Однако пароходы типа «Либерти» имели один серьезный недостаток — слабое продольное крепление корпуса - слабые стрингера. Особое задание по укреплению корпусов «Либерти» — постановка дополнительных стрингеров, было поручено судоремонтному заводу №2, где директором был Е.П.Желтовский. Одним из действующих лиц этого периода, одним из активных действующих лиц, я бы назвал капитана дальнего плавания ДМП Анну Ивановну Щетинину — замечательного моряка и человека, друга нашей семьи еще с далеких двадцатых годов, когда Анна Ивановна вместе с Евгением Петровичем учились во Владивостокской мореходке. Анна Ивановна Щетинина рассказывает о случае «разлома» парохода «Валерий Чкалов». В связи с возникшей трещиной впереди комингса третьего трюма капитан парохода «Валерий Чкалов» подал сигнал «СОС». К нему первым подошел наш танкер и взял его на буксир, пытаясь медленно отбуксировать в ближайший порт. Но случилась беда — «Валерий Чкалов» разломился на две части по третьему трюму. Танкер продолжал буксировку носовой части аварийного судна, Анне Ивановне досталось буксировать кормовую часть. Для предохранения аварийного «обломка» от затопления Анна Ивановна решила его буксировку производить кормой вперед. Так и тащила она заднюю часть «Валерия Чкалова» кормой вперед, оберегая водонепроницаемые переборки от ударов волн. Через много лет Е.П.Желтовскому довелось «сварить» обе половинки парохода «Валерий Чкалов» вместе, после чего он еще много лет ходил в море в ДМП. Но об этом в свое время. А в следующем рейсе сложная ситуация сложилась на пароходе «Жан Жорес» под командой капитана
В штормовую погоду на судне по палубе прошла поперечная трещина перед третьим трюмом по комингсу. Анна Ивановна дала команду засверлить устье трещины. На моей памяти сохранились рассказы моряков о том, что кроме «засверловки» еще связали-стянули обе части судна стальными тросами от грузовых лебедок. В таком виде А.И.Щетинина привела его обратно в американский порт. За этот героический поступок Анне Ивановне американцами было предоставлено право входа в любой порт США без портовых сборов. Много лет спустя я вновь приехал во Владивосток и случайно встретил Анну Ивановну. Подошел к ней и пожелал доброго здоровья от семьи Евгения Петровича Желтовского. Анна Ивановна посмотрела на меня непонимающим взглядом и пошла дальше. Позднее ей сказали, что я приезжал во Владивосток. Она воскликнула: Так это был сын Желтовского, а я думала опять какой-нибудь проситель. Сказал бы просто — от Женьки Желтовского, и все. Ведь он был среди нас самый младший. Вот и еще один товарищ из окружения Евгения Петровича. Очевидно, здесь уместно сделать еще одну ссылку на книгу А.А.Афанасьева. В этой книге достаточно подробно описано то напряжение, с каким работал весь порт и завод. Их работа была под неусыпным контролем со стороны ГКО (Государственного комитета обороны) и лично Верховного Главнокомандующего. Приход каждого судна был под контролем, его разгрузка и отправка военных грузов была главной задачей города. Именно целого города. Даже старшеклассники занимались разгрузкой судов. У отца на заводе мальчишки чуть старше меня стояли у станков, сделав скамеечки для того, чтобы можно было доставать до рабочих органов станков. Стоит такой «станочник» у станка, выточит (например) деталь, возьмет колесико и покатит его вокруг станка. А потом снова станет к станку и снова точит очередную деталь. Вот так и работали. И делали мины. И ремонтировали пароходы. Все для фронта, все для победы. Вот главный девиз во Владивостоке. По совокупности успехи СРЗ-2 были отмечены телеграммой Верховного Главнокомандующего.
Готовый понтон (плавающая платформа)
Другим ответственным заданием для завода было изготовление плавающих платформ для ускорения разгрузки судов на оба борта. С одного борта портальными кранами выгружали трюма на причал или в железнодорожные вагоны, а в это время судовыми стрелами выгружали груз на платформы, стоящие у противоположного борта. Во время разгрузки пароходов во Владивостокском порту на них практически всегда звучала музыка. Мне запомнилась наиболее часто исполняемая песня «Прощай любимый город, уходим завтра в море...». На моей памяти запомнились чьи-то слова, что эта песня написана в честь ухода последнего каравана судов из Таллинна в 1941 году. Отец любил эту песню, поскольку она напоминала ему о трудном переходе из Риги через Таллинн до Ленинграда под непрерывной бомбежкой немецкими самолетами.
Плавкран в работе
Кроме плавающих платформ, СРЗ-2 изготовил плавучий кран большой грузоподъемности. Каждый спуск на воду платформы или крана был большим праздником для коллектива завода. Устраивали митинг, награждали победителей соревнования. Все понимали, что ударный труд приближает день победы над злейшим врагом. Сохранилась фотография, на которой снят понтон с надписью «Трубопроводчики отвечают! Бригада тов. Мурашко в ответ на вызов котельщиков обязалась закончить трубопроводные работы на понтоне 25 февраля». Скорость разгрузки пароходов увеличивалась почти в два раза. Помню, что право подъема флага на первой платформе было поручено начальнику деревообделочного цеха Воскобойникову — первому стахановцу СРЗ-2 1930-х годов. С ним отец работал во Владивостоке еще до отъезда в Академию.
Желтовский и Воскобойников
Портальный кран и понтоны обеспечили быструю разгрузку судов, настолько быструю, что ежедневная отправка фронту не менее 800 железнодорожных вагонов не смогла полностью разгрузить площадки порта. Пришлось складывать грузы на улицах города. Я помню, как на нашей Бестужевской улице стояли ряды «Студебеккеров», ожидая отправки на запад. Трудно шла работа на заводе в годы войны. Отец поставил себе койку в кабинете и практически не бывал дома. То экстренные заботы о судоремонте, то заботы о выпуске мин, то заботы о жизни рабочих. Помню, была организована рыболовецкая бригада для ловли рыбы в столовую со стороны Амурского залива. Иной день был удачный, а иной - одна медуза. По настоянию отца в 1944 году был построен виадук через железную дорогу до проходной завода.
Строительство виадука к проходной завода
Рабочим стало легче добираться до работы, а то бывали несчастные случаи — стоит состав, перекрыл проход на завод и, когда рабочие лезли под вагоны, неожиданно трогался. Опаздывать на работу было нельзя — военное время не позволяло. Он и сейчас стоит этот виадук. Настал счастливый день для всех нас — закончилась война, унесшая миллионы жизней и принесшая горе в каждую семью. Во Владивостоке в этот день была ясная, теплая погода. Радости не было предела. На заводе состоялся митинг. Отец выступил перед рабочими. Рассказывая о работе отца в годы войны, хочу особо отметить, что так напряженно работали все дальневосточники. Отец не был исключением из этого трудового ряда, хотя в отдельные моменты отец был впереди своего окружения. Личный пример, настойчивость в достижении цели и много других положительных качеств порой выделяли отца из общего ряда. Несмотря на Победу, выпуск военной продукции и ускоренный ремонт пароходов никто не снимал, но заставить рабочих работать в прежнем темпе уже не было сил. Как теперь известно, еще предстояла война с Японией.
Сергей Лазо зверски замучен японскими интервентами. Памятник Сергею Лазо изготовлен литейщиками Владивостокского Судоремонтного завода № 2 при непосредственном участии Е.П.Желтовского.
Во Владивостоке на территории «Дальзавода» в литейном цеху еще с довоенных времен стояла модель памятника Сергею Лазо. Высота памятника превышала пять метров. «Дальзавод» отказался отливать такой большой памятник. Пригласили отца. Отец попросил стремянку, поскреб модель в разных местах и определил, что всю модель можно распилить на сектора, как колбасу. СРЗ-2 взялся за выполнение этого почетного заказа. Формовка головы производилась в присутствии отца, вначале не получались уши. Пришлось сделать их вставными. После отливки головы, зачистки облоев и покраски ее в черный цвет отец пригласил руководство города на смотрины. Все ахнули. Лазо был, как живой. Дальнейшие литейные работы выполнялись уже без отца. Для сборки будущего памятника с внутренней стороны секторов предусмотрели специальные приливы под штифты, по которым потом и собрали весь памятник. Отца срочно вызвали в Москву. Перед отъездом отец просил, чтобы на фундаменте была предусмотрена надпись с фамилиями всех формовщиков и литейщиков. Но Сипягин (главный инженер) приказал ограничиться только эмблемой завода «СРЗ-2». А жаль.
Сейчас этот украшает город, стоит на улице Светлановской (бывшей Ленинской). К сожалению, мои просьбы прислать фотографию памятника Лазо руководство СРЗ-2 оставило без внимания. Спасибо другим отзывчивым людям, что прислали фотографию памятника. Во время этой молниеносной войны (с 8 августа по 2 сентября) во Владивостокском порту у пирса на Первой Речке во время разгрузки танкера «Таганрог» вахтенный матрос доложил о появлении в небе самолета со стороны Амурского залива. Оповещения о полетах наших самолетов в этот день не было. На танкере сыграли тревогу. Зенитчики открыли огонь и сбили самолет. Что за самолет, чей он? Никто не знал. В штабе ПВО ТОФ замешательство. Пригнали портальный кран и подняли самолет - оказался японский. А перед этим над головой героя разыгралась целая драма. Его хотели арестовать. Никто из руководства не допускал и мысли, что во Владивосток мог пробиться вражеский самолет. Особенно «старался» разъяренный начальник противовоздушной обороны. Представьте себе. Стоит в родном порту у причала под разгрузкой пароход, прибывший с моря. Моряки еще «не остыли» после трудного и опасного рейса. И в этой обстановке, когда можно и «расслабиться», моряки проявили себя геройски. Сбили японский самолет, спасли танкер, заполненный топливом, спасли огромное топливохранилище... Больше попыток атаковать Владивосток не было. Об этом эпизоде написано в книге А.А.Афанасьева. Однако в этой книге допущены некоторые неточности. В личной коллекции исторических справок о годах войны Н.Г. Мизь сохранились вырезки из газет того времени. Спасибо ей и Е.В.Сушко за оказанную помощь. Из этих заметок следует, что героический танкер назывался «Таганрог», а не «Батуми», как сказано у А.А. Афанасьева. А танкера «Батуми» и «Апшерон» пассивно стояли у стенки в Первой Речке. Это нападение самурая-камикадзе было совершено 18 августа 1945 года, героем-зенитчиком был капитан-лейтенант Федор Иванович Бурмистров. А вот фамилию разъяренного «защитника отечества» людская память не сохранила. А жаль. Нужно, чтобы каждый подлец помнил: и через сто лет его потомкам будет стыдно за содеянное их предком. Как должно быть стыдно потомкам Павла Лошкарева, написавшего пасквиль на моего отца в далеких 1930-х годах. Подлый поступок срока давности не имеет.
Коллеги по Владивостокскому СРЗ-2
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Не думал я тогда, что слова генерал-лейтенанта Щукина скоро сбудутся и меня, молодого офицера, пошлют совершенствоваться на Высшие офицерские классы именно по радиолокации и гидроакустике.
* * *
Итак, мы стали офицерами, дипломированными специалистами... Но специальности у нас были разные: кто штурман, кто минер-торпедист, кто артиллерист. А до того — муки выбора специальности. Вдруг ошибешься? Даже характер человека накладывал большой отпечаток на будущую службу. Как правило, быстрые, порывистые ребята стремились попасть на скоростные корабли — эскадренные миноносцы, торпедные катера. Более спокойных, рассудительных тянуло к большим кораблям — крейсерам. Педантичных и аккуратных привлекали штурманские расчеты. Если мечтаешь о торпедных катерах, лучше быть минером-торпедистом. Собираешься служить на крейсере — иди в артиллеристы. Примерно так рассуждали мы, выбирая специальность. Я вначале мечтал быть штурманом. Мне нравилась чистая гладь карт, жужжание гирокомпаса. Хотелось научиться измерять высоты Солнца, звезд и планет секстаном. Но штурманом я не стал по двум причинам. Во-первых, из-за мореходной астрономии. Я очень любил секстан, любил брать им высоту Солнца, а потом по таблицам Морского астрономического ежегодника определять место корабля, но когда дело доходило до определения высоты звезд в ночное время, становился в тупик. Сколько раз ночью я изучал звездное небо, однако для меня так и осталось загадкой, где какое светило расположено. Пожалуй, быстро находил только Большую и Малую Медведицу да еще Сириус. А без знания звезд место корабля ночью не определишь. Вторая причина была личного, так сказать, свойства. Уж очень хотелось стать командиром корабля, хотя бы маленького. Почему-то бытовало у нас мнение, что из штурманов выйти в командиры труднее, чем из артиллеристов или минеров. Но будущие штурманы в противовес этому мнению приводили в пример капитана 1 ранга Петрова, который из штурманов дорос до командира крейсера «Молотов». И все же таких примеров маловато было... Артиллерия меня привлекала меньше, чем минно-торпедное дело. Торпеды нравились своей сложностью и эффективностью. По своему характеру я человек быстрый, импульсивный, а поэтому большая скорость и стремительность торпедных катеров пришлись мне по душе. Льстило стать сразу после училища командиром корабля. Хоть и четвертого ранга, но настоящего, боевого!
Учебная торпедная атака. Виден след торпеды, идущей в эсминец. КБФ. - Борис Соломонов, Константин Кулагин. Торпедные катера серии Г-5.
* * *
В своей мечте служить на торпедных катерах я был не одинок. Об этом страстно мечтал и Жора Варданян. С Жорой я подружился с первых же дней пребывания в училище. Наши койки в кубрике стояли рядом, тумбочка была общей. Общими были и многие вещи. Наша дружба выдержала испытания временем. У Жоры было трудное детство. В первые дни войны погиб его отец, комиссар артиллерийского дивизиона. Жора добровольцем ушел на флот, окончил школу юнг учебного отряда Балтийского флота. Перед училищем служил на легендарном лидере «Ленинград» — командиром торпедной группы минно-торпедной боевой части. В его заведовании находились два торпедных аппарата. Служа на корабле, он сумел окончить десятый класс в вечерней школе. Нам, нахимовцам, импонировало, что в нашем классе учился настоящий военный моряк. Жора потянулся ко мне как к человеку, который тоже хлебнул лиха: как-никак два года фронта за плечами. Как и у Жоры, отец у меня погиб на фронте. Но, пожалуй, главным в зарождении нашей дружбы была любовь к музыке. Все четыре года обучения в училище мы участвовали в художественной самодеятельности. Я играл на аккордеоне, а Жора плясал. Причем плясал он виртуозно. Не было выступления, чтобы из зала не раздавались выкрики: — Жора! Цыганскую венгерку! Здесь Варданян был неподражаем. Его танец, наверное, украсил бы любой профессиональный коллектив. Смуглый, с небольшими усами, он действительно был похож на цыгана. Быстрый, дерзкий, огневой!
Немалую роль в выборе специальности играли наши преподаватели. Олицетворением мужества был для нас капитан 1 ранга Никольский. Боевых наград у него было больше, чем у других преподавателей училища. Вел он у нас курс минного оружия. Никольский не был прирожденным лектором, но дело свое знал безукоризненно. Рассказывая курсантам об устройстве той или иной мины, он любил сам себе задавать вопросы: — А это что за штучка? И тут же отвечал: — Это не штучка, а щеколда. Подчеркивая важность этого устройства, он говорил: — В минном деле, как нигде, вся загвоздка в щеколде! Как-то на практике на полигоне мы занимались под его руководством взрывными работами. По какой-то причине не взорвался семикилограммовый заряд. Никольский немедленно уложил нас на землю и не велел поднимать головы. — Вы молодые. Вам жить надо. Я один с этим справлюсь. Николай Иванович выждал по инструкции пять минут, а затем осторожно, каким-то кошачьим шагом направился к заряду, выдернул из него взрыватель с бикфордовым шнуром и только тогда разрешил нам встать. Судьба его была интересной. Как сына попа, его не приняли с первого раза в военно-морское училище — бывший кадетский морской корпус: туда принимали исключительно сыновей родовитых дворян. Лишь с началом Первой мировой войны Никольскому разрешили там учиться. Революция 1917 года застала его гардемарином на корабле. Команда избрала Никольского своим командиром. В годы Великой Отечественной войны Николай Иванович лично разоружал разные по устройству мины. Он впервые разрядил мину с тяго-минрепным устройством, доставлявшую много неприятностей нашим кораблям. Прежде долго не удавалось узнать ее секрет, так как при подсечке тралом минреп обрубался и она немедленно взрывалась.
1-корпус мины (стальной из двух полушарий). 2-чашка якоря. 3-рама с автоматическими механизмами якоря. 4- лапы. 5-предохранительный прибор. 6-зарядная камера с запальным стаканом. 7- свинцовые колпаки (сверху надет стальной предохранительный железный колпак колпак). 8-склянка с жидкостью Грене. 9- батарейки. 10-кусок сахара. 11- головка стержня гидростатического диска. 12- гидростатические диски. 13- контакты. 14- вьюшка с минпрепом. 15- груз. -
Никольский шутя говорил: — Минное оружие — единственное из всех, где все построено на сахаре. (Дело в том, что в стопорных устройствах мин применялся сахар. При попадании мины в воду сахар таял, и она приводилась в боевое положение.) Хорошо запомнился мне день, когда мы, молодежь, принимали Николая Ивановича в партию. К этому времени Никольский был уже пожилым человеком. На вопрос одного из курсантов: «Почему так поздно вступаете в партию?» — Никольский ответил: — Считаю, что в партию вступать никогда не поздно. Я всегда считал себя беспартийным большевиком. А не вступал из-за своего происхождения — мой отец был священником. Все члены нашей парторганизации единогласно проголосовали за принятие Николая Ивановича Никольского кандидатом в члены партии.
* * *
Врастать в службу нам не пришлось. Нас, выпускников, знали в дивизионе еще по стажировке. Капитан 3 ранга Консовский представил нас в кают-компании офицерам дивизиона, затем проводил в казарму, показал койки. После обеда комдив повел нас на пирс. Там, прижавшись друг к другу, стояли катера. По тем временам они считались большими. На носу и корме каждого корабля красовались автоматические пушки, а по бортам возвышались торпедные аппараты. Две торпеды, находившиеся в них, были грозной боевой силой, способной пустить на дно большой надводный корабль. Внутри находились жилые кубрики и каюты для членов экипажа. Эти деревянные катера были способны ходить в сильный шторм и развивали большую скорость. Вот такими кораблями нам предстояло командовать. На палубах выстроились команды. Многих из нас матросы помнили еще мичманами. С трепетным волнением и гордостью взошел я вслед за командиром звена на свой небольшой корабль. Помощник командира мичман Скорин подал команду «Смирно». Матросы рассматривали меня с любопытством. В их взглядах читалось: «Посмотрим, товарищ лейтенант, как покажете себя в море». Командир звена, улыбнувшись, сказал: — Представляю вам, товарищи, нового командира лейтенанта Иванова Виктора Петровича, выпускника училища имени Фрунзе. Желаю плавать с ним так же уверенно, как с прежним командиром. Более подробно он сам о себе расскажет. Ну, Виктор Петрович, — сказал, обращаясь ко мне, старший лейтенант Беланов, — как говорится, семь футов под килем. — И тихо добавил: — Ни пуха! Мысленно я послал Беланова к черту и четко подал команду «Смирно». После его ухода пригласил экипаж в носовой кубрик. Коротко рассказал о себе, затем познакомился с каждым членом команды. И боцман старшина 1-й статьи Жук, и командир отделения радистов старшина 2-й статьи Белоусов, и радиометрист старший матрос Костя Пинчук, и торпедист Слава Гришин — все мне очень понравились. Но особое уважение сразу вызвал старшина электромеханической группы, или, как говорят на больших кораблях, командир БЧ-V, мичман Павлов Александр Иванович, спокойный, уверенный в себе человек. Еще в штабе офицеры говорили, что мне с механиком повезло. — С Павловым ты будешь чувствовать себя в море, как у Христа за пазухой. Никогда не подведет. С полуслова командира понимает.
Еще на стажировке я узнал, что такое хороший механик. Во время движения мощные так, что слов не слышно. Тут надо понимать друг друга не с полуслова — с полужеста: команды на увеличение или замедление хода командир отдает именно жестами. Оба находятся в боевой рубке: командир в походе стоит у руля, а механик сидит справа, манипулируя рукоятками газа. Если надо прибавить катеру несколько оборотов, командир похлопывает механика по плечу или объясняет на пальцах. Ошибки здесь быть не должно. Катера атакуют в строю, и нельзя одному из них вырваться вперед или отстать. От взаимопонимания между командиром и механиком зависит успех атаки. С помощником мне тоже повезло. Мичман Скорин был из сверхсрочников, прекрасно знал штурманское дело и умело вел на корабле все сложное хозяйство. Словом, вступление в должность и в офицерскую семью особых хлопот не доставило. К службе я, как и мои товарищи, был подготовлен еще в училище. Там, на занятиях в классах и лабораториях, в морских походах на летней практике, на стажировке, нас целеустремленно вели к командирскому мостику. После первого и второго курсов мы хорошо освоились с разнообразной матросской работой, со штурманским делом. После третьего курса проходили корабельную практику по избранной специальности, после четвертого — стажировались в должности офицеров. Отношения на катере с экипажем складывались у меня хорошие. Правда, не обошлось без стычек с боцманом Жуком. И не по вопросам боевой подготовки, а по хозяйственным. При всех положительных чертах была у него одна страсть: тащить на катер все, что подвернется под руку. Как-то увидел я боцмана согнувшимся под тяжестью многопудового якоря. — Куда вы, Жук, тащите эту железяку? — спросил я, к интересом рассматривая ржавый якорь. — Да вот, товарищ командир, нашел около склада якорь, думаю привести его в порядок, в хозяйстве пригодится. — Отнесите его обратно туда, где взяли!
Жук стоял передо мною, по лбу катились бисеринки пота, а в глазах застыло удивление. — Товарищ командир, а если потеряем свой, как же тогда без якоря? — А мы просто не будем его терять. Все, Жук, на корабль этот хлам не несите, а положите его на прежнее место! — Есть, — нехотя ответил Жук и, хмуро посмотрев на меня, потащил якорь обратно.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
На краю соснового бора, в котором находился наш домик, было большое поле. На поле располагался аэродром. Мы побежали посмотреть, как идут учения, и увидели как наши самолеты, расставленные в четкие ряды, горят. Мы еще не понимали, что к чему, и побежали обратно в дом, а у дома уже была простреляна крыша пулеметной очередью. Часа через два по радио объявили о начале войны. И еще не закончили передавать выступление В.М.Молотова, как на пороге дома показался отец. Будучи в Ленинграде, он обратил внимание на то, что все немецкие суда, стоящие в ремонте или под погрузкой, спешно начали покидать порт. Это навело его на грустные мысли. Посоветовавшись с руководством, отец прервал свою командировку и спешно выехал в Ригу. Так он успел приехать к нам в самый нужный момент. В книге «Флотоводец» об адмирале Н.Г.Кузнецове написано, что Николай Герасимович еще 13 июня докладывал Сталину о выводе всех немецких кораблей из советских портов и просил разрешения вывести все советские корабли из немецких. Сталин выгнал Н.Г.Кузнецова («выпроводил его вон»). Как видите, для наблюдательных моряков не было большого труда сопоставить эти события с политической обстановкой в мире и сделать соответствующие выводы. Через несколько дней, не заезжая в городскую квартиру, мы на поезде выехали из Риги на Москву (к тетке Ольге Александровне Смирновой, сестре матери отца). Но поезд не пошел прямо на Москву, а поехал на юг, на Минск. Когда проезжали Минск, то вокзал уже горел, его бомбили. Бомбили и наш поезд, все выскакивали из поезда и прятались кто куда.
Мать с тремя детьми решила никуда не бегать — будь, что будет. Но в Москву нас не пустили, а высадили в Муроме, а затем мы переехали в Иркутск к бабушке — матери отца. Так закончился предвоенный период.
Годы великих испытаний
Проводив нас, отец поехал в порт и на завод помогать скорейшему выходу в море всех пароходов. Сложнее было на заводе, где суда стояли в ремонте. С помощью отца были срочно собраны члены экипажей всех пароходов, организована бункеровка судов, прием воды прямо из Двины, подняты пары и часть судов, где машины были в порядке, вышла в море. Сложность представлял пароход, у которого машина была разобрана. Как вы помните, аналогичная ситуация была во время зимовки «Колымы»: сильнейший шторм в Ледовитом океане, от работы машинистов зависит судьба парохода, и они спасли положение. Так было и сейчас. Отец рассказывал, что механизм распределения пара по поршням не успели собрать. Так пар подавали в цилиндры вручную. А когда ушли из видимости берегов, закончили сборку механизма. Суда ушли на Таллинн. Но не все дошли, некоторые подорвались на минах, которыми уже был нашпигован Рижский и Финский заливы. А сверху постоянно бомбили немецкие самолеты. Может пароход отца дошел благополучно до Таллинна потому, что шел последним в цепочке судов, вышедших из Риги. А может и счастье улыбнулось — остались живы. В Ленинграде отца определили на Канонерский завод, но скоро выяснилось, что нужно не ремонтировать суда, а заниматься изготовлением боеприпасов. Отца назначили начальником литейного цеха. Из имеющегося сырья наладили отливку корпусов минометных мин, а затем снаряжали их взрывчаткой и готовили к стрельбе.
Закончились чугунные чушки, стали собирать металлолом, вплоть до осколков от снарядов и бомб. Но тут возникли «непредвиденные» трудности. Военпред, закрепленный за Канонерским заводом, «встал на дыбы». По ГОСТу чугун для мин должен быть модифицирован магнием, а его не было. А мины получались отличные. Отец сделал химический анализ осколков от немецких снарядов и определил, что чугун самый обыкновенный, марки СЧ, без признаков модификации магнием. Он к военпреду, а тот; «Не положено». Несколько мин отец отнес в окопы минометчикам, благо до окопов рукой подать, Те испытали и дали самую высокую оценку. Написали записку: «Давай еще, родной, — стрелять нечем». С этими «документами» и готовой миной под мышкой отец пошел в Смольный. Что такое голодному и холодному человеку идти через весь Ленинград — сейчас трудно представить. А он пошел. В Смольном ему повезло — он встретил адмирала В.Ф.Трибуца, своего старого знакомого еще по финской кампании. В.Ф.Трибуц взял бумаги и мину и сказал отцу: «Сиди и жди». А вскоре В.Ф.Трибуц вернулся и сказал отцу, чтобы тот возвращался на завод и делал мины. А как же военпред? — Он уже в окопах. Так решилась судьба изготовления мин и других боеприпасов по всему Ленинграду. А в конце зимы 1941-1942 года, когда был достигнут договор с Америкой и Англией о поставках боеприпасов и другой военной техники, отца вместе с другими моряками вывели пешком по «Дороге жизни» из блокадного Ленинграда. Его, как дальневосточника, определили во Владивосток на Судоремонтный завод №2 (СРЗ-2) главным инженером. Но по прибытию во Владивосток отец слег — двустороннее крупозное воспаление легких. Представьте себе после блокадного Ленинграда скелет, обтянутый кожей и страшно тяжелую болезнь. Но помогли моряки, старые товарищи. Помогли звонки из Москвы, согласно которым отцу были выданы самые, что ни на есть лучшие по тому времени лекарства. Помогла семья своей заботой и лаской. И отец встал. С палочкой, в шинельке из больницы пришел в , где мы тогда жили.
А к вечеру весь наш номер был полон друзьями-моряками. Обсуждали проблемы ремонта судов. Так отец на следующий день уже работал. Как и вся страна, кроме основной продукции, все заводы выпускали боеприпасы, СРЗ-2 наладил выпуск минометных мин. Постановление Совета обороны гласило, что каждые 100 мин должны быть немедленно отправлены на фронт. Но пассажирский поезд, к которому можно было дополнительно подцепить еще один вагон с боеприпасами, из Владивостока на запад уходил один раз в день, и СРЗ-2 ежедневно отправлял целый вагон мин. Трудно было с коксующимся углем, трудно было с чугуном, но отец всякими способами обеспечивал бесперебойное изготовление боеприпасов. И это при непременном условии обеспечения ремонта судов, вернувшихся из Америки с нужными для фронта грузами. Вскоре отца назначили директором Судоремонтного завода №2. О Великой отечественной войне советского народа с фашистской Германией написано множество книг. Снято множество фильмов. О ней много говорят по радио и телевидению. И это правильно. Все сказанное и написанное не может в полной мере охватить весь героизм и трудовой подвиг народа. А вот о событиях этого периода на Дальнем Востоке написано, мягко говоря, маловато. И это нечестно. Да, между фронтом на западе и событиями на востоке лежат пять тысяч километров, семь часовых поясов. И все же. Жизнь на востоке была целиком и полностью связана с событиями на западе. Ой, как мало сказано о ней. Как мало написано книг о моряках. У меня на памяти сохранилась только небольшая книжка радиста Кириченко «Последний рейс «Колы». Нельзя без содрогания читать строки о том, что пережили люди, болтаясь в открытом море на спасательном плоту.... А жаль, что таких книжек мало. Ведь такой путь через океан прошла не одна тысяча советских людей. О работе моряков на Дальнем Востоке есть еще одна замечательная книга Анны Ивановны Щетининой «На морях и за морями». Но о ней немного позже.
(скульпторы: О.В. Иконников, Ф.И. Зверев, архитекторы: Б.И. Тхор, Ю.П. Вдовин). Вечный огонь зажжен 9 мая 1975 года в честь 30-летия Победы в Великой Отечественной войне - первый во Владивостоке.
Многие пароходы Дальневосточного морского пароходства работали в Атлантике и возили грузы из Америки в Мурманск и Архангельск. Часть судов была потоплена фашистскими самолетами и подводными лодками в Атлантике, Баренцевом и Карском морях. Вот далеко не полный список погибших пароходов ДМП в этом бассейне:
Список пароходов, погибших в западном бассейне
название п/х дата и место гибели кол. погибших Колхозник 17.01 42 Атлантич. океан 2 Ашхабад 2.04.42 Флоридский пролив — Киев 12.04.42 Близ Норвегии 5 Сталинград сент.42 Баренц. море 12 Декабрист 4.11.42 Баренц. море 62 Донбасс 7.11.42 Баренц. море 33 Кузнец Лесов дек. 42 Баренц. море 30 Красный партизан 15.01.43 Баренц. море 1 Сергей Киров 1.10.43 Карское море 1 Тбилиси — Устье Енисея
Примечание: количество погибших моряков на пароходе Ашхабад и дата гибели парохода Тбилиси неизвестны.
В личных записях адмирала Н.Г.Кузнецова, сделанных в январе 1944, есть сведения о гибели в Карском море двух пароходов из конвоя «ВА-18»— возможно, это были «Сергей Киров» и «Тбилиси». Попытаюсь хоть немного осветить жизнь на Дальнем Востоке в годы войны. Для несведущих об обстановке на Дальнем Востоке в этот период нашей истории напомню, что официально Япония соблюдала нейтралитет, не проявляя каких-либо военных действий вдоль нашей границы с Китаем, где находилась японская Квантунская армия. Видимо, это было продиктовано сложившимся тяжелым положением Японии в войне с Америкой. Но на море японцы практически весь период войны с Германией топили наши суда, везущие грузы из Америки. Наш флот в этот период не мог что-либо противопоставить японскому флоту. Один легкий крейсер, несколько эсминцев и подводных лодок — вот и все чем располагал наш флот на Тихом океане в это время. Известно, что несколько подводных лодок перешли в воды Атлантического океана, где приняли участие в войне с Германией. Наши пароходы срочно были вооружены. На носу и корме установили пушки, на средней надстройке (спардеке) — зенитные автоматы (эрликоны). В судовое расписание была введена роль «военного помощника капитана». Все пароходы были оборудованы спасательными плотами, на которых, порой, моряки спасались после гибели парохода. После войны 1905 года южная часть Сахалина и вся Курильская гряда перешли к Японии, перекрыв свободный выход в Тихий океан из Японского моря. Это обеспечивало японцам полный контроль за входом и выходом наших пароходов из Японского моря. Вероломству нашего «миролюбивого» соседа не было предела. А.А.Афанасьев в книге «На гребне волны и в пучине сталинизма» описывает случай, как наши зенитчики сбили в открытом море японский самолет, пикировавший на судно.
Вот список погибших пароходов ДМП в восточном бассейне:
Свирстрой, Перекоп, Симферополь, Майкоп, Сергей Лазо, Ангарстрой, Микоян, Кречет, Ильмень, Кола, Архангельск, Белоруссия, Обь, Павлин Виноградов, Трансбалт. Место гибели пароходов «Майкоп»,«Сергей Лазо», «Обь» и «Архангельск» и количество погибших моряков на пароходах «Ангарстрой»,«Микоян», «Кречет» и «Симферополь» неизвестны.
Вот так и топили. У себя под носом - у самого Цусимского пролива. Или вдали от японских берегов — в водах Индийского океана. Выйдя из американских портов, наши пароходы были вынуждены идти в Тихом океане вначале на север, затем идти вдоль Камчатки, а в Охотском море двигаться на Магадан и далее вдоль западного берега, чтобы снизить вероятность встречи с японцами. Это летом. Зимой, когда север Тихого океана постоянно штормит и закрыт туманами, вероятность выскочить на камни была достаточно велика. Охотское море зимой закрыто льдом. Пароходам приходилось идти курсом наиболее опасным при встрече с японцами. По военному времени все маяки были потушены. Вот так и плавали. Горячее участие в формировании экипажей приняли моряки, прибывшие из блокадного Ленинграда и с Черного моря. Немного подкормили моряков — и в море. Помню, однажды в ресторане гостиницы «Челюскин» все посетители сидели молча (некоторые плакали), глядя как за одним из столиков сидел моряк-блокадник и ел. Ел долго, не торопясь, отщипывая хлеб по маленьким кусочкам, понимая, что много есть сразу нельзя. Скомплектованные экипажи, а порой и с неполным комплектом моряков, уходили в море за военными грузами Во время войны американцы передали нам большое количество специально построенных пароходов типа «Либерти». Пароходы имели грузоподъемность 10 тысяч тонн. К началу 1945 года транспортный флот Дальневосточного морского пароходства состоял из 185 судов общей грузоподъемностью 1,2 млн тонн — в 3,3 раза больше довоенного уровня.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
"Программа «Музыка сердца» посвящается памяти Вартана Михайловича Барсегяна - замечательного человека, музыканта, композитора и дирижера... Судьба этого талантливого человека не была к нему благосклонной. Он рано потерял родителей, бежавших во время турецкого геноцида из Армении в Россию. Воспитанник детского дома, он был рано «замечен» и определен в школу для одаренных детей при Харьковской консерватории. Оттуда маленький Вартан убежал в Ленинград, и был принят в школу при Ленинградской консерватории. Мечтал о композиторской карьере, но помешала война. В результате Барсегян поступает на Военно-морской факультет ленинградской консерватории. Теперь вся его дальнейшая жизнь связана с Флотом. Вартан Барсегян становится кадровым офицером – военным дирижером. Первое назначение - в Тбилиси, дирижером нахимовского училища, затем – Севастополь, высшее военно-морское инженерное училище, и, наконец, снова Ленинград - дирижер в прославленной Дзержинке, старший военный дирижер Ленинградской военно-морской базы. Но за внешним успехом - постоянный внутренний конфликт: военная служба мешает композиторской деятельности. Изменить карьеру и уволиться в запас советскому офицеру было невозможно. Майора Барсегяна внезапно увольняют на пенсию на пике дирижерской деятельности, когда оркестр был признан лучшим в городе. В результате - сильнейшая депрессия, болезнь и уход. Все первое отделение концерта будет посвящено музыке БАРСЕГЯНА, прозвучат: военный марш «Родная Армения», «Прощальный вальс» из музыки к драме Вс.Вишневского «Оптимистическая трагедия», Прелюдия и фуга си минор, Элегия для валторны с оркестром, Прелюдия, фуга и токката ре минор. -
КАМАРАД ПРОФЕССОР
Кроме обязательного английского мы изучали еще либо немецкий, либо французский языки. Нашему классу достался французский, чем мы были очень довольны, так как учить немецкий в войну никому не хотелось. Преподавала нам этот язык маленькая, худенькая, немолодая женщина, кажется, армянка по национальности. Жила она на улице Камо в полуподвальном помещении и окна ее квартиры с решетками начинались от тротуара. Когда мы по утрам пробегали мимо на зарядку, это означало для нее, что пора вставать и собираться на работу. Уважали ее за любовь к своему предмету, неукротимый энтузиазм в обучении и остроумие, а любили за доброту. Она очень хотела, что бы мы полюбили французский язык так же, как сама любила его. Удивительно, мне французский язык в жизни не пригодился, но по прошествии стольких лет кое-что в памяти сохранилось. В том числе Марсельеза, которую мы с ней исполняли хором всем классом, а капелла. Фамилию этой замечательной женщины я забыл, но вот рапорт дежурного по классу на французском языке, разбуди ночью – отрапортую без запинки.
«ОДИН ЗА ВСЕХ, ВСЕ ЗА ОДНОГО»
К этому слогану из «Трех мушкетеров» я всегда относился с уважением, считая, что речь идет о взаимовыручке, но в училище мне пришлось узнать и понять более глубокий смысл этой формулы. Я уразумел это в конце 1946 года, когда нашу роту на вечернюю прогулку вывел, недавно назначенный и еще не успевший с нами толком познакомиться, старшина Исаев. Было холодно, хотелось скорее по кубрикам, поэтому разговорчики в строю не прекращались. И тогда старшина скомандовал, как на параде, «Смирно! Равнение направо!» Мы сделали руки по швам, и головы повернули, куда следует, но шаг получился вялый, да еще с ненавистным для начальства шарканьем. И тут же прозвучало обычное: «Ноги не слышу!» А в ответ из строя, чуть громче, чем следовало, раздалось: «Медведь на ухо наступил» -, ну и, конечно, раздался смех. Подождав, когда колонна, развернувшись у санчасти, дошла почти до ворот, Исаев скомандовал: «Стой! Налево!» Мы стоим, как на разводе, старшина напротив. И начинается допрос: «Кто сказал?» В ответ тишина. Снова вопрос и снова тишина. Я стоял в первой шеренге, практически лицом к лицу со старшиной, и тут меня черт дернул в этот момент что-то буркнуть соседу. «Воспитанник Чикваидзе, выйти из строя», - скомандовал старшина. Выполняю команду, а у самого в голове естественные вопросы вертятся: «За что?», «Почему меня?», «Когда он успел мою фамилию запомнить?» Как я понял позже, в тот момент неважно было - «кто». Сработала первая часть формулы, ответить должен был «Один за всех», и им оказался я. Старшина поставил меня метрах в десяти перед строем и скомандовал: «На месте шагом марш!» Потом, не дождавшись ответа на свой вопрос, командует роте: «Направо! Шагом марш!» Рота разворачивается и начинает движение в сторону санчасти, а старшина, оставив меня отрабатывать показательное наказание, переместился в конец колонны. Вдруг из строя раздается команда (это был Витя Семенов): «Рота, смирно! Равнение направо!»,- то есть на меня. И мне ничего не остается, как встать во фронт, приложить руку к бескозырке и принять этот парад протеста. Должен отметить, что такого печатного шага, как в тот момент, я никогда в жизни больше не слышал. Это сработала вторая часть формулы «Все за одного». После этого последовала команда старшины: «Рота, стой! Чикваидзе, встать в строй! Бегом марш!» Исаев гонял нас минут десять, после чего последовало долгожданное: «По трапу бегом!» Когда мы злые и возбужденные оказались на своем этаже, то под горячую руку сговорились, и тут же реализовали план реванша. После отбоя, когда старшина, погасив лишние огни, занял свое место в начале коридора, включил настольную лампу и углубился в чтение книги, из самого дальнего кубрика раздалось хоровое чеканное: «Стар-ши-на И-са-ев – При-ши-бе-ев!» Как только старшина добежал до кубрика, в нем сразу же воцарилась тишина. Но тут же раздалось из другого кубрика, потом из третьего. И снова тишина. Рота спит. Надо отдать должное, старшина не стал искать виноватых и усугублять ситуацию, а в наступившей тишине ретировался на свое место. Так прошла операция «Все на одного», а утром выяснилось, что чувство неприятного осадка от нашего поступка испытывали практически все ребята. А Исаев, в дальнейшем, по всеобщему мнению, оказался «мировым мужиком». Особенно мы «зауважали!» его в Геленджике, когда увидели, как лихо он управлялся с парусами, вязал узлы, семафорил и играл в футбол.
«Унтер Пришибеев». Иллюстратор: Тюнин С. -
«ТОРПЕДКИ»
Одевали нас, надо сказать, хорошо. Разнообразно, в соответствии с временем года или режимом дня. Кроме, так называемой повседневной одежды, была еще рабочая – «роба», ну и, конечно, «парадка». В то время на флоте существовало свое представление о том, как должен выглядеть настоящий моряк. Прежде всего, это касалось брюк. Они должны были быть расклешенными к низу так, чтобы закрывать ботинок. Тельняшка не должна была выступать более чем на три полоски. Гюйс должен быть не синим, а прилично выцветшим от времени. Мы, естественно, были не прочь следовать этой моде, тем более, что главными ее носителями были ребята, бывшие до училища воспитанниками на кораблях. Их дополняли и те, кто жил в портовых городах. Вносили свою лепту и кадровые моряки из музыкального и хозяйственного взводов. Никто не знает, откуда в нашей роте появились так называемые «торпедки», куски фанеры трапециевидной формы, с помощью которых можно было «расклешить» брюки. Предварительно намоченная, нижняя часть штанины натягивалась на «торпедку» настолько, насколько хватало сил. После этого брюки с «торпедками» укладывались на ночь под матрас на лист фанеры. Рано утром брюки извлекались, подсушивались и перед подъемом стаскивались с «торпедок». От зорких глаз воспитателей эта модная тенденция не ускользнула, но «торпедки» продолжали переходить от одного к другому до тех пор, пока кто-то не попался с поличным. Пойманный, как водится в таких случаях, должен был пострадать «один за всех». На общем построении «виновника» вывели из строя, всенародно потрясли «расклешенными» брюками и «торпедками» и зачитали приказ об отчислении из училища за порчу государственного имущества. Я не помню фамилии этого воспитанника, но помню, что все его очень жалели, потому, что он просто случайно вляпался, а те, кто пропагандировал и внедрял «модные» тенденции, остались невредимы.
Наказания без вины не бывает. -
КАРЦЕР
В одно прекрасное достопамятное утро я стоял в наряде в карцере и охранял воспитанника из второй роты. Время его отсидки уже истекло, а дежурного офицера по училищу все нет и нет. А поскольку неумолимо приближалось время завтрака, наши интересы, охранника и заключенного, начали совпадать – очень хотелось есть. В общем, открыл я дверь и повел наказанного курсанта в главный корпус. Оставив его у двери дежурки, вежливо стучу в дверь, захожу и докладываю дежурному офицеру, так, мол, и так. «А где заключенный?» - спрашивает офицер. Узнав, что тот за дверью офицер, выйдя из дежурки, командует нам обоим: «За мной!» Мы плетемся за ним и тоскливо про себя считаем, сколько последних минут осталось до завтрака. Успеем или нет? Возвращаемся обратно в карцер, и офицер начинает перечислять нам, сколько нарушений караульной службы я допустил. Надежда успеть на завтрак еще теплилась, где-то в глубине души. Наконец, когда выговор закончился, офицер открыл карцер, вручил ключ бывшему заключенному с поручением охранять, а мне предложил посидеть в карцере и хорошенько подумать. К обеду нас отпустили с Богом. Позже я узнал, что этот офицер – большой оригинал, и проделал такую же «шутку» с кем-то еще.
КОЕ-ЧТО ИЗ ДНЕВНИКА 1947 ГОД
01.01.47 г. «Вот наконец и наступил долгожданный новый 1947 год. И встретил я его, как мечтал, в Лагодехи. Время провел очень хорошо, гуляли всю ночь. У нас был аккордеон, патефон. Играли, плясали, пили, пели. В 12.00 по всему Лагодехи открыли пальбу. Мы тоже не отставали, принесли охотничьи ружья и палили всю ночь. Разошлись в 7 часов утра» «В 6 часов вечера пошли к Нине, где к тому времени собралась вся наша компания. Познакомился с Людмилой Вячеславовной (преподавателем химии). Замечательная девушка! Очень веселая и с учениками обращается, как с равными. Мне она очень понравилась. К нам бы такого преподавателя. Этот вечер прошел очень весело. Играли в фанты. Мне пришлось проползти на четвереньках по комнате, и притом не улыбаясь. Жаль только, что я не могу водить, а потанцевать очень хотелось. Надо будет поднажать на танцы.
02.01.47.г. «С утра пошел на охоту с Вовой. Погода стояла замечательная, морозило, и шел снег. Собака наша несколько раз барахталась в снегу. У охотников есть примета, что это к удаче. И правда, охота была удачной. Правда, я не убил ничего. Даже и не стрелял ни разу. Но зато Вова убил трех . Он собирается ехать со мной в Тбилиси. И говорил мне, что хочет настрелять побольше фазанов и продать, чтобы иметь деньги на поездку.»
«Вечером ходили в школу на ёлку. Там было чрезвычайно скучно, и мы постарались побыстрее смыться»
05.01.47 г. «Два дня были на охоте. Четвертого прошли наверно километров 25, но усталости я как будто и не чувствовал. В этот день я убил одного фазана. Сбил его влет. Вечером Вова с Борисом ушли на разливы по уткам, а я остался один у костра. Погода стояла паршивая, накрапывал дождь, и было очень холодно. Да еще вдобавок очень жутко выли шакалы. Один шакал пробежал особенно близко около костра, но я не успел выстрелить. Часов в десять Вова и Борис пришли с разлива. Вова убил двух чирков, а Борис одну утку. Утром 5-го я убил «очень красиво» влет селезня. Часов в 12 мы отправились домой, т.к. нечего было уже кушать. Шли голодные, как волки. У Кабахчол, как на счастье, встретили знакомого татарчонка Али. Попросили у него хлеба. Он потащил нас домой. Еще раз я убедился в гостеприимстве татар. Несмотря на то, что родителей его не было дома, он выложил нам все, что у них было. И чуть ли не насильно заставлял есть»
06.01.47 г. «Завтра я уезжаю. Очень не хочется расставаться с Лагодехи. Вову мать не пустила в Тбилиси. Придется ехать одному»
08.01.47 г. «Ходили с утра на охоту. Около Кабахчол убил двух фазанов. Стрелял в зайца, но промазал. Он выскочил прямо на меня. Метрах в пяти от меня перевернулся и побежал на бугорок, который был покрыт кустарником. Я выстрелил в него, когда он уже забегал в кусты, и промазал» «Вернулись домой вечером и нашел на столе телеграмму от мамы. «Выезжай немедленно. Вызывает училище». Решил ехать завтра»
09.01.47 г. «Сегодня я покидаю Лагодехи. Билеты уже достали. Погода, которая все дни моих каникул была пасмурной, сегодня, как нарочно, стоит замечательная. Тучи куда-то исчезли и, покрытые снегом, живописные засверкали на солнце. Как мне не хочется уезжать»
10.01.47 г. «В 8 часов утра я уже был дома в Тбилиси. Узнал, что занятия начались в училище с 9-го, а не с 13-го, как я знал. В 9 часов я уже в училище. Там меня встретили с печальной для меня новостью. Начальник училища лишил меня 6-и суток летнего отпуска за опоздание. Но надеюсь, что к лету все забудется»
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
С вопросами и предложениями обращаться fregat@ post.com Максимов Валентин Владимирович
Пошли учиться все: М.В.Готский и К.И.Козловский стали капитанами дальнего плавания; А.В.Оболенский, А.И.Чаусенко и Е.П.Желтовский — инженерами-механиками. У всех последующая жизнь была связана с морем. Исключение составил Аркадий Владимирович Оболенский - замечательной души человек. После окончания Академии водного транспорта он работал в Балтийском пароходстве. Война застала его и его жену, Веру Павловну, в Ленинграде. Они пережили всю блокаду — «от звонка до звонка». Однажды А.В.Оболенский в очереди за хлебом, обмолвился, что всю блокаду собирал газету «Ленинградская Правда». Вечером его забрали. Валил лес в Карелии, потом жил на «101 километре», приезжал к себе домой на Герцена по выходным. О семье Оболенских надо сказать особо. Его жена, Вера Павловна, выпускница Смольного института, исключительно высоко образованный человек, всю жизнь преподавала в школе: вела русский язык и литературу, преподавала иностранный язык. Ее сестра, Екатерина Павловна, была замужем за Антоном Ивановичем Чаусенко, жили они на набережной Фонтанки. Все праздники мы встречали у Чаусенко, особенно Новый год. А в то далекое время Новый год был под запретом: вот и сажали меня-мальца — за праздничный стол, благо у меня день рождения 31 декабря. И вот, в разгар пиршества, грозный стук в дверь, а родители мои незваным гостям под нос мои метрики... У нас был патефон «Колумбия» и пластинки Юрьевой, Вертинского, Козинцева и др. Было всегда весело.
После войны Антон Иванович работал в Финляндии по приемке судов, а Екатерина Павловна очень болела — была парализована (сказалась блокада), и обоих ребятишек, Женьку и Володьку, воспитала Вера Павловна. Не менее интересна и семья Константина Игнатьевича Козловского и его жены Инны Сергеевны. Инна Сергеевна пережила блокаду. Она работала в Центральном институте растениеводства, созданном еще до революции. В нем хранились образцы семян со всего мира. В этом центре работали в разное время Тимирязев, Вавилов и многие другие известные естествоисследователи. Россия гордилась наличием такого большого банка данных. И вот, представьте себе: голодные сотрудники, а рядом — съедобные семена. Если взять по одному семечку от каждой партии, то можно безбедно прожить все 900 блокадных дней. Но не брали, умирали с голоду, а не брали. И среди таких людей была Инна Сергеевна. Каким-то чудом выжила. Константин Игнатьевич с первых дней войны был назначен командиром подводной лодки на Черном море, а когда шла подготовка к войне с Японией, он принял десантный корабль — капитану дальнего плавания было поручено перегнать эскадру десантных кораблей из Америки. Как только окончилась война, Константин Игнатьевич принял все меры к скорейшей демобилизации и возвращению в родной торговый флот. Чтобы закончить этот период биографии отца, не могу не сказать об одном событии: отца «взяли». Но «тройка» оказалась из моряков, которые хорошо знали отца, и посмеялась над пасквилем, сочиненным П.Лошкаревым. - Тем самым Лошкаревым, что плавал машинистом на «Колыме» вместе с отцом и был секретарем партийной ячейки. Отца отпустили. Мать потом заявила: «Чтобы этого гада я больше не видела. На службе разбирайся с ним, как хочешь, но дома его не приму». И вот в окружении таких прекрасных людей жил, учился и работал мой отец — Евгений Петрович. Они поднимали его, он поднимал их. И все вместе стали настоящими людьми.
Лучший ледовый штурман, второй помощник капитана "Литке" М.В.Готский. У него на руках любимец литкенцев - судовой кот Яшка, тоже заслуженный полярник. (1907 – 1962) – легендарный ледовый капитан, кандидат географических наук, участник Великой Отечественной войны. Прошел путь от рядового матроса до капитана дальнего плавания.
Все окончили Академию и работали на флоте. Так случилось, что «Капитан Готский», «Капитан Козловский», и «Механик Желтовский» бороздят моря и океаны, гордо несут флаг Родины. А К.И.Козловскому за «полосатые рейсы» на Кубу присвоили звание Героя Социалистического труда. Следует, наверное, здесь сделать маленькое отступление, вспомнив о настроении среди людей в этот предвоенный период. Это настроение было пронизано каким-то оптимизмом, ожиданием чего-то хорошего, приподнятого. Все к чему-то стремились: «Молодежь — на самолет», «Молодежь - на трактор». Получил широкое распространение парашютный спорт. Многие стали «ворошиловскими стрелками». В промышленности и в сельском хозяйстве появилось «стахановское движение». Люди стремились в неизведанные места — на строительство Комсомольска-на-Амуре, на освоение Севера, в Арктику. Вспомните, что даже на борту «Челюскина» оказался «заяц» (А.Субботин). На эту тему было написано много патриотических песен, снято патриотических фильмов, написано много пьес. Порой очень хороших.
Например, фильм об экспедиции в Арктику. В этом фильме прозвучала песня А.Апсолона «Лейся, песня, на просторе». К сожалению, эта песня сейчас уже не исполняется. Даже на вечерах, посвященных папанинцам или Севморпути, концертные бригады исполняли много хороших песен, но «Лейся, песня, на просторе» — не знают. А ведь эта песня могла бы быть гимном для моряков-полярников. Вот ее первый куплет:
Лейся, песня, на просторе, Не скучай, не плачь, жена. Штурмовать далеко море Посылает нас страна.
Эта песня прозвучала впервые в конце тридцатых годов. Но она была на слуху у всех моряков-полярников еще раньше, поскольку отражала их мечты, мысли и стремления. А стремления были одни — на Север, в неизведанные края. Е.П. Желтовский любил эту песню, да и все моряки ее тоже любили. И через много лет эта песня призывает и манит на Север. А самой страшной «страшилкой» были «Три поросенка». Извините за подобное «отступление» от основной темы. Во время учебы в академии, в период летних отпусков в 1937 году отец, как старший механик парохода №91, участвовал в Обско-Енисейской экспедиции Наркомвода, имевшей задачей совершить первый перегон Северным морским путем речных судов из Ленинграда в Обь и Енисей, а в 1938 году — старшим механиком и старшим командиром спасателя «Колывань» Краснознаменного Эпрона военно-морского флота.
В характеристике, выданной начальником штаба Краснознаменного , записано: «Тов. Е.П.Желтовский, помимо обязанностей механика, исполнял обязанности командира корабля. С работой вполне справился и проявил себя как волевой командир, хорошо знающий свое дело. Им вскрыты и устранены целый ряд серьезных дефектов и упущений на достройке корабля, что характеризует его как исключительно ценного работника, болеющего за дело. Личный состав, работавший под руководством тов. Желтовского, всегда чувствовал на себе его заботу о людях. Тов Желтовский отличается достаточной распорядительностью и хорошими организаторскими способностями, чуткий, но в то же время требовательный руководитель».
В 1939 году по окончании академии отец был назначен инженером, а затем начальником механико-судовой службы Балтийского пароходства в г. Ленинграде. Во время финской войны 1939-1940 года отец по заданию Наркомвода обеспечивал работу транспортного флота на Севере, базируясь в Мурманске. По решению Военного Совета фронта отец лично обеспечил выполнение воинской перевозки аварийным теплоходом , проявив при этом смелость и находчивость.
В 1940 году, являясь уполномоченным по восстановлению бывших финских портов Выборг и Тронгзунд и поврежденных во время войны морских, буксирных и дноуглубительных судов, отец успешно справился с поставленной задачей. Оценка работы отца в этот период дана в характеристике, подписанной руководством Мурманского морского пароходства. В Ленинграде жили мы в общежитии пароходства на Литейном проспекте в доме «Перцева». Он и сейчас стоит, все такой же серый, как и прежде. Этот громадный угрюмый дом причудливой постройки с множеством маленьких узких двориков. Приезжая в Ленинград, я каждый раз подхожу к этому дому, смотрю на окна третьего этажа и вспоминаю своих родителей. Я не помню случая, чтобы отец брал когда-либо отпуск (первый отпуск он взял в 1957 году после аварии в Антарктиде). В мае 1939 в нашей семье произошло прибавление: родились две девочки — Наташа и Светлана. Отцу дали квартиру на проспекте Стачек. В новом доме, на окраине Ленинграда. Тогда этот дом был последним на проспекте, рядом была конечная остановка трамвая (кажется № 13). Сейчас, через два дома от нашего, построили станцию метро «Автово», и город вырос еще дальше. . Высокие потолки, квартира на шестом этаже, но без балкона. И мать очень часто «выгуливала» девчонок в коляске на балконе в квартире четвертого этажа, где жили наши хорошие знакомые - Ткачевы Василий Ильич и Нина Сергеевна. Именем Василия Ильича назвали теплоход «Механик Ткачев».
О доме следует сказать особо: в подвале была прачечная с сушилкой. Для каждой квартиры было отведено место под домашний скарб, чаще это место жильцы занимали под уголь. Во время Финской войны жизнь в Ленинграде стала трудновата. Не то, чтобы очень трудно, но появились очереди. Мать посылала меня в магазин за хлебом и другими мелочами, а в очереди стоять не хотелось и я кричал: «Пустите меня, у меня две маленькие сестренки». Очередь смеялась, но пропускала вперед. Сейчас, когда приезжаю в Ленинград, я всегда прихожу и к этому дому, захожу в этот магазин (благо там сделали маленькую «рюмочную»), отмечаюсь 100 граммами и вспоминаю родителей. После окончания Финской войны отец был направлен в Выборг (или, как тогда говорили, в «Выпури»). В задачу комиссии входила оценка ценностей, представляющих интерес для Балтийского пароходства. Отец говорил, что ему понравился паром, перевозящий людей с одного берега залива на другой. Он рекомендовал его перегнать на Канонерский завод, для перевозки рабочих из порта на завод. Что и было сделано. В Выборге в магазинах было брошено много полезного имущества, часто заминированного. Знаю точно, что отец привез из Выборга фарфоровый ночной горшок для Наташи (для Светланы купили в Ленинграде). На порванные брюки отец наложил заплату из зеленого сукна, срезанного с биллиардного стола. Мне привез каску, штык и саперную лопатку. Вот и все личные трофеи. Видимо, такая честность послужила основанием направить отца в Китай с аналогичной миссией после окончания войны с Японией.
После присоединения Прибалтики отца направили в , в новое Латвийское морское пароходство. Там он работал опять в МСС. Жили мы на улице Кирова (как она называлась раньше, не знаю), рядом с Домским собором. Квартиры были частными. Мы снимали две комнаты с кухней у одного русского эмигранта, бывшего лесопромышленника. А жена его была немкой, очень симпатичной женщиной. Она постоянно слушала радио из Германии, марши, марши и еще раз марши. Она говорила о неизбежности приближения войны. «Покупай, Оля, хорошие вещи, ешьте, пейте, живите в свое удовольствие. Но не покупайте мебели — все равно придется все бросить». А жизнь в Риге по нашим понятиям была просто райская. Напротив дома, в котором мы жили, был маленький частный магазинчик «Мадам Деликатес». Наша соседка в первый день по приезде свела мать с хозяйкой этого магазинчика и сказала: «Я за нее ручаюсь». И все. Далее, эта Мадам Деликатес надела очки, достала амбарную книгу и записала все сведения о новом покупателе: состав семьи, что любят кушать, умеет ли мать готовить (для примера спросила: как готовят бефстроганов). Потом предложила матери примерный недельный перечень продуктов, а на субботу для отца бутылку водки. Расплачиваться можно было раз в неделю, по субботам. Если неожиданно придут гости, у русских так часто бывает, то не огорчайтесь, все продукты будут доставлены в самое короткое время. Если не будет у меня, так я найду их в соседних магазинчиках. Вот так и жили в то время в Риге вполне зажиточные люди. Как жили все остальные — не знаю, не встречал. Отец работал в МСС пароходства, часто бывал на пароходах, на судоремонтном заводе. Летом 1941 мы жили на территории завода в доме бывшего его директора. Дом был большой, двухэтажный, окруженный большим сиреневым садом. Для нас, русских, хватило одной комнаты. И еще одну комнату заняла семья из России (к сожалению, не помню фамилии). Помню, женщину звали Марта Ивановна. Однажды отец уехал в Ленинград в командировку по делам пароходства. В то памятное для нас теперь утро 22 июня мы проснулись от постороннего гула. Гудели моторы самолетов. Высоко в небе плыли четким нескончаемым строем самолеты. Они летели на северо-восток. Было очень красиво.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
