— Ну, здорово, Никита! — оказал отец, крепко, по-мужски меня обнимая. — Здорово, сынок! — приветствовал Фрола Русьев. — Ну ты и здоровяк! Медведь! Ты смотри, какой медведь вырос! Фрол перерос приемного отца. Правда, перерасти Русьева было не трудно... — Первые выпускники первого Нахимовского, — сказал Серго. — Интересно. Нет, ты подумай, Юрий! Твой — без пяти минут курсант, моя — десятилетку окончила. Мы становимся стариками. — Ну, в старики меня ты не записывай, — засмеялся отец. — Как раз наоборот: учеником себя чувствую! Да, да, сынок, ты не смейся, — обнял он меня. — Всю жизнь мне кажется: а чего-то мне не хватает! Походил на катерах в финскую кампанию — стал поумнее. На Черном море повоевал — все равно что университет прошел.
А теперь вот в учусь. И все же боюсь, что еще мало знаю! Наука-то ведь вперед шагает... Вот и приходится учиться всю жизнь, чтобы она не опередила! Боевой славой не проживешь, будь ты трижды героем. Вот и вы, ребята, будете плавать на новых кораблях. Чтобы управлять ими, придется много чему поучиться. В училище не зевайте, упустите — беда! — На собственном опыте убедились, — подтвердил Русьев, многозначительно улыбаясь. — Так ты уж, Фрол нас не срами, гвардейцев... — Я постараюсь, — сказал Фрол серьезно. — Кит, а ты помнишь, что адмирал сказал тогда, в Севастополе? — спросил отец. — Бесстрашие, мужество, дерзость плюс мастерство, трезвый и смелый расчет — в этом залог победы. — Вот то-то и есть! Здесь, — ударил отец ладонью по толстой тетради в зеленой обложке, — весь путь, который я прошел. Тут не только лекции, — улыбнулся он. — Тут все: сомнения, размышления, мечты... Недавно мои записки читал... Да, вы ведь его знаете! Ваш бывший начальник Нахимовского... — Наш адмирал? — Он вышел в отставку, пишет научные труды. Недавно приходил к нам в академию. — Что, если мы его навестим? — Старик будет рад. — А он помнит нас? — усомнился я. — Помнит, — убежденно заявил Фрол. — Не такой он человек, чтобы забыть.
В.Рыбалтовский. . .
— Ну, а пока, давайте, составим план действия на завтра, — предложил отец. — Завтра ведь воскресенье. — Я завтра, к сожалению, занят, — отозвался Серго. — Ты занят? Что ж? Очень жаль. А ты как, Виталий? — Свободен. — Прекрасно. Ну, что предлагаете? — Я бы сходил в оперу, — сказал Русьев. — Кстати, днем в Кировском «Пиковая». Нет возражений? — Мы — с удовольствием, — сказал Фрол. — Отлично, — одобрил отец. — Так и запишем. Еще? Я сказал: — Фрол не бывал в Эрмитаже. — Успеем и в Эрмитаж. Возражений нет? Давай, Нинок, ужинать. Ужинали шумно и весело, пили «флотский» чай, черный, как деготь. Отец говорил, что он мечтает, окончив академию, вернуться в свое соединение — ведь он в нем провел всю войну! Серго, прочитав письмо Антонины, задумался, замолчал. Вид у него был совершенно отсутствующий. Может быть, Антонина его чем-нибудь огорчила? Я так и не понял, что с ним...
Когда гости ушли, мама постелила Фролу на диване. В моей маленькой комнатке стоял такой же, как прежде, стол, на нем — лампа под зеленым фарфоровым , на стенах висели фотографии отца, матери. Только вместо детской кровати стояла другая — большая. Когда я улегся, неслышно вошла мама, села у моих ног. — Ну вот ты и снова со мной, сынок, — сказала она. — И мы снова все вместе — ты, я, отец — на целых два месяца! Я сегодня такая счастливая! — воскликнула она радостно. — Я так ждала этого дня! И ты у меня стал совсем взрослым! Антонина тоже, наверное, взрослая? У тебя есть ее фотография? Я чуть было не сказал, что нет. Но матери я не лгал никогда. Я протянул ей портрет Антонины. — Можно? — спросила мама и, когда я кивнул головой, прочла надпись. — А ведь я так и знала, — сказала она. — Дай бог, чтобы это было у вас настоящее, чтобы ни она, ни ты — не ошиблись... Милая мама! Я прижался к ее плечу головой, схватил ее руки. Она не только мама — и друг! — Только знает ли Антонина, как трудно быть , — произнесла задумчиво мама. — Всегда провожать его в море, всегда его ждать...
— Она, мама, очень хорошая... — Этого — мало. — Она сказала, что хочет полюбить все, что мне дорого... На другое утро я проснулся, услышав кукушку. Она прокуковала двенадцать. Опоздали в театр! Я вскочил. Кукушка продолжала: тринадцать, четырнадцать... двадцать... Что за чушь? В столовой под часами на стуле стоял Фрол в трусах и переводил стрелки. Кукушка высовывала из домика клюв, и он заставлял ее куковать без конца, а сам, склонив голову на бок, с удовольствием слушал. — Занятно, Кит, — сказал он, не смутившись. — Который час? — Девять, — показал он на свои часы, когда-то подаренные ему Русьевым. — А я тут ночью интересную книжку читал, — показал он на «50 лет в строю», лежавшую на подушке. — Ну и ловкачи были в корпусах царских, не то, что в нашем Нахимовском! Послушай-ка, как сдавали экзамены. Вот ловкачи! Он схватил книгу:
«...Каждый вызванный, подойдя к учительскому столу, долго рылся в билетах, прежде чем назвать вытянутый номер. Весь класс настороженно следил за его руками, так как быстрым движением пальцев он указывал номер того билета, который он успевал подсмотреть и отложить в условленное место, среди других билетов. «Смотри, пожалуйста!» После этого в классе начиналась невидимая для постороннего глаза работа. Экзаменующийся время от времени оборачивался к нам, и в проходе между партами для него выставлялись последовательно, одна за другой, грифельные доски с частью решения его теоремы или задачи. Если это казалось недостаточным, то по полу катилась к доске записка-шпаргалка, которую вызванный, уронив невзначай мел, подбирал и развертывал с необыкновенной ловкостью и быстротой». Ай, да арапы! Нет, у нас такого не было. Правда, вначале и мы чуть-чуть жулили, помнишь? Но после — отвыкли. А вот посмотри-ка, какое неправильное было понятие о товариществе! Постой, постой, где это? Вот: «Для меня, новичка, вся эта налаженная годами система подсказывания представлялась опасной игрой, но я быстро усвоил, что это входило в обязанности хорошего товарища, и меньше чем через год я уже видел спортивный интерес в том, чтобы на письменных работах, на глазах сновавшего между партами Ивана Ивановича, решать не только свою задачу, но и две-три чужие...» А те, значит, лодыри, на чужой счет проезжались! Ну и хороши же офицеры из них получались! Тут вошел отец и сказал, чтобы мы поскорее одевались.
* * *
Во время блокады Кировский театр был . Теперь трудно поверить, что он стоял с выбитыми окнами и провалившейся крышей. Он стал такой же, как прежде — красивый снаружи, уютный внутри, голубой с золотом, праздничный. И публика, заполнившая театр, была тоже веселая, нарядная, праздничная... К отцу и маме подходили знакомые. Одни удивлялись, когда узнавали, что я ее сын, другие говорили, что я очень вырос и меня не узнать. Они видели меня до войны. Отец любил оперу, особенно «Пиковую даму», и слушал ее с упоением. А Фрол все подталкивал меня локтем и убеждал, что сегодня Герман вытащит не даму, туза. И выиграет большущий куш (Я вспомнил, как Фрол еще в Нахимовском мне рассказывал, что до войны в Севастополе видел в кино «Чапаева», где не Чапаев, а Петька погиб, а Чапаев выплыл). Но Герману пропели: «Ваша дама бита...» — «Какая дама?» — «Та, что у вас в руках, дама пик». Герман сошел с ума, зарезался и потом долго раскланивался перед отчаянно визжавшими, готовыми перескочить через оркестр на сцену девчонками. Мы пошли в Эрмитаж. Конечно, весь Эрмитаж осмотреть в один день невозможно: — Сюда придешь двадцать раз, и то всего не осмотришь, — вздохнул Фрол. Отец и Русьев повели нас в залы Рубенса и Ван-Дейка. Мама рассказывала, что Рубенс был не только художником; он с увлечением занимался филологией и археологией, изучал античную литературу, был дипломатом. — А ведь Николай Николаевич был прав насчет расширения горизонта, — оказал мне на ухо Фрол. — Не горизонта, а кругозора.
— Ну, это все одно. Ты знал, в каком веке жил ? От «Охоты на львов», «Пира у Симона фарисея», «Сусанны и старцев» мы перешли в зал Рембрандта, где глаза стариков и старух смотрели с темных портретов совсем как живые. — А как же все это сохранилось во время блокады, Юрий Никитич? — спросил Фрол, когда мы спускались по лестнице. — Все сокровища были вывезены. — Вот « у нас в Севастополе черноморцы под бомбежкой грузили на корабли панораму. Забыл, кто ее писал... — Рубо, — подсказал Русьев приемному сыну. — Вот, вот, Рубо! И увезли на Кавказ. Теперь, говорят, ее восстанавливают. — Да. Строят новое здание, и художники реставрируют полотно.
* * *
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
15 февраля в рамках городского проекта по гражданско-патриотическому воспитанию «Защитники XXI века» состоялась совместная игра «Город морской славы», участниками которой были нахимовцы 7, 9 классов и школьники Центрального района Санкт-Петербурга. Главный организатор проекта – Дом детского творчества «Фонтанка – 32».
На первом этапе интеллектуальной игры нахимовцы выступили в роли комендантов 8-ми форпостов, на которых проверялись знания школьников на морскую тематику: «Флажный семафор», «Русская семафорная азбука», «Морской узел» и др.
На втором этапе нахимовцы и школьники соревновались в знаниях о своем городе Санкт-Петербурге, как о городе морской славы, сыграв в морской бой.
Непосредственно перед игрой 13 февраля школьникам была проведена познавательная экскурсия по Нахимовскому ВМУ, в ходе которой нахимовцы рассказали о своем родном училище, о военно-морской подготовке, которую они здесь осваивают, о жизни, учебе и морских традициях.
Еси выкладывается каждый..,
То побеждает - команда!
Награждение победителей!
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
На кораблях много грязной работы, особенно у механиков и минёров. Один из механиков, с подводной лодки, довёл свой комбинезон до крайнего предела и решил доверить его стирку жене. Комбинезон попался очень удачный, испачкан был соляром, отработанным маслом и тавотом. Одежду в такой степени загрязнения береговой БПК не принимал. По этой причине стирка комбинезона была доверена жене, а для облегчения её труда с корабля был принесен литр чистого бензина типа «калоша». На следующий день механик вечерком пришёл домой со службы и к своему удовольствию во дворе дома увидел любимый комбинезон, сохнущий на верёвках. В квартире носился лёгкий аромат бензина, а как иначе, если комбинезон стирали дома, а отмачивали на свежем воздухе. И тут он серьёзно ошибся, жена отмачивала комбинезон дома, а остатки бензина вылила в унитаз. Механик зашёл в уборную, по обыкновению закурил и бросил горящую спичку под себя в . Следующий месяц своей жизни он провёл лёжа на животе.
Фото на память.
Олег Сицкий командовал в то время опытовым морским тральщиком. Опытовый - это значит, что на нём, как Павлов на собаках, учёные и конструктора проверяют правильность своих разработок и проектов, прежде чем разместить новое оружие или прибор на новостроящихся кораблях. В очередной раз наука затребовала тральщик с Северного флота на завод в Питер. Корабль обогнул Скандинавию, прошёл Скагеррак и Каттегат и выходил из Большого Бельта. Проливная зона не позволяла Олегу расслабиться, и как только форштевень тральщика вошёл в Балтийское море, Олег решил часок вздремнуть на диванчике в штурманской рубке. Через минут пятнадцать его сон был прерван докладом вахтенного офицера о том, что на сопровождение с правой раковины подошёл датский газотурбинный катер. Сицкий выглянул в дверь штурманской рубки – в кабельтове по правому борту переваливался катер, весь мостик которого был заполнен мужиками с кино и фото аппаратурой. Не первый раз приходилось играть роль фотомодели. Пусть делают свою работу, а Олегу отдохнуть пора. На том и расстались, и Сицкий растянулся на диванчике. В этот же момент из машинного отделения на верхнюю палубу вылез моторист, чумазый в грязной робе, нечёсанный и небритый.
В Ленинграде, на заводе, к Сицкому пожаловал особист и показал , в которой было написано, что такого-то числа через проливную зону на такой-то завод в Ленинграде проследовал опытовый тральщик номер…., его тактико-технические данные были приведены довольно точно и подробно. На публикуемом в газетке снимке общий вид тральщика с правого борта. В левом углу в овале командир тральщика Олег Сицкий (небритая пиратская рожа в водолазном свитере), в правом углу в овале матрос кэптена Сицкого (не менее мерзкая рожа того самого маслопупа, который вылез из машинного отделения подышать, на выходе из Бельта, на палубу). Последствий для Олега этот эпизод не имел, были времена оттепели.
Койку покачивало, и мне казалось, что «Адмирал Нахимов» в походе и за иллюминатором плещет волна. Я был рад, что еще нет подъема и не торопит вставать беспокойный горн. Но тут я понял, что я не на корабле, а в поезде. Сосед по купе, пожилой, с усами «папаша», ехавший в Курск, говорил Фролу:
— Мой-то отличился на днях: «Не отпустишь, говорит, батя, в училище, сам сбегу». Погоди, говорю, я тебе сбегу! А он опять: мне, говорит, весьма по душе. Это дядька — моряк в Николаеве сбил его с толку. — Но почему же сбил с толку? — возразил Фрол. — Я лично флотскую службу ни на какую другую не променяю. Вы подумайте только! Уже в училищах мы ходим в плавания. Ну, а выйдем на флот офицерами — повидаем столько, сколько другой за всю жизнь не увидит. Чем плоха флотская жизнь? — Ну, положим, вы еще человек молодой, лишь начинаете службу... — Шестой год ношу форму, — с гордостью сказал Фрол. — Шестой год? — удивился «папаша». — Я вот тут воевал, — показал Фрол в окно. — А сколько вам тогда было лет? — Двенадцать, тринадцатый. — Ого! Значит вы, можно сказать, моряк обстрелянный и бывалый! На большом корабле служили? — На торпедном катере. Нос в небеса, корма в воду, в ушах шумит, волной заливает! На траверзе вон того мыса мой катер попал в «вилку»... (мне Фрол рассказывал, что попал в «вилку» под Ялтой). — А что это за «вилка»? — заинтересовался «папаша». — Пренеприятная штука. Снаряды падают и с левого и с правого борта. Вот и выкручивайся. — Теперь понятно. — Кит, вставай, море проспишь! — позвал меня Фрол. Я свесил голову с койки.
За окном искрилось безбрежное, покрытое золотой чешуей . На него было больно смотреть. Поезд скользил по узкой береговой полосе... — Беги скорей умываться! Я достал из-под подушки портрет Антонины и сказал ему: «доброе утро». Она смотрела на меня и улыбалась. Сейчас, наверное, дед диктует ей свою книгу. Я спрятал фотографию в бумажник и побежал умываться. Когда я вернулся, на столике стояли стаканы с чаем в мельхиоровых подстаканниках. Фрол повествовал нашему спутнику об адмирале Спиридове, победителе в Чесменской битве: — Уничтожив флот турок, в шесть раз превосходивший нашу эскадру, адмирал донес: «неприятельский флот атаковали, разбили, разгромили, сожгли, на небо пустили, в пепел обратили». Коротко и ясно, не правда ли, чисто по-черноморски? Чай остыл, потому что о морских боях Фрол мог рассказывать целый день. «Папаша», оказавшийся начальником крупной стройки, внимательно слушал. Фрол рассказывал о войне, о боях, о высадках черноморских десантов. Наконец, мы позавтракали, уничтожив сыр, курицу и чурек, которыми нас снабдил Гоги. Поезд замедлил ход и остановился, ожидая встречного на разъезде. Мы вышли из вагона. Море сливалось на горизонте с голубым небом; по небу медленно плыли легкие облачка. Вдали шли миноносцы. — Пройдет четыре, пять лет, — сказал Фрол, — и я попаду вон туда, на ходовой мостик, — он показал на растянувшиеся цепочкой эсминцы. — Красота! — Экзамены держать будете? — спросил «папаша». — Никак нет. Окончившие Нахимовское училище принимаются без экзаменов. — Значит, получите кортик?
— Ну, нет, — чуть-чуть улыбнулся Фрол морской необразованности «папаши». — Право ношения кортика присвоено лишь офицерам; в училище выдадут . — А что, палаш — тоже великолепная вещь! — в свою очередь улыбнулся «папаша» с явным превосходством своих сорока пяти или пятидесяти лет над нашими восемнадцатью. — Дело не в палаше, — сказал Фрол, хотя я великолепно знал, как он мечтает получить долгожданный палаш... Паровоз коротким гудком позвал нас в вагон. «Папаша» до позднего вечера слушал рассказы Фрола, а на другой день заявил, что, приехав домой, разрешит сыну поступить в морское училище. — А экзамены вы, не слышали, — трудные? — спросил он озабоченно. — Говорят, что нелегкие, — сказал Фрол. — Ну, мой выдержит! Митяй у меня подкован. Начальник строительства сошел в Курске, сказав на прощание Фролу: — А вы хороший агитатор за флот!
* * *
Я люблю Ленинград; закрыв глаза, могу описать каждый дом на Кировском и на Невском. Приехав, я сразу заметил, что со стен исчезли невеселые надписи: «Бомбоубежище» или «Эта сторона улицы во время артобстрела наиболее опасна». Школу мою отстроили заново. Но дом с балконами, что стоял перед нашими окнами, бесследно исчез; мне показалось, что я потерял любимого друга. Я, бывало, здоровался с ним, уходя в школу, а по вечерам в его окнах светились приветливые огни. Теперь на месте дома был разбит сквер.
— А вот здесь, Фрол, мы живем! — подтолкнул я его к парадной. Мы поднялись на четвертый этаж. В старом доме все было по-прежнему, сохранились даже ребячьи рисунки на стенах, на лестнице. Мама радостно вскрикнула: «Наконец-то!» Милая мама! Кто скажет, что тебе целых тридцать семь лет? Веселая, быстрая, легкая... Я схватил ее, поднял на руки, закружил по столовой, целуя в лицо, в глаза, в губы. А когда-то ведь ты носила меня на руках! «Уронишь! — испуганно крикнула мама. — Ты сумасшедший!» Я поставил ее рядом с собой — и удивился, — теперь она мне была по плечо. «Нет, ты посмотри, Фрол, — воскликнула мама, — Никита перерос меня на целую голову. Да и ты богатырь!» Кукушка высунула свой клюв из окошечка черного домика и прокуковала восемь утра, приведя в восторг Фрола. Мама спохватилась: — Давайте скорей кофе пить, мне пора на работу... — Ты, Фрол, конечно, у нас будешь жить. Твой Виталий Дмитриевич живет в общежитии. Нет, вы подумайте только: отцы-то ваши воевали, воевали, а теперь все вечера занимаются, учатся, боятся плохо ответить профессору. Ученики, как и вы! Отец возвращается поздно. Так что вы погуляйте как следует. Ты, Фрол, будешь спать тут, на диване. Под фрегатом! Совсем постель флотоводца! Фрегат у нас уцелел, и кукушка, и книги. А мебель вся новая. Мы ведь старую всю в блокаду сожгли, — пояснила мама. — Придете раньше меня, захотите есть — все найдете в буфете, — сказала она, схватив со стола шляпу (кукушка доложила, что уже половина девятого). — А на днях приходите ко мне в Русский музей, посмотрите русских художников. Ну, сынок, дай, я тебя поцелую! Она оставила нам запасные ключи, и я проводил ее. Когда я вернулся, Фрол мрачно смотрел в окно на мокрые крыши.
— Ты что? — спросил я его. — Ничего, Кит. Я понял: у него ведь нет матери! Он обернулся и показал на книжные полки: — Сколько книг у вас! — Да, и, к счастью, они сохранились. — Тут, я вижу, и беллетристики много. — А ты знаешь, кто отца научил любить беллетристику? — Кто? — Сергей Миронович Киров. — Киров? А разве Юрий Никитич был с ним знаком? — Когда отец учился, Киров часто беседовал с курсантами по душам. Поинтересовался, что курсанты читают. Отец и сказал: «Мы так много занимаемся, Сергей Миронович, что нам едва хватает времени пробежать газеты». И тут-то Сергей Миронович стал доказывать, что кто бы ты ни был — моряк, инженер или партийный работник — без художественной литературы твой мир ограничен и узок. Отец с тех пор начал много читать. И у него есть любимые и нелюбимые книги. Нелюбимые — это которые прочтешь и забудешь. Вот смотри, они стоят во втором ряду. А любимые, — отец говорит, — это — книги-друзья, которые знаешь почти наизусть и все же часто их перечитываешь. Они занимают почетное место, видишь?
Фрол подошел к полкам и нашел своего любимого Станюковича: он стоял, конечно, в первом ряду. — Пойдем-ка, Кит, в город, не будем терять дорогого времени, — предложил Фрол. Мы шли мимо дворца балерины Кшесинской, с балкона которого выступал Ленин. Я показал Фролу Петропавловскую крепость и Зимний дворец на том берегу и, как сумел, рассказал ему их историю. Мы перешли через Кировский мост, прошли Марсово поле, постояли у могил бойцов революции. Потом попали в Музей обороны и застряли в нем на целый день. В зале погибших героев я показал Фролу портрет матери Антонины. Эсэсовцы повесили ее в парке Петродворца, у фонтанов. Фрол, глядя на трамвайный вагон, разбитый снарядом, на весы, к медной чашке которых прилип «блокадный паек» — ломтик клейкого суррогата, на дневник ленинградской девочки, записывавшей каракулями: «Сегодня папа умер», «Умерла сестренка», «Сегодня умерла мама», мрачнел все больше и больше и только спрашивал: — Ты тоже, Кит, такой паек получал? Или: — Ты то же самое пережил?
Оживился Фрол только тогда, когда увидел в большом, под стеклянным куполом, зале настоящий торпедный катер. Это был зал с экспонатами Краснознаменной Балтики, и мы там надолго застряли, пока звонок не напомнил нам, что музей закрывается. На Кировский возвращались пешком. За Невой посидели у памятника «Стерегущему»; бронзовые матросы открывали кингстоны. Моряки «Стерегущего» сражались с японской эскадрой; бой был неравный; в последнюю минуту они потопили корабль, но не отдали его врагу. — Вот сижу я, смотрю на них и не знаю, — сказал Фрол, — хватило бы нас с тобой на такое? «Тебя бы хватило, — подумал я. — Когда на катере всех перебило и ранило командира, ты все же привел катер в базу»...
* * *
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Нахимовцы 3 курса, преподаватель истории Ю.А.Пикалёва, воспитатель 73 класса А.С.Захаров, посетили выставку «Тайны Да Винчи», которая расположена в Невской куртине Петропавловской крепости и занимает четыре зала.
На экспозиции представлены действующие модели, выполненные по рисункам и чертежам знаменитого автора эпохи Возрождения, среди которых различные летательные аппараты, военная техника, механизмы для подъема тяжестей, модель вантового моста и многое другое.
Большое впечатление на всех произвела композиция из восковых фигур «Тайная вечеря».
Персонажи фрески словно оживают и смотрят из глубины зала. Рассказ экскурсовода открыл нахимовцам всю широту и многогранность гения Леонардо Да Винчи.
День памяти воинов-интернационалистов
15 февраля, в День воина-интернационалиста, нахимовцы 5 класса, начальник 1 учебного курса И.Б.Кряжев, педагог-организатор Н.А.Кузьменко, воспитатель В.А.Скоросказов, встретились с участником боевых действий в Демократической Республике Афганистан Ю.А.Киргинцевым.
На встрече Юрий Анатольевич рассказал о нелегких боевых буднях наших воинов в Афганистане, где он находился 2,5 года в должности командира роты специального назначения главного разведывательного управления Генерального штаба ВС СССР.
Ю.А.Киргинцев ответил на многие интересующие нахимовцев вопросы, показал свои личные фотографии и сослуживцев.
Встреча в клубе «Шаг»
В философском отроческом клубе «Шаг» нахимовцы говорят о высоких ценностях, месте человека в мире, о героизме и творчестве, добре и правде, дружбе и преодолении трудностей. Встречи разрабатывают воспитанники объединений дополнительного образования: лаборатории этической мысли и мастерской ораторского искусства (руководитель – Н.В.Прозорова). Восьмая встреча, которая состоялась 16 февраля, подняла тему «Человек на войне: образы мужества». Ее авторы и ведущие нахимовцы Ян Паламарчук и Андрей Сербенюк искали ответ на вопрос: кем должен быть офицер прежде всего - воином или миротворцем.
Гостями клуба «Шаг» были Герой Российской Федерации, подполковник Чухванцев Валерий Николаевич, вертолетчик, участник ликвидации межнациональных вооружённых конфликтов на территории бывшего СССР, международной миротворческой операции ООН в Судане, первой и второй чеченских войн, и Герой Российской Федерации, подводник контр-адмирал Берзин Александр Александрович – кандидат военных наук, Почетный полярник, выпускник Нахимовского ВМУ 1965 года.
Гости рассказали нахимовцам о себе, повседневных буднях участников вооруженных конфликтов и арктических походов подводников, об их мужестве и отваге, проявленных в сложных и опасных ситуациях боевой обстановки и многое другое.
После общения нахимовцы взяли автографы и сфотографировались на память с Героями.
«Жить – Родине служить!»
17 февраля нахимовцы 3 и 4 курсов, приняли участие торжественной встрече, посвященной Дню Защитника Отечества. Февраль – месяц знаменательных дат и событий в героической истории нашей Родины, когда мы вспоминаем и чтим воинов – интернационалистов, всех, кто защищал Отечество во все времена, а также тех, кто сегодня несет ратную службу.
На встречу с нахимовцами пришли ветераны Вооруженных Сил России: контр – адмирал В.В.Наумов, капитан I ранга А.П.Андреев, участник боевых действий в Демократической республике Афганистан А.О.Степанов. Нахимовцы увидели фильмы и услышали рассказы участников «Карибского кризиса» 1962 г. и войны в Афганистане 1979-1989 гг.
Нахимовцы сердечно поблагодарили гостей, поздравили их с Днем Защитника Отечества.
В завершение встречи состоялось фотографирование на память.
В музее Н.А. Некрасова
17 февраля нахимовцы 6-го учебного курса под руководством преподавателя русского языка и литературы И.Ю.Шлемовой, воспитателя В.В.Варламовой посетили музей квартиру Н.А.Некрасова.
В квартире Н.А. Некрасова собирались лучшие писатели и поэты второй половины XIX века.
Нахимовцы познакомились с экспозицией музея, экспонаты которого помогли получить представление о жизни великого русского поэта.
На Сестрорецком рубеже
В рамках интерактивной военно-исторической экскурсии нахимовцы 2-го учебного курса, педагог-организатор Е.В. Филяевская, посетили храм святых Апостолов Петра и Павла и чудом сохранившийся артиллерийский полукапонир под Сестрорецком.
На территории храма главным объектом является стена «В память погибшим морякам-подводникам».
Вблизи храма на Петровской набережной - место испытания «потаенного судна Е. Никонова».
Здесь установлен макет этого судна.
Во время игры ребята выполнили боевые задачи: разведка боем, учебные стрельбы из пневматической винтовки и прохождение полосы препятствий.
В отреставрированных помещениях под землей нахимовцы смогли погрузиться в атмосферу солдатских будней, узнали о том, как жили и служили здесь защитники Ленинграда, посидели на месте наводчика у воссозданного орудия.
Отдохнули на свежем воздухе.
И набрались сил на будущее.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
