Переход становился уже как бы будничным делом. И вот тут мы, штурмана, получили первую неприятную вводную: начал незначительно, а затем и сильно, вибрировать агрегат , питающий гирокомпас. Стало очевидным, что “виновник” случившегося - один из подшипников. В ЗИПе у нас были запасные подшипники нужных размеров и шариковые, и роликовые. В течении суток мы смогли своими силами заменить сломавшийся подшипник и ввести гирокомпас снова в меридиан. Временное управление лодкой на курсе по магнитному компасу не доставило больших неудобств рулевым. Второй неприятный симптом исходил от зенитного перископа - наш основной “глаз” в ночном плавании: он начал подтекать по сальнику. Пустяк, в общем-то, надо было просто добавить смазку в пресс-тавотницу и обжать ею сальник. Но по небрежности или недальновидности десятилитровую банку с АМС - специальную морскую смазку, трудно смываемую водой - перед походом закрепили в надводном гальюне, который расположен в ограждении боевой рубки. Длительная штормовая погода никак не позволяла нам извлечь эту банку и переправить внутрь лодки. Эту операцию откладывали до лучших времён. С каждым днём мы всё ближе к району боевого патрулирования. Погода на поверхности заметно улучшилась. Но с каждым днём повышается температура забортной воды, растёт она и в отсеках. Подводная лодка находится уже значительно южнее по широте от места постоянного базирования. И вот мы уже в районе боевого патрулирования! Начинается основная работа.
В районе боевого патрулирования стало невыносимо жарко. Температура забортной воды от поверхности океана до предельной глубины погружения выровнялась, на любом горизонте она плюс 29-30 градусов, в отсеках значительно теплее: в центральном посту под 50, в аккумуляторных отсеках все 60, в электромоторном 65 и только в между торпедных аппаратов “оазис”, там прохладно, всего до плюс 45 градусов. Влажность в отсеках все 100 %, кондиционеров, естественно, у нас никаких нет и не проектировались. Из охлаждающих устройств - единственный бытовой холодильник ЗИЛ на 60 человек экипажа. Несчастные электрики, несущие вахту на электродвигателях, дающих ход субмарине, да корабельный кок, электрокамбуз которого расположен в аккумуляторном отсеке - там настоящее пекло. Давно уже не видно в отсеках кителей, курток, рабочего платья, тельников. В отсеках утвердилась самая демократичная форма одежды - трусы и полотенце или часть простыни через плечо. Пот струями течёт по телу, ест глаза. Каждые 3-5 минут отжимаешь мокрое полотенце. Всё время хочется пить. Перетерпеть жажду невозможно, слишком сильное идёт обезвоживание организма. В центральном посту вся вахтенная смена благостно пользуется “артезианским источником” - прохладной водой (+35-40 гр.) из корабельной цистерны. - В трюме! - обращение к вахтенному трюмному машинисту, - Подай-ка кружечку водички из-под киля! Приподнимается крышка люка на настиле палубы и вам подают желанный напиток. Минут через 10 - 15 всё, что вы выпили, будет отжато через полотенце на палубу отсека.
С водой, конечно, не роскошествуем. Пресная питьевая вода идёт только на приготовление пищи, чая и вот так, попить. Судовой трубопровод пресной воды заглушен. после приёма пищи моем технической водой - это из дополнительного запаса, размещённого кудесниками-механиками в цистернах спецназначения. Для умывания, сангигиены - только забортная вода. Мыться солёной морской водой трудно. Даже специальное мыло, на пачке которого значится “Для солёной воды”, скатывается с рук липкими шариками. Оголённые тела подводников уже через три таких условий существования покрываются розовой сыпью “потницы”. Наш “доктор Айболит” утром, в обед и вечером делает обход отсеков с банкой спиртового раствора бриллиантин- “зелёнки” и ватным тампоном, намотанным на карандаш, щедро разрисовывает всех подряд голубыми кляксами и разводами. Процедура сопровождается шутками, прибаутками. Все равно, с каждым днём цветных площадей на теле становится всё больше. Продуктовый рацион подводников великолепный, грех жаловаться (1958 г.!). Мы уже снабжаемся консервированной очищенной картошкой в собственном бульоне, не то, что раньше - сушёной. Это, конечно, хуже натуральной свежей картошечки, но намного вкуснее сушёного картофеля. У нас есть твёрдокопчёная и сырокопчёная колбаса, икра лососёвых и осетровых рыб, сыр голландский, тушёнка говяжья и свиная, консервированное куриное филе в желе, консервированные ветчина, язык говяжий, различные рыбные консервы в масле, собственном соку и томатном соусе, в т.ч. шпроты, балык осетровых, севрюга в томатном соусе. Ржаной хлеб и белые батоны из спиртового теста - разогрей и они как свежеиспечённые. Нам полагается в сутки по 25 грамм шоколада, его мы бережём для дома, в подарок. Для стимуляции аппетита к обеду полагается по 50 грамм вина, его выпиваем сразу. Как правило, нам поставляют сухие вина, могут быть и другие, всё зависит от того, что оказалось на продовольственном складе. Есть фруктовые и томатный соки, сгущённое и сухое молоко, кофе, какао, чай, сушки, галеты, печенье и многое другое. Нет только свежего мяса и свежих овощей, а сушеные лук и морковь просто портят .
И нет благоприятных бытовых условий. В такую жару есть ничего не хочется, запах пищи вызывает скорее отвращение к ней. Хочется только пить, пить и пить! Жажда одолевает. Только ночью, под РДП, когда температура в отсеках понижается градусов до 40-45, обдувают судовые вентиляторы, появляется аппетит. Волею командира изменяется суточный режим - день меняем на ночь. Днём распаренные подвахтенные “отдыхают” - млеют кто в роевой рубке, кто в трюмах, кто между торпедных аппаратов, другие в свободных выгородках, поближе к бортам лодки в самых причудливых позах. В вечерние сумерки, как правило, всплываем в позиционное положение для астрономических наблюдений. Подготовка к всплытию в позиционное положение начинается задолго до начала сумерек. В этот подготовительный период тщательно исследуется водная среда шумопеленгаторными станциями на всех горизонтах погружения. На перископной глубине визуально осматривается водная поверхность и воздушная среда, пассивной поисковой радиолокационной станцией проверяется наличие радиолокационных излучений. И только убедившись, что “неприятеля” нет, командир даёт приказание на всплытие. Командир подводной лодки собственноручно отдраивает верхний рубочный люк и первым выходит на мостик. За ним тут же устремляется устремляются с секстаном, секундомером и записными книжками штурмана и сигнальщик. Для взятия (измерения) высот небесных тел (звёзд, планет, луны) секстанами, нам с Куренковым достаточно 4-5 минут. Звёздное небо мы знаем наизусть и заранее знаем кто и что будет измерять. Если даже небо будет в какой-то мере облачным и сразу не удастся распознать принадлежность отдельных звёзд к созвездиям, мы впоследствии по пеленгу и расчётной высоте определим её наименование.
Более позднее время. Герой тот же, В.Куренков. Астрономические наблюдения в океане. ПЛ К-75. 1967 г.
Столько же времени требуется, чтобы выбросить мусор из отсеков за борт. За сутки его собирается предостаточно, в основном это пищевые отходы. Устройством для удаления мусора из подводного положения лодка ещё не оборудована. Долго находиться над водой нам нельзя, чтобы не демаскировать себя. Для ускорения процесса удаления мусора мы создаём “мусорную команду”, не предусмотренную никакими корабельными расписаниями. Перед всплытием в позиционное положение по корабельной трансляции даётся команда: “Приготовить мусор к выбрасыванию, мусорной команде к выходу наверх!”. В отсеках продырявливается и утяжеляется всё, что может плавать на поверхности, затем, по команде, контейнеры с мусором передаются в центральный пост и далее, на мостик. За бортом ничего плавающего не должно остаться, а к утру мы должны удалиться от этого места на достаточное расстояние. Естественно, каждая минута пребывания над водой используется для принудительного вентилирования отсеков и аккумуляторных ям, запускаются мощные корабельные “вдувной” и “вытяжной” вентиляторы. Упоение, наслаждение свежим морским воздухом длится недолго. Уже на первых минутах пребывания лодки в позиционном положении в центральный пост с мостика попадает пренеприятнейший запах табачного дыма, он противен даже заядлым курильщикам, находящимся внутри лодки. На мостике, в эти 10-15 минут пребывания в позиционном положении, кроме командира лодки, сигнальщика и штурманов, удаётся побывать очень ограниченному количеству счастливчиков. Это 2-3 офицера и столько же матросов из числа “мусорщиков”, в порядке поощрения. Ещё большее отвращение вызывают зловонные запахи пищевых отходов. На подводной лодке специальных герметичных контейнеров для хранения отходов нет. За сутки их набирается много, собираются в открытые банки, большей частью для этого используются жестяные банки из-под галет и сухарей. Бывает, что и по несколько дней нет возможности избавиться от них. При высокой температуре в отсеках и 100 % влажности, пищевые отходы превращаются в зловонную субстанцию. Но кроме пищевых, есть ещё множество источников, загрязняющих отсечную атмосферу. Это и кислотные испарения аккумуляторных батарей, это и исторжения окиси углерода - угарного газа - от дизелей и дизелькомпрессоров, это и человеческие естественные испражнения, и многое другое. За долгие часы пребывания подводников в замкнутом пространстве органы обоняния адаптируются к этой газосмеси, но когда эта “гремучая” смесь вырывается через рубочные люки на мостик, тем, кто уже успел вкусить свежий морской воздух, становится дурно.
Ночью под РДП идёт напряжённый трудовой ритм: заряжается аккумуляторная батарея, пополняются запасы воздуха высокого давления, проводятся занятия по специальности и тренировки на боевых постах, делается профилактика неработающих механизмов, уборка отсеков и, естественно, приём пищи - завтрак (скорее, “вечерник”), обед, ужин и утренний чай. Курение по живой очереди разрешается только в дизельном отсеке и только при работающем дизеле. Кстати, в дизельном отсеке можно принять и тёплый душ, используя отлив от системы охлаждения дизелей. Дизеля “охлаждаются” всё той же 30-ти градусной забортной водой, которая, пройдя технический цикл, ещё больше нагревается. Кое-что смыть этой водой удаётся, но мыло все равно не поможет отмыться лучше. Для всяких интимных дел пользуемся только подводными гальюнами центрального поста, он в укромной выгородке с дверью, и в дизельном отсеке, этот открыт для всеобщего обозрения. Все пользователи освоили эти коварные устройства в совершенстве и случаев возврата фекалий из специальных цистерн в отсеки не было, к счастью Вот так и живём... Наконец, погода позволила извлечь злополучную банку с АМСом из надводного гальюна. В один из вечеров, когда волны высотой всего только на какой-то метр перехлёстывали корпус лодки, лежавшей в позиционном положении, операцию по её извлечению вызвался добровольно сделать рулевой, старший матрос Мальгинов Степан. Его обвязали страховочным капроновым концом и он, сопровождаемый страховщиком, улучив благоприятный момент, юркнул в ограждение боевой рубки. “Операция” представлялась не очень затруднительной и довольно скоротечной. Но не всегда всё получается так, как планируешь: узлы шкерта, которым крепилась банка со смазкой, разбухли в воде, уплотнились и Степану никак не удавалось их ослабить. Набегавшие на корпус лодки волны принуждали его периодически подныривать - габариты выгородки гальюна не позволяли ему подвсплывать. Но вот уже, его стараниями, появилась возможность завершить работу. И в это время я, исполняя обязанности вахтенного офицера и руководителя работой, увидел по правому борту на небольшой высоте отчётливый проблесковый красный огонь летательного аппарата. - Все вниз! - громко скомандовал я. Вахтенный сигнальщик спрыгнул в рубочный люк , матрос, находившийся на страховке, прокричал мой приказ Мальгинову, трижды дёрнул страховочный конец - сигнал “срочного подъёма наверх” и по моему приказанию шмыгнул за сигнальщиком. Мальгинов не поднимался. Я перехватил страховочный конец, дёргал его несколько раз троекратно, орал истошным голосом: - Мальгинов! Вниз! Погружаемся!
Из ограждения боевой рубки слышались только накат и плеск волн... “Да уж не захлебнулся ли он? Не потерял ли сознание, ударившись о металлические конструкции ограждения боевой рубки? Погружаться, оставив Мальгинова там на верную смерть? Но ведь не война!.. И радиометристы молчат... Значит, РЛС самолёта не работает... Может не обнаружил?” - вихрем неслись мои мысли. Я с силой потянул страховочный конец, он начал с трудом подаваться. И тут из проёма ограждения показались сначала очертания банки, а за ней и самого Мальгинова. - Бросай банку в рубку! Сам - вниз! - крикнул я зло Мальгинову. Не успел ещё сам Мальгинов исполнить мой приказ, как на мостике быстро появился командир лодки. -Товарищ командир! Справа 110, угол места 30 проблесковый огонь самолёта! - доложил я. - Все вниз! Срочное погружение - скомандовал командир. Захлопнулся верхний рубочный люк, подводная лодка вздрогнула от набиравших большие обороты главных гребных электродвигателей, с шумом вырвался воздух из средней группы цистерн главного балласта. Подводная лодка стремительно пошла на глубину. Всё это событие уложилось в каких-то одну-полторы минуты, но, казалось, длилось вечность. Погружение было недолгим. Уже на глубине в 10 метров из боевой рубки последовал доклад: “Боевую рубку заливает! Вода хлещет из-под комингса верхнего люка! На комингс люка попал страховочный конец!”. - Стоп погружение! Боцман, всплывай на перископную глубину! - приказывает командир лодки.
На перископной глубине течь уменьшилась. срочно передали с камбуза большой разделочный нож и командир бросился в боевую рубку к страховочному концу с ножом наперевес, как тореро на быка, впопыхах резанул по концу, вложив всю силу и гнев в жест руки.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус.
Одним словом - не простой адмирал, а «думающий», то есть видящий в перспективе невидимое другими. К примеру, став командующим ТОФ, адмирал Ник выдвинул идею - как использовать дельфинов для поиска, слежения за ПЛАРБ ВМС США и наведения на них сил противолодочной борьбы в Мировом океане. И другие идеи. Став первым замглавкома ВМФ, адмирал флота Ник первым делом поинтересовался «как эти бездельники» из Главного штаба ВМФ анализируют опыт боевой службы подводных атомных крейсеров ТОФ и СФ. Оказалось - никак. Оказалось, что за последние семь лет... вообще никаких отчетов нет. Отправлены, с божьей помощью, на сожжение. Это, надо понимать, свыше 100 отчетов подводных «монстров». А кроме «монстров», сколько сотворено походов многоцелевых атомарин и субмарин? Ужасть! И адмирал флота Ник дал приказание: собрать отчеты походов РПКСН с флотов, переслать в Главный штаб (в Оперативное Управление ГШ), и «пусть эти бездельники хорошо поработают...». Выдавленный за строптивость стараниями московских интриганов-доброхотов из системы разведки ВМФ, штабной каперанг Неулыба перешел в оперативное управление штаба ТОФ, где и получил в наследство отдел боевой службы и боеготовности сил.
. И вот, в один из хмурых флотских дней Неулыба получил приказание - спешно изъять все отчеты из хранилищ штаба флота и выслать в Москву. Чему страшно обрадовался, ибо таких отчетов оказалось на семь железных шкафов. Не менее обрадовались и секретчики: появилась возможность расчистить Авгиевы конюшни и высвободить чуть ли не половину секретной части. И штабные секретные военморы занялись (пока начальство не опомнилось) спешным составлением описи и упаковкой совсекретных залежей. Перепись оных заняла трое суток, а отчетов на семь полосатых холщовых «матрасовок». Через две недели из Оперативного Управления Главного штаба ВМФ раздался негодующий телефонный вопль: - Вы там что? С ума посходили? На кой хрен нам вся ваша макулатура?! - А это не мы. Это первый замглавкома приказал: нам отослать, а вам работать, - не без ехидства ответствовал, прикинувшись наивнячком, Неулыба. - Как это... приказал? Почему мы ничего об этом не знали? - возопили московские операторы. - И кто у нас этим будет заниматься? У нас и штатов таких нет! - Когда, говорите? А вот когда он посетил свой любимый бывший флот, - отпарировал Неулыба. - А насчет всего прочего, насчет штатов - рад бы помочь, но, увы... Зато вы умнее. Так считает Ник. Как по пословице: «мы бы могли, но бык лучше».
. Операторы выразились непечатно и ушли из связи. Прошло еще двое суток. Новый звонок-вопль: - Слушайте! Вы! Почему у вас в препроводительной семь мешков, а их оказалось пять?! - А вот уж не знаю. Отправляли семь мешков, - ответствовал Неулыба. - Да вы знаете, что положено за утерю совершенно секретного Отчета стратегического крейсера?! - ужаснулись голоса в трубке. - Минимум пятнадцать лет! Соображаете? А тут... два мешка!.. - Ну и что? За один - пятнадцать, за два мешка - тоже пятнадцать, - мрачно парировал Неулыба. - Не один ли хрен? - Тьфу! - московская трубка хрюкнула и выключилась. Оказалось: бедные фельдкурьеры кантовали тяжеленные мешки в спецвагоне, две матрасовки лопнули от гнилостной старости и стратегические секреты вывалились на пол. И бедные сопроводители, припоминая всех апостолов, несколько суток восстанавливали, переупаковывали и сургучили эти два мешка. С составлением всяких очистительных актов. Но к «врагу» эти мешки не попали. Что сделано с этими семью мешками совсекретных отчетов, Неулыба так и не узнал. И предпочитал носа не совать, дабы не напроситься на обратную пересылку. Но, по отсутствию очередных руководящих директив, видимо, стараниями своего «шефа» Петюнчика (адмирал), эти семь мешков втихую, вылежав некоторое время, отправлены по назначению - в штабной крематорий. Либо запрятаны «до лучших времен».
А замглавкома Ник по возвращению из отлучки настоящего главкома С.Горшкова получил по рукам: «». Что и выразилось в отмене всех директив и приказаний, отданных Ником от имени главкома, но за своей подписью.
1997 г.
ПОВЕСТЬ О ПОГРАНИЧНИКЕ И ЗВЕРОБОЕ НИКОЛАЕ ФЛОРОВЕ
1
Во времена послекультовые служил Родине Коля Флоров, старший лейтенант погранвойск КГБ. Служил на границе, твердо веря в скорый приход коммунизма, когда сопливые мальчишки и девчонки смогут шутя забегать в кондитерские и набивать карманы конфетами и пирожными. И лизать мороженое - за просто так. И настолько в это уверовал, что и лично присмотренные на пограничной нейтралке с полдюжины корней оберегал: народное достояние! А сдавая дела, показал затаившиеся в таежном распадке растения-сокровища преемнику: «Береги!»
По слухам, однако, корешки эти вскорости испарились. А тянули они на пятизначную цифирь. А в 1960 году попал старлей Коля Флоров под «миллион двести тысяч», что означало, по мнению Генерального секретаря, высвобождение советского народа от излишних захребетников, то есть славных воинов СА и ВМФ, ну и КГБ тоже. Когда, значит, перековывали мечи на орала. Поскольку же умел Коля Флоров выполнять только два действа - выслеживать закордонных лазутчиков и орать «Стой! Руки вверх!», а ничего другого не умел, то и призадумался: как жить? И пошел Коля Флоров во Владивостокский уголовный розыск. На оклад аж в целые сто рублей. И теперь, почитай, кажинную ночь Коля вскакивал по тревоге, быстренько натягивал штаны и бежал в УГРО на отлов шпаны, а то и бандитов. Сами понимаете, работенка нервная: и ножичек, а то и пулю схлопотать запросто. А поскольку супружница Наталья никак не хотела понять, что дело это нужное, государственное, и, разложив сотню на четыре кучки, неоднократно взрыдывала: «А провались ты со своим угрозыском, на рубль в день я жить не согласна!», то Коля Флоров призадумался вторично. И подал начальству рапорт: увольняйте! А начальство ему: «Ты что? На государственное дело тебе начхать? О своем животе печешься? Да мы тебя из партии вытурим! Взвоешь без !»
Коля с тоской глядел на прокуренные панели кабинета начальника и тяжело сопел: - Вытуривайте. Все равно уж. Или самому топиться, или жену утопить. Тогда все равно исключат. И пошел Коля на берег моря. Присмотрел камешек потяжельше. Присел, закурил последнюю беломорину, оглядел напоследок морские дали. - Слышь, кореш! Кинь трояк, - послышался сзади шершавый голос. - Душа прогорает. А то давай на троих, а? Коля оглянулся: и утопиться не дадут, сволочи! Позади двое забулдыг. Щетинистые, с сизыми носами, в мятых ватниках и расшлепанных бахилах. Как раз такие, каких опер Коля каждую ночь нашинковывал в КПЗ. Коля вздохнул, выплюнул окурок и молча вывернул карманы. - Сам на мели, значит, - прохрипел один из братьев по классу. - А че сидишь? - Топиться буду, - серьезно ответил Коля. - Ха! Ну и дурак. Вода-то холодная! Как говорила моя покойная бабушка, не торопись на тот свет, там кабаков нет. А че так?.. - А жить не на што, - ответил Коля. И, неизвестно почему, поведал, как он блюл интересы Родины, общества и правопорядка. И к чему пришел. - Это так. Но топиться, брат, не стоит, - вошли в сочувствие бродяги. - А ты давай в зверобои! Деньга - во! И один из них показал, для убедительности разведя клешни, сколько это «во!» - А сами кто, оттуда?
- Оттуда. Выперли. Очень мы слабонервные. там много. А мы крови не выносим. Нам выпить да рукавом закусить! Коля Флоров крови не боялся. И намылился, по совету братьев по классу, в управление китобойной флотилии. На китобои не взяли - сразу определили, что видел он море только на картинке. А в зверобои взяли, матросом второго класса. С перспективой на первый класс. На этот вид промысла брали всех, кто мог предъявить любой документ: от паспорта до трамвайного билета. Что должно означать: человек вольный, из зоны не беглый. В управлении китобойной флотилии числился «Дальморзвертрест», а за ним суденышко под названием «Котик». Вот на этот «Котик» и попал бывший офицер-пограничник, а теперь моряк Николай Флоров. «Котик» готовился на промысел, бить нерпу в северных морях. - А Коля-то завтра в море уходит. Первый раз в жизни. Переживает. Сходи, проводи, как моряк моряка. Ему легче будет, - насоветовала мужу, бывшему подводнику, а теперь штабному военмору, Василию Губанову его супружница, Наташкина подруга. От душевной слякотни и для очистки совести поплелся Губанов на этот самый «Котик». Здесь военмор Губанов, привыкший к военным корабельным порядкам, пришел в ужас. Вахты у трапа не было. Из кают несло сивухой, какими-то рыками и взвизгами. Кто-то кого-то там использовал. В коридорах катались пустые бутылки. В поисках матроса второго класса Флорова Васька вскарабкался на ходовой мостик. И удивился: судно в рейс, а нактоузы магнитных компасов бросались в глаза вывернутыми котелками. Самих компасов не было. На штурвале сушилась чья-то роба. Губанов сплюнул и вышел. Матроса Флорова он не нашел.
.
2
Прошло лето. Колькина жена бегала к Губановым и со всхлипами спрашивала: - Слышь, Василий. О Николаевом «Котике» ничего не слышно? В тресте ничего не знают. Может, у вас, на военном флоте, что знают? Вы-то должны все знать! Ну, что случись, куда я с двумя?.. Военмор Василий Губанов сопел и пожимал плечами: - Да мы за рыбаками не следим. А за зверобоями тем более. А так, сообщений обо всяких там чепе не приходило... - Ну, ты если что, сообщи, ладно? - Сообщу, конечно.
Дмитрий - старый вояка. Нет, он не старый человек, но самый старший по возрасту среди офицеров лодки, он участник Великой Отечественной войны, ушел на фронт со школьной скамьи, командовал 45-ти мм противотанковым орудием, После войны закончил медицинское училище, стал фельдшером и вот теперь он подводник. Дмитрий старый холостяк, последним из нас, младших офицеров, женился. Раньше он всегда был душой наших холостяцких похождений. Человек он скромный, никогда не кичился своими боевыми подвигами, боевых наград, которых у него было предостаточно, мы никогда не видели. Удивительной порядочности и доброты человек, к нему тянулись за добрым словом все - и офицеры, и старшины, и матросы. Экипаж у нас дружный, дисциплина строгая. Сверхсрочников немного. Старики-сверхсрочники со старых лодок, обременённые семейными узами, не рвались на новострой. Надо было отрываться от семьи, от домашнего хозяйства на несколько долгих месяцев, а то и нескольких лет, в далёкую Европу. Поэтому старшин команд готовили сами из матросов срочной службы. По третьему - четвёртому году службы это были уже отменные специалисты, асы. С таким экипажем можно творить чудеса, с ним можно идти в бой. И вот настал день, когда нам доверили выполнить скрытный поход на полную автономность в отдалённый район Океана - район возможных боевых действий в военный период. Подготовка к походу велась тайно. Никто не должен был знать, в том числе и семьи, куда мы собираемся и как надолго. Нам грузили по заявкам провизию, ЗИПы, горюче-смазочные материалы, воду до полных норм. Офицеры штабов бригады, дивизии и флота вели нескончаемые проверки. Всё бурлило вокруг нас и всё это - под “большим секретом”.
Кают-компания ПЛ "С-293". Бухта Улисс. Неизвестный, командир БЧ-3 старший лейтенант Кузьменко Виталий, доктор лейтенант мед. службы, во главе стола командир ПЛ капитан 3 ранга Миронов Сергей Анатольевич, от командира влево: старпом капитан-лейтенант Николаев Анатолий Александрович, командир БЧ-1-4 Калинин Анатолий Владимирович, спиной командир БЧ-5 капитан-лейтенант Семенов Михаил. 1958 г.
Более того, накануне нашего похода, из тех же мест, куда мы собирались, вернулась соседняя лодка. Нам тоже из-за большой секретности не разрешили ознакомиться с итогами её похода. Наконец, закончена предпоходовая суета. Всё, мы готовы! “Всё”, да не всё... От “закона подлости” никуда не уйдёшь. Вдруг заболел боцман, мичман Кирсанов Анатолий Фёдорович - аппендицит. А боцман на подводной лодку - фигура немаловажная, он ведь главный управляющий горизонтальными рулями, от него зависит и скрытность, и безопасность лодки. Он надежда и опора, два других горизонтальщика - матросы срочной службы, специалисты не той кондиции, в самые ответственные моменты именно боцман управляет горизонтальными рулями. Надо учесть, что автоматики на рулях тех проектов лодок не было и в помине. Проблему решили: нам прикомандировали боцмана с соседней лодки, который не был асом, но всё же имел удовлетворительный опыт. Болезнь боцмана высветила важную проблему. Считай, что Кирсанову повезло - заболел на берегу. А случись это в море, вдали от своих берегов? Фельдшеру хирургическая операция не по силам. Раньше, когда лодки такого класса далеко от своих баз не ходили, фельдшера вполне обеспечивали незначительные медицинские услуги, теперь картина изменилась. И эту проблему, конечно, решили - прикомандировали хирурга из санчасти береговой базы, единственного квалифицированного медика с высшим специальным образованием на соединении. Любимец экипажа, наш Дима Шутафедов, остался на берегу. Вскоре проблему врачей в штатах подводных лодок решили кардинально: должность фельдшеров упразднили и заменили хирургами - выпускниками академии и институтов. В один из дней середины сентября, после обеда, подводной лодке объявили боевую тревогу и приказали встать на якорь в бухте. Вскоре с поста НИС мы получили семафор: “Экипаж подводной лодки построить на верхней палубе для встречи с Командующим флотом”.
Командующий, адмирал Фокин, прибывший на катере, обошёл строй бравых молодцев, произнёс короткую напутственную речь, выразил уверенность в успехе нашей миссии и тепло попрощался. Под покровом ночи (“секретно” !), мы начали скрытный переход на позицию. Да, действительно, переход был скрытным и в данном случае я это слово не беру в кавычки. Всё исполнялось строго по “Боевому распоряжению”: днём мы находились только на безопасной глубине, в тёмное время суток - под РДП с зарядкой аккумуляторной батареи, велось непрерывное приборное и визуальное наблюдение за водной и воздушной средой, производилось уклонение от всех обнаруженных надводных целей и авиации. Через неделю мы достигли промежуточной базы. В отдалённой точке внешнего рейда, у безлюдного, “дикого” побережья, нам отвели якорную стоянку, подошел буксир с запасами свежей провизии. Экипаж, после недельного потаённого перехода, с радостью высыпал на верхние палубы, на свежий воздух. Бодро и весело приступили к перегрузке запасов в чрево субмарины, с удовольствием разминая застоявшиеся мышцы тела. Погода и ландшафт этих мест заметно отличались от места нашего постоянного базирования. Здесь уже заметно похолодало, береговая зелень по-осеннему сменилась пурпуром и желтизной. Пополнив корабельные запасы, мы продолжили свой скрытный поход. Новый этап перехода обрёл другие оттенки. До пункта промежуточного захода мы шли в своих территориальных водах или близко к ним. Теперь же наш маршрут соседствовал с территориальными водами иностранного государства. Чем дальше от своих берегов удалялась подводная лодка, тем сложнее становилось плавание. Сопки скрылись за горизонтом, береговые объекты стали недоступны радиолокатору, всё тише и тише звучали сигналы береговых радиомаяков. Погода стала резко портиться. Это мы начали ощущать уже на безопасной глубине. Всплыв в вечерние сумерки для астрономических наблюдений, а описываемые события, напомню, происходили в доспутниковую эпоху, о спутниковой радионавигации ещё и не мечтали, неба мы не увидели - на море бушевал шторм. Подводную лодку бросало как щепку, в центральный пост через верхний рубочный люк временами врывались потоки воды. Становиться в такую погоду под РДП - бессмысленно, удержать подводную лодку на перископной глубине почти невозможно, волны выталкивают её наверх, а если принять дополнительный балласт в уравнительную цистерну, то в любой момент можно провалиться на опасную глубину.
По радио получили штормовое оповещение: через нашу акваторию проходит . Ситуация осложнилась. Своё место имеем только счислимое, получить обсервацию невозможно, к утру предстоит форсирование опасного в навигационном отношении участка моря, после которого должны будем обязательно погружаться. До погружения надо непременно зарядить аккумуляторную батарею. Используя полученные в результате анализа данные пассивного радиотехнического и визуального наблюдения, командир - капитан 3 ранга Миронов-решил продолжить движение и вести зарядку батареи в надводном положении. В такую погоду, предположили мы, иностранные корабли все в укрытиях, самолёты ПЛО, если и будут вести разведку, визуально нас - “щепку” - в бурном ночном море не увидят, а мы, обнаружив работу их радиолокаторов, успеем вовремя погрузиться. На мостике остались только командир и вахтенный сигнальщик, вахтенный офицер вёл наружное наблюдение из центрального поста в перископ. Забор воздуха для работающих дизелей начали делать через поднятую шахту РДП. Прикрыли на защёлку крышку верхнего рубочного люка, забортная вода перестала поступать внутрь подводной лодки через боевую рубку и шахту подачи воздуха к дизелям. На штурманскую вахту вместо меня заступает Виктор Куренков, я устраиваюсь “отдохнуть” до 4-х часов утра во 2-м отсеке - кают-компании офицеров. У Виктора сложная задача - выжать из невозможного хоть какие-то данные для уточнения места подводной лодки. В лоциях много информации о районе плавания: и глубины, и характер грунтов, сезонные направления и сила течений. Но этот , ураганные ветры то в одном направлении, то вдруг в обратном - как они повлияют на дрейф и течения?
К утру я помогу Виктору “колдовать”, а пока устраиваюсь на диван второго яруса. Диван узкий, это, по сути, спинка дивана, подвешенная цепями к подволоку. Пространство, к большому сожалению, стесняют торчащие шпангоуты. Наконец, с большими трудностями привязываюсь ремнями к скобам на шпангоутах. Лодка на волнах то взмывает ввысь, кренясь градусов на 50 - 55, то проваливается в бездну. Я, то повисаю на ремнях, то меня заваливает в шпации, шпангоуты сдавливают грудную клетку, ноги. При очередном крене слышно, как в центральный пост врываются через верхний рубочный люк шумные потоки забортной воды - видимо, по надобности зачем-то отдраили люк. На другом борту, на нижнем диване устраивается замполит, капитан-лейтенант Сидоренко. У него проблемы, ему не за что привязаться. Слышу грузный шлепок в отсеке и гневное бормотание. Приоткрываю глаза. Вижу, как Сидоренко, чертыхаясь, собирает на палубе свою постель, запихивает на диван и в очередной раз пытается закрепиться. Шлепки и чертыханья повторяются снова и снова. Наконец, он покидает отсек в поисках более спокойного места для ночлега. Гремят оба дизеля, тарахтят компрессора, гудят судовые вентиляторы, лодку мотает вверх, вниз, влево, вправо - я проваливаюсь в беспамятство, называемое “сном”. С 4-х утра я на штурманском посту. Обсудили ситуацию с Куренковым, пришли к выводу: уточнить место можем, используя только радиопеленг на еле слышимый радиомаяк в районе опасности по маршруту движения лодки и глубину места, измеренную эхолотом единичными посылками сигнала, чтобы не демаскировать себя. Ура! У нас получилось!
К рассвету, точнее - ко времени, когда должен был наступить рассвет, ураганный ветер рвал и метал по небу тёмные свинцовые тучи, небо сливалось с морем, дождевые вихри, смешанные с морской пеной, скрыли горизонт, визуальная видимость не превышала 3-5 кабельтовых. , волны вздымали нас кверху, почти к низким облакам, бросали камнем куда-то вниз, в пропасть, в преисподнюю и, казалось, с ещё большей силой. Но пеленг на радиомаяк был уже за траверзом. Наконец, опасность позади! Мы в Океане и можем погружаться! Там, в глубине, будет легче... Да, на глубине стало легче, но стихия давала знать о себе и там. Лодка перестала взмывать и проваливаться, вздрагивать и скрипеть, как немазаная телега, но качка доставала и там. Даже на 100- метровой глубине она продолжала переваливать лодку с борта на борт до 15-20 градусов, на 150 метрах бортовая качка уменьшилась до 10 градусов, но и на рабочей глубине нас продолжало заваливать на 5-7 градусов. Когда мы, экономя моторесурс, на третьи сутки в утренние сумерки всплыли в позиционное положение, картина изменилась. Сила ветра уменьшилась до 7 - 8 баллов, появились признаки горизонта. С разрешения командира лодки я, как вахтенный штурман, поднялся на мостик оценить перспективы астрономических наблюдений. Отработанным до автоматизма жестом, протянул руку, чтобы ухватиться за скобу колпака, закрывающего герметично выгородку пеленгаторного репитера гирокомпаса. Моя рука окунулась чашу, наполненную водой. Кремальерный запор колпака был выбит штормовой волной, колпак отброшен, сам репитер болтался в ограждении боевой рубки на кабельном жгуте, как на пуповине, а выгородка для репитера доверху наполнена морской водой. Эта поломка оказалась самой безобидной. Ещё отсутствовала металлическая дверь на ограждении боевой рубки, её сорвало волной. Пока вентилировали отсеки подводной лодки, минут через 15 стало светлее и нашим взорам предстал совсем удручающий вид: через перекатывающие по надстройкам волны мы не обнаружили на корме палубы, её тоже почти всю смыло в океан. Получилось, как в песне: “На палубу вышел, а палубы нет...”. На корме, как из вскрытого чрева, проглядывали извивы трубопроводов, арматура, баллоны воздуха высокого давления - все окрашенные розовым свинцовым суриком. Зрелище было неприглядным. Небо всё ещё было покрыто облаками и мы снова погрузились на рабочую глубину.
В тот же день, всплыв на сеанс радиосвязи в вечерние сумерки, увидели, наконец, и, после форсирования сложного участка плавания, впервые получили достаточно достоверное место астрономическим способом. Невязка места, несмотря на всё коварство природы, оказалось в пределах расчетной. Это радовало. Не радовало другое. Хотя тайфун и ушел из района нашего плавания и небо стало доступным для астрономических наблюдений - океан ещё “волновался” в полную силу. Подводную лодку под РДП продолжало носить на океанской зыби. В короткие моменты утренних и вечерних сумерек, когда подводная лодка находится в позиционном положении и мы ведём астрономические наблюдения на мостике, взору предстаёт жуткая картина. Водные валы невероятной высоты, как шутят моряки - “выше сельсовета”, катятся один за другим, их высота действительно сравнима с высотой 9 - 10-ти этажного дома. В какой-то момент мы вдруг оказывались в глубочайшем ущелье, спереди и сзади возвышались высоченные жидкие горы, которые, казалось, вот-вот сомкнутся над головой и мы канем в пучину. 76 -ти метровая подводная лодка кажется беспомощной, затерявшейся песчинкой во владениях гулливеров, она начинает, подрагивая и выпрямляясь, задирать нос и вскарабкиваться кверху, нас выносит на самый гребень очередной горы. Впереди и сзади взору предстают и мы начинаем стремительное падение в тот, что спереди. Внутри тебя всё обрывается, норовя остаться на прежней высоте. Усилием воли и привычки подавляешь естественный порыв организма. Замедлив ускорение падения, лодка снова оказывается в преисподней и снова невольно ожидаешь, что пучина тут же непременно сомкнётся и ты, прикованный страховочной цепью к скобе на ограждении боевой рубки, вместе с лодкой окажешься погребённым в ней. Страха нет, ты просто как бы в пустоте, в полном отрешении - будь, что будет...
За неделю плавания в штормовых условиях, наши горизонтальщики уже виртуозы. С лодкой они вытворяют что хотят, правильнее - всё, от них требуют, - легко, сноровисто, уверенно. Океан им дал то, чего не смогли они получит в тепличных условиях районов боевой подготовки. Под стать им и мотористы, и электрики, и трюмные машинисты. Экипаж действует, как отлаженный часовой механизм. Постановка под РДП, движение под ним в штормовую погоду с зарядкой аккумуляторной батареи ночью, срочное погружение на глубину с обнаружением радиолокационных сигналов противолодочных сил или плановое перед рассветом, исполняются мастерски.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус.
Ни одна из современных философских теорий (а их много), обслуживающих правящую элиту, не может быть ни правильно понята, ни воспринята, ни даже отвергнута без осознания нескольких весьма простых истин.
1. Истина первая. Все теории — это коллективное отречение от марксизма, вызванное, прежде всего, тем, что за марксизм сегодня денег не дают, а жить хочется. 2. Истина вторая. Тот, кто сегодня способен заплатить за приглянувшуюся ему философскую теорию, человек небедный, и, если копнуть поглубже, является порождением так называемой долговой экономики, о которой стоит поговорить чуть подробней.
Меня совершенно не волнует огромный долг США или крохотный долг Греции. Меня волнует то, что вся западная цивилизация вместе взятая уже проела ВВП всего земного шара за четыре года. Либо они уже в том будущем, до которого нам идти еще четыре года, и дойдут не все, либо им нужно работать, не покладая рук, четыре года и не есть, не есть, не есть…Давно известно, что экономить лучше не на них, а на нас, поэтому все современные философские теории отражают страх за то будущее, в котором они уже живут, а нам его ждать еще четыре года.
Пора вернуться к постмодернизму. От марксизма он отрекается тем, что марксизм — это теория все-таки факта, тогда как постмодернизм декларирует среди множества свобод, прежде всего, свободу от факта. Договорились сегодня, что это черное, значит, черное, Завтра договоримся, что белое, и без перехода будет белым. Но для того, чтобы такое было возможно, новая теория должна быть непререкаемой. А с непререкаемостью дело плохо. Есть традиция, есть традиционные ценности, есть Ветхозаветная мораль, есть, в конце концов, вера. Поэтому теория постмодернизма должна резко выступать против всего этого, отрицая, прежде всего, моральный авторитет веры. Потому что в традиционных ценностях белое будет белым, если оно действительно белое, а черное всегда будет черным. Но под тяжестью четырех ВВП, которых уже нет, будущее наше должно быть не белым и не черным, а таким, каким скажут. Постмодернизм, однако. Отсюда и пошлость Pussy Riot, которых, по-моему, наказывать нужно не в уголовном плавне, а просто лишить гражданства, и «крестоповал», и чудовищно образованнейшие академики телевизионных наук и целые подобщества крикунов, визгунов и прочих мутантов.
До постмодернизма философия шла от осмысления частного к общему. Теперь теория настаивает на фрагментарности. В мозаике, якобы, легче реализовывать свой выбор, в ней больше свободы. Но главное не это. Постмодернистская теория настаивает на том, что современный мир — это некий сакральный текст, прочтение которого она очень благородно возлагает на себя, потому что другие — профаны. Отсюда необходимость в создании клана нового жречества, способного рассмотреть в современном мире ту самую сакральность, в которой уже никто не будет рассуждать, куда делись ВВП всех стран за четыре года, а в нашем будущем небе появится огромная надпись «Лохотроника», которую будут видеть все не потому, что она светится, а потому что мы так договоримся.
Конечно, постмодернизм намного сложнее и, благодаря совершенно конкретным талантливым людям, иногда его практика, в отличие от теории, кажется привлекательной желанием проникнуть в суть вещей. Но не стоит обманываться на его счет, когда имеется в виду постмодернизм как некая платформа, на основе которой выстраиваются многие современные политтехнологи.
Другие заметки о
Немного о себе В проталинах заката шум дождя Не превратился в музыку и трепет, Но все равно — тягуч, великолепен, И слышишь ритм, немного погодя…
Немое единение души, Молитвенная скупость и пространство, Как распростертость и непостоянство, И как желанье что-то совершить.
Как голос моря, шепчущий: плыви! И пред тобою край проникновенья — То музыка, то слово, то волненье, И тишина щадящая любви…
«Киссинджеры» заняли упертую позицию: - Авианосец «Энтерпрайз» крепко подзадержался с подготовкой к переходу в 7-й флот. Главный критерий - срок ожидаемой смены авианосцев в Южно-Китайском море. Авианосец «Констеллейшн» действует уже два месяца против планового срока; группа «Энтерпрайз» вынуждена поспешить. Отсюда вывод: пойдет, наиболее вероятно, средним маршрутом...
. Прошли третьи томительные сутки. Наутро - облегчительная новость: базовые патрульные самолеты «Орион» проявили повышенную активность на восточных подходах к Гавайям. А это уже что-то! Самолеты-разведчики обследуют водную акваторию, чтобы вскрыть надводную и подводную обстановку в интересах подходящей авианосной группы. Первая зацепка! Но... на повестку дня вставал следующий вопрос: сколько времени авианосная группа будет находиться у Гавайев, когда и каким маршрутом пойдет дальше? Прошло еще двое длинных суток. Москва выпрыгивала из штанов: где авианосец? - В Тихом океане... - прикидывались дурачками тихоокеанские «Киссинджеры». А тут - новые данные. Самолеты патрульной авиации из Перл-Харбор совершили веерный поиск западнее и юго-западнее Гавайев. Из этого явствовало: авианосная группа могла начать переход на запад. Следовало полагать - маршрут перехода не будет обычным. По-прежнему со всей остротой стояла задача - вскрыть полосу движения авианосной группы. Любой ценой. Веерный поиск самолетов «Орион» в юго-западном секторе мог свидетельствовать о том, что авианосная группа изберет маршрут на атолл Джонстон и далее проследует впритирку к экватору между Маршалловыми островами и островом Уэйк, куда (американцы это великолепно знали) отечественная дальняя разведавиация не достанет по радиусу. Неулыба и Рэмчик выбили у командования два парных вылета дальних авиаразведчиков на время расчетного перехода авианосной группой меридиана острова Уэйк. Задача - провести поиск «гребенкой», обнаружить группу кораблей пассивными и активными РЛС и, это уже в идеале, выйти на аэрофотосъемку авианосца. Удастся - это уже, извините, документик-с! Глухой ночью самолеты тяжело поднялись в воздух и пошли, огибая остров Хоккайдо с севера, в океан.
«Внимание! Внимание! Четыре «» прошли в направлении на Уэйк. Всем! Всем! Русские держат на Уэйк!» - истошно завопили японские радиостанции оповещения. К вечеру пришло донесение: «Район обследован. Возвращаемся. Командир авиагруппы». Это означало - авианосная группа не обнаружена. Из скудного донесения, кроме того, явствовало: авианосная группа следует за пределами района поиска, возможно намного южнее, и втихую посмеивается над неуклюжими усилиями противной стороны. «Но все равно ты, гад ползучий, повернешь в Макассарский проход. Через море Зулу ты не пойдешь. Там сложновато плавать. Ты обязательно пройдешь на 200 миль южнее острова Гуам. Обнаружить тебя - дело чести. И это - последний рубеж», - стиснув зубы, разглядывал карту океана Неулыба. Он решил использовать свой последний козырь и даже не туза, а так, козырную семерку - разведывательный корабль, карауливший у острова Гуам выходы атомных ракетных подводных лодок системы «Поларис». Этого тихошлепа, обладавшего смехотворной скоростью колумбовских каравелл. Неулыба поднялся на командный пункт, вытер о штанину авторучку и собственноручно настрочил боевое распоряжение: «Барограф». Командиру. АМГ США «Энтерпрайз», предположительно, три корабля охранения - «Бейнбридж», «Тракстан», неустановленный, - скрытный переход радиомолчания в западном направлении... К 19... августа занять линию подвижного дозора центром... Задача - обнаружить авианосец, выявить состав охранения, вести слежение. Доносить - с обнаружением немедленно, при слежении каждые два часа... Начальник разведки». Через полтора часа получена квитанция. Корабль, развив вторую космическую скорость, начал смещение. Теперь оставалось ждать. Ждать. И не глядеть на раскаленный московский телефон. Дабы не сорваться на дерзости. Неулыба ушел, буркнув: «Я в 724-м кабинете». Оставаться на КП было невыносимо. Наступил контрольный срок. Телефон молчал. Неулыба с ненавистью покосился на аппарат и отошел к окну, где развернулась широкая панорама рейда.
И вдруг телефон заверещал. Неулыба рванул трубку. В мембране срывающийся голос оперативного дежурного: «Товарищ капитан 1 ранга! От «» донесение! На обработке!» - По расшифровке доложить, - сухо ответил Неулыба, сдерживая внезапно забухавшее сердце. И воровато оглянулся: никто не видел. Он прыжками рванул на КП, с предательской дрожью схватил бланк: «По флоту. Авианосец "Энтерпрайз", 4 корабля охранения, широта... долгота... курс 275, скорость 22 узла. Командир "Барографа"». - Доложить на Центральный командный пункт ВМФ: авианосец «Энтерпрайз» обнаружен визуально, ведется непосредственное слежение. - Есть, доложить! Командир авианосца «Энтерпрайз» несказанно удивился, обнаружив прямо по курсу кораблик, нахально устремившийся внутрь ордера и пристроившийся с правого борта. Авианосец включил на полную мощь бортовую боевую трансляцию. Над океаном загремело: - О! Май дарлинг! Уот из ю? (О! Мой дорогой! Откуда ты?). Все ясно. Янки проиграли. И по крупному счету. Авианосец найден.
А маленький кораблик, до последнего раскочегарив слабосильный дизелишко, бежал, сколько было сил, вызывающе держа на мачте истрепанный ветрами советский .
ПОДУМАЕШЬ, ЦЕНТНЕР СЕКРЕТОВ!
Если вы, непосвященный, подумали, что советские подводники в своих длительных плаваниях, рекомых «походами на боевую службу», имели главным занятием: многоцелевики - поиск и подкрадывание к врагу на смертельный удар, ракетчики - выжидание того самого сигнала, когда можно нажать заветную «красную кнопку» и отправить свои чудища на головы ничего не подозревающих граждан иногосударства, то смею уверить - вы глубоко ошибаетесь. Подводники... писали «Отчеты за поход». Притом с первого и до последнего дня похода. Ибо известно, что, во-первых, «социализм - есть учет», а во-вторых, «если сделал на копейку, отчитайся на рубль». Вахтенный офицер, отстояв свое, прежде чем «откинуть кости» на заветном узком диванчике, проклиная службу, лез в черновой вахтенный журнал центрального поста и вгонял «свои» события и действия в чистовой и, будьте уверены, никаких там имевших место «ляпов» за вахту, не допускал. Старпом (обычно после 24.00) озабоченно проверстывал всю эту мутоту и, отсеивая весь разоблачительный мусор событий и действий, кропал суточную порцию «журнала боевых действий» (а покуда войны нет - «журнала событий») и нес на просмотр командиру. Отец-командир, размежив слипшиеся очи, пробегал «все это» и, в лучшем случае, давал «добро». Штурман отрывал от рулона здоровый шмат кальки и разноцветными «тушами» копировал прокладку (а если случалось, и маневрирование «супостата»). Шифровальщик озабоченно давил одним пальцем и стучал пишмашинкой. Замполит строчил свои политдонесения, где экипаж только и думал о подвигах во благо Родины. И так далее. Одним словом, заняты были все!
. И уж будьте уверены! - в конечном виде «Отчет» приобретал вид такого отретушированного продукта (а на «передовых» субмаринах - еще в корочках с золотым тиснением), что впору подводникам за каждые сутки по ордену раздавать. А если дотошный исследователь вздумал бы установить истинный ход событий, то наивный - пытался бы соображать, мусоля страницы главного журнала, а искушенный - непременно лез бы для сличения в навигационный или машинный журнал. И тогда становилось ясным, что на такое-то время субмарина (а с нею и весь набор «корсаров глубин») находилась вовсе не на глубине 90 метров, а в надводном положении и мучительно выясняла - почему у нее погнута выдвижная радиоантенна? А в это время нервные окурки отцов-командиров смещались в кильватерную струю... Но все кончалось. Кончался и поход. И в приличных соединениях швартующейся субмарине полагался оркестр и поросенок. А после бравого рапорта отца-командира начальство строго и озабоченно вопрошало: - А отчет готов? - Так точно, готов! - радостно ответствовал опытный отец-командир. И для убедительности шмякал на стол комбрига (комдива) оформленный и разрисованный по всем правилам штабного искусства увесистый гроссбух, рекомый «Отчетом за поход». Со всеми многочисленными приложениями. По «Отчетам» получалось, что свои-то «орлы-молодцы» и подводные лодки (крейсера) плавают скрытно, а «противник» - дурак. И партийно-политическая работа на таком уровне, что все сплошь берут повышенные и встречные обязательства. И вообще, раз «Партия и Правительство, то и мы - за Родину-мать».
Экипажу ПЛ пр.629А (командир — капитан 1 ранга В.В.Закржевский) после возвращения из «автономки» вручен традиционный жаренный поросенок. Лиепая, 1977 г. - Шестнадцатая дивизия подводных лодок Северного флота (Балтийского флота). СПб.: Специальный выпуск альманах «Тайфун», 2007 г.
И так уж шла накатанным путем боевая служба. Ракетные крейсеры плавали в таинственных глубинах, атомарины-крылатчики держали на прицеле авианосные группы «супостата», а всякие там субмарины обеспечивали геополитические интересы Державы там, куда раньше «Макар и телят не гонял». И гроссбухи отчетности шли своими совсекретными потоками. Если, конечно, подводники возвращались в базы, как предписывалось. Объемистые кипы отчетов и приложений полагалось оформлять в четырех экземплярах: № 1 - Главному штабу ВМФ, № 2 - какому-то ленинградскому НИИ ВМФ, № 3 - штабу флота и № 4 - штабу эскадры или флотилии. С грифом «Совершенно секретно». Самое интересное заключалось в том, что эти разрисованные (а у самых ретивых - с золотыми тиснениями обложек) отчеты, а равно и приложения... никто в штабах не читал. Ибо не было отдельных штатов опытных и настырных чиновников. В Главном штабе ВМФ поступающие с флотов кипы «под сурдинку» отправлялись в штабной ; в штабах соединений - «А мы что, рыжие?» - туда же. Что делалось в НИИ ВМФ с этими лавами флотских извержений, никто не знал. Во всяком случае - на флоты проблески умов «теоретиков анализа» не поступали.
Правды ради, были иногда «режимные всплески» вроде того, как однажды «Отчет за поход РПКСН К-...» Тихоокеанского флота оказался засланным на береговую базу бригады ОВРа Северного флота. Из-за того, что кто-то перепутал цифру в пятизначных адресованиях «из в/ч такой-то в в/ч такую-то». Но ленивая агентура ЦРУ, если она была, явно такого ляпсуса не усекла. И шла таковая морская подводная жизнь, пока в первые замглавкомы ВМФ не поступил адмирал флота С. (по флотскому прозвищу Ник). А случилось это в 1975 году. Адмирал флота Ник сам вырос на штабной мякине «до степеней известных», сам себя крепко уважал, числился в «думающих» в глазах Главкома ВМФ (не в пример прочим). Злые языки поговаривали, что Ник начал карьеру в годы Великой Отечественной войны на одной из подводных лодок Черноморского флота, которая всю войну проторчала в ремонте в Поти и умудрилась не участвовать ни в одном боевом походе. Что ж, у Ника было время «думать». А карьеру впоследствии он сделал на системе оперативно-тактических символов как приложение к «Наставлению по службе штабов». Но на то они и есть злые языки.
. : В это время кораблем командовал капитан-лейтенант Н.И.Смирнов. К сентябрю 1944 года боевые действия на Черном море завершились, поэтому принять участие в них «М-115» не успела.
