Когда на Северном полюсе высадились папанинцы, Юрию Борисовичу Константинову шел седьмой год. Кто мог тогда предполагать, что спустя четверть века он примет эстафету от своих старших товарищей и возглавит дрейфующую станцию «Северный полюс-10»? Но прежде чем ему поручили нести эту почетную вахту на льдах, он плавал на утлых логгерах по морям Севера, занимался воздушной разведкой льдов и выполнил несколько научных работ в арктической обсерватории Певек на Чукотке. Юрий Константинов вспоминает: …и вот наступил такой жизненный момент, он идёт начальником второй смены дрейфующей станции «Северный полюс -10». Я лечу на станцию менять своего друга и товарища по Ленинградскому Арктическому училищу Николая Корнилова. 9 мая … Перелёт на станцию “СП” был стремительным. Меньше суток потребовалось для того, чтобы преодолеть громадное расстояние от города Ленинграда до дрейфующей станции, находящейся в центре Северного Ледовитого океана. Всего 11 часов 35 минут я пробыл в воздухе: 45 минут на ТУ-104, 8 часов на ИЛ-18, 3 часа на ИЛ-14 и 10 минут на АН-2. 9 мая в Ленинградском аэропорту Пулково я любовался молодой травкой, только что развернувшимися, еще клейкими листочками берез, а 10-го мая оказался в мире мороза и льда. Снег, ярко-красное солнце у горизонта и непривычная после монотонного гула моторов тишина. Небольшая льдина со всех сторон окружена трехметровым валом торосов. Всюду домики, палатки, склады, павильоны для наблюдений. Между постройками ряды бочек, баллонов, груды угля в мешках, ящики. И над всем этим мачты. Сколько их! Вот тонкие радиомачты, мачты ионосферной станции с множеством оттяжек и противовесов, стройные металлические иглы радиовех, приземистая, в ажурных решетках мачта радиотеодолита. Вот какой ты стала, десятая дрейфующая! .. Полтора года назад здесь была ледяная безмолвная пустыня. В октябре 1961 г., пробившись через ледяные барьеры трех морей, атомный ледокол «Ленин» стал на ледовые якоря у большого поля пакового льда. Мела поземка, засыпая снегом подножия торосов. Солнце едва просвечивало сквозь густую пелену облаков. Холодно. Неуютно. Ни одной черной точки. Глаз скользит по однообразной бугристой поверхности льдины. Здесь не ступала нога человека. Спущен трап. Начальник станции Николай Корнилов и гидролог Михаил Извеков с ящичками толщиномера спускаются на лед. Они, не торопясь, обстоятельно обследуют льдину – выбирают место для станции. Ее решено строить в центре поля на склонах большого ледяного холма. Толщина льда здесь 10-12 метров.
Начали разгрузку. Осень торопила, наступала полярная ночь. Ледоколу предстоял тяжелый обратный путь. Работали круглые сутки в три смены. Ледовое безмолвие было нарушено грохотом лебедок, лязгом гусениц трактора. У борта вырастали груды ящиков, бочек, баллонов с газом. Собранные на палубе ледокола домики на полозьях подхватывались «рукой» крана, проплывали по воздуху и выстраивались на льду. Трактор по одному оттаскивал их в лагерь. Работали слаженно. Только один раз ритм работы был нарушен: привлеченное запахом мяса, к месту выгрузки подошло медвежье семейство – медведица и два годовалых медвежонка. Нисколько не смущаясь, они деловито вспороли тюк с бифштексами и сосисками и с удовольствием принялись их уплетать. Первым заметил воришек механик станции Юрий Гуляев. Он сел на трактор, включил фары и почти вплотную подъехал к ним. Никакого внимания: медведи спокойно уничтожали мясные запасы станции. Только выстрелы из карабина и ракета, выпущенная в упор, обратили в бегство голодных зверей. После этого случая за местом выгрузки внимательно наблюдал вахтенный с карабином, но медведи больше не появлялись. 17 октября, в день открытия XXII съезда КПСС, на радиомачте был поднят алый флаг нашей Родины. Радист Яков Баранов передал на Большую Землю первую метеосводку – станция начала свой дрейф. Через шесть дней, дав три долгих прощальных гудка, ледокол ушел на запад. 15 человек остались на льдине. Что ждет их в долгую полярную ночь? Какие сюрпризы преподнесёт коварная Арктика? Выдержит ли льдина? В Арктическом и Антарктическом научно-исследовательском институте внимательно следили за работой станции. За короткими телеграммами начальника станции Николая Корнилова скрывался напряженный, упорный труд. Приходили сообщения о разломах и торошениях, но как всегда телеграммы заканчивались словами: «На станции все в порядке».
Прошел год. Первая смена вернулась в Ленинград, станция с новым составом полярников продолжала дрейф. В марте 1963 г. в Арктику вылетела экспедиция ААНИИ «Север-15». В задачи экспедиции входило исследование водных масс океана с дрейфующих льдов, расстановка автоматических метеостанций, а также снабжение дрейфующей станции “СП-10” и организация новой станции “СП-12”. Четыре научные группы этой экспедиции в течение всего лета должны были проводить испытания приборов и отрабатывать методику наблюдений на станции “ СП-10”. Экспедиционные группы и оборудование доставлялись на взлетно-посадочную полосу, расположенную на льдине станции в 200 м от лагеря. Все шло по плану. Но природа внесла свои коррективы в этот тщательно разработанный план. 7 апреля во время сильного сжатия через льдину станции прошла трещина, которая расколола аэродром на две части. Площадь льдины в результате разлома сократилась в три раза. Теперь лагерь станции располагался на обломке площадью всего 0,3 кв. км. Тяжелые транспортные самолеты экспедиции не могли производить посадку на не поврежденную при торошении часть полосы длиной всего 400 м. Завоз прекратился. Поиски льдины для аэродрома, проведенные начальником станции Владимиром Ильичом Архиповым и гидрологом Василием Ильичом Улитиным, не увенчались успехом: вблизи станции, в радиусе 3 км, пригодных для аэродрома ледяных полей не оказалось. Руководство экспедиции «Север-15» решило произвести разведку с воздуха. 10 апреля с аэродрома Тикси поднялся в воздух ИЛ-14, пилотируемый опытным полярным летчиком Героем Советского Союза Петром Павловичем Москаленко; на борту самолета находился заместитель начальника экспедиции Василий Гаврилович Канаки.
Десять часов продолжались утомительные поиски. Каждая льдина в районе станции была тщательно осмотрена. Выбор пал на небольшое паковое поле округлой формы в 8 км к северо-западу от станции. С северной стороны проходила полоса припая годовалого ровного льда. Несколько кругов над облюбованной льдиной для осмотра места посадки, и тяжелая машина мягко коснулась заснеженной поверхности льда. Аэродром был открыт. С 16 апреля завоз грузов на станцию стал осуществляться через аэродром «подскока» (так была названа база, открытая 10 апреля). В это время серьёзно заболел начальник станции В.И.Архипов, мне предложили заменить его. Передача станции прошла быстро. Хозяйство в отличном состоянии – всё сделано добротно, на совесть. У нашей смены будет меньше хлопот, станция обжита, работа налажена, остаётся только, как говорят моряки, «так держать». Коллектив дружный, почти все-«старые арктические волки», на дрейфующих льдах не в первый раз, многие зимовали на полярных станциях и обсерваториях, были в Антарктиде. Долго осматриваться и привыкать к новым условиям не пришлось. Окончание завоза, снабжение базы «подскок», подготовка станции к летнему таянию заполняли всё время. Выдержки из дневника, который я вел по долгу службы, дадут некоторое представление о жизни и работе второй смены станции. 14 мая. Заканчивается весенний завоз. Сегодня на базе «подскок» оживленно, приняли три ИЛ-14: два с бензином, один с баллонами жидкого газа. Десять бочек с бензином и все баллоны перевезли на станцию. На это потребовалось шесть рейсов АН-2. Погода пасмурная, низкие тяжелые облака закрывали солнце, к вечеру пошел сильный снег. Температура -21°. 15 мая. Авралили весь день. Вывозили груз с аэродрома на станцию. Сделали 25 рейсов на АН-2. Основная работа по завозу окончена. Погода без перемен, солнца нет, а значит, нет и координат. 17 мая. Погода окончательно испортилась: ветер, низовая метель, мороз 18°, никаких признаков наступающего лета. АН-2 отправили на материк на регламентные работы. По положению, строго выполняемому в авиации, через определенное число часов работы моторов все самолеты проходят профилактический осмотр. Это положение выполняется беспрекословно, материальная часть самолета должна работать безотказно. Наш АН-2 выработал свой ресурс и должен пройти обязательный осмотр в мастерских аэропорта, тем более что он все лето будет находиться на станции. Отправили письма, материалы наблюдений.
Полеты в районе станции окончены, поэтому подача ежечасных сводок погоды – большая дополнительная нагрузка на метеорологов и радистов станции – отменена. По программе метеорологи 16 раз в сутки производят метеорологические и актинометрические наблюдения. При полетах в районе станции вводятся еще и ежечасные наблюдения. Во время завоза полтора-два месяца метеорологи и радисты крутятся, как белка в колесе. Кроме наблюдений, в свободное от вахты время они наравне со всеми участвуют в авралах по разгрузке самолетов, несут дежурство по станции, выполняют различные хозяйственные работы. Метеорологов на станции двое: Федор Петрович Заяц и Борис Остроглядов. Борис молод, худощав, подвижен, отращивает бородку – безошибочный признак того, что он впервые в Арктике. Федор Петрович – бывалый полярник. Он исколесил всю Арктику, зимовал на мысе Шмидта, Медвежьих островах, дрейфующей станции “СП-9”. Спокойный, рассудительный, отличный специалист. Хозяйство метеостанции в полном порядке. Не было ни одного случая задержки или пропуска наблюдений. В строго установленное время, в метель и мороз, ночью и днем выходят метеорологи на площадку, записывают показания приборов, меняют ленты у самописцев. 20 мая. Занимались хозяйственными делами. К электростанции подвезли на тракторе бочки с соляром и бензином. Это запас на два месяца. Оставшееся горючее на случай разлома рассредоточили в разных частях льдины. Сложили на стеллажи банки с алюминиевым порошком и каустиком – материалами для получения водорода Владимир Зуев, аэролог-радиолокаторщик, в дощатом балке «гонит водород».
. Когда батометр опускается в глубь моря, его клапаны открыты и вода свободно проходит черев батометр (схема клапанов в верху рисунка). Посланный сверху грузик заставляет батометр перевернуться. В тот же момент клапаны закроются (схема в низу рисунка), а батометр заполнится водой из слоя определенной глубины.
23 мая. С гидрологом «выполняли станцию». Выполнить станцию – это значит измерить температуру и солёность воды в океане на определённых горизонтах. Батометры с глубоководными термометрами опускали на глубину сериями по 8 штук; 12 приборов оставляли про запас. С Василием Ильичом меня связывает многолетняя дружба. Вместе работали в Чукотской обсерватории Певек, вместе ходили на экспедиционном судне «Ломоносов» в Чукотском море. Улитин хорошо помнит, как на одной станции лопнул от рывка судна трос, на котором были подвешены батометры, и все приборы ушли на дно. Льдина не испытывает рывков, но осторожность не мешает; запасной комплект приборов должен быть на всякий непредвиденный случай. Показания термометров интересны. В слое 250-700 м температуры положительные. Это атлантические воды, принесенные в Арктику мощным теплым течением Гольфстрим. По мере продвижения на восток скорость течения замедляется, воды Атлантики перемешиваются с холодными водами Арктического бассейна, отдавая им свое тепло. Максимальная температура в слое Гольфстрима на этой станции 0,68 гр. выше нуля, у дна температура -0,45гр., а в поверхностном слое - 1,78 гр. После ужина устраивали волейбольную площадку. Сровняли бугры, расчистили снег, вморозили две металлические трубы – и площадка готова. Не удержались – и сразу же за мяч. Играли с большим удовольствием. Собаки Дружок и Вега с визгом гонялись за мячом, хватали его зубами, все время путались под ногами, мешали играть. Пришлось подвергнуть их «домашнему аресту» – закрыть в пустой палатке. Погода улучшается. Ветер южный, скоростью 2 м/сек., снег прекратился, на горизонте появилась полоска голубого неба. Температура -12 гр. Федор Петрович утверждает, что завтра будет солнце. 25 мая. Прилетела пуночка. Дежурный по станции Юрий Иванов торжественно объявил об этом событии за завтраком. Приятно наблюдать за предвестником лета. Отважная птаха. Как она добралась до нас? Ведь до ближайшей земли без малого тысяча километров. Бессовестные собаки не дают ей покоя, с лаем гоняются за ней по всей льдине. Особенно стараются Боцман и Вега. Они впервые видят летающее и щебечущее существо: им всего 4 месяца и родились они на льдине.
Солнце не заходит, с каждым днем поднимаясь все выше и выше. Под лучами солнца темные предметы нагреваются и впаиваются в снег; появились первые сосульки. Термометр показывает -10 гр., а такое ощущение, что очень тепло. Это потому, что нет ветра. Ходим без шуб, в кожаных куртках. Определили координаты: 81 гр. 46' с.ш., 152 гр. 84' в.д. 27 мая. На производственном собрании обсудили план работы на июнь. План наблюдений напряженный. В Арктике начинается навигация, поэтому данные наблюдений нашей станции по метеорологии, гидрологии, аэрологии и дрейфу льда будут особенно нужны при составлении синоптических и ледовых прогнозов по трассе. Прибавляются и хозяйственные заботы: надо подготовиться к летнему таянию, очистить территорию лагеря от мусора, накопившегося за долгую полярную ночь. Координат сегодня нет. Весь день стоит туман. Контуры солнца размыты, определить его высоту невозможно. Температура – 6 гр. 28 мая. Пасмурно. Кажется, что облака цепляются за мачту ионосферной станции. С запада надвигается туман, вероятно, там разводья. Весь день «караулили» солнце. Определились только по двум наблюдениям; третье, контрольное определение провести не удалось: туман плотной пеленой закрыл все вокруг. Рассчитали координаты; за три дня продвинулись всего на 11 км к северу. Дрейф очень слабый. В этом районе поверхностные течения незначительные, дрейф льдов в основном зависит от ветра.
01 июня. Первый день лета. Тепло, всего 1,5 гр. мороза. Выглянуло солнце. Успели определить координаты: 81 гр. 50' с.ш., 151 гр. 12' в.д. АН-2 находится в Тикси, регламентные работы закончили. Вылет задерживается из-за плохой погоды по трассе. 02 июня. Пришел самолет, привез почту, кинопроектор для базы, запасные части к дизелю. Перелет был сложным: низкая облачность, туман. 800 км шли над облаками. Опытный штурман Юрий Владимирович Рейхштадт вывел АН-2 точно на станцию. Теперь собрался весь состав. Сегодня обсыпали двухметровым слоем снега стены дизельной и кают-компании. Для уменьшения таяния валы снега сверху прикрыли брезентом и фанерой. С базы сообщили, что через аэродром, на который принимали весной самолеты экспедиции «Север-15», прошли две трещины; третья трещина отделила аэродром от пакового льда базы. Трещины образовались утром при слабом ветре, сжатий и торошений в районе базы не было. 05 июня. Слетали на базу. Привезли движок, кинопроектор, свежие газеты и письма. Аэродром поломало основательно. Самый большой кусок льдины, на который сел АН-2, длиной 300 м, но и он отделен от базы трещиной, которая все время «дышит»: края льдин – то смыкаются, громоздя на стыках торосы, то расходятся, открывая черную, дымящуюся на морозе воду. Погода по-прежнему пасмурная. Высота облаков, по наблюдениям аэрологов, 300 м. Редкие непродолжительные заряды снега. Температура -3°.
05 июня. Суббота – . Попарились вволю. Дубовые венички, в предбаннике заботливо приготовленный поваром Володей Загорским квас в бочонке. Чем не «Сандуны»? Похлещешься веничком, ополоснешься ледяной водичкой – и усталости как не бывало. Баня в Арктике первейшее дело! Авралов сегодня нет. После ужина в третий раз смотрели «Карнавальную ночь». Все кинокартины просмотрены по нескольку раз, но наш «кинотеатр» всегда полон. Урегулировали вопрос о выборе кинокартины для очередного просмотра. По этому поводу всегда возникали горячие споры. Сколько человек принимало участие в обсуждении, столько было мнений. Как говорится, на вкус и цвет товарища нет. Теперь кино выбирает дежурный. Споров больше не возникает. Льдина медленно продвигается на север, сегодня широта 81 гр. 53' с.ш. 12 июня. Таяние снега усиливается. На территории станции появились снежницы диаметром около метра. Скоро будем бурить, спускать талую воду под лёд. Василий Ильич с доктором провели топографическую съёмку льдины, наметили места для бурения. Погода по-прежнему серая. Облачность 10 баллов, солнце не просматривается. Столбик ртути в термометре медленно ползёт вверх. Максимальная температура за сутки - 0,1 гр. выше нуля. 14 июня. Начали осушение льдины. Сначала бурили лунки непосредственно в снежницах, но ничего не получилось. Пресная талая вода, попадая в лунку, замерзала и промораживала спираль бура. Бурение на сухих местах увенчалось успехом. Воду из снежниц к лунке подводим по каналу. С базы сообщили, что у них под снегом стала скапливаться вода. У нас в лагере полно снежниц глубиной до 20 см. 15 июня. Аскольд Шилов включил трансляцию на час раньше. Передавали сообщение ТАСС. «Восток-5» в космосе! На борту Валерий Быковский. Жаль, что мы не сможем увидеть полет Валерия: в наши широты «Восток-5» не залетает.
В Арктике когда объявляют аврал, работают все. Вечером при свете прожекторов мы катали бочки с горючим на левый борт атомохода. Там их затягивали стропой и канатом опускали на льдину. Бочки железные, тяжелые, их трудно толкать по заснеженной палубе, а у борта, где снег сдуло, они стремительно катятся под горку — только держи. На морозном ветру лица у одних темнеют, и тогда ярче проступают морщины, у других, кто помоложе, цветут задорным здоровым румянцем. Капитан здоров и молод, щеки иное раскраснелись, глаза и рот смеются. Ему весело работать вот так на морозе, где от людей валит пар. Команда, глядя на капитана, работает с огоньком. — Майнай!.. Вирай!.. — то и дело слышатся команды. Эти непременные при разгрузке слова уже хорошо усвоены всеми, и кричит их не один бригадир, ему помогает нестройный хор работающих на борту, хоть это им и не положено. Почему-то человек, впервые попавший на такие работы, уже через час начинает считать себя великим знатоком корабельной разгрузки. Так и подмывает первым крикнуть «вира!», когда груз закреплен и посажен на гак, или ругнуться на зазевавшегося соседа, ругнуться не по злобе, а так, от избытка чувств, переполнивших душу.
А как лихо спится после четырехчасовой работы на ветру и морозе. Отдохнешь, плотно подзаправишься в кают-компании и снова на палубу или лед, где трудится твоя бригада. Первым делом решено было построить станцию. Но как мало светлого времени — каких-то два-три часа. Поэтому почти не гаснут прожекторы. Но ими не осветить всю льдину. С корабля протянули провода, на вехах, воткнутых в снег, повесили фонари. Свет нужен и для безопасности — могут пожаловать медведи. Они, кстати, не заставили себя ждать. Выгрузили продукты — и ночью косолапые тут как тут. Заметил их первым матрос, работавший на тракторе. Подъехал ближе — три медведя. И что бы вы думали, их прельстили в первую очередь… сосиски. Никогда раньше не приходилось им в Арктике пробовать столь отменные лакомства. Разбили ящик и пируют. Матрос решил припугнуть обжор: пустил на них трактор. Но не тут-то было. Один из медведей смело пошел навстречу «знакомиться». Трактористу это очень не понравилось, и он поспешно ретировался. Тогда направили прожекторы с ледокола. Тоже не помогло: закрылись от света лапами и принялись за говяжью тушу. Как не жалко было, но пришлось применить оружие. Соседство этой милой семейки не сулило добра. Быстро строился ледовый лагерь. В центре льдины появились семь домиков, кают-компания, склады, электростанция. Из камбуза неслись аппетитные запахи. Там хозяйничал повар ленинградского ресторана «Метрополь» Степан Пестов, пожелавший работать на станции “СП-10”. Строили и взлётно-посадочную полосу ВПП. Наш отряд в семьдесят пять человек возглавлял первый помощник капитана Юрий Владимирович Савин. Журналисты между собой называли его комиссаром. И не случайно. Есть в этом человеке такое, что очень роднит его с нашим представлением о комиссарах времен гражданской войны. Он хорошо, складно, с огоньком говорит и всегда к месту, и всегда дело.
17 октября 1961 года.
Глаза внимательные, понимающие — будто в душу твою заглянул. Легко и просто как-то все у него получается, без нажима. Скажет спокойно, посоветует, и чувствуешь — иначе поступить нельзя. Характер у Юрия Владимировича крепкий и сердце большое — на всех хватает. Удивительно, пришел на корабль за день до рейса, а всех уже знает по имени и отчеству. Большой опыт у Савина. Воевал на Севере, был политработником в Военно-морском флоте, потом в торговом флоте. Ходил первым помощником капитана на д/э «Обь» в Арктику и Антарктику. А теперь перевели сюда, на ледокол «Ленин». В нашем отряде три строительные бригады. Одной, самой молодой, руководит Александр Зюганов, другой — штурман Александр Чупыра, третьей бригадой — океанолог Юрий Константинов (тот самый Юрий Борисович Константинов). Медленно бредем по сыпучему глубокому снегу, на плечах лопаты, мотыги, пешни. Прошли всего два километра, а ноги отказываются слушаться, дышишь часто, тяжело. Очень трудно ходить по такому снегу: он не утаптывается, а, как сухой песок, уплывает из-под ступни. Пока достигли места работы, устали до изнеможения. Юрий Владимирович вместе с гидрологом Михаилом Извековым распределили, кому что делать. Основная задача — выравнивать торосы и ропаки. На каждую бригаду по торосу. Освободили от снега, вмерзшие в поле льдины, в поперечнике каждая добрых десять метров. Начали. Кирки и пешни разом застучали по звонкому телу тороса. Именно застучали: лед, как камень, не хочет колоться. Размахнешься вроде изо всей силы, ударишь — отскакивает хрустальный кусочек величиной со спичечный коробок. Вот те на, сколько же придется потратить времени, чтобы расчистить километровую полосу? — Не горюйте, хлопцы! — кричит Извеков.— Сейчас мы его не так, так эдак. В руках у гидролога длинный бурав. Он залезает на торос, сверлит дырку. Минут через двадцать .все отходят в сторону. В морозном воздухе гулко разносится хлопок взрыва. — Навались! Теперь торос стал податливей, монолитность его сокрушена, дело пошло быстрей. Светло стало только к двенадцати часам. С корабля прилетел вертолет, привез бутерброды и горячее какао в термосе. Выпьешь кружку, погреешь об нее руки — разморит, спать хочется, да некогда. Снова в руках кирка. Так работать еще ладно, но подумаешь, что нужно будет идти назад к ледоколу по колено в снегу, и становится грустно И вот — знаменательный день. Помню морозные ветреные сумерки. У нас было семнадцать часов, а в Москве — восемь утра. Все, кто мог, прошли с ледокола к жилым домикам станции. На мачте взвилось алое полотнище. За два километра сквозь колючие облака поземки с корабля пробился луч прожектора, и трепещущее на ветру знамя кажется языком пламени. К небу взметнулись ракеты, резко щелкнули выстрелы карабинов (салют в честь открытия станции). Через два часа в Москве начнется съезд КПСС.
В эфир, из глубины Арктики, полетели слова: - «Москва, Кремль, Дворец съездов… Впервые в истории освоения Арктики, на льдах Центрального полярного бассейна с помощью атомного ледокола «Ленин» создана новая научная дрейфующая станция «Северный полюс-10». Люди обнимают друг друга. Начальник дрейфующей станции Николай Александрович Корнилов крепко жмет руку капитану атомохода «Ленин». — Спасибо тебе, Борис, за все! На другой день в адрес ледокола и дрейфующей станции приняты тысячи радиограмм и среди них сердечное поздравление первого капитана атомного ледокола Пономарева. Он искренне радовался успеху экипажа и своего молодого друга, которого ценил, в которого верил.
СТАВИМ ДАРМСЫ
Распрощавшись с четырнадцатью полярниками, атомоход снова тронулся в путь. Хрустко стучит в борта поверженный лед. Жизнь на «Ленине» обрела строгий регламент. Сменяются вахты, идет учеба: техническая, общеобразовательная, политическая; самодеятельные артисты готовят концерт. Наш конечный пункт — Мурманск. Он находится на западе, а мы почему-то двинулись на восток. В чем дело? Оказывается, так нужно молодому сероглазому человеку с полярной фамилией — Мороз. Заместителю начальника экспедиции «Север-13» по научной части Владимиру Георгиевичу Морозу тридцать шесть лет, однако его опыту могут позавидовать многие старые полярники. Участник двенадцати экспедиций по установке дрейфующих автоматических радиометеостанций (ДАРМС) и радиовех, Мороз в одиннадцати случаях назначался руководителем. Заставить льды говорить — вот задача, которую он должен решить. — Поход «Ленина» в такие высокие широты, да еще зимой — случай исключительный, грешно его не использовать,— объясняет Владимир Георгиевич.— И что стоит такому большому кораблю сделать небольшой крюк по пути к дому. Так мы и попали еще в одно море — Чукотское, пятое на нашем пути; ледокол пересек 180-й меридиан — условную границу, которая вместе с Гринвичским меридианом делит планету на два полушария. Здесь проходит незримая черта, на которой рождаются новые сутки. Разница с Москвой десять часов. Беззаветно влюблен в свое дело Мороз.
В этом я убедился еще на “”, где ставился первый ДАРМС. С какой нежностью океанолог распаковывал ящик, обильно снабженный предупреждениями: «не кантовать», «осторожно», «верх», «не бросать».— Этот автомат — замечательный прибор,— сказал Владимир Георгиевич, освобождая из упаковки круглый серебристый предмет, похожий на кастрюлю «чудо», в которой домашние хозяйки пекут пироги. — Красавец, правда? Сейчас его проверим…В домике метеоролога “СП-10” Георгия Андреевича Хлопушина мы вместе поили ДАРМС незамерзающим рубинового цвета маслом. Потом Владимир Георгиевич доверил мне держать прибор и подключил электропитание. В наушнике зазвучала морзянка —позывной, голос ДАРМСа. Поет,— шепотом сказал Мороз, словно боясь перебить. В тот день океанолог посвятил меня в тайны своей суровой и романтической профессии. Сколько противоречий. Мороз-человек восхищался красотой льдов. Мороз-океанолог ненавидел льды — их коварство, строптивость, изменчивость. Это так мешает кораблям ходить северными морями. Радиовехи и ДАРМСы — это верные лазутчики в тылу злого врага. Они дают возможность определить его силы, узнать, куда он собирается нанести удар. По сигналам ДАРМСов определяются температура воздуха, направление и сила ветра. Пеленгуя сигналы радиоавтоматов береговыми станциями, полярники определяют, куда и как движутся массивы льдов. И летает неугомонный Мороз над советским Севером, плавает ледовыми морями, а с ним неразлучные и верные помощники: Евгений Юрьев, механик Семен Кабанов, ледоиспытатель Александр Листов. Их знают все арктические пилоты. Ведь самые сложные посадки на льду делаются именно из-за этих морозовских ребят. Называются эти операции «прыгающими». Знают Мороза и радисты всех полярных станций. Как же иначе! Они первыми слышат, когда языком радиотелеграфа начинают говорить льды. А в ту пору, когда Мороз покидает Арктику, его постоянно видят на заводе, где производятся автоматы. Замечания океанолога всегда представляют большую ценность. День и ночь трудится группа Мороза. В вертолетном ангаре собирается очередной ДАРМС. В нужном месте ледокол останавливался, аппаратуру спускали на лед. В нем бурилось отверстие на всю толщину поля и затем ставилась двенадцатиметровая радиомачта и сам автомат. В собранном виде он уже не напоминает кастрюлю «чудо», а скорей похож на жар-птицу. По бокам ей прицепляют дюралевые крылышки, а сзади хвост. Пробыв три-пять часов на морозе и ветру, группа по штормтрапу поднимается на борт атомохода. Брови и ресницы заиндевели, руки непослушные, пальцы не разожмешь. Большую часть работы приходится делать, скинув варежки. — Ничего, в каюте оттаем,— шутил в этих случаях Семен Кабанов. После стужи хорошо проглотить горяченького и поспать. А вечером посидеть, побеседовать, почитать стихи, спеть под гитару. И редко звучали тогда песни о северной стуже. Хотелось петь о ярком солнце, о садах в цвету, о колосящемся золоте пшеницы. — Между прочим, показания ДАРМСов помогают определять погоду и там, на Большой Земле,— сказал мне как-то Владимир Георгиевич и с аппетитным хрустом надкусил розовощекое яблоко…
В период расстановки ДАРМСов атомоходу пришлось пройти немало сложных испытаний. Мы уже знаем, что главное искусство полярных капитанов — умение уходить от многолетних льдов. Но не всегда их избежишь. Порой встанет на пути массив, который не обойдешь, так он велик. И приходится «драться». Для того чтобы ломать толстые льды, кораблю нужна инерция. Пробьет метров тридцать-пятьдесят — остановка. Руль прямо, и назад по каналу. Потом разбежится, вползет на поле, продавит его корпусом — еще метров пятьдесят. Утомительная и однообразная работа. Однажды попался атомоходу такой «орешек», что грызть его пришлось долго. Стремительная атака закончилась неудачей. Лед попался настолько крепкий и толстый, что влез на него корабль форштевнем, да так и замер. Не поддалось, не раскололось белое поле. Тогда впервые познакомились мы с еще одной замечательной особенностью судна. Оно начало качаться из стороны в сторону — капитан включил креновое устройство. Минут через пятнадцать раздался треск, льдина лопнула. Двинулись дальше. За вахту атомоход ходил в атаку около тридцати раз и победил, вырвался на годовалый лед. Чем дальше, тем труднее становилось кораблю. Бассейн Ледовитого океана покрывался сплошным панцирем, который крепчал с каждым днем. Правда, слово «день» почти вышло из употребления на судне. Полярная ночь надолго упрятала солнце за горизонт. К юго-востоку от острова Новая Сибирь атомоход снова уперся в язык многолетнего пакового льда. Перед капитаном встал сложный вопрос: поворачивать ли снова к проливу Санникова или прорываться севернее островов Анжу. В эту пору самолеты ледовой разведки уже не летали — темно. Единственным помощником оставался малыш вертолет, который был на борту. Много раз выручал он экспедицию в походе. И сейчас о нем вспомнили снова. Оделся в свои кожаные доспехи бородач Иван Иванович Гуринов, спокойный, рассудительный человек, в которого все на ледоколе были немножко влюблены. Когда машина была готова к вылету, с неразлучной трубкой во рту и карабином за спиной вышел на вертолетную площадку Георгий Осипович Кононович.
В загрузили аварийный запас продуктов. — Ну, счастливо! — пожал разведчикам руку капитан Соколов.— Не отклоняйтесь от маршрута, будем следить. Томительное ожидание. Сотни глаз, напряженно устремленных туда, где скрылся огонек винтокрылой машины. В штурманской рубке, поминутно поглядывая на часы, капитан следил по карте, рассчитывая, где вертолет. — Этот маршрут мы составили заранее,— объяснил он,— чтобы по времени знать местонахождение разведчиков. Полет очень сложный. Видят они лишь под собой, в кружке от прожектора. — А зачем Георгий Осипович взял с собой карабин? Соколов улыбнулся — Арктика. Случись вынужденная посадка, придется им идти пешком к острову Новая Сибирь. Возможна тогда встреча с медведями. Опять медведи…— Впереди видим чистую воду,— прозвучал по радио спокойный бас Кононовича.— Попробуем пойти вдоль кромки льда. — Хорошо, спасибо, товарищи, — ответил Соколов. Я полюбопытствовал, почему капитан-наставник решил лететь вдоль кромки, ведь этак путь дольше. — Над водой нельзя, машина сразу обледенеет,— объяснил капитан. Через десять минут Георгий Осипович доложил: — Все в порядке, Борис Макарович, это отличные разводья, идут далеко. Возвращаемся. — Ждем! Вскоре на небе рядом с повисшей над горизонтом луной появилась яркая, движущаяся звездочка. На миг вертолет закрыл светлые рожки. — Словно рождественский черт из гоголевского рассказа, - заметил кто-то. Только когда машина опустилась на палубу, все свободно вздохнули. Поднявшись в штурманскую рубку, Кононович взял карандаш и провел на карте черту.— Здесь до чистой воды двадцать миль можно идти.
Через сутки атомоход, отклонившись к еще более высоким широтам, мчался со скоростью четырнадцати узлов морем Лаптевых. Все дальше и дальше на север поднимался корабль, шел местами, где даже летом не бывали корабли в свободном плавании. Веха за вехой оставались на паках. — Уже скоро,— успокаивает нас похудевший от бессонных ночей Володя Мороз.— Вот поднимемся еще на два градуса. Всего три ДАРМСа осталось. И наконец — последний, пятнадцатый…Никогда еще Арктика не знала такого. В кромешной тьме полярной ночи горели сотни ярких электрических огней. Над белыми просторами Ледовитого океана разносились звуки оркестра. Словно кто-то взял и перенес сюда кусочек праздничной московской улицы. Экипаж атомохода «Ленин» отмечал годовщину Великого Октября в сердце арктического бассейна. Давным-давно закончилась навигация в северных морях, а он все еще был тут. Один-единственный корабль на тысячи миль вокруг. И как символичны сигналы радиостанций Большой Земли, которые мы слышим: «Ленин!» — «Ленин!» — «Ленин!»
Я новичок в арктических морях и, скажу честно, поначалу не очень-то интересовался, какие бывают льды. К тому же атомоход так легко с ними расправлялся. Непонятным только было иной раз, почему это капитан или вахтенные штурманы меняют курс, останавливают ледокол, а порой даже отходят назад — шли бы себе прямо. Однако именно тут, в проливе Вилькицкого у мыса. Челюскина, привелось познакомиться мне с такими странными, на первый взгляд, терминами: «водяное небо», «ледовое небо». Следует сделать небольшое отступление и поговорить вообще о том, что такое ледовое плавание и какие бывают льды. Поучительны беседы об этом с Георгием Осиповичем Кононовичем, большим знатоком северных морей. Более двадцати лет провел он в Арктике: летом плавал, зимой ездил на собаках и оленях. В этот рейс Кононович был назначен капитаном-наставником. Кстати, почему наставником, спросите вы. Разве нельзя доверять выполнение задачи одному капитану? Объясню. Наставник в данном случае не означает учитель или строгий инспектор. Это слово имеет у моряков другое понятие: добрый советчик, помощник, если хотите — друг. И кто бы ни командовал в этом походе атомным кораблем, на него обязательно назначают и наставника. Дневную вахту на мостике Георгий Осипович нес обычно с 12.00 и до 18.00 (вахта на судах — четыре часа). В тот раз атомоход проводил караван сквозь восьми-девятибалльный лед. Опять же следует объяснить: бальность определяется степенью покрытия льдом поверхности моря. Десять баллов — значит, все вокруг сплошь затянуто льдом (толщина его не берется во внимание). Кононович в бинокль внимательно оглядел горизонт и скомандовал матросу: — Лево руля! Ледокол сделал плавный поворот в указанном направлении. — Так держать! — Есть так держать! Теперь нос ледокола смотрел на темное туманное облако, смазывающее черту горизонта. — Почему вы повернули атомоход именно в эту сторону? — полюбопытствовал я. Кононович улыбнулся. Посопел потухшей трубкой и ответил, растягивая слова: — Знамение северной природы! Глядите: справа горизонт чист, светлое белесое небо — значит, там сплошные льды, а слева темно — это парят разводья, там вода. Отсюда и понятия «ледовое небо», «водяное небо». Сама природа помогает нам, .
Но ведь если искать воду — значит, петлять, удлинять путь? — На этот вопрос я отвечу вам старым академическим определением: «длинный путь по чистой воде всегда короче короткого пути во льдах». И любое судно, даже ледокол, даже такой мощный, как наш корабль, всегда будет избегать встречи с тяжелым льдом и искать разводья. Мастерство полярного капитана оценивается тем дороже, чем выше его умение определять структуру льда и находить среди полей чистую воду. Арктический судоводитель должен вызубрить наизусть книгу ледовых законов, проникнуться уважением к каждому ее параграфу. Иначе ему нельзя доверять судно. Уже поздней, на мостике, в рубке, библиотеке, в каюте капитана, у камина, который очень располагает к беседе, я пополнил свои познания в области льдов. Коротко поделюсь. Морская вода замерзает при температурах ниже нуля. Чем солоней вода, тем ниже температура ее замерзания. Лед начинает образовываться постепенно. Сперва появляются первичные кристаллы, имеющие форму очень тонких шестигранных призм, похожих на иголочки. Они пресные. Скопление таких кристаллов на поверхности воды очень напоминает пятна жира на остывшем супе, и моряки называют их салом. При дальнейшем охлаждении сало начинает смерзаться, и, если море спокойно, появляется прозрачная, как стекло, ледяная корка – нила-с. Этот лед уже соленый. Если в это время идет снег, образуется мутный, белесоватый, непрозрачный и неровный лед — молодняк. При ветре и волнении нилас и молодняк разламываются на куски, которые, сталкиваясь, обивают углы. Тогда появляются круглые льдины — блинки. А станет тихо, они смерзнутся и образуют сплошной блинчатый лед. На отмелях и у берегов лед образуется быстрее. Примерзший к берегу лед называют припаем. В тихую и морозную погоду он растет очень быстро, а поднимется волнение — отрывается и уносится в открытое море. Так возникают плавучие льды. Если их площадь более одной морской мили — их называют ледяными полями. Между такими полями быстро образуется лед и в открытом море. Поля растут все больше и больше с усилением зимних холодов. Поля многолетние, многометровые ученые и моряки называют паком (паковый лёд). В этом рейсе атомоход захватил начало арктической зимы, и мне посчастливилось посмотреть самому всю эту метаморфозу. Лед растет очень быстро и в толщину. Помню результаты замеров. При морозе минус двадцать пять градусов за сутки лед прибавлял до трех сантиметров. С каждым днем ломать его было все труднее. Упомянем еще несколько ледовых терминов. Ропак — это одиночная толстая льдина, вставшая на дыбы и в таком положении вмерзшая в окружающее поле. Торосы — ледяные валы, образующиеся при сжатии ледяных полей. Иногда торосы достигают высоты в несколько десятков метров и представляют собой серьезное препятствие даже для самых мощных ледоколов. Вот кратко, с чем может встретиться в пути корабль, попавший в Арктику. Короткое лето, еще более короткие весна и осень и длиннющая зима. Это и есть Арктика.
К зиме, когда ледовая броня крепчает, все суда должны своевременно покинуть моря, иначе затрет в белых полях, и тогда дрейфуй до весны. Никогда еще ни одно судно не отправлялось в высокие широты с началом зимы и не вырывалось из них зимой. Никогда, и вот…На борт ледокола «Ленин» поступила радиограмма. В ней лаконично излагалось новое важное задание: атомному ледоколу предписывалось принять с идущего на запад ледокольного парохода «Леваневский» зимовщиков станции “Северный полюс - 10”, с полным снаряжением будущей дрейфующей станции; затем взять курс на восток, пересечь море Лаптевых, Восточно-Сибирское море, вблизи острова Врангеля повернуть на север и войти в тяжелые льды Айонского массива. У 75 гр. с. ш. с борта корабля должна быть произведена высадка дрейфующей станции “Северный полюс-10” на уже разведанную с самолёта льдину. В короткий срок с помощью экипажа судна на льдине нужно построить взлетно-посадочную полосу, которая будет промежуточной базой авиасвязи со станцией “Северный полюс-8” (Дрейфующая станция “СП-8” просуществовала до начала марта 1962 года. Ее сняли самолетами, так как льдина разрушилась) Дрейфуя, она в ту пору оказалась относительно нас по ту сторону Северного полюса. Такой была первая часть задачи. Выполнив ее, ледокол с участниками экспедиции «Север-13» должен был отправиться в еще более высокие широты и, следуя на запад вдоль границы паков, установить на них пятнадцать дрейфующих автоматических радиометеостанций (ДАРМС-ы) и радиовех. Эта работа очень сложна и необычна, ведь корабль должен производить ее в условиях полярной ночи. Еще никогда в истории в такую пору суда не ходили по Северному Ледовитому океану. Через час о предстоящем походе было объявлено всему экипажу ледокола. Состоялось общее собрание членов экипажа. Рейс единогласно решили посвятить XXII съезду Коммунистической партии Советского Союза.
ЭКСПЕДИЦИЯ НАЧАЛАСЬ
«» - ледокол-легенда. Построенный по замыслу адмирала С.О.Макарова ещё в 1882 году, он в течение более чем семидесятилетней службы был лучшим ледоколом в мире по качеству своего корпуса, мощности и проходимости во льдах
У мыса Челюскина атомоход встретился с дизельным ледоколом «Красин», который с трудом пробивался по проливу, ведя за собой транспорт «Леваневский». Ледокол «Ленин» встал впереди каравана и вывел его на западную кромку льда. Началась перегрузка снаряжения и оборудования будущей научной станции “СП-10” c «Леваневского» на палубу ледокола «Ленин». На борт атомохода стрелами подавались сотни ящиков, бочек с горючим, тюков, строительные материалы, тракторы, ледорезная фрезерная машина. Работали все без исключения, кроме вахтенных. За полтора суток в глубокие трюмы корабля и на палубы было размещено более четырехсот тонн груза. На площадку над кормой ровными штабелями сложили сборные домики, тут же опустился, перепорхнув с «Красина», камовский вертолет, пузатенький, ярко-красный, похожий на попугайчика. Из него вылез кожаный бородатый человек с добрыми, чуть удивленными глазами, он представился — Иван Иванович Гуринов. Интересная биография у этого летчика. В Арктике он всего второй год. До этого жил в Крыму, и главным его делом было аэроопыление виноградников. Но слава о мастерстве Ивана Ивановича, о его виртуозном управлении винтокрылыми машинами разнеслась далеко. Полярная авиация пригласила Гуринова в 1960 году на одну навигацию. С делом молодой лётчик справился отлично. Теперь его попросили принять участие в экспедиции. Он с радостью согласился — Арктика понравилась южанину. Среди груза “СП-10” оказались четыре небольших ящика. Они появились перед отправкой экспедиции неожиданно. На верхней крышке было написано: «Полярникам дрейфующей станции “СП-10”» и в скобках: «Осторожно, яйца». Обратный адрес: «г. Омск, Сибниисхоз, лаборатория птицеводства». И посылка дошла до адресата в целости и сохранности. Яйца! Многие отнеслись с подозрением к содержимому ящиков. «С момента их отправки прошло уже много времени, не иначе, испортились»,— рассуждали полярники, не решаясь распаковывать посылку.
Все выяснилось, когда об этом доложили начальнику экспедиции «Север-13» . — Грузите, останетесь довольны, — сказал он и улыбнулся в мою сторону.— Помните? Ну, конечно, я хорошо помню разговор с Львом Натановичем Вейцманом — руководителем лаборатории птицеводства Сибниисхоза. Он заходил ко мне незадолго до отъезда. В эти же дни в Москве был и Максутов. Узнав, что готовится высадка станции “СП-10” (тогда еще предполагалось транспортировать “СП-10” на самолетах), птицевод предложил прислать полярникам тысячу цесарских яиц — ведь они не портятся. Я рассказал об этом Дмитрию Дмитриевичу Максутову. Он ответил, что это было бы очень кстати, так как в рационе будущих полярников станции “СП-10” есть только яичный порошок — так как куриные яйца не поддаются длительному хранению. Такова история четырех ящиков из Омска. В них оказалось около тысячи яиц. Подарок сибирских птицеводов пришелся по вкусу полярникам. После первой же дегустации они отправили благодарственную телеграмму в .
Рано утром девятого октября атомоход двинулся на восток в свой необыкновенный рейс. Набирая скорость, ледокол «Ленин» дал прощальный гудок, ему ответили «Красин» и «Леваневский» — последние суда на дальней дороге. Теперь уже никто не мог встретиться, так как навигация в Арктике кончилась. Как изменился вид ледокола с прибытием экспедиции: - Впереди, на баке, сплошь бочки с горючим. На палубах ящики с мудреными надписями, тракторы, дюралевые каркасы для палаток. Изменилась и жизнь на ледоколе. Теперь в центре внимания оказались четырнадцать полярников “СП-10”. Это в основном молодой, но видавший виды народ, уже позимовавший в Антарктиде либо в Арктике. Начальнику станции Николаю Александровичу Корнилову тридцать один год. (Николай Александрович Корнилов, выпускник факультета «океанологии» училища ЛВИМУ 1954 г. выпуска). Самому старшему в группе инженеру-метеорологу Георгию Андреевичу Хлопушину — сорок четыре, а младшим (их двое), актинометристу Николаю Макарову и аэрологу Василию Митрофанову,— по двадцати пяти. Не сидится полярникам на месте. На следующий же день они начали хлопотать на вертолетной палубе. Нечего ждать — ведь домики можно собрать тут же на ледоколе, а на льдину опустить готовыми. Все стали предлагать свои услуги. К «охотникам» сначала отнеслись благосклонно, но вскоре их начали гнать — проку мало. Правильно собрать домик — большое искусство, и оно дается далеко не каждому. Вскоре рядом с зачехленным вертолетом появился игрушечный хуторок; сделали электропроводку, и ночью пять готовых «хаток» весело смотрели на море огнями круглых глаз-иллюминаторов. Полярники были так довольны, что, несмотря на морозный ветер, большую часть времени проводили в домиках — примерялись, обживали, судачили о предстоящей зимовке на льдине. А «Ленин» шел дальше. Позади осталось море Лаптевых. Впереди — пролив Санникова. Все участники похода надолго запомнят его. Найдите этот пролив в группе Новосибирских островов, между Малым Ляховским и Котельным. Несмотря на свою ширину, пользуется у полярных моряков дурной славой — уж больно он мелководен.
На каждом шагу можно встретить лютого врага кораблей — стамуху. Порой прижатые полями эти толстенные льдины уходят под воду и, притиснутые ко дну, там остаются. Встреча с ними равносильна столкновению со скалой. И все же капитан ледокола «Ленин» решился провести ледокол проливом Санникова. Значительно сокращался путь к месту высадки станции “СП-10”, экономилось драгоценное светлое время. (В середине октября каждый день убывает на тридцать минут). В пролив вошли поздно вечером. И сразу все впереди заволокло туманом. Словно злой волшебник воздвигал на нашем пути преграды, закрывая путь в свое царство. Два прожектора с мачт ледокола, сведя лучи, едва пробивали белесую кисею. Где-то рядом, у берегов острова Котельный, были разводья. Они и дышали холодным паром. А идти приходилось сквозь льды, узким фарватером, где глубины были побольше. На мостик и в ходовую рубку собрались все, от кого зависела сейчас точность движения судна. Капитан Соколов, капитан-наставник Кононович, старший помощник Кашицкий каждые двадцать минут держали совет. Штурманы, не переставая, орудовали циркулем и транспортером над картой. В сторону — ни-ни! Полсотни метров от курса — и может случиться беда! Мелко! Осадка у атомохода большая. Киль ледокола идет чуть ли не над самым дном. За кормой рыжий след ила (результат работы мощных гребных винтов). Судоводители, чередуясь, дежурили у радиолокатора. Яркий лучик быстро бегает по кругу монитора РЛС, высветляя белые точки — это стамухи. — Под килем три метра,— докладывает электронавигатор Александр Гамбургер, не отрывая взгляда от показаний эхолота.— Два… полтора…Соколов снижает ход корабля до минимума. Он движется теперь не быстрее пешехода. И так около получаса. — Три метра… — снова докладывает электронавигатор. Ледокол пошел скорее, но недолго.— Два, полтора метра…И так десять с лишним часов, пока в судовом журнале не появилась лаконичная запись: «Вышли из пролива Санникова». Утром в кают-компании капитаны и штурманы завтракали вместе с нами, смеялись шуткам, сами шутили. Тревоги кончились. Только потяжелевшие веки выдавали усталость. Это была бессонная, чертовски трудная ночь. Впервые в истории Арктики такое большое судно прошло проливом Санникова, да еще в такую позднюю пору. встретило нас довольно радушно, оно было чистым.
Хруст льда сменился шипением воды. Ледокол мчался со скоростью восемнадцати узлов. Но это было только первое знакомство с четвертым на нашем пути морем. Через несколько часов небо нахмурилось, на вершинах волн появились белые дымки срываемых ветром брызг, повалил густой снег. Палубы покрылись сугробами, домики будущей станции «СП-10», которые стояли на палубе одели мохнатые шапки, а между ними обозначились тропинки — точь-в-точь как в зимней деревеньке. Только бушевавшая внизу водная стихия нарушала эту мирную картину. — Ответственные по каютам, проверить крепление предметов,— объявил по радио вахтенный штурман. Двенадцатого октября ледокол резко изменил курс и пошел прямо на север. К вечеру навстречу стали попадаться большие льдины — первые вестники Айонского ледяного массива, в глубь которого нужно было врубаться ледоколу. Ряды их становились тесней и тесней, пока не сомкнулись в сплошное поле. Над ним вздымались ропаки и торосы. Вокруг ни разводий, ни трещин, кажется, что корабль идет по суше. Только гулкие удары в борта и всплески за кормой дают понять, что это не суша, а многометровая холодная, изрубцованная кожа полярного моря. Иногда льды настолько крепки, что корабль не в силах сразу подмять их под себя и сокрушить. Тогда короткая остановка, отход назад и стремительная атака. И снова все трещит вокруг. На следующее утро над ледоколом появился самолет ледовой разведки .
Он сбросил карту ледовой обстановки, уже близко. Летчики сообщили новость: на выбранной для станции льдине живут медведи. При виде крылатой машины они начинают беспокойно бегать по своим владениям. Ничего, потеснятся,— услышав эту весть, рассмеялся Николай Александрович Корнилов,— объясним косолапым, что для науки стараемся. Шутки шутками, а в экспедиции разработан специальный план борьбы с медвежьей опасностью. Их в этом районе очень много. Десятка два мы уже встретили на своем пути. И странно. Эти громадные желто-белые хищники вовсе не были похожи на мишек, которых я видел раньше. Те, что в московском зоопарке, просто маломерки по сравнению с этими могучими зверями. При встречах с ледоколом медведи вели себя до глупости одинаково. Если они оказывались перед носом корабля, то не сворачивали, а начинали улепетывать вперед. Бежали боком, повернув голову назад, забавно переваливая зад из стороны в сторону. Так продолжалось порой пятнадцать-двадпать минут. Помню, один медведь соревновался с нами в скорости добрых полчаса, изнемог от быстрого бега, но никак не мог «догадаться», что следует уступить дорогу. — Глупый, пропусти нас,— кричали с борта моряки.— медведь - тебя же хватит инфаркт! Люди свистели, улюлюкали, корабль давал гудки, но упрямец был глух к добрым советам. И тогда не выдержал капитан. Он приказал рулевому обойти медведя стороной. Так пугливо и забавно ведет себя косолапый перед ледоколом, но от человека он не побежит, встреча может кончиться трагично…
НА ЛЬДИНЕ
— Вот она, взгляните! — Протянул мне бинокль Анатолий Матвеевич Кашицкий. Я увидел то же, что и везде, — сплошное белое поле, только на нем чуть больше снежных холмов и причудливых ропаков. Так, значит, это и есть «наша» льдина. Все, кто не был занят на вахте, в эту минуту стояли у борта атомохода, с любопытством разглядывая бродячий ледяной остров, который должен был на год приютить четырнадцать наших товарищей. На льдине самолет? — удивленно крикнул кто-то. — Это дед Мазай,— улыбнулся Кашицкий. Так на Севере в шутку величают старейшего полярного летчика Героя Советского Союза Виталия Ивановича Масленникова. С рассвета он барражировал над кораблем, а потом куда-то исчез. Оказывается, пилот уже посадил свой ЛИ-2 на приглянувшийся ему «аэродром» и ждет нас.
.
«Ленин» медленно движется по узкому разводью. И вот остановка. — Приехали, братцы, «домой»! — кричит товарищам инженер-гидролог Михаил Извеков. Он будет зимовать этак пятый раз, поселки на льдах давно для него стали вторым домом. По штормтрапу полярники первыми — это их право — спускаются вниз. Потом несколько матросов.— Отдать ледовые якоря! — звучит с мостика команда. В шестнадцать часов пятнадцатого октября корабль ошвартовался. Гидрологи обследовали льдину. Она оказалась многолетним полем, достигающим в некоторых местах толщины десяти метров. Все отлично. Только одна беда: строить взлетно-посадочную полосу будет трудновато — нет ровных площадок. Придется расчищать наиболее подходящее место от торосов и ропаков. А как же сел Масленников? Я, помню, глянул в сторону, где еще недавно был самолет, и не нашел его сразу — он переместился метров на четыреста. Уже поздней от штурмана Владимира Гришелева, давнего моего друга еще по Москве, я узнал подробности. — Мы сели на очень тонкий лед, образовавшийся у пака,— рассказал он.— Другой площадки не было. Постояли немного, «аэродром» наш начал пищать, потрескивать, под лыжами проступила вода. Завели моторы, поехали на новое место. Через час та же картина. Так это же опасно! Володя рассмеялся: — Льду опасно. Вот мы и крутились, чтобы не попортить его, не проломить. Дело привычное. Шутка сказать — «привычное». Летчики почти сутки переезжали с места на место, чтобы самолет не провалился под лед.
— Итак, начнем посвящение вас в рыцари ,— улыбнулся мой товарищ.— Получите прибор «Кид». Каждому из нас выдали предмет, очень похожий на автоматическую ручку, только без пера. Это и есть «Кид» — карандаш измерительный дозиметрический, его нужно брать с собой. Затем начался процесс облачения в «доспехи». Скажу откровенно, я представлял их иными, по меньшей мере, похожими на водолазный костюм. Но это не так. Раздевшись донага, мы натянули на себя белоснежные из толстого полотна комбинезоны и такие же чулки. Еще нам выдали по кокетливому колпачку, напоминающему пилотку, марлевую маску на лицо, резиновые перчатки и кирзовые башмаки. Мы полезли по узкому, похожему на трубу люку куда-то вверх и очутились в зале с высоким потолком. Над металлической палубой три круглых возвышения, похожие на торцы бочек, над ними в центре белые, в руку толщиной стволики стержней. На переборке горит желтая лампочка, такая же, как наверху,— значит, все в порядке, безопасно. Инженер водит меня по залу, объясняя назначение механизмов. Незаметно для себя ступаю на «бочку», и вдруг: — Сейчас вы стоите на первом реакторе,— торжественно говорит Соколов. В его карих глазах, увеличенных стеклами очков, бегают веселые чертики. Не скрою — сердце екнуло. Подумать только, в каком-то метре от моих ног, под толстым слоем защитной брони происходят таинственные и могучие процессы. Здесь зарождается энергия, дающая кораблю исполинскую силу. Исколесив лабиринт помещений вокруг реакторов, насосов и пароперегревателей, обвитых километрами труб и трубочек, мы вернулись назад. У меня забрали «Кид» и заявили: — Все в полном порядке. — Как вы определили? — Очень просто. Посмотрите в торец карандаша. Направив один конец «Кида» на лампочку, я заглянул внутрь: круглый лимб, наверху написано — «миллирентгены», а ниже шкала и стрелка. За время путешествия она не сдвинулась с места. Меня даже досада взяла, что экскурсия в центральный отсек настолько безопасна, ну хоть бы немного двинулась вправо эта стрелка, ведь я стоял на атомном реакторе. Мое доверие к устройству атомохода окончательно закрепило знакомство с «кочегаром» Александром Зюгановым и его работой «Кочегарами» шутливо называют в экипаже инженеров-операторов, которые следят за работой реакторов. Саше Зюганову двадцать четыре года. На вахту инженер отправляется в белоснежном костюме. Вместо жерла топки перед ним десятки сложнейших приборов. На ледокол Александра Зюганова назначили как одного из лучших выпускников Инженерного морского училища имени адмирала Макарова. Однако не сразу допустили его к ответственной работе. После почти годовой практики Зюганов сдавал специальные экзамены. Это было в первые дни рейса. Комиссия высоко оценила его знания. Большая радость для парня: допущен к самостоятельной работе в ПЭЖ — пост энергетики и живучести судна. Профессия ему нравится. «Кочегар» с атомохода. У него, как и у многих его коллег, морская биография только начинается: еще не плавал по свету, не видел жестоких штормов, лютых снежных бурь. Но это все придет.
Памятны первые дни похода. Баренцево море, затем Карское. Бескрайние водные просторы — студеные, неприветливые; волны — то свинцовые, то голубовато-зеленые, цвета медного купороса, смешанного с малахитом. Суровые края — да обжитые. В течение суток встретишь не один корабль: если близко пройдут, обменяются приветствиями — споют песню гудки, а когда на горизонте дым — свяжутся по радио капитаны, поделятся новостями. Проторили дороги в студеных морях отважные поморы, провели вдоль северных берегов России свои парусные боты и шлюпы лейтенанты Малыгин, Овцын, Прончищев, Харитон и Дмитрий Лаптевы, штурман Челюскин — и смелее стали ходить сюда корабли. А советские люди превратили Великий Северный морской путь в широкую дорогу, по которой ежегодно перевозятся миллионы тонн грузов. В период навигации тут много судов, самых различных — от широкогрудых ледоколов до деревянных малышей, на которых и поныне отправляются в смелые экспедиции наши ученые: географы и океанологи, метеорологи и биологи. Встречи в море — не редкость. И всегда в этих случаях с борта на борт передаются связки почтовых конвертов. Люди высоких широт, как никто, пожалуй, знают цену письму. Весточка может быть очень короткой, но бесценно дорогой. Письмо здесь не может пропасть в пути, оно обязательно придет тому, кому предназначено. Я хочу рассказать об одной из встреч, что произошла в восточной части Карского моря, на ничем не обозначенном перекрестке корабельных дорог. …Утро было свежее. Погода менялась каждые пять минут: то светило солнце, то набегала крохотная тучка и метко выстреливала по атомоходу зарядом мокрого снега. Боцман Александр Иванович Мишин сердито сдвигал мохнатые брови и начинал ворчать. Снег никак не входил в его планы: корабль только принял туалет, на палубах не просохла краска. В десять часов стало известно: навстречу идет судно. Люди высыпали из кают. Начали гадать, кто бы это мог быть. Ясность внес голос старпома Анатолия Матвеевича Кашицкого:— «Вихрь» — гидрографическое судно, — громко сказал он.
— Сейчас ляжем в дрейф, и оно ошвартуется к нам. Примем аппаратуру. «Вихрь». Ну, конечно же, многие полярники узнали его. В июле он вышел из Архангельска и более двух с половиной месяцев путешествовал в северных морях, делал промеры шхер на северной оконечности Новой Земли, производил съемки на полярной станции на мысе Желания. Свыше девяти тысяч миль прошло это крепко сшитое деревянное суденышко в нынешнюю навигацию. Теперь оно следовало домой. Когда «Вихрь», кланяясь волнам, оказался рядом с «Лениным», на атомоходе засуетились: ведь можно успеть отправить весточку домой. Не сговариваясь, люди побежали в каюты, заскрипели перья. Скоро на правом борту, за которым спрятался малыш «Вихрь», все сгрудились снова. Увесистая стопка писем, завернутая в газету, была привязана к концу каната. Боцман ловко бросил ее в руки своего коллеги. И тут случилось непредвиденное. На палубу выбежала с конвертом в руках Валентина Семеновна Задорина - инженер-конструктор из Ленинграда. Она опоздала с передачей письма. — Кидайте,— неосмотрительно посоветовал кто-то. И женщина бросила письмо на скачущую палубу «Вихря». Но коварный ветер подхватил легкий конверт, и он, словно подбитая птица, кувыркаясь, упал в воду между бортами судов. Это видели все: и на ледоколе и на судне, десятки голов разом наклонились вниз — как тут быть? Задорина была очень огорчена. — Кому письмо-то,— хрипловатым, простуженным голосом спросил матрос с «Вихря»? — Дочке, Галочке! — ответила Валентина Семеновна. — Неладно получилось, сестрица, — пробасил матрос, взял в руки швартовый, перегнулся через поручни, опустил конец каната до самой воды и стал раскачивать его из стороны в сторону, надеясь, что к нему прилипнет намокший конверт. Но волна отбросила письмо к борту атомохода. Тогда с ледокола в воду опустилось несколько длинных веревок. Усилия десятков людей ни к чему не привели. И все вдруг загрустили: рядом в ледяной воде полярного моря коченел кусочек ласкового материнского сердца и его никак не удавалось спасти. Ветер гнал конверт к корме ледокола. А на обоих судах уже знали, что Галя живет на Васильевском острове, учится в десятом классе. Тогда матрос с «Вихря» взял гарпун, которым еще недавно охотился на морского зверя. Это была последняя надежда. Привязанное к прочному шнуру копье с острым наконечником несколько раз исчезало в море рядом с письмом, так и не задев его. Ветер отогнал конверт так далеко, что достать его было уже невозможно. Пришла минута расставания кораблей. А как же письмо? И тут все, не сговариваясь, решили. Что стоят какие-то несколько минут. Подождем. Валентина Семеновна, пишите новое. Задорина побежала в каюту и буквально через пять минут, улыбающаяся, выбежала на палубу с новым конвертом. Боцман атомохода деловито обвязал его шкертом и подал на борт «Вихря». Все свободно вздохнули. Все шире река меж бортов кораблей. Заработали винты атомохода. Он пошел на восток, а «Вихрь» домой, на запад. И среди других писем на нем было письмо, адресованное девочке на Васильевский остров. Оно было очень коротким, значительно короче того, которое унесло море. Но это письмо особое. Его согрело тепло сотен человеческих сердец, впервые узнавших, что есть на свете девочка Галя. Люди высоких широт знают цену дружбе…
ЧЕЛНОЧНАЯ ОПЕРАЦИЯ
издавна пользуется у полярных моряков дурной славой. В Арктике его образно называют «мешком со льдами». И это действительно так. Подуют южные ветры-союзники, потеснят льды — открываются разводья, дыхнет полюс — и нет дороги. Центр Великого Северного морского пути в постоянной опасности: того и гляди захлопнется ледовая ловушка. Вот и дежурят в проливе ледоколы, всегда готовые выручить из беды караваны судов. Однако им тоже не всегда удавалось справляться со стихией. Памятен полярникам 1937 год. Тогда несколько кораблей вместе с ледоколами так и не смогли пробиться к чистой воде, и пришлось им дрейфовать в белых полях до следующего лета. Только с появлением таких мощных кораблей, как ледоколы «Москва» и «Ленин», пролив Вилькицкого перестал быть вечной преградой, Эти богатыри могут пройти его в любое время года. Челночная операция! Так называют моряки работу ледоколов в проливе Вилькицкого. Ходят они по нему взад и вперед, проводя корабли из Карского моря в море Лаптевых и обратно. Ледокол — ткацкий челнок, а караваны — нитки. Особенно много дел в конце навигации, когда нужно быстро выводить транспортные суда из восточного сектора Арктики. Загоститься до октября опасно: льды окрепнут, и выбраться на чистую воду будет очень трудно. Не приспособлены корпуса обычных судов к большим льдам. Вот почему так торопились мы на помощь старым ледоколам. На запад нужно было вытащить пароходы: «Тбилиси», «Псков», «Механик Бондик», дизель-электроходы «ЦимлянскГЭС», «АнгарГЭС», ледокольный пароход «Леваневский». Атомоход «Ленин» стал главной ударной силой в челночной операции по проливу Вилькицкого. В солнечный полдень над ледоколом появился самолет ледовой разведки ЛИ-2. Прилетел капитан-наставник ледокольной группы штаба проводки западного сектора Северного морского пути Герман Васильевич Драницын. Сделав несколько кругов, крылатый разведчик промчался низко над атомоходом и с точностью снайпера сбросил на капитанский мостик вымпел с картой ледовой обстановки в проливе Вилькицкого и в море Лаптевых. — Корабли ждут вашей помощи,— громко прозвучал по радио голос Драницына.— Желаю удачи!
…Ледокольщики любят свое дело и гордятся им. Есть в нем что-то особенное, глубоко волнующее. Человек может часами глядеть на бело-голубую бесконечность и думать. О чем? О семье, о друзьях, о родной стране, что наделила его, моряка, таким удивительным могуществом. Человек; слушающий скрежет льда под форштевнем, наблюдающий, как лопаются толстенные льды, чувствует себя необыкновенно сильным. Вот почему так приятно стоять у фальшборта и думать. Третий день дуют северные ветры. Пролив Вилькицкого закупорился наглухо. Теперь для ледоколов самая работа — пробивать каналы каравану судов в десятибалльном льду. С дизельным ледоколом «Красин» атомоход повстречался глубокой ночью. Ледоколы гудками поприветствовали друг друга, капитаны по радио кратко обменялись новостями. А потом диалог: — «Богаты свежей капустой? Соскучились по борщу? — Есть. Поделимся,— ответили с «Ленина». Оба ледокола медленно сошлись бортами. Из рук в руки аккуратно переданы мешки с душистыми, пахнущими землей и золотой российской осенью овощами. У моряков ледокола «Красин» давно зима. Они вышли из порта Мурманск в июне месяце, а сейчас уже начало октября. Конец навигации. Овощи это не только борщ, это добрая весточка из дома, где еще не завершена уборка урожая. Вот почему из-за нескольких мешков капусты корабли застопоривают ход и швартуются в ледовом море. Так было и теперь. Под утро над белым горизонтом показался чёрный дым. Это шел нам навстречу дедушка арктического ледокольного флота ледокол «Ермак». Корабль заслуженный, легендарный. Сейчас его легко узнают по темной чалме (чёрная труба). Из всех ледоколов он один работает на угле и сильно чадит. Сейчас ледокол «Ермак» пробивался на запад, ведя за кормой пароход «Механик Бондик». Трогательна и символична была эта встреча. Ледокол «Ермак» — первый в мире арктический ледокол — радостно приветствовал гудком своего гиганта внука — первый в мире атомный ледокол. «Ленин» становится впереди его пробивать канал.
Вспомнилась мечта замечательного русского флотоводца - ученого адмирала Степана Осиповича Макарова, именно по идее которого построен ледокол «Ермак». Адмирал считал возможным пройти на специальном корабле к Северному полюсу напролом. Макаров верил, что так будет и что сделают это его соотечественники. — К полюсу напролом! — капитан Соколов улыбнулся, когда я напомнил ему о мечте русского адмирала.— Что ж, это сейчас вполне осуществимо. «Ленин» обладает достаточной мощью, чтобы пройти к полюсу. — Так что же? — И пройдем, в ближайшие годы. А пока это не входит в наши планы. Есть задачи поважней. Согласитесь, что ломиться к полюсу ради спортивного интереса не имеет смысла. Другое дело — выполнить такой рейс с научными целями. Борис Макаров сменился с вахты и пригласил меня в свою каюту. В тот раз я долго беседовал с ним о Пономареве, слушал историю их дружбы…— С Павлом Акимовичем мне посчастливилось нести первую в жизни вахту на верхнем мостике,— сказал Соколов.— Было это в сорок шестом. Я попросил Бориса Макаровича рассказать подробнее об этой вахте. И вот что услышал: — Я был курсантом Высшего арктического морского училища. Проходил учебное плавание на ледоколе «Адмирал Макаров». Командовал им Пономарев. Назначили меня однажды впередсмотрящим. Волновался ужасно. Сами понимаете: безусому пареньку вдруг выпала честь стоять рядом с таким знаменитым ледовым капитаном. Старался я, что было сил, громко докладывал. Сперва Павел Акимович приглядывался ко мне со стороны, потом подошел ближе, стал экзаменовать. — Какого типа идет корабль? — Тральщик,— отвечаю. — Его скорость? — Десять узлов. — Верно. А что это за буй справа по борту? — Поворотный. — А вон та веха? — Нордовая. — Так. Родом-то вы откуда, молодой человек. Когда познакомились с морем? Я рассказал. Перед концом вахты Пономарев снова подошел ко мне, потрепал по плечу: — Ну-ну, старайся, капитан, учись! — Словно знал он, что придется нам встретиться снова…И они действительно встретились. В пятьдесят первом году Борис Макарович был уже вторым штурманом на ледоколе «Илья Муромец». Корабль тащил сигару леса в Хатангу. В Диксоне на борт подсел Пономарев, назначенный на корабль капитаном-наставником штаба морских операций. И снова привелось Соколову стоять на мостике вместе с Павлом Акимовичем. Но теперь они разговаривали друг с другом языком судоводителей, сообща делали прокладку курса на картах, определяли свое местонахождение. Всю дорогу Пономарев приглядывался, как штурман «ходит» во льдах, учил его распознавать по едва заметным признакам, где легче вести корабль сквозь белые просторы Арктики. Поинтересовался тогда Соколов, помнит ли Павел Акимович их первую встречу. Капитан наморщил лоб, помолчал с минуту, а потом просто, с улыбкой ответил: «Убей бог, запамятовал. Ведь сколько вас плавало со мной молоденьких курсантов. Теперь уж не забуду: хороших штурманов я всегда запоминаю. А вы старайтесь, у вас получится…»
После этой встречи Соколов повидал много морей, плавал на различных кораблях, ходил в Арктику на ледоколах «Сибиряков», «Белоусов», зимовал в море Лаптевых. Стал старшим штурманом. В портах нередко виделся с Пономаревым. Тот всегда с интересом расспрашивал о делах, а в конце разговора повторял когда-то сказанную фразу: «Старайтесь, у вас получится…» В ноябре 1958 года Бориса Макаровича назначили старшим помощником капитана на дизель-электроход «Обь», она отправлялась в Антарктику. Побывал Соколов в Мирном, на Земле Королевы Мод. Руководил высадкой научной станции “Лазарев”. Триста километров облетел на вертолете вдоль шельфового ледника с пилотом В.Афониным. Определил место станции и строил ее вместе со всеми. А вернулся домой, послали на «Оби», уже капитаном, к Земле Франца-Иосифа. Рейс этот оценили высоко, похвалили. Вот тогда и встретились они опять. Не успел Борис Макарович вернуться из похода, пришла телеграмма. Приглашали в Ленинград. — Пойдете дублером капитана на атомный ледокол? — спросили его.— Павел Акимович очень бы желал. Все время следил за вашей работой. Кровь ударила в лицо от радости. Так, значит, не случайно проявлял к нему всегда такой интерес Пономарев. Навигация I960 года была для Соколова одной из самых знаменательных в жизни. Теперь он неотлучно стоял рядом с Павлом Акимовичем на мостике атомного ледокола «Ленин». Пономарев уже не экзаменовал, а молча, с улыбкой наблюдал за тем, как работает молодой капитан. Иногда приходилось трудно, нужно было крепко биться со льдами. Если это случалось в вахту Павла Акимовича, за его спиной неизменно появлялся дублер.
— Что, не сидится в каюте? — спрашивал Пономарев.— Ну давай тогда. А я пойду, согреюсь. Капитан спускался вниз. Молча пил крепкий чай, поглядывая в иллюминатор. Он любовался тем, как его молодой друг умело читает ледовую книгу, как послушен ему корабль. Впрок пошла наука. Когда Павел Акимович собирался уходить с атомохода, его спросили, кого он хотел бы видеть своим преемником. И он порекомендовал назначить капитаном Соколова. Так и поступили……Под вечер полная остановка ледокола. Я вышел на палубу, разузнать в чем дело. — Сейчас будем делать околку! — с видом знатока сказал Саша Зюганов.— Льды годовалые с вкраплением пака. Минутой позже Саша признался, что сам еще никогда не видел, как делается околка — это его первый рейс в Арктику. Что же произошло? Оказывается, канал, оставляемый «Лениным», быстро сужался, началось сжатие. Взломанные атомоходом льды сравнительно легко раздвигались «Ермаком», но для парохода «Механик Бондик» они были опасны — борта у него тонкие и низкие, его затирало, судно отставало. Атомоход прошел немного вперед, потом развернулся и двинулся назад. С хрустом лопалось белое поле, во все стороны поползли трещины. «Ленин» миновал караван, снова сделал поворот и направился обратно вдоль других бортов кораблей: он словно вспахивал ледяную броню вокруг судов. Чтобы идти быстрей, без задержки, ледокол «Ермак» взял «Бондика» на буксир, плотно притянув нос парохода в специальный вырез на своей корме. Караван тронулся дальше. Боцман Мишин с улыбкой наблюдал за работой атомохода. Он-то, старый полярный моряк, знал толк в ледовых кораблях. Не выдержал, пробасил: — Ну и силища, скажу я вам. Как по чистой воде ходит: расступись, Арктика!.. Челночная операция. День и ночь грохочет в борта ледяная стихия. Особенно тяжело было в районе между мысом Шмидта и западной частью моря Лаптевых, близ островов Комсомольской Правды.
Тут и работал . Проведены суда «ЦимлянскГЭС», и «Псков». Они идут в Мурманск, а наш «челнок» снова спешит на восток, сражаясь со льдом. Льдины разные — толстые и совсем тоненькие, хрупкие и плотные, крепкие и мягкие, как сыр, но, ледокол медленно и уверенно идёт вперёд.
