Так было с Л-21, достраивавшейся на Адмиралтейском заводе. На вступление этой лодки в строй мы очень рассчитывали, подводных минзагов не хватало. Экипаж Л-21, сформированный практически заново, активно участвовал в достройке корабля. Из моряков лодки, ушедших осенью в морскую пехоту вместе со своим командиром Н.Н.Куликовым, вернулось лишь несколько человек, Куликова заменил опытный подводник капитан 3-го ранга С.С.Могилевский.
И вот тревожное сообщение с Адмиралтейского: авиабомба разорвалась вблизи подводной лодки, есть повреждения... Спешу вместе с флагманским механиком на завод. Лодка на плаву, на ровном киле, но повреждения серьёзные и на корпусе, и во внутренних, уже смонтированных корабельных системах. Намеченный срок ввода лодки в строй оказался под большим вопросом. Однако Веселовский, поддерживаемый техотделом флота, убедил руководителей завода, что всё ещё можно наверстать.
А несколько недель спустя, в марте Л-21 вновь попала под удар при артобстреле заводской территории. Погибли двое старшин, пострадали надстройки и некоторые цистерны. После тщательного обследования корабля было ещё раз подтверждено: подводный минзаг может и должен быть готов к выходу в море в этом году.
Забегая вперёд, скажу, что так всё же не получилось. В мае, когда достроенную ценой неимоверных усилий подлодку начали готовить к швартовым испытаниям, крупнокалиберный снаряд, выпущенный отнюдь не прицельно при обычном обстреле «по площадям», поразил Л-21 прямым попаданием в правый борт. Было затоплено четыре отсека, лодка осела кормой на грунт. Водолазы завели жёсткий пластырь, после чего отсеки осушили, и полузатонувшая лодка выровнялась, встала на ровный киль. Но теперь предстояло, помимо заделки пробоины, не только выгружать, а потом вновь устанавливать аккумуляторную батарею, но и перебрать или заменить множество побывавших в воде механизмов.
— Чуть не весь монтаж — заново, — сокрушался Евгений Александрович Веселовский. — Это же работа на год!..
Флагмех не преувеличивал. Невезучая лодка, в которую за три месяца трижды попадали снаряды или осколки бомб, скоро не смогла вступить в строй.
Командир подводного минного заградителя Л-21 С.С.Могилевский
Перевод на морской паёк
Флагманский врач бригады полковник медицинской службы Тихон Алексеевич Кузьмин, старый балтиец, служивший на флоте ещё до Первой мировой войны фельдшером крейсера «Рюрик», забил тревогу. Он докладывал и мне, и комбригу об ухудшении физического состояния личного состава.
На плавбазах уже давно вываривали под наблюдением медиков сосновые ветки, и все пили эту «витаминную добавку» по три раза в день. Но проявлений дистрофии становилось всё больше, появились и случаи цинги, у людей проступали на ногах тёмные пятна. В строевых рапортичках неуклонно росли цифры, показывающие число больных, не способных участвовать в работах, нести вахту.
А у нас огромный ремонт, требующий напряжения всех сил.
И впереди — боевые походы...
О создавшемся положении, естественно, знал Военный совет флота. Он изыскивал ресурсы, чтобы подкормить подводников. И в феврале последовало решение о переводе нашей бригады, не плавающей пока, но готовящейся плавать, на морской паёк. Конечно, в блокадном его варианте, но всё равно прибавка была ощутимой. Хлеба стало полагаться 500 граммов, в супе появились какой-то жир и подболточная мука, иногда даже немного мяса.
Продовольствие в Ленинград везли по ледовой трассе через Ладогу
Люди повеселели, и через некоторое время флагманский врач стал отмечать, что общее состояние здоровья лодочных экипажей стабилизируется. Потом оно постепенно пошло на улучшение.
На флот, как и в город, начали поступать продовольственные подарки из разных концов страны. Судьба Ленинграда и его защитников волновала советских людей в тылу, и они, сами испытывая нужду во всём, отправляли в осаждённый город посылки. В адрес нашей бригады поступили продукты от общественных организаций Узбекистана, но подводники передали их в госпитали.
Бесконечно трогали моряков маленькие индивидуальные подарки из незнакомых городов и селений. Однажды досталась и мне такая посылочка неизвестно от кого, без сопроводительного письма. В ней были сухари, тщательно завёрнутый кусок сала, четвертинка водки и самодельный шарф, перевязанный, как мне подумалось, какой-то доброй старушкой из своего любимого платка-шали. В этом тёплом синем шарфе я проходил всю войну.
Одновременно с увеличением подводникам пайка мы узнали, что по договорённости с командованием фронта личный состав бригады отзывается с назначенных ему осенью запасных рубежей сухопутной обороны. Вот тогда и стали выходить на ремонтные работы до полутора тысяч подводников. В случае осложнения обстановки бригада, разумеется, вновь заняла бы оборону в городе. Но нести эту службу и в то же время форсировать ремонт на десятках лодок, было невозможно.
Организация командирской учёбы
Между тем, пора было готовить к новым походам не только корабельную технику, но и людей, и в первую очередь командный состав, суммировать и по-настоящему осмыслить опыт и уроки нашей первой боевой кампании.
Разборы походов, которые проводились осенью в Кронштадте, охватывали ограниченный круг командиров с тех лодок, какие там оказывались. Теперь следовало разобрать со всеми командирами и комиссарами наиболее поучительные походы подводных лодок каждой из прежних трёх бригад и Отдельного дивизиона. А флагманским специалистам провести специальные разборы с командирами корабельных подразделений.
Самым главным мы считали повышение тактического мастерства командиров, в том числе огневого. Ведь не все оказались достаточно подготовленными к использованию своего оружия, прежде всего торпед, в непростых условиях, складывавшихся на море. Но кроме разборов успешных и неудачных атак, помогавших командирам осмыслить опыт свой и товарищей, нужна была учёба практическая, — тренировки в кабинете торпедной стрельбы. Они, кстати, необходимы для поддержания на должном уровне навыков и подлинным мастерам торпедных атак.
Однако где было заниматься этим? Кабинет торпедной стрельбы имелся в Учебном отряде подводного плавания, при котором издавна действовали командирские классы. Там «выходил в атаку» и я, когда был послан в эти классы с Черноморского флота, и потом, когда учился в академии. Перебывали в этом кабинете и все командиры подлодок нашей бригады. Но УОПП был эвакуирован в Махачкалу и, насколько мы знали, вывез основное учебное оборудование. А создать в тогдашних ленинградских условиях подобный тренажёр заново было просто невозможно.
Положение с огневой подготовкой беспокоило командира бригады. В январе Трипольский не раз возвращался к этому вопросу и, не признавая его неразрешимым, повторял своё любимое:
— Давайте думать вместе, — и советовал: — подключайте к этому инициативных людей!
Вскоре я смог доложить комбригу, что, как считает наш флагманский минёр Иодковский, кабинет торпедной стрельбы может быть развернут на береговой базе бригады. Нужно только разрешение на перенос оборудования из Учебного отряда подплава, здание которого не отапливается и не получает электроэнергии.
— Постойте! — прервал меня командир бригады. — Какое оборудование? Там же, говорят, ничего нет.
— То, что нам нужно, оказывается, есть, Александр Владимирович. Кабинет торпедной стрельбы действительно собирались эвакуировать. И даже частично демонтировали, а потом кто-то это отставил. Иодковский утверждает, что все необходимые приборы есть.
Трипольский сразу повеселел:
— Ну, если так, то прекрасно! Разрешение добудем, это за мной. За всё остальное отвечаете вы. Готовьте помещение и людей. Если что-то будет тормозить, докладывайте в любое время.
Через день отправились в УОПП с помощником флагманского механика по электрочасти Голенбаковым и подобранной им группой старшин-умельцев. Иодковский ещё был занят своими обязанностями по сухопутной обороне. В тy зиму я ещё не бывал в этом дальнем конце Васильевского острова и едва узнавал знакомые с детства улицы, — безлюдные, заметённые снегом. Местами наш грузовичок просто зарывался в сугробы.
В УОПП нас уже ждали, указание дошло. В стылом здании общими усилиями открывали замёрзшие двери, снимали пломбы. Снаружи было 30 градусов мороза, да и внутри здания, наверное, почти столько же. Пальцы прилипали к металлу, но приходилось сдерживать наших старшин, чтобы не слишком спешили. Т о, что снимали и отключали, надо было маркировать, сверяясь со схемой (хорошо, что она нашлась), а то, что раньше упаковали, проверить по описанию. Мало ли куда могли задвинуть какой-нибудь ящик.
Простыли все отчаянно, зуб на зуб не попадал, но кропотливая работа, на которую в другое время ушла бы, пожалуй, целая неделя, была сделана в один приём. Интересно, что «изъятие» сложной учебной техники не сопровождалось оформлением каких-либо документов, но я всё-таки оставил на столе в опустевшем помещении лист бумаги, обозначив на нём, куда и с чьего разрешения вывезено оборудование кабинета торпедной стрельбы.
Монтаж тренажёра на береговой базе производили под руководством С. И. Иодковского торпедные электрики, которым предстояло и обслуживать кабинет. Кое-что пришлось переделывать, приспосабливать к местным условиям. Через десять дней флагманский минёр пригласил на тренировку первый «экипаж» — командира, старпома и штурмана подводной лодки, и они могли отрабатывать тут действия, выполняемые в ходе торпедной атаки.
Не всё выглядело так, как в УОПП. Оттуда взяли только сам тренажёр, а не всю обстановку кабинета. У командира не было такой удобной, как там, рубки, старпом сидел со своими таблицами на обыкновенном стуле, тесновато было штурману. Но цель на панораме маневрировала, определялись её курс и скорость, маневрировала и «подводная лодка», решался «торпедный треугольник», подавались все команды. Электроэнергией кабинет обеспечивался. И температура в помещении была, во всяком случае, выше нуля.
Комдивы тренировали в кабинете командиров лодок, а те — вахтенных командиров, которым надлежало при обнаружении противника быть готовыми самостоятельно начать маневрирование для выхода в атаку, пока не подойдёт к перископу или не поднимется на мостик командир корабля.
Флагманский минёр планировал занятия и строго следил за соблюдением расписания, хотя обеспечивать доставку командиров на тренировки не мог. Приходилось идти пешком с плавбаз, стоящих за несколько километров, нередко после ночного патрулирования в городе.
Тренировки в возрождённом кабинете торпедной стрельбы были начаты раньше всей остальной учёбы, когда особых дней для боевой подготовки ещё не выделялось. Думается, эти занятия дали комсоставу немало, хотя, конечно, не могли заменить учебные атаки на морском полигоне, где и корабль-цель настоящий, и торпеды выпускаются фактически.
Но рассчитывать, что весной у нас появится морской полигон, не приходилось: близ Ленинграда и Кронштадта, блокированных врагом, для него не было места.
«Оживили» башню и наладили ЛВП
Удалось ввести в действие и ещё один тренажёр совсем другого назначения, — водолазную башню, также входившую в комплекс Учебного отряда подплава, и предназначавшуюся для практических занятий по выходу с 18-метровой глубины с индивидуальным спасательным прибором. Здесь подводники не только приобретали необходимые для этого навыки, умение регулировать в воде, под давлением, своё дыхание. Вырабатывалась уверенность в том, что люди на затонувшей подлодке совсем не обязательно обречены, если они не растеряются и будут знать, как им действовать.
Я уже рассказывал, как спаслись, выйдя через трубу торпедного аппарата, трое мужественных и умелых моряков из экипажа подводной лодки С-11. Подобный случай имел место и во 2-й бригаде. Подлодкой противника была потоплена наша лодка М-94. Троих моряков подобрали вскоре. Из оставшихся незатопленными отсеков поднялись на поверхность восемь человек, использовав в качестве шлюза боевую рубку. Вошли в неё, ещё сухую, а затем, задраив нижний люк, заполнили рубку водой и открыли верхний люк.
Инженер капитан-лейтенант В.С.Шиляев, руководивший выходом группы, сумел даже перед этим немного потренировать двух краснофлотцев, плохо знакомых с индивидуальным спасательным прибором, дал им время отработать дыхание в маске. Всех их подобрал катер с острова Даго.
Помощник флагманского механика бригады Борис Дмитриевич Андрюк
Такие эпизоды прошлой кампании, всем на бригаде известные, убедительно свидетельствовали, сколь необходимо подводнику владеть навыками аварийного выхода с глубины. Но водолазная башня стояла законсервированная, промёрзшая. Сама мысль об её эксплуатации в условиях страшной блокадной зимы могла показаться абсурдной. Это не тренажёр торпедной стрельбы, поддающийся переносу в другое помещение.
И всё же мысль «оживить» башню возникла у помощника флагманского механика бригады Бориса Дмитриевича Андрюка, в то время уже инженера капитана 2-го ранга. Помощник флагманского механика флота, в ведении которого находилась недействующая башня, отнёсся к идее Андрюка, кажется, довольно скептически, однако против того, чтобы подводники занялись башней, возражений не имел. Андрюк стал уговаривать меня осмотреть вместе с ним «объект». Зная Бориса Дмитриевича, как очень серьёзного человека, я согласился.
Водолазная башня с небольшим бассейном была оборудована в помещении бывшей церкви рядом с казармами и лабораторным корпусом Учебного отряда подплава. Здание имело автономную котельную, которую мы в конце концов могли обеспечить горючим. А электроэнергию Андрюк, оказывается, собирался брать от лодочной аккумуляторной батареи, имевшейся в соседнем лабораторном корпусе УОПП.
Лёгководолазная подготовка подводников в бассейне водолазной башни КУОПП
Удостоверившись, что батарея никуда не девалась, как и двигатель, способный её заряжать, и что, по-видимому, исправна насосная станция водолазной башни, Андрюк заявил, что не видит непреодолимых препятствий для приведения её в рабочее состояние. Оставалось поручить ему же осуществление его идеи, дав право подобрать на плавбазах команду специалистов для введения башни в действие и последующего обслуживания.
Не буду рассказывать о всех трудностях, которые вставали перед Андрюком, но водолазная башня у него заработала, причём всё необходимое для этого было сделано силами бригады. Под наблюдением помощника флагмеха ею стал заведовать главный старшина В.Н.Шинеленко, водолазный специалист со спасательного судна «Коммуна», приданного нашей бригаде.
До весны через башню успели пройти все без исключения члены экипажей подводных лодок, готовившихся к выходам в море. Пoстепенно использование башни и её бассейна было расширено: здесь стали проводиться занятия, на которых выполнялись в лёгководолазном снаряжении разного рода аварийные работы. Дальнейшее показало, что они принесли немалую пользу.
Боевая выучка гидроакустиков
Зимняя учёба краснофлотцев и старшин по специальности раньше всех наладилась у связистов. Радисты меньше других специалистов были заняты ремонтом, к тяжёлым общекорабельным работам не привлекались. И наш флагманский связист капитан 3-го ранга Иван Алексеевич Краснов обеспечил то, что они по существу не отрывались от своих боевых постов по окончании плаваний: всю зиму шли учения по связи на действующей технике.
Но самым важным, что сделали в ту зиму флагсвязист и его помощник капитан-лейтенант И.Е.Залипаев, была организация практической учёбы гидроакустиков. Ей, надо признать, уделялось до войны недостаточно внимания, хотя шумопеленгаторные средства появились на наших подлодках ещё в середине тридцатых годов.
И.Е.Залипаев
Многие командиры, привыкнув доверять только перископу, видели в гидроакустике лишь нечто вспомогательное и не особенно беспокоились, хорошо ли натренирован лодочный гидроакустик.
Первое военное лето заставило посмотреть на это иначе. У нас ещё не было торпедных атак без визуального наблюдения цели по данным гидроакустики. Просто ни один командир не был к этому готов. Но, пожалуй, уже все стали понимать, что такие атаки возможны. Всей бригаде были известны примеры того, как мастерство акустика и умение командира использовать его данные способствовали боевому успеху лодки или уклонению от вражеского удара.
И.А.Краснов
Будь хуже подготовлен акустик на Щ-307, её встреча с немецкой подлодкой, о которой я рассказывал, могла бы кончиться совсем иначе. Командиру другой «Щуки» капитану 3-го ранга Абросимову доклады акустика помогали правильно оценивать обстановку, когда лодка находилась в весьма трудном положении. Об этом эпизоде тоже уже шла речь выше.
Но квалификация большинства гидроакустиков удовлетворять нас не могла. И вот в условиях блокадной зимы удалось существенно повысить уровень их подготовки по сравнению с мирным временем. На «Иртыше» оборудовали учебный кабинет, имевший две шумопеленгаторные станции и устройства, воспроизводящие шумы, свойственные кораблям различных классов. Такой же гидроакустический комплекс смонтировали в кабинете торпедной стрельбы на береговой базе, чего не было даже в Учебном отряде подплава, и командиры смогли там учиться выходу в атаку по данным акустики. Гидроакустический кабинет на «Иртыше» начал действовать лишь со второй половины зимы, но, как показали потом боевые походы, выучка акустиков возросла очень ощутимо.
С февраля приняла планомерный характер боевая подготовка подводников всех специальностей. На неё стали отводиться два дня в неделю, а иногда и больше. Это зависело от того, как продвигался ремонт. Учёба потеснила его в недельном расписании, и, значит, работать требовалось ещё интенсивнее. Люди это сознавали.
Общее стремление как можно лучше и в срок подготовить корабли к выходу в море пронизывало всю жизнь бригады. Мне кажется, сама мысль о том, что какие-то обстоятельства могут этому помешать, не укладывалась ни у кого в голове.
Подводники могут всё…
К ремонту относились поистине самоотверженно, характерна была решимость сделать самим и то, чего раньше не делали, не умели.
На многих лодках требовалось заменять повреждённые гребные винты. Обычно эту работу производили в сухом доке. Но если вообще докование лодке не нужно, нельзя ли снимать и ставить винты под водой? Такой мыслью загорелся лучший водолаз бригадной аварийной партии главный старшина Юркевич. Он создал приспособление, позволившее идею осуществить. Инициативу Юркевича поддержали, и винты были сменены без постановки в док на восемнадцати подлодках!
В блокадном Ленинграде некуда стало сдавать на ремонт измерительные приборы, которых на лодках множество, и они весьма часто повреждались от сотрясений корпуса при разрывах глубинных бомб. Но и эту проблему решили. Ремонт и регулировку манометров, тахометров, разных электроизмерительных приборов освоили в мастерских плавбаз под руководством техников, которых разыскали в городе.
Ремонтируя свои корабли, моряки не раз приходили на помощь гражданским аварийным службам, В январе вышла из строя последняя турбина центральной водопроводной станции, ещё обеспечивавшей водой какую-то часть города. Горком партии обратился с просьбой об экстренной помощи к морякам. Из штаба флота позвонили нам:
— Выручайте город. Говорят, подводники всё могут...
Был поднят экипаж крейсерской подводной лодки К-56, укомплектованный хорошими специалистами, которые вместе с рабочими Адмиралтейского завода достраивали свой корабль. Командир лодки капитан 3-го ранга Г.А.Гольдберг объяснил подчинённым задачу: ввести в действие отказавшую на станции технику, восстановить водоснабжение тех домов, которые ещё могли им пользоваться. Моряки проработали 66 часов почти без отдыха и ввели станцию в действие, не дав стоявшей тогда жестокой стуже окончательно её сковать.
Ремонтом руководили, конечно, инженеры станции, но ударной силой осуществлявшей его в труднейших условиях, был экипаж подводного крейсера.
Григория Алексеевича Гольдберга я знал много лет. Бывалый капитан из Совторгфлота, он, как и немало его товарищей, в начале тридцатых годов стал военным моряком и, пройдя переподготовку, успешно командовал одной из «Щук» 5-й морской бригады Тихоокеанского флота, которую возглавлял Г.Н.Холостяков.
В результате необоснованных репрессий 1937–1938 годов капитан 3-го ранга Г.А.Гольдберг был арестован вместе с женой Ксенией Дмитриевной, дочерью знаменитого капитана дальнего плавания Лухманова, которого знала вся страна. За год до начала войны Гольдберга и его жену освободили и полностью реабилитировали, после чего он и вступил в командование одной из строившихся в Ленинграде крейсерских подводных лодок.
Водопроводная станция и главная водонапорная башня Санкт-Петербурга (современный вид)
Добавлю, что в марте 1942 года, когда возникла необходимость заменить командира 3-го дивизиона, я рекомендовал на эту должность Григория Алексеевича Гольдберга, как наиболее подготовленного из возможных кандидатов, обладающего отличными командирскими качествами и прекрасно знающего «Щуки», из которых состоял дивизион. Вскоре он был утверждён в этой должности приказом наркома с присвоением звания капитана 2-го ранга.
Кадровые перестановки
В середине зимы произошли перемены и в командовании бригады, а сначала — в штабе.
Капитан 1-го ранга Н.С.Ивановский вновь получил назначение на давно ему знакомый Дальний Восток начальником отдела подводного плавания штаба Тихоокеанского флота.
Нового замкомбрига к нам не назначили.
Я же, уже исполнявший обязанности начштаба объединённой бригады около двух месяцев, был назначен начальником штаба бригады приказом наркома. Вскоре мне было присвоено звание капитана 1-го ранга.
На должность заместителя начальника штаба прибыл после окончания академии Герой Советского Союза капитан 2-го ранга Ф.Г.Вершинин, старый балтиец, отличившийся в финскую кампанию, когда он командовал подводной лодкой Щ-311, входившей и теперь в состав нашей бригады.
Командир подводной лодки К-56 Григорий Алексеевич Гольдберг
Наверное, Александр Владимирович Трипольский знал или догадывался, что и его ждёт перемещение по службе. Насколько мне известно, у старших начальников не возникало особых претензий к нему за недолгое его командование бригадой. Но командиру-практику, даже очень способному и волевому, было бы всё-таки слишком трудно, когда возобновятся активные боевые действия на море, возглавлять соединение, вобравшее в себя все подводные силы Балтфлота.
В начале марта Герой Советского Союза капитан 2-го ранга А.В.Трипольский был назначен командиром дивизиона новых подлодок на Тихоокеанский флот. Там не шла пока война, но требовалась неослабная готовность к ней, и мог пригодиться его балтийский опыт. А полгода спустя Трипольскому поручили командовать беспримерным переходом группы лодок через два океана и много морей. Обогнув полмира, они вошли в состав действующего Северного флота. Там, на Баренцевом море, продолжалась боевая биография Александра Владимировича.
Заместитель начальника штаба бригады Фёдор Григорьевич Вершинин
Командиром нашей бригады стал капитан 1-го ранга Андрей Митрофанович Стеценко, до того — начальник отдела подводного плавания штаба Балтийского флота, мой сослуживец ещё по Чёрному морю, а потом по Дальнему Востоку. Это был подводник с большим опытом и высокой оперативно-тактической подготовкой, вдумчивый и очень спокойный человек.
Андрей Митрофанович пришёл вступать в командование бригадой бледный, похудевший так, что китель на нём казался снятым с кого-то другого. И неудивительно: штаб флота сидел в ту зиму на скудном пайке, установленном для береговых учреждений. Работали в штабе много, а жили голодно, без всяких удобств. Я часто бывал там у Стеценко по делам бригады. В одном из учебных помещений здания Военно-морской академии стояли четыре стола и четыре койки, печурка-времянка с трубой, выведенной через форточку, плохо обогревала аудиторию с высоким потолком. Штабисты накидывали на плечи шинели, дышали на стынущие пальцы рук.
Командир бригады подводных лодок КБФ Андрей Митрофанович Стеценко
На «Иртыше» нового комбрига ждала достаточно тёплая (как и все остальные) флагманская каюта. Но нетрудно было заметить, что радовал его прежде всего переход на самостоятельную работу, где можно самому решать и действовать, а не быть, как на прежней должности, лишь консультантом для командования и проверяющим на кораблях.
Вслед за комбригом был назначен новый военком бригады полковой комиссар И.А.Рывчин. Он возглавлял до того оргинструкторский отдел Пубалта, но раньше был начальником политотдела бригады подводных лодок на Севере, так что службу в подплаве знал. Человек темпераментный, деятельный, Рывчин в первой же беседе с комбригом и мною сказал, что главной своей задачей считает повышение боевой активности подводников в будущей кампании и будет всемерно добиваться этого от командиров лодок.
Военком бригады подводных лодок И.А.Рывчин.
С приходом Рывчина политическая работа в соединении стала более целеустремлённой. А должности военкома и начальника политотдела больше не исполнялись, как раньше, одним лицом.
Начальником политотдела бригады назначили переведённого из Заполярья, но вообще-то старого балтийца, довоенного военкома «Иртыша» полкового комиссара М.Е.Кабанова. На Северном флоте он был комиссаром дивизиона «Малюток», уже имевшего внушительный боевой счёт.
Михаил Ефимович Кабанов оказался живым, общительным, очень доброжелательным и доступным для всех человеком. Нам довелось служить вместе почти до конца войны, и это были годы, когда штаб и политотдел работали в исключительно тесном контакте, который поддерживался как-то сам собою, потому что потребность в нём, мне кажется, была обоюдной.
Продолжение следует
