Так вот, возвращаюсь в июнь 1969 года. Наш экзамен, как стало известно чуть позже, посетил член Государственной экзаменационной комиссии, начальник одного из ведущих Управлений ГРУ генерал-лейтенант Константин Ефимович Сеськин, большой любитель охоты и рыбной ловли, начинавший ещё в 1930-е годы военную службу в кавалерии РККА. После окончания в 1940 году специального факультета Военной Академии имени М.В.Фрунзе генерал К.Е.Сеськин продолжил свою весьма успешную служебную деятельность в разведке. Он и задавал мне вопросы, касающиеся обстановки на советско-китайской границе. Суть их заключались в том, чтобы я проанализировал происходящие события и дал им политическую оценку. Возможно, на русском языке я смог бы доложить подробней и точнее с более глубоким анализом тех событий. На китайском же языке, естественно, мои ответы не могли быть в достаточной степени полными, чтобы правильно оценить моё представление по данному вопросу. Полагаю, что надо ещё принять во внимание, как этот подполковник переводил мои слова. В заключение генерал-лейтенант К.Е.Сеськин, как сейчас помню, категорично заявил: Я не могу оценить ваши знания китайского языка, но такое сообщение о событиях на советско-китайской границе нельзя признать полным и исчерпывающим. На тот момент эти слова генерала, могу честно сказать, не вселили во мне большой радости, не вдохновили и не устремили на победоносное завершение экзаменационной сессии. Вот так я попал под генеральский обмолот. Что ж поделаешь? И генералы, как я убедился, тоже делают ошибки. Зачем же ставить на один уровень разные ситуации? Например, важное заявление, равное, например, аналитическому докладу на сессии Генеральной ассамблеи ООН, и скромный экзамен по иностранному языку, пусть даже и в престижном военном учебном заведении.
В связи с такими рассуждениями мне хотелось бы сделать маленькое отступление, которое может быть, в какой-то мере составит представление, «что такое китайский язык». Однажды в ходе занятий Михаил Георгиевич рассказал одну интересную историю, свидетелем которой он оказался. В начале 1950-х годов в СССР приезжала многочисленная делегация из Китая под руководством президента Академии Наук КНР Го Мо-жо. Встречая высоких гостей, наш известнейший и непререкаемый авторитет в области китаеведения академик Т. решил блеснуть своими, как он считал, безукоризненными знаниями китайского языка и произнёс приветственную речь на родном для Го Мо-жо языке. После того, как академик Т. завершил своё приветствие, наступила длительная и неловкая пауза. Китайская делегация ожидала, что последует перевод, но его не было. Явный конфуз мог перерасти в международный скандал. Спас неловкое положение академик Го Мо-жо, который выступил с ответным заявлением, поблагодарив за «тёплую встречу», заметил, что из-за отсутствия перевода он не понял ни одного слова своего коллеги, но приятно удивлён, что «русский и китайский языки так похожи». Как бы там ни было, но учебный процесс объективно подходил к своему заключительному аккорду. Остальные государственные экзамены, как помнится, прошли для меня достаточно ровно, без эмоциональных всплесков. На одном из них пришлось раскритиковать в пух и прах все теории, течения и направления буржуазной философии. На другом экзамене я очень старался показать глубокие теоретические знания по специальной подготовке. В последних числах июня 1969 года государственные экзамены были сданы. В первых числах июля всё закончилось торжественным построением нашего выпускного курса, где зачитали приказы об окончании обучения в Академии и о назначении, что я ожидал с большим нетерпением, на новое место службы (Приказ Министра Обороны СССР № 0995 от 01.07.1969г.). На торжественное мероприятие поздравить выпускников прибыл начальник ГРУ генерал армии Пётр Иванович Ивашутин Выдали Свидетельства с указанием приобретённой специальности и новой квалификации (Дипломы об образовании на руки мы могли получить только через тридцать лет).
Кроме того, объявили, что на всех выпускников, которым положено получение очередных воинских званий по выслуге лет, отправлены соответствующие представления. В этом списке значилась и моя фамилия на присвоение звания «капитан 3-го ранга». Итак, только нас двое, военно-морских офицера, из всего выпуска я и Анатолий Погодин получили назначение в части Разведки Тихоокеанского флота. Все остальные выпускники направлялись в распоряжение Главного Разведывательного Управления. Это решение было окончательное и безоговорочное.
Николай Верюжский. Фотография для заграничного паспорта. Москва. 1969 год.
Затем был прощальный банкет в помещении столовой Академии, где присутствовало всё руководство, преподаватели, наставники, приглашённые гости. Сервировка столов и их наполненность были великолепны. Начальники говорили долгие и бесконечные речи с добрыми напутствиями, а выпускники не жалели ярких и эмоциональных слов благодарения и любви к своим дорогим преподавателям, наставникам и командирам. Случавшиеся во время учёбы временные трудности, непреднамеренные недоговорки, непредвиденное недопонимание – всё осталось позади. Кругом сплошное ликование и всеобщая радость! Играла музыка, кружились танцевальные пары, звучали задушевные песни, в том числе почему-то и о школьных годах, было и весело, и грустно, и расслаблено, и хмельно. Но я, помнится, свою норму в употреблении спиртного из-за нахлынувшего мрачного и тягостного настроения значительно превысил. Можно сказать, расслабился по полной программе, пытаясь залить душевный пожар полного разочарования! Со следующего дня после выпускного прощания начался мой последний московский отпуск, который открывал новый семнадцатилетний период службы на Тихоокеанском флоте.
Вспоминая длиной почти в 1000 дней период, наполненный напряжённой учёбой, целью которого было стремление приобрести твёрдые профессиональные знания, я в заключение хочу высказать тёплые, добрые, дружественные слова благодарности всем своим сокурсникам и в первую очередь слушателям нашей группы за наше единство, нашу преданность сознательно выбранному делу. С искренней признательностью обращаюсь ко всем педагогам, начальникам и руководителям, нашим опытным профессионалам-разведчикам за их терпение и нелёгкий труд, вложенный в нас по обучению и воспитанию. Всем желаю крепкого здоровья, счастья, радости и благополучия!
15. Еду к Тихому океану.
В жаркий солнечный день августа 1969 года скорый поезд «Москва-Хабаровск» медленно и плавно отошел от перрона Ярославского вокзала и постепенно, набирая скорость, увозил меня в неизвестность. Я понимал, что с этого момента начинается новый, пока неведомый этап моей жизни, который, как, оказалось, продлится долгих 17 лет. Неудовлетворенность оттого, что ничего нельзя изменить, глубокое и горькое разочарование от всего произошедшего разрывало мою душу. Казалось, что все жизненные планы безвозвратно рухнули, что полученные знания никогда не пригодятся, что опять на неизвестное время разлучаюсь со своей любимой мамой, которой тогда уже исполнилось 70 лет, было весьма тревожно, что личные семейные отношения становятся все более хрупкими и эфемерными. Тяжелей всего мне было расставаться с мамой, которая пришла на вокзал проводить меня в эту бесконечно длительную и, как казалось мне, бесперспективную поездку. Я чувствовал, что она понимает мое душевное состояние, больше молчала, была растеряна, нервно перебирая в руках сверточек с пирожками, специально испеченными мне в дальнюю дорогу, которые у неё, надо сказать, всегда получались преотлично. И надо же было такому случиться, когда поезд уже набрал скорость, мама обнаружила, что пирожки остались в её руках. Отчаянию и горю для мамы, как позднее мне стало известно, не было предела. Провожать меня в путь-дорогу пришла и моя сестра Женя, которая без умолку что-то щебетала, давая какие-то инструктивные указания: как мне себя вести в новых условиях, с кем и как строить отношения, не поддаваться на сомнительные знакомства, не брать в долг деньги и самому стараться их не давать, не снимать жилую площадь у хозяек, где проживают молодые особы, и другую всякую всячину, которая, в принципе, была разумной, но мной тогда реально не воспринималась. На перроне также была моя жена, но в памяти не сохранились подробности её присутствия на вокзале. Взять на с собой дочь Ларису она не разрешила, якобы, чтобы морально не травмировать ребёнка, хотя девочке исполнилось уже восемь лет.
Мой отъезд на Дальний Восток был обусловлен дальнейшим прохождением моей воинской службы и, естественно, для моих родственников и тем более для жены не был неожиданным. У меня с ней в течение многих лет и, особенно в последние месяцы, когда моё новое место работы определилось, велись продолжительные разговоры, которые сопровождались большим эмоциональным накалом. Моя позиция заключалась в том, что в силу сложившихся обстоятельств, когда меняется место службы мужа, тогда и его семья должна последовать вместе с ним. Её мнение было абсолютно противоположным, полностью исключавшим даже какие-либо компромиссные решения. Она категорически отказалась со мной ехать, нагло заявив, что «в гробу и белых тапочках я видела твой Дальний Восток». Вскоре нам пришлось расстаться навсегда. Инициатором в бракоразводном деле, разумеется, была она. Эту тему мне не хочется даже затрагивать воспоминаниями.
Поезд тем временем мчался на восток. Пролетали за окном вагона полустанки, станции, города, менялся пейзаж, но все это проходило как-то механически мимо моего сознания. Пожалуй, только на пятые сутки я постепенно стал приходить в себя и вдруг заметил, что в купе вместе со мной едут ещё трое пассажиров: на верхней полке надо мной − мужчина старше среднего возраста и на противоположных местах − две женщины. Вспомнились слова известного поэта:
«Нас в купе дремало четверо. Как нам дальше было жить? Что нам было предназначено – Кто бы мог предположить…»
Мне подумалось, что вынужденный отъезд в незнакомые края, работа не по профилю полученной подготовки, общение с новыми людьми в совершенно непривычных условиях – это неожиданный зигзаг, а может преднамеренный удар судьбы, который надо выдержать. Это было шестое назначение в моей офицерской службе. Но какие ещё «загогулины» могут встретиться на жизненном пути, мне невозможно было тогда даже вообразить. Внутренне я понимал, что как бы трудно ни было, нельзя опускать руки! Однако реализация этого тезиса в действительности потребовала от меня огромных душевных, эмоциональных, физических, психических сил, а также, может даже в первую очередь, конечно же, помогла искренняя поддержка любящих меня, так же как и я их, близких родственников и преданных друзей. И теперь, когда я пишу эти строчки, по прошествии более чем сорокалетнего периода, могу определенно сказать, что, безусловно, я не «железный», бесчувственный болван и у меня были мгновения слабости, неуверенности и даже срывы. Но я был всегда честен в поведении, откровенен и правдив, что, возможно, не всем нравилось, не льстил и не подлизывался, а самое главное никогда и никого не предавал. Самое главное, на мой взгляд, было то, что, оказываясь в сложных жизненных и служебных обстоятельствах, я многое понял, познал настоящих и искренних друзей, отбросив от себя «честных» предателей, двурушников, карьеристов и просто подонков, встречавшихся, к сожалению, и среди сослуживцев.
Между тем поезд приближался к Байкалу. Для тех, кто впервые проезжает по этому маршруту представляется замечательная возможность получить яркие впечатления от дикой красоты таёжных зарослей багульника на горных уступах, вплотную подступающих к кромке озера, и самого бескрайнего моря-озера, о котором сложены песни, истории, рассказы и легенды. Железная дорога тогда проходила прямо у уреза воды: с одной стороны горы, а с другой озеро. Поезд стал снижать свою скорость и вскоре совсем остановился вдали от приземистого барачного типа здания железнодорожной станции, которая, помнится, называлась «Слюдянка».
Продолжение следует.
Обращение к выпускникам нахимовских училищ. 65-летнему юбилею образования Нахимовского училища, 60-летию первых выпусков Тбилисского, Рижского и Ленинградского нахимовских училищ посвящается.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории. Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
В начале семидесятых на моей первой атомной подводной лодке служил минером (командир БЧ-3) Сережа Броневицкий. Племянник первого мужа Эдиты Пьехи.
Вот он у нас и положил конец извечному спору: служить женщинам на подводной лодке или нет? Сказал просто: «А вы представьте себе мой первый отсек и сохнущие на торпедных аппаратах женские трусишки и бюстгальтеры! Бардак? Бардак! Вот и нех*й женщинам проходить службу на подводных лодках!».
Еще прославился тем, что, купив (мебель такая раньше была), отпилил 10 см по всему периметру низа стенки, всего лишь из-за того, что порог мешал внести ее в комнату.
К сожалению, история первого по времени создания Нахимовского училища - Тбилисского - в отличие от Рижского и Ленинградского, не имеет до сих пор систематического изложения, и это весьма огорчительно, тем не менее, судьбы многих и многих его выпускников вписаны в историю советского ВМФ. Попробуем хотя бы отчасти восполнить пробел. В основе повествования - страницы книги лауреата Ленинской премии, выпускника Э.Г.Карпова "Я вырос в Советском Союзе" (Санкт-Петербург 2007.), а также воспоминания выпускников Тбилисского НВМУ, ранее опубликованные на сайте , и фотографии, собранные благодаря коллективным усилиям выпускников училища, родственников тбилисских нахимовцев, командиров и преподавателей, их друзей. Как и что получилось, судить Вам, дорогие читатели, посетители нашего дневника и однокашники по Тбилисскому, Рижскому и Ленинградскому нахимовским училищам.
Редакция блога сердечно благодарит всех, без кого очерки истории Тбилисского НВМУ были бы невозможны:
Александрова Аркадия Александровича, выпуск 1955 года, Ганича Виктора Федоровича, выпуск 1952 года, Грабаря Владимира Константиновича (ЛНВМУ, 1965 г.), Гуревича Роберта Соломоновича, выпуск 1952 года, Димента Леонида Давидовича, выпуск 1953 года, Зюзликова Петра Валерьевича, приёмного сына Гурама Григорьевича Квачадзе, выпуск 1948 года, Каландарашвили Сурие, вдове нахимовца Каландарашвили Евгения Владимировича, выпуск 1955 года, Карпова Эдуарда Гавриловича, выпуск 1954 года, Курако Юрия Николаевича, выпуск 1953 года, Мартынову Ирину Валентиновну, дочь командира роты Николаенко Валентина Петровича, Огурского Георгия Аскалоновича, выпуск 1953 года, Сирого Александра Сергеевича (ЛНВМУ, 1984 г.), Соколова Валентина Евгеньевича, выпуск 1953 года, Соколовского Валентина Георгиевича, выпуск 1949 года, Харазова Виктора Григорьевича, выпуск 1952 года, Чикваидзе Константина Ираклиевича, выпуск 1948 года.
Редакция. С вопросами и предложениями обращаться fregat@ post.com Максимов Валентин Владимирович
Эдуард Карпов. Я ВЫРОС В СОВЕТСКОМ СОЮЗЕ. Санкт-Петербург 2007.
Эдуард Гаврилович Карпов - доктор технических наук, профессор, лауреат Ленинской премии, более тридцати лет проработал в сфере военного подводного кораблестроения, пройдя путь от молодого специалиста до главного инженера Центрального конструкторского бюро морской техники «Рубин».
ОТ АВТОРА
У каждого человека свой путь, и люди по-разному относятся к реалиям своей жизни. Одни в любых обстоятельствах стараются увидеть что-то хорошее и радуются жизни, а другие, даже пребывая в благополучии, во всем видят только плохое и постоянно недовольны своей жизнью. Соответственно относятся они и к своему прошлому: одни — с теплотой, а другие — с недовольством и сожалением. Однако, древняя мудрость гласит о том, что счастье человека зависит не от обстоятельств его жизни, а от того, как он относится к этим обстоятельствам. Я родился и вырос в Советском Союзе. Мне было всего четыре года, когда мой отец в самом начале войны погиб на фронте. Государство бесплатно выучило и вырастило меня и бесплатно дало мне высшее образование, определившее мою довольно успешную служебную карьеру в мире оборонной техники. Сталинские времена закончились еще до того, как я стал взрослым, и мне было интересно жить и работать в той стране, несмотря на то, что многое в ней мне не нравилось. Да, у меня не было ни богатства, ни какого-то значительного состояния, но это не тяготило меня — этого не было у абсолютного большинства моих сограждан. Зато у меня было то, чего не купишь ни за какие деньги — большой круг хороших друзей, которые прошли через всю мою жизнь. И в той среде, где я жил и работал, люди ценили такие понятия, как честность и порядочность, чувство долга и ответственность. Советский Союз ушел в прошлое. Мы живем теперь в другой стране, де всё стало другим — и приоритеты, и условия жизни людей, и проблемы. Но, строя новую жизнь, не следует забывать о своем прошлом. Хотя бы для того, чтобы правильно оценивать настоящее. Желание сохранить память о прошлом побуждает людей писать воспоминания. Когда-то Герцен так сказал об этом: всякий имеет право писать свои воспоминания, потому что никто не обязан их читать. Но всякий пишущий все же надеется на то, что кто-то прочтет написанное.
Издание этой книги стало возможным благодаря доброжелательной помощи Андрея Геннадьевича Бабурова — владельца и руководителя транспортно-экспедиционной фирмы «Балтийский эскорт», основателя «Морского литературно-художественного фонда имени Виктора Конецкого». Обширная благотворительная деятельность этого человека, в прошлом офицера-подводника, вызывает глубокое уважение к нему. Моя искренняя признательность Андрею Геннадьевичу соседствует с уверенностью в том, что будущее России — за такими людьми.
Бабуров Андрей Геннадьевич - выпускник Ленинградского нахимовского училища 1979 года
ДЕТСТВО
В детстве я мечтал стать моряком. Но до того, как появилась эта мечта, была в моем детстве ленинградская блокада, в которой мне суждено было выжить. Летом сорок первого года мы с мамой жили на даче в поселке Вырица под Ленинградом. Там перед самой войной отец построил небольшой, но теплый дом, в котором можно было жить и зимой. В этом доме потом, после войны, мама стала жить постоянно. Мои родители происходили из простого народа, жившего в прибрежных деревнях, расположенных по берегу Финского залива на территории теперешнего Кингисепского района Ленинградской области. Их предки были когда-то крепостными крестьянами. Откуда они появились на землях, которые царь Петр отвоевал у шведов, — этого я не знаю. Мой отец, Гавриил Андреевич, родился в 1902 году, а мать, Екатерина Васильевна, — на год позже. Взрослыми и женатыми они стали в то время, когда в стране уже заканчивалась Гражданская война. В двадцать четвертом году отца призвали на военную службу, которую он проходил на Балтийском флоте на линкоре «Октябрьская революция».
Моряки с линкора "Октябрьская революция". 1927 год. В центре - мой отец
Отслужив долгую срочную службу, отец вместе с семьей приехал в Ленинград и поступил на работу в систему городского рыбного треста, где вырос до руководящих должностей. В воскресенье 22 июня 1941 года отец был с нами на даче, а уже на следующий день он получил повестку о призыве во флот и отбыл к месту формирования воинских частей. В нашей семье хранятся письма отца — двенадцать кратких весточек, написанных на тетрадных листках или обрывках бумаги (почти все они написаны карандашом). Эти письма повествуют о горькой судьбе человека, неожиданно вырванного из мирной жизни и брошенного в пекло войны. Три недели отец находился в военном лагере близ поселка Котлы, где большая масса мобилизованных резервистов жила в очень тяжелых бытовых условиях и постоянном нервном напряжении, ожидая своей участи, — кругом царила неразбериха, вызванная стремительным наступлением немецких войск. Затем его направили в Петергоф, где формировался один из батальонов бригады морской пехоты. В составе этого батальона отец в звании старшего политрука отбыл на фронт. Перед отправкой на фронт он приехал к нам в Вырицу, чтобы проститься. Он пробыл в доме совсем недолго, а я до сих пор хорошо помню, как мы провожали его на станцию и там прощались с ним. Больше мы его не увидели. Отец воевал на Петрозаводском направлении, где две наспех скомплектованные бригады морской пехоты сдерживали натиск хорошо вооруженных и имевших боевой опыт недавней войны финских частей. В тех боях обе бригады полегли почти полностью. В двух последних письмах, присланных из района боев, отец писал о том, что ему впервые после отъезда из дома удалось помыться в речке и постирать свое белье, которое пришлось одеть мокрым на тело, что на ногах у него домашние ботинки, в которых появились дыры в подошвах, носки совсем прохудились, а спать приходится сидя — если удается поспать. Еще он писал: «...Трудно все передать, что пережил за эти дни... Я никогда не думал, что могу так много выдержать... Три раза уже сталкивались с неприятелем грудь в грудь. Пока жив, что будет дальше — не знаю». Последнее письмо было написано тридцатого июля.
Получив «похоронку», моя мама стала вдовой с тремя детьми. Мой старший брат, Валерий, в это время стал самостоятельным — он закончил летную школу, после окончания которой служил и воевал в морской авиации. Средний брат, Геннадий, и я были вместе с мамой. В августе мы все еще жили в Вырице. В начале августа над нами стали появляться немецкие самолеты, летавшие бомбить Ленинград, и мама не хотела уезжать с детьми в город, опасаясь бомбежек. Никакой официальной информации о том, что фронт стремительно катится к Ленинграду, в то время не было, и маме не верилось, что немцы могут занять Вырицу. Но слухи о том, что немцы приближаются, становились все более тревожными, а когда в поселке появились беженцы из совсем близких мест, стало ясно, что немцы вот-вот придут и сюда. И, бросив дом и все, что в нем было, мы уехали в город — как оказалось, очень вовремя. Обстановка в городе была тревожной, продукты уже исчезали с прилавков магазинов, и брат мой Гена, которому еще не было четырнадцати лет, снова поехал в Вырицу, чтобы привезти оттуда картошку и курицу, оставленную на участке. Оказалось, что до Вырицы поезда уже не ходили. Гена доехал до какой-то станции и часа три шел пешком до нашей дачи. Там он накопал рюкзак картошки, усадил курицу в корзину и пошел в обратный путь, который оказался еще более сложным. Ему пришлось идти всю ночь по лесу в большом потоке людей, шедших в сторону города, — беженцев и раненых красноармейцев. Среди идущих шли разговоры о том, что немцы были уже совсем близко от Вырицы. Пройдя около двадцати пяти километров, Гена пришел на станцию Антропшино, где на путях стоял поезд, уже битком набитый ранеными. В поезд его не пустили, но машинист паровоза сжалился над ним, и он доехал до города в тендере паровоза. Курица, которую Гена привез, какое-то время жила с нами в городе и даже несла яйца, но потом ее съели — это была последняя вкусная еда перед страшной блокадой. А память об этой курице хранится в нашей семье по сей день. Когда началась массовая эвакуация городского населения, мама не захотела уезжать с детьми «в никуда» и отказалась от эвакуации детей, боясь потерять их. О страшном голоде, который вскоре наступил в городе, тогда еще никто не думал, боялись другого: тысячи людей погибли при эвакуации. Но сотни тысяч людей, в том числе — и детей, погибли потом в осажденном городе.
Многим людям свойственно верить в судьбу, но что такое судьба — каждый понимает по своему. Став взрослым и обретя определенные знания и жизненный опыт, я стал отчетливо понимать, что у меня есть мой Ангел-хранитель, который ведет меня по жизни, оберегая в опасных ситуациях и время от времени куда-то направляя, иногда совершенно неожиданно для меня. И в страшные годы блокады он спас меня от смерти, несмотря на голод, холод, бомбежки, обстрелы и все то ужасное, что происходило в городе. Мы жили на Васильевском острове в четырехэтажном доме на углу Пятой линии и Университетской набережной, занимая две смежных комнаты в большой коммунальной квартире на четвертом этаже. Одно наше окно смотрело на здание Академии художеств, а три других выходили на набережную Невы. Осенью сорок первого года, когда замкнулось блокадное кольцо и начались регулярные бомбежки и обстрелы города, мы часто спускались в бомбоубежище, оборудованное в подвале соседнего академического здания, и иногда даже ночевали в нем, располагаясь на стоявших там раскладных топчанах. Но уже где-то в ноябре ходить в бомбоубежище мы перестали — там становилось очень холодно, а в городе появились признаки надвигающегося голода. За годы блокады бомбами и снарядами в городе было разрушено очень много жилых домов, но наш дом не пострадал, хотя поблизости разрушения были: одна бомба попала в здание Академии художеств и еще одна — в здание на набережной, расположенное недалеко от нашего дома.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Заступил я по просьбе командира дежурным по гарнизону с субботы на воскресенье. Намечалась грандиозная пьянка – представление у офицерского и у мичманского составов лодки, на котором отмечать собирались возвращение из автономки вместе с присвоением очередных воинских званий. Меня, как самого надежного, бросает командир по-дружески под танк, прикрывать экипаж (мало ли чего). Я не в обиде – надо значит надо, тем более дает Виталий Павлович после вахты два дня отгула, и (хвала аллаху!) на итоговые политзанятия идти не надо. Все было нормально до двух часов ночи. До полуночи я объехал все точки празднований, поучаствовал немного в каждой. А в третьем часу заходит дед Щекотихин (старый мичман-дизелист, перевелся из Дзержинки к нам за северной пенсией) и говорит мне: «Николаевич! Сади меня в тюрьму, я боцмана зарезал!». «Да у тебя, – говорю, – дед, сил не хватит и курицу чикнуть, не то что боцмана». «Да нет, говорит, – распи*елся боцман не по делу, я по пьянке схватил нож со стола и ткнул ему в живот. Кровь появилась, он упал, а я
Явка с повинной, блин! Запахло происшествием по перечню № 1. Сел искать выход из положения. Раздался звонок из госпиталя от дежурного хирурга: «Ножевая рана живота, я обязан доложить утром в прокуратуру и в ОУС». Хорошо наш брат стоял, лодочный доктор. «Рана-то как, жить будет?» – спрашиваю. «Да мелочевка, царапина, но этот мудак (боцман) пришел к нам и зарегистрировался у дежурной медсестры». «Ладно, – говорю, – медсестру беру на себя, а ты сиди полчаса и не дергайся». Прыг в дежурную машину и к командиру домой. Разбудил Палыча, втолковал, он врубился сразу, и мы с ним вдвоем приезжаем в госпиталь. …Виталий Павлович сразу с порога в лоб дежурному хирургу: «Три литра хватит?». «Даже много», – отвечает хирург. – «А через комендатуру не пройдет?». «Не сцы, док, – говорит командир мой, – там все наши». Вот так и никто не узнал о происшествии по перечню № 1. И тогда «шило» уже было конвертируемой валютой. На следующий день, протрезвев окончательно, боцман и дизелист пили мировую, но ножи мы у них отодвинули в сторону. По Высоцкому «…а вилки попрятали…». Медсестрой занялся я, и с тех пор, наш или не наш военный в госпиталь обращался, звонили всегда мне – записывать его или нет.
Кстати, о докторах военных. На погонах военврачей медицинская расшифровывалась нами так: «Сам алкаш и жена змея!». У моего друга-доктора была любимая присказка: «Курить не курю, но рюмку хряпну!». Особенно хорошо ему удавалось разбавлять «шило» глюкозой – вкус необыкновенный!
ОТВАЖНЫЙ КАПИТАН (из очерка в многотиражке Педагогического университета им. Герцена). Окончание
В 1944 г. в ходе совместной операции, по освобождению норвежского города Киркенеса советскими войсками и бойцами норвежского Сопротивления Павел Григорьевич встретился с 30-летним младшим лейтенантом норвежских парашютно-десантных войск, выпускником географического факультета университета Осло... Через 40 лет, в 1984 г., в Ленинграде судьба свела их вновь — двух воинов, двух географов — члена Президиума Географического общества СССР Павла Григорьевича Сутягина и Тура Хейердала, ставшего к тому времени всемирно известным ученым и путешественником.
Норвежский путешественник и археолог Тур Хейердал (в центре) с ветеранами Великой Отечественной войны 1941-1945 гг. капитаном 1-го ранга в отставке, профессором Павлом Сутягиным (слева) и полковником в отставке Михаилом Янкелевичем. -
После войны Павел Григорьевич остался служить в Мурманске (до 1947 г.). За время работы в разведке он настолько хорошо себя зарекомендовал, что ему предложили возглавить разведку Тихоокеанского флота. Но Павел Григорьевич предпочел иную стезю. Окончив адъюнктуру ВМА, он стал преподавателем Высшего военно-морского училища подводного плавания (преподавал военно-морскую географию). Затем возглавил соответствующую кафедру ВМА. В 1976 г. Павел Григорьевич Сутягин стал заведующим кафедрой экономической географии нашего вуза, которую возглавлял до 1986 г., когда решил передать «бразды правления» молодым. Главным для него всегда была не должность, а возможность заниматься любимым делом, он не раз говорил о том, какое это счастье быть среди людей, чувствовать, что можешь приносить им пользу. Какие бы трудности ни приходилось испытывать, а их на долю Павла Григорьевича выпало немало (после войны он ведь чудом не был репрессирован — как сидевший в застенках гестапо; спасло то, что были найдены протоколы допросов, показавшие, что консул Сутягин никакой информации врагу не выдал), он всегда придерживался своего любимого принципа «чем труднее, тем теснее». Главным же его жизненным принципом всегда был и остается «Да здравствует порядочность!».
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
ОТЦЫ—КОМАНДИРЫ (из мемуаров В. Брыскина «Тихоокеанский Флот»)
Перефразируя послание Суворова Ушакову (после взятия Корфу), скажем: при мемуарах Брыскина хотелось бы быть хотя бы машинисткой!... Но машинистки ему — флагманскому компьютерщику новосибирского академгородка — не требовалось. Он собственноручно же тиражировал мемуары на лазерном принтере, включив в текст полтора десятка памятных всем нам фотографий. Из 30 глав 12 рассказывают об училище. Его портреты точны, описания достоверны и трогательны. Ныне Вы можете прочитать не только главу — строки, посвященные И.С.Щёголеву и С.П.Попову, а всю книгу, или в электронном виде на портале ВМФ РФ, или в типографском исполнении, если удастся достать.
А.Кирносов. 8 ноября 1977 г. ЩЕГОЛЕВЦЫ 1946-1953 гг.
8 ДЕКАБРЯ 1990 ГОДА...
А.Спиридонов
У ГРОБА ИВАНА СЕРГЕЕВИЧА
Прими На незапятнанный мундир. Мы будем честными, как ты, Мы будем смелыми, как ты, Мы будем добрыми, как ты, — Ты с нами, командир.
(Вл.Гущин)
ПАМЯТИ А.А.КОМИССАРОВА
Продолжение следует.
Обращение к выпускникам нахимовских и подготовительных училищ.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ и оказать посильную помощь в увековечивании памяти ВМПУ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории. Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
