Олейник Григорий Григорьевич. - В.П.Комоедов, В.М.Йолтуховский. Знаменитые люди Черноморского флота. С-Пб, Фирма Алина 2013.
Наконец мне удалось близко рассмотреть «своего дядю». Возраст его был около 50 лет, приятной наружности, как и его дама. В ресторане играла музыка, танцевали пары. Кто-то из моих друзей провокационно спросил, не слабо ли мне пригласить на танец свою «тетю». Так как море уже было по колено, то я, испросив разрешение у кавалера, пригласил даму на танец, а ее кавалер вскоре отправился, очевидно, покурить. Когда я проводил даму на место и сел за наш столик, то вскоре снизу прибежал возбужденный швейцар с нашими фуражками и сообщил, что адмирал звонил в комендатуру, скоро здесь будет патруль, и нам надо спешно бежать. Совет был настолько своевременным, что мы тут же им воспользовались. Вскоре наши друзья лейтенанты отбыли в Москву, а нам до окончания стажировки оставалось всего ничего.
В один из жарких дней мой корабль стоял в дежурстве и нес на мачте флаг «». Обалдев от жары, я решил подняться к дому Сиротиных и испить прохладного вина. На полдороге я услышал сзади тревожные трели, и чуть позже мимо меня пролетел мой дежурный корабль. Это меня очень огорчило, но делать было нечего, я продолжил свой путь, а мой корабль полетел из Стрелецкой в открытое море. Тетя Галя, конечно, угостила меня вином, но вкуса его в этот раз я не почувствовал. Время от времени я выходил на балкон и вглядывался в море, но моего родного корабля в море не было видно. С приближением вечера мое настроение начало катастрофически падать. Тетя Галя и Борина сестра Света очень мне сочувствовали. Только на второй день мой корабль появился в Стрелецкой бухте, и я понес свою буйную голову на казнь старпому. Конечно, за такой проступок я должен был понести суровое наказание, и только мои «родственные связи» помогли мне его избежать.
Через пару дней первая тройка мичманов нашего училища, успешно завершив стажировку, отправилась в Калининград через город Киев. Отец Юры Лещенко, закончив военную службу, получил в Киеве очень приличную однокомнатную квартиру, в которой он проживал вместе с новой женой, Юриной мачехой. Если приезд сына обрадовало отца, то появление еще двух мичманов, которые к тому же не страдали отсутствием аппетита, конечно, его огорчило, но ненадолго. Юрин отец после службы устроился на работу в общество по распространению политических и научных знаний, где работали в основном одни женщины, и где он пользовался заслуженным вниманием. В день нашего прибытия он привел нас в свое учреждение, похвастался перед женщинами, какие бравые у него молодые моряки, и дал им задание пристроить нас на кормление в райком или горком киевского комсомола.
Уже следующим утром под окном дома раздался сигнал черного ЗИМа, из открытой двери которого нас радостно приветствовала симпатичный комсомольский работник по имени Лена. Мы спустились очень оперативно, чем вызвали удовлетворение водителя и его хорошее к нам расположение на все последующие дни. Лена встретила нас весело, но по-деловому. Она очень подробно ознакомила нас с предстоящей работой. Каждое утро мы должны были ехать с ней в определенный летний городской пионерский лагерь, где она сдавала нас пионервожатым, которые использовали нас в течение всего дня. Вечером нас забирала Лена и отвозила домой. Задачи перед нами ставились очень простые. Пионервожатые строили детей на линейку, а потом мы травили детям морские байки. Поначалу мы смущались незнакомого дела, но постепенно разошлись к радости детей, пионервожатых и нашей комсомольской руководительницы Лены. Если лагерь был на берегу реки, то мы и купались вместе с детьми и пионервожатыми. Разумеется, нас и кормили целый день. Однажды Лена предупредила нас, что в очередном лагере мы будем встречаться с детьми младших классов. Нас это не смутило, так как мы уже втянулись в свою работу и могли смело отвечать на вопросы малышей, кто сильнее, кит или акула. Школьные руководители этого лагеря, очевидно, со слов Лены, были наслышаны о флотских помощниках, и устроили нам вместе с детишками торжественную встречу. Все это запомнилось еще и потому, что остались фотографии нашего киевского периода. Лагерь устраивала, кажется, 154 школа города Киева. Нас принимали в почетные октябрята, и этот торжественный момент запечатлен на фотографии. Как нахимовцу, мне не удалось побывать в пионерах (не было у нас такой организации), но зато в октябрята я был принят дважды. Все хорошее рано или поздно кончается. Наша последняя поездка с Леной состоялась 24 июля, и мы тепло с ней распрощались. Заботу о нашем дальнейшем трудоустройстве и пропитании взял на себя Юрин отец.
в Киеве, как и по всей стране, отмечался очень торжественно. В киевском городском парке культуры и отдыха «Победа» состоялось торжественное собрание с лекциями пропагандистов, выступления которых оплачивались обществом по распространению знаний. Юрин отец включил нас в список платных выступающих. Юра Лещенко и Рома Панченко рассказывали об учебе в нахимовском и в высшем военно-морском училище, а я красочно описал поход отряда кораблей вокруг Европы. Свои платные путевки мы честно отработали. По окончании торжественного собрания Юрин отец получил деньги и повел нас отмечать наш праздник. Он с женой, как флагман, шел впереди, а три мичмана шли в кильватере. День ВМФ мы отмечали в летнем ресторане «Кукушка». В нашем меню были котлеты по-киевски и графинчик холодной водочки. Цены были очень демократичные. На следующий день мы уезжали в Калининград за лейтенантскими погонами. Стажировка закончилась.
К концу июля в Калининграде собрались все мичманы штурманского факультета, закончившие стажировки и желающие получить, наконец, заслуженные звания лейтенантов и распределения по флотам и флотилиям страны. Моя мама, счастливая, что ее сын закончил училище, и может стать для нее реальным помощником в жизни, готовилась приехать в Калининград на выпускной вечер. Дело только за представителями московского начальства, уполномоченными оформить производство новых лейтенантов для флота. Наконец торжественный день наступил. Нас строят в актовом зале и зачитывают приказ N 1 о присвоении звания лейтенант с вручением .
Затем мы идем в роту и переоблачаемся в уже давно пошитую лейтенантскую форму. После этого снова построение в актовом зале, где нам зачитывают приказ N 2 о распределении нас по флотам и флотилиям. Тут надо заметить, что предварительное распределение у нас уже состоялось перед стажировкой, и мы с моим другом Ромой Панченко высказали желание служить на эсминцах Тихоокеанского флота. Свой выбор мы сделали, исходя из карьерных соображений, ибо так можно было быстрее продвигаться по службе, попасть в академию и, стало быть, быстрее стать адмиралами. Оценки наших дипломов позволяли нам сделать такой выбор. Мы внимательно и с волнением слушали, когда назовут наши фамилии. Оба испытали настоящий шок, когда услышали, куда нас было решено распределить. Рома Панченко получил направление в отдел кадров Северного флота, а я в морские части погранвойск при КГБ СССР в городе Баку. Начальник штурманского факультета И.И.Блик на наше обращение только ехидно улыбался. Понятно было, что наше распределение произошло не без его участия. Отомстил он нам за свою вынужденную поездку в Севастополь и разбирательство с помощником военного коменданта. Оспаривать было бесполезно. Справедливости ради надо отметить, что И.И.Блик был тихим , интеллигентным человеком с некоторыми странностями. На строевого командира он был мало похож и, казалось, терялся перед строем молодых нахалов, которыми мы часто были. В годы войны, как говорили некоторые курсанты, он участвовал в перегоне кораблей, получаемых по ленд-лизу. Знал английский, но несколько косноязычен был в русском. Словесные перлы он временами выдавал не хуже Черномырдина. Как-то он решил наказать наш взвод и заставить вырыть траншею. Команда его звучала так: «Копать будете от меня и до следующего столба!». Иногда он мог зайти в класс и без вступления сказать афоризм:»Лучше спать в своей каюте, чем на мостике стоять».
Пришлось участвовать в торжествах новоиспеченных лейтенантов флота. Своим друзьям я очень серьезно обещал, что если меня не вернут на флот, то служить я не буду. Правда, я не знал, как я это смогу осуществить. Большинство друзей сказали, что они вообще не хотят служить, но деваться некуда. Мы не могли и представить тогда, что в июле 1959 года командир эсминца «Сокрушительный» каптри Николай Артамонов на командирском катере вместе со своей молодой любовницей полячкой Евой Гура сбежит из порта Гдыня в Швецию и попросит там политического убежища. Факт этот в стране и на флоте строго скрывался. (Вот уж поистине не знаешь, где найдешь, где потеряешь). На выпуск приехала моя мама с моей сестрой Тоней. Маму приветствовали мои друзья Панченко и Пелинский, знакомые с ней еще по Риге. Сохранилась фотография того времени, на которой у бюста Карла Маркса запечатлены я с мамой, моей сестрой и моей любимой девушкой Люсей из калининградского пединститута, которая позже стала моей женой. Для меня торжества были очень омрачены моим новым назначением. Думаю, что такие же чувства испытывал и мой друг Рома Панченко. Я предложил ему во время маленького банкета кинуть «банок» нашему злому гению И.И.Блику. Ромик сказал, что жалко старика, а после третьей рюмки мы вообще забыли о нашей угрозе. Все друг друга поздравляли, обменивались адресами и надолго прощались, чуть ли не со слезами на глазах. На тридцатилетие выпуска я встречался с И.И.Блик и никаких антипатий к нему не испытывал, хотя и задушевных разговоров не было.
После окончания училища нам был положен месяц отпуска, после которого мы обязаны были прибыть к новому месту службы. Начало отпуска Рома Панченко пригласил некоторых своих друзей провести в Красной Поляне, где жил его родной дядя со своей женой тетей Дусей, двумя дочками Людой и Зиной и сыном Виктором. Виктор в летнее время подрабатывал инструктором по туризму. Отправляться в горы вокруг Красной Поляны без проводника было опасно. Как мы все туда попали, никто сегодня вспомнить не может. Свою команду друзей Роман подбирал, похоже, по нахимовскому принципу. Из Киева приехал бывший ленинградский нахимовец Юра Лещенко со своим братом. Из Севастополя прибыл тбилисский нахимовец Вадик Бородулин со своим братом Колей, а из Риги я, как представитель Рижского нахимовского. Молодого Колю Бородулина, по моему опыту детства, я сразу определил, как законченного хулигана, который энергично отбивался от воспитательных попыток старших товарищей. Этим он очень огорчал своего старшего брата. Забот на семью дяди Яши свалилось много, но тетя Дуся прекрасно справлялась. Благо вокруг дома был сад, подсобное хозяйство, куры, утки, свиньи, несколько овец и даже осел. А дядя Яша делал прекрасное виноградное вино. В таких райских условиях на фоне гор и живописной природы можно было жить да поживать, но долго надоедать хозяевам совесть не позволяла. Правда, мы не могли отказать себе в удовольствии (хотя это оказались только Рома Панченко и я) вместе с дочками дяди Яши посетить танцы на турбазе. Среди местной молодежи мужского пола в Красной Поляне было достаточно много греков. Очевидно, от скуки, они увлекались мордобоем так же азартно, как англичане футболом. В результате нам с Ромой досталось на орехи, а я даже на некоторое время уплыл в нокдаун. И это при том, что в боксе мы были не новички. Назавтра Витя достал на турбазе всем нам рюкзаки. Написал список необходимых на всю команду продуктов и отправил нас в магазин закупаться. По утру мы, навьюченные тяжелыми рюкзаками, отправились в горы. Красота вокруг неописуемая.
, на которых паслись коровы и при них симпатичные молочницы, джигиты, гарцующие на конях, толпы туристов со всех концов страны. Столько интересных встреч и знакомств. Вокруг величественные горы, вершины которых даже летом покрыты снегом. Нашему другу и инструктору Виктору эти красоты, очевидно, давно приелись, но нам он старался показать все, что мог. Он специально вел нас в стороне от маршрута к живописному и красивому озеру Кардывач, куда стекала вода с горных ледников. Вода в озере прозрачная, чистая и очень холодная. Поход через горный перевал к озеру Рица занял несколько дней. На озере Рица уже цивилизация, толпы культурных туристов и вереницы автобусов. На одном из автобусов мы спустились к берегу моря в районе небольшого городка Гагры, где сняли по дешевке на пару дней «курятник», чтобы покупаться в Черном море. Вечером посетили местный ресторанчик, где наблюдали знакомые картинки. Группа молодых грузин стала приставать к молодым абхазским ребятам, сидящим за соседним столиком. Попутно они стали нагло приставать к молодой девушке официантке, которая жила в одном дворе с нашим курятником. Естественно, мы вступились за всех, и молодые грузины шумно покинули ресторан. Дождавшись закрытия и забрав свою соседку, мы отправились домой, но оказалось, что компания грузин поджидала нас на улице. Похоже было, что предстояла драка, но настоящей драки не получилось, и после словесной перепалки мы отправились спать. Через пару дней, полные незабываемых впечатлений, мы разъехались по домам.
К моему большому огорчению, я не запомнил названия кораблей Черноморского флота, на которых штурмана нашей роты участвовали в походе вокруг Европы до славного города Севастополя, хотя с подачи моего друга Жоры Самолиса я вел дневник похода. Дневник, к великому сожалению, был утерян во время моих многочисленных переездов, но отдельные воспоминания из него в памяти остались. Обращение за помощью к моим друзьям каперангам запаса Панченко и Сиротину тоже не дало результатов. Роман Панченко утверждал, что переход мы осуществляли на крейсере «Киров», а Боря Сиротин заявлял, что мы прибыли в Севастополь на крейсере «Орджоникидзе». Через 50 лет в памяти моего друга Ромы Панченко о том походе вокруг Европы осталась только молодая красивая девушка в бикини на палубе катера, который близко прошел рядом с крейсером в узком проливе Эресунн. И это не вызывает сомнения, т.к. Ромик слыл на всю роту бабником в хорошем смысле этого слова. Только помощь наших выпускников из Калининграда помогла выяснить, что наш крейсер назывался «Михаил Фрунзе», который в 1958 году был переведен в состав учебных кораблей ЧФ. На крейсере обкатывали будущих штурманов. В походе участвовал также эсминец, который назывался «Буйный», и командовал им каплей Карпов. Эту информацию помог восстановить наш выпускник Вадик Литвиненко, который шел на этом эсминце с Жорой Самолисом и Витей Косенко. Массу других событий перехода помог мне восстановить дневник. Кроме того, сохранились фотографии, которые будили воспоминания и в то же время являлись неоспоримым документальным подтверждением прошлого.
Штурманские вахты для нас не были обременительными, а распределение по приборкам и заведованиям мичманов не касалось. Поэтому поход на военном корабле частично напоминал круиз, тем более, что на борту присутствовали и гражданские лица: поэт Малков, известный художник Климашин и композитор Слонов. Правда мой друг Панченко, когда ему стукнуло за 70, посчитал, что композитором был Будашкин. Они обеспечивали культурную программу похода, и командир крейсера старался создать им полный комфорт. Прошли знакомые по предыдущим походам проливы Каттегат и Скагеррак и близко наблюдали красивые домики с красными черепичными крышами. В проливе Па-де-Кале я утопил старые «караси» (так мы называли носки), отметив в журнале соответствующую широту и долготу. Английские туманы не мешали, и мы могли хорошо видеть белые скалы Дувра. Французский берег просматривался хуже. Миновав пролив Ла-Манш, мы вышли в знаменитый своими штормами Бискайский залив. Погода нас баловала, шторма не было, но с Атлантики катила такая зыбь, что в провалах волн полностью скрывались идущие за нами эсминцы. Постепенно вышли в Атлантический океан, и берега надолго пропали. В один из дней были проведены стрельбы орудий главного калибра крейсера. Подготовка к ним заняла довольно много времени. Матросы снимали зеркала и плафоны, закутывали их в одеяла и размещали на койках. По корабельной трансляции многократно повторили, чтобы курсанты не появлялись на верхней палубе, т.к. при предыдущих стрельбах любопытный курсант решил заснять выстрел, и надолго оглох. После этих предупреждений мы все улеглись в койки и стали ждать. Наконец грянул залп. Ощущение было такое, что крейсер стал шайбой, по которой резко ударил хоккеист. Невольно пришла в голову мысль, а что испытывает человек, рядом с которым взрывается снаряд этого крейсера. Хотя вопрос этот скорее риторический: вряд ли он успевает что-либо испытать.
Стрельбы закончились, и мы пошли своей дорогой к . Английскую военно-морскую базу закрывал плотный английский туман, и мы ничего не увидели. Так мы вошли в Средиземное море. Над нами угрожающе низко стали пролетать натовские самолеты. Постепенно мы перестали обращать на них внимание, тем более, что перед носом крейсера все время резвились средиземноморские дельфины. Смотреть на них было одно удовольствие. Они легко, и казалось без всяких усилий, плыли всегда впереди крейсера. Присутствующие на крейсере деятели искусства вознамерились половить акул, и им, конечно, пошли навстречу. Матросы изготовили крюк, к нему прицепили бараний бок, и все это на длинном стальном тросе отправилось за корму. Крейсер ход не сбавлял (скорость 16 или 18 узлов), и бараний бок то погружался в воду, то от винтов взлетал высоко над поверхностью воды. Не знаю, каких размеров достигают средиземноморские акулы, но впечатляющие полеты и падения бараньего бока не привлекли их внимания. Рыбалка не удалась, и мы продолжали путь по Средиземноморью в направлении родных берегов. По дороге нас ждал танкер, из недр которого крейсер и эсминцы пополнили запасы топлива. Вода в море была на удивление прозрачная. Отчетливо просматривались не только винты эсминцев, но и брошенная в воду монета долго не пропадала из виду. Миновав многочисленные греческие острова, через пролив Дарданеллы мы вошли в Мраморное море и могли наблюдать Турцию. Особенно впечатляли строения и минареты Стамбула, расположенные по обеим берегам узкого пролива Босфор. А за Босфором начиналось Черное море. Неизвестно по каким стратегическим соображениям отряд кораблей зашел в болгарский порт Варну. Массового выхода на берег не было, но корабли пополнили запасы продовольствия и взяли курс на город Севастополь.
Город-крепость Севастополь очень торжественно встречал отряд своих кораблей. Корабли и Константиновский равелин обменялись взаимными салютами. На Графской пристани толпы ликующего народа и медью гремит оркестр. В Севастопольской бухте отряд проходит мимо кораблей Черноморского флота, вдоль бортов которых выстроены экипажи кораблей. Навстречу нам летит белоснежный катер, с борта которого нас приветствует начальник штаба ЧФ контр-адмирал Григорий Олейник. Явным диссонансом с этими парадными торжествами выглядят двое загорающих на верхней площадке второй мачты крейсера. Мы с моим другом Панченко настолько разленились за переход, что решили не спускаться на построение. Видимость с площадки была исключительная, а нас снизу было не видно, так как площадка была огорожена брезентом. После похода нас мичманов разбросали по разным кораблям (Литвиненко, Самолису и Косенко посчастливилось попасть в Одессу на СКР-ы), где они должны были дублировать офицерские должности перед производством в офицеры. На это мероприятие нам оставалось чуть меньше месяца. Мы с Романом попали в дивизионы ОВРа (охраны водного района) в Стрелецкой бухте, совсем рядом с училищем им. П.С.Нахимова, где мы начинали учебу на первом курсе, и где Рома Панченко подружился с ленинградским нахимовцем Юрой Лещенко (тбилисский нахимовец 1954 г. выпуска). Мне для стажировки достался БО (большой охотник за подводными лодками), Рома попал на тральщик, рядом с ним на соседний тральщике оказался Юра Лещенко. Дивизион ОВРа («дикую дивизию») сопровождала печальная слава кораблей, которые фактически протабанили (прошляпили) гибель линкора «Новороссийск» в 1955 году. Отношение командования флота к этому подразделению было не очень благожелательным. Мой БО «бобик» только назывался большим, а на самом деле был очень даже маленьким кораблем. Тем не менее, поднимаясь на борт, я лихо приветствовал флаг на корме этого корабля, который на месяц должен был стать для меня родным домом.
Дежурный по кораблю старшина первой статьи приветствовал меня и поинтересовался целью моего прибытия. Я просил проводить меня к командиру корабля, но что-то сразу по службе у меня не заладилось. Оказалось, что командир, прослышав, что на стажировку прибудет мичман, спешно сумел оформить себе отпуск в летнее время. Пришлось идти представляться старшему помощнику, которому я бодро доложил, что прибыл для дальнейшего прохождения службы. Мой бодрый доклад, очевидно, не исправил кислое настроение старпома, который приказал дежурному старшине отвести меня в носовой кубрик личного состава и показать мою койку. Это меня, без пяти минут офицера, конечно, слегка взбесило, но виду я не подал, только заметил, что на БО должно быть достаточное количество кают. Кислый старпом сказал, что командир ушел в отпуск и свою каюту закрыл, а стеснять себя в своей каюте он не намерен. Когда я напомнил, что есть каюта в надстройке, а по штату на БО больше двух офицеров не положено, мой каплей позеленел и сказал, что в этой каюте матросы выпускают стенгазету и она занята. Пришлось лихо, как учили длительное время, отдать честь и ретироваться. Дежурный старшина проводил меня в носовой кубрик и показал свободную верхнюю койку. Старшину я попросил «не в службу, а в дружбу» закинуть на койку пробковый матрас и постельное белье, а сам вышел на палубу, сделал несколько глубоких вдохов-выдохов, наметил решительный план действий и отправился к старпому, который прилег отдохнуть в своей каюте. Я отдал честь и испросил разрешения сойти на берег в увольнение. Возбужденный старпом даже подскочил со своего дивана и начал читать мне мораль: «Знаете ли вы, что по неписанному закону молодой офицер не может проситься в город, пока не сдаст на право самостоятельного управления кораблем?» Старпом мой и не подозревал, что не на того напал. Пришлось четко объяснить ему, что я не офицер, а мичман. А мичмана по Уставу пользуются правами сверхсрочников и имеют право покидать корабль, если не заняты дежурством. Ссылка на Устав в военной среде (как учил капитан первого ранга Безпальчев) производит магическое действие.
Безпальчев Константин Александрович
Старпом дал добро на мое увольнение в город, но предупредил, чтобы я не опоздал утром к подъему флага, так как в Стрелецкую ходит только один троллейбус. Тут я ему скромненько заметил, что мне общественный транспорт не нужен, и доставку меня на корабль организует мой дядя. Это был один из вариантов моих агрессивных психологических экспериментов. Старпом, конечно, поинтересовался, кто мой дядя, и я ему охотно сообщил, что это начштаба Григорий Григорьевич Олейник. Челюсть старпома упала почти на грудь, а я, четко козырнув, отправился знакомой дорогой вдоль Стрелецкой бухты на квартиру к моему другу уже лейтенанту Боре Сиротину. Рассудительный Боря Сиротин, когда я ему рассказал все подробности своей первой встречи на корабле, сказал, что при таком раскладе возможен вариант закончить училище не лейтенантом, а матросом. Пришлось его успокоить и заверить, что суть психологического эксперимента в том, что за месяц мой старпом никак не сможет пересечься с начштаба флота. После этого Борина мама, тетя Галя, которая во многом напоминала мне мою маму, накормила нас, угостив замечательным самодельным вином своего супруга Павла Гавриловича. После этого мы с Борей, облачившись в гражданскую одежду, пошли прогуляться. Прогулка была во всех отношениях интересной и содержательной. Ночевал я на квартире у Бори, а утром не спеша и без опоздания прибыл к подъему флага на свой корабль и встал, как положено мне по званию, на правом фланге строя. Дежурный старшина доложил вышедшему к строю старпому, что экипаж построен к подъему флага. Старпом поздоровался с экипажем, подошел ко мне, пожал руку и тихонько сообщил, что моя каюта в надстройке свободна. Таким образом, с подъемом флага я стал официальным «племянником» начальника штаба ЧФ.
Служба пошла, как по маслу, хотя и была довольно скучной. Корабли дивизиона ОВРа в силу специфики своей службы в дальние походы не ходили. А другие корабли Черноморского флота регулярно ходили в Средиземное море, чтобы противостоять американскому флоту. Командир подводной лодки С-360 каптри В.Козлов в Тунисском проливе всплыл рядом с американским крейсером «Де-Мойн», на котором находился президент США Эйзенхауэр. Подводной лодке несколько дней пришлось уходить от преследования американских кораблей охранения. Но от офицеров ОВРа флагманский штурман требовал ежегодно решать порядка 50 астрономических задач определения места корабля по звездам и другим светилам. Задачи эти по давно заведенной традиции решали для офицеров курсанты штурманских факультетов. Так было проще, легче и быстрее. Претензий не было. Борю Сиротина, после выяснения отношений со старпомом, я навещал почти регулярно, и мы с ним «по гражданке» фланировали по Большой Морской. В парке по берегу Артбухты продавался на розлив крымский портвейн замечательного качества, и гуляли красивые севастопольские девушки. Естественно, после таких прогулок, домой к Боре мы попадали не всегда вместе. В один день, а точнее ночь, я добрался в район ДОСов (дома офицерского состава училища Нахимова) так поздно, что ни в одном окне не горел свет. Квартира Бориных родителей была на втором этаже. Будить ночью родителей я посчитал не совсем удобным, а гулять становилось холодновато. Так как спортивная форма была в порядке, то я снял ботинки и полез на второй этаж. Оказалось, что дверь в квартиру с балкона закрыта рамой с решеткой от мух и комаров. Рама изнутри была закреплена прочными сыромятными ремнями. Пока лез, согрелся, но вскоре холод стал донимать, и пришлось искать подручные средства, чтобы перерезать тихонько ремни. На балконе нашлась старая металлическая крышка для консервирования, которой через час работы удалось перерезать ремни и тихонько добраться до кровати Бориса, который спросонья предложил мне ложиться спать. Пришлось его разбудить окончательно, и мы спустились вниз, чтобы забрать мои ботинки. Внизу от холода он проснулся окончательно и сказал, что мне очень повезло: если бы его отец случайно проснулся и почувствовал, что кто-то пытается ночью залезть в квартиру, то он мог в темноте огреть меня по лбу топором.
Я порадовался, что меня миновала такая печальная участь, и мы с Борей пошли спать, захватив мои ботинки. В рассудительности Боре Сиротину во все времена нельзя было отказать, и он всегда пользовался в нашей среде большим авторитетом (мнение его ценится у нас до сих пор). От скуки мы с Романом Панченко как-то отправились погулять в город. А город-крепость Севастополь по тем временам управлялся не гражданскими властями, а военным комендантом. На эти мелочи мы с Романом не обратили внимания, а напрасно. В крепости Севастополе днями увольнения были среда, суббота и воскресенье. В эти дни город заполняли голубые гюйсы (воротники) белых форменок (рубашек) матросов и золотые погоны офицеров. А мы с Романом вышли прогуляться в четверг и на нашу беду напоролись на помощника военного коменданта, а это второе лицо в городе. Когда нас сзади окликнул какой-то полковник в черной форме, то я предложил бежать, но Роман, больше знакомый через своих родственников с Севастополем, сказал, что рядом с этим полковником два высоких солдата комендантского взвода, и от них нам не убежать. Пришлось идти к полковнику, на погонах которого сверкали изображения стволов пушек. Стало быть, он был артиллеристом, и вскоре мы в этом убедились, так как он был глуховат. На невнятное указание фамилии Панченко, полковник записал в блокнот его как Пончиков. Мне оставалось только так же невнятно произнести свою фамилию, и я был записан как Шелегов. Сделав записи нарушителей в свой блокнот, полковник отпустил нас с миром, и мы обрадовались, что легко отделались. На поверку оказалось, что все не так просто. Помощник военного коменданта Севастополя отправил телеграмму начальнику Калининградского ВВМУ с указанием разобраться с двумя нарушителями дисциплины Пончиковым и Шелеговым, принять меры и доложить. В Калининграде мичманов с такими фамилиями не нашли и контр-адмирал Богданович послал в Севастополь начальника штурманского факультета капитана 2 ранга Блика, чтобы быстро и оперативно решить конфликтную ситуацию.
Начальник штурманского факультета Капитан 1-го ранга Иван Иванович Блик
Наш Блик начал поиски разгильдяев с дивизиона эсминцев. И нас тут же по цепочке информировали о поисках. Дивизион ОВРа проверялся последним. Блик ходил перед строем мичманов и сверлил нас с Романом свирепым взглядом, но мы не сдались, и пришлось ему оправдываться перед комендантом и начальником училища. Иван Иванович Блик был очень хорошим и добрым человеком, но служба не всегда позволяет проявляться этим качествам. Как исполнительный службист, он старался выполнить приказы начальства и поэтому злобу на нас он затаил и позже сумел отомстить, но мы тогда об этом и не задумывались. Мы продолжали свою стажировку. Так как я был «племянником», то к своей стажировке относился спустя рукава. Была абсолютная уверенность, что мой старпом напишет мне похвальную характеристику, по которой меня можно будет производить в лейтенанты. Мой друг Рома Панченко, очевидно посоветовавшись с Юрой Лещенко, решил использовать мои «родственные» связи. Он начал развивать идею ( идеи из него часто били фонтаном, хотя случалось фонтаны вместе с идеями уходили в песок) встречи Дня Военно-Морского Флота в Киеве на квартире у Юриного отца. Пришлось мне объяснять своему старпому, что моя тетя хочет видеть в Киеве меня и моих друзей Панченко и Лещенко за неделю до Дня ВМФ. Со мной проблем не было, но старпом сказал, что трудно договориться с командирами тральщиков, на которых стажировались Панченко и Лещенко. Пришлось объяснить старпому, что эти командиры - его друзья из одного дивизиона. Задачу свою он выполнил, и наша стажировка сократилась еще на неделю. А тут еще и подходил к концу отпуск наших лейтенантов ракетчиков. Лейтенанты Сиротин и Потапов пригласили нас на прощальный банкет в замечательный летний ресторан «Волна». Собрались два лейтенанта и три мичмана. Лейтенанты разумно прибыли по гражданке, а мы трое сдали швейцару свои фуражки и стали похожи на матросов, которым было строжайше запрещено посещать рестораны в Севастополе. Мы по молодости пренебрегли запретом, а когда немного выпили, то Черное море нам стало по колено. Нам всем впереди предстояла длительная разлука, и мы живо обсуждали эту ситуацию. Кто-то из моих друзей севастопольцев заметил за одним из столиков в ресторане начальника штаба ЧФ контр-адмирала Олейника в гражданском костюме и с дамой.
12.01.2015 г. один из ветеранов ВМФ контр-адмирал Лебедько Владимир Георгиевич был награждён Морской Коллегией при правительстве Российской Федерации медалью "ЗА ОТЛИЧИЕ В МОРСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ" ( № 554). Это награда за многолетнюю службу на подводных лодках, на которых В.Г.Лебедько пересёк 3 океана и прошёл 30 морей. В последующем он был начальником Оперативного Управления штаба Северного Флота. Внес большой вклад в освоение Арктического стратегического региона.
Некоторые из работ В.Г.Лебедько и о нем.
Адмиралу-подводнику Лебедько В.Г. посвящается. Реквием поколению. В.Г.Лебедько. Становление и развитие стратегической составляющей отечественного океанского флота. 1955-1991. Кандидат военных наук, контр-адмирал В.Г.Лебедько. Сын Печоры. Кандидат военных наук, контр-адмирал В.Г.Лебедько. Профессор Зубов. Почетный полярник, кандидат военных наук, контр-адмирал В.Г.Лебедько. СЕВЕРНЫЙ ФЛОТ БЫЛ ПЕРВЫМ или о том, кто и КАК создавал систему комплексной охраны водной среды в ВМФ. Из истории военной экологии. Капитан I ранга, инженер-исследователь, к.т.н. Дубровин И.Р., капитан I ранга, инженер-исследователь, к.т.н. Дубровин Е.Р. Флотоводец холодной войны адмирал Фокин Виталий Алексеевич. Кандидат военных наук, контр-адмирал Владимир Лебедъко. ПОСЛЕДНЯЯ ВСТРЕЧА. Контр-адмирал В.Г.Лебедько. Адмирал Немитц Александр Васильевич. В.Г.Лебедько, кандидат военных наук, контр-адмирал. Князь Варшавский. В.Г.Лебедько, кандидат военных наук, контр-адмирал. В.Г.Лебедько. Пароход "Казахстан" (август 1941 г.). - СПб., 2008. Часть 1. Часть 2. Часть 3. Часть 4. Часть 5. АДМИРАЛ БЕРЕЗИНЫ. Контр-адмирал, кандидат военных наук Владимир Лебедько. РОЗЫ И ТЕРНИИ В СУДЬБЕ МИНИСТРА МОРСКИХ СИЛ РОССИИ АДМИРАЛА ПАВЛА ВАСИЛЬЕВИЧА ЧИЧАГОВА. В.Г. Лебедько, контр-адмирал в отставке, кандидат военных наук. "Выбор". Н.Загускин, Н.Лапцевич (О книге контр-адмирала в отставке В.Г. Лебедько "Верность долгу"; ). - Морской журнал № 2. 2007.
На втором курсе, до наступления корабельной практики, я познакомился в пединституте с девушкой, свидание с которой я всегда ждал с нетерпением, и которая впоследствии стала моей женой. Роман наш развивался бурно, но мешала служба, а тут я снова попал в Калининград, и, конечно же, сбегал в самоволку. Предстоящий поход на «Макарове» препятствовал развитию наших отношений. Я решил немного продлить свое пребывание в городе, симулировал простуду и с температурой лег в санчасть.
Мне стало известно, что для штурманской практики мичман с кафедры навигации через неделю должен доставить на крейсер кучу карт, циркулей, транспортиров, линеек и прочего оборудования. С мичманом (замечательный человек) я быстро подружился и обещал через неделю помогать ему доставить все необходимое штурманское барахло в Балтийск. Это нас обоих устраивало. Конечно, всю неделю я ходил из санчасти в самоволки, но подошло время службы, и мы с мичманом отправились в Балтийск на крейсер «Макаров». На крейсере, как положено, наше прибытие было отмечено в вахтенном журнале. Мичману выделили небольшую каюту и рядом подсобку для штурманского имущества. Меня определили в носовой кубрик, куда я благополучно не прибыл, расположившись в подсобке. До вечера я читал лоции, а утром отправился на встречу со своими курсантами и начал знакомство с кораблем, благо от приборок по заведованиям, впрочем, как и от завтрака, я был избавлен. Легкий крейсер «Макаров» (у немцев он назывался «Нюрнберг») представлял собой современный времен войны корабль, не чета нашим. Он был способен в кратчайшие сроки на дизелях 12 узловым ходом выйти из гавани по фарватерам. За это время поднимались пары в котлах и крейсер на основных двигателях (турбинах) мог идти полным ходом. Помимо орудий главного калибра, по бортам у него стояли универсальные 88-мм орудия, спаренные в башнях, имевших гиростабилизацию. Наш легкий крейсер «Киров» подобными ТТД не обладал. Обедал и ужинал я на разных бачках, где ели с матросами и наши курсанты. Единственное от чего я себя не освобождал, это штурманские вахты. Так постепенно мы вышли в Северное море, дошли до определенной северной широты, которая давала право на получение значка «За дальний поход», и повернули обратно. Из Балтийска мы вернулись в Калининград.
Моя любимая девушка после учебы уехала на каникулы в Литву к своей маме. В отпуск в Ригу собирался отправиться и я, но мои планы изменились под влиянием азартного и увлекающегося друга Жоры Самолиса. Правительство СССР уже два года готовило в Москве международное шоу для пропаганды успехов страны Советов под названием «международный фестиваль молодежи и студентов». Жора Самолис быстро и без труда убедил меня, что такое событие мы пропустить не можем. Шестой Международный фестиваль молодежи и студентов с большой помпой открылся в Москве 28 июля 1957 года. На фестиваль собралось 34000 гостей из 131 страны мира, а мы с Жорой находились в Калининграде. Проблема заключалась в том, что в столице вся неблагонадежная публика была выдворена за 101 километр, а билеты в Москву кому попало не продавались. Военный совет решил, что у нас на вооружении есть форма курсантов ВВМУ, молодой задор и страстное желание попасть на фестиваль. К тому же у меня с нахимовских времен имелся набор ключей проводника. Атаку поезда Калининград-Москва решили проводить с разных вагонов. Я выбрал полную женщину с большим количеством чемоданов, которые мне пришлось заносить в несколько приемов. Проводница благосклонно отнеслась к курсанту, провожающему женщину с большим багажом. В купе я объяснил женщине, что я не совсем провожающий, а хотел бы доехать до Москвы на багажной полочке в ее купе. Разрешение со смехом было получено, и я в коридоре соседнего вагона передал ключи Жоре Самолису. До Москвы мы оба добрались благополучно, только форма была несколько мятой и не очень чистой. Перед самой Москвой мы срезали погоны, чтобы не попасться военному патрулю, и спрятали в чемоданы свои бескозырки. В таком виде мы стали похожи на курсантов гражданской мореходки. Разместились на жительство мы в общаге какого-то учебного заведения, где сердобольная женщина-комендант, выслушав нашу разукрашенную одиссею, разрешила нам спать в ленкомнате на подшивках газет. В Москве проживала в однокомнатной квартире с двумя дочками мать моего друга Юры Терешкина, с которым мы вместе учились в рижском нахимовском.
Нахимовец Юрий Терешкин
Юра в это время служил на флоте, но дома в отпуске был его младший брат Вадим, который учился в Ленинградском нахимовском училище. Вадима мы с Жорой использовали, как проводника по Москве. Время, проведенное на фестивале, было интересным и насыщенным. Знание английского, полученное в Рижском нахимовском, позволяло мне довольно свободно общаться с представителями разных стран. Девушка англичанка как-то попросила показать ей дорогу до английского посольства. В разговоре выяснилось, что ее папа капитан может позволить себе оплатить учебу в университете только одной из двух своих дочерей. Нас это очень удивило. Надо отметить, что разговаривать с настоящими англичанами было сложнее, чем, например, с индусами или киприотами. Как-то на ВДНХ мы заметили молодого человека в окружении красивых и веселых московских девушек. Оказалось, что это парень с Кипра, и он пытался наладить общение с девушками на английском. Переводила случайная молодая женщина, и общение шло с трудом. Мы постарались оказать свою помощь. Через некоторое время киприот сказал, что мой перевод лучше, а женщина при этом критиковала мой английский. Лихие московские девушки высказали предположение, что женщина является учительницей английского, чем ввели ее в сильное смущение, и она вынуждена была покинуть компанию. Дальше мы втроем водили киприота по Москве. В культурной программе было и посещение Третьяковской галереи. В нахимовском обучение английскому шло с некоторым морским уклоном, поэтому из-за недостаточного словарного запаса объяснять содержание разных картин мне было сложновато. Особенно трудно было описывать картину Иванова «Явление Христа народу». Я старательно морщил лоб, пока киприот почти на русском закричал «Езус Христос!». Больше переводить и не надо было. Экскурсию мы закончили и пошли дальше по Москве. Со временем захотели перекусить, и мы зашли в маленькую забегаловку, где все круглые высокие мраморные столики были облеплены местными завсегдатаями. Мне удалось объяснить пожилой уборщице этого кофеюшника, что с нами представитель иностранной делегации, и она очень оперативно освободила один из столиков. Заказали бутерброды и графинчик водочки, из которого были налиты четыре довольно емкие рюмки. Киприот начал говорить, что он слышал, что русская водка очень крепкая. Я объяснил ему, что это национальный русский напиток и его пьют у нас даже дети, и показал на Вадима. Под тост «За мир и дружбу» юный нахимовец бодро опрокинул в себя свою рюмку. Мы с Жорой последовали его примеру. Наш киприот решил не отставать от нас, но осилил только полрюмки, и из глаз его потекли слезы. Постепенно дело и у него наладилось, и мир с дружбой значительно окрепли.
Встреч с гостями фестиваля было много, и все они были интересными и очень душевными. Повстречали мы как-то молодую супружескую пару из Финляндии. С ними говорить по-английски было легко и просто. Легко и непринужденно было и пить «За мир и дружбу», все-таки финны. А когда они предложили обменяться адресами, то пришлось дать адрес мамы в Риге, т.к. наши замполиты старательно оберегали нас от контактов с иностранцами. Впечатлений от этих встреч оказалась масса и по возвращению в училище, после отпуска, мы делились ими долгое время со своими друзьями. Жора Самолис своими впечатлениями решил делиться не только с курсантами, но и писать заметки в местную военную газету «Страж Балтики». Позже это его увлечение окончательно определило его судьбу. Еще в училище Жора начинает собирать материалы о , о котором позже он выпустит книгу. Увлекающийся максималист Жора всегда готов был обсуждать любые интересные проблемы вплоть до мировых. Беседовать и спорить с ним было интересно. В конце года мы узнали, что командиром бывшего нашего ЧВВМУ им. П.С.Нахимова назначен, бывший командующий ЧФ и руководитель обороны Севастополя в годы войны, адмирал Октябрьский (Иванов). Эта новость живо обсуждалась среди нас, и мы горячо сочувствовали курсантам этого училища, считая, что образцом для подражания будущим офицерам флота этот начальник вряд ли может быть.
Мы перешли на 3-й курс, и наше обучение стало ближе к делу, которому мы себя посвятили. На кафедре артиллерии нас учили руководить стрельбой орудия 90-К, которое давно устарело. На кафедре минно-торпедного оружия мы выходили в учебную атаку подводной лодки по эхо-сигналу гидроакустика. На этой кафедре преподавал интересный офицер армянин по фамилии Бабаян. Про него ходила присказка – самый хитрый из армян Минреп Торпедыч Бабаян. В целом офицеры-преподаватели свое дело знали и старательно передавали свои знания нам. Конечно, в первом приближении штурману эти знания вроде и не нужны, но если хочешь стать адмиралом, то нужно знать все. Помимо учебы, мы регулярно посещали танцы в пединституте. Так незаметно закончился 1957 год. Весной 1958 состоялось первенство училища по боксу, на котором очень удачно выступили севастопольские курсанты. Мне тоже досталась грамота начальника училища контр-адмирала Богдановича за первое место в легком весе. Летом 1958-го большая часть моих друзей проходила практику в г. Балтийске на эсминцах. Это были новые современные корабли, и мы старались серьезно их осваивать. Для меня память не оставила названия моего эсминца, а наш курсант Володя Пономаренко запомнил, что он проходил практику вместе с курсантом Абрамушкиным на ЭМ «Неустрашимый». Через 50 лет два полковника в запасе свою практику на эсминце «Неустрашимый» вспоминали по-разному. Оба помнят, что этот эсминец в компании с крейсером совершил поход в Североморск, но один утверждает, что возвращались обратно на кораблях, а второй уверен, что в училище возвращались поездом через Ленинград.
Это еще раз убедило меня, что для памяти нужно все записывать. Это нужно для себя, своих друзей по училищу и главное – для детей и внуков. Мой эсминец в дальние походы не ходил, но служба на нем шла, как положено. Как-то готовились к стрельбам главного калибра. Штурман, чтобы я не мешался под ногами, отправил меня на ЗШП (запасной штурманский пост). Подготовка к стрельбам шла долго, и я решил прикорнуть на брезентах под штурманским столом. Курсантский сон крепок, а мой в те годы был просто непробудным. Орудия калибра 130- мм отстрелялись, но меня не разбудили. Когда я проснулся, то увидел, что металлический абажур настольный лампы от выстрелов глубоко врезался в линолеум стола. Похожий казус случился со мной и зимой на 2 курсе, чему свидетелями была вся рота. Сыграли подъем. Все вскочили, бегают, шумят, а я сплю. Шутники вместе с койкой вынесли меня в оружейную комнату и отправились на зарядку. Прибежали с зарядки – я сплю. Тут шутники очень сильно расстроились, тем более, что им пришлось помогать мне нести койку обратно в роту.
Формальный переход на выпускной 4 курс состоялся осенью 1958 года после возвращения из отпусков. Многим были присвоены звания старшин первой и второй статьи с назначением командирами взводов и отделений не только нашей роты, но и младшего курса. Гена Хазанжиев был назначен старшиной нашей выпускной роты. Курсантам выпускникам были выданы палаши, с которыми мы ходили в увольнение и участвовали в первомайском параде. Если мы шли на танцы в пединститут, то палаши были сплошной обузой. Надо было найти комнату в общежитии у надежных девушек, которым мы оставляли холодное оружие, т.к. оно очень мешало танцевать, и не только, во время подготовки к параду неосторожный курсант Катилов чуть не отхватил свое ухо.
. Длина клинка 725 мм; ширина у пяты 30 мм; длина с рукоятью 875 мм; длина в ножнах 895 мм. Клинок стальной, однолезвийный, боевой конец двулезвийный. Рукоять прямая, деревянная, резная. Ножны деревянные, покрыты черным лаком, с металлическим убором, закрепленным двумя винтами. СССР, 1940-1950-е гг. ХХ в. Н.А.Верюжский: В упомянутые годы палаши использовались при несении дежурной службы, а в увольнение курсантам НЕ ВЫДАВАЛИСЬ.
Главным занятием, конечно, была учеба, хотя на 4 курсе она не была очень обременительной. По некоторым дисциплинам, таким например, как тактика ВМС, были заведены специальные секретные тетради, которые выдавались специально назначенными секретчиками только на время лекций. Секретность дело хорошее, чтобы враг ничего не знал о нашем оружии, но в это же время ходили слухи, что все тактико-технические данные (ТТД) наших кораблей доступны для английских курсантов в специальной открытой литературе. Запомнить все ТТД было практически невозможно, но выход всегда находился. Когда подобные экзамены сдавал наш класс, то дежурным по классу мы всегда ставили лихого авантюриста Рому Панченко, и он с удовольствием и мастерством исполнял эту обязанность. Он должен был следить за чистотой и порядком. Обеспечивать графин с водой (которую иногда удавалось подменить пивом) и чистыми стаканами на столе у преподавателя. Следить, чтобы у готовящихся за столами курсантов была чистая бумага и карандаши. Стирать с доски после ответа очередного курсанта и вызывать следующего. Бумагу Панченко приносил курсантам чистую, а карандаши с наколками, которые содержали ответы по билету ТТД. Были и другие маленькие хитрости по преодолению экзаменационных трудностей. За плохую учебу с 4 курса не отчисляли.
Приближался . Командование училища разрешило группе художников-энтузиастов вместо вечерней прогулки готовить памятные персональные альбомы для лейтенантов флота восьмого выпуска БВВМУ. В состав этой редколлегии вошли Ратмир Давыдов, Альберт Логвинов, Валентин Нога, Жора Самолис, Вадик Литвиненко, Стас Кондратьев. Сейчас, заглядывая в этот альбом, приятно вспомнить строки из песни «когда мы были молодыми». Молодость беспечна, и мы часто попадали в ситуации, которых хотелось бы избежать.. Количество самоволок к любимым девушкам с приближением весны резко увеличилось. Случилось так, что в начале апреля я был пойман командиром роты при возвращении из самоволки, и получил от него пять суток ареста с содержанием на гарнизонной гауптвахте. За все в жизни надо платить. Сопровождал меня на гауптвахту старшина нашей роты Гена Хазанжиев. На мне была рабочая одежда, шинель без ремня и рабочие ботинки, или как мы их называли – «гады». Гена, сопровождая арестованного, был при параде, в хромовых ботиночках и .
В трамвае с оружием ехать было нельзя, и мы топали пешком. Днем тротуары подтаивали, а ночью покрывались ледком. «Гады» на этом льду вели себя устойчиво, а Гена Хазанжиев в хромовых ботиночках неоднократно скользил и падал. Пришлось арестованному взять конвоира под руку, и так дружненько мы дошли до комендатуры. Здесь Гена отпустил мою руку, сдал меня дежурному офицеру, а перед этим настоятельно просил меня не терять спортивную форму, т.к. скоро предстояло первенство училища по боксу. На гауптвахте я убедился, что армейский завтрак кардинально отличался от флотского. На первое давалась каша с селедкой, на второе – чай. К такому завтраку я не привык, и пошел со всеми арестованными строиться для развода на работы. На обед всех арестованных привезли на гауптвахту. На обед были щи и каша. Ел я, как приучили в нахимовском, не очень быстро и по возможности красиво. За эту неторопливость еще в Севастополе получил прозвище «пунктатор», что в переводе означало – медлитель. Арестанты в столовой быстро справились с едой и смотрели на меня с явным неудовольствием, а потом стали роптать. Идя на поводу у недовольной толпы, разводящий сержант скомандовал: «Встать из-за стола!», а я продолжал сидеть. Назревал конфликт уже с разводящим. Толпа арестантов с интересом ожидала развязки. Сержанту я объяснил, что по Уставу на прием пищи отводится вполне определенное время, которое я еще не превысил, и прошу вызвать дежурного офицера. Ссылка на Устав (еще раз спасибо нашему бате Безпальчеву) произвела на разводящего должное впечатление, и он побежал за офицером. Толпе арестантов я предложил сесть за стол и объяснил, что травить анекдоты за общим столом интереснее, чем сидеть по камерам. Объяснение возымело действие, и толпа загудела одобрительно. Пришедшему дежурному офицеру я кратко пояснил ситуацию и, посмотрев на часы, сказал, что время вышло. Сержант развел нас по камерам, и оставшиеся дни прием пищи, а точнее, анекдоты и разбор работ на воле, шел по моим часам.
Спортивную форму я старался не терять, и 16 апреля за подписью начальника училища получил очередную грамоту за первое место по боксу в своем весе. Попутно выяснилось, что переносица у меня сломана, и перемещать нос можно только в правую сторону. Таковы издержки увлечения боксом. После нового года портные из ателье начали примерки на пошив лейтенантской формы. Командование училища, по распоряжению сверху, стало готовить «примерку» желающих служить в престижных и новых ракетных войсках. В качестве конфеты им обещали производство в лейтенанты сразу после сдачи экзаменов. И мытьем, и катаньем нужное количество желающих было набрано, и необходимые письменные рапорта получены. Подробности сдачи экзаменов за второй курс очень живо описал мой друг Боря Сиротин, с некоторой корректировкой от Ромы Панченко. Перед экзаменами создавались две команды: «медвежатников» в составе курсантов Панченко и Сиротина, и «аналитиков», которых представляли Юра Прудников и Вова Чернов. Первая команда вскрывала в учебной части сейф, узнавала содержание билетов, их номера и расположение в конверте. Вторая команда изготавливала билеты на такой же бумаге, и в первоначальном порядке вкладывала их в конверты. Дальше они старались разложить свои билеты в том же порядке, как это делал экзаменатор. Потом в бой шли зубрилы-отличники, которые должны были тащить крайние билеты слева и справа. Этим подтверждалась система. А дальше дело техники, и общий результат сдачи экзаменов не менее 4,8 баллов. Такому результату радовался командир роты, а еще больше радовались мы. Разумеется, на ГОСы такая практика не распространялась, они сдавались честно.
До 10 июня Государственной Экзаменационной Комиссией под председательством контр-адмирала Румянцева всем были выданы дипломы об окончании училища и присвоении квалификации офицер-штурман надводного корабля.
Где-то в это время с кандидатами в ракетчики начальник училища контр-адмирал проводит собрание, на котором присутствует представитель ГУК МО (главное управление кадров министерства обороны) полковник Попов. Он объявляет, что будущим ракетчикам придется сменить черную флотскую форму на общеармейскую, зеленую. Некоторые моряки впали в уныние и после собрания побежали к Богдановичу с просьбой оставить их на флоте. Начальник училища удовлетворил просьбу только одного курсанта Золотухина, который был первый в очереди. Всем остальным было отказано. Мой друг Панченко, который тоже оказался в добровольцах ракетчиках, пошел другим путем. Пригласил, как он рассказывает, с собой на дело медвежатника Сиротина (тоже кандидата в ракетчики), но тот отказался из партийных соображений. Рома Панченко легко открыл ключом сейф в кабинете командира роты Данилова, и изорвал в клочья свой рапорт. Когда Данилов обнаружил это безобразие, его чуть кондрашка не хватила. Он кричал на всю роту, что Панченко преступник, и его надо отдать под суд. Положение спас наш курсант Коля Потапов, который согласился добровольно заменить Панченко. Ракетчиков одели в лейтенантскую форму, выдали дипломы и кортики, дали три дня на сборы и отправили в отпуска по домам с условием после отпуска прибыть в Москву в ГУК МО. Штурманам спешно присвоили звания мичманов и отправили в Балтийск на корабли для прохождения стажировки перед присвоением офицерского звания. Форма новоиспеченных мичманов от курсантской и матросской отличалась только фуражкой вместо бескозырки, и широкой лычкой золотистого цвета на маленьких погонах.
А в славном ЧВВМУ им. П.С.Нахимова жизнь шла своим чередом, все курсанты занимались учебой и обсуждали разные слухи по поводу гибели линкора «Новороссийск». Выводы официальной правительственной комиссии нас не убеждали. Еще меньше они убеждали корабельный состав Черноморского флота. Принимаемые командованием флота меры нам не были известны. Для курсантов зам. начальника училища по строевой части капитан 1 ранга Хулга устроил зрелище под названием «открытый ринг». Бокс ему нравился, и он носил титул почетного судьи. Попутно он решил выяснить способности роты нового набора, а старшекурсники решили принародно набить морды курсантам нового набора. От нашей роты 1 курса удачно выступали на открытом ринге Гена Хазанжиев и бывший нормальный севастопольский хулиган и мой большой друг Боря Сиротин. В противники ему попался разрядник с 4 курса, который хотел перед всем училищем уничтожить жалкого первокурсника. Он недооценил, что Боря Сиротин был не только нормальный хулиган, но и занимался боксом в спортивном обществе ЧФ у Михаила Макеева. К большому огорчению четверокурсника, бой он Сиротину проиграл, а у нас в роте, благодаря победам Бори Сиротина и Гены Хазанжиева, стала формироваться довольно серьезная команда боксеров. Помимо бокса приходилось осваивать и другие дисциплины.
Мне запомнился замечательный преподаватель по высшей математике . Майор медицинской службы Селиванов читал курс оказания первой медицинской помощи на поле боя. По началу к этой дисциплине я, как и большинство курсантов, относился без должного уважения и читал художественную литературу на задней парте. В какой-то момент майор Селиванов вызвал меня к столу и предложил сделать повязку на груди курсанта, условно получившего сквозное ранение. Смотреть на эту повязку даже мне было противно. Майор Селиванов, похоже, для меня лично рассказал, что 60 процентов погибших в первый год войны на юге, погибли из-за неграмотно и несвоевременно оказанной медицинской помощи. На следующем занятии я сидел за первым столом с открытым ртом и все внимательно слушал. На сегодняшний день среди своих друзей я с гордостью ношу неофициальное звание «боевого санитара». Могу сделать себе и другим сложный укол, а повязки делаю так, что медсестры могут отдыхать. Запомнился мне и преподаватель химии (звание и фамилию, к сожалению, не запомнил), курс которого включал в основном БОВ (боевые отравляющие вещества). С химией у меня с детства были нелады, и моя учительница в нахимовском просто мучилась со мной, и мне было ее откровенно жаль.
Сосина Хая Бенциановна. Преподаватель химии в ЛНВМУ в 1951-1958 гг.
В высшем училище офицер мучиться со мной не собирался, и после первого вызова к доске я получил свою двойку. Далее, когда мы перешли к лабораторному получению БОВ, на перемене я самостоятельно приготовил вариант боевого отравляющего вещества и класс целый час не мог заниматься в этом помещении. Я получил заслуженный кол, но на преподавателя был совершенно не в обиде. Он был большой оригинал с развитым чувством юмора. Не оценил этого только мой командир роты капитан Гуськов. Ему нужны были положительные показатели учебы по всем дисциплинам у всех курсантов, и он упрашивал моего химика вызвать меня еще раз. Химик меня вызвал, поставил двойку и перед всем классом сказал, что он ставит мне оценку по сумме двух попыток, и поставил тройку. Все были очень довольны, включая моего преподавателя по химии. Справедливости ради надо отметить, что по всем остальным дисциплинам учился я вполне прилично, как и все нахимовцы. Причина и в том, что основная масса курсантов привыкла делать уроки в спокойной домашней обстановке, а в училищном классе одновременно гудят более двадцати человек и привыкаешь к этому не сразу. Тем более, что люди в роте подобрались самые разные. Большая часть новобранцев, желающих стать морскими офицерами, была набрана в Крыму и на Украине. Были представители и других районов страны. Игорь Пелинский из Белоруссии. Один из моих лучших друзей Ромик Панченко школьные годы провел в городе Львове, где его отец военный медик после войны получил очень хорошую квартиру. Солнечную Грузию представляли Вахтанг Зедгенидзе и тбилисский нахимовец Вадик Бородулин. Своеобразный город Одессу представлял, очевидно, потомок иностранцев Коля Фонгельген.
Пелинский Игорь Анатольевич - капитан 3 ранга, офицер воспитатель в ЛНВМУ, затем начальник кафедры русского языка и литературы.
В занятиях совсем незаметно прошел старый год и наступил новый 1956. Для нас нахимовцев было очень необычно, что нет снега. Но елка в зале была и танцы с приглашенными девушками тоже. Никто из нас и представить себе не мог, что принесет в наши судьбы этот 1956 год, но жизнь показывала, что даже простые люди в силу разных обстоятельств могут быть причастны к большим событиям. Для нас курсантов это были гибель «Новороссийска» и опала адмирала Н.Г.Кузнецова. Позже, когда стала доступной часть государственной информации и немного развилась способность к самостоятельному анализу событий, оказалось, что мы жили в эпоху больших событий и больших перемен. И в какой-то мере были к этому причастны. Еще в нахимовском мы гордились тем, что страна, благодаря стараниям советских ученых (много позже узнали, что использовались и старания нашей разведки и организаторские усилия Л.П.Берия), сумела изготовить свою атомную бомбу и смогла конкурировать с США. Через год после американцев 12 августа 1953 года СССР на полигоне в Семипалатинске испытал и свою водородную бомбу, но это уже после смерти Сталина, за «наследство» которого в Кремле развернулась малоизвестная нам в то время жестокая битва за власть между Берия и Хрущевым. Хрущев оказался более расторопным и по его команде был застрелен Берия. Победил сильнейший, вернее, хитрейший, и мы начали изучать новую историю страны. Время было непонятное, но интересное. Мы, как простые люди, вдруг оказывались причастны к масштабным событиям страны и мира. Радея о народе, Н.С.Хрущев в 1954 году начал поднимать Целину, да так удачно, что через год-два в столовых можно было есть хлеб бесплатно, и нас курсантов это тоже касалось. Гордясь своими успехами, Хрущев решил показать себя миру и начал с визита к английской королеве на новом крейсере проекта 68-бис «Свердлов» в начале октября 1955 года. Визит прошел удачно, советские моряки продемонстрировали англичанам отличную морскую выучку. После этого решил Хрущев дать своему народу, помимо хлеба, еще и зрелищ. В феврале 1956 года он провел знаменитый (закрытый) XX съезд КПСС, на котором выступил с резкой критикой И.В.Сталина и его зверств.
Участники съезда поделились информацией с соседями, и советский народ был в шоке, включая и нас курсантов. В шоке был не только советский народ, но и заграница. В конце 1956 года произошли волнения в Польше, восстание в Венгрии. Были крепко испорчены отношения с Китаем, Албанией и другими странами. Сразу после XX съезда Хрущев снова отправился в Англию на крейсере «Орджоникидзе». Советские моряки снова показали отличную морскую выучку и попутно утопили знаменитого английского подводника – диверсанта капитана 3 ранга Лайонела Крэбба (по слухам он был в определенной степени причастен и к гибели линкора «Новороссийск» в октябре 1955 года).
В такой обстановке мы курсанты штурманского факультета ЧВВМУ им. П.С.Нахимова летом 1956 года заканчивали первый курс, и не догадывались о своей дальнейшей судьбе. В июле нас, вместо практики на кораблях флота, отправили в отпуск. По возвращению почти весь август мы занимались бестолковыми работами: мели, скребли территорию, закапывали канавы. Наконец 25 августа в 16 часов нас доставили на вокзал, где погрузили в три товарных вагона с построенными нарами. Нас провожал училищный оркестр и родители некоторых курсантов. Состав двигался медленно и останавливался на безлюдных полустанках, где мы принимали пищу и дружно бегали по окрестностям, которые выполняли роль туалетов. На третий день 28 августа поздно вечером состав прибыл в город Калининград. На вокзале нас ждала колона автомашин, которые доставили нас в БВВМУ. Поездка по ночному городу произвела на нас сильное впечатление. Было ощущение, что война в этом городе еще не закончилась. Вокруг стояли остовы разрушенных домов.
Утром оказалось, что здания училища (бывшие казармы войск СС) очень неплохо сохранились, возможно потому, что находились на окраине города. Да и сам город при дневном свете смотрелся не так мрачно. В училище был свой штурманский факультет, который возглавлял капитан 2 ранга Иван Иваныч Блик, который сыграл очень нехорошую роль в моей судьбе и судьбе моего друга Ромы Панченко. На втором курсе оказалось две роты штурманов. У калининградцев ротой командовал бравый каплей Саня Покровский, а нам севастопольцам достался тихий капитан 3 ранга В.В.Данилов, который получил кличку «Шарик». Вскоре, очевидно, не без участия нового Главкома Горшкова, к нам добавились и курсанты-штурмана из Каспийского ВВМУ имени Кирова. Флот, как и все вооруженные силы страны, делал акцент на подготовку ракетчиков. Как оказалось впоследствии, одновременный выпуск трех рот штурманов был перебором. Столько кораблей для новых штурманов у Горшкова не было. Решили делать ракетчиков и из части штурманов, и для этого среди нас проводилась крутая и продуманная агитация. Но это было потом, а пока с 1 сентября мы начали учебу на 2 курсе нового училища.
Зам. начальника училища по строевой части капитан 1 ранга Б.И.Прусаков оказался тоже большим поклонником бокса. На открытый ринг наша рота выставила целую команду боксеров во главе с ассами Борей Сиротиным и Геной Хазанжиевым, при участии Ромы Панченко, Игоря Пелинского, Коли Потапова, Коли Макеева и меня Бориса Жеглова. Наше профессиональное мастерство росло с каждым годом, а мое личное еще и благодаря стараниям калининградца Лени Мелкого (вес он имел не по фамилии тяжелый), который для отработки реакции любил проводить спарринги с легковесами. Если у меня реакции не хватало, и я не успевал увернуться, то от его удара я летел в канаты как теннисный мячик.
Начальник БВВМУ контр-адмирал А.М. Богданович 1958 год.
Зато от начальника училища контр-адмирала А.И.Богдановича в разные годы я получил две грамоты за первое место по боксу в своем весе. Грамоты адмирала были не так весомы, как расположение к боксерам со стороны капитана 1 ранга Б.И.Прусакова. По его команде сборной училища по боксу предоставлялись всякие поблажки, и в том числе, походы в баню (парилку) по рабочим дням. Ежу понятно, что часть этих походов мы использовали для посещения девушек в Калининградском пединституте. На территории училища был открытый 25 метровый бассейн. Сформировалась группа энтузиастов-лентяев, которым очень не нравилось бегать утром по плацу на зарядке. С разрешения начальства и медиков этим людям разрешили утром плавать в бассейне. Часть этих энтузиастов просто стояла в шинелях за раздевалками, а часть добросовестно закалялась. Когда бассейн стал по утрам покрываться льдом, первую часть сачков выловили и отправили заниматься зарядкой, а остальные стали называться моржами и свое увлечение продлили до окончания училища. Это увлечение позволило мне позже свободно плавать в холодных горных озерах на Кавказе. Из всех преподавателей училища мне запомнился только полковник (или подполковник?) В.Ф.Белевич, который преподавал гидрометеорологию. Он не только знал блестяще свой предмет, но и умел красочно его преподнести. А еще он был известен своим джентльменским поступком. Как-то в магазине он стоял в очереди за курсантом Борей Сиротиным, который покупал две бутылки водки. Водку Белевич изъял, но вернул курсанту деньги. Слушать лекции этого преподавателя было одно удовольствие. Как красиво он рассказывал о форме и названии разных облаков! А еще он учил нас определять предстоящую погоду по внешним признакам. Эти знания я часто использовал во время своей службы на Каспии, где официальный прогноз погоды из Москвы, принятый по радио, часто не соответствовал реальной погоде. Заканчивался первый учебный семестр в новом училище. В октябре 1956 на Черном море, которое мы покинули, Хрущев показывал Тито стрельбу крылатой ракетой с хорошо знакомого нам мыса Фиолент, а в начале декабря мы узнали о высадке на Кубе революционера Фиделя Кастро. События эти горячо обсуждалось в кругу моих друзей.
Постепенно подошел новый 1957 год. Курсантов отпускали на неделю на зимние каникулы, если дорога к родителям занимала меньше суток езды поездом. А народ в нашей роте был в основном севастопольский, и мне пришлось просить начальство отпустить моих друзей в Ригу. Моя многострадальная мама была человеком душевным и неизлечимой оптимисткой (часть этой «болезни», очевидно по наследству, передалась и мне). Кроме того, она была отличной портнихой, которая обшивала своих многочисленных подруг и знакомых по самой низкой цене в Риге. Поехали со мной хорошие друзья: Сиротин, Панченко, Потапов, Сидоркин, Бородулин. Был еще Эдик Зейферт, игру которого на скрипке я с удовольствием слушал на 1 курсе в Севастополе. Мама, привыкшая к моим друзьям из нахимовского училища, стойко встретила появление целого отделения молодых курсантов. Разместились спать в двух комнатах, в основном на полу. Утром два человека с рюкзаками под руководством мамы пошли на рынок за простыми продуктами. После завтрака я обошел в доме родственников и знакомых и раздобыл для ребят гражданскую одежду. Некоторым даже достались галстуки. Вечером мы были на танцах в клубе под названием «Баранка». Неделя пролетела быстро, и полные впечатлений мы вернулись к учебе в Калининград.
Примечание. Н.А.Верюжский: По воле случая, я был назначен командиром отделения в первый взвод роты Б.Жеглова. На снимке первый взвод второго курса штурманского факультета Калининградского ВВМУ, занявший первое место по учёбе и дисциплине в учебном году. Жеглов выделен в рамку. Все перечисленные Жегловым фамилии курсантов мне хорошо известны. Кроме одного – Гены Хазанжиева, который, как указывает Борис Жеглов, впоследствии, на выпускном курсе стал старшиной роты. Мне точно известно, что старшиной их роты являлся Гена Никитин из первого взвода. Геннадия Алексеевича Никитина, капитана 1 ранга, я знал очень хорошо. Сейчас не могу уточнить, т.к. его уже с нами нет, скончался летом прошлого года.
По окончанию учебы корабельная практика проходила в порту Балтийск (у немцев он назывался Пиллау) и в Таллине на тральщиках. В Балтийске мы не могли не отметить качественное обеспечение военно-морской базы, которое осталось еще от немцев. На причалы подавалась вода, тепло и электроэнергия. Очень немногие наши советские ВМБ были так хорошо оборудованы. Бригада траления, на которую мы попали в Таллине, в том году занималась боевым тралением мин, оставшихся со времен войны. Дело это непростое и даже опасное. Опасными делами занимались в это лето и высшие эшелоны власти в СССР. К 1957 году большие урожаи целины вылетели в трубу вместе с пыльными бурями. Хлеб снова пришлось закупать в Канаде. В июне 1957 года заклятые друзья Хрущева в Политбюро собрали Пленум и семью голосами против четырех потребовали отставки Хрущева. Позже этих людей назовут антипартийной группой в составе: В.М.Молотов, Г.М.Маленков, Л.М.Каганович и «примкнувший к ним» Д.Т.Шепилов. Никита Сергеевич порядком струхнул, и только вмешательство Г.К.Жукова спасло его.
В «благодарность» к концу 1957 года Хрущев снял Жукова с поста Министра Обороны. То, что Хрущев гнусно обошелся с Жуковым, нас не очень удивило. Раньше в такой же манере он снял Главкома ВМФ СССР адмирала Кузнецова. Удивило и покоробило нас то, что боевые соратники Маршала Победы не только не выступили в его защиту, но некоторые и поливали его грязью вместе с Хрущевым. Офицерский корпус страны Советов гнил на глазах и, как гласила известная пословица, гнить начал с головы.
Наше участие в боевом тралении закончилось благополучно и часть курсантов, и я в том числе, ненадолго вернулись в училище, чтобы потом продолжить практику на легком крейсере «Адмирал Макаров». Основная часть нашей роты, как вспоминает мой старый друг Боря Сиротин, пароходиком была доставлена из Таллина в город Кронштадт, где стоял в ремонте крейсер «Адмирал Макаров». В порядке приобщения к флотской службе, курсанты участвовали в многочисленных корабельных работах, в том числе и чистили от сажи трубки в котлах. В большей части подобных работ бывшие нахимовцы прошли достаточную практику. Однако наиболее тяжёлых и грязных работ большинству будущих офицеров флота удалось избежать. Это погрузка угля на зиму в угольные трюмы крейсера «Аврора». К борту крейсера осенью подгонялась баржа с углем и плавкран, который своим ковшом валил уголь на палубу «Авроры». Деревянная палуба и ближайшие надстройки покрывались густым слоем угольной пыли. Настоящий ад был для тех, кто кантовал гору угля в огромном угольном бункере крейсера. Через 30 минут работы угольная пыль всех превращала в настоящих негров. В конце работы все старательно отмывались в корабельном душе. На следующий день грузчикам предоставлялся полный отдых, а угольная пыль отхаркивалась еще несколько дней.
Погрузка угля нахимовцами на «Аврору». (Игорь Жданов, нахимовец вып. 1955 г.)
