свойственные кораблям различных классов. Такой же гидроакустический комплекс смонтировали в кабинете торпедной стрельбы на береговой базе, чего не было даже в Учебном отряде подплава, и командиры смогли там учиться выходу в атаку по данным акустики. Гидроакустический кабинет на «Иртыше» начал действовать лишь со второй половины зимы, но, как показали потом боевые походы, выучка акустиков возросла очень ощутимо.
С февраля приняла планомерный характер боевая подготовка подводников всех специальностей. На неё стали отводиться два дня в неделю, а иногда и больше. Это зависело от того, как продвигался ремонт. Учёба потеснила его в недельном расписании, и, значит, работать требовалось ещё интенсивнее. Люди это сознавали.
Общее стремление как можно лучше и в срок подготовить корабли к выходу в море пронизывало всю жизнь бригады. Мне кажется, сама мысль о том, что какие-то обстоятельства могут этому помешать, не укладывалась ни у кого в голове.


Подводники могут всё…

К ремонту относились поистине самоотверженно, характерна была решимость сделать самим и то, чего раньше не делали, не умели.
На многих лодках требовалось заменять повреждённые гребные винты. Обычно эту работу производили в сухом доке. Но если вообще докование лодке не нужно, нельзя ли снимать и ставить винты под водой? Такой мыслью загорелся лучший водолаз бригадной аварийной партии главный старшина Юркевич. Он создал приспособление, позволившее идею осуществить. Инициативу Юркевича поддержали, и винты были сменены без постановки в док на восемнадцати подлодках!
В блокадном Ленинграде некуда стало сдавать на ремонт измерительные приборы, которых на лодках множество, и они весьма часто повреждались от сотрясений корпуса при разрывах глубинных бомб. Но и эту проблему решили. Ремонт и регулировку манометров, тахометров, разных электроизмерительных приборов освоили в мастерских плавбаз под руководством техников, которых разыскали в городе.
Ремонтируя свои корабли, моряки не раз приходили на помощь гражданским аварийным службам, В январе вышла из строя последняя турбина центральной водопроводной станции, ещё обеспечивавшей водой какую-то часть города. Горком партии обратился с просьбой об экстренной помощи к морякам. Из штаба флота позвонили нам:
— Выручайте город. Говорят, подводники всё могут...
Был поднят экипаж крейсерской подводной лодки К-56, укомплектованный хорошими специалистами, которые вместе с рабочими Адмиралтейского завода достраивали свой корабль. Командир лодки капитан 3-го ранга Г.А.Гольдберг  объяснил подчинённым задачу: ввести в действие отказавшую на станции технику, восстановить водоснабжение тех домов, которые ещё могли им пользоваться. Моряки проработали 66 часов почти без отдыха и ввели станцию в действие, не дав стоявшей тогда жестокой стуже окончательно её сковать.
Ремонтом руководили, конечно, инженеры станции, но ударной силой осуществлявшей его в труднейших условиях, был экипаж подводного крейсера.
Григория Алексеевича Гольдберга я знал много лет. Бывалый капитан из Совторгфлота, он, как и немало его товарищей, в начале тридцатых годов стал военным моряком и, пройдя переподготовку, успешно командовал одной из «Щук» 5-й морской бригады Тихоокеанского флота, которую возглавлял Г.Н.Холостяков.
В результате необоснованных репрессий 1937–1938 годов капитан 3-го ранга Г.А.Гольдберг был арестован вместе с женой Ксенией Дмитриевной, дочерью знаменитого капитана дальнего плавания Лухманова, которого знала вся страна. За год до начала войны Гольдберга и его жену освободили и полностью реабилитировали, после чего он и вступил в командование одной из строившихся в Ленинграде крейсерских подводных лодок.




Водопроводная станция и главная водонапорная башня Санкт-Петербурга (современный вид)

Добавлю, что в марте 1942 года, когда возникла необходимость заменить командира 3-го дивизиона, я рекомендовал на эту должность Григория Алексеевича Гольдберга, как наиболее подготовленного из возможных кандидатов, обладающего отличными командирскими качествами и прекрасно знающего «Щуки», из которых состоял дивизион. Вскоре он был утверждён в этой должности приказом наркома с присвоением звания капитана 2-го ранга.

Кадровые перестановки

В середине зимы произошли перемены и в командовании бригады, а сначала — в штабе.
Капитан 1-го ранга Н.С.Ивановский вновь получил назначение на давно ему знакомый Дальний Восток начальником отдела подводного плавания штаба Тихоокеанского флота.
Нового замкомбрига к нам не назначили.
Я же, уже исполнявший обязанности начштаба объединённой бригады около двух месяцев, был назначен начальником штаба бригады приказом наркома. Вскоре мне было присвоено звание капитана 1-го ранга.
На должность заместителя начальника штаба прибыл после окончания академии Герой Советского Союза капитан 2-го ранга Ф.Г.Вершинин, старый балтиец, отличившийся в финскую кампанию, когда он командовал  подводной лодкой Щ-311, входившей и теперь в состав нашей бригады.




Командир подводной лодки К-56 Григорий Алексеевич Гольдберг

Наверное, Александр Владимирович Трипольский знал или догадывался, что и его ждёт перемещение по службе. Насколько мне известно, у старших начальников не возникало особых претензий к нему за недолгое его командование бригадой. Но командиру-практику, даже очень способному и волевому, было бы всё-таки слишком трудно, когда возобновятся активные боевые действия на море, возглавлять соединение, вобравшее в себя все подводные силы Балтфлота.
В начале марта Герой Советского Союза капитан 2-го ранга А.В.Трипольский был назначен командиром дивизиона новых подлодок на Тихоокеанский флот. Там не шла пока война, но требовалась неослабная готовность к ней, и мог пригодиться его балтийский опыт. А полгода спустя Трипольскому поручили командовать беспримерным переходом группы лодок через два океана и много морей. Обогнув полмира, они вошли в состав действующего Северного флота. Там, на Баренцевом море, продолжалась боевая биография Александра Владимировича.




Заместитель начальника штаба бригады Фёдор Григорьевич Вершинин

Командиром нашей бригады стал капитан 1-го ранга Андрей Митрофанович Стеценко, до того — начальник отдела подводного плавания штаба Балтийского флота, мой сослуживец ещё по Чёрному морю, а потом по Дальнему Востоку. Это был подводник с большим опытом и высокой оперативно-тактической подготовкой, вдумчивый и очень спокойный человек.
Андрей Митрофанович пришёл вступать в командование бригадой бледный, похудевший так, что китель на нём казался снятым с кого-то другого. И неудивительно: штаб флота сидел в ту зиму на скудном пайке, установленном для береговых учреждений. Работали в штабе много, а жили голодно, без всяких удобств. Я часто бывал там у Стеценко по делам бригады. В одном из учебных помещений здания Военно-морской академии стояли четыре стола и четыре койки, печурка-времянка с трубой, выведенной через форточку, плохо обогревала аудиторию с высоким потолком. Штабисты накидывали на плечи шинели, дышали на стынущие пальцы рук.




Командир бригады подводных лодок КБФ Андрей Митрофанович Стеценко

На «Иртыше» нового комбрига ждала достаточно тёплая (как и все остальные) флагманская каюта. Но нетрудно было заметить, что радовал его прежде всего переход на самостоятельную работу, где можно самому решать и действовать, а не быть, как на прежней должности, лишь консультантом для командования и проверяющим на кораблях.
Вслед за комбригом был назначен новый военком бригады полковой комиссар И.А.Рывчин. Он возглавлял до того оргинструкторский отдел Пубалта, но раньше был начальником политотдела бригады подводных лодок на Севере, так что службу в подплаве знал. Человек темпераментный, деятельный, Рывчин в первой же беседе с комбригом и мною сказал, что главной своей задачей считает повышение боевой активности подводников в будущей кампании и будет всемерно добиваться этого от командиров лодок.




Военком бригады подводных лодок И.А.Рывчин.

С приходом Рывчина политическая работа в соединении стала более целеустремлённой. А должности военкома и начальника политотдела больше не исполнялись, как раньше, одним лицом.
Начальником политотдела бригады назначили переведённого из Заполярья, но вообще-то старого балтийца, довоенного военкома «Иртыша» полкового комиссара М.Е.Кабанова. На Северном флоте он был комиссаром дивизиона «Малюток», уже имевшего внушительный боевой счёт.
Михаил Ефимович Кабанов оказался живым, общительным, очень доброжелательным и доступным для всех человеком. Нам довелось служить вместе почти до конца войны, и это были годы, когда штаб и политотдел работали в исключительно тесном контакте, который поддерживался как-то сам собою, потому что потребность в нём, мне кажется, была обоюдной.


Продолжение следует

Рыцари моря. Всеволожский Игорь Евгеньевич. Детская литература 1967. Часть 22.

Приехал из города отец, выслушал деда и предложил ему лечь в госпиталь.
— Если бы надо было меня оперировать,— возразил дед,— я бы без раздумий поехал, но просто лежать я могу и здесь, глядя на море.
Да, море прямо под окнами, и дед может видеть его, когда ему подложат под спину подушки. И Балтика плещется и шумит, дает о себе знать днем и ночью.
Отец уехал — у него было много больных; он сказал бабе Нике, что делать.
Иногда дед начинал задыхаться, и тогда баба Ника делала ему укол в руку. Он засыпал.
Я теперь сплю в кабинете, прислушиваясь к прерывистому дыханию деда. Я не хочу, чтобы он умирал. Я хочу, чтобы дед мой жил вечно. Неужели такой сильный, как он, человек, моряк до мозга костей, не поборет болезни?
Просыпаясь, он говорит:
— Максим, помоги мне подняться.
Или поднимается сам, опираясь на Ингрид (она подставляет ему свою крепкую спину), и идет пить чай на террасу.
Однажды утром он поднялся без чьей-либо помощи. Раскрыл окно, подышал морским ветерком. Солнце светило так ярко, что море казалось огненно-желтым. И дед пощупал свой подбородок, провел рукой по заросшим щекам и позвал бабу Нику:
— А ну-ка, дай мне, дорогая, побриться!
Баба Ника всплеснула руками, ахнула и побежала греть воду. Откуда прыть взялась у старушки! Дед сел к столу и побрился, оделся так тщательно, будто ждал кого-нибудь в гости, собрал все порошки, пузырьки и отнес их в помойное ведро.




— Налей-ка мне, Ника, флотского чая!
— А не вредно тебе? — спросила радостно бабка.
— Ничего мне не вредно. Видно, рано еще концы отдавать... Максим, пойдем в сад.
Ингрид от счастья запрыгала, на нее весело было смотреть.
Приехал врач (его или вызвала бабка, или попросил приехать отец) и, выслушав и выстукав деда, руками развел:
— Ну и могучий у вас, Максим Иванович, организм! Дед усмехнулся.
— Собрал я, полковник, всю волю в кулак и сказал: «Надо жить! Не оставлять же мне вдовой Нику». Еще побарахтаемся...
На другой день дед сидел за столом и писал.
Мне бы такую иметь силу воли!


***

Мы отпраздновали день рождения деда, и Вадим закатил такой фейерверк, что сбежался весь Кивиранд (недаром Вадим пропадал в Таллине целую неделю). Огненные звезды мерцали над морем, и Ингрид лаяла на них, принимая за птиц.
И опять приезжал дядя Андрей в этот день и рассказывал, как за меткие ракетные стрельбы команде его корабля поднесли жареного поросенка. Еще в войну был у подводников славный обычай: потопив вражеский транспорт, они сообщали по радио о победе. И в базе спешно жарили поросенка. Я читал об этом в книге о первых нахимовцах; их тоже подводники угощали наградным поросенком.




Роберт Диамент: Три победы - три поросенка. 1942. Подготовка встречи в честь возвращения подводной лодки К-21, потопившей три немецких транспорта. Обычай организации праздничного стола с поросятами появился случайно, но, как говорят, «экспромт должен быть хорошо подготовлен». Опытный и внимательный к человеческим нуждам политработник Член Военного совета СФ вице-адмирал А.А.Николаев предложил в подсобном хозяйстве разводить поросят. Ими решили премировать подводников за каждый потопленный транспорт. Потом морская молва победные залпы возвращающихся лодок связала с числом жареных поросят. Вот так рождалась традиция.

Я воскликнул, совсем не подумав:
— Буду подводником или ракетчиком!
Все ужасно смеялись — и папа, и мама, и дед; я даже обиделся — ничего смешного ведь я не сказал, не за поросенка я собираюсь служить. Но мама пообещала выставить на стол поросенка в тот день, когда я поеду в нахимовское...


***

Начался новый учебный год. Теперь зарабатывай пятерки, Максим! Остерегайся, как огня, четверок, а тем пуще троек! Как бы тебе не сорваться!
Твой последний год в школе, без Элигия Шиллера (он уехал с отцом) и без Марины Филипповны...
Какая тоненькая получилась тетрадка! А ведь много стряслось всякой всячины! Но с записями приключилась беда.
Зимой у Ингрид родились щенки, десять черных комочков. Они жили в кухне, в ящике, который сколотил им отец. Ингрид никого не подпускала к ним близко. Когда тетка Наталья попыталась однажды протянуть руку за одним из детенышей, Ингрид на нее взъелась — не доверяет. Но мне она позволяла их даже из ящика вынимать и разглядывать.




Перед тем как их роздали, они уже переваливались через стенку ящика, шлепались на пол и разгуливали по комнатам, оставляя за собой лужицы. Озорничали: грызли перчатки, галоши и книги, стащили одну из моих заветных тетрадей. Порвали и изжевали ее. Вот почему она стала тоненькая...
Записывать снова? Скучное это занятие. Вспоминать по второму разу не буду.
Когда последнего щенка отдали новым хозяевам, Ингрид долго искала его, совала мне под руку уши, заглядывала в глаза, просила помочь. Погоревав, она наконец успокоилась и стала снова резвиться, когда я повел ее в Кадриорг. Там мы встретили Карину и Ларсена.


УЕЗЖАЮ

Пришло время мне собираться в нахимовское. Олежка со своими тройками безнадежно остался за бортом, а нас с Вадимом к испытаниям допустили.
— Счастливцы! — завидовали нам одноклассники.
А директор пожелал нам успеха и сказал, что будет рад увидеть нас моряками.
Тяжело уезжать из родного дома — даже туда, куда тебе хочется. Мама плачет, и я говорю ей:
— Не плачь,— но мне самому реветь хочется.
А отец... он теребит свои усики. Значит, расстроен.




Я принялся укладывать чемодан. Ингрид смотрит умоляющими глазами: «Неужели меня не возьмешь?» — «Не возьму».— «Как же я без тебя? Кто будет играть со мной в мячик, кто угостит меня вкусненьким, кто скажет, что у меня все на месте — уши и нос, хвост и глазки?» Мне жаль ее. Родители целый день на работе. Тетка Наталья сказала, что ее надо сдать в питомник.
— Этого еще не хватало! — рассердился отец.
— Ну, как знаете. По-моему, она вам будет обузой.
Я беру на поводок Ингрид (с какой радостью она прыгает! Может быть, думает, что я никуда не уеду), и мы идем в Кадриорг — «на свидание», сказала мне вслед тетка Наталья. Мы встречаемся с Кариной и Ларсеном возле пруда. Сегодня очень тепло, она в белом платье; Ларсен — в новом ошейнике, весь увешан медалями. Он дружелюбно лизнул Ингрид в нос.
— Вот видишь, они подружились! — радуется Карина.— Пойдем-ка в сторонку, спустим их с поводков, пусть поиграют... в последний раз.
Собаки носятся, как щенки. Им весело. Они не знают, что надолго расстанутся. Они счастливее меня.
— Вот твоя мечта и исполнилась,— завидует мне Карина. — Хотела бы я на тебя посмотреть там, в нахимовском.
— Приезжай в Ленинград.




— А вот возьму и приеду. У меня там есть тетка. На Большой Зелениной улице. Приеду, приду к вам в нахимовское. «Вы к кому? — спросит дежурный.— К брату?» — «Нет, к другу. Я очень хочу его повидать». — «Сегодня день неприемный, но раз вы приехали издалека... Вы говорите, из Таллина?» — «Да, из Таллина».— «Тогда я его позову».
Карина берет на поводок Ларсена. Ингрид сует мне под руку теплые уши.
— Мы с Ларсеном будем скучать. Ты будешь писать мне?
— Часто.
— Ну хотя бы раз в месяц. Тебе пора, Максим? До свидания!
— До свидания, Карина!
Я ужасно боюсь, что она меня опять, как тогда, зимой, поцелует. Но она меня даже не чмокнула в щеку. Слава богу, все обошлось хорошо.
Я долго смотрю вслед Карине и Ларсену.
— Идем, Ингрид! Мы спешим на улицу Лембиту.
Нас уже ждут баба Ника и дед. Они приехали меня проводить.
— Распрощался с симпатией?..  — язвит тетка.
— Попридержала бы, Наталья, язык! — обрывает ее баба Ника.
Мы садимся обедать.
— Поклонись от меня «Авроре», Максим, — говорит дед. — Это первый корабль, на котором я плавал. Мы ходили в дальний поход вокруг Скандинавии. В кочегарках вахты стояли. В Бергене я в одну такую хорошенькую девчушку влюбился!.. Вероника, не слушай!




«Аврора» в Бергене. Е.Р.Чупрун.

— Да полно тебе выдумывать! — откликается баба Ника. На ее черном платье горит орден Боевого Красного Знамени.
Дед в отличнейшем настроении. Он сегодня подтянут и вовсе не выглядит стариком.
Мама выносит из кухни блюдо с жареным поросенком.
— Достала с трудом, но ведь я обещала тебе, когда ты поедешь в нахимовское...
Но меня не радует жареный поросенок.
Ингрид заплакала в голос, когда я взял чемодан. Бедняжка! Когда я прощаюсь с ней, просит: «Не уезжай». Глаза ее полны слез. Ее заперли в спальне. Она скребет лапами дверь. Поняла, что мы расстаемся надолго.
На вокзале, прощаясь, дед говорит:
— Ни пуха тебе, ни пера и побольше воды под килем!
Мать и отец обнимают меня. Мама вытирает глаза. Очень поздно уже, но светло: белая ночь.
В последние минуты прибегают Вадим и Олежка. Олежка хнычет:
— Счастливцы! А я погорел. Я завидую, братцы! Я ужасно завидую...
Чемодан у Вадима тяжелый. С трудом его втаскиваем в вагон.
Поезд медленно трогается.




Алый флаг «Длинного Германа» трепещет над башней в призрачном свете.
Прощай, старый Таллин, прощай!


Продолжение следует.



Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru


Л.А.КУРНИКОВ. ПОДВОДНИКИ БАЛТИКИ. - Санкт-Петербург, 2012. Часть 13.

Подготовка к уличным боям

Фронт, став ещё осенью стабильным, удерживался прочно, крупных событий на нём не происходило. Но следовало быть готовыми ко всему, в том числе и к уличным боям. Городская территория была разделена на секторы обороны. Свои участки на запасных внутригородских рубежах имели и моряки зимовавших в Ленинграде корабельных соединений.
Основной участок сухопутной обороны, закреплённый за нашей бригадой, включал пространство между мостами Республиканским (Дворцовым) и Большеохтинским. Кроме того, подводники отвечали за два участка в районах Малой Невы, Средней и Большой Невки. На основном участке, выходившем к Неве, соседями бригады были: справа — сухопутные формирования эскадры, слева — отряда гидрографических судов. Весь личный состав подводных лодок и плавбаз расписали по ротам и батальонам.




Укрытие памятника Петру Первому. Ленинград, осень 1941 года

К тому времени, когда я перебрался в Ленинград, эта боевая организация была уже отработана, моряки успели в какой-то мере познакомиться с тактикой боя в городе. Запомнилось, как на учении, которое я увидел, подводники сноровисто, словно у себя на корабле, занимали места в дотах, оборудованных у площади Декабристов, где стоял укрытый защитной коробкой памятник Петру, как примерялись, откуда удобнее метать гранаты. Такие учения проводились регулярно.
Кто думал ещё недавно, что, может быть, придётся вступить в бой здесь, в историческом центре Ленинграда? Да и тогда представлялось маловероятным, что может до этого дойти. Но если бы дошло, если бы фашисты прорвались где-то в город, уверен, — и это не принесло бы им победы, их штурм захлебнулся бы на ленинградских площадях и улицах, завоевать которые они бы не смогли!
За запасной рубеж в секторе между Республиканским и Большеохтинским мостами персонально отвечал командир бригады, за позиции у Большой и Средней Невки — командиры двух дивизионов. Был создан внутрибригадный штаб сухопутной обороны, который возглавлял флагманский минёр бригады капитан 3-го ранга Стефан Иосифович Иодковский, ставший главным организатором подготовки личного состава к возможным боям в городе. Напомню, что наш флагмин пришёл на флот из армии, был в своё время начальником штаба стрелкового батальона.
В планах обороны города была учтена каждая корабельная пушка. Даже подводные лодки мы старались, где это представлялось возможным, расставлять на Неве так, чтобы их орудиями простреливались определённые улицы и проезды.


Маскировка подводных лодок и плавбаз

Осенью до ледостава можно было менять стоянки кораблей, что помогало уберегать их от ударов с воздуха, да и от огневых налётов по данным авиаразведки. Теперь на Неве, скованной льдом, это стало весьма затруднительным. Поэтому ещё большее внимание уделялось маскировке кораблей. Появилась в штабе бригады даже должность флагманского маскировщика. Её исполнял по совместительству помощник флагманского механика инженер капитан 3-го ранга Б.Д.Андрюк, мой сослуживец ещё по Дальнему Востоку. Он прошёл краткосрочные курсы, организованные штабом флота на одном из кораблей, где осваивались приёмы противовоздушной маскировки. К обучению маскировщиков привлекли и специалистов из Академии художеств. Они знали, какой эффект может дать сочетание различных красок.



Флагманский маскировщик бригады Б.Д.Андрюк

Камуфляжная покраска корабельных бортов и надстроек применялась с самого начала войны. Теперь, на время длительной стоянки, к этому многое прибавилось.



Плавбаза подводных лодок «Иртыш» в замаскированном виде стоит у набережной Невы около Летнего сада. Ленинград, осень 1941 года

Пошла в ход продукция сетевязальной фабрики Рыбфлота, но сетей для всех кораблей не хватало. Из изделий гардинно-тюлевой фабрики кроили и сшивали (с помощью её же работниц) разной формы и цвета полотнища, которые закреплялись на тросах.
Старые доски из разбитых домов позволяли придать иной подлодке сходство с речной баржой или вообще слить её с береговой чертой. Помощники командиров и боцманы, ведавшие маскировкой на каждом корабле, вносили в это дело много изобретательности.




Крейсерская подводная лодка К-51 замаскирована сетями

Помогал и снег, который, в нарушение всех прежних корабельных правил, не сметали ни с палуб и надстроек, ни даже с орудий. Где снег плохо держался, наносили пятна известью, смешанной с белилами.
Лётчики, барражировавшие над Ленинградом, сообщали: разглядеть подводные лодки трудно даже там, где стоит их несколько рядом. Это подтверждалось и тем, что под прицельную бомбёжку наши подлодки, да и плавбазы, пока не попадали.




Подводная лодка Л-21 для маскировки покрыта белой краской. Ленинград, зима 1942 года

На лодках, стоявших в Ленинграде, в начале зимы ещё оставались заложенные в критические сентябрьские дни заряды взрывчатки. Считалось, что убирать их рано. Неприятный «балласт» чем-нибудь прикрывали, чтобы не мозолил глаза. К Новому году взрывчатки на кораблях уже не было, и это означало для всех, что положение Ленинграда стало более прочным.
Рассредоточение лодок не позволяло обеспечить многие из них паром. На тех, которые не отапливались, корпус и магистрали обрастали колючей заиндевелой «шубой». В промёрзших отсеках тускло светились самые экономичные лампочки (по одной в каждом). Вахта, одетая в полушубки и валенки, чувствовала себя почти так же, как в заснеженном окопе. А в центральном посту стоял армейский полевой телефон, — прямая связь со штабом. Всё это я узнал и увидел в первые дни после возвращения в Ленинград.




На ПЛ С-13 с помощью досок и брезента изменена конфигурация ограждения рубки. Ленинград, зима 1942 года

Назначен начальником штаба бригады

Отсюда мы с Е гипко немногим больше полугода назад отправились в Либаву. Т еперь казалось, что это было бесконечно давно. А чем мне надлежит заниматься в Ленинграде, определилось сразу же после того, как я доложил командиру бригады обо всех обстоятельствах плавания К-51.
Неудача с её выводом в море воспринималась уже спокойно, благо лодка цела. Дав мне указания о подготовке отчёта для Военного совета, Александр Владимирович Трипольский сказал:
— А теперь, Лев Андреевич, занимай свою прежнюю каюту на «Иртыше» и считай себя с сего часа исполняющим обязанности начальника штаба. Пока исполняющим обязанности, — добавил он с нажимом на «пока».
Я не успел спросить: «А Ивановский?». Комбриг продолжил:
— Ивановский будет исполнять обязанности заместителя командира бригады. После объединения бригад такая должность по штату положена, вот мы её и заполним. О распределении обязанностей между вами Николай Степанович расскажет тебе сам.
Вышло так, что, будучи уже четвёртый месяц заместителем капитана 1-го ранга Ивановского в штабе объединённой бригады, я за это время ни разу не виделся с начальником штаба, только разговаривал из Кронштадта по телефону. Отправившись к нему на «Полярную звезду», вообще затруднялся точно вспомнить, когда встречался в последний раз с бывшим своим командиром в дивизионе тихоокеанских «Ленинцев», где служба его внезапно прервалась в тридцать седьмом году и, к счастью, смогла возобновиться после полной реабилитации в сороковом.
Зная требовательность Николая Степановича, представился ему с подчёркнутой официальностью. Разговор начался в строго служебном тоне, но сам собою перешёл на более товарищеский. Ивановский вспомнил нашу командирскую молодость, Владивосток, не те тяжкие обстоятельства, в которые там незаслуженно попал, а хорошее, которого было немало, — освоение новых кораблей, интересные походы... Но мы быстро вернулись к делам сегодняшним.
Ивановский сообщил, что комбриг возложил на него ответственность за всё, связанное с участием бригады в сухопутной внутригородской обороне. Оставался он и начальником не расформированных пока команд, созданных на случай выполнения «спецзадания», — уничтожения определённых объектов в городе при прорыве врага. Из того, что непосредственно касалось лодок, замкомбрига должен был вместе с флагманским инженер-механиком ведать общими вопросами организации ремонта, решать их в штабе флота, техотделе и на заводах. Вся остальная штабная работа переходила ко мне.
Неотложных дел накопилось много. Помимо всего прочего, я считал безотлагательным для себя детальное личное ознакомление с состоянием дивизионов и лодок, входивших раньше в другие бригады, обстоятельное знакомство с теми командирами, которых пока мало знал.
Командование бригады размещалось тогда разбросанно: комбриг на «Смольном», Ивановский — на «Полярной звезде», я на «Иртыше». По нескольким плавбазам, стоявшим у разных набережных, были расселены и работники штаба. Это создавало определённые неудобства, однако имело тот же смысл, что и рассредоточение по Неве подлодок. Главное, не попасть всем под одну бомбу.
Позже мы собрались все вместе, но уже на берегу.




Средняя подводная лодка пятой серии типа «Щука»

Глава шестая

ЧТОБЫ ЗАВТВА СНОВА В ПОХОД

Боевая задача — отремонтировать все подводные лодки


У меня в каюте, в динамике, подключённом к городской трансляционной сети, непрерывно тикал памятный всем, пережившим блокаду, ленинградский метроном. Если он умолкал, это предвещало объявление воздушной тревоги. Мерный стук метронома подтверждал ленинградцам: фронт держится, город в наших руках.
А морякам на скованных льдом кораблях он напоминал, что мы неотделимы от осаждённого города, что у нас одна с ним судьба, и пока не можем плавать, должны быть готовы вступить в бой за него на суше.
Но нельзя было и зимой не думать о будущей кампании на море, о новых боевых походах. Зима на Балтике — время ремонта кораблей. В том году ремонт требовался необычно большой из-за полученных кораблями боевых повреждений. Условия для него сложились самые неблагоприятные.
Обычно подводные лодки ремонтировались в Ленинграде на тех заводах, которые их построили. Там имелись и необходимое оборудование, и замечательные, потомственные мастера-корабелы. Они крепко выручали нас и в первое военное лето. У заводских причалов, включая Кронштадтский морзавод, а также предприятия Таллина, перебывало более полусотни подлодок, нуждавшихся в срочном ремонте, и нередко довольно серьёзные повреждения устранялись за четыре-пять суток. В те же месяцы четыре лодки вышли из капитального ремонта, начатого ещё до войны, и четыре новые подводные лодки были достроены.
Но с заводов постепенно вывозилось в тыл наиболее ценное оборудование, эвакуировались и лучшие специалисты. А сколько их ушло защищать родной город! Тогда я не знал цифр, которые могу привести сейчас. Из 16 артиллерийско- пулемётных батальонов ленинградского Народного ополчения семь были укомплектованы судостроителями, а всего с верфей ушло в ополчение, в истребительные батальоны, в партизаны, 17 тысяч добровольцев.
Те же, кого оставляли на заводах, выполняли много заданий, не связанных с флотом. Судостроители изготовляли бронеколпаки для дотов, трубы для ладожского нефтепровода, мины, детали для танков, оснащали бронепоезда.




Служащие, рабочие и студенты уходят на передовую. Ленинград, осень 1941 года

В начале 1942 года заводы Ленинграда, вместе взятые, могли поставить непосредственно на ремонт боевых кораблей лишь около 500 рабочих и бригадиров. Причём большая часть их направлялась на надводные корабли. Огромные усилия прилагались для возвращения в строй крейсера «Максим Горький» и повреждённых эсминцев.
Всё это означало: ремонтировать подводные лодки надо в основном собственными силами. Личный состав и раньше участвовал в зимней переборке механизмов, и это помогало осваивать технику. Но теперь нужно было не участвовать, а взять на себя главный объём работ, используя заводское оборудование и наставническую помощь специалистов-корабелов.
Специальное решение, определявшее ремонт кораблей и подготовку их к летней кампании, как главную задачу Краснознамённого Балтийского флота на ближайшее время, принял в январе 1942 года Военный совет Ленинградского фронта. В решении был пункт, обязывавший командиров сухопутных соединений вернуть в бригаду подводных лодок специалистов, находившихся на фронте.




Оставшиеся в городе рабочие патрулируют улицы города. Ленинград, начало зимы 1941 года

Но вернуться смогли не все, кто ушёл с кораблей в самые грозные для Ленинграда дни, и не только потому, что многих уже не было в живых. Не отпустили наших добровольцев, сражавшихся в морской пехоте на Ораниенбаумском плацдарме. И когда мы начинали развёртывать ремонт, весь личный состав выходил ещё на учения, тренировки и в дозоры на внутригородских оборонительных рубежах.



Женщины изготавливают артиллерийские снаряды. Ленинград в блокаде, зима 1942 года

Только несколько позже, когда обстановка позволила освободить подводников от боевой вахты и учений на площадях и набережных, в ремонте смогло каждый день участвовать около 1500 краснофлотцев и старшин.



Мотористы подводной лодки Щ-309 ремонтируют дизель. Работами руководит инженер-механик В.Аверьянов. Ленинград, зима 1942 года

Заводских рабочих было занято на лодках в несколько раз меньше. Но каждым кадровым корабелом дорожили, как никогда. Помогали таким мастерам, чем могли, делились остатками того, что сэкономили в боевых походах. Некоторых рабочих устраивали жить вместе с моряками на плавбазах. Это сберегало людям силы. Тут были редкостные в блокадном Ленинграде блага: в кубриках поддерживалась сносная температура, горел свет.



Отличившихся при ремонте кораблей матросов, старшин и рабочих награждали грамотами

Чтобы дать представление о связанных с ремонтом трудностях, надо ещё сказать, что территории главных судостроительных предприятий относились к тем местам города, которые чаще других подвергались артобстрелу и бомбёжкам (от них и спасали, вывозя оборудование).
Многие цеха знаменитых заводов были разрушены или опустели. И всё-таки эти заводы служили опорной базой ремонта. Больше того, под огнём, при острой нехватке материалов, действующих станков и рабочих рук, продолжалась достройка нескольких подводных лодок, заложенных до войны.
3 января в Ленинграде начали увеличивать продовольственные нормы. Это сделала возможным ладожская Дорога Жизни. Но хлебная прибавка в полтораста-двести граммов не могла спасти тех, у кого дистрофия зашла далеко, и люди продолжали умирать от голода. С палубы «Иртыша» было видно, как по набережной везут и везут умерших на маленьких саночках. Некоторые рабочие были настолько слабы, что не удержались бы на вертикальном трапе, и их проносили через люки подводных лодок на руках. Работать они могли только сидя, но при отличном знании техники много значили даже их советы.




Корабли Балтийского флота ведут артиллерийский огонь с Невы по вражеским позициям. Ленинград, январь 1942 года. Картина художника Я.Д.Ромаса

Чтобы не так обжигал руки стылый металл, в центральных постах и концевых отсеках, где есть люки, сооружали печурки из обложенных кирпичом бочек с выведенной наружу трубой. Топили их углём, когда он был, а чаще досками, и в отсеках становилось веселее. Труднее было обогреть цеха заводов, где краснофлотцы, имевшие необходимые навыки, становились к уцелевшим станкам и вытачивали необходимые детали. Много такого, что никогда не делалось раньше, изготовляли моряки-умельцы в небольших механических мастерских на плавбазах.
Непосредственными организаторами ремонта, как всегда, были штабные и корабельные инженеры-механики. Флагманского механика бригады Н.Ф.Буйволова подводило здоровье, и его вскоре сменил инженер капитан 2-го ранга Е.А.Веселовский. Тот самый, который так много сделал для освоения первых подлодок Тихоокеанского флота.
Случайно выяснилось, что он, добившись перевода на действующий флот, служит, не помню уж в какой должности, на Ладоге. Знавшие Евгения Александровича убедили комбрига попросить начальство, чтобы его переназначили к нам, и это явилось настоящей находкой для бригады.
Именно такой флагмех, как Веселовский, с его энергией и глубоким знанием техники, с его умением преодолевать все препятствия, нужен был в сложившейся обстановке. Он напористо вошёл в ремонтную страду, быстро завоевал авторитет на кораблях и на заводах.




Флагманский механик бригады Евгений Александрович Веселовский

Но и помощники у флагмеха были прекрасные: два штатных в штабе бригады инженеры капитаны 3-го ранга Б.Д.Андрюк и Н.Н.Голенбаков и опытные дивизионные инженер-механики капитаны 3-го ранга И.Р.Рамазанов, И.П.Шеленин, Н.И.Мамонтов, А.К.Козловский, инженер капитан-лейтенант М.Ф.Вайнштейн.


Дивизионные инженеры-механики Н.И.Мамонтов И.Р.Рамазанов И.П.Шеленин

Ремонт, сопряжённый подчас с просто невероятными трудностями, сурово испытывал каждого командира электромеханической боевой части на лодках.
Отлично показали себя в этих условиях инженер капитан 3-го ранга Г.А.Сафонов на С-9, инженер капитан-лейтенант В.Е.Корж на С-13, инженер капитан-лейтенант М.А.Крастелёв на Л-3 и многие другие.
Усилиями инженер-механиков, их изобретательностью в огромной мере обеспечивалась в ту тяжкую зиму возможность вывести наши подводные корабли весной в море.
Флагмех был единственным из флагманских специалистов, имевшим в своём распоряжении автомашину. Этот пикап использовался главным образом для перевозки ремонтируемых механизмов с лодок на заводы и обратно. А то, что в машину не помещалось, везли, иногда через полгорода, на санях, в которые впрягались краснофлотцы.
Бывали и экстренные выезды, когда корпус какой-нибудь подлодки пробивали осколки бомбы или снаряда. К месту происшествия мчались сам Веселовский и его помощник по обеспечению живучести кораблей Борис Дмитриевич Андрюк с бригадной аварийной группой. В её состав входили водолазы, как «тяжёлые», работавшие в скафандрах, так и «лёгкие», обученные всем возможным способам заделки пробоин.




Спуск водолаза для осмотра винтов подводной лодки. Ленинград, зима 1942 года

Лучшим водолазом считался у нас мичман Юркевич. Славились своим мастерством также водолазные старшины Иван Бойченко, Афанасий Райский. Тот факт, что корабль мог получить боевые повреждения не в море, а в любой день и час стоянки в базе в пору ремонта, был одной из грозных примет блокадной зимы. И каждый раз после таких случаев заново вставал вопрос: сможет ли такая-то подлодка воевать в нынешнем году?



Командир электромеханической боевой части подводной лодки С-13 Виктор Емельянович Корж

Продолжение следует

ВЫПУСК. В.Н.Лавров.

Очередной, пятый по счету, выпуск 2-го Высшего Военно-Морского училища подводного плавания состоялся 5 декабря 1958 г. Выпускников в курсантской форме (с погонами мичманов и в офицерских фуражках) построили во дворе учебного корпуса. Зачитали Приказ Министра Обороны СССР № 03024, подписанный 2 декабря 1958 г. в Москве.
Всю процедуру вручения лейтенантских погон, дипломов и кортиков помню очень плохо. Судя по сохранившемуся снимку, на котором кто-то запечатлел момент моего переодевания в офицерскую шинель, нам было предоставлено время для этого. В руках у меня курсантская шинель с мичманскими погонами, честно отслужившая положенный срок.




Надпись на обороте: «5 декабря 1958 г.»

Снова построенные во дворе, уже в лейтенантской форме, мы выслушали Приказ о назначении выпускников по флотам, а некоторых – в конкретные воинские части. Своей фамилии я в этом приказе не услышал. Как выяснилось чуть позже, не только я один. Через некоторое время группу лейтенантов пригласили в какой-то кабинет и объяснили, что мы будем служить на «новой технике» и место службы будет указано в Командировочном предписании. Тогда я не обратил внимания на то, что в этой группе оказались все окончившие училище с медалью, кроме меня и Саши Четырбока. Это были Э.Ковтун, Л.Слотинцев, Г.Хорошилов, В.Соколов, А.Лаурайтис и др.
Сразу после этой беседы я вышел из училища и отправился домой, чтобы предупредить Лару о торжественном обеде в нашей курсантской столовой, на который мы приглашены. Именно по этой причине меня нет на групповой фотографии выпускников, где в центре К.А.Безпальчев. Константин Александрович пришел поздравить своих питомцев, хотя к этому времени был на пенсии уже полтора-два года (с 1956 г.)




Пятый выпуск 2-го ВВМУПП. В центре – контр-адмирал К.А.Безпальчев, начальник училища в 1954-1956 гг. Фото 05.12.1958 г. Рига.

Состоявшийся в назначенное время торжественный обед по случаю очередного выпуска офицеров произвел довольно унылое впечатление. В связи с очередной антиалкогольной компанией мы были предупреждены, что запрещается приносить даже шампанское. По разным причинам, и по этой в том числе, многие просто не пришли на это мероприятие. Из командования и преподавательского состава никого не помню, кроме заместителя начальника 1-го факультета по политчасти капитана 2 ранга Зелина.



Последний курсантский обед. За столом справа налево: лейтенант Валерий Лавров, Лариса Лаврова, капитан 2 ранга Зелин, лейтенант Александр Четырбок.

После обеда сфотографировались в фойе нашей столовой у великолепной модели крейсера «Киров», который запомнился нам с первой практики.



На следующий день у нас была запланирована встреча в узком кругу в ресторане «Астория», который располагался на 3 этаже одного из самых больших универмагов в Риге. Об этом вечере на всю жизнь остались светлые и теплые воспоминания. Соседями по столику была очаровательная пара – Инна и Геннадий Голубец.



Подпись на обороте: «Ларочке и Валерику от Инны и Геннадия Голубец. Г.Рига. 04.03.1959 г.»

За столиком рядом располагались Таня и Эдик Парамоновы. К сожалению, фотографии этой пары у меня нет. Но есть фотография Эдика с надписью на обороте, которая греет меня до сих пор.



«Грозе морей» от будущего штурмана. Пусть крепнет дружба на страх «вероятному противнику». Или проще – Валерке от Эдда Парамонова в память об училищных годах. 28.07.1958 г. Riga.

У каждого из нас хранится выпускная фотография. Так как лейтенантские тужурки для каждого еще не были готовы, а фотографии должны были быть сделаны заранее, то всех снимали в одной и той же тужурке. Но у каждого свое лицо, свой характер и своя судьба.



Выпуск 2-го ВВМУПП 1958 г. (штурманский факультет)




Выпуск 2-го ВВМУПП 1958 г. (минно-торпедный факультет)
Страницы: Пред. | 1 | 2 | 3 | 4 | 5 | ... | 12 | След.


Главное за неделю