Как известно, на пульте ГЭУ не только самые умные, мудрые и гениальные, но и страшные любители чистоты и порядка. Во всех без исключения автономках в бытность управленцем палубу застилали войлоком, экспроприированным при ремонте на заводе, и снимали тапочки, ставя их у двери. На одной из боевых служб произошло вот что: старшина команды электриков Петрович пошел перекурить, и в его отсутствие (по его же вызову) на ПУ ГЭУ прибыл молодой матрос. Не видя старшины команды на боевом посту, вопрошает: «А где товарищ мичман?».
На полном серьезе отвечаю ему: «Да хрен его знает. Сами целый час ищем. Все-таки в Бермудском треугольнике ходим. Вон от него одни тапочки остались. Смотри сам осторожно передвигайся». Матрос хлопнулся в обморок.
КОЕ-ЧТО ИЗ ДНЕВНИКА ВИТАЛИЯ ЛЕНИНЦЕВА. Продолжение
23 АВГУСТА, Балаклава В первый же вечер чуть не устроил драку из-за почти незнакомой девушки. Но в конечном счете вся балаклавская шпана записалась в мои приятели, а сам я получил постоянную прописку на местной танцплощадке. Нравы здесь диковатые, не питерские. Хожу с ножом. Надо сказать, что за эти два дня лучшими друзьями нашей стажёрской группы стали дочка командира дивизии, дочка начальника штаба и дочка командира бригады. Не правда ли, блистательные успехи? Мы познакомились с ними утром в субботу, когда ходили на почту. А вечером на танцплощадке были уже вместе. Вот и сегодня. Только что вернулись с «прогулки». Сначала всё было хорошо. Встретились с девушками, полюбовались на чемодан с едой, заготовленной ими на всю компанию, и отправились на Золотой пляж, который километрах в пяти от Балаклавы. Туда по воскресеньям ходят катера, но мы пошли пешком. Хорошо покупались. А когда собирались домой, наши «дамы» изъявили желание идти напрямик, через скалы. Мы по незнанию согласились. Сам еле идёшь, да ещё и спутницу нужно поддерживать да подсаживать. Но ни спутниц, ни марку свою не уронили. Удивляюсь,
И всё-таки насколько Люда лучше этих девушек. Всё познаётся в сравнении. Мне нужна только Люда, моя славная, чудесная Люда. 24 АВГУСТА, Балаклава Вчера, когда провожал Тоню, с большим трудом нашёл тему для разговора. Удивляюсь, как она, да и остальные приятельницы наши,- учатся в высших учебных заведениях? Единственное светлое пятно — это Жанна. Весёлое улыбающееся существо, к тому же хорошенькое. Она студентка Ленинградского университета, поэтому я её особенно уважаю. Между прочим, это из-за неё я чуть не подрался в первый же вечер. Жаль, что она скоро уезжает. 25 АВГУСТА, Севастополь Вот она, моя красавица, моя чудесная лодка. Хочется расцеловать каждый винтик. Я, мичман-стажёр Виталий Ленинцев, нахожусь на подводной лодке! Жизнь прекрасна и удивительна. Экипаж — милые, отзывчивые люди. За внешней грубостью скрываются, я уверен, замечательные человеческие качества. Это и понятно. На лодке не может быть никаких склок, ссор и обид. Один зависит ото всех и все зависят от одного. Неловкий поворот какого-нибудь маховика — и волны навсегда сомкнутся над кораблём. Вечером из Балаклавы привезли письмо от Люды. Грустное письмо. Она не поступила. Переживает очень. Как мне жаль её, а помочь нечем, кроме добрых слов. 27 АВГУСТА, Севастополь Вчера всё-таки чуть-чуть выпил. Подошёл Лёша Л. и спросил, почему я не поздравил его с днём рождения. И что же мне было делать? Зашли в диетическую столовую. Но водку я не пил, устоял, выпил два стакана массандровского вина. Пошли в кино. Глядя на экран, я думал о Люде. Неужели она не будет моей? Не могу представить себя без неё, как и её, принадлежащей другому. 28 АВГУСТА, Севастополь Как уже говорил, моя лодка стоит в плавучем доке. Чтобы не терять времени на переезды, команда питается здесь же, на соседнем тральщике. Стажёры, разумеется, в офицерской кают-компании. Быть может, это снобизм или даже шовинизм, но офицеры-надводники в чём-то уступают подводникам. Как-то я оказался за столом, где наших было всего двое, а остальные хозяева, с «тральца». Их «комиссар», замполит то есть, говорит командиру: — Вы знаете, Василий Петрович, наши комсомольцы получили ответное письмо от
Имя писателя Аркадия Алексеевича Первенцева (1905–1981) вошло в русскую советскую литературу в 1937 году, когда был опубликован его первый роман «Кочубей» – о легендарном комбриге гражданской войны. Казак кубанской станицы Иван Кочубей стал в один ряд с такими прославленными героями, как Чапаев, Щорс, Пархоменко… Затем появились и другие произведения: «Над Кубанью», «Испытание», «Огненная земля», «Матросы», «Остров надежды», «Секретный фронт»…
— А кто это такой? В кают-компании демократия, и я счёл возможным включиться в разговор: — Писатель, «Честь смолоду» написал, лауреат Сталинской премии. — Что-то припоминаю. Там ещё отец сказал сыну: «Береги честь смолоду». — Никак нет, товарищ командир, — опять сунулся я, — это было у Пушкина... Когда Дубровский ехал к Пугачёву... А у Первенцева про то, как одна особа смолоду потеряла девичью честь. Трогательная история. За столом кто-то хрюкнул в тарелку, кто-то беззвучно затрясся отвернувшись. Комиссар ел меня глазами: ошибаюсь или вру специально? Командир пошевелил губами и глубокомысленно посмотрел в компот. — Ну, а вообще-то, он хороший писатель. Мои комсомольцы с плохим переписываться не будут, так, замполит? — Так точно, не сомневайтесь. А у Вас, мичман, какая-то путаница в голове, неправильно Вы книгу поняли. Тут я быстренько отвалил из кают-компании, чтобы не ляпнуть что-нибудь непоправимое. Сейчас думаю, уместен ли мой розыгрыш? Я книжечки почитывал, а командир тральца воевал в это время.
31 АВГУСТА, Севастополь Понедельник. Ползая по трюмам, чтобы как следует изучить лодку, я куда-то упал и повредил правую руку. Не то что играть в волейбол, даже писать очень больно. Почему-то долго нет письма от Люды. В минувшую субботу поехал в Балаклаву, куда приходят адресованные нам письма, — не ждать же, когда перешлют в Севастополь. Автобус ушёл перед самым носом. Интервал — почти час... вдруг приостановился мотоцикл. «В Балаклаву что ли?». «Да, да, в Балаклаву! Возьмёшь меня, корешочек?». «Граммов полтораста поставишь — возьму», — сказал «корешочек», сморкнувшись прямо на дорогу. Я согласился, хотя денег было только на автобус — что-нибудь придумаю, выкручусь! И мы поехали. Не составило труда понять, что водитель — парень лет двадцати — влюблён в свою машину. На этом я и сыграл: «Сердце радуется, хорошо идёшь!». Водитель покровительственно улыбнулся и врубил такую скорость, что мне подумалось: «Лучше отдам ему часы, чем жизнь». Однако я промолчал, положившись на волю провидения. Судорожно вцепившись в ручку сидения и закрыв глаза (больше от пыли, чем от страха), я время от времени подкидывал угольку: «Ох и скорость! Вот хорошо-то!.. Это мне нравится!.. Что за чудесная машина, какой марки?». Водитель притормозил, обернулся и с гордостью сказал: «М-72». Именно в этот миг я понял, что теперь мы друзья, и 150 за мой счёт совсем не обязательны. Но вышло ещё забавней. Неподалёку от Балаклавы водитель ошвартовался возле придорожной харчевни и предложил: — Пойдём, корешок, выпьем? Я стал отказываться. — Да пойдём же, друг, — он потащил меня за рукав, — неужели ты думаешь, что я возьму с тебя деньги? Вот, — он извлёк из кармана несколько смятых рублей, — подвёз одного гражданского... сейчас мы их и пропьём. Что ж, побрёл за ним. Подошли к стойке, и он произнёс так знакомые мне магические слова: «два по сто пятьдесят». — Погоди, погоди, не заказывай лишнего, дело в том, что я непьющий. Он захохотал, радуясь удачной шутке. Потом обиделся. Потом всё-таки выпил в одиночку и простил. Более того — сам предложил заехать за мной утром в понедельник, когда он будет возвращаться в Севастополь. И действительно, я проснулся от звука мотоциклетной сирены.
Когда прощались в Севастополе, он попросил дать совет — как бросить пить? Это было всерьёз. Я и ответил вполне серьёзно: — Полюби девушку, которая не любит пьяниц. Черти бы побрали эту девушку! Она не любит и письма писать. 9 СЕНТЯБРЯ, Севастополь Отремонтировались, покрасились, вышли из дока. Первый поход! Иду за штурмана. Подъём в четыре ноль-ноль. От этого моя восторженность слегка тускнеет. 5.30. Снялись со швартовов. Идём под электромоторами, хочется спать. 6.00. Вышли из бухты. Спать хочется ещё больше. 7.30. Приглашают к завтраку. На столе масло, яйца, грудинка, сыр, сахар, варенье. Любовь к подводному флоту крепнет. 9.00. Вылез на мостик — учусь пеленговать. На «малютке» это не просто. Видя мои мучения, командир говорит: «Вы сейчас, Виталий Николаевич, в идеальных условиях. Хуже, когда штурман пеленгует стоя на голове, а рулевой поддерживает его за ноги строго по вертикали». Хороший у меня командир, ценю юмор. 12.00. Обед. На столе вобла, шоколад, сухое вино. Да здравствует подводный флот! 13.42. Погружаемся. Глубина 30 метров — любовь к подводному флоту не пропадает. 13.45. Глубина 45 метров. Куда же вы? На поверхности мало места, что ли? 13.47. 75 метров... а ведь я ещё не женился на Люде... 13.50. Всплываем! Глубина 25, шансы на женитьбу существенно возрастают.
13.55. Отдраен рубочный люк. Слава подводникам! 18.30. Братцы, сколько можно? Уже 12 с половиной часов торчу за штурманским столиком. Колени сбиты — рубочный люк маленький, а бегать наверх и обратно приходится часто. 19.00. Начинается шторм, только его не хватало! На столе прыгает бутылка с тушью, и я прыгаю, но прокладку умудряюсь вести ровненько. Хорошо живётся минёру — он, подлец, ни черта не делает. 19.30. Шторм усиливается. Пробую руками удержать лодку от качки — не получается. Когда пеленгую, слова командира уже не кажутся юмором. 20.15. Вошли в Севастопольскую бухту. 20.50. Ошвартовались. С лодки выхожу гордым. Подводники — лучшие люди на земле!.. 12 СЕНТЯБРЯ, Балаклава Вчера мы перегнали лодку из Севастополя в Балаклаву. Получил письмо от Люды. Слава богу, уже не такое упадническое. Просит привезти акулу. Что же делать? Попытаюсь заменить шпротами... или воблой с нашего стола. 16 СЕНТЯБРЯ, Чёрное море Уже третий день под водой. Почти не спал, так как находимся на позиции и каждую минуту нужно знать точное место лодки. А заместителей у меня нет, «малютка» — она и есть «малютка», ничего лишнего. Только сейчас понял, как тяжело жёнам офицеров-подводников. Частые выходы в море, дежурства, стоянка в готовности по месяцу и больше, когда с лодки и шагу не сделаешь — всё это обрекает офицерских жён на одинокое существование. За примером не нужно далеко ходить. На нашей лодке, по приходу из Севастополя, офицеров отпустили ровно на один час — отнести домой деньги. И всё, лодка сразу же заступила в готовность. Девушка, выходящая замуж за офицера-подводника, должна представлять все трудности. Если решится, если выдержит, станет настоящим другом. На надводных кораблях служба легче. Что там? Простор, удобства, свежий ветер, дыхание моря. А здесь — теснота, духота, вместо свежего ветра десятки разных примесей и кислород, восстановленный из углекислого газа с помощью химии. Но хотя голова моя и побита в нескольких местах в результате знакомства с приборами, а колени сбиты из-за бесчисленных путешествий на мостик и обратно, какое всё-таки счастье, что я подводник!
26 СЕНТЯБРЯ, Письма нет. Она хронически не отвечает на мои письма. Видимо, между нами всё кончено? Она с кем-то другим? Ну что ж, лучше, что это случилось сейчас, а не позже. 27 СЕНТЯБРЯ, Балаклава В следующее воскресенье в Севастополе розыгрыш кубка по волейболу. Я буду играть за подплав. Сегодня был с утра на тренировке. Устал. Решил отдохнуть перед вечерним путешествием в город. Разделся, забрался под простыню, отогнав мух. Задремал и тут же был разбужен звуками, напоминающими пистолетные выстрелы. В холодном поту вскочил — думал война с Турцией. Оказалось, что за стеной, в соседнем кубрике «забивают козла». Квалифицированные «забойщики» не могут ставить костяшки спокойно, они делают это так, что от стола щепки летят. По старой, никогда не дававшей осечек схеме отправился в санчасть, чтобы хоть на день-два обрести покой. Начальник санчасти проводил воскресное собрание с повесткой дня: «Стоит ли покупать пылесос на общественные деньги?». — Больны?.. — сочувственно прореагировал он на моё появление. — Но вот, что я Вам скажу, юноша, если болезнь неизлечима, то незачем к нам обращаться, а если излечима, то и сама пройдёт. До свидания. А насчёт Люды — ерунда. Хоть она и не пишет, но всё равно будет только со мной и ни с кем больше. Переломаю ноги любому. Правда, если это будет курсант, — дело плохо. Против курсантских погон офицеру трудно бороться, по личному опыту знаю, но дневнику историю эту доверить не имею права.
Продолжение следует.
Обращение к выпускникам нахимовских и подготовительных училищ.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ и оказать посильную помощь в увековечивании памяти ВМПУ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории. Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Предлагаем фрагмент книги Валерия Аркадьевича Граждана. Автор надеется на отклик ветеранов и нынешние мореходов.
Наподобие предисловия
Кто-то из них стали капитанами 1 ранга, есть и адмиралы, а в большей части тогдашние студенты-вечерники вершат трудовую вахту на гражданке, а то и вовсе на пенсии. И тоже за свою многотрудную жизнь достигли высот в науке, производстве. У тех и других по случаю Дня подводника и Дня ВМФ России на груди красуются заслуженные ордена и медали. Но, если спросить любого из них, какая из наград самая дорогая, то уверенно назовут жетон «За дальний поход» 1967 года. Все они в 1967 году были студентами. Одни гражданскими, ставшими матросами, другие - гардемаринами, то есть курсантами Тихоокеанского Высшего Военно-морского училища им. адмирала С.О.Макарова. И те, и другие рождены в последние годы, месяцы войны. И тогда, как следствие, призывниками 1944-1945 года рождения становились многие студенты, за весьма малым исключением. Более 350 человек из них судьба свела вместе на военной плавбазе, построенной на Николаевском судостроительном заводе. Корабль предстояло перегнать с Черноморского флота на Тихоокеанский. Студентам, отслужившим по 2-3 года на атомных подводных лодках, предстояло держать последний морской экзамен. А по окончании службы в ВМФ снова сесть за науки. Вторым следовало освоить штурманское дело и вести через моря и океаны военные корабли и субмарины. В неимоверных условиях, как погодных, так и в атмосфере холодной войны, граничащей с ядерной, был совершен кругосветный переход самым невероятным путем: через Гибралтарский пролив и вокруг Африки.
Теперь тогдашним студентам за шестьдесят. И минуло тому ровно сорок лет. С одним из них, ныне ульяновцем и почти старожилом, довелось встретиться. Это был Валерий Новиков, специалист 1-го класса по дозиметрии атомных субмарин. А теперь ветеран труда и ВМФ, кавалер многих наград, пенсионер. Вкратце ветеран рассказал о тех перипетиях. «Мало кто из нас, тогда ещё матросов, да и курсантов тоже, вряд ли могли оценить ситуацию на военно-морском театре СССР. Слишком сложным он оказался и для понимания офицерского состава. Лишь обладая сегодняшней информацией можно осознать происходившее в те годы. Вроде бы и с культом личности на словах было покончено. На деле же глава советского государства Н.С.Хрущев практически единолично ввел странную военную доктрину. Следуя ей, отпадала надобность в самых больших и высоковооруженных линейных кораблях. Якобы их с успехом могут заменить баллистические ракеты. Ошибочность мнения, вскоре после отстранения от власти Н.С.Хрущева, выяснилась. Но значительная и элитная часть ВМФ СССР всё-таки пошла на слом и в консервацию. В итоге почти все базы подводных лодок оказались запертыми у своих же пирсов. У выхода наших бухт и заливов в международных водах встали на дежурство уже корабли вероятного противника - США. Чаще авианосцы в окружении армад военных кораблей и субмарин. А ракет было в достатке и у противника, в том числе и с ядерными боеголовками. Для разблокирования береговых баз срочно понадобились плавучие базы. Причем их оснащение должно максимально замещать функции стационарных баз. Для НАТО появление новейших плавбаз на Тихом океане было неожиданным и совершенно нежелательным. В идеале их штабы были бы не прочь создать ситуацию, при которой таковые могли вообще «пропасть без вести» по «неизвестным» причинам. А проще - быть торпедированными «неопознанной» подводной лодкой.
Но именно в мае 1967 года полностью оснащенный отдал швартовы от причала Северной бухты города-героя Севастополя. Боезапас был загружен полностью. Именно не учебный, а боевой, как это требовала ситуация.
Как корабль вы назовёте
Изначально плавбазу поименовали ПБ-6. Впоследствии ей присвоили имя Героя Советского Союза, капитана 3 ранга Корабль был вооружен четырьмя сдвоенными пушками-автоматами с системой наведения «Барс». Точность попадания поражала нас, бывших подводников и не видавших артиллерийских стрельб: снаряды ложились «один в один». Кроме того, проект № 1886, по которому построили плавбазу, предусматривал две ракетные пусковые установки «Стрела». Имелось в арсенале на борту и стрелковое оружие. Но это больше для моральной поддержки. Но не было даже торпедных аппаратов. То есть услышать, а то и опознать субмарину, возможность была. Но принять к ней контрмеры и тем обезопасить себя экипаж не мог. Скорее всего, проектировщики именно эту функцию предопределяли субмаринам, обслуживать которые следовало опять-таки команде плавбазы. Едва взорвался Синайский полуостров войной Израиля против Египта, как был блокирован минами Суэцкий канал.
Так что первоначальные лоции с прохождением Суэца были заменены на новые, по которым следовало идти через пролив Гибралтар. Назначили командира перехода, а замполит провел митинг, вдохновляя нас «пронести с честью советский военно-морской флаг через все моря и океаны». А моря и океаны в 1967 году буквально кишели кораблями и субмаринами НАТО на всем протяжении нашего похода. Кто нас сопровождает, и сопровождают ли вообще, никто из матросов экипажа и курсантов не имел понятия. Что и говорить, на душе было скверно. Какое уж тут ДМБ! О гражданке теперь придётся забыть и надолго. Курсанты же словно и не замечали щекотливости ситуации. Может, они знали более нашего и с оптимизмом сутками талдычили свои «товсь - ноль!», работая с секстанами-угломерами. Да и мы перестали шарить глазами по горизонту в поисках перископа: изматывали вахты и авральные работы. Мощнейшие дизеля вращали винт. Одна миля поглощалась за другой, а позади уже их оставались сотни, тысячи. Гибралтар, Канары, острова Зелёного Мыса, желанный Экватор и путеводное созвездие южного полушария Южный Крест. На всем протяжении пути ни единого дня не давали скучать американские самолеты-разведчики «Орионы». Утром, в обед и вечером. Прямо-таки по расписанию. Но ни разу «гости» не посмели сделать боевой облёт: с кормы в нос корабля или наоборот. Видели они, конечно, наши расчехленные пушки и неотступно следящее за ними око «Барса». А эта установка могла одновременно «обслуживать» едва не более десятка целей одновременно.
Безусловно, был Праздник Нептуна, и крещение непосвященных в морские души. Видели во всей широте и мрачности усыпальницу Наполеона - остров святой Елены. Встречались и корабли, иногда под советским флагом. Салютовали всем по общепринятым правилам. Нам отвечали тем же. Экзотика Атлантики открылась нам со всей щедростью бога морей Нептуна. Летучие рыбы, альбатросы, птицы- фрегаты, стада дельфинов и другой живности скрашивали наше одиночество на этих мало хоженых путях. Да и шторма щадили, более 4-5 баллов вплоть до мыса Доброй Надежды. Конечно же, апофеозом всего перехода стал Праздник Нептуна. Обряд пришелся на 27 мая 1967 года. Настоящая феерия костюмов, высокопарных речей самого Нептуна, Звездочета, Делопута, Начальника стражи. Хохот и пляски чертей, крики освящаемых, мольбы «грешников» и радуги всех цветов от брызг.
Шторм крушил всё
У Кейптауна встретились с земляками, кораблями китобойной флотилии «Слава». Для них эти воды водораздела Атлантического и Индийского океанов чуть ли не дом родной.
Нам же уже за мысом Игольный был уготован жесточайший шторм. Шли зигзагообразными галсами. И последнее, что позволил нам увидеть вцепившийся в корабль циклон - это Мадагаскар. Чудовищные валы накрывали всю палубу от бака с волнорезом до кормы. Шкафуты по бортам стали непроходимыми. Все ходило ходуном и срывалось так внезапно, что аварийная команда едва не сходила с ума. Ужас в чистом виде, помноженный на адский грохот не оставлял команду на протяжении всего следования по Индийскому океану. Спалось нам всем, подводникам, привыкшим к спокойствию глубин, прямо скажем, жутковато. То посудину заваливало на борт так, что голову вдавливало в переборку, загибая «буквой зю» тело. Но тут же следовал мощнейший удар в скулу корпуса корабля и нос спящего сравнивался со щеками. А коечная цепь плющила лицо. Скрежетало, лязгало, оглушительно грохотало, ревело и свистело леденящим душу звуком. Казалось, что так будет вечно. А если и сгинет эта напасть, то только вместе с нами. Может, кто и молился. Впрочем, в наши годы практически все были ярыми атеистами. И, скорее всего, «морскими душами» становились те, кто в такие вот передряги закладывали богу Нептуну свои простые души. Взамен получали просмоленные и просоленные, но навеки подвластные богу морей, их выдавшему. Лишь к 20 мая непогода оставила нас в покое. На горизонте под облаками повисли Сады Семирамиды. Но это было не чудо света, а Андаманские острова. Воздух над океаном увлажнился штормом настолько, что стал подобием призмы. И не без её помощи видение островов казалось неким ажурным зрелищем. В нём пальмы как бы парили где-то около облаков.
Шторм немало покорёжил корабельные снасти, покрыв солью трубу, поручни трапов и все надстройки. Но унес с собой пару шлюпок с верхней палубы, разбив в щепки шлюпбалку. А «аварийщиков» при этом едва не смыло за борт. Сорвавшуюся балку весом килограммов под двести мотал на шарнире остервеневший океан. И крепчайшая махина длиной с десяток метров сносила как пушинку всё и вся. А шлюпки были последней преградой на её пути. Не повезло обоим. Так что, выйдя из шторма, наш корабль наверняка казался эдаким белоснежным лайнером, сказочно сверкающим на солнце. Виной тому был всё тот же толстый слой морской соли, осевшей по всем поверхностям в изобилии. Конечно же, в таком «убранстве» представить суперплавбазу командованию ТОФ не стоило. И на рейде Сингапура для всех нас был сыгран большой аврал. Но никто не ведал, что главные злоключения у нас еще все-таки впереди. Хотя дом казался уже таким близким и желанным.
Банановая шелуха и змеи
попали «с корабля на бал». Стоило бросить якорь, как по громкой связи послышалось: «От мест отойти». Как таковой, «бал» не предусматривался, но аврал сыграли немедля. Для непосвященных скажем так, что даже с применением самых замысловатых приемов и формул не счесть площади наружных надстроек ПБ-3, то есть плавбазы, пока ещё без наименования на борту. Но старпом вкупе с боцманом и не стали утруждать себя расчетами. Они озадачили студентов в прошлом и гардемаринов в настоящем, плюс тех, кто ещё студент в помыслах «драить от соли и иже с ней ржавчины все надстройки от верха мачты - клотика и до ватерлинии включительно». В одночасье корабль повсеместно увешали беседками-качелями. Нас с Санькой, как и всю химслужбу, угораздило драить борта. Уверяю: ширина, как и длина их достаточно внушительные. Отдраив, следовало красить, ежели удалось справиться с ржой, будь она неладна.
Но что творилось вдоль бортов, вряд ли где ещё узреешь. Десятки, а то и с сотню лодок, лодчонок, фелюг, джонок и прочих трудно опознаваемых плавсредств облепили нас по периметру. Пожалуй, слоя в два-три. Знали не без оснований, что «советики» темнокожих не обижают. Тем и пользовались. Хотя замполит, особист и корабельный врач мотались от борта к борту, отгоняя «коробейников». Бесполезно. Тем более что и торгашами назвать этих, едва прикрытых тряпьём туземцев даже с натяжкой невозможно. Они всовывали нам в руки сингапурскую экзотику и ничего не просили взамен. Очень радовались нашим металлическим рублям. Но бумажные даже пять рублей с недоумением возвращали: «Ноу, ноу!» Загорелые, а может, рожденные чернявыми аборигены наперебой совали и совали нам черти какую-то заморскую снедь. Из всего мы могли опознать разве что бананы да ананасы. Остальному название мог знать сам Бог и продавцы. Всю прорву подношений моряки рассовали по кубрикам. Разъяренные врач и замполит, не без оснований боясь инфекций, перерыли кубрики вверх дном. Кроме шелухи от бананов и листьев чего-то в рундуках не сыскали. «Неужели слопали, архаровцы!» - сокрушался врач. Конечно. Не пропадать же добру! А то, что ничего не нашли, так плохо искали. Кто, как не матросы, знают на корабле все потаённые места! Между делом очистка и покраска шли своим ходом. Океанская зыбь время от времени погружала в свою прохладу сидящих красильщиков. Благодать! Но вдруг у самого носа, под якорной цепью кто-то заорал благим матом и просто матом: «Змеи-и! Твою в душу мать! Ядовитые, смывайтесь!» Не сразу вняв сути, огляделись. Да, действительно, какие- то твари резвились в перламутре вод. Их хвостатая конечность больше напоминала соцветие «анютины глазки». «Ядовитые!!!»- эта мысль лишила нас гравитации, и все будто взлетели вверх на палубу. Будьте уверены: в цирке по смоляным вантам так не лазают. Судя по описанию в лоциях,
А эти, скорее всего - ластохвосты. Тем не менее, борта за нас красить никто не стал. Вот только знать бы нам, что сие обновление и без того нового судна, есть аналогия приготовлению команды корабля к морскому сражению. Именно в таких случаях по традициям русского флота принято одевать все чистое, либо новое. В случае чего переодевать не нужно, а то и некому будет.
«Глаз бурь» смотрит в глаза
«По местам стоять! С якоря сниматься!»- прозвучало в динамиках задолго до рассвета и сразу после авральной тревоги. А заодно и «К прохождению узкости». У Сингапура сходятся почти все морские пути мира. Да и баз здесь немерено. Особенно англичане так и шастают. И попасть в переплёт со столкновением в здешних водах раз плюнуть. Плевали едва не трижды. Один американец - сухогруз подрезал просто нагло. Какое уж тут приветствие. Да и заждались нас на Родине. Пусть подавится. И остался за кормой Город-Лев (Синга-Пур) со своими высоченными «билдингами» и голастыми таями, да индонезийцами. Суматра осталась где-то по правому борту, а прямо по курсу открывалось меж островов Южно-Китайское море. Боже мой! И всего-то три моря осталось пересечь и мы снова в Союзе. Но… А дальше всю картину видим по изрядно истлевшей гидрометеокарте. Широта 11 градусов, долгота – 112. Почти ровнёхонько, на траверзе правого борта пошли Филиппинские острова. Ход узлов 18, так что до пролива Лусон рукой подать. Но на нашей же широте, по другую сторону одноимённого острова Лусон шел с изрядно большей скоростью наш визави - тайфун Билли. И метил он нам наперерез. С этого момента начались адские состязания: кто кого. На Востоке Азии принято отдавать дань экзотике на божественно-поэтическом уровне. Положим, ту же кастрюлю могут поименовать «сосуд жизни», а если она ещё и эмалированная, то «объемлющая сиянием». Так вот, сатанинское явление природы, выходящее на вольную охоту в океан и на его побережье у них мило зовется
Каждому новорождённому тайфуну присваивают имя, причем женское. Этим подчеркивается его непредсказуемость и фатальность. «Большой ветер», с коим изначально наш командир хотел мирно разойтись курсами, звался «Билли». ЗАГСом у тайфунов служит метеослужба Японии. А большинство религиозных японцев буддисты, либо синтоисты. У кого-то из них имя «Билли» женского рода. Или мы что-то напутали с переводом. Так или иначе, но скрытнополый «Билли» рвался на интимное свидание с нашим кораблем и его обитателями. То бишь с нами. Судя по проложенному курсу судна на сохранившейся карте, его направление пытались менять не менее пяти раз. Каждый из вариантов сулил кораблю безопасное удаление. Но охота на нас упорно продолжалась. «Большой ветер» отслеживал чуть ли не каждый румб направления, неустанно прокладываемого штурманами и командиром. Был вариант вообще снизить ход. Но сатанинский охотник точно копировал телодвижения жертвы. И тогда кэп (командир корабля) принял окончательное решение: максимальным ходом врезаться в крыло тайфуна против ветра с отклонением «против шерсти». Это означало подставить урагану борт под таким углом, который заставит как бы вышвырнуть теперь уже кандидата в «плавучий гроб» за пределы досягаемости. Дело в том, что, попав в крыло тропического урагана, выйти посудине из игры уже невозможно. И её неизбежно втягивает титанический вихрь в свой всепоглощающий зев - «Глаз бурь». Практически нет свидетелей, в нём побывавших. Хаос гигантских волн ломали и опрокидывали самые современные корабли. Просто невозможно просчитать конструкцию корпуса и ходовые качества судна, способного полностью противостоять коварному властелину тропиков. Тем временем схватка началась. Шансы выжить у команды были просто ничтожны. Все маневры по избежанию необузданной стихии сработали до наоборот: плавбаза врезалась в самую гущу ада. И, если в Индийском наши дизеля и скорлупообразный корпус почти без особого риска выходили чуть ли не победителями, то здесь «торг» в нашу пользу был неуместен. Даже лечь носом - форштевнем против волны не удавалось. Ураган чуть ли не разворачивал судно вообще бортом к волнам. И нас неумолимо втягивало в
Теперь в этом чудовищном состязании на кону стояло около трёхсот жизней экипажа. Состязание клонилось явно не в нашу пользу. Дизеля, мощнейшие машины надрывались в тщетных потугах. Грохотали так, что казалось они вырвутся из корпуса. Вал винта сотрясал в конвульсиях весь остов корабля, когда сам ходовой винт рубил воздух. Судно «ставило на уши», то есть почти вертикально форштевнем вниз, втыкая эдакую махину раз за разом всё глубже. Корабль натужно дрожал, выгребаясь из очередного «пике». Любое из которых вполне могло оказаться последним. Всеми овладел некий ступор - работун. Команда остервенело, стиснув зубы, делала своё дело. Каждый своё, пусть на пределе сил. Хотелось жить. Рёв, грохот стоял невообразимый. Понимали друг друга по шевелению губ. Слова разобрать было просто невозможно. Какие уж тут слова, когда всех швыряло по переборкам как мыло в центрифуге, а то и вовсе сбивало с ног. Теперь уже и молиться было глупо. Но паники не было. Каждый полагал, что сдюжит, выдержали бы стальной корпус корабля и дизель. Но уже просто ад превращался в кромешный. Ни о какой смене вахт и речи не было. Каждому было дело и на пределе сил. Время оборачивалось вечностью, вечность сползала в небытиё. Как вдруг… О боже, что за райский оазис спокойствия разверзся пред нами!! Солнце, почти безветрие и немое безмолвие. Лишь волны, кои лихорадочно сбрасывал тайфун в свой «Глаз» дыбились до устрашающих высот. Так вот он какой, «Глаз бурь»! И тут же резанула молнией мысль: «Это конец!». Всё! Здесь все потуги тщетны. Бороться уже не с чем. Это эшафот. Место для исполнения смертного приговора. Корабль попросту переламывается под собственной тяжестью. Стоит лишь ему попасть меж двух волн-гильотин и в мгновение ока его сложит пополам, как промокашку. Никто и понять не успеет свою кончину. Но тело корабля, - его команда ещё полна сил бороться. И лишь мозг, единый мозг - ГКП (Главный командный пункт) мог и должен был принять решение, дабы отвратить гибель тела. Так что пройденный катаклизм оказался лишь прелюдией. Главное - не дать сатанинским силам втолкнуть нас, жертву на смертельное ложе. Прочь, назад! Надо срочно уйти из этой мертвецкой обители. И все повторилось, но по более жестокому сценарию. Отступать уже было некуда: смерть очень внимательно заглянула нам в глаза. Больше шансов остаться на плаву не усматривалось. А когда всё же удалось вырваться из объятий «Большого ветра» в ревущее, но уже просто то чувства попросту взорвали нас изнутри.
Плясали, очумело орали, хохотали и плакали от радости! Живы! Мы - живы! И, как бы спохватившись, от ГКП последовала вроде бы нелепая команда: «Вахте заступить по-походному…» Хотя всем стало яснее ясного: можно поспать. Кроме вахты, конечно.
«А по мордасам?»
А с рассветом сызнова сигнальщики гладили горизонт бинокулярами: нет ли где перископов. На самолеты особого внимания не обращали. Их просто стало так много и разных, что иногда рябило в глазах. Тут были и «Фантомы», и «Б-52» и те же «Орионы». Немало крутилось вертолётов «Апачи». И вся эта нечисть несла смерть на землю Вьетнама. Советская плавбаза особо не прельщала обезумевших от дармовой крови стервятников. Но тем временем корабль лёг на курс в непосредственной близости от Тайваня. А это была одна из вотчин американцев. Насколько противоправно, судить не нам, но на Тайване учредили территориальные воды вокруг острова миль на двести, а то и больше. Общепринятые мировые нормы ограничивались максимум 12-ю милями, то есть около 20 километров. Конечно же, наши штурмана придерживались именно этих норм. Но всполошилась американская авиация, начав интенсивный облёт корабля. 5-7 раз самолеты пересекали наш курс и делали залёты поперёк корабля. Конечно же, боевая тревога была сыграна сразу же после появления «целей» на экранах умницы «Барса». А его полутораметровая голова отслеживала любое передвижение самолетов. Вся боевая часть два, а по старинке комендоры-артиллеристы были готовы дать отпор всеми четырьмя сдвоенными пушками. Но это в случае боевого залёта на бомбометание, то есть вдоль курса по ходу и над кораблём.
Вскоре, видя наше «непонимание» требования покинуть «территориальные воды Тайваня» очередной ринулся чуть ли не в лоб ГКП. Долей секунды позже пилот пожалел о содеянном. Две пушки дали залп-«вилку» трассирующими снарядами. Они преднамеренно пролетели у переднего фонаря самолета и за его фюзеляжем, едва не чиркнув корпус самолёта. Ну, никак не ожидал американец такой резкости от «раша». И тут же закувыркался в неких кульбитах: а ну, как следующий снаряд, да в него! Далее в «территориальных водах Тайваня» ПБ-3 никто не беспокоил. А корабли с американской символикой держались предусмотрительно поодаль: все чаще среди волн усматривались блики от перископов. Конечно же, наши! Между американскими кораблями довольно резво нарезали волны советские крейсера, сторожевики и эсминцы.
А мы «привыкшие»
Немного поздновато, но всё равно приятно: встретили, поддержали. Хотя позже узнали, что субмарины все-таки нас оберегали на протяжении всех наших перипетий. О тайфуне уже старались не вспоминать. Ещё бы! Всё, теперь уже точно всё позади. Прошли Корейский пролив и остров Цусима, вечный памятник героям-морякам России. По этому случаю торжественно построились на вертолётной палубе по форме два: белые голландки и черные флотские брюки. Ленты бескозырок трепал уже ветер Японского моря. Дважды обогнули Японию. Это чтобы курсанты получше запомнили створы берегов и маяки соседа. А японцы, как истинные «гостеприимцы», гадили экипажу при просмотре по вечерам фильмов на верхней палубе. Их хулиганствующий вертолет зависал над нами и светил прожектором на экран. На него даже плевать не хотелось: «моська», только японская.
Прошли с вулканами, опознав стародавнего знакомца - вулкан «Тятя». А там и свои «сахарные» конусы вулканов Горелый, Авача, Корякский, Вилючинский. Их более сотни по Камчатке и почти все не дремлют. В базе, даже в родной базе команду вообще не встречали, а не то чтобы с какой-либо «помпой». Эка невидаль, кругосветка! Не вспомнили о нас и потом. А ныне и память-то поотшибало. Хотя и юбилей. Принято считать, что великое видится лучше издалека. Может быть. Это как на студенческой сессии: сдал и забудь. А коли занеможется, вспомнишь.
С уважением, Валерий Граждан. Севастополь-Камчатка-Ульяновск. 1967-2007 годы.
Надо сознаться, что, особенно в последнее время службы на «малыше», содержание её явным образом не соответствовало привычным представлениям о полной загрузке творческих возможностей офицеров нашей бригады. Нет, мы не бездельничали, как и раньше, выходы в море на подводных лодках не походили на прогулки. Но очевидное отставание боевых возможностей наших кораблей от современных требований, торпедные атаки со всё большими условностями, отсутствие элементарных радиотехнических средств (спустя десятилетия после их изобретения и появления на кораблях), – всё это не способствовало серьёзному восприятию нашей службы. И тут уж не могли помочь ни моральный кодекс строителей коммунизма, ни выделение «маяков» (модная политическая «туфта» того времени), ни другие шумные пропагандистские кампании. Появление в бригаде относительно современных лодок 613-го проекта и постановка перед ними задач борьбы с подводными лодками вероятного противника существенно изменяло смысл нашего существования. Что же касается самого автора этих записок, то ещё с весны, когда было преодолено естественное напряжение, связанное с переходом на новый корабль, мною овладела буквально лихорадка рационализаторства. Вспоминая позор посадки «С-79» на мель у острова Скрыплёв, я приобрёл зеркальный фотоаппарат, с помощью моряков приладил его для съёмок экрана радиолокатора и скоро обзавёлся великолепными наборами снимков, наглядно иллюстрирующих вход в различные базы, расхождение со встречными кораблями и тому подобное. Эти снимки служили подспорьем при проведении групповых упражнений с офицерами корабля. Потом подошла очередь целого семейства круговых логарифмических линеек для расширения расчётных возможностей нашего автомата торпедной стрельбы. Об этих устройствах даже дебатировался вопрос организации промышленного производства, мы их изготавливали фотоспособом.
За линейками последовали всяческие номограммы и таблицы для упрощения расчётов при дифферентовке корабля и борьбе за живучесть в подводном положении. Флагмех, который возглавлял комиссию по рационализации, только успевал выписывать нам официальные удостоверения и выдавать денежные вознаграждения, обычно по 25 рублей на брата. Моряки с удовольствием участвовали в этих затеях и проявляли к ним неподдельный интерес. Но все перечисленные усовершенствования поначалу затрагивали только круг интересов, связанных с внутренними» проблемами управления кораблем. С начала же противолодочных торпедных стрельб нам не на шутку пришлось заняться тактическим творчеством. Хотя американские лодки нахально шарились возле наших баз (был даже случай столкновения одной из них с нашей лодкой в подводном положении), выполнять для нас роль корабля-цели при стрельбах они, естественно, не торопились. Поэтому, в отличие от стрельб по надводным кораблям, когда даже учебная цель отчуждена от подводников (она приходит в полигон из другого соединения, и нам никогда не известно поставленное ей задание), теперь в качестве цели использовалась лодка нашей же бригады. На стрельбы мы выходили парами, поочерёдно меняясь ролями. Конечно, для предосторожности атакующая лодка и цель маневрировали на разных глубинах, вроде того, как воздушные диспетчеры «разводят» самолёты по эшелонам высоты. Но одинаковость технических характеристик обоих участников военной игры «спрятать» было невозможно: «охотник» и «дичь» примерно в одно время обнаруживали друг друга. Причём, даже в учебной обстановке, момент обнаружения наступал внезапно, после долгого и нудного ожидания. Поневоле подумаешь, каково будет караулить настоящего противника неделями и месяцами. В таких обстоятельствах после обнаружения цели никакого запаса времени на манёвр не оставалось, и нужно было по возможности решительно выпускать торпеды. При этом неизбежно возникал вопрос: «А как во время настоящих боевых действий?» Ведь и на противоположной стороне командир и его экипаж постараются не упустить время при скоротечной дуэли. Все эти тактические подробности здесь я излагаю в «облегчённом» варианте. А в жизни новое дело буквально «захватило» всех нас, начиная с лета 1961 года. И я поневоле связываю приятную мне обстановку новаторства с незабываемым ясным и тёплым днём 12 апреля, когда во время большой приборки радио донесло до нас весть о полёте Гагарина. По прошествии многих лет думается, что этот день был эмоциональным «пиком» той эпохи, когда для нашего поколения ещё не были похоронены все надежды на лучшее... Главным организатором и «душой» освоения приёмов противолодочных действий стал у нас назначенный в это время комбригом капитан 2 ранга Виктор Яковлевич Кириенко. Пожалуй, ни к одному из своих начальников я не испытывал таких тёплых чувств. Как и все люди его возраста, Виктор Яковлевич участвовал в Войне, думаю, в качестве курсанта, брошенного на закрытие брешей во время Московской битвы. Я познакомился с ним ещё во времена службы на «С-145», когда экипажи наших лодок размещались в общей казарме, в то время Кириенко был командиром. Мне показалось, что Виктор Яковлевич уже тогда с интересом приглядывался ко мне. Но возрастные и служебные различия не способствовали более близкому знакомству, да и позже я не припомню, например, случаев совместного домашнего застолья или каких-то доверительных разговоров. Но этот во всех отношениях симпатичный офицер стал для меня эталоном порядочности, выдержки и других похвальных человеческих качеств. Я ни разу не имел повода для обиды на него, хотя в повседневной жизни случались и «разносы» и недовольство мной со стороны старшего командира. И, наоборот, случись какие-то затруднения или потребность в совете, я всегда шёл к Виктору Яковлевичу, и неизменно получал необходимую поддержку. В середине 1962 года Кириенко стал командиром бригады, и это назначение только формально закрепило его фактическую роль в жизни соединения: и до этого он был главным «мотором» всех начинаний и дел, связанных со сменой корабельного состава («малыши» было решено вывести из строя) и освоением новых противолодочных задач. Такая обстановка большого и понятного дела очень нравилась мне, и все служебные перспективы выглядели безоблачными.
Май 1962 года. С Виктором Яковлевичем Кириенко (в центре) и заместителем комбрига по подготовке командиров Владимиром Ивановичем Зеленцовым.
Несмотря на свои тридцать лет, я был моложе своих товарищей-командиров, поговаривали об отправке меня на учёбу в академию, и я даже принялся за обновление своего багажа знаний. В частности, Зайдулин понемногу тренировал меня в английском, он побывал в Индонезии при передаче туда кораблей и неплохо владел языком. Но, как это часто случается и в не морской жизни, одни предполагают, а другие распоряжаются нашей судьбой. Где-то далеко от наших краёв полуграмотные управляющие страной политики развязали острое противостояние с американцами, и разразился Кубинский кризис.
Кубинский кризис
Термин, обозначающий события осени 1962 года, я заимствую из позднее прочитанных газет, а фактически в то время мало кто вспоминал о злосчастном острове, хотя все мы верили в благоденствие случившейся там революции и превозносили Фиделя Кастро. Просто к нам прибыло начальство с приказом срочно приготовиться к выходу в море на полную автономность для выполнения фактических боевых задач. На моей памяти таких «вводных» раньше нам никогда не поступало, поэтому за выполнение необычного приказа мы принялись с особым рвением и чувством ответственности. Все механизмы были подвергнуты пристрастному осмотру и проверке, на лодку затащили все доступные запасы часто ломающихся деталей, вовсю шла погрузка продовольствия, боевых торпед и другого имущества, необходимого в море. В конце этой напряжённой работы каждую лодку «принимали» важные адмиралы, в непривычном ранее изобилии наполнившие штаб нашей бригады, среди командования бригады был только один капитан 1 ранга – Кириенко, недавно получивший это звание. Перед приходом начальства на нашу лодку кто-то предложил мне застелить диваны в кают-компании белыми полотняными чехлами, которые имелись на случай торжественных заседаний. Но я решительно отказался: показуха уж слишком не вязалась с явной серьёзностью момента. Лодка и так была хорошо прибрана, и внешние моменты флотского порядка меньше всего вызывали у меня беспокойство. Начальство проверило корабль, и все офицеры были собраны во втором отсеке (это и есть наша кают-компания) для подведения итогов. Ничего из сказанного по делу на этом важном заседании я не запомнил. Зато осталось в памяти, как самый главный адмирал принялся принародно «тыкать» меня в небольшое повреждение одного из диванов, они же – койки офицеров. В связи с тем, что изобретение пластмасс ещё не дошло до социалистических окраин цивилизации, диваны наши были обтянуты натуральной кожей. Поскольку в море офицеры наши не употребляли фраков (зимой, например, их заменяла не менее представительная меховая одежда с металлической фурнитурой), кто-то зацепился за кожу острым предметом и порвал её. Синтетические быстродействующие клеи, вроде нынешнего «Момента», тогда нам тоже были неведомы. Мы уже обсуждали с боцманом возможную технологию штопания разрыва (знаете: в виде «уголка» со стороной 30-40 миллиметров), но руки до этого дела не дошли. И вот, в преддверии первого и единственного в моей жизни почти боевого похода, повреждение дивана стало темой получасового начальственного нравоучения. Вывод адмиральских речей был предельно ясен: уж если допущено такое вопиющее нарушение флотского порядка, как рвань на диване, то обо всём остальном и говорить нечего. Во время этих наставлений сначала мне стало изрядно гадко, но потом я сообразил, что главное – состояние корабля и подготовку экипажа – начальники не удосужились толком проверить, и я лично несу за это полную ответственность, как и положено командиру. Несостоявшаяся заплата на диване приняла в моём сознании свои истинные микроскопические размеры, и я успокоился. Забрав на борт группу дополнительных специалистов радиоразведки и «обеспечивающего» из числа начальников бригады ремонтирующихся лодок, без такой фигуры у нас не обходилось ни одно важное дело, мы вышли в море. Не берусь судить, какие инструкции получил «обеспечивающий», но мне никаких приказов на применение оружия не давалось. Задание кораблю было предельно простым – караулить появление американских кораблей посередине Японского моря. Поскольку расчёты, связанные с поисками целей, были моим любимым делом, я быстренько сопоставил просматриваемую нашими средствами площадь с размерами всей акватории моря, где могли двигаться американцы, но неутешительные выводы этого исследования оставил при себе. Ведь я не знал, как расставлены остальные лодки, и каков общий замысел наших действий. Наверное, время, отпущенное на информацию исполнителей об этих важных вещах, равно как и о международной подоплёке всего происходящего, ушло на обсуждение заплаты на диване: кроме Кириенко никто перед выходом меня серьёзно не инструктировал.
«Классический» командирский снимок.
Как мне кажется, и комбриг всей необходимой информации не имел. Наш «обеспечивающий» хорошо знал меня, и за весь поход ни разу не вмешивался в управление кораблём. Уверяю читателя, что такое даётся не всякому начальнику, обречённому на месячное вынужденное безделье. По мере приближения к заданной позиции (ночью мы шли в надводном положении, а днём – под водой с использованием РДП) стали выявляться главные факторы, способные затруднить нашу жизнь. Температура забортной воды поднялась до 25-30 градусов, а у работающих двигателей к этой цифре следует добавить ещё десятку. Но под РДП атмосфера в лодке хоть как-то вентилируется, и вместе с сизыми выхлопными газами в неё поступает какая-никакая прохлада. А на самой позиции мы совсем перестали всплывать, соблюдая максимальную скрытность. Только ночью лодка переходила на движение под РДП для зарядки батарей. Нужно сказать, что этот период оказался самым напряжённым, так как в кромешной тьме движение на перископной глубине с выдвинутыми устройствами: перископами, шахтами РДП и антеннами радиолокационных и радиостанций, весьма небезопасно просто с учётом возможности столкновения со случайными предметами. А мы ещё постоянно уходили на глубину, получив сигналы от самолётных радиолокаторов американцев. К слову, они почти открыто переговаривались о своей работе в эфире. Уж не знаю, что говорили нашим соперникам во время соответствующих инструктажей (газеты они уж точно читали, и в этих газетах о международных скандалах такого масштаба не умалчивалось), но «шарили» патрульные «Нептуны» по всему Японскому морю вдвое интенсивнее обычного. Однако результаты этих усилий, судя по примеру нашего корабля, вряд ли можно признать успешными. За месяц только один раз в дневное время во время сеанса радиосвязи на видимости появился что-то заподозривший «Нептун». Мы совершили соответствующий манёвр, но за кормой послышались необычные отдаленные взрывы. Поскольку число их скоро перевалило за несколько десятков, сомнительно было считать всё происходящее противолодочным бомбометанием. Только по возвращению в базу мы узнали, что «американец» применял новую систему обнаружения лодок: в подозрительном районе разбрасывались радиоакустические буи, а волны от взрывов небольших зарядов использовались в качестве активных звуковых посылок для обеспечения их работы. Об этом новшестве было известно и до нашего выхода в море, но в суете соцсоревнования как следует оповестить о нём подводников забыли. Впрочем, американскую новинку, как и все другие, основанные на применении активных источников сигнала, вряд ли можно отнести к числу особенно эффективных: сама лодка отлично «слышит» взрывы и легко уходит из опасного района, её акустические средства значительно эффективнее маломощных приемников, расположенных на буях. Описанный эпизод был единственным нашим соприкосновением с силами противостоящей стороны, если не считать, конечно, прослушивания радиопереговоров и многочисленных уходов на глубину при получении сигналов от работающих самолётных радиолокаторов. Поэтому главные события похода разворачивались, так сказать, внутри корабля. Температура в шестом отсеке возле постоянно работающих электродвигателей перевалила за сорокаградусную отметку, а в лодке, кроме того, всегда повышенная влажность. В связи с этим, внешний вид наших моряков начал претерпевать непривычные для северных людей метаморфозы. Вскоре у большинства электриков на себе остались только одни белые кальсоны из комплекта одноразового белья и огромные морские «гады», с которыми я познакомил читателя ещё в начале описания своей флотской жизни. А рубаха от того же разового белья повязывалась вокруг пояса и служила полотенцем для удаления обильного пота. Конечно, офицерам ходить в таком виде не пристало, но даже лёгкий хлопчатобумажный китель воспринимается в такой жаре как шуба, не к месту одетая при весенней оттепели. Хотя аппетит у моряков был явно ниже обычного, к концу похода стало ясно, что вопросы пропитания составят для нас дополнительную проблему. Надо сказать, что условия нормированного расхода продовольствия на дизельных лодках из рук вон плохие. Хранится оно в неспециализированных местах, и конечно, при отпуске ежедневных порций на камбуз никто точным взвешиванием не занимается. Во время обычных прибрежных выходов постоянно образуются мелкие недостачи, которые легко «демпфирует» береговая база с её социалистическими приёмами учёта и хранения ценностей. Во время прежних длительных выходов всегда организовывалась дозаправка лодок пресной водой и провизией. А на этот раз, никакого пополнения воды и продуктов не предвиделось. Между тем, продовольствие мы получили из расчёта штатной численности экипажа, так как до последнего момента никто о числе прикомандированных нас не извещал. Как практиковалось и ранее в длительных походах, пресную воду мы употребляли только в пищу, а для мытья использовалась солоноватая смесь из дифферентовочных цистерн, куда для этого была залита пресная вода в базе. Я предлагаю читателю самостоятельно представить, как чувствует себя постоянно потеющий человек, не бывший в бане или под душем в течение месяца. Но возвратимся к обедам и ужинам, от которых нас отвлекла важная проблема умывания и мытья. Когда стало ясно, что мы пробудем в море не меньше месяца (это – предел автономности лодок 613-го проекта), вопросы определения рациона питания стали предметом специального обсуждения на советах в кают-компании. Кроме обычного запаса продуктов, у нас был ещё и недельный «аварийный», который состоял из галет, шоколада и прочих концентрированных средств поддержания жизни. Варить из этих продуктов суп затруднительно, но перед коками была поставлена задача приготовиться и к такому испытанию. Соответственно, мы загодя начали «придерживать» обычные продукты из текущего рациона. Как ни странно, первыми неудовольствие таким поворотом дела выразили наши не очень занятые работой «гости», но делать для них исключений мы не стали (в море все питаются одинаково), хотя было ясно, что по возвращении кляуз не избежать. Вернулись в базу мы на тридцать третьи сутки после выхода, так и не начав поглощать аварийный шоколад. Но по возвращении на нас «навалилось» столько проблем, что невольное подтягивание поясов и доносы недоевших радистов из спецподразделения на их фоне быстро утратили свою значимость. В этом сочинении мне не хотелось бы заниматься рассуждениями о каких-то важных проблемах тогдашнего противостояния с американцами. Думаю, что моряки Северного флота, которых события погнали подальше от родных баз к далёким Антильским островам, могут рассказать о Кубинском кризисе побольше нашего. Поэтому я ограничусь тем, что видел непосредственно: близкими мне подводниками, которые исходили пОтом в тяжёлой работе. Никаких поломок и отказов техники, а также «потери своего места» (незнания координат корабля) у нас не было. Как всегда, весёлые после выполненной работы мы возвращались в базу. Но я уже писал, что на берегу нас встречали необычно постные физиономии начальства.
Продолжение следует.
Обращение к выпускникам нахимовских и подготовительных училищ. Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ и оказать посильную помощь в увековечивании памяти ВМПУ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории. Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Не проворачивается турбина от ВПУ, и хоть умри. Механик поседел, бедолага. Вызвали специалиста из Северодвинска, со «Звездочки». Приехал спец, такой, о которых говорят, что столько не живут. С ходу прошел на пульт ГЭУ, врезал стакан «шила» и с КДД ушел в 9-й отсек.
Подойдя к валоповоротному устройству, уточнил, какой заказ, обрадовался, ведь это он его в конце 1960-х делал, и, отмерив от ВПУ вправо три ладони, врезал со всей силой кувалдой по этому месту. До вывода К-26 из состава флота ВПУ 9-го отсека работало с тех пор без замечаний.
