Справа от Пороховой башни, у входа в учебный корпус была сравнительно небольшая асфальтированная территория - главный плац, где проводился развод суточного наряда и построения всего личного состава училища по большим праздникам и другим торжественным случаям.
Торжественное построение воспитанников Рижского Нахимовского Военно-Морского училища. На переднем плане у Военно-Морского флага нахимовцы старшей роты Феликс Мартинсон, Сергей Гладышев и Альберт Акатов. (Снимок из фотоархива нахимовца первого 1949 года выпуска Валентина Миловского).
Справа от учебного корпуса в глубину территории училища уходило двухэтажное здание казармы, служившее нам жилым помещением. Для каждой роты выделялась соответствующая площадь на этаже, где находились спальные помещения с печным отоплением кубрики для каждого взвода, умывальная комната, кабинет для командира роты и офицеров-воспитателей, комната отдыха кают-компания, баталерка для хранения нашей одежды и бытовых вещей. Гальюн с бессчётным количеством посадочных мест располагался в холодном, не отапливаемом, слабо освещаемом подвальном помещении, являвшемся мало комфортным для его посещения в ночное время и особенно в зимний период.
С противоположной части казармы имелась сравнительно большая территория, где был плац, также асфальтированный, для проведения утренней физической зарядки, для занятий по строевой подготовке и некоторых других мероприятий, связанных с построением личного состава.
Спортивная и хозяйственная территория РНВМУ. (Из фотоархива нахимовца Артура Кондакова).
Кроме того, на этой территории находились спортивные площадки для волейбола и баскетбола, для гимнастических упражнений, полоса препятствий и даже небольших размеров с грунтовым покрытием футбольное поле. Всё это спортивное разнообразие никогда не пустовало не только в период уроков по физкультуре, но и в свободное от занятий время. Здесь же, в правой части этой территории, размещался наш топливный (угольный и дровяной) склад.
Вся эта спортивно-хозяйственная территория была обнесена деревянным весьма легко доступным для преодоления забором, и не являвшимся каким-то неприступным заградительным сооружением.
Иногда «питоны» старших классов, как правило, зимой в личное времени, когда труднее всего было проконтролировать нахождение каждого, отлучались из училища на часок-другой покататься с подружками на коньках, где в ближайших парках заливались катки, играла бодрая музыка, была весёлая обстановка, а снаряжение можно было взять на прокат за весьма умеренную плату. Возможно, кто-то бегал в «самоволку» и с другими целями, но мне такие факты не известны, да и необходимости, пожалуй, в этом не было.
Система увольнения в город была очень демократичная. Практически все желающие, кто не был занят служебными делами, могли беспрепятственно получить разрешение на увольнение. По правде сказать, ограничения всё-таки существовали для воспитанников младшего класса, которых, тем не менее, отпускали на праздничные дни, в субботу и воскресенье к родственникам, проживающим в Риге, а других в сопровождении старшеклассников до установленного распорядком дня времени. Меня частенько брала к себе моя сестра Женя, но иногда я ходил в увольнение и со старшеклассниками.
В связи с этим хочу сказать о добром и даже заботливом отношении «питонов» старших классов к нам, младшим. Вот только маленький пример. Однажды, на одной из перемен между занятиями, когда мы, как обычно, бегали по коридору, шумели, резвились, ко мне подошёл девятиклассник и вместо того, чтобы дать затрещину, хорошего щелбана или открутить ухо, как подобает в таких случаях, он наставительно отвёл в сторонку и, спросив моё имя, стал что-то спокойно объяснять, а в последующем, увидев меня на каких-нибудь построениях или в клубе, всегда подходил и находил возможность о чём-либо поговорить. Постепенно, думаю, мы подружились, и я считал его своим старшим наставником. Это был Аркаша Сакулин из роты первого 1949 года выпуска. Иногда он заходил к нам в класс, находил меня, интересовался моей учёбой, спрашивал, пишу ли я письма домой, не обижает ли кто-нибудь, да и вообще мы говорили о всяком разном. Вот он-то и брал меня иногда в увольнение.
Сакулин Аркадий Анатольевич, помощник командира в первом экипаже "К-50", к сожалению, вследствие недостаточной защищенности от облучения личного состава
что приводило к заболеваниям, рано ушел из жизни.
У других моих одноклассников тоже были приятели из старших классов. Честно признаюсь, что я ни разу, никогда, ни от кого-либо не слышал, не видел и не знал о насилии, издевательстве, избиении и вообще грубости со стороны старших в отношениях с младшими воспитанниками. Со своей стороны, когда мы стали старшими классами, никогда не допускали недостойного отношения к младшим. Сейчас мне дико слышать о существующей повсеместной жестокости среди военнослужащих в российской армии и на флоте, включая, в том числе и негативные моменты, встречающиеся в жизни нахимовцев в Санкт-Петербурге.
Моим семейным непосредственным наставником, руководителем, контролёром, конечно же, была моя сестра Женя, особенно в те годы, когда она с семьёй проживала в Риге.
Моя сестра Захарова Евгения Александровна, Коля Верюжский «питон» пятого класса РНВМУ и лейтенант флота Захаров Марат Алексеевич. Рига. Ноябрь. 1947 год.
В феврале 1948 года в семье Захаровых родился первенец, которого назвали Юрием. Незадолго до рождения сына они переселились в соседний современной постройки дом, где получили маленькую, узенькую, но вполне приличную комнатку, где, правда, едва помещалась вся их нехитрая домашняя обстановка. В другой комнате проживал хозяин этой двухкомнатной квартиры Иван Васильевич, уже достаточно пожилой мужчина, русский, покинувший Россию после Гражданской войны, что поначалу весьма беспокоило Женю: как бы от бывшего белоэмигранта не было чего-нибудь плохого. Но тревоги оказались напрасны. Сосед оказался милейшим, спокойным и добропорядочным человеком. Со временем он даже изредка оказывал помощь Жене, присматривая за ребёнком, когда она по необходимым срочным делам уходила из дома.
Конечно же, я думаю, Иван Васильевич не был в восторге от подселения к нему молодой семьи с маленьким ребёнком, но это всё-таки было лучше, чем оказаться репрессированным и вообще быть выселенным неизвестно куда, а такого исхода он, наверное, не исключал. Такие или подобные случаи в Риге в те послевоенные годы происходили повально.
Теперь, когда Женя брала меня из училища на субботу и воскресенье, я всегда оставался в качестве «кормящей» няни для своего племянника. Молодые родители ходили в театр, на концерты или в кино. Марат, помнится, очень любил музыкальные представления, и они часто ходили на оперетту. После таких культурных мероприятий они возвращались в хорошем, приподнятом настроении, а Марат непременно напевал понравившиеся мелодии.
Мне же во время их отсутствия поручалось своевременно, как только маленький Юрик заплачет, предложить ему бутылочку с детским питанием, которое заблаговременно для этой цели было заготовлено. Хорошо, что Юрок рос очень спокойным ребёнком. У меня не отложилось в памяти, чтобы он беспричинно капризничал или требовал себе дополнительного внимания и, самое главное, моё присутствие воспринимал нормально, без испуга и плача. Так что такие даваемые поручения, которые приобретали систематический характер, в принципе, были не в тягость, но подсознательно угнетали мою мужскую сущность и мне, откровенно скажу, не хотелось тогда увлекаться девчачьими делами.
Помню такой случай, как однажды, оставшись один на привычном «дежурстве», когда Женя с Маратом ушли на какую-то очередную «Летучую мышь» или «Периколу», племянник лежал в свой кроватке и спокойно посапывал. Прошло уже много времени. Стемнело. Я зажёг настольную лампу и за чтением книги незаметно для себя задремал. Вдруг неожиданно и, как мне показалось, звонко и резко раздался звонок входной двери. Я стремительно вскочил из-за стола, чтобы открыть дверь моим припозднившимся театралам, но неловко задел за провод настольной лампы, которая с немыслимым грохотом от разбитого стекла полетела вниз, увлекая за собой книги, журналы и ещё какие-то предметы, лежащие на столе. В наступившей темноте я никак не мог сообразить, что мне в первую очередь делать, куда бежать. К счастью, невероятный шум от всего упавшего на пол не разбудил малыша. Затем я подумал:
Ну вот, доняньчился. Теперь достанется мне за нанесённый материальный ущерб.
А звонок входной двери настойчиво оповещал, что хозяева вернулись домой. Я в кромешной темноте, потихоньку, чтобы ещё чего-нибудь не уронить, пробрался к двери, открыл её и тут же извиняющимся голосом покаялся перед Женей, что разбил настольную лампу. У меня ещё были живы в памяти сцены экзекуций, которые применялись ко мне в недалёком прошлом за любую даже мало значащую провинность. Но в данном случае произошло невероятное. У моих гуляк было превосходное настроение. Марат мурлыкал очередную арию, посвященную неизвестной Мэри, которая была подобна прекрасному цветку из прерий, и совсем не придал никакого значения моему чрезвычайному волнению. Женя тоже не стала возникать. Мою оплошность, к счастью, посчитали рядовым случаем, ограничившись только устным назиданием быть более аккуратным.
Никакая молочная смесь (даже с самым лучшим составом) и навороченная бутылочка не заменят ощущений от контакта ребёнка с матерью во время кормления грудью (фото с сайта essentialbaby.com.au).
И всё же, если честно вспомнить, меня не вдохновляло, когда, находясь в увольнении, вместо того, чтобы отвлечься от строгой повседневной училищной жизни и приобрести новые полезные и интересные впечатления, приходилось сидеть всё время в качестве няньки с бутылочкой молочной смеси у кроватки пусть даже своего первого и дорогого племянника. Я тогда часто думал, почему Женя старшая сестра, к моему воспитанию никакого отношения не имела и даже всячески избегала и уклонялась от этого, а сейчас принуждает меня заниматься не мальчишеским, а сугубо девчачьим делом.
Осенью 1950 года Марата перевели в Ленинград, и семья Захаровых переехала к новому месту жительства. Но и с берегов Невы сестра продолжала со своих руководящих позиций давать рекомендации, указания, инструкции, а мне хотелось душевного понимания и братского отношения. Мои робкие попытки добиться равного положения, которые я пытался установить по мере своего взросления, так и не были реализованы. Я всегда оставался в обязательном подчинении, испытывая груз силы непререкаемого авторитета.
«Живи по уставу завоюешь честь и славу».Наша внутренняя жизнь в училище была строго регламентирована распорядком дня, который соответствовал требованиям воинского устава Внутренней службы. Взаимоотношения между воспитанниками и офицерами-воспитателями, старшинским и преподавательским составом строились только по уставному принципу «подчинённый - начальник».
Слева направо: майор Яценко Дмитрий Петрович, офицер-воспитатель, командир 3-го взвода; капитан 3-го ранга Штепа Виктор Степанович, старший офицер-воспитатель, командир 6-ой роты; капитан 3-го ранга Побережный Жозеф Львович, офицер-воспитатель, командир 2-го взвода. 1948 год. Рига. (Снимок из фотоархива Виктора Степановича Штепы).
Кстати говоря, тогда почти все преподаватели имели воинские звания: многие были фронтовиками и носили звания с военных лет, но тем, кто не имел военной подготовки, присваивались воинские звания «административной службы» с правом ношения узеньких погон. Может быть из-за того, что уставные требования обязывали нас обращаться к старшим только по воинскому званию, поэтому забылись не только имена, но и фамилии многих преподавателей и офицеров-командиров.
И, тем не менее, вспоминаются некоторые факты, события, курьёзные случаи, а иногда, к сожалению, не всегда уважительные наши мальчишеские поступки к нашим уважаемым преподавателям.
Некоторые преподаватели, по сути, гражданские люди, не всегда себя удобно чувствовали, когда к ним обращались по-военному, и, в ряде случаев, разрешали называть по имени и отчеству. Например, вспоминаю, учительницу математики Зинаиду Андреевну Никитину, как мне тогда казалось, немолодую женщину, а попросту говоря, наверное, много пережившую в военные годы, но всегда внимательную, по-матерински ласковую, добрую и о6ходительную в обращении с нами на уроках, в часы консультаций и дополнительных занятий.
Мы все ей очень сочувствовали, когда однажды она пришла на занятия в жутко горестном состоянии: тогда мы узнали от неё, что в Ашхабаде в 1948 году произошло сильнейшее землетрясение, где погиб её сын. Плохо учиться у неё было просто стыдно, и мы всегда старались освоить премудрости алгебраических уравнений, сложности построения и решения плоских геометрических и пространственных фигур, чтобы не подводить ни её, ни себя.
Разрушительное землетрясение силою 8-9 баллов, а по новым данным – 10 по шкале Рихтера практически стерло город с лица земли. Погибло 110 тыс. человек.
Продолжение следует.
Обращение к выпускникам нахимовских училищ. 65-летнему юбилею образования Нахимовского училища, 60-летию первых выпусков Тбилисского, Рижского и Ленинградского нахимовских училищ посвящается.Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
