Видеодневник инноваций
Подлодки Корабли Карта присутствия ВМФ Рейтинг ВМФ России и США Военная ипотека условия
Баннер
Мобильный газоанализатор

Мобильный газоанализатор

Поиск на сайте

Вскормлённые с копья - Сообщения за март 2014 года

На румбе - океан. Р.В.Рыжиков. СПб, 2004. Часть 19.



Современный линемет

Однако, как это всегда бывает, как черт из табакерки, выскакивает с докладом внешне очень незаметный, низенький, толстенький инженер-капитан третьего ранга, представитель Аварийно-спасательной службы флота. Он говорит, что в принципе, лодка к борьбе за живучесть готова, но... Командир отделения рулевых не умеет пользоваться линеметом (своеобразным ружьем для подачи линя — тонкого троса, служащего «проводником» швартова на спасательное судно в условиях шторма или при других обстоятельствах, препятствующих сближению судов на расстояние, позволяющее просто подать швартов с помощью обычного бросательного конца).
Честно признаюсь, я и сам-то не часто видел этот линемет. Лежал он где-то у боцмана в выгородке, никто про него, до поры до времени, не вспоминал. Далее «каптри» наносит удар ниже пояса: заявляет, что нужно провести не менее десяти тренировок по пользованию линеметом, затем вновь проиграть учение по подготовке лодки к буксировке, а уж потом он сможет сделать вывод о нашей готовности к несению боевой службы.
Возмущению моему нет предела! Это только теперь я до конца понимаю смысл фразы, что в деле борьбы за живучесть мелочей не бывает. Мысленно проклинаю «несчастного аварийщика» и жду, что же скажет председатель комиссии.
Разумеется, Иридий Александрович не может после такого замечания дать положительную оценку нашей готовности. Расходимся из кают-компании подавленные. Еще одни сутки выпали из отдыха. Назавтра предстоит тренироваться, вновь проигрывать учение и снова предъявляться толстяку-спасателю...
Утром, после проверки механизмов учиняем тренировки по выстреливанию линя. Готовимся к контрольному учению. Иду на плавказарму к старпому, у него в каюте наш «спасатель», будь он неладен!
Вхожу в каюту и застаю представителя АСС в весьма благодушном настроении (в каюте острый запах хвойного экстракта). Старпом показывает запись в Журнале боевой подготовки свидетельствующую о том, что учение по буксировке аварийной лодки проиграно повторно и действия личного состава оценены на «хорошо».
От такого упрощения обстановки я даже как-то теряюсь.




Флаг АСС ВМФ СССР

«Давай, старпом, отбой». «Механизмы в исходное», команде — отдых. Пусть как следует соберутся в море. Обязательно — баня и кино. Пусть «Зам» подберет фильм повеселее!
Буквально бегу докладывать комдиву, что все в порядке, замечания по линии Аварийно-спасательной службы устранено.
Часам к семнадцати прощаемся с офицерами штаба флота, получив от председателя комиссии положительную оценку готовности.
Прошу нашего корабельного нештатного умельца-парикмахера остричь меня наголо: в автономке проще будет мыться. Назначаю время начала приготовления «к бою и походу» на 6.00 из расчета ошвартоваться на техпозиции для погрузки оружия (она рядом — на другой стороне бухты), где-то после восьми, с девяти — начать погрузку.
Время — двадцать первый час. Иду отдыхать домой. Итого — вместо трех суток, несколько часов отдыха...


Уходим далеко и надолго

Последняя ракета с водородной боеголовкой — в шахте, последняя торпеда с атомным зарядом — в аппарате.
Пока идут регламентные проверки оружия, неутомимый старпом, организовав бригаду добровольцев, из числа незанятых проверками, ловит красную рыбу. Берут ее почти голыми руками. Когда-то близ пирса, у которого сейчас стоим, была река. Теперь это пересыхающий летом ручеек. Рыба же, «запрограммированная» на века, продолжает пытаться пролезть в этот ручей на нерест. Рыбнадзора здесь нет (в зону технической позиции ход посторонним «заказан»), ловля, то есть браконьерство, идет хорошо. Вечером лакомимся «пятнадцатиминуткой» — икрой, приготовленной за пятнадцать минут. В лодке «чесночный дух»: матросы нарвали и нанесли с берега много витаминов — черемши, обильно растущей здесь же у пирса. Лично я чеснок терпеть не могу, запах его переношу плохо. Потерплю пару суток, думаю про себя, а потом все эти «запасы» — за борт. Дышать под водой «прочесноченным» воздухом — пытка.
Между прочим, к своему удивлению обнаруживаю, что почти весь экипаж, включая офицеров — лысый. Подстриглись, черти, «под меня». Пользуюсь, значит, кое-каким авторитетом!




Смотреть онлайн Котовский (1942) бесплатно и без регистрации

Догорает нежаркое камчатское майское солнце. Небо - красное. Завтра в море будет неплохо. Прикидываю - вернемся в августе. Здесь будет — благодать. Успеем в «Паратунке» прогреть свои бледные тела. Неисправимые мы оптимисты...
Ночью идем в океан. Покрутимся немного возле входа в Авачинскую губу. Изобразим для «супостата» обычную боевую подготовку. Затем «нырнем» и...
Около двадцати суток будем « ковылять» до района патрулирования. Именно — ковылять, особенно если ночью идти не в надводном положении, а под РДП. Про день и говорить нечего: под водой «экономичным» ходом электродвигателя далеко не уплывешь.
Первые два дня плавания — никаких занятий, учений и тренировок. Всем подвахтенным — отдыхать!
С облегчением ощущаем, что, наконец, сами себе хозяева. Оторвались от берега с его бесконечными проверками и хлопотами по приготовлению к плаванию.
Вот оно — плавание началось. Особой грусти от расставания с берегом нет. Привычка, наверное. Впереди вполне обычное автономное плавание в родном Тихом океане. Интересно, пройдет ли оно без «чепушек»? Надо бы, чтобы обошлось без них!


Сеанс связи

Сквозь тяжелую дрему — осторожный стук в дверь. В каюте душно и жарко. Кажется, только-только закрыл глаза... «Товарищ командир! Через 15 минут — сеанс связи!» Еще толком не проснувшись, нарочито бодро: «Спасибо, я уже встал!» Одновременно с раскрытием глаз, высвобождаю ноги из узкого пространства — ниши между прикрепленным к переборке, узеньким платяным шкафом и койкой. Сую ноги в сандалии, бросаю налицо пригоршню тепловатой «мытьевой» воды из-под крана (у меня в каюте — привилегия командира — «собственный» умывальник), набрасываю на плечи синюю рабочую куртку. Стучал и докладывал командир БЧ-4-РТС лейтенант Станислав Демин. Человек этот довольно интересный. Выпускник прошлого года ВВМУРЭ им. А.С.Попова.



ВМИРЭ им. А.С.Попова. 1933-2003. Очерки по истории.

Сын фронтовиков: родители поженились на фронте. Очень музыкален, играет, наверно, на всех существующих музыкальных инструментах. Даже сейчас, в море, с ним его любимая пианола. Быстро вошел в корабельную жизнь. Досрочно сдал все положенные для допуска к самостоятельному управлению боевой частью связи и радиотехнической службой зачеты. Как специалист по радиоэлектронике ходовую вахту нести не обязан, но, по собственной инициативе, сдал все зачеты и получил допуск. Сейчас стоит ходовую вахту наравне с помощником командира, командиром БЧ-2, командиром группы управления (ракетчиками) и командиром БЧ-3 (минером). Очень быстро освоил довольно сложную систему связи (не все командиры ее так быстро осваивали), а ведь в училище его готовили, в основном, как специалиста гидроакустика. Ну, об акустике и радиолокации говорить не приходится: знает свое дело «туго». Все это я прокрутил в голове пока с грохотом задвигал и запирал на ключ двери своей каюты. Ее стоило запирать: кроме сейфа со святая святых «Заданием на боевую службу» и совсем уж секретным пакетом с координатами возможных, в случае боевых действий, целей (точек на карте куда могут полететь наши баллистические ракеты с водородными боеголовками), ну и еще с кое-какими очень важными документами. В специальной пирамидке хранится личное оружие офицеров — пистолеты Макарова и обоймы патронов к ним. Под диваном - чеки от взрывателей загруженных в аппараты торпед. Неплохой «набор» для одной каюты? Проверив двери на закрытие, привычно ныряю через переборочную дверь-люк в третий отсек и оказываюсь в центральном посту. Приказываю старпому, правящему «командирскую» вахту, объявлять тревогу, поднимаюсь в боевую рубку, задраиваю за собой нижний рубочный люк. В лодке — резкий, берущий за душу, - ревун. В центральном, отодвинув в сторону вахтенного офицера, щелкает тумблерами внутренней связи, принимая доклады из отсеков, старпом. «Лодка к бою готова!, - это он уже докладывает мне.
«Есть!» «Товсь на «быстрой»! (Цистерна быстрого погружения. Заполняется для ускорения погружения лодки в случае необходимости) «Всплывать на глубину 30 метров!» (Глубина, на которой лодка еще не подвергается опасности таранного удара, находящимися на поверхности моря кораблями и судами, так называемая "безопасная" глубина), — командую почти автоматически. На глубиномере и по докладу снизу — глубина 30 метров. «Акустикам! Прослушать горизонт!» «Шумов и сигналов гидролокаторов нет!» «Есть!» «Боцман, всплывать на глубину 13 метров!» «Три мотора средний вперед!» Проскакиваем быстро опасную глубину. На глубиномере перископная ( 13 метров) глубина. «Стоп бортовые! Третий малый вперед!».




Поднимаю перископ и быстро осматриваю горизонт. Он чист. Ни силуэтов, ни дымов. Яркое солнце. Почти голубое море. Приказываю отметить чистоту горизонта и погоду (бальность моря, видимость) в журнале вахтенного центрального поста. Поднимаем необходимые выдвижные устройства. Теперь над поверхностью Тихого океана «торчат»: головка перископа, выдвижная радиоантенна «ВАН», на которую мы принимаем адресованные нам радиограммы, а группа радиоразведки пытается поймать и расшифровать радиопереговоры «супостата», радиопеленгаторная антенна «Рамка» (с ее помощью штурманы уточняют место лодки) и довольно крупная, напоминающая рогатый бочонок, антенна радиолокационного пеленгатора. Именно это устройство позволяет принимать и анализировать сигналы самолетных, корабельных и судовых радиолокаторов, которые могут нас обнаружить. Пока все спокойно. По внутрипереговорной связи прослушивается писк «Морзянки» в радиорубке. Море — не более одного балла. Видимость — отличная.
Вдруг: «Боевая рубка! Слева 30 работает самолетная станция, работает «Орион»! Сигнал слабый!» — это радиометристы. Бросаю взгляд на часы. До конца связи — три минуты. К счастью, радисты докладывают, что в наш адрес радиограмм нет. Опускаем выдвижные устройства, уходим на глубину, выбранную для патрулирования на эти сутки. Объявлена вторая боеготовность. Ухожу в каюту досыпать. С наступлением вечерних сумерек будем становиться под РДП, заряжать аккумуляторы. Нужно выспаться - ведь ночью моя « командирская» вахта. «Орион»? Впрочем, то, что сигнал был «слабый», еще ни о чем не говорит. Известно, что «Орион» может изменять силу своего радиолокационного сигнала в целях дезоринтирования подводных лодок. Будем надеяться, что он пролетал через нашу позицию случайно...


Случайно ли?



Кобзарь Владимир Иванович

Это был июнь семидесятого года. В нашей дивизии дизельных ракетоносцев еще кровоточила рана шестьдесят восьмого — гибель лодки «К-129». Трудно было свыкнуться с мыслью о том, что нет уже на свете Володи Кобзаря, с которым недавно, за год до трагедии, «обмывали» мое командирство во владивостокской «Волне». Его лодка выходила из ремонта, а моя становилась в ремонт. А с Сашей Журавиным — его старпомом нас тоже довольно близко сводила жизнь. Он был помощником командира соседней «Б-68». Даже на уборку картошки в военный совхоз, куда я был командирован старшим, а он моим помощником, мы ездили вместе на моем мотоцикле. Знал я хорошо и их механика Колю Орехова, помнил и всех остальных офицеров... Мысленно я все время, как бы со стороны, оцениваю свои решения и действия, исходя именно из опасности расслабиться. Экипаж по пустякам не дергаю, но в некотором напряжении все-таки держу. Грамотный и требовательный Василий Васильевич Кравцов, мой старший помощник, находит время и для ухода за механизмами (в результате чего вероятность поломки сводится почти к нулю) и для совершенствования знаний рядового и старшинского состава по их специальностям. Никаких отступлений от распорядка дня, разработанного на поход, как правило, не допускается. Я же постоянно тренирую вахтенных офицеров по ППСС (Правила предупреждения столкновения судов в море), НБЖ (Наставления по борьбе за живучесть), знанию «вероятного противника» и управлению кораблем. Одним словом, вот уже третью неделю плавания, включая переход в район, нам ничто не мешает, как говорится «оттачивать свое боевое мастерство». На очереди были учения по ракетной стрельбе и по выходу в торпедные атаки. Идет обычный день «автономки». Приближаются вечерние сумерки. Готовясь к всплытию под перископ, я все время возвращаюсь к сигналу РЛС «Ориона».




Самолет этот для подводной лодки очень серьезный противник. С его помощью американцы контролируют практически все возможные маршруты развертывания наших лодок. Встретиться с «Орионом» можно в любой точке Тихого океана. Ранее используемые для целей противолодочного патрулирования «Нептуны» американцы к тому времени передали японцам. «Засветить» — раскрыть позицию ракетоносца — значило сорвать возможность нанесения внезапного ракетно-ядерного удара. В этом случае подводный ракетоносец был бы превентивно уничтожен противолодочными силами, возможно, еще до официального начала войны. В этом и состоит смысл скрытой боевой службы на морях и океанах. В этом великое противостояние стран и систем. Но как же обеспечить при этом самую скрытность? Вот тут-то и вступают, как говорится, в силу такие факторы как подготовка командира, вахтенных офицеров и всего экипажа. На ум приходит анекдотический рассказ одного из командиров лодок нашей дивизии.

Продолжение следует

Ответ морского клуба Бараку Обаме. М.Шадрин.



В Андреевском зале Косинского детского морского клуба открылась выставка сатирических рисунков, фото коллажей, изречений, отражающих мнение россиян по поводу присоединения Крыма и реакции Запада на действия России.



Идея выставки родилась спонтанно, когда ребята из Молодежного Совета рассматривали материалы, присланные в Морской клуб со всей страны ветеранами нахимовцами и суворовцами. И нам очень захотелось поделиться с другими людьми своим настроением, которое породили последние политические события. Наконец-то, мы можем сказать свое собственное слово! Ведь если народ с юмором относится к злопыхательству, лжи, санкциям Запада, значит, мы чувствуем в себе силу, значит, многое можем преодолеть!



Посмотреть выставку можно всем желающим. Более того, принимаются новые материалы по этой теме. Поэтому экспозиция будет постоянно расширяться.



Желающим поделиться своим мнением или новыми материалами просим присылать информацию по электронной почте: kmk1953@mail.ru    










Диагноз ясен!

Л.А.КУРНИКОВ. ПОДВОДНИКИ БАЛТИКИ. - Санкт-Петербург, 2012. Часть 16.

Глава седьмая

ГЕРОИЧЕСКИЙ ЭШЕЛОН

Три этапа проводки


Для каждой подводной лодки, зимовавшей в Ленинграде, путь в море состоял из трёх этапов.
Первый — до Кронштадта. Раньше это и за расстояние не принимали, — несколько часов ходу для пароходов местного сообщения. Теперь же Невскую губу вообще нельзя было пересекать напрямик у Стрельны и Петергофа, — слишком близко к основному фарватеру стояли немецкие батареи. Поэтому от дамбы Морского канала проложили новый фарватер, отклонявшийся к северному берегу залива и выводивший кружным путём на Восточный Кронштадтский рейд.
Вся акватория до этого рейда находилась в ведении Охраны водного района Ленвоенморбазы. Со штабом ленинградского ОВРа мы установили тесный контакт задолго до первых походов, заранее обговаривали тактику и технику проводки лодок в Кронштадт. И были в курсе упорной и настойчивой, не обходившейся без повреждений кораблей и потерь в людях работы овровцев по очистке Невской губы от мин.
На следующем этапе — от Кронштадта до Лавенсари и Гогландских плёсов (это около 70 миль или примерно 120 километров) лодки должен был обеспечивать, проводя их за тралами и эскортируя сторожевыми катерами, ОВР Кронштадтской военно-морской базы.




«Труженики моря» — катерные тральщики бесконечно тралили фарватеры для прохода подводных лодок

Кронштадтские овровцы и бригады траления начали проверку фарватеров, как только восточная часть залива очистилась ото льда. Это была нелёгкая работа уже потому, что многие участки фарватеров простреливались немецкой артиллерией. Да и тральных средств не хватало: мало уцелело быстроходных тральщиков, а те, что ходили на угле, остались без топлива. Выручать должны были скромные катера-тралыцики, игравшие прежде вспомогательную роль.
Использовались также оборудованные к весне несамоходные тралбаржи, их надо было буксировать. Но тральщики, сколько бы их ни было, могли дойти лишь до Лавенсари и восточных участков Гогландского плёса.
На третьем, самом трудном этапе, охватывавшем всю остальную часть Финского залива (по фарватерам — около I60 миль), обстановка исключала непосредственное сопровождение подлодок какими-либо надводными кораблями. Помочь там подводникам флот мог лишь воздушной разведкой и эпизодическим воздействием на неприятельские противолодочные силы, что и планировалось, как мы знали, морской авиаций.
Предусматривалось также, что в надлежащий момент наши торпедные катера выставят перед ближайшими базами вражеских противолодочных кораблей активные минные заграждения.
Остальное зависело от надёжности рекомендаций, данных командиру подлодки перед выходом в море, от его собственного тактического мастерства и, как многие верили, от боевой удачи.


«Разведка бортом»

Почти сразу после погружения каждая лодка входила в полосу заграждений Гогландского противолодочного рубежа, фронт которого простирался от финских шхер до побережья Нарвского залива. Как уже говорилось, к тому времени мы немало знали об этих заграждениях, они были нанесены на наши карты. Немало, но, конечно, не всё. Рекомендации, которые мы собирались дать командирам, следовало хотя бы в какой-то мере проверить, прежде чем посылать на прорыв в море значительную группу лодок — наш первый боевой эшелон.
И было решено: сперва направить в район Гогланда подлодку «Малютку» (а если понадобится, то и две) с задачей чисто рекогносцировочной. Предпринималась, если не разведка боем (хотя вполне мог завязаться и бой), то «разведка бортом». Этим лодкам предстояло «прощупать» возможные маршруты обхода Гогланда собственными корпусами.
Чтобы не терять времени, решили провести такую рекогносцировку, не дожидаясь, пока тральщики закончат проверку фарватера между Кронштадтом и Лавенсари. В разведывательный поход посылалась подводная лодка М-97, одна из лучших в дивизионе «Малюток». Командовал ею капитан-лейтенант Н.В.Дьяков.




Командир подводной лодки М-97 Николай Васильевич Дьяков «Капитан-лейтенант Н.В. Дьяков, 1942г.»

После тщательной проверки лодки флагманскими специалистами и инструктажа командира у нас в штабе, мы с ним побывали в оперативном отделе штаба флота у капитана 3-го ранга Овечкина, и Дьяков получил последние данные о минной обстановке. Затем капитан-лейтенант Дьяков побывал вместе с командиром бригады у командующего флотом. Редко столько внимания уделяется маленькому кораблю с экипажем всего в 20 человек. Но М-97 была первым кораблём Балтийского флота (не считая катеров и тральщиков ОВРа, посылавшихся ближе), который выходил той весной в залив в условиях совершенно необычных, небывалых.
Дойти до Кронштадта «Малютке» было легче, чем потом другим подлодкам. Малая её осадка позволяла вывести лодку Дьякова в Невскую губу, минуя Морской канал, по трёхметровому фарватеру между Канонерским островом и Семифлажной отмелью, начинавшейся у Васильевского острова, а дальше — прямо на обходной северный фарватер. Не понадобилось ставить дымовую завесу, подавлять немецкие батареи на южном берегу — оттуда ничего не заметили.
25 мая тральщики и сторожевые катера провели «Малютку» из Кронштадта на Лавенсари, и капитан-лейтенант Дьяков приступил к выполнению своего задания. Базируясь на островную бухту Норе-Капелахт, возвращаясь сюда для зарядки аккумуляторной батареи и передачи донесений, он начал проверять на проходимость три маршрута, разработанных нами для форсирования Гогландских плёсов: севернее этого острова, южнее его между Гогландом и Большим Тютерсом и ещё южнее — через Нарвский залив.
Очень хотелось быть в то время на Лавенсари или хотя бы в Кронштадте. Но комбриг приказал мне лично обеспечивать вместе с командованием ОВРа проводку из Ленинграда других подлодок. В Кронштадт отправился пока мой заместитель Фёдор Григорьевич Вершинин.
Радиограммы, начавшие поступать от командира М-97, были спокойными. Проходя назначенными курсами, лодка пока не обнаруживала мин. Её разведывательные выходы продолжались.


Операция выхода Щ-304 и Щ-317

Подлодки, осадка которых не позволяла обходить Морской канал, выводились из Ленинграда группами по две или по три. Первую пару составили две «Щуки»: Щ-304, которой командовал капитан 3-го ранга Я.П.Афанасьев, и Щ-317 под командованием капитан-лейтенанта Н.К.Мохова. На этой паре, выход которой из Ленинграда был назначен на 3 июня, выверялась разработанная система проводки средних и больших лодок до Кронштадта.
Как и Дьяков, командиры «Щук» побывали в штабе флота, получив у капитана 3-го ранга Овечкина последние данные о минной обстановке. Затем с ними беседовали командующий флотом и член Военного совета. Комбриг Стеценко, представлявший командиров лодок В.Ф.Трибуцу и Н.К.Смирнову, рассказал, вернувшись, что разговор на флагманском КП был довольно долгим.
Командующий задал подводникам много вопросов, говорил о положении на фронте под Ленинградом, о том, что не удаётся избавить город от блокады. Смысл разговора сводился к тому, как много значит потопление каждого вражеского транспорта, следующего к фронту.
Незадолго до выхода лодок я отправился с обоими командирами и комдивом Егоровым на набережную Каменного острова, у которой стояла неприметная плавбаза-дебаркадер «Красная звезда». На ней размещался со своим штабом командир ОВРа Ленинградской военно-морской базы капитан 2-го ранга Абрам Михайлович Богданович.
Пригласив подводников к своей рабочей карте, он начал инструктаж:
— Вот здесь поворачиваете из канала вправо. Тут будет стоять гидрографический катер. Самые опасные — вот эти пять миль, дальше немецкая артиллерия уже не страшна. А от мин как-нибудь убережём, фарватер у нас под непрерывным наблюдением.
К тому времени, когда «Щуки» начали движение, мы с Богдановичем были на его командно-наблюдательном пункте, оборудованном в блиндаже на дамбе Морского канала. Солнце давно зашло, но в Ленинграде вступали в свои права совсем не нужные нам сейчас белые ночи. Хорошо просматривались вся Невская губа, контуры Кронштадта, южный берег с колокольней в Петергофе, где у немцев, надо полагать, был корректировочный пост. Пока вокруг было тихо, ничего особенного не происходило. Богданович управлял своими подразделениями по УКВ и по телефону.
Прошли катера-дымзавесчики, и в назначенное время дым заклубился над открытой частью канала. Командир гидрографического катера донёс по радио, что он на месте. С того момента, как лодки отошли от борта «Полярной звезды», стоявшей у Дворцовой набережной, связь на УКВ поддерживалась и с ними на случай, если бы обстановка заставила где-то их придержать. И вот мы уже слышим характерный перестук лодочных дизелей. Потом он обрывается: при приближении к выходу из ограждённой части канала лодки переходят на электромоторы, производящие меньше шума. Одна за другой «Щуки» плавно скользят мимо нас. Это первые боевые корабли, которые должны прорваться в этом году на морские коммуникации врага!
Головной идёт Щ-317. На мостике рядом с капитан-лейтенантом Моховым командир дивизиона капитан 2-го ранга Е горов. За минувшую зиму я узнал его ближе. Подводник он незаурядный, талантливый, способен действовать очень смело, инициативности — хоть отбавляй. Как, впрочем, и характерной для него самоуверенности.




Командир подводной лодки Щ-317 Николай Константинович Мохов

Егоров давно уже доложил, что считает необходимым пойти на Щ-317 с Моховым, который недавно переведён с «Малюток», и лодку типа «Щ» ведёт в поход впервые. Против такого намерения комдива возражений быть не могло. А молодому командиру было чему у него поучиться.
Командир второй «Щуки», следовавшей за головной с интервалом в два кабельтова, капитан 3-го ранга Яков Павлович Афанасьев был уже достаточно опытным подводником. Когда-то он служил на командных должностях в сухопутных войсках. Потом потянуло на флот, окончил командирские классы Учебного отряда подплава. Попав на лодки учебного дивизиона, прошёл там хорошую практическую школу, успел много поплавать.
Его подводная лодка Щ-304 имела, помимо номера название «Комсомолец», присвоенное ей потому, что средства на её строительство собирала в начале 30-х годов молодёжь всей страны. Молодой комиссар лодки старший политрук Владимир Быко-Янко (он был из приазовских греков, а по гражданской профессии — заводской комсомольский работник) научил экипаж гордиться историей корабля и самим его названием.




Командир подводной лодки Щ-304 Яков Павлович Афанасьев (в центре), комиссар В.С.Быко-Янко (слева) и старпом В.А.Силин (справа)

На «Комсомольце» отлично, с опережением плановых сроков, шёл ремонт, всю зиму личный состав боролся за то, чтобы лодка вышла в море в числе первых.
Дымовая завеса окутала лодки, вышедшие в открытую часть канала, но немцы на южном берегу поняли, что там что-то движется. Через две-три минуты их батареи в районе Стрельны открыли огонь. Почти мгновенно ударили наши батареи, назначенные прикрывать проводку лодок. В воздух поднялись лёгкие ночные бомбардировщики. Завязался бой за то, чтобы две подлодки смогли дойти до Кронштадта.
Самыми опасными для лодок были 20 минут до поворота на обходной фарватер. Некоторые снаряды разрывались совсем недалеко от них. Как потом выяснилось, повреждения свелись к мелким осколочным пробоинам в надстройках, а на Щ-304 перебило антенну.
Когда орудийная перестрелка утихла, Богданович удовлетворённо объявил:
— Ну, мой бой окончен! — и начал свёртывать обеспечивавшие проводку силы и средства. Но мы оставались на его КП, пока дежурная служба Кронштадтского ОВРа не подтвердила, что обе лодки вошли в Купеческую гавань.




Катера-дымзавесчики закрывают от противника выход подводных лодок из Морского канала на фарватер

Я отправился докладывать обо всех обстоятельствах проводки комбригу. Однако доложить первым не успел: Егоров уже позвонил ему из Кронштадта.
Таким же порядком были переведены в Кронштадт все подводные лодки первого эшелона. После этого отправился туда и я, взяв с собой наиболее нужных там сейчас специалистов штаба — флагштурмана В.П.Чалова и флагмеха Е.А.Веселовского.


Подготовка к походу в Кронштадте

Каждой уходящей в море лодке предстояло погрузить в Кронштадте торпедный и артиллерийский боезапас (минзагам также и мины), и в связи с этим пройти повторное размагничивание.
Тут же принимались топливо и остальные запасы, после чего производились окончательные вывеска и дифферентовка. У части экипажей оставалось время и на боевую подготовку в гавани или на рейде.




Погрузка торпед на подводную лодку с плавбазы


Всё это требовало присмотра, штабного глаза. Но самым важным было обеспечение проводки лодок до Лавенсари. Почти всех, кто имел здесь к этому отношение, я знал уже давно. Капитана 1-го ранга Н.Э.Фельдмана, ставшего к тому времени начальником штаба Кронштадтской военно-морской базы, и командира Кронштадтского ОВРа капитана 1-го ранга Ю.В.Ладинского — ещё с училища. Старые товарищи познакомили с обстановкой на фарватерах, с организацией эскортирования и прикрытия лодок и обещали, что кронштадтцы сделают всё от них зависящее, чтобы надёжно проводить каждую лодку, докуда можно, а потом надёжно встретить.
Кроме подводных лодок провожать и встречать, снаряжать в походы Кронштадтской базе было пока некого.




Погрузка мин на подводный минный заградитель



Погрузку провизии на подводную лодку осуществляли краснофлотцы и старшины под руководством помощника командира

Почти все надводные корабли оставались в Ленинграде, и подводникам уделялось необычно большое внимание.
Многие практические вопросы надо было решать с начальником штаба ОВРа капитаном 1-го ранга Н.И.Мещерским, с которым я близко соприкоснулся впервые, хотя слышал о нём немало. Николай Иосифович и его брат, тоже кадровый моряк, были известны на Балтике тем, что, происходя из старинного дворянского рода, после Октября безоговорочно перешли на сторону Советской власти, отдав свои силы и опыт становлению Рабоче-Крестьянского Красного Флота.
Командуя в первые месяцы войны крупным минзагом «Марти» (потом назывался «Ока»), Н.И.Мещерский участвовал во всех минно-заградительных операциях 1941 года и удостоился чести поднять на своём корабле гвардейский флаг. И к службе в ОВРе он относился с исключительным рвением. При любом деловом разговоре всё время делал пометки в большом блокноте, хотя обладал отличной памятью. Я смог убедиться, что ничто, попавшее в этот блокнот, не будет упущено.


Дьяков ходил в разведку не напрасно

Пока первые лодки, переведённые в Кронштадт, заканчивали подготовку к походам, «Малютка» Дьякова завершала разведку в районе Гогланда. Командир М-97 вновь и вновь доносил, что никаких препятствий не обнаруживает. «Малютка»-разведчица прошла по Гогландским плёсам триста с лишним миль, большую часть из них — под водой. Её никто не преследовал, корабли противника не появлялись. Не обнаруживались и мины, хотя в их присутствии не могло быть сомнений.



Командир подводной лодки М-97 Николай Васильевич Дьяков у перископа

Много времени спустя, когда в наших руках оказались карты неприятельских минных полей (и когда их расположение интересовало главным образом тралящие соединения, производившие послевоенную очистку моря), было установлено, что М-97 пересекала линии противолодочных заграждений не менее семи раз, нигде не задев ни мину, ни минреп. Счастливая лодка! А хороших гидролокаторов, способных обнаруживать мины на расстоянии, мы ещё не имели.



Командир подводной лодки М-97 Н. В. Дьяков, штурман Н. И. Кириллов (слева) и механик Е. Д. Червяков (справа). Кронштадт, лето 1942 года

Получалось, что «разведка бортом» как будто ничего не прибавила к нашим сведениям о Гогландском рубеже. Но Дьяков сходил туда не напрасно. Подтвердилось, во всяком случае, что заграждения ещё не так плотны, что форсировать район Гогланда, обходить остров, пользуясь разработанными штабом маршрутами, очевидно, возможно.

С душевным трепетом провожаем Щ-304 и Щ-317

Проводить подводные лодки, уходившие в море первыми, прибыли в Кронштадт командир и военком бригады. До выхода лодок оставались считанные часы, и я мог доложить, что всё положенное на поход погружено, проверено, окончательно отработано, а порядок проводки до Лавенсари детально согласован с кронштадтскими овровцами.
Комбриг ещё раз обошёл подлодки. Это была уже не проверка их готовности к походу, в которой Андрей Митрофанович мог не сомневаться. Бывалый подводник, он знал, что провожает подчинённых в плавание, где их ждут испытания, какие нам — старшим, не выпадали за всю нашу долгую службу. И хотел, наверное, почувствовать настрой людей, поддержать в них уверенность, что преграды, которые создаёт нашим лодкам враг, преодолимы.
Отдельно комбриг и военком бригады напутствовали командиров и комиссаров лодок. С ними был, конечно, и комдив Егоров. Полковой комиссар Рывчин, как обычно, требовал проявлять максимум активности, действовать решительно, атаковать, несмотря ни на что.
Может быть, и не было особой необходимости повторять то, на что командиры уже нацелены всеми полученными на поход указаниями. Но Илья Аронович говорил очень прочувствованно, весь загорался тем, к чему призывал. Он и сам шёл в поход на подводной лодке М-95, которая одновременно с двумя «Щуками» выводилась в Финский залив, чтобы продолжать начатую капитан-лейтенантом Дьяковым разведку на Гогландских плёсах. Этот ключевой в заливе район мы считали нужным держать под неослабным наблюдением, чтобы не прозевать возможных изменений обстановки.
Поздно вечером 9 июня подводные лодки Щ-304 и Щ-317 тихо отошли от пирса Купеческой гавани. На Большом Кронштадтском рейде их принял в охранение эскорт, которым командовал лично командир ОВРа Ю.В.Ладинский. Можно было надеяться, что выход лодок из Кронштадта не замечен противником, хотя он, разумеется, понимал, — фарватеры в заливе тралятся не зря, и старался минировать их снова в наиболее тёмные часы белых ночей.




Комбриг А. М. Стеценко и комиссар И. А. Рывчин провожают Щ-304 и Щ-317 в боевой поход. Кронштадт, 9 июня 1942 года

Делалось это и в ту ночь. Едва конвой миновал Толбухин маяк, совсем недалеко от Кронштадта, как впереди по курсу были замечены самолёты, сбрасывающие мины. Наши катера отогнали их огнём, однако в проводке произошла задержка: потребовалось контрольное траление, на время которого лодки в подходящем месте легли на грунт.
12 и 13 июня с интервалом в одни сутки «Щуки» уходили после полуночи из островной бухты Норе-Капелахт и погружались между Лавенсари и Гогландом, чтобы следовать дальше. М-95 (ею командовал старший лейтенант Л.П.Фёдоров) начала первый из намеченной серии непродолжительных разведывательных выходов ещё раньше.


Боевой счёт открыт, но М-95 погибла

Над тем, куда именно посылать лодки, тем более первые в эшелоне, у нас в штабе много думали. С тех пор, как на Балтике действовало одно соединение, никаких ограничений тут не было («Всё море наше!» — говорили штабисты). Анализировались имевшиеся сведения о перевозках противника. О том, какая позиция выгоднее, часто возникали споры. Комбриг подолгу обсуждал эти вопросы со мной. Задача состояла в том, чтобы ограниченным числом подлодок не дать врагу свободно пользоваться ни одной из его основных коммуникаций.
Район боевых действий, отведённый Щ-304, был не из дальних, — в пределах Финского залива, где противником осуществлялись интенсивные перевозки, в частности между Таллином и Хельсинки, причём точные их маршруты ещё требовалось выявить. «Щука», на которой пошёл комдив Егоров, посылалась на юго-запад Балтики, на морские коммуникации, пролегавшие у берегов Германии, «достать» до которых было весьма важно.
От обеих лодок в ожидаемое время поступили сигналы о прибытии на позиции. Ни Гогландский рубеж, ни другие заграждения не смогли их задержать. Лодка Афанасьева, как потом он доложил, неоднократно задевала бортом минрепы, но проверенная уже тактика — проходить под якорными минами на максимальной глубине, оставляя под килем 10–15 метров на случай, если тут есть и донные мины, оправдала себя ещё раз.
Щ-304 прибыла в свой район боевых действий 15 июня. И в тот же день капитан 3-го ранга Афанасьев донёс, что им потоплен близ финского маяка Порккалан-Калбода крупный транспорт, оказавшийся немецкой плавбазой мотоботов-тральщиков, то есть вспомогательным военным кораблём. Судно эскортировалось сторожевыми катерами, но Афанасьеву удалось провести атаку, не выдав присутствия лодки. Очевидно, гитлеровцы решили, что плавбаза подорвалась на мине. На следующий день с оставшейся в этом районе лодки заметили проводившееся там траление.




Подводная лодка «Малютка»

Так экипаж Щ-304 меньше чем через неделю после выхода из Ленинграда открыл боевой счёт балтийских подводников в кампании 1942 года.
Но по-настоящему порадоваться этому боевому успеху не дала первая потеря только что начавшейся кампании — пропала «Малютка» капитан-лейтенанта Д.П.Фёдорова, на борту которой находился военком бригады И.А.Рывчин.




Командир подводной лодки М-95 Леонид Петрович Фёдоров

Этой лодке, как раньше «Малютке» капитан-лейтенанта Дьякова, планировались короткие выходы в район Гогланда с возвращением на Лавенсари для зарядки батареи. Задача была чисто разведывательной, целей для атак тут не предвиделось. Однако при первом же выходе к Гогланду, Фёдоров неожиданно произвёл торпедную атаку, обнаружив под берегом гористого острова силуэт крупного судна, которое он посчитал стоящим на якоре.
Это была ошибка молодого командира, в которой он сам потом разобрался. Судно было советским транспортом «Шауляй», попавшим здесь под бомбёжку прошлой осенью. Т онущий транспорт выбросился на камни, и команда перебралась на остров, находившийся тогда в наших руках. А что «Шауляй», спустя много месяцев, всё ещё сидит на камнях, не сбитый с них штормами, — это осталось незафиксированным воздушной разведкой, да и проходившим здесь до Фёдорова Дьяковым. Очертания судна сливались с высоким берегом, и не при всяком положении солнца его можно было заметить.
После напрасной атаки «Малютку» Фёдорова стали преследовать появившиеся из островной бухты катера, но повреждений она не получила и благополучно вернулась на Лавенсари для зарядки батареи и приёмки новых торпед.




Военком бригады подводных лодок Илья Аронович Рывчин

Эпизод с торпедированием неопознанной «коробки», разумеется, нуждался в обстоятельном разборе, где пришлось бы, очевидно, поговорить и о том, что боевая активность никак не исключает разумной осмотрительности. В данном случае ничто не заставляло спешить с залпом по неподвижной цели.
Но сперва капитан-лейтенанту Фёдорову следовало закончить разведку, и М-95 снова вышла к Гогланду. Теперь она должна была обойти остров с юга с форсированием противолодочного рубежа. «Малютка» ушла с Лавенсари и не вернулась...
Она ничего не сообщила о себе, ни разу не вышла в эфир. Так бесследно исчезают только подводные лодки.
Поступило лишь донесение с дозорного катера, зафиксировавшего в тот день, 15 июня, звук отдалённого взрыва. А позже — другое донесение: примерно в том же направлении что-то бомбили самолёты противника. Наша воздушная разведка не обнаружила ничего, что проясняло бы судьбу подлодки. Она могла подорваться на минах, могла быть потоплена самолётами или катерами. Е щё несколько дней назад, когда у Гогланда вёл разведку Дьяков, катеров здесь не было, но до острова рукой подать от финских шхер, где базировалась целая противолодочная флотилия.
Вступая в новую кампанию, мы говорили себе, что потерь в кораблях, хотя их и не избежать, у нас должно быть гораздо меньше, чем в прошлом году. И вот понесли первую, едва начав плавать... Война есть война.
Полковой комиссар И. А. Рывчин, разделивший судьбу экипажа М-95, прослужил в нашей бригаде недолго.




Новый военный комиссар бригады подводных лодок М.Е.Кабанов

Но прочно запомнился как отважный, горячий, яркий человек, видевший своё призвание в том, чтобы воодушевлять людей на славные боевые дела, на победы.
После гибели Рывчина во временное исполнение обязанностей военкома бригады вступил начальник политотдела М. Е. Кабанов.


Продолжение следует

Рыцари моря. Всеволожский Игорь Евгеньевич. Детская литература 1967. Часть 23.

Тетрадь пятая

ЗДЕСЬ НАЧИНАЕТСЯ МОРЕ

РЯДОМ С „АВРОРОЙ"


Мы проскочили в автобусе через весь город, пересекли Неву по высокому мосту и очутились на набережной, между училищем и «Авророй». Всё совсем как на фотографии, привезенной из Ленинграда отцом.



Мне казалось, что встреча с училищем будет очень значительной. Но в училище царил летний застой, вестибюль загромождали какие-то ящики — словом, похоже было на квартиру, оставленную на лето хозяевами, уехавшими на дачу. И только высоченнейший мичман с устрашающими усами всем своим видом напомнил, что мы пришли в морское училище. А орденские планки на кителе мичмана говорили о том, что он ветеран Великой Отечественной войны.
По коридорам слонялись такие же, как мы, новички, озадаченные, растерянные (наверняка они ожидали, что их встретят с оркестром и адмирал им закатит приветственную речь).
Я удивился, когда среди вновь прибывших увидел Валерия. Никак не думал, что он все же приедет в нахимовское. Видно, дядя Андрей «повоздействовал». Валерий держался весьма независимо и всем рассказывал, что его отец командует ракетным кораблем.
— Вы знаете, что это за штука?.. А, и ты здесь, Максим? — спросил он снисходительно. И показал на меня обступившим его новичкам: —А это мой брат двоюродный, он тоже Коровин; его отец хирург, режет и клеит.
Ему показалось, наверное, это весьма остроумным. Я познакомил Валерку с Вадимом. Мы уселись в уголке под картиной, изображающей шторм в море, и основательно закусили.
— Ты же хотел стать писателем? — спросил я Валерку.
— А что? Станюкович, Новиков-Прибой, Соболев — кем они, по-твоему, были?
— Моряками.
— Ну то-то... Дай-ка мне курицы.




Тут хорошо налаженная машина пришла в движение, втянула нас в свою орбиту, и мы заскользили по ней: от парикмахеров под горячие души, после душа —- к врачам. Врачи щупали нас холодными пальцами, и один из них, весельчак, щелкнул такого же толстяка, как Олежка, по пузу:
— Ну, этот арбузик мы быстро собьем!
Глазник почему-то заподозрил, что я плохо вижу, и начал гонять меня по таблице — от крупных букв до самых малюсеньких, и меня даже бросило в дрожь: собьюсь —ни за что не поверит, что я просто оговорился, свалит все на глаза. И тогда прощай море, училище! Выскочил я от него в холодном поту, услышал вслед:
— Зрение в порядке.
Новичков было слишком много, да, чересчур, по-моему, много, и врачи прямо зверствовали, чтобы побольше отсеять. Не всех же допускать на экзамены! И в коридоре уже появились рыдающие и всхлипывающие, не обладающие железным здоровьем. Быстро отмучились! Кто-то из новичков подсчитал, что на каждое место рвется сто двадцать семь блондинов, брюнетов и рыжих.
Уж-жас! Как надо зверствовать на экзаменах, чтобы выбрать достойнейшего! Вы думаете, я был спокоен? Все вылетело из головы, как назло. Я собирал по клочкам все обратно и укладывал в мозги. Вадим тоже дрожал, хотя и был крепко подкован. А вот Валерка ходил с независимым видом — уверен в себе. Видно, дядя Андрей его вымуштровал. Отдрессировал, как овчарку.
Может быть, я все сумбурно рассказываю, но у меня в мозгах все перепуталось: я дрожал перед дверью в святилище, где выясняли с пристрастием, силен ли ты в математике, необходимой каждому моряку, знаком ли с литературой или имеешь о ней туманное представление, владеешь ли родным языком. Лентяи и недоросли выскакивали обратно, как пробки, — с дрыгающими губами, забрызганные слезами. Они сами поняли, что могут ехать домой (на что рассчитывали — на чудо?). Другие еще на что-то надеялись — на авось? Но я понял, что тут на «авось» не надейся. Вадим, вдоволь попарившись, вышел, шепнул:
— А ведь, кажется, пронесло. Иди, ни пуха тебе, ни пера.




На уроке в кабинете физики. Начало 60-х гг. прошлого века

Смутно помню, что я удивился, увидев среди экзаменаторов женщин; одна из них вцепилась в меня, терзая по физике, а я старался выдавить все, что, казалось мне, знал. Я выбрасывал, как из автомата, ответы и глупо ответил пожилому капитану первого ранга на вопрос, люблю ли я море и флот и хочу ли посвятить им всю жизнь:
— А иначе бы я здесь не мучился! . Помню короткий смешок и улыбку. А потом мне сказали:
— Вы свободны, Коровин.
Свободен? Что значит свободен? Могу отправляться домой?
Валерка попался навстречу — он шел бодро и весело, в себе очень уверенный, толкнул меня в бок.
— Провалился?
Долдон! Мне совсем не до шуток!
— Ну что? — спросил с тревогой Вадим,
— Не знаю...
— Не знаешь? Да как же так?
— Сказали: «Вы свободны, Коровин».
— Свободен?
— Ну да.
— Не выдержал? — воскликнул он в ужасе.— А впрочем, погоди, погоди! Мне ведь тоже сказали, что я могу быть свободен!




Так питались в конце 1940-х.

Как во сне, я поднялся на пятый этаж, чтобы поесть, вталкивал в себя и суп, и второе, не чувствуя вкуса, и официантка спросила участливо:
— Ты что, сынок, заболел? А Вадим все повторял:
— Авось пронесет... И тут явился Валерка в своих джинсах и майке.
— Поздравьте, недоросли, вошел в нахимовскую семью!




Столовая начала XXI века.

— Да откуда ты знаешь?
— Ну, уж я-то не ошибусь. Всю жизнь теперь козырять придется.
— Так зачем ты в нахимовское просился? — удивился Вадим.
— Я не просился. Андрей привязался, как банный лист: «Быть тебе моряком». А дома как раз обстановка ухудшилась. Я и в ад бы поехал с большим удовольствием, не то что в нахимовское...
На другой день Коровин Валерий, Коровин Максим и Вадим Куликов удостоились чести... Ур-ра!
«Победа»,— послал я телеграммы родителям, деду и бабке.
«Принят»,— послал телеграмму Вадим.
Телеграфистка, славненькая такая девушка, нас поздравила, словно мы были ей братья.
Нам выдали рабочее обмундирование (после чего узнавать мы друг друга стали с трудом); в рабочем платье пошли в канцелярию, где писаря «обработали» наши документы; после обеда вздремнули часок, а потом нам показали нахимовский фильм, знакомя с училищем. Фильм назывался «Здесь начинается море». Он был хроникальный, но интереснее другого художественного. Нам показали занятия в кабинетах и в классах, лагерь училища, озеро, где состязались пловцы и гребцы, и парад, на котором усатый мичман нес знамя, возвышаясь над всеми.




Петр Афанасьевич Буденков пользовался неизменными любовью и уважением нахимовцев.

«Бог ты мой,— подумалось мне,— неужели и мы станем такими подтянутыми, с иголочки в форму одетыми, чеканным шагом идущими — загляденье и только?»
А почему бы и нет?
Вечером зажглись иллюминаторы на «Авроре», и возникла цепочка фонарей на мосту. Огни отражались в воде, и казалось, что ты живешь в гавани. Довершали впечатление скользившие по реке катерки и речные трамваи. Мне подумалось перед тем как заснуть: да, действительно здесь начинается море!
На другой день мы уехали в лагерь.
Палатки, сосны, вереск и озеро; совсем Кивиранд!
Хорошо, что дед приучал нас к морской дисциплине. В отличие от других новичков, меня не удивляли ни жизнь в палатке, ни ранний подъем, ни переклички, ни подъем флага, не удручала жизнь по часам и отход ко сну, когда предпишет начальство. Другие бедняги томились — переход от вольной жизни к режиму тяжел. В лагере были и старожилы. Они поучали новичков уму-разуму, знакомя с порядками. Старожилы — одни старше нас, другие — «кутики», как мы их прозвали — «последние могикане». Малышей больше в училище не берут, и каждый год один младший класс отмирает. Вы бы видели, с каким достоинством держали себя эти огарки и с каким шиком носили они свою флотскую форму!




Морские узлы

И старожилы — отдаю им должное — не потешались над теми, кто не умел еще плавать, грести или ходить на шлюпке под парусом. Может быть, «старички» вспоминали, что и они когда-то были такими же нелепыми и беспомощными...
Мы встретили Белокурова с Шелеховым. Они здорово выросли, стали почти совсем взрослыми. Еще бы! Выпускной класс!
— А-а, следопыты-исследователи! — воскликнул, увидев нас, Шелехов.— Как дед? Жив, здоров?.. А овчарка твоя? А та девочка, которая хочет стать штурманом?.. Ну, мушкетеры, рассказывайте!
— Мы давно уже не мушкетеры,— с достоинством ответил Вадим.— Мы — рыцари моря.
— Как, как?
— Ну, рыцари моря.
— Рыцари моря...— повторил Белокуров.— А ведь это здорово придумано, братцы! Сами придумали?
— Нет,— пришлось сознаться.— Есть пьеса: «Рыцари моря». Мы играли ее на каникулах во Дворце пионеров. И та девочка, которая хочет стать штурманом, играла главную роль.
— Ее Кариной зовут?
— Да, Кариной.
— Красивая девочка.
Вот уж никогда не считал, что она «красивая девочка». Просто симпатичная и лучше многих других.




Вход в учебный корпус.

А ведь я не написал ей и не послал телеграммы! Обидится. Наверное, обидится; вчера ночью я ее увидел во сне. Будто уже зима и меня вызывают: «Коровин, вас спрашивают». Спускаюсь в вестибюль, вижу: она, Карина! Я, говорит, приехала к тетке на Большую Зеленину улицу, случайно проходила мимо училища и решила: а что, если Максим хочет передать привет родителям?
Совершенно случайно? Я страшно обиделся. «Да, конечно, ты передай привет и скажи, что я здоров и учусь хорошо; они будут рады. Но мне некогда, и я не могу с тобой долго задерживаться. У нас важные занятия. Когда-нибудь еще увидимся». И провожаю ее до подъезда... Тяжелая дверь захлопывается за нею. Вот так сон! Странный, сказал бы я, сон!


Продолжение следует.



Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru


Л.А.КУРНИКОВ. ПОДВОДНИКИ БАЛТИКИ. - Санкт-Петербург, 2012. Часть 15.

Планирование новых боевых походов

Весна приближалась. На сухопутных фронтах некоторое время не происходило крупных событий. После разгрома гитлеровцев под Москвой все ожидали новых ударов Красной Армии по врагу, которые, мы надеялись, почувствуются и под Ленинградом. Что касается Балтийского флота, то подводники знали: им выходить в море первыми вслед за катерами ОВРа и тральщиками, которые проверят ближние фарватеры.
Мы готовили к боевым походам более 30 подводных лодок. Ремонт, несмотря на все трудности, шёл в целом достаточно успешно. Не все лодки могли быть готовы к началу кампании, однако это и не требовалось. Чтобы обеспечить непрерывное воздействие на коммуникации противника, нужно было посылать их в море отнюдь не все сразу.




Начальник политотдела бригады подводных лодок Михаил Ефимович Кабанов (фото 1943 года)



Командующий флотом вице-адмирал В.Ф.Трибуц проверяет боевую готовность бригады подводных лодок. Слева комбриг А.М.Стеценко и начпо М.Е.Кабанов. Ленинград, весна 1942 года

Командование флота постепенно пришло к такому решению: выводить лодки тремя эшелонами с тем, чтобы первый действовал в июне-июле, второй — в августе-сентябре, третий — в октябре-ноябре. Предполагалось, что в третьем эшелоне сможет вновь выйти в море часть подлодок из состава первого.
При распределении лодок по эшелонам было произведено некоторое переформирование экипажей, чтобы обеспечить наибольшую боеспособность кораблей, которые пойдут в походы первыми, а тем временем подучить менее опытных подводников.
Война заставляла корректировать наши планы. Считалось, например, что подводная лодка М-96 капитан-лейтенанта А.И.Маринеско будет готова к плаванию в числе первых: ремонт на ней близился к завершению уже в феврале. Но вот на набережной Малой Невы, у зимней стоянки этого дивизиона, разорвался крупный снаряд, и в борту «Малютки» образовалась нешуточных размеров пробоина — примерно полтора на полтора метра.
Произошло это, когда на борту находилась только вахта, причём дежурного по лодке мичмана И. Г. Петровского ранило осколком. Лодка осталась на плаву благодаря тому, что у нас строго соблюдалось правило: при уходе команды даже на самый короткий срок двери на переборках должны задраиваться.
Но два отсека, на которые пришлась пробоина, были затоплены. Грамотные действия вахтенных и прибежавшей с плавбазы команды, быстрое прибытие аварийной партии с «Иртыша» позволили отстоять «Малютку», однако плавать она смогла не так скоро.
В конечном счёте в головной эшелон вошли одиннадцать подводных лодок: две типа «С», знакомые уже читателю лодки Абросимова и Лисина, шесть «Щук», в том числе Щ-320 капитана 3-го ранга Вишневского, и три «Малютки», которые могли использоваться лишь в пределах Финского залива, пока флот не вернул себе какие-то из утраченных баз.
Все работы на кораблях первого эшелона штаб, естественно, держал под особым контролем. Но никак не меньшей нашей заботой стала задолго до летней кампании подготовка к выводу лодок из баз и Финского залива.




Пробоина в корпусе подводной лодки М-96 от вражеского снаряда

Минная опасность

Читатель уже знает, с какими трудностями и риском было сопряжено форсирование залива поздней осенью сорок первого. А за зиму обстановка могла только ухудшиться. Не подлежало сомнению, что, как только залив начнёт освобождаться ото льда, немцы и финны примутся усиливать и обновлять свои минные заграждения, чтобы попытаться перекрыть и те участки, где лодки всё-таки проходили.
Остров Гогланд, который уже был занят противником, когда мы в декабре пытались «довести до ума» на Лавенсари неиспытанный подводный крейсер, позже освобождался десантным отрядом моряков и некоторое время удерживался. Но к концу зимы он, как и Большой Тютерс, снова находился в руках врага. Владение этими островами облегчало создание сильного противолодочного рубежа в центральной части Финского залива.
А Невскую губу, то есть водный район между Ленинградом и Кронштадтом, немцы продолжали минировать даже зимой. Было замечено, что мины вывозятся на лёд с берега на санках и опускаются в пробитые лунки. Потом возобновилось сбрасывание их с самолётов. Здесь, на мелководье, ставились донные магнитные мины.
Сколько вражеских мин, — якорных, антенных, магнитных — таится под водой во всём Финском заливе, мы тогда знать не могли. Много времени спустя стало известно, что их было вместе с прошлогодними уже не менее 11 тысяч. И те данные, которыми мы располагали, позволяли судить о минной обстановке достаточно реалистично.
В штабе флота все данные о ней сосредоточивались у скромного и очень толкового работника оперативного отдела капитана 3-го ранга Н.Ф.Овечкина, служившего раньше на подводных лодках. Он вёл крупномасштабные карты, где обозначались и наши минные заграждения, и неприятельские с их характеристиками и вероятными границами. Было отмечено и точное место каждого с начала войны подрыва на мине корабля, транспорта или катера. Точным оно не могло быть лишь для бесследно исчезнувших подлодок. Наносилась на карты даже точка каждой встречи любого корабля с плавающей миной. Об этом все обязаны были немедленно доносить Овечкину. Сразу становилось известным, где засекла наша разведка корабли противника, занятые (несомненно или предположительно) минными постановками, где зафиксированы новые сбрасывания мин с воздуха.
Зимой данных поступало меньше и касались они главным образом устья залива, которое, конечно, тоже нас интересовало. По мере освобождения залива ото льда (в западной его половине оно происходит намного раньше, чем в восточной), стали накапливаться дополнительные сведения и о районах более близких. Суммируя их и осмысливая, вдумчивый «оператор по минам» выявлял иногда в самом зародыше изменения в минной обстановке. Они были малоутешительными и говорили о том, что враг, не сумевший закрыть для нас выходы в море в прошлую кампанию, видимо рассчитывает добиться этого теперь.
С Овечкиным держал тесный контакт наш старший оператор Александр Николаевич Тюренков. Задолго до того, как могли возобновиться походы подлодок, для него и флагштурмана бригады Василия Павловича Чалова (оба уже стали капитанами 3-го ранга) самым главным делом стала выработка рекомендаций для командиров лодок, — как, какими курсами безопаснее идти в различных районах Финского залива. Непременным участником этой работы был также капитан-лейтенант Б.В Иванов, — недавний командир подлодки, а потом комбат в морской пехоте, возвращённый в бригаду после ранения и назначенный в штаб старшим офицером по разведке.




А.Н.Тюренков В.П.Чалов Б.В.Иванов

На большую карту залива на нашем КП были нанесены не только истинные курсы подводных лодок во всех походах прошлой кампании, но и восстановленные по навигационной документации курсы всех вообще кораблей, плававших тут поодиночке и в конвоях с начала войны до ледостава, включая последние походы на Ханко. Можно представить, какого труда это потребовало!



Там, где много хожено, тонкие линии, аккуратно перенесённые с корабельных калек краснофлотцем-чертёжницей (весьма кстати введённой в штат штаба), сходились в густые пучки. Где не хожено, карта оставалась чистой. И видно было (использовались данные Овечкина), где что случалось, а где обходилось без происшествий, где известные нам вражеские минные заграждения и где наши оборонительные, где больше попадалось плавающих мин. Такая карта давала обильный материал для размышлений.
Добавлю, что к весне мы уже довольно много знали об особенностях действия различных типов немецких и иных мин. На нашем театре встречались и финские, и датские, и даже французские мины. Гитлеровцы прибирали их к рукам, где только могли.
Нам помогала оперативно поступавшая информация о секретах неприятельского минного оружия, раскрываемых (иногда ценою жизни) минёрами других флотов.
Не поддавалось, однако, учёту воздействие на минные заграждения штормов и подвижек льда. Некоторые товарищи полагали, что в мелководных районах мины вообще «не перезимуют», не останутся на месте.
А всё ли знали мы о том, что замышляет противник сейчас, чем дополнит прежние приёмы противолодочной борьбы, какие применит новинки?
Командиры дивизионов и лодок обсуждали возможные варианты форсирования напичканного минами залива. Разумеется, только в узком кругу, все понимали, сколь важно сохранить в тайне не только наши намерения, но и взгляды. Большинство считало, что, например, обходить Гогланд (пока он был в наших руках, такой проблемы не существовало) безопаснее с южной стороны.
Сомнений насчёт того, что прорваться в море можно, я не слышал ни от кого. Как обычно, был полон смелых идей командир дивизиона капитан 2-го ранга Егоров. Неудача с зимним «рейдерством» на крейсерской подлодке не обескуражила Владимира Алексеевича. Он знал, что его «Щуки» пойдут в новые походы в числе первых, и рвался в море сам.




Командир 4-го дивизиона Владимир Алексеевич Егоров (в центре) ставит задачу командирам подводных лодок на предстоящую кампанию. Слева направо: Ф.И.Иванцов, А.Г.Андронов, И.М.Вишневский, В.К.Афанасьев, В.А.Егоров, П.А.Морозов. Ленинград, весна 1942 года

Немцы боятся Балтийского флота

В марте мы почувствовали, как обеспокоено гитлеровское командование перспективой появления на Балтике советских кораблей, очевидно, вовсе не уверенное в том, что их прорыв из блокированных баз невозможен.
Ещё в последних числах марта немецкая артиллерия произвела необычно сильные огневые налёты, явно нацеленные на зимовавшие в Ленинграде корабли. Один налёт — по Балтийскому заводу и стоянке линкора «Октябрьская революция», следующий — опять по кораблям на Неве, когда получил несколько осколочных пробоин минзаг «Ока».
А 4 апреля за обстрелом крупнокалиберной артиллерией последовал массированный налёт бомбардировщиков, какого не было давно. И целями опять-таки явились корабли. «Юнкерсы» пытались пикировать на линкор, на эсминцы, стоявшие у Васильевского острова, на нашу плавбазу «Полярная звезда». Спасибо истребителям и зенитчикам, в том числе корабельным, — они мешали прицельной бомбёжке, а 18 фашистских самолётов было сбито. Но в крейсер «Киров», только что вышедший из ремонта, одна бомба попала.




Крейсер «Киров» ведёт огонь артиллерией главного калибра по фашистским позициям на Пулковских высотах



Зенитчики охраняли город и одновременно подводные лодки у набережных Невы

Налёты, иногда со значительными паузами, возобновлялись в течение всего апреля. Теперь известно, что это была операция «Айсштосс» («Ледовый удар»), выполнявшаяся по плану гитлеровской ставки 1-м воздушным флотом и артиллерией 18-й армии. Расчёт делался на то, что корабли, скованные льдом, остаются неподвижными целями, и, уцелев при одном налёте, попадут под следующий. Помимо обычных фугасок среднего калибра, сбрасывались особо крупные фугасные и бронебойные бомбы, вплоть до тысячекилограммовых. Было ясно, что гитлеровцы вновь пытаются покончить с нашим Балтфлотом, который фашистская пропаганда объявляла уничтоженным ещё осенью. Не знаю, как оценило свой «штосс» немецкое командование, но замысел его сорвался. Был, правда, потоплен учебный корабль «Свирь», некоторые корабли получили повреждения, были убитые и раненые. Наша бригада потерь не понесла, на нескольких подлодках осколки бомб пробили надстройки, задели магистрали, однако ни одну из этих лодок не пришлось исключать из списка кораблей, способных выйти в том году в море.
В начале 20-х чисел апреля лёд на Неве тронулся, и появилась возможность перевести часть кораблей на новые стоянки, где они были тщательно замаскированы.




Со всех сторон нас охраняли зенитчики с кораблей и катеров

КП бригады перевели на берег

Апрельские налёты заставили критически взглянуть на то, как размещены у нас командование, штаб, политотдел. Все политотдельцы жили на «Полярной звезде», комбриг и почти весь состав штаба — на «Иртыше». Попади в него одна крупная бомба, и бригада, даже не потеряв ни одной подводной лодки, оказалась бы накануне летней кампании в трудном положении. Что и говорить, для людей, привыкших к корабельным условиям, работать и жить на плавбазах было всего удобнее. Но не слишком ли мы полагались на малую вероятность попадания в них крупного снаряда или бомбы? Ведь теперь враг целился именно в корабли.
Я доложил комбригу своё мнение: целесообразно перевести управление, штаб и политотдел на береговую базу бригады, где уже было подготовлено помещение для командного пункта (КП). Стеценко согласился с этим и получил добро от штаба флота.
Казармы на проспекте Римского-Корсакова, который ещё многие продолжали называть Екатерингофским, у канала Грибоедова, откуда декабрист Николай Бестужев выводил на Сенатскую площадь гвардейский флотский экипаж, — строение отменно прочное, как и большинство питерских зданий ХVIII века. Но предназначенный для КП подвал был ещё перекрыт стальными балками, а над ним, на первом этаже, уложили доставленные из порта кипы хлопка, считавшегося хорошей защитой от бомб. Краснов обеспечил надёжную прямую связь со штабом флота и с Кронштадтом, с ПВО, с нашими плавбазами. В просторном здании хватило места для всех бригадных служб. А плавбаза «Иртыш», переданная 2-му дивизиону, могла служить запасным КП.
Но начальнику штаба не нашлось подходящей небольшой комнаты, и комендант предоставил мне на втором этаже целый кубрик, в котором терялись поставленные в углу рабочий стол и койка. Вселяясь в свои «хоромы», не мог не вспомнить, как почти двадцать лет назад пришёл сюда, в Екатерингофские казармы, с путёвкой на флот, выписанной в Петроградском горкоме комсомола, и, став курсантом подготовительного курса, жил где-то тоже на втором этаже. Не в этом ли самом, доставшемся мне сейчас кубрике?
Если подняться на крышу казарм, в восьмикратный бинокль просматривался передний край обороны в районе Пулковских высот. Как только темнело, отчётливо были видны разрывы снарядов, трассы пулемётных очередей, немецкие осветительные ракеты. Но море казалось отсюда далёким. На «Иртыше» сделаешь шаг из каюты, — и у тебя перед глазами Нева с кораблями. Сидеть в четырёх стенах, видя за окном казарменный двор, было непривычно.
Той весной лёд сходил дружно, бурно. Ленинградцам знакома картина, когда льдины, спеша к морю, сталкиваются и крушат одна другую. Но на этот раз их движение сопровождалось настоящей канонадой, неожиданной, никем не предвиденной. Когда невский лёд вторгся в пределы залива, вызывая подвижку и там, стали вдруг во множестве взрываться противопехотные мины, заложенные армейскими сапёрами на случай зимних вылазок врага со стороны Стрельны и Петергофа. Сперва эти взрывы вызвали тревожные доклады с вахты, запросы наблюдателям, — «что происходит?» Когда разобрались, слушали нестройную канонаду весело, как салют весне.


Подводные лодки испытывали на Неве

Вскрытия Невы мы ждали с нетерпением, — бригаде требовалась чистая вода, и чем раньше, тем лучше. Помню, ещё задолго до весны один командир озабоченно спросил:
— А где будем испытывать лодку после ремонта? Не на Неве же!
— Именно на Неве, — ответил я ему. — Где же еще? И отрабатывать первичные задачи боевой подготовки — тоже на ней.
Раньше никому не пришло бы в голову рассматривать как учебно-испытательный полигон реку со столь сильным и быстрым течением. Попытка использовать её так прошлой осенью уже привела к тому, что подводную лодку К-52 нанесло на мостовые быки. Но всё равно было необходимо испытывать лодки, выходящие из ремонта, производить вывеску, удостоверяться, что они способны нормально погружаться и всплывать. А затем принимать у командиров и экипажей практический зачёт по начальным учебным задачам, без которого слишком рискованно выпускать лодку в море. Где могли мы делать всё это, если не на Неве в черте города?
Наиболее подходящим был признан участок реки между Охтинским и Литейным мостами, где глубина достигала 18–20 метров. Наши острословы окрестили эту акваторию «Охтинским морем». Как только прошёл невский лёд, мы, не дожидаясь прохождения ладожского, вывели сюда первые готовые к испытаниям лодки.
Когда-то это привлекло бы массу зрителей. Посреди города маневрирует, то исчезая в невских водах, то появляясь на поверхности, подводный корабль! Но теперь набережные и мосты оставались почти безлюдными. Население сильно сократилось, и не до зрелищ было ленинградцам. Люди, пережившие страшную блокадную зиму, донельзя ослабевшие, но полные надежд на деблокирование города, старались с приходом весны навести порядок на улицах, в израненных снарядами и бомбами домах. Кое-где ещё убирали из руин и завалов тела убитых и умерших от голода. Попытки освобождения от блокады уже предпринимались и готовились новые.




Подводная лодка отрабатывает маневр «Срочное погружение» на «Охтинском море»

Пустынна была и Нева. Никто, кроме подводников, на ней не плавал, столкнуться не с кем. Высказывались, правда, опасения, можно ли отрабатывать на Неве маневр срочного погружения. Всё-таки маловато глубины. Но оказалось, — вполне можно. Вспомнилось, как на Дальнем Востоке, когда моя «Щука» проходила начальный период боевой подготовки, густейший туман запер нас дня на три в одной островной бухте. Считалось, что глубина там недостаточна для срочного погружения, а нам надо было отрабатывать именно его. И выход нашёлся: не открывать вентиляцию средней группы цистерн, то есть не выпускать из них воздух, без чего вода полностью цистерны не заполнит. А всё остальное, как обычно. Люди привыкают выполнять связанные с этим обязанности, и погружение получается, действительно срочным, только лодка глубоко не уходит, о грунт не стукается. Так стали делать и на Неве. Поднимется лодка против течения, развернётся, даст ход дизелями, и играй «срочное». Только клапана вентиляции средней группы должны оставаться закрытыми.
Практика показала, что достаточно трёх-четырёх выходов в «Охтинское море» (по 4-5 часов каждый), чтобы испытать лодку на ходу после ремонта и отработать начальные учебные задачи. Конечно, никаких торпедных атак и даже прострелки торпедных аппаратов болванками тут быть не могло. Не было и «мерной мили» для уточнения скорости хода при различных режимах движения. Но всё равно импровизированный блокадный полигон в центре Ленинграда, где маневрирование было крайне осложнено и ограниченностью акватории, и сильным течением, сослужил нам хорошую службу.
Когда дело дошло до походов, штаб стал включать в плановую таблицу, вручаемую командиру, трое суток на боевую подготовку после выхода из Финского залива, на отработку по пути к назначенной позиции, в каком-нибудь относительно спокойном районе Балтики, всего того, для чего «Охтинское море» было тесновато.


Новые способы стрельбы торпедами

Тренировки в кабинете торпедной стрельбы продолжались. Их участники, чувствовалось, приходили сюда охотно, вошли во вкус этой учёбы. Она включала в себя, что было весьма важно, и освоение командирами нового способа стрельбы.
В кампании сорок первого года балтийские подводники стреляли почти исключительно прицельным способом. Лодка сближалась на боевом курсе с целью, и когда достигался «угол упреждения», выбранный из таблиц по элементам движения цели, выстреливалась одна торпеда. Этот способ был простым, привычным и традиционным. Он имел много приверженцев также и потому, что командиры дорожили каждой торпедой. Но стоило ошибиться в определении курса или скорости цели, что случалось нередко, особенно при стрельбе с не очень короткой дистанции, и единственная задействованная в атаке торпеда, проходила мимо цели. Так что этот излюбленный способ не являлся таким уж надёжным.
По крупнотоннажным транспортам иногда стреляли залпом, при котором торпеды расходятся веером. Чтобы получился такой «веер», перекрывающий возможные ошибки в определении элементов движения цели, надо установить на гироскопических приборах торпед («приборы Обри») определённый угол «растворения». Но сделать это можно было только заранее, пока торпеды не вдвинуты в аппараты. Приспособления, позволяющие быстро менять установку прибора, появились лишь года через два. А крупный ли транспорт, такой ли, чтобы расходовать на него две-три торпеды, чаще всего выяснялось уже в ходе атаки.




Автор метода стрельбы торпедами с временными интервалами для подводных лодок профессор А.В.Томашевич

Однако «веер», охватывающий цель, можно было, оказывается, создать и иначе: выпуском торпед с определёнными интервалами по времени. Чем быстрее движется цель, тем короче должен быть временной интервал. Такой способ стрельбы, иначе говоря, — по площадям, нашёл применение на Северном флоте.
Начальник кафедры тактики подводных лодок Военно-Морской академии контр-адмирал А.В.Томашевич обосновал этот способ и рассчитал таблицы, показывавшие, сколько секунд нужно выдерживать между выпуском торпед при определённых условиях атаки.




Командир подводной лодки М-172 Северного флота И.И.Фисанович

Таблицы Томашевича поступили на бригаду. И сам Анатолий Владиславович выступал у нас, разъясняя командирам преимущества залпа с временными интервалами, технику пользования таблицами. Для ознакомления балтийских подводников с опытом применения этого способа на Северном флоте приезжал командир лодки капитан 3-го ранга И.И.Фисанович, успевший приобрести известность. Он потопил к тому времени несколько транспортов, прорывался в базу противника Петсамо. Содержательный и очень живой доклад Фисановича в кают-компании «Иртыша» вызвал большой интерес, тем более что многие в бригаде знали его самого, в недавнем прошлом балтийца. Рассказывал Фисанович и о действиях английских подводников, дивизион которых базировался в Полярном. Англичане пользовались примерно таким же способом торпедной стрельбы, который освоили североморцы.
Несколько недель спустя мы узнали о присвоении И.И.Фисановичу звания Героя Советского Союза. Мне очень запомнился этот способный, творчески мыслящий молодой командир, человек с широкими интересами. Встречаться с ним больше не привелось. Фисанович погиб в море незадолго до конца войны, когда на его счету было уже более десятка победных атак.
На сборе командно-политического состава, состоявшемся в конце апреля, способ стрельбы торпедами с временными интервалами был рекомендован как основной в предстоящей кампании. Это не означало, конечно, что он должен применяться во всех случаях. Выбор способа стрельбы, отвечающего обстановке и условиям атаки, всегда оставался за командиром. Новый способ, надо сказать, получил общее признание не сразу. Приверженность к прицельной стрельбе одной торпедой оказалась сильной, и ещё не один командир расплачивался неудачей за применение этого способа при таких обстоятельствах, когда следовало бы действовать иначе.


Двухдневный сбор командного состава

В целях уяснения старшим комполитсоставом оперативной обстановки и выработки единых взглядов на методы решения боевых задач в предстоящей кампании, комбриг решил провести двухдневный сбор комдивов, командиров и комиссаров лодок с участием флагманских и дивизионных специалистов. Мне было поручено выступить с основным докладом.
Ко времени проведения сбора была уже получена директива Военного совета флота командованию бригады на новую кампанию. Она требовала уничтожать транспорты и боевые корабли противника, затруднять для него судоходство постановкой мин у его баз и в узлах коммуникаций, выявлять пути неприятельских перевозок. Словом, нашей главной задачей оставались активные действия на морских коммуникациях врага, продолжавших играть важную роль в обеспечении гитлеровских войск на сухопутном фронте. Через Либаву, Виндаву, Ригу и Таллин шло снабжение группы армий «Север». Исключительно морем перевозились подкрепления, боеприпасы и всё прочее для немецких войск в Финляндии. По морю же доставлялось в Германию скандинавское стратегическое сырьё.
Подтверждалась в директиве и задача, однажды уже встававшая перед бригадой вплотную: быть в готовности развернуть подводные лодки за Гогландом в случае попытки противника двинуть крупные боевые корабли в восточную часть Финского залива.
Задачи, в общем знакомые, приобретали особую значимость и особую ответственность, потому что сложившаяся обстановка не позволяла выйти в Финский залив (а тем более за его пределы) ни крупным, ни средним, таким, как эсминцы, надводным кораблям.
— Воевать на море будем сейчас авиацией и подводными лодками, — говорил на одном из совещаний в штабе флота вице-адмирал В.Ф.Трибуц, подавляя прорывавшуюся в голосе горечь. Для него, «линкоровца», прошедшего службу и командирское становление на крупных надводных кораблях, было, наверное, и личной трагедией то, что эти корабли, традиционно считавшиеся главной силой флота, не могли выбрать отданные на зиму якоря, сняться со швартовов.
Их задачей оставалась, как и зимой, поддержка фронта артиллерийским огнём со своих стоянок в районе Ленинграда. А представлять Балтийский флот в море в сорок втором году предстояло подводникам. В восточной части Финского залива — ещё вместе с кораблями ОВРа, а дальше — одним. Там, западнее Лавенсари и Гогланда, из всех сил флота подводникам могла в какой-то мере помочь лишь морская авиация, что и ставилось ей в задачу.
В прошлую кампанию систематического взаимодействия с авиацией у нас практически не было. Для этого просто не хватало самолётов, большая часть которых поддерживала сухопутные войска. Чтобы выяснить, на что можно рассчитывать теперь, я по поручению комбрига побывал у командующего ВВС флота генерал-майора авиации M.И.Самохина, которого знал ещё с тех пор, когда мы служили в одной эскадрилье «летающих лодок» на Чёрном море.
Михаил Иванович обещал, что авиационная разведка будет вестись над всем Финским заливом. Обещано было и воздействие с воздуха на вражеские противолодочные рубежи, однако командующий ВВС предупредил, что тут у него возможности ограниченные: основные соединения бомбардировщиков и штурмовиков по-прежнему заняты выполнением заявок фронта. Практические вопросы нашего взаимодействия мы обсудили затем с начальником штаба ВВС генерал-майором авиации А.М.Шугининым.
От Шугинина я узнал, что эскадрилья истребителей вскоре сможет базироваться на Лавенсари, где оборудуется небольшой аэродром. После того как Гогланд и Большой Т ютерс вновь оказались в руках врага, ещё более возросло значение этого острова — передовой маневренной базы.
Как уже делалось в конце прошлой кампании, мы готовились назначать каждой подлодке расширенную позицию, позволяющую активно вести поиск противника. На переходе к позиции рекомендовались районы, представлявшиеся наименее опасными для зарядки батарей.
Боевой приказ на поход заменялся в 1942 году равнозначной инструкцией командиру, отдельной для каждой лодки, которая определяла её задачу и содержала ориентировочные сведения об обстановке. Схема связи строго регламентировала радиопередачи с лодок. Для донесений о выходе из залива, прибытии на позицию и других подобных событиях сохранялась система сигналов одним коротким словом.




Командующий авиацией Балтийского флота Михаил Иванович Самохин

Обо всём этом также шла речь на сборе. Суммируя в докладе имевшиеся данные об оперативной обстановке на всей Балтике и в Финском заливе, я, естественно, обязан был уделить особое внимание тому, какого противодействия нашим подводникам следует ожидать, с чем новым в этом отношении они могут встретиться.
Участники сбора были познакомлены с разведданными о появлении в финских водах флотилий немецких противолодочных кораблей, о том, что у противника прибавилось береговых и островных гидроакустических станций. Почти на всю акваторию Финского залива могли распространяться действия противолодочных поисково-ударных групп, в которые включались и самолёты.
Но главной опасностью для лодок, самой существенной преградой на пути через залив в море оставались мины.
Они подстерегали наши лодки уже в Невской губе. Немецкая авиация продолжала сбрасывать их на протраленные уже плёсы. Враг уплотнял свои заграждения во всём заливе. Разведка тогда ещё не установила, что минно-артиллерийская позиция на меридиане Гогланда имеет у немцев кодовое обозначение «Зееигль» («Морской ёж»), но гогландский противолодочный рубеж был обозначен на наших картах уже довольно подробно. Знали мы и о том, что западнее, на линии остров Нарген — мыс Порккала-Удд противник начал создавать новую систему заграждений.




Лётчики Балтийского флота клянутся победить врага

А знать, — это уже немало. Октябрьская драма у острова Кэри, когда погибли Л-2, М-98 и эсминец «Суровый», разыгралась потому, что корабли вышли на неизвестное нам тогда свежее заграждение, в котором к тому же были применены мины, ещё незнакомого нам типа. О том, как действует минное оружие противника и что можно ему противопоставить, мы знали весной сорок второго гораздо больше.
К тому времени был окончательно отработан метод защиты кораблей от магнитных мин безобмоточным размагничиванием корпусов. Предложили этот метод талантливые учёные А.П.Александров и И.В.Курчатов, будущие известные академики. В Ленинграде и Кронштадте заканчивалось оборудование станций размагничивания, через которые должна была пройти перед выходом в море каждая подлодка.
Обобщение прошлогоднего опыта позволяло дать определённые рекомендации о тактике форсирования насыщенных минами районов залива. Например, если где-то были и донные мины, и якорные, там рекомендовалось проходить на большой глубине, но оставлять под килем метров пятнадцать. Если донная мина и взорвётся, то с такого расстояния особо серьёзных повреждений лодке не причинит. А контактные якорные мины не так уж страшны, когда они остаются у подводников где-то над головой.




Южный кронштадтский форт Кроншлот. Здесь была создана первая станция размагничивания подводных лодок

Журналисты того времени, описывая походы подводных лодок, нередко упоминали о «зловещем скрежете минрепа». Конечно, нет ничего приятного в том, что лодка, проходя под минным полем, задевает бортами стальные тросы, удерживающие мины на якорях, и этот будоражащий скрежет проползает по корпусу от носа до кормы. Но если лодка идёт на правильно выбранной глубине и не заденет саму гальваноударную мину, ничего не произойдёт. Так, цепляясь за минрепы, подлодки уже не раз преднамеренно проходили через наши собственные оборонительные заграждения, когда обойти их мешали выставленные рядом вражеские мины.
Труднее всего было защититься от антенных мин с их многометровыми «щупальцами», расходящимися вверх и вниз. Особенно после того, как немцы начали ставить новые антенные мины с более мощными зарядами. Постепенно мы пришли к убеждению, что именно на таких минах подорвалось большинство лодок, потерянных бригадой прошлой осенью. На флоте упорно искали средства противодействия неприятельским минным новинкам. Действовал уже минно- испытательный полигон (МИП), откуда поступала ценная информация о боевой технике врага. Мы пригласили выступить на нашем сборе ведущих флотских специалистов по минному оружию и средствам борьбы с ним: капитана 1-го ранга И.А.Киреева и инженер-капитана 2-го ранга Ф.И.Тёпина, сообщивших командирам много полезного.
Как я уже говорил, штаб бригады задолго до возможного начала кампании занялся разработкой предпочтительных курсов форсирования различных участков залива. Они не сводились к какому-то одному, обяза-
тельному для всех маршруту, предусматривалась возможность выбора. Командиры были информированы об этом, но без особой детализации. Более конкретные рекомендации с учётом последних разведданных каждому из них предстояло получить перед боевым походом.
Подлежала ещё доработке совместно с командованием ОВРа и практической проверке организация проводки лодок от Ленинграда до Кронштадта и дальше до Лавенсари.
Участники сбора подняли много частных вопросов, касавшихся связи, эксплуатации техники, ликвидации боевых повреждений, питания команды в походе. Все они требовали внимания. Лодки посылались в море на повышенный срок автономности, и в длительном плавании, тем более в таких сложных условиях, становилась важной любая «мелочь». Чувствовалось, что командиры и комиссары много думали об уроках и опыте прошлой кампании, собственном и других кораблей, и мысленно уже переносились в походную обстановку.
Присутствовавший на сборе начальник политуправления флота дивизионный комиссар В.А.Лебедев похвалил нас за деловитость, предметность, за то, что, как он выразился, не свели разговор к лозунгам и призывам, а побудили людей конкретно думать о том, как обеспечить боевой успех.
Нам хотелось, чтобы у всех прибавилось уверенности в том, что вывести лодки в море сможем. Обсуждая с Андреем Митрофановичем Стеценко итоги сбора, мы приходили к выводу, что цель эта, по-видимому, достигнута.




Малая подводная лодка шестой серии типа «Малютка»

Продолжение следует
Страницы: Пред. | 1 | 2 | 3 | 4 | 5 | ... | 12 | След.


Главное за неделю