Нет, обнаружить нас обнаружили - радиолокацией, а обнаружить подводную лодку так и не смогли. Но у нас был еще случай. От бомбежек, от высокой температуры расплавился сальник ввода в боевой рубке и хлынула вода. Подводной лодке грозило сильное затопление. Всплывать на поверхность нельзя, сверху надводные корабли, могли под таран попасть. Подводную лодку нужно было удержать на безопасной глубине от таранного удара, это где-то больше 25-30 метров, а боевую рубку поддувать воздухом, чтобы не затопить отсек. В то же время нужно было устранять прорыв воды. Вода могла затопить отсек и лодка могла утонуть. Нашлись добровольцы, мичман Костенюк заделал пробоину, то есть перебил сальник и течь была приостановлена. Лодка была спасена от затопления. Мы вытащили его и отходили тем же компотом из персиков. За это он был представлен к ордену "Красной Звезды", но не знаю, был ли он награжден в дальнейшем. Я лично писал представление. Вот такая была обстановка. Другие подводные лодки попали в более сложное положение. Начиная от Азорских островов, мы не могли высунуть «носа», только поднимешь перископ, сразу сигнал самолетной РЛС, и так в течение всего похода, и по несколько раз в течение суток. Напряжение несколько спадало в ночное время. Самые драматические события разыгрались у Багамских островов, когда подводные лодки все-таки прорвались через эти пять рубежей, за линией их блокады. Это первое послевоенное соприкосновение, как говорят, нос в нос. Встретились с вероятным противником. ПЛ была вынуждена все время маневрировать, аккумулятор разряжался, и, в конце концов, подводной лодке либо уходить на дно - погибать, либо всплывать. Но война не была объявлена. Подводные лодки никаких указаний на применение оружия не получали, вынуждены были всплывать в окружении кораблей и самолетов противника.
Подводные лодки окружали противолодочные корабли, до 5-7, иногда до 10 единиц, брали, буквально в кольцо подводную лодку, как бы в клетку ее сажали, и командиру надо было маневрировать так, чтобы не попасть под таран. Наши подводные лодки они обстреливали залпами из пулеметов с самолетов. Ливень пуль буквально над самой подводной лодкой, то есть они с низкой высоты не по корпусу стреляли, как бы впереди лодки. В самое тяжелое положение попала Б-59 капитана 2 ранга Савицкого, на этой лодке был и начальник штаба бригады капитан 2 ранга Архипов. Я должен отметить, что они, прежде всего, шли на таран. Шумков, когда у него вышли из строя дизеля, всплыл. Его окружили и шли на таран. Он срочно погрузился, американцы винтами чуть не повредили корпус лодки. Они могли разрезать его лодку пополам. Командир был очень хорошо подготовлен, действовал смело и решительно, что позволило избежать таранного удара. А вообще надо сказать, что американцы вели себя нахально, нагло. Например, они запрашивали кто, что, хотя им было совершенно ясно. Причем играла музыка, показывали недостойные, неприличные для обозрения места, жгли, издевались над нашим государственным и военно-морским флагами - сжигали, топтали и прочее... Вся система противолодочного вооружения была развернута, чтобы у наших командиров сдали нервы. Но не было ни одного случая, чтобы нервы командиров не выдержали. Техника, я имею в виду дизели на одной подводной лодке, железо не выдержало, люди выдержали, они были крепче железа.
Торпедист у открытой задней крышки торпедного аппарата.
Вы понимали, что их действия провокационны?
Мы и сейчас видим, как они ведут себя - наглости до предела!
Как возвращались домой?
В отношении Б-36 капитана 2 ранга Дубивко. Он оказался ближе всех, у ворот, так сказать, на Кубу. Он тоже встретился с противолодочными кораблями. Каждую лодку пас авианосец в окружении до 30 кораблей, 50-60 самолетов и вертолетов. Сами понимаете, что мы прорвались, оказались за линией их карантинного кордона. Командиру Б-36 было приказано форсировать пролив Кайкос, это ворота в гряду Багамских островов, и командир уже шел туда. И буквально на переходе через пролив было приказано, как и остальным ПЛ, возвратиться на исходные позиции к востоку и северо-востоку. Нам было ясно, что нас смещают не на Кубу, а до Кубы. После этого мы находились в районе Багамских островов около месяца. Как мы узнали позднее, в решение Карибского кризиса вмешались политики. И это к счастью. Думаю, и мы внесли вклад в предотвращение этого пожара, все-таки возобладал разум. С Кубы происходила эвакуация ракет и техники. В конце ноября получили приказ так же скрытно на базу на Север.
Нам удалось вернуться живыми и невредимыми, несмотря на противодействие противолодочных сил и средств, которое оказывали американцы. Одна лодка оказалась в тяжелом положении, Б-130, ей пришли на помощь корабли Северного флота. На этой лодке, как и на всех подводных лодках, было проявлено исключительное мужество. И я должен отметить, что после каждой зарядки батарей находили возможность из-под носа нырнуть на глубину, и опять после этого продолжался поиск наших подводных лодок. В частности, известный американский военно-морской историк и публицист Норман Полмар в журнале "Морской сборник" описывает, как они гонялись за подводной лодкой Б-36. Несмотря на то, что она ушла от них. Они искали ее более 3-х суток. Лодка была вынуждена всплыть на виду, когда разрядились аккумуляторные батареи. Оказывается, в то время американцы проводили так называемую "Президентскую охоту" за нашими подводными лодками, что называется, до изнеможения. На всю страну СМИ США трубили об успехах их противолодочных сил и награждали участников орденами и медалями. Я уже говорил, как они гонялись за подводными лодками, никакого героизма в этом не было. Они ждали, чтобы лодка погрузилась, а потом они за ней наблюдали и ждали, когда у нее полностью разрядится аккумуляторная батарея и она всплывет. Они действовали, как говорят, решительно, но и самоуверенность у них была, уверенность, что выдержат нервы советских подводников. Я не думаю, что они обрадовались бы, вынудив выпустить по ним торпеду, да не дай бог, атомную по авианосцу или надводному кораблю. Норман Полмар признает, что для них это было рискованно. Особенно беспокоило военное руководство США наличие подводных лодок непосредственно у Багамских островов. Были даны жесткие указания: заставить подводные лодки всплыть любым способом. 27 октября 1962 года в жизни Президента Кеннеди был критический момент, связанный с подводными лодками. Около 10 часов 27 октября Министр обороны доложил, что к карантинной линии подходят два советских транспорта и между ними находится подводная лодка.
Министр обороны США Макнамара: Можете не беспокоиться. В атомном отношении США намного превосходит Советский Союз! Мы в состоянии стереть СССР с лица земли. Американская семья: Ну, а если у Советского Союза есть ракеты для защиты от вражеских ракет? Макнамара: Это лишь пропаганда! Американская семья: А вдруг и наши утверждения о превосходстве тоже пропаганда! -
Президент стоял перед выбором начинать войну или нет. То есть той спичкой, которая могла зажечь пожар ядерной войны, могла стать подводная лодка. Кроме нас там никого не было. К счастью, в 10.25 доложили, что транспорты остановились, подводной лодке приказали остановиться, и о подводной лодке дальше не упоминалось. То есть, если подводная лодка там была, то ей удалось скрыться. Они, конечно, этого очень опасались. Они считали пять подводных лодок, нас было четыре. Они считали, что все подводные лодки всплыли, это не верно. "Морской сборник" подтвердил, что это им показалось. Короче говоря, вот такова история с пребыванием подводных лодок в районе Багамских островов. Нам впервые пришлось встретить лоб в лоб с многократно превосходящим вероятным противником. Что такое четыре лодки. В открытом океане при встрече авианосца, иного корабля - это страшная сила, да еще при наличии на борту оружия с ядерным боевым зарядом. Три подводные лодки вынуждены были все-таки всплыть в результате действий противолодочных сил США. И когда мы прибыли, каждую подводную лодку встречала комиссия, прибывшая из Москвы. То есть встретили нас хмуро.
Хотя разместили на той же плавбазе "", в тех же теплых каютах, в тех же койках, откуда матросы уходили в этот поход. Но и тогда, видимо, основная цель была - всю вину возложить на командиров подводных лодок, нас и слушать не хотели, с оправданием, что там была такая обстановка. Был составлен разгромный приказ, который имел целью в пух и прах обвинить командиров во всем и вся. Правда, надо отдать должное Главнокомандующему ВМФ С.Г.Горшкову, этот приказ он не подписал, что стало известно потом. Главком наложил резолюцию, что командирам подводных лодок было лучше видно, как действовать в этих условиях, командиров подводных лодок не наказывать. Но, увы, этим дело не закончилось. В конце декабря или в начале января 1963 года я был приглашен, как командир бригады, выступить с докладом о действиях подводных лодок. Военный Совет Северного флота внимательно выслушал доклад о походе ПЛ к Багамским островам. На всех командиров подводных лодок и отличившийся личный состав Командующим флотом были подписаны наградные листы. Я был представлен к присвоению звания контр-адмирала. И на этом все кончилось. В январе я поехал в отпуск за прошлый 1962 год. И совершенно изменилась обстановка, когда командиры подводных лодок были вызваны на доклад к заместителю Министра обороны Маршалу Советского Союза Гречко Андрею Антоновичу. То ли это было заслушивание, то ли разнос, трудно назвать. Действия командиров подводных лодок у первого заместителя министра обороны понимания не нашли. Командиров подводных лодок обвиняли во всем. Мало того, Гречко считал, что якобы Горшков ему докладывал, что это были не дизельные подводные лодки, а атомные. Поэтому он напирал на командиров. А командиры доказывали, что они командовали дизельными, а не атомными подводными лодками. Тогда были реплики, почему не забросали гранатами. Смешно. Когда Гречко полностью понял, что он ведет разговор с командирами дизельных, а не атомных подводных лодок, он потерял интерес. Быстро свернул разговор. Командиры были отпущены. Среди генералитета он прямо заявил, что он бы на их месте все равно не всплывал.
Гречко Андрей Антонович. - .
Такой случай быстро представился подводной лодке К-129 (629 проект) Тихоокеанского флота. О ее гибели в течение 25-30 лет не было ничего известно, все держалось в тайне, семьи были без пенсий. Была дана отписка: умер или считать умершим, я сейчас не помню, при исполнении служебных обязанностей. Видите, мы вернулись на базу здоровые, не привезли ни одного трупа. Подводные лодки, хотя и были ржавые, их восстановили к концу 1963 года. Где-то в марте состоялась научно-практическая конференция о скрытности подводных лодок. Я выступал докладчиком. Я один раз произнес, куда подводные лодки ходили. На весь зал Командующий сказал: "Какая там еще Куба, вас не спрашивают, в какую страну вы ходили. Вы отчитываетесь о том походе, который вы совершили и нарушили скрытность". То есть получается, командир бригады меньше понимал, чем тот, кто там никогда не бывал. Совершенно другая позиция, чем на Военном совете, который был в начале января 1963 года, где мой доклад о Кубинском походе был воспринят с большим пониманием членами Военного Совета. Отношение изменилось, потому что Гречко повесил на нас, и, по-моему, до сего времени этот груз и висит, что командиры подводных лодок вернулись сами живыми, привели подводные лодки, весь личный состав, а он бы на их месте утонул. Меня обвинили, заявили, единственный командир, который не понимает, что такое скрытность подводных лодок, - командир 69 бригады капитан 1 ранга Агафонов. Все в зале были лучше осведомлены, как нужно было тогда действовать.
К вам же приезжал Фидель Кастро после всех этих событий?
Перед первым мая все четыре подводные лодки были построены на рейде Североморска. Я не помню, были ли надводные корабли. Но одна из подводных лодок проекта 629 (ракетная подводная лодка) была в нашем строю. Мы встретили, приветствовали Фиделя Кастро. Он шел со стороны Мурманска на эсминце. Мы кричали "Вива Куба". Он приветствовал моряков. Мы были до предела рады, что нас посетил вождь Кубинской революции, потому что мы шли ему на помощь. Поприветствовав нас, он сошел на берег у причала в Североморске. У причала стояли две подводные лодки: Б-36 капитана 2 ранга Дубивко, 641 проекта, которая ходила в поход и была ближе всех у пролива Кайкаса, и подводная лодка 629 проекта, которая на Кубу не ходила. Ракетная подводная лодка, по размерам больше, полностью загородила подводную лодку Б-36 и ее командира капитана 2 ранга Дубивко. На подводной лодке Фиделю постелили ковры. Он с удовольствием полежал на матросских койках. И остался очень доволен. Я не знаю, что и кто ему докладывал... Для меня загадка, почему он не пожал руку командиру лодки Б-36. В некоторых публикациях сообщается, что Командующий флота представил командира, что Фидель Кастро пожал ему руку. Этого не было.
Мы поднялись на высокую деревянную платформу. Девочка в форменной куртке, в красной фуражке, с жезлом в руке увидела нас и направилась нам навстречу. — Товарищи нахимовцы! — начала она торжественно. — От имени пионеров нашей дороги... Никите! — воскликнула Стэлла, узнав меня. — Никито, генацвале! — повторяла она, забыв про свое торжественное приветствие. — Не-ет, до чего же ты вырос и до чего тебе идет форма! Настоящий моряк! — Мы были у тебя дома, — сказал я, стащив с руки перчатку и пожимая ей руку. — Отец сказал — ты дежуришь. — Да, но я скоро освобожусь. Отправлю поезд и сменюсь. Она вопросительно уставилась на Фрола. — Это Фрол Живцов, мой товарищ. Он воевал два года. — Не-ет! — удивилась Стэлла. — В первый раз вижу мальчика, который воевал два года. — Не веришь? — насторожился Фрол. — Верю, — ответила Стэлла. — Ты стрелял из пушки? — Я был рулевым на торпедном катере. Ты, наверное, не знаешь, что это за штука? — Нет, — простодушно призналась Стэлла. — А что это? — За ним не угонится и курьерский поезд. За кормой вот такой веер пены! И водой с головой заливает. — Наверное, весело служить на катере? — Будь спок, веселого мало. Только и гляди, чтобы не попасть в вилку! — А что такое «вилка»? — спросила заинтересованно Стэлла. — Это когда снаряды падают и с , и с кормы, и с носа. Понятно?
Стэлле, наверное, было непонятно, но она не переспросила. — Когда командира ранило, Фрол сам привел катер в базу, — похвастался я другом. — Не-ет! Сам? Вдали послышался гул. — Я должна поезд отправить, — спохватилась девочка. — Прокатиться хотите? Я призадумался: подобает ли нам, нахимовцам, кататься в детском поезде? Но мне до смерти захотелось. Фрол мигом разрешил все сомнения. — Желаем, — ответил он без раздумья. — А можно? — Конечно, можно! Сверкающий медью паровоз, пыхтя, остановился у платформы. Машинисту в форменной фуражке было лет двенадцать, не больше. — Садитесь! Нас не пришлось просить во второй раз. Мы мигом уселись в открытый вагончик. — Я буду вас ждать! — закричала Стэлла и взмахнула флажком. свистнул, и поезд тронулся в путь.
— Смешная... — сказал Фрол. — Смотри ты, девчонка, а туда же... начальник станции! Мелькали деревья, пруды, в которых плескались утки. Поезд проскочил коридор из зеленых веток, вылетел на поляну, по которой бродил олень, потом очутился в тоннеле, и нас обдало в темноте теплым дымом. Вдруг в глаза нам ударил свет, и мы увидели, что мчимся по берегу бурливой Куры, которую медленно переплывает паром. Паровоз свистел, вагончики трясло и качало. Поезд снова нырнул в зеленую чашу, прогрохотал через мостик, повисший над ручьем, мимо скал, покрытых пестрым мхом, и резко затормозил, остановившись у той самой станции, с которой отправился. Стэлла ждала нас на платформе. Теперь она была без красной фуражки и ее черные косы висели до пояса. — Куда мы пойдем? — спросила она. — В цирк? В зоопарк? На фуникулер? — На фуникулер, но сначала зайдем за Антониной, — предложил я. — Это дочка художника? — Нет, его внучка. Мы пошли по аллее. За нами шли любопытные. Стэлла болтала без умолку. Возле киоска с пирожками она спросила: — Вы есть хотите? — Не хотим, мы уже рубали, — ответил Фрол. — Не-ет, почему ты так странно говоришь? — удивилась Стэлла. — Раньше сказал «будь спок», а теперь — «рубали». Я тоже один раз пришла в школу и сказала учительнице: «Вот я и притопала». Она рассердилась и спросила, знаю ли я, что такое настоящий русский язык, и читала ли я Пушкина. И правда, ведь Пушкин никогда бы не написал таких слов. У него все слова как , правда?
Против этого нечего было возразить, и у Фрола даже губа затряслась, а веснушки побагровели. Раньше не раз ему говорили Кудряшов и Протасов, что если он думает, что «будь спок», «рубали» и другие словечки — «флотский язык», то он глубоко ошибается, таким языком не разговаривают на флоте, но Фрол пропускал замечания мимо ушей. И вдруг девочка, встретившаяся ему в первый раз, со всей откровенностью сказала ему то же самое. Троллейбус был переполнен, и кондукторша не хотела открывать дверь, но нам она все же открыла. Когда мы вошли, какой-то сердитый старик спорил с женщиной в шляпке с перьями. Заметив нас, они перестали ссориться и заулыбались. Взглянув в окно, я увидел, что троллейбус поднимается вверх по крутому подъему. Мы вышли на остановке у Дома офицера и пошли в гору, все в гору, мимо домиков с галерейками, пока не увидели знакомый белый дом в глубине двора. Тут было очень тихо. Я позвонил. Тамара, отворив дверь, сначала, так же как и Мираб, не узнала меня, но потом всплеснула руками, заахала и сказала, чтобы я заходил. — А это твои друзья? — Это Фрол и Стэлла. Им тоже можно? — Конечно, можно. Вот Антонина обрадуется! Мы поднялись по лестнице, прошли по стеклянной галерее и оказались в знакомой комнате. Окна были раскрыты настежь. Старого художника не было. Кресло стояло пустое. — Антонина! — позвала Тамара. — Иди скорей, посмотри, кто пришел. — Тяжелая занавесь зашевелилась. — Никита! — радостно воскликнула Антонина, выбежав из своей комнаты. Она была одета в розовое, воздушное платьице, и ее русые волосы выгорели от солнца. Веснушки появились на переносице. — Да ты моряк! Ты давно приехал? — Зимой. — И не приходил! — Нас не отпускали. Но сегодня мы пришли за тобой. Это Фрол, это Стэлла. Идем на фуникулер. Стэлла крепко пожала руку Антонине, а Фрол никак не мог сдернуть перчатку и так и поздоровался — рукой, наполовину застрявшей в перчатке. — Я сейчас спрошу дедушку, — сказала Антонина. — Он, наверное, захочет с тобой поздороваться. Он часто тебя вспоминает. Дедушка очень болен, — прошептала она, оглянувшись на занавес, — и почти не встает с постели. Она ушла, а мы принялись рассматривать картины. Фролу было явно не по себе среди пушистых ковров, медвежьих шкур и узкогорлых сосудов. Он мял в руке наконец-таки снятую перчатку. — Не-ет, ты посмотри, как похоже, — восхищалась Стэлла пейзажами. — Это — Гори, а это — Хашури. Ну как похоже, ну как похоже!
А Фрол оживился, увидев море, покрытое белыми гребешками, скалы и парус вдали. — А его сильно треплет, — сказал знаток морской жизни. — Ты на рояле играешь? — спросила Стэлла Антонину, когда та вернулась. — Играю. — А ты знаешь «Цицинатэллу»? — Нет, не знаю. — Когда-нибудь я тебя научу. Хочешь? — Конечно, хочу. Пойдем, Никита, к дедушке. Я вошел в соседнюю комнату. Шалва Христофорович лежал на тахте. Он протянул мне руку: — Здравствуй, Никита. Я рад, что ты приехал, — он поцеловал меня. Как страшно он изменился! Щеки запали, шея под вырезом белой сорочки стала худой и морщинистой. — Как мама? — спросил он. — Ты давно ее не видал? Антонина сказала, что ты моряк. Жаль, я не вижу твою форму. Мне стало его жалко до слез. Я поднял глаза и увидел картину — отец обнимает дядю Серго на балконе. Подумать только, что всего несколько месяцев назад они оба были живы и веселы и гонялись здесь, в этой комнате, друг за другом, изображая охотника и медведя! — Ну что ж, погуляйте. Антонине надо повеселиться. Она, как придет из школы, все со мной да со мной. Ей скучно с больным стариком. Ты почаще заходи к нам, Никита. И приводи друзей. Да пусть они смеются погромче, мне это очень приятно.
Антонина взяла жакет и сказала Тамаре, что мы уходим. Мы спустились по лестнице, перешли двор и очутились в переулке, по которому шли два тяжело груженных корзинами ослика. Фрол и Стэлла пошли вперед, и Стэлла показывала Фролу дворец и парк на высокой горе, к которой мы направлялись. Гора называлась Мтацминда. Кусты и деревья были словно усыпаны розовой пылью. Антонина шла рядом со мной, наморщив лоб и глядя себе под ноги. — Дедушке все хуже и хуже, — сказала она. — Доктор говорит — плохо с сердцем... А ты знаешь, Никита, — продолжала она, — ведь извещения не было. Один моряк, приезжавший к соседям, сказал о папе Тамаре. А дед услышал. Он крикнул: «Тамара, поверни выключатель! Почему так темно?» А в это время в комнате горели все лампы... Пришел врач и сказал: «Он ослеп...» Мы вышли к скверу, за которым белел вокзал с широкими окнами. — Сюда, — пригласила Стэлла, отворяя тяжелую дверь. Мы вошли. В полутьме узкая лестница поднималась к окошечку кассы; слева, огороженный перилами, лежал толстый стальной канат. Вертушка, отщелкав, пропустила нас на платформу. Откуда-то сверху бесшумно спустился синий вагончик со скамейками, расположенными ступеньками. Зазвенел звонок. Вагончик медленно пополз вверх, прямо в узкое отверстие в стене. Стало светло, и я увидел, что мы ползем по отвесной горе, заросшей кустарником. Цветы, от которых вся гора казалась ослепительно желтой, росли так близко, что их можно было достать рукой. Полосатая церковь с остроконечной крышей, которую я не раз видел издали, теперь оказалась рядом. За каменной оградой белели могильные памятники. — Видите? — спросила Стэлла. — Тут похоронен Грибоедов. Его, убитого, из Тегерана везли на арбе, и Пушкин встретил арбу на дороге. Страшно, не правда ли? «Кого везете?» — спросил он. «Грибоеда», — ответили аробщики... Встречный вагончик разъехался с нашим.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Почему в зону конфликта были отправлены дизельные подводные лодки?
В зону конфликта были отправлены дизельные подводные лодки, как наиболее подготовленные к этому походу. Было принято решение командующим Северным флотом,- другие подводные лодки не посылать. Почему? Потому, что атомные подводные лодки только-только вступали в строй. Было много неполадок с техникой, причем в 1961 году подводная лодка К-19 потерпела аварию. Другие подводные лодки вступавшие в строй, в том числе торпедные ПЛ, тоже имели много неисправностей. Тогда, с осени 1961 года ПЛ 211 бригады из 4 эскадры, четыре подводные лодки, начали подготовку по существу. Других подводных лодок, насколько мне известно, к этому походу не готовилось.
И Вас назначили командовать подводными лодками, которые шли в сторону Кубы?
У меня было очень сложное положение. Со мною именно... Командиром 69-й бригады был назначен капитан 1 ранга Евсеев Иван Александрович. Это бывший начальник штаба четвертой эскадры подводных лодок. И он в 1962 году получил звание контр-адмирала, целевым назначением назначен командиром похода по теме "Кама", как она тогда называлась. "Кама" - это одна из подтем операции "Анадырь", которая готовилась к тем событиям, которые нас ожидали в 1962 году.
Что вы знали о событиях, которые там происходят?
К сожалению, кроме каких-то догадок, мы ничего официального об этом не знали. Нигде в печати, телевидении, ни в кино ничего не говорилось об осложнении обстановки вокруг Кубы, между США и СССР. Более того, даже когда нас посылали в этот поход, - четыре подводные лодки 69 бригады ПЛ СФ - Б-4, Б- 36, Б-59, Б-130 (командирами были капитан 2 ранга Кетов Рюрик Александрович, капитан 2 ранга Дубивко Алексей Федосеевич, капитан 2 ранга Савицкий Валентин Григорьевич, капитан 2 ранга Шумков Николай Александрович), - нам было сказано, что этим подводным лодкам предстоит выполнить задание Советского Правительства скрытно пройти через океан, в одну из дружественных стран для дальнейшего базирования в этой стране.
Причем ни пункта базирования, ни маршрута - ничего нам известно не было. Все документы секретно разрабатывались в Москве в Главном штабе ВМФ и, видимо, в Генеральном штабе. Нам документы вручили непосредственно перед походом. Мне был вручен большой пакет, стопка, опечатанная печатью Главного штаба ВМФ в Москве - "командиру 69 бригады" - и там для каждой подводной лодки был заготовлен пакет отдельно, тоже с грифом "совершенно секретно". Причем эти пакеты были выданы за несколько часов до выхода и их разрешалось вскрыть только в море.
Было ли на борту ядерное оружие, каковы были директивы по его применению?
Да было. На каждой подводной лодке было погружено по одной торпеде с ядерным боеприпасом. Особых директив по этому вопросу не давалось. Но существовали на флоте документы, и нам было ясно, кто может отдать приказ на его применение. Этот приказ отдать могла только Москва, Министр обороны.
У кого-нибудь из командиров был опыт применения ядерного оружия?
Опыт применения ядерного оружия был только у одного командира, он имел опыт стрельбы. В 1961 году у острова Новая Земля, на полигоне, проходили испытания ядерного оружия большой мощности, участвовали подводные лодки, надводные корабли, самолеты. Подводная лодка Б-130, командир капитан 2 ранга Шумков Николай Александрович, произвела два выстрела, причем оба очень удачно, и лодка не пострадала в пламени взрыва, и командир тогда был награжден орденом Ленина. Остальные подводные лодки опыта применения ядерного оружия не имели, но на каждой подводной лодке, согласно курсу подготовки, отрабатывались задачи по применению ядерного оружия. Очень хорошую тренировку получали и командиры, и весь экипаж ПЛ по изучению ядерного оружия, метода обращения с ним. Проводились многочисленные тренировки по погрузке и выгрузке торпед с ядерным боезарядом.
А был ли страх или колебания по поводу применения ядерного оружия?
Мы, командиры подводных лодок и личный состав воспитывались в том духе, что должны применить то оружие, которое имели, для защиты Родины. Я это понимал так, и думаю что так понимали другие командиры лодок и личный состав. Никакой боязни или сомнения у нас, конечно, не было. И сам опыт стрельбы командиром Б-130 двумя торпедами показал, что командиры и личный состав готовы к использованию ядерного оружия. Конечно, в этом походе мы были готовы, если бы поступил такой приказ. К большому счастью, мировой пожар не разгорелся и Карибский конфликт решили политики. Разум возобладал над этой стихией, которая грозила гибелью всего мира.
После того, как Вы вывели лодку на центр Екатерининской бухты не было ли теперь страха от осознания того, что на борту находится ядерное оружие?
Нет. Я хочу сказать, что вообще мы были воспитаны на опыте Великой Отечественной войны, общались с героями той войны, и говорить о каком-нибудь страхе... Мы шли в тот поход стремительно, стремились достичь цели - прийти на помощь Кубе.
Как "чувствовали" себя северные лодки в тропических водах?
Этот вопрос относится к конструктивным особенностям наших лодок. - это была самая современная дизельная подводная лодка того времени. Но она была построена для северных широт и умеренного климата. Для плавания в южных, тропических широтах эта лодка не была предназначена по многим причинам... Во-первых, температура даже на глубине 200 метров приближалась к 30 градусам (не говоря уже о поверхностных температурах), а на лодках не было системы кондиционирования. Вы знаете, что такое кондиционирование сейчас, - оно обеспечивает полный комфорт. Во-вторых, это были аккумуляторные подводные лодки. Нужно было регулярно подзаряжать аккумуляторы. Аккумуляторная батарея не имела искусственной вентиляции, которая позволяла охлаждать электролит до определенной температуры. А это вело к бурному выделению водорода, батарея вскипала. 3 процента накопления в отсеке водорода - это уже взрывоопасно.
На сколько хватало аккумуляторных батарей?
Мне трудно вспомнить. Для каждой батареи существовали определенные циклы. Я не могу сказать точную цифру. Допустим, столько-то циклов батарея заряжалась, после чего выходила из строя. Подводная лодка Б-130 вышла с недостаточно свежей батареей. Это тоже командиру доставило дополнительные трудности. К тому же дистилляционных установок не было. Нам приходилось ограничивать личный состав в пресной воде. Говорить о том, чтобы умыться или побриться,- это исключено. Личному составу выдавался стакан чая утром и вечером . В обед и ужин - по стакану компота. Личный состав гигиену соблюдал так. Выдавался на протирку спирт для того, чтобы дезинфицировать кожу. Кожа покрывалась потницей. Мы были все время потные, теряли много в весе - до 50 процентов. Происходило обезвоживание организма. Нам на поход выдали одежду - синие рубашки и синие трусы. Через плечо полотенце, типа бумажного. Мы обливались потом, и пот с нас стекал синий, потому что эта рубаха вся растворялась на нашем теле. Это приводило к гнойной потнице. Личный состав в таком ужасном состоянии истекал грязью. А дышать, сами понимаете, чем приходилось. При температуре 50-60 градусов, особенно в , которые и так полны паров дизельного топлива и масла, добавлялись температурные условия.
Дизельный отсек подводной лодки.
Личный состав падал в обмороки по несколько раз, особенно в дизельных отсеках. Были люди, которым за весь 90-суточный поход не удалось сделать глоток свежего воздуха. В общем и целом, это были лодки для действий в умеренных и северных широтах.
Какой режим связи был установлен с большой землей. И не мешал ли он скрытности?
Да, не только мешал, а очень и очень мешал - тот режим, который был для нас установлен. Для каждой подводной лодки был назначен график подвсплытия - это нормальный (суточный). Кроме того, так называемый, собирательный сеанс связи. Все подводные лодки одновременно должны были всплыть для приема сигналов, в одно и то же время, в установленный час. Время было назначено - 00.00 московского времени. Но это время в западной Атлантике соответствовало 16 часам, то есть самому светлому времени суток. Как можно было лодке всплыть при таком режиме? Кстати, Командующий Северным флотом Адмирал Касатонов несколько раз обращался в Москву, чтобы этот режим отменить. Режим сохранился до конца похода.
Некоторые подводные лодки были вынуждены всплыть. На каком расстоянии находились американцы?
По-разному складывалась обстановка. Лодка, на которой был я, Б-4. Я стоял в эту ночь на мостике, как раз шла зарядка аккумуляторных батарей, и шли тропические проливные дожди. Нам удалось зарядить батарею полностью. Где-то на рассвете появился сильный сигнал. Видимо, они в этот ливень не летали. И от этого сигнала мы уклонились. По нам посыпались взрывные устройства, была у них система "Джули". Они бросали несколько глубинных, малых бомб. Подводную лодку захватывал в кольцо самолет, бросал серию буев с этой системой. Система была на принципе отражения эха. Но нам удалось выдержать несколько бомбежек, три или четыре. Очень бомбежки чувствительные. Гасли лампочки в отсеках. Взрывы были довольно чувствительные о корпус, однако не позволили самолету при помощи этих буев обнаружить нашу подводную лодку. По сигналу радиолокатора обнаружили, потому что она была в надводном положении. Но мы быстро ушли и подводная лодка в течение трех суток маневрировала, уклоняясь от самолетов. Они прекратили бомбежку. Появилась группа противолодочных кораблей, давали сигналы своими гидроакустическими станциями. То приближались, то удалялись (два раза). Мы маневрировали по глубине и ходом и под слой скачка, то есть всеми доступными для нас способами. Корабли нас не обнаружили. В течение трех суток мы смогли оторваться и от самолета, и от поиска группы противолодочных кораблей. Ушли, удрали, короче говоря.
В госпитале Лесков пробыл около двух месяцев. Поместили его в отдельную палату с сиделкой, ковром и телевизором. Бесконечной чередой наносило визиты большое начальство. Поздравляло со вторым рождением, говорило о наградах всему экипажу, и о наградах самых высоких... Но, видимо, кто-то из самых больших “боссов” военного ведомства расценил аварию на “К-3” как сомнительный подарок, “преподнесенный подводниками” к 50-летию Великого Октября.
Первоначально назначенную правительственную комиссию заменили другой. И та уже по новой стала перетряхивать возможные причины пожара и оценивать действия личного состава в борьбе за живучесть корабля... Лескова из отдельной палаты с коврами перевели в общую. А на экипаж навесили страшный ярлык: “Авария произошла по вине личного состава”. Дело в том, что одного из погибших матросов нашли в труднодоступном уголке трюма. Комиссия сочла, что матрос забрался туда, чтобы покурить. На подводных лодках первого поколения курить, действительно, было запрещено. Это уже потом на субмаринах появились герметичные курилки с дымопоглотителями, рассчитанные на четверых человек. Но вот на этом шатком основании и выстроила комиссия свои выводы: дескать, от сигареты матроса, или зажженной им спички в отсеке воспламенилась смесь паров масла. В те времена в системе гидравлики подлодок использовалась органическая горючая жидкость, и, разумеется, ни одна лодка не была застрахована от каких-либо неисправностей и прорывов в системе. Однако другой вариант - что парнишка, спасаясь от огня, просто забился в ужасе, сам не понимая, куда и зачем, комиссия отвергла.
Наградные листы порвали. На погибших в закрытом городке подводников Западная Лица разрешили присутствовать только родителям братьев-близнецов Богачевых. Старшина 2 статьи Н.М.Богачев был электриком, и его место по расписанию было в восьмом отсеке. Видимо, учитывая возвращение лодки в базу, Николай Богачев позволил себе “вольность”: зашел в первый отсек к брату-торпедисту в гости. Там, в торпедном отсеке, оба и сгорели.
“Нам, живым, в награду осталась жизнь”, - горько усмехается сегодня . Мертвым, говорят, все равно. Но за что же оскорблена клеймом “сам виноват” память погибших?.. Почему должны страдать их родные и друзья? Ведь нетрудно догадаться, что произошло бы с кораблем, если бы рванули торпеды. И что произошло бы с экипажем, не придави капитан-лейтенант А.А.Маляр собственным телом кремальеру между вторым и третьим отсеками. Он, командир отсека, прекрасно знал суровый морской закон: задраили переборку — значит, не допустили распространения пожара. Понимал, что нельзя пропускать в центральный пост обезумевших от огня людей... Этим Маляр спас жизни оставшимся членам экипажа. А командир БЧ-Ш капитан 3 ранга Коморкин по тревоге ринулся не в центральный пост за замполитом, а в свой, горящий первый отсек... Долг, верность Уставу оказались у этого подводника сильнее инстинкта самосохранения..."
Воспоминание штурмана
Олег Сергеевич Певцов - капитан 1 ранга в отставке, член первого экипажа ПЛА “К-3”. Будучи штурманом, прошел все этапы испытаний подводной лодки, начиная со стапеля до трагического похода в 1967 году, включительно. Первый штурман в ВМФ СССР, обеспечивший первый поход подо льдами к Северному полюсу. Награжден орденом Ленина. Книга уже была набрана, как я наконец-то получил письмо от О.С.Певцова с воспоминаниями тех трагических минут осени 1967 года. По прошествии 32 лет время размыло отдельные детали, но дух сохранился. Дословно привожу все его письмо от 5 мая 1999 года, полученное мною из Соснового Бора - бесценные строки истории атомного флота, политые потом и кровью подводников.
Олег Сергеевич Певцов, выпускник Ленинградского нахимовского училища 1952 года.
“При возвращении с боевой службы, находясь уже где-то в районе Бискайского залива, мы получили радиограмму, в которой было дано новое задание. На рубеже 7 и 8 сентября мы по радио доложили об окончании выполнения задания, пытались уточнить наше место. Полученные результаты по определению места ПЛ вызвали у нас сомнение и, считая наше счислимое место достоверным, мы продолжили движение домой. Я лег спать в штурманской рубке за автопрокладчиком. Дело в том, что за 11 лет службы на ПЛ на своем месте в каюте 2-го отсека я спал 1 или 2 раза. Сигнал аварийной тревоги я не слышал. Меня разбудил вахтенный штурман капитан-лейтенант Голутва, который был прикомандирован к нам на время боевой службы с другой ПЛ для прохождения стажировки. Он сообщил мне об аварийной тревоге. Я лично подумал, что это объявлена учебная аварийная тревога и, поскольку я находился на своем месте по аварийному расписанию, то реагировал на его сообщение не энергично. Поняв это, Голутва заметил, что авария фактическая - пожар в 1 отсеке. Как и всегда я с трудом “задним ходом” стал выбираться со своего лежачего места. На все это ушло какое-то время и я не стал свидетелем начальных событий. Помню, что дверь из штурманской рубки в центральный пост была открыта, и я увидел замполита Жиляева у кремальеры переборочного люка во второй отсек. Никаких физических усилий для удержания кремальеры в опущенном состоянии он не прилагал. (Как потом мне стало известно из общения с членами экипажа, замполит и начальник РТС по сигналу “аварийная тревога” прибежали из второго отсека в центральный пост).
Командир ПЛ Степанов Юрий Федорович (кстати мой однокашник по ) запрашивал 1 отсек об обстановке: “Первый, доложить обстановку!.. Первый, доложить обстановку!..” и т.д. Ответов не было. (Уже после госпиталя мне стало известно, что командир 1 отсека, он же командир БЧ-3 по сигналу “аварийная тревога” прибыл из 2-го отсека, где он отдыхал, в аварийный 1-й отсек и доложил: “Весь трюм в огне, все в дыму, задыха...” и все). Затем об обстановке стали запрашивать второй отсек. Ответов тоже не было. (Уже после я узнал, что из шифр-поста, который находился в трюме 2-го отсека, был телефонный звонок шифровальщика в радиорубку, который сообщал, что он не может открыть лючок и подняться наверх из трюма на палубу). В какой-то момент у кремальеры люка 2-го отсека вместо замполита командир приказал встать мне. Моя рука лежала на кремальере и никаких попыток открыть люк из второго отсека не предпринималось. Периодически по требованию командира я докладывал температуру переборки между 2 и 3 отсеками, которую определял на ощупь. Помню, что докладывал 70°С, но это было, естественно, субъективное ощущение. Насколько я помню, даже на ощупь, температура менялась (уменьшалась). Видимо, учитывая это, командир принял решение уточнить обстановку во втором отсеке, но это мое мнение. Командир отдал мне приказание сравнять давление со вторым отсеком. Я побежал почему-то на правый борт к клинкету, по-моему, вдувной вентиляции. Командир тут же отреагировал: “Сравнять давление по вытяжной вентиляции”, клинкет которой находился на переборке в штурманской рубке. Я открыл клинкет и помню только, как под большим напором с гудением через открытые грибки вентиляции в штурманскую рубку хлынул черно-серый с преобладанием серого цвета дым и хлопья. Кто и когда закрыл клинкет я не помню, возможно даже я сам по приказанию командира. (Уже после госпиталя Степанов спрашивал меня о том, что я видел при открытии переборочного люка. Я лично не помню, чтобы я при этом присутствовал. Дело в том, что при беседе командира с боцманом - мичманом Луней, они не сошлись во мнениях. Один из них утверждал, что видел большое пламя, а другой утверждал, что люк полностью открыть не удалось, т.к. этому препятствовало большое количество погибших от удушения людей. Видимо, поэтому и не мог подняться из трюма второго отсека шифровальщик, т.к. погибшие своими телами накрыли палубный лючок).
После попадания продуктов горения в центральный пост начались неприятности и здесь. Из трюма подняли на палубу ЦП матроса в состоянии типа эпилептического припадка. Его удерживали, не давая биться головой о палубу и другие металлические конструкции. В трюме ЦП погиб матрос-ученик, который одел фильтрующий противогаз. Почему-то запомнился мне Зайцев Виталий, у которого, сидящего у пульта системы громкоговорящей связи, конвульсивно дергалась одна рука. Что делалось в это время с командиром, в памяти у меня не отложилось. Помню только тревожные и полные какой-то решимости глаза. Дело в том, что я сам в это время терял сознание.
Зайцев Виталий Васиьевич. - И.И.Пахомов. Третья дивизия. Первая на флоте. СПб., 2011.
Команда на включение в аппараты ИДА была дана, но, по-моему, кроме боцмана, ее никто не выполнил. Мне трудно судить почему, но можно предположить, что это могло быть понято, как элемент паники или трусости (по крайней мере, я лично считал так). Возможно этому способствовало в какой-то мере и то, что незадолго до этого аппараты ИДА были размещены по-новому, более аккуратно что ли, но неудобно для доставания их, т.к. много аппаратов было размещено на подволоке. Видимо, уже после задымления ЦП мы начали всплывать в надводное положение. Я помню, что команда “продуть среднюю” была дана. Трюмный открыл общий клапан на продувание средней, но, видимо, недостаточно, ибо лодка всплывала медленно. Он делал так всегда, с целью экономии ВВД. Командир быстро отреагировал на это и, отстранив трюмного, открыл клапан на полную катушку. Видимо, в это время я и потерял сознание. Терял сознание я, наверное, постепенно, но довольно быстро. Помню только то, что я думал о трудностях, которые предстоит испытать жене, ибо моему младшему сыну было только 8 месяцев, а старшему шел седьмой год.
Штурман О.С.Певцов.
Уже, находясь в госпитале, в одной палате с приписанным помощником командира капитаном-лейтенантом Лесковым, я узнал от него, что после всплытия верхний рубочный люк открывал он, как и положено, по приказанию. Но первым на мостик вышел не командир с сигнальщиком, а замполит Жиляев. Поэтому в каком состоянии находились в это время командир и командир БЧ-5, я не знаю. Очнулся я от того, что ко рту мне поднесли аппарат ИДА с открытым кислородным клапаном. Я, видимо, машинально, еще ничего не соображая, губами искал загубник. Открыв глаза, я увидел нашего доктора капитана Толю Фомина и еще кого-то из матросов. Доктор спросил меня о том, смогу ли я подняться на мостик один, т.к. я тяжелый и оказать мне в этом помощь проблематично. Я поднялся на мостик сам, уронив с ноги одну из сандалий. Естественно, возвращаться за ней не стал. Поднявшись в ограждение рубки, я сел на банку и лбом уперся в тумбу перископа. Сильно болела голова. Море было балла 4, вернее, волнение. Немного покачивало. Все оборудование рубки было мокрое. На мостике, видимо, был уже командир (я точно это сказать не могу), но помню точно приказание командира доктору организовать в 8 отсеке лазарет. Радиограмма об аварии была передана установленным порядком, а не SOS по международному своду сигналов, т.к. через какое-то время к нам подошел буксир-спасатель, прилетел наш реактивный самолет. Появился и противолодочный самолет НАТО, обнаруживший нас после всплытия. Со спасателя к нам на борт были приняты продукты в виде хлеба и мясной тушенки, т.к. наша провизионка находилась в трюме 2-го отсека. На борт был принят со спасателя врач в звании майора медицинской службы, фамилии которого я не помню. По рассказам боцмана или командира (не помню) сначала баркас с буксира подошел с дозиметрическими приборами. Командир, увидев это с мостика, отреагировал на это соответствующим образом и объяснил в чем дело. Баркас вернулся к буксиру и переснарядился. На борт были доставлены, как мне рассказывали, 3 больших ящика с медикаментами и медицинским снаряжением. Доктор приступил к лечению тех, кто находился в лазарете. У меня он диагностировал одностороннее токсическое воспаление легких. (По прибытии в специальное отделение Североморского госпиталя на рентгеновской аппаратуре сразу же определили двустороннее воспаление. Самым тяжелым больным был признан помощник командира капитан-лейтенант Лесков, с которым мы вместе лежали в адмиральской палате).
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Спасибо Новому Году — он открыл мне глаза. Оказывается, телевидение в массе своей, т.е. примерно 200 российских каналов, не считая кабельных сетей и полулегальных трансляций, не хочет с нами общаться. Утром ставится сериал, периодически перебиваемый новостями, которые звучат как новости следственного комитета, перемежаемые тараторкой экономических аналитиков и прорицателей от погоды. Причем, чем меньше они уверены в сказанном, тем выше темп их речи, иногда переходящий в жужжание шмеля. И все — дело сделано: деньги за рекламу отбиты, а самим можно и на Канарах, и вообще…. Слегка освоившие русский язык сценаристы лепят сценарии, в которых одна глупость нагромождается на другую. В женских сценариях глупость зашкаливает. В мужских сценариях, особенно «про войну», никогда не служившие авторы придумывают такое, отчего в самый ответственный для автора момент зрителя не может не разбирать смех. Особенно мне нравится, как бойцы и командиры уклоняются от пуль или творят чудеса глупости только для того, чтобы успеть картинно упасть сраженными, но не до смерти (если это главный герой), и остаться в кадре, избавив себя от мучений с очередным дублем. Взрывы до небес, коптящие от холостых пуль автоматы, падающие за горку самолеты и вертолеты — эти приемчики переходят из фильма в фильм. При этом художественность фильма прямо пропорциональна количеству взорванной пиротехники. Но если отбросить все батальные сцены и перейти к анализу штучных смертей, то сегодня телеэфир всеми своими каналами обрушивает на нас более 2000 смертей ежедневно. За год на наших глазах красиво умирает город-миллионник, в котором по старым нормативам можно проводить метро. Причем, смерти на любой вкус — от кухонных ножей, водопроводных труб, первых попавшихся под руку предметов, стрелкового оружия, крупным и мелким планом, с мозгами наружу и без, с расчлененкой, сжиганием и растворением трупов, с «воскрешением» убиенных, только что преданных земле любимыми женами. Смерти от маньяков, проявляющих чудеса изворотливости, и стражей закона, десятками убивающих злодеев без суда и следствия. Страшно не то, что сцен насилия с каждым днем все больше (с компьютерными играми ТВ никогда в жестокости не сравнится), а страшно то, что смерть человека становится чаще всего единственным приемом разрешения конфликтов на экране. Зритель привыкает к тому, что человеческая смерть — это и источник мотивации, и средство, придающее динамику сюжету, и тот нравственный критерий, от которого далее идет отсчет добра и зла. Редкий сценарист удерживается от соблазна пошутить на фоне морга. «Завтрак патологоанатома» среди горы трупов — это уже даже и не оригинально, это уже штамп. На экране вообще сцены поглощения пищи появляются сплошь и рядом, потому что играть особо нечего, а актера хоть чем-то занять нужно.. Плохо подстриженные олигархи, не умеющие держать в руках нож и вилку, вяло корчат из себя гурманов, неумело курят сигары, пьют из случайной тары эксклюзивные напитки, когда шампанское из пластиковых стаканчиков — еще не самый страшный вариант. Некоторые фильмы несут на себе следы неумелой локализации, когда, например, наш московский «мент» просит коллегу принести «коробочку кофе», потому что в Америке бумажные стаканчики в автоматах назывались «боксами», т.е. коробками. В одном из фильмов аристократ, завтракающий в кругу своей рафинированной семьи, просит, чтобы ему передали варенье, и его дочь подает ему стеклянную заводскую баночку с конфитюром. Это в семье, где для каждого вида варенья есть своя вазочка, создающая настроение. «Историчность» фильмов — это особый вопрос. Не знающие своей страны ремесленники от кино то заставляют своих героев ездить на электричках, которых до войны, можно сказать, не было, то называют различные места в Москве их современными именами (тут особенно достается ВДНХ), то одевают военных в форму, от которой за версту несет голливудскими поделками полувековой давности. Особенно удаются сценаристам попытки оправдать не совсем благовидные поступки героев желанием наскрести деньги на бесплатное лечение или дорогостоящую бесплатную операцию. Каждый раз, когда «историчностью» и не пахнет, сценаристы обязательно пропихнут в СМИ ставшую уже сакраментальной фразу о том, что, если в фильме с исторической правдой может быть не все в порядке, то против художественной правды создатели фильма не погрешили ни в чем. Интересно отметить, что сегодня «художественная правда» — это то, на чем можно легче всего и без труда заработать. В меню штампов и поделок выше всего котируются выдумки о Советском Союзе. Я сначала хотел обидеться на писучего сценариста Кузьминых, который «выстреливает» сериал за сериалом. В последней его работе «Легавый» про СССР сказано столько нелепостей, столько в него впихнуто мерзостей, что я уж было распалился и хотел пройтись уж если не по глупостям, которых очень много, то хотя бы по идиотизмам. Но потом я понял высший замысел автора сценария: СССР здесь вообще ни при чем. Автор писал с натуры все нынешние мерзости, а поскольку весьма сомнительно, чтобы те, кто сегодня ему платит, согласились с такой едкой сатирой на современную жизнь, ему пришлось своих героев нарядить в одежды якобы советской эпохи. Так что, спасибо вам, отважный господин Кузьминых за то, что осмелились сказать правду-матку про нынешнюю власть пусть даже в таком камуфляже. Но вернемся к смертям. Две тысячи смертей в день — это серьезный воспитательный инструмент, формирующий нужные, как теперь говорят, компетенции. В сочетании с картинами якобы сладкой жизни бандюков убийство как средство разрешения конфликтов не может не влиять на формирования психики и базовых инстинктов подрастающего поколения. За год только ТВ (без компьютерных игр) убивает на наших глазах и глазах наших детей больше людей, чем было расстреляно за 33 года пребывания у власти И.В.Сталина. И пусть «киношные» смерти — это не смерти реальных людей, но изображенные талантливыми «стахановцами» от ТВ они формируют вкус смерти, культ смерти, когда человеческая жизнь перестает стоить хоть что-то. Современное телевидение превратилось в искусство масок — всего четыре маски (бандюк, мент, банкир и проститутка) и фильм готов. Последнее достижение сценарной мысли — это когда мент с братком вдвоем борются с несправедливостью социальной жизни. А мы все платим, платим и платим. На наших деньгах поднимаются целые страны. Так, например, транзит товаров только на один «Черкизон» давал пять миллиардов долларов Киргизии и содержал все движение уйгуров за независимость. И пока у наших экранных героев руки по локоть в крови, у наших реальных недругов — руки по локоть в наших карманах.
04.01.2013.
Финансовая драма в три хода, без гамбита, но с профитом
Первого января 2009 года министр финансов проснулся, как всегда. Но руки почему-то дрожали, издавая барабанную дробь на раз-два-три и наполняясь неприятным холодком. Хорошо, что холодок в руках, – подумалось министру. – В прошлый раз холодок был в копчике, и ничем хорошим это не закончилось – папа дал ремня. Как давно это было…- министр то ли охнул, то ли ахнул, тихо, мечтательно, боясь, что подсмотрят. Последняя, символическая, – нужно сказать, – порка была для министра лишь воспоминанием, но щемящим, не дающим забыть свою детскую зависимость и неисполнимость многих проказ. Но сегодня министр решил почувствовать себя мужчиной и… напроказить, хоть что-нибудь, чтобы расстаться с детством, вырвать себя из него с корнем, чтобы никто больше не кричал из форточки: «Леша, иди домой!» – на что он недоуменно отвечал: «А что, я уже замерз?» – «Нет, ты уже проголодался»!» – и форточка громко захлопывалась. Итак, запомним этот день, который для нас значим не тем, что вспомнилось министру, а тем, что за 29 рублей 39 копеек можно было купить один зелененький доллар, от которого еще пахло типографской краской. Но, к нашему с вами сожалению, желание министра попроказничать пришлось именно на этот день. 26 января у министра было настроение лучше, но желание попроказить не проходило. В этот день на счет министерства легло 205 миллиардов рублей, а за зелененький доллар давали уже 32,90. Нужно было проказничать как можно скорее, но министр тянул: «Еще не время», – словно говорили ему холодеющие руки, отбивавшие в ритме вальса раз-два-три, раз-два-три, раз… Только 2 февраля, когда рубль упал, «мягко» девальвируя, до 36,18 за все еще пахнущий краской, почти ничем не обеспеченный доллар, наш герой совершенно созрел. «Проказничать так проказничать», – подумалось ему, и он вдруг взял и продал 60 миллиардов рублей, чтобы купить те самые, зелененькие, пахнущие и не вполне обеспеченные, но все же… Папин ремень был далеко в прошлом, а ручки чесались, и 3-го, а потом 4-го февраля министр, унимая эти проклятые раз-два-три, подписал еще две платежки на 60 миллиардов рублей каждая, чтобы купить… те самые – пахнущие, не вполне обеспеченные, зелененькие. Но на счету оставалось еще 25 миллиардов, и министр успокоился лишь 5 февраля, обнулив Резервный фонд (а это был именно он) и, наконец, умиротворенно сложив руки. Не было больше этого раз-два-три ни в голове, ни в руках, но вырвать себя из детства все еще не удавалось, несмотря на то, что 6 февраля за доллар нужно было платить уже 36,31. Торжеству проказника не было предела, когда бюджету вновь понадобились рубли. Случилось это 17 марта, когда доллар стоил 34,84. Пришлось снова купить 60 миллиардов рублей уже по новому курсу, на чем министр потерял 3 миллиарда рублей. Почти столько же министр потерял через день, когда купил еще 60 миллиардов рублей, оплакивая зеленые, пахнущие и т.д. по 34,42. Естественно, 23 и 24 марта повторилось все то же, только курс был на несколько копеек повыше, и потери немного уменьшились. О чем это я? Да о том, что меньше чем за два месяца прошлого года казна в результате странных операций с платежными поручениями в недрах минфина потеряла, как минимум, ПЯТЬ МИЛЛИАРДОВ РУБЛЕЙ (Но есть еще и максимум – это почти 30 миллиардов рублей). Но что для одного потеря, то для другого находка и, стало быть, профит. Недавно у министра снова начали дрожать руки… Тем, кто не поверил, даю ссылку.
05.04.2010.
Опять война?
Целых три вечера между футболом первый канал в лице спустившего на нос очки Миши Леонтьева рассказывал нам страшные вещи про американскую финансовую систему. С каждым вечером очки сползали все ниже, а картинка становилась все страшнее. Но всплывший в самый последний момент вопрос о том, как жить дальше, оставил ощущение недосказанности, и если в эту ночь кто и спал хуже, то не потому что испугался экономических сказок а ля Леотьефф, а потому что было очень жарко. Однако в мешанине экономических фактов можно было различить несколько вполне здравых мыслей, которые мне хочется пересказать своими словами. Думаю, что для большей ясности. Первое. Сложившаяся после II мировой войны финансово-экономическая система приказала долго жить. Произошло это по двум причинам: (1) вульгаризация понятия развития, ибо развитием считался лишь рост потребления. Страны гордились ростом ВВП, ростом выпуска продукции, а, главное, ростом потребления. Но получилось так, что основной потребитель (США) уже больше не может потреблять ускоренными темпами, и развитие в этом смысле исчерпало себя; (2) одним из регуляторов этой системы с самого начала являлся спекулянт (поначалу очень нужная фигура на финансовом рынке), а сегодня случилось так, что система стала работать только на спекулянта, и спекулятивный капитал превратился в высшее достижение этой системы и гипертрофирован настолько, что система его кормить дальше не может. Второе. Многие страны долгое время решали все свои социальные и прочие задачи за счет заемных средств, и на сегодня самые развитые экономики – это самые большие должники в мире. Вот, собственно, и вся суть того «развития», которое происходило после II мировой войны. Но это, так сказать, приглядная сторона модели. Но, как вы сами понимаете, есть еще и неприглядная. Эта неприглядная сторона выглядит так. Развал колониальной системы, т.е. системы, в которой ресурсы в пользу меньшинства перераспределялись силовым путем, заставил создать систему финансового колониализма, которая пока еще существует. В ней в обмен на ничем (или почти ничем) не обеспеченные деньги страны-доминанты получают полновесное сырье и другую продукцию, которая и является товарным наполнением невиртуальной части денег. Виртуальная часть денег служит только для того, чтобы придать правдоподобие вселенскому обману. Ну, например, мы продаем нефть, газ и другие реальные богатства вроде бы за деньги, но эти деньги, еще не побывавшие у нас в руках, становятся новым долгом стран-доминантов, а мы остаемся ни с чем. В чем проблема? Проблема в том, что эти долги никто никогда не собирается отдавать. Их списывают. Почти триллион долларов списали США. К 2012 году обещал списать не меньше, а даже больше Центральный банк Европы, который уже сейчас списывает почти по 200 миллиардов евро ежегодно. Только представьте: банкиры одним росчерком пера уничтожают труд целой высокоразвитой страны, и для этого не нужны ни бомбежки, ни миллионные армии, ни угрызения совести, как после взрывов в Нагасаки и Хиросиме. Теперь немного о главном, чего не сказал Миша Леонтьев, удерживая на носу очки, как Познер. Главное в том, что вся история развития человеческой цивилизации с точки зрения долгов нудно однообразна: возникают долги, которые приобретают такие размеры, что их невозможно отдать, потом они списываются, ибо дальнейшее продвижение человека, обремененного долгами, по дороге прогресса невозможно, и все начинается сначала – долги, списания, долги, списания и т.д. Но между каждым накоплением долга и списанием происходит маленькое, весьма неприятное событие, которое называется либо война, либо революция. Третьего не дано. Чтобы избежать такой неприятности многие специалисты предлагают периодически добровольно прощать должникам, потому что это дешевле, чем война. Поэтому сегодняшние триллионные списания объясняются страхом перед войной и не более. Ибо даже в «Отче наш» что-то говорится о долгах, да и в Ветхом Завете прощать долги тоже рекомендуется. Но у этого рецепта есть один недостаток: если одни списывают свои долги, то для других это равносильно грабежу, потому что это они дали в долг в надежде на возврат, а возврата не будет. Поэтому возникающее праведное негодование нужно направлять в соответствующее русло, которое тоже давно известно под названием «короткие деньги» или “спекулятивный капитал». Вот там эти списания частично компенсируются, причем иногда эта компенсация является даже не частичной, а сверхполной, но понижается качество денег – они становятся как бы не деньги, что ли, потому что на долгах деньги, конечно, делать можно, но не до бесконечности. И что, все равно война или революция? Если у нас не хватит мозгов, то да. Но есть еще одна возможность: оставить деньги на бытовом уровне, чтобы было с чем ходить в магазин, а глобальных расчетах перейти на товарообмен. т.е. нефть и газ в обмен на технологии, товары и услуги, которые внутри каждой страны будут распределяться так, как совесть подскажет, но на основе национальной валюты. Естественно, больше всех потеряют США, потому что сейчас в нынешней системе пятая часть населения Земли работает в поте лица на США просто потому, что там печатают доллар. Пусть кто-нибудь скажет, что это политкорректно. За это время придется внедрить новую систему, которая будет строиться не на постоянном увеличении объемов потребления, а на повышении качества жизни, на разумном существовании. Для этого нужно лишь стать немного культурнее, немного грамотнее, немного честнее, поменять идеологию наживы на идеологию качества. Мне бы не хотелось, чтобы у вас возникло представление о том, что это все просто, или что отказ от ничего не стоящих денег в международных расчетах – это как игра в «Монополию». Просто хочется, чтобы вы знали, что нынешняя система финансового колониализма доживет свои деньки, а воевать или идти на революционные баррикады что-то не хочется.
25.06.2010.
О финансовой грамотности и жаре
На улице жарко. У меня в тени 31 градус. Наверное, поэтому Минфин принял пятилетнюю программу повышения финансовой грамотности населения с бюджетом 110 миллионов долларов. Информация об этом сразу заставила забыть о жаре и броситься к компьютеру, чтобы внести и свою собственную лепту в это благородное дело, несмотря на то, что мой бюджет несравнимо скромнее. Сначала позвольте сказать всего несколько слов о том, как наш мир выглядит с точки зрения финансов. Если не вдаваться в подробности, то существует уже давно агонизирующая американская система, которой с каждым днем требуется все больше денег, чтобы не умереть. По сути, это живой труп, который на что-то надеется и кое-что предпринимает. Нынешний кризис объясняется тем, что количество спекулятивных, т.е. «коротких», денег в мире стало больше, чем всех остальных вместе взятых, и они превратились в угрозу для отдельных государств, поскольку перестали быть подконтрольны государственной власти. Власть сначала решила поставить все банковские сделки под контроль, введя символический налог на банковские операции, не уплатив который банк становится уклонистом и, соответственно, уголовным преступником, потому что неуплата налогов в западных демократиях карается нешуточно. Примечательно то, что российский Центробанк тут же стал уверять, что никакие налоги он вводить не будет. Но это лишь штрих к портрету. Вернемся к нашим бывшим потенциальным противникам, а ныне партнерам. Оказалось, что спекулятивный капитал, превысивший уровень в 100 триллионов долларов, не так-то легко поставить под контроль. Т.е. ситуация возникла весьма пикантная: с одной стороны, спекулятивный капитал стал слишком много себе позволять и его прибыли отрицательно влияют на национальные экономики, а, с другой, бороться с ним всерьез государства, которые сотрясает кризис, по целому ряду причин даже не собираются. Во-первых, спекулятивный капитал формируется из средств, которые вбрасывают на рынок эти самые государства, и если всерьез бороться со спекулятивным капиталом, то на рынке окажется огромное количество ничем не обеспеченных бумажных денег, которые пока в полусонном состоянии связаны обращаемостью на ранке «коротких» денег и пока никак не влияют на реальные товарные рынки. Во-вторых, что бы ни делал спекулятивный капитал, у него нельзя не заметить положительного свойства: он стабилизирует курсы всего того, что отмечено изменениями, потому что для материализации прибыли спекулятивный капитал, зарабатывающий только на изменении курсов, обязательно включает тенденции, противоположные той, которая привела к изменению курса. В-третьих, все самые развитые государства умеют развиваться только в долг, и долги их растут. Получилось так, что все последние десятилетия эти государства кредитуются из прибыли, получаемой спекулятивным капиталом и являются его самыми большими должниками. В-четвертых, спекулятивный капитал – источник самой незатруднительной прибыли, которым просто грех не воспользоваться даже в самые кризисные времена. Собственно, об этом можно было бы не писать в такую жару, но дело в том, что, не позднее ноября месяца, об этом будут говорить уже все, кому не лень. Дело в том, что вчера Сенат США принял закон, который ограничивает участие частных банков в спекулятивном капитале тремя процентами от их активов. Этот шаг позиционируется как мера, направленная на борьбу с кризисом и способная поставить под контроль деятельность до ныне неподконтрольных государству банков и других финансовых организаций. Однако, на самом деле, это не что иное, как попытка установить барьер между «своими», имеющими неограниченный доступ к спекулятивным операциям, и «чужими», для которых доступ ограничен 3%. Понятно, что это многих не устроит, и банки станут более изощренно искать малейшую возможность для приложения спекулятивного капитала. Самым простым способом борьбы с разрушительным действием «коротких денег» является хотя бы относительная стабилизация курсов валют и акций, или проведение операций без участия «коротких денег». Для примера, изменения курса рубля к доллару даже на 10 копеек означает одномоментную потерю для Центробанка порядка 5 миллиардов рублей, что уже не раз происходило. Включение печатного станка для компенсации таких потерь не исключает самого главного: платить-то все равно придется нам. Для любителей курьезов хочу добавить, что первый «туристский» курс рубля к доллару, введенный 19 лет назад еще Госбанком СССР, был, по странному стечению обстоятельств, равен 31 рублю. Это к вопросу о том, далеко ли ушла наша экономика за это время. Что касается жары, то потерпите до вторника. Что касается уроков финансовой грамотности, то мои уроки явно дешевле, чем у Минфина.
