Вскормлённые с копья

Участвовали мы и в благоустройстве сквера на площади Революции, расположенного напротив Петропавловской крепости. Тогда он весь был изрыт траншеями, котлованами для зенитных орудий. Нужно было все это засыпать, разровнять, сделать дорожки, посадить деревья и цветы. Каждый день весной 1945 года после занятий выходили на работу. Орудовали лопатами, ломами, носили землю носилками, просеивали песок через металлическую сетку. Мы и представить себе не могли, какой красавец сквер получится в итоге. Но уже в конце лета, как по волшебству, на месте бывших траншей и котлованов зазеленела трава. Сейчас наш сквер — один из лучших уголков города. Каждый раз, когда мне удается побывать в Ленинграде, я обязательно приезжаю на Петроградскую сторону посидеть в «своем» сквере.



Осенью училище запасалось овощами и картофелем. После уроков до ночи мы разгружали вагоны на Финляндском вокзале, возили овощи и картофель на грузовых машинах в училище. Уставали, конечно. Но не было случая, чтобы мы, возвращаясь в роту после аврала, не пели.
Помимо общих работ каждый из нас выделялся на различные виды дежурств. Если стоишь дневальным по роте, то на твоих плечах лежит забота о чистоте в ротном помещении, в умывальнике, гальюне. Будет грязно в гальюне, получишь наряд вне очереди, а то и два. И будешь драить злосчастный кафель, пока заблестит, как солнышко. Ведь гальюн по вечерам — это своеобразный «центр культурной жизни» роты. Здесь и травля, здесь и игра на инструментах, и пение, здесь и место подпольного курения. Зайдет Николай Алексеевич после перемены, посмотрит, как начищаешь гальюн, скажет:
— Ну что, Виктор, драишь?
— Драю, товарищ лейтенант.
— Ну, ну. Только смотри не тряпкой на палке, а рукой, понял?
— Так точно!

Наступил май сорок пятого. Долгожданная Победа. Каждый из нас в эти дни с жадностью ловил сообщения радио. Вот и дождались. Взят Берлин! Подписана капитуляция Германии. Наступил долгожданный день Победы! В этот день весь личный состав училища с развернутым знаменем прибыл в парк имени Ленина к Театру Ленинского комсомола. Здесь состоялся многолюдный митинг. И хоть слегка накрапывал весенний дождичек, это никого не смущало. Люди обнимали и целовали друг друга. Кругом радость, смех, слезы счастья.



Ленинград 9 мая 1945 год

Вместе со всеми радовался и я. Со струйками дождя по лицу у меня текли слезы. Спазм перехватил горло. Это были слезы радости и слезы о том, что пришлось пережить в войну. Не мог со мной праздновать Победу отец, отдавший за этот счастливый день свою жизнь. Потерял я в войну и многих родственников, погибших в блокадную зиму 1941/1942 года.
Слушая выступающих на трибуне, я невольно перенесся к прошедшим четырем огненным годам. Вспомнил голод, сотни тысяч ленинградцев, умерших в блокаду, вспомнил бомбежки и ожесточенные обстрелы города, фронт и погибших своих товарищей.
Да, война принесла много лишении и горя. Но мы прошли через все это. Победа досталась нам большой ценой. Но если бы не было этих жертв, не было бы сегодняшнего дня. Тем ценнее Победа для пас, тем дороже, тем радостнее.
Память о тех, кто добивался ее на фронте, кто не жалел ради нее жизни, навечно будет жива. И сколько бы ни прошло лет, никогда не изгладится в памяти поколений героизм советских людей ил фронте и в тылу.
Вскоре на торжественном собрании училища нам, воспитанникам-фронтовикам, вручили медаль «За Победу над Германией в Beликой Отечественной войне 1941-1945 гг.э. Медали вручал дорогой гость — знаменитый подводник, Герой Советского Союза Николай Александрович Лунин.



С большим волнением я принимал медаль из рук прославленного подводника. Повернувшись лицом к залу, произнес:
— Служу Советскому Союзу! Командование училища старалось почаще приглашать к воспитанникам знатных людей страны. Однажды к нам приехал Герой Советского Союза Алексей Петрович Маресьев. Его встретили бурной овацией, стоя. По живому коридору шел, слегка прихрамывая, коренастый молодой человек. Алексей Петрович рассказал многое из того, что не вошло в повесть Бориса Полевого.
Разные у нас бывали гости. Приезжал к нам сын командира крейсера «Варяг» Руднев, приходили в училище и рассказывали о своей жизни моряки-авроровцы, видные адмиралы...
Посетил училище даже сын бывшего президента США Рузвельта с женой.

Дела спортивные.

Моряк должен быть сильным и ловким. И в училище все делалось для этого. Мы учились плавать в городских зимних бассейнах, занимались на различных гимнастических снарядах, участвовали в соревнованиях по летним и зимним видам спорта, совершали многокилометровые марш-броски. Не случайно некоторые из нас стали мастерами спорта и перворазрядниками.
Помимо обязательных занятий физкультурой, которые вел капитан Первачевский, мы в свободное время занимались в различных спортивных секциях.



Первачевский Константин Александрович. Капитан. Преподаватель физкультуры.

На первом этаже жилого крыла были установлены брусья и перекладина. И мы вечерами крутились на них, как хотели. Именно здесь я научился «работать на брусьях», а на перекладине делать склепку и любые перевороты. Доступность снарядов позволила многим моим товарищам стать хорошими гимнастами. Я пробовал заниматься боксом. Мне очень нравились такие заманчивые слова, как «апперкот», «хук»... Ходил на занятия в зимний спортивный манеж города. Правда, увлечение боксом длилось недолго. На одной из тренировок мне не хватило партнера моей весовой категории, и тренер поставил против меня тяжеловеса, предупредив его, чтобы тот работал вполсилы. Но я очень скоро завелся и здорово саданул партера в нос. Тот, обозлившись, изо всей силы двинул меня в голову. Нокаут! С неделю я едва мог пошевелить головой. На этом мое увлечение боксом закончилось. Правда, потом я прибегал к нему, только в целях самозащиты, когда дрался. К сожалению, такое случалось частенько. Почему-то мы считали, что личность должна самоутверждаться с помощью кулаков. Бывало, поссоришься — и уже идешь в сопровождении секундантов выяснять отношения. Драка шла до первой крови. В какой-то степени это, конечно, помогало утверждению собственной независимости. Долгое время мне попадало, например, от Игоря Кириллова. Он был старше меня, выше и сильнее. Так бы это и длилось, пока я однажды не решился и после очередной взбучки вызвал его на личный поединок. К удивлению многих, Игорь не умел драться, и я расквасил ему нос. После этой драки мы с ним стали на равных и даже сдружились. Бывало и наоборот. Кто-нибудь, кого я считал слабее себя и которым помыкал, побеждал меня в личном поединке, и я уже больше к нему не приставал. Конечно, все это ребячество и вспоминается теперь с улыбкой. Но думаю, что и это в какой-то мере тоже закаливало характер нахимовца. К сожалению, были у нас и такие ребята, которые вели себя вызывающе, хотя по натуре были трусами. Задабривая подарками, деньгами сильных парней, они находили в их лице покровителей и защитников. Такой тип по силе и храбрости, допустим, мне уступал, но, сделав какую-нибудь пакость, не шел на честный поединок, а звал на помощь своих сильных дружков. Прошло много лет, но, как ни странно, их поведение в детстве не забывается и сегодня. И даже спустя сорок лет при встрече осадок этот остается, и задушевных разговоров с ними не получается. Большинство же ребят были открытыми и честными. Одним из главных наших девизов был: «Защищай слабых!» Будь это воспитанник своей или младшей роты.



После неудачной попытки стать боксером, я увлекся лыжами. Здесь фортуна мне улыбнулась. Я получил по лыжам третий спортивный разряд. Но дальше дело не двинулось. Зато мне несколько раз посчастливилось побывать в Кавголово на первенстве военно-морских учебных заведений по лыжам. Мне выдали полушубок, термос с чаем и бутерброды, и я на своем, скажем, двенадцатом километре расставлял флажки. Когда мимо меня пробегали спортсмены, я записывал их номера. Мне нравилась работа контролера. Кругом лес, тишина, а ты один в этом белом царстве... Летом играл защитником в футбол и даже одно время подавал надежды, был включен в сборную училища. Но после того как мы проиграли в Петергофе суворовцам со счетом, если не ошибаюсь, 1:13, из команды я был отчислен. До сих пор не уверен, что проиграли мы с таким разгромным счетом только из-за меня.
Особенно популярен стал у нас футбол после триумфального турне советских футболистов по Англии. Все мы хотели походить на знаменитого Всеволода Боброва. И как же мы радовались, когда вскоре после поездки в Англию Бобров приехал в училище. На встрече он рассказал нам многие подробности футбольных баталий, а потом сказал, что привез с собой братишку, которого зачислили в одну из младших рот. Весть эта была встречена с восторгом. Еще бы, теперь у нас будет учиться брат самого Боброва н мы всех будем побеждать! Естественно, что Бобров-младший стал капитаном сборной училища. Но все равно успехи наши по-прежнему оставались более чем скромными.



Всеволод Бобров. - Брат футболиста. Бобров Борис Михайлович. Принятые "по протекции".

Через год после начала занятий в училище, к нам в класс пришел новичок Юра Захаров, или, как мы все потом его звали, Жора. Жора покорил нас умением хорошо бегать на коньках. И не просто бегать, а отлично бегать: он имел первый спортивный разряд по бегу для юношей. Причем бегал он не на тех коньках, к которым мы привыкли, а на настоящих беговых, или, как их называли, «бегашах», — предмет зависти всех мальчишек. Зимой мы расчищали лед от снега на Большой Невке, и на этой площадке Жора демонстрировал нам приемы бега на своих длинных коньках. Иногда по чьей-нибудь просьбе он снимал ботинки с «бегашамн» и давал покататься. Пробовал и я, но дело всегда кончалось падением. Трудно без привычки с обычных перейти на беговые.
Я, например, только в нахимовском впервые надел коньки с ботинками. До войны, как и все мальчишки моего возраста, я катался на коньках, которые прикреплялись к валенкам системой веревочек. Причем впереди прочность крепления достигалась закручиванием веревки с помощью палочки, которая потом засовывалась под одну из веревочек сбоку. Затем родители купили мне ботинки с коньками. Но это были не те ботинки, к которым приклепывались коньки. В каблуке ботинка выдалбливался специальный паз, в который вставлялся фигурный вырез конька. Впереди же конек крепился к подошве с боков специальными скобами. Их можно было регулировать по ширине ботинка с помощью специального ключа. Вставил конек сзади в каблук, затем положил ботинок на перед конька и винтом сжал скобы с обеих сторон подошвы.
Держались коньки очень хорошо. Говорю это потому, что им приходилось выдерживать адские нагрузки. Ведь до войны мы, мальчишки, не катались, как теперь, на катках. Катком для нас были все проезжие дороги. Тогда они не поливались соленым раствором и от колес автомобилей сияли, как лед. У каждого из нас был металлический крючок. Едет машина, на повороте или мосту замедляет ход, тут к ней и прицепливаешься крючком за борт. Кто не успел зацепиться за машину, держится за товарища. Так и едем: машина, а за ней паровозиком человек восемь—десять. Упал один впереди, падают все. Зато какое удовольствие мчаться по ледяной дороге со свистом в ушах от скорости. Бывало, шоферы специально тормозили, чтобы поймать нас. Кое-кого ловили, сдавали в милицию, родителей штрафовали, кое-кто лишался шапки, оставленной в руках шофера как трофей. Но все равно полученное удовольствие с лихвой перекрывало все неприятности.



Екатерина Архипова На катке.

И вот с приходом Жоры у нас наступил, так сказать, качественный перелом в катании на коньках: глядя на него, мы стали ходить на каток. Тоже здорово. Но честное слово, я с удовольствием бы промчался и сегодня на коньках по улице, прицепившись за борт какого-нибудь грузовичка.
А на «бегаши» я так и не встал — остался верен «канадам».
О том, что моряк должен хорошо плавать, знает каждый. Это аксиома. Но многие, в том числе и я, держались на воде как утюги. Занятия по плаванию организовали для нас в закрытом зимнем бассейне. Кроль и брасс преподавал известный в прошлом пловец Леонид Мешков. Учились мы вначале плавать с доской, затем и без нее. Мешков ходил с бамбуковой палочкой и, касаясь ею наших голов, говорил:
— Лицо пониже, не бойтесь. Опускайте уши в воду!
Я старательно выполнял команды тренера. Но, видимо, перестарался: после одного из занятий меня с сильными болями в правом ухе и высокой температурой отвезли в военно-морской госпиталь. Оказалось — воспаление среднего уха. В один из летних дней 1945 года мне сделали операцию, и я встречал победное шествие возвращающихся в Ленинград войск из окна госпитальной палаты. В госпитале было много раненых, хотя война кончилась еще в мае.

Продолжение следует.



Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru

Сильные морозы стояли в Ленинграде еще несколько дней, создавая людям большие сложности. Но потом все опять вошло в привычную колею.
При всем многообразии дел, которыми я должен был заниматься в те годы, моим главным делом в течение пятнадцати лет была проблема акустической скрытности проектируемых в «Рубине» подводных лодок — на меня была возложена ответственность за выполнение новых, очень жестких, требований к характеристикам шумности наших подводных лодок, которые были установлены специальным Постановлением ЦК КПСС и Совета Министров СССР.
Проблема акустической скрытности резко обозначилась в начале семидесятых годов, когда американцы сконцентрировали усилия на создании эффективных стационарных систем гидроакустического обнаружения и устанавливаемых на подводных лодках гидроакустических комплексов. Технический уровень отечественного машиностроения в то время был таким, что все изготавливаемое механическое оборудование сильно вибрировало и шумело в процессе работы. В связи с этим наши атомные подводные лодки первого поколения при движении в подводном положении имели значительное шумоизлучение, которое позволяло американцам обнаруживать их на больших расстояниях. Меры, принятые при создании атомных подводных лодок второго поколения, оказались недостаточными, и ситуация становилась критической.
Тогда в стране была начата огромная кампания по снижению шумности проектируемых и строящихся подводных лодок, в которую были вовлечены научно-исследовательские институты, конструкторские бюро и заводы всех отраслей промышленности, связанных с созданием атомных подводных лодок. Необходимо было решить крупную научно-техническую проблему обеспечения принципиально нового качества наших подводных лодок.



Развернутая кампания быстро приобрела тотальный характер — в ней участвовали тысячи людей самых разных профессий и специальностей. В Центральном научно-исследовательском институте имени акад. А.Н.Крылова и в других научно-исследовательских институтах проводились исследования различных аспектов проблемы и разрабатывались мероприятия, направленные на решение разных конкретных задач. В конструкторских бюро непрерывно шли проработки предлагаемых мероприятий, и все, что было возможным и целесообразным, немедленно внедрялось в проектную документацию и строящиеся корабли. На всех предприятиях — поставщиках механизмов и оборудования для подводных лодок была развернута работа по их техническому перевооружению — уникальные станки и высококлассная измерительная аппаратура закупались за границей. А на судостроительных заводах в это время строились подводные лодки разных типов, спроектированные в трех специализированных конструкторских бюро, которые должны были обеспечить конечный результат в решении проблемы акустической скрытности.
Странное это было времечко. Где-то в Москве доживал свой век Генеральный секретарь — творец «развитого социализма», начиналась подковерная борьба соратников за место преемника. В стране «развитого социализма» становилось все хуже с продовольствием, расцветало воровство в торговле и на государственных предприятиях. Качество товаров народного потребления, выпускаемых отечественной промышленностью, не выдерживало никакого сравнения с тем, что делалось в западном мире. Общий профессиональный уровень инженеров и рабочих, работавших в строительстве и на «необоронных» предприятиях, был уныло низким — об этом говорило качество производимых объектов и изделий. А в Северодвинске в немыслимо короткие сроки был построен гигантский стапельный цех, равного которому не было во всем мире, и в нем полным ходом шло строительство новых уникальных кораблей.



Тысячи рабочих — не американских, а наших, советских, работая в две, а иногда — ив три смены, создавали в этом цехе новые, суперсовременные, высококлассные инженерные сооружения — стратегический подводный ракетоносец «Акула» и тактический подводный ракетоносец «Гранит». Для этих ракетоносцев в разных городах страны умом советских ученых и инженеров и руками советских рабочих создавались современные первоклассные корабельные функциональные комплексы — атомные реакторы, паропроизводящие и паротурбинные установки, турбогенераторы, насосы, комплексы радиоэлектронного вооружения и другое оборудование. Все это делалось людьми, которые, приходя с работы домой, окунались в те же бытовые проблемы, с которыми жило большинство населения страны. Эти люди только работали в «другом мире», а жили они по тем же правилам, по которым жили все их сограждане, — некоторое преимущество в заработной плате не могло принципиально изменить условия жизни.
Для меня это было время напряженной и увлекательной работы. Рабочие дни пролетали один за другим в калейдоскопе деловых общений с сотрудниками «своих» отделов и других подразделений бюро, главными конструкторами проектов и их заместителями, деловых встреч с представителями других организаций, многочисленных совещаний в стенах бюро и за его пределами и периодических поездок в Москву и в Северодвинск. Командировки в Москву санкционировались вызовами в Министерство для докладов многочисленным «начальникам», просвещения чиновников или участия в «высоких» совещаниях. Они обычно не доставляли удовольствия по существу дела и были связаны с такими неприятными вещами, как «доставание» обратного билета и места для ночлега, если приходилось задерживаться (считалось, что Министерство должно обеспечивать вызываемым людям решение этих бытовых вопросов, но это делалось кое-как или — вообще не делалось).
Поездки в Северодвинск имели целью решение конкретных вопросов, возникающих в процессе постройки кораблей. Вопросы должны были решаться быстро, и организация таких поездок была в «Рубине» и на заводе на высоком уровне. Приобретением билетов на самолет и оформлением разрешения органов КГБ на въезд в «закрытый» город занимались соответствующие службы бюро, самолет до Архангельска летел сравнительно недолго, в аэропорту тебя ждала машина, на которой часа за полтора можно было доехать до Северодвинска, в гостинице «Волна» ждал удобный одноместный номер, а специальный пропуск позволял сразу же пройти на завод, где тебя ожидали конкретные и понятные дела и встречи с людьми, одинаково болеющими за общее дело. Выйдя из дома в Ленинграде где-нибудь около восьми часов утра, в середине дня можно было уже включиться в работу на заводе.



Для обеспечения постройки спроектированных в «Рубине» кораблей на заводе постоянно работала большая группа сотрудников бюро, численность которой временами достигала двухсот с лишним человек. В составе этой группы пребывали представители многих конструкторских подразделений бюро, в том числе — отделов «моего» отделения. Главные конструкторы проектов и их заместители подолгу находились на заводе, главные конструкторы специализаций, начальники отделов и другие специалисты бюро при необходимости срочно выезжали на завод для решения возникающих вопросов или участия в определенных процедурах в процессе постройки кораблей.
Я не берусь описывать этот уникальный завод, на котором в течение многих лет одновременно строились атомные подводные лодки по четырем-пяти разным проектам, — слишком значительным было это огромное сосредоточение уникальных технических и людских ресурсов. Тысячи людей разных специальностей работали в его трех сборочно-стапельных цехах и многочисленных других цехах и службах, обеспечивавших технологический процесс строительства кораблей, и все они были увязаны в единую строительную систему, конечным действием которой были уходящие в море к местам своего предстоящего базирования, готовые к службе, современные подводные корабли. Мои служебные дела в течение многих лет были, в основном, связаны со стапельно-сборочными цехами, но постепенно я обрел и общее представление о заводе, и это представление вызывало у меня чувство восхищения творением рук человеческих.
При каждом посещении завода я с большим интересом смотрел на то, как воплощаются в жизнь разработанные в бюро проекты. Огромный новый стапельно-сборочный цех, в котором строились головные ракетоносцы «Акула» и «Гранит», поражал воображение своими гигантскими размерами. После того, как корпуса кораблей были сформированы и начались монтажные работы, при входе в цех открывалось впечатляющее зрелище — стоящие на стапельных тележках огромные сооружения, которые уже невозможно было называть «подводными лодками». Сотни людей копошились вокруг и внутри каждого корабля, выполняя массу самых разнообразных работ. В отсеках корабля работающие люди находились в такой тесноте, что можно было только удивляться тому, как они не мешают друг другу.



«Акула» была главным детищем «Рубина» и, соответственно, главной заботой всего технического руководства бюро. Предназначение корабля определило особые требования к его акустической скрытности, поэтому большинство моих поездок на завод было связано с вопросами построения акустической защиты корабля. Наряду с решением тех вопросов, которые возникали у завода, я был озабочен тем, чтобы своими глазами посмотреть на конструктивные мероприятия и средства акустической защиты, рассредоточенные по всему кораблю. По вечерам, когда на корабле работала вторая смена и в отсеках было посвободнее, я вместе с кем-нибудь из своих сотрудников и сотрудников соответствующих служб завода лазал по отсекам корабля, обсуждая с ними увиденное. При общении с рабочими и инженерно-техническими работниками у меня неизменно возникало чувство уважения к высокому профессионализму людей и их отношению к работе.



Огромным стапельно-сборочным производством руководил Давид Гусейнович Пашаев, ставший впоследствии главным инженером завода, а затем — и директором завода. Природа удачно соединила в нем русскую и азербайджанскую кровь его родителей — он словно специально был создан для руководящей работы на большом заводе, где нужно достаточно хорошо разбираться в технике и уметь находить общий язык как с рабочими, так и с технической интеллигенцией. Будучи непосредственным руководителем всех сборочно-монтажных работ на стапелях, он уверенно управлял процессом постройки кораблей, проявляя хорошие организаторские способности, позволившие ему со временем успешно руководить и всем заводом.



Главным инженером завода в то время был Анатолий Иннокентьевич Макаренко — бодрый, веселый, энергичный человек, обладавший высокими деловыми качествами, большим чувством юмора и умением «травить» анекдоты и разные байки. Через несколько лет он стал директором завода, а затем — заместителем министра. Должность главного инженера обязывала его постоянно заниматься вопросами акустической защиты строящихся кораблей, и он довольно часто беседовал со мной на эту тему. Мы были ровесниками и общались запросто, но мне при общении с ним всегда нужно было «быть на чеку», ожидая какого-нибудь подвоха или подначки, чтобы вовремя парировать их соответствующим образом, — он любил легкие словесные дуэли. В работе он бывал и тверд, и жесток, и крут — умел ругаться с конструкторами и давить на работников завода, когда что-то не ладилось. У главного инженера огромного завода была нелегкая доля: он начинал свой рабочий день до восьми часов утра и редко уходил с завода раньше восьми-девяти часов вечера. Так в то время работали и другие главные действующие лица завода.
Периодически приезжая в Северодвинск, я видел, как постепенно меняется жизнь в городе. Город непрерывно строился, на намытых территориях возникали все новые жилые кварталы, улицы, проспекты. Северодвинск постепенно превращался из «города при заводе» в город «сам по себе». Возникали новые предприятия, вроде бы необходимые для жизни города, но они порождали все новые потребности в строительстве жилья, и город разрастался. Соответственно исчезали былой порядок и чистота на улицах и постепенно возникали проблемы с продовольствием. Где-то в начале восьмидесятых я в очередной раз приехал в Северодвинск и в первый день допоздна задержался на заводе. Из дома я уезжал второпях и не взял с собой никаких бутербродов. Столовая в заводоуправлении работала только днем, во время обеда, а вечером нужно было питаться самостоятельно. Вечером, по дороге в гостиницу, я поочередно зашел в три еще работавших продуктовых магазина, и ни в одном из них не оказалось никакой еды для холостяцкого ужина, не было даже хлеба. Обескураженный, я по приходе в гостиницу вынужден был пойти в номер к одному из своих сотрудников с просьбой дать чего-нибудь поесть. Меня накормили и объяснили, что с продуктами в городе стало совсем скверно: кое-какая еда бывает в магазинах днем, а к вечеру обычно все разбирают. После того случая я, уезжая в Северодвинск, стал заботиться о еде. Но и завод позаботился о людях: вечером в заводоуправлении стал работать буфет.



Северодвинск. Гостиница "Волна"

Позднее, во время «перестройки», в Северодвинске была введена карточная система распределения продуктов. Все граждане, прописанные в городе, были прикреплены к конкретным продовольственным магазинам, где на них были заведены карточки учета, по которым они стали получать продукты по устанавливаемым, весьма скромным, нормам (разумеется — за деньги). Немногие в городе столовые стали тогда влачить жалкое существование. Командированный народ оказался было вне продуктов, но завод эту проблему решил — приезжающих в командировку на длительные сроки стали прикреплять к магазинам наравне с жителями города. Те, кто приезжал не надолго, как-то устраивались.
Водка по-прежнему продавалась без карточек, но она в этом городе почти никогда не лежала в магазинах свободно. После каждого поступления этого товара в город в немногих магазинах, продававших водку, выстраивались длинные очереди, и состоятельный трудовой народ в считанные дни разбирал все, что было привезено. Вспоминается одна веселая история, связанная с водкой. Я приехал в Северодвинск сразу же после крупного повышения цен на водку: поллитровка стала стоить шесть рублей, а «ноль семьдесят пять» — восемь. На следующий день я пришел в гастроном, чтобы что-то купить (тогда еще в магазинах были продукты). В это время в гастрономе «давали» водку, и за ней стояла большая очередь. Пробираясь мимо этой очереди в другой отдел, я услышал, как несколько мужиков хором скандировали:
«Водка стала шесть и восемь — все равно мы пить не бросим.
Передайте Ильичу: нам и десять по плечу».
Автор сих «народных» стихов оказался предсказателем: «десять» появилось довольно скоро.



В 1980 году постройка головных ракетоносцев третьего поколения вступила в завершающую фазу. Обстановка на заводе была очень напряженной. Работа на стапелях шла круглосуточно, другие цеха и службы завода работали столько, сколько было нужно. Традиционные еженедельные «проверки» директора, главного инженера и начальника стапельно-сборочного производства проходили в напряженной атмосфере: начальники цехов и участков отчитывались за возникшие отставания от графика работ, а руководящие лица утрясали их взаимные претензии и давили на отстающих. Но общее дело при этом непрерывно двигалось вперед.



В сентябре состоялся спуск «Акулы» на воду. Затем были проведены швартовные испытания корабельных систем, устройств и аппаратуры, и, наконец, пришло время первого выхода корабля в море.

Продолжение следует.



Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru

С вопросами и предложениями обращаться fregat@ post.com Максимов Валентин Владимирович