Предлагаемая читателям повесть «Юность, опаленная войной» является одной из глав книги «Ленинградская блокада в памяти сердца…», написанной Касатоновым Валерием Федоровичем по отдельным записям, рассказам, письмам и воспоминаниям его родственников «Жителей блокадного Ленинграда». Воспоминания родного дяди - Касатонова Якова Афанасьевича автор представил в виде рассказа от первого лица, что делает повествование наиболее реальным и правдивым. Книга «Ленинградская блокада в памяти сердца…» не содержит никаких сенсаций, никаких ужасов. Это простая реальная история одной ленинградской семьи, пережившей в середине двадцатого века самый страшный средневековый ужас, продолжавшийся в течение 900 дней блокады Ленинграда. Хотелось бы, чтобы у наших внуков и правнуков дома находилась такая книга, и когда им будет тяжело, пусть почитают о своих дедах и прадедах. Возможно, им станет легче.
Касатонов Яков Афанасьевич, инженер – краснофлотец, кавалер ордена Красной звезды и медали «За оборону Ленинграда»
1. Детство
Родился я весной 1917 года в Петергофе вскоре после отречения царя Николая Второго от престола. Из первых впечатлений детства (мне было 4 года) хорошо помню грохот орудийных залпов фортов и корабельной артиллерии Кронштадта во время подавления Кронштадтского мятежа. Я был очень напуган дребезжанием оконных стёкол нашей квартиры после каждого залпа мощных орудий. Более ярко запомнилось наводнение осенью 1924 года. Ураганный ветер выворачивал с корнем вековые деревья. Дороги в Нижнем парке и в парке Александрия в Петергофе были размыты огромными волнами с Финского залива. Петергофская пристань вместе с установленными на ней пушками была разбита и выброшена на берег, а часть пристани была вынесена по каналу к Большому каскаду Петергофских фонтанов. Нас, детей, такое мощное проявление стихии потрясло на всю жизнь. Петергоф – парадная царская резиденция, памятник, связанный с победой русской армии и флота в сражении при Гангуте в 1714 году. Петергоф по праву называли «русским Версалем». Известный искусствовед А.Н.Бенуа писал « …его часто сравнивали с Версалем, но это недоразумение. Совершенно особый характер придаёт Петергофу море. Он как бы родился из пены морской, как бы вызван к жизни велением могучего морского царя…Фонтаны в Петергофе не придаток, а главное. Они являются символическим выражением водяного царства, тучей брызг того моря, которое плещется у берегов Петергофа".
Идея создания у самых волн залива, основная схема планировки центральной и восточной частей Нижнего парка, соединение в одно композиционное целое дворца, грота с каскадами и каналом принадлежит Петру Первому. Парки Петергофа являются подлинным музеем архитектуры, живописи и декоративно-прикладного искусства России 18-19 веков. Замыслы Петра Первого осуществлялись выдающимися архитекторами, гидротехниками, скульптурами и садоводами. Они реализовывались мастерами и подмастерьями садового, фонтанного, живописного, резного дела и другими специалистами, приехавшими со всех концов России и приглашёнными из-за рубежа, имена которых были известны. В течение многих лет тысячи безымянных работных людей в неимоверно тяжёлых условиях нездорового климата и заболоченной местности создавали шедевры, которые и сегодня потрясают своей красотой и изяществом. Именовали этих людей «подлым людом» и в последствии в петергофские сады пускать их было «отнюдь не велено». Декретом от 05.10.1918 года художественные ценности Петергофа, в числе других памятников, были взяты под государственную охрану, дворцы преобразованы в историко-художественные музеи и открыты для всенародного обозрения. В 1918 году музеи и парки посетили около 7000, в 1928 году – около 200000, а в 1938 году – более 2 млн. человек. До революции в Петергофе была сосредоточена довольно мощная группировка царских войск: три кавалерийских полка, один пехотный полк и кадетское военное училище. Мой отец с 1903 года служил в лейб-гвардии уланском полку, располагавшемся на Александровской улице (ныне Аврова). Лейб-Конногвардейский полк размещался у Гранильной канавки. Лейб-гвардии драгунский полк был размещён в Старом Петергофе (ул. Красных курсантов). Пехотный армейский 148-й Каспийский полк располагался около станции Новый Петергоф, где до Великой Отечественной войны было пограничное училище, а после войны суворовское училище. Кадетское училище было расположено в районе нынешней улицы Коминтерна. До революции в Петергофе и его окрестностях насчитывалось 17 церквей, каждый полк имел свою церковь. В 1925 году я пошёл в 1 класс петергофской школы имени В.И.Ленина. В этот период в школе учились мои братья: Владимир в 8 классе, Фёдор в 5-ом и сестра Соня в 7-ом. Семья у нас была большая и мама вынуждена была заниматься домашним хозяйством. Отец в 1920-х годах имел оклад 49 рублей. Жизнь, как и у всех, была очень нелёгкой. Наши родители – труженики, с хорошей крестьянской закалкой, не сидели, сложа руки. Они приобрели корову, потом поросёнка. Завели огород, на котором выращивали картофель, капусту, свёклу, морковь, огурцы, тыкву, всевозможную зелень в количествах, достаточных для прокормления всей семьи в течение года.
Жили мы на улице Володарского, в доме № 24. Дом был деревянный 2-х этажный, 4-х квартирный. Наша квартира располагалась на первом этаже и имела четыре комнаты, ванную комнату, совмещённую с туалетом, и большую кухню. Дом был электрифицирован и имел водопровод. Во дворе, который охватывал три таких дома, располагались прачечная, сараи для дров, помещения для скота, большой ледник, в котором хранились, в основном, картофель и овощи. Дворников в то время в Петергофе не было и поэтому наш отец, привыкший на военной службе к чистоте и аккуратности, по собственной инициативе поддерживал порядок у дома – летом подметал, зимой – разгребал снег. Остальные жильцы не утруждали себя такой работой. Кроме всех прочих родительских задач, папа всем нам ремонтировал ботинки, подшивал валенки, мама штопала наши чулки, латала штанишки и рубашки. Одежда у нас была очень скромная, но на улицу мы выходили всегда чистыми и опрятными, а по воскресным и праздничным дням мы наряжались в свою лучшую одежду. До сих пор для меня остаётся загадкой, когда отдыхали наши дорогие мама и папа! Один день в неделю у мамы была стирка. Белья набиралось столько, что после стирки весь наш большой двор был завешан белоснежным бельём. Помню, что бельё гладила приходящая старушка, которая была одинока, никаких доходов не имела и ежедневно питалась у нас. У нас детей имелись свои обязанности по домашним делам. Мальчики летом помогали заготавливать дрова на зиму и сено для коровы. Сестра помогала маме убирать квартиру, мыла полы. Мне приходилось гонять корову в стадо после дневной дойки; пасти поросёнка во дворе в отведённой для этого зоне. С 7 лет я ходил в частную лавочку за продуктами. В лавке можно было купить что угодно из продуктов, но наш ассортимент был очень скромен – чёрный хлеб, крупа, соль, подсолнечное масло. Хозяин лавки взвешивал мне продукты, количество и ассортимент которых, оказывается, заранее был согласован с нашим отцом, закладывал их в мою большую сумку и я тащил её домой. Причитающуюся сумму хозяин записывал в долговую книгу. В конце месяца отец получал зарплату и гасил долг. В следующем месяце всё повторялось. Белый хлеб, так называемый ситный, отец сам покупал один раз в неделю – в субботу. Возвращаясь с работы, он приносил белую булку, которую после ужина доверялось нашей сестре Соне разделить на шесть равных частей, по числу членов семьи. Какое это было счастье! Ты становился хозяином своего куска, ты мог съесть его сразу или оставить на утро следующего дня. По воскресеньям и праздникам мама всегда пекла пироги и, как правило, с капустой. Поэтому всю жизнь запах пирогов у меня ассоциируются с праздником, с безвозвратно ушедшим детством, с материнскими добрыми руками. Нельзя сказать, что наши родители были очень верующими людьми, но они ходили в церковь, а такие православные праздники, как пасха и рождество всегда торжественно отмечались у нас дома. Мы, дети, с нетерпением ждали этих праздников, так как имели возможность несколько дней питаться очень вкусной едой. До середины 1920-х годов мы вместе с родителями тоже ходили в церковь, но позже под воздействием большой атеистической работы в школе перестали посещать храм, и родители не настаивали. Поэтому все мы выросли атеистами.
Касатонов Афанасий Степанович. 1960 год.
Отец с мамой никогда не ругались между собой и нас не ругали. Однажды, играя во дворе с ребятишками, я сделал что-то недопустимое. Чувствуя это, я посмотрел на окна нашей квартиры. За одним из них стоял отец и грозил мне пальцем. Этого было достаточно, чтобы на протяжении последующей недели мне пребывать в расстроенных чувствах. И, конечно, о повторении чего-либо не могло быть и речи. Летом мы очень любили проводить время на берегу Финского залива в парке Александрия, где каменная гряда с выходила далеко в море. Здесь мы загорали, купались, учились плавать. К сожалению, не всегда я с ребятами мог идти на залив, так как мне приходилось то корову гнать в стадо после дневной дойки, то пасти поросёнка. А с 1927 года я целое лето ежедневно носил обеды и ужины из дома отдыха двум нашим соседям – холостякам, работникам уголовного розыска петергофской милиции. Они мне за это платили по 3 рубля в месяц. Для тех времён это были немалые деньги, но это сильно накладывало ограничения на мою свободу и пребывание у моря.
2. Школьные годы
В 1927 году старший брат Володя закончил школу и стал курсантом военно-морского училища имени М.В.Фрунзе. Когда он первый раз приехал домой в морской форме, я ему очень завидовал и решил, что после окончания школы я обязательно поступлю в это училище. Володя три последних года до поступления в училище был активным членом петергофского яхт-клуба, где прошёл путь от матроса до капитана одной из крупных яхт. Так что выбор профессии у него не был случайным. В школе он хорошо учился, был очень активным – входил в состав школьного совета, принимал участие в художественной самодеятельности, был синоптиком школьной метеорологической станции. Вставал он рано и к семи часам бежал в школу на метеостанцию, записывал показания приборов, после чего возвращался домой. К этому времени мама приготавливала ему большую сковородку жареной картошки, он её уплетал, хватал свою сумку с тетрадями и бежал на занятия. Как я ни пытался его догнать, мне это не удавалось. Когда он учился в 9 классе, я был во втором. Соня и Федя готовили уроки тихо, а Володя закрывался в комнате и оттуда доносилось: « Треугольник АВС подобен треугольнику А1В1С1, если …» И так громко, вслух готовил задания по всем предметам. После окончания училища он довольно быстро поднимался по служебной лестнице. В 33 года стал контр-адмиралом, в 38 лет вице-адмиралом, в 44 года – адмиралом, в 54 года – адмиралом флота. В начале 1950-х годов был начальником штаба ТОФ. В 1954 году назначен командующим КБФ, в 1956 – командующим ЧФ, в 1962 – командующим СФ. С 1964 по 1974 год был 1-м заместителем Главнокомандующего ВМФ СССР. Женат. Имеет 2-х детей, 4-х внуков и 1-у внучку.
Владимир Афанасьевич. 1964 год.
В 1928 году закончила школу сестра Соня. В те времена на работу устроиться было очень сложно. С большим трудом по протекции её приняли на граммофонную фабрику – браковщицей готовой продукции. В школе она училась хорошо. Занималась в литературном кружке и участвовала в художественной самодеятельности. У неё был очень приятный голос, и мне нравилось слушать её пение. Вспоминаю случай. Она мыла полы в комнате, я почему-то сидел под столом (мне было 7 лет, ей 12 ). Она мне говорит: «Давай разучим с тобой песню». Я согласился. И она так хорошо запела:
«Уж тает снег, бегут ручьи, в окно повеяло весною. Засвищут скоро соловьи и лес оденется листвою…»
Я тут же правильно повторил за нею. С тех пор любую услышанную мелодию, особенно хорошую, могу повторить голосом. И пою везде, где можно петь – в хоре, в туристских походах, на товарищеских вечерах. Как это украшает жизнь, и я обязан за это своей дорогой и любимой сестре Соне! В 1939 году она закончила ленинградский химико-технологический институт. В 1936 году вышла замуж за морского офицера. Перенесла с дочерью блокаду Ленинграда.
Виктор Иванович Капинос. 1930 год. Софья Афанасьевна с дочерьми – Наташей и Галей. 1948 год.
После войны с мужем и двумя дочками была в Германии, затем во Владивостоке и Порт-Артуре. В 1975 году её муж умер. Она активно занималась воспитанием своих внуков, а у неё их четверо (три внука и одна внучка). Очень интересовалась спортом, особенно футболом, хоккеем и баскетболом, и эту любовь прививает своим внукам. Её хобби – любимое занятие - решение кроссвордов. Все кроссворды, публикуемые в газетах и журналах, решала очень быстро.
Брат Фёдор, закончив 8 классов в 1929 году, пошёл работать в частную мастерскую, где производились электрорубильники. В 1935 году на базе этой мастерской была образована артель «Электрорубильник», где брат работал уже мастером. В 1937 году он был избран депутатом петергофского горсовета. Очень любил спорт. Увлекался лыжами и бегом на длинные дистанции и добивался довольно высоких результатов на соревнованиях спортивного общества «Спартак». В 1935 году он женился, перед войной у него было два сына. С началом войны он был включён в состав петергофского истребительного батальона самообороны и, будучи раненым, оказался в оккупации. Сражался с фашистами в партизанском отряде до освобождения Ленинграда от блокады. С февраля 1944 года находился в действующей армии и пропал без вести в апреле 1944 года в боях под Нарвой. Жена его, Надежда Алексеевна, с детьми перенесла блокаду Ленинграда, все выжили. Позже мальчики получили высшее образование и в настоящее время занимают высокие служебные посты: один в Военно-морском Флоте, другой – в промышленном производстве на заводе «Большевик» в Ленинграде. Один из внуков моего брата – Алексей Касатонов стал хоккеистом с мировым именем. Жаль, что Фёдор не дожил до этих дней. Как бы он был горд за своего внука.
Федор Касатонов с женой Надеждой и сыновьями Виктором и Валерием. Июль 1941 года.
В 1932 году в связи с бурным развитием промышленности в стране и недостатком квалифицированной рабочей силы было принято решение перевести школы на семилетнее образование, чтобы привлечь молодёжь в школы фабрично-заводского обучения – ФЗО. Это коснулось и нашей школы. Поэтому, получив аттестат об окончании 7-летней школы, я в 1932 году поступил в ФЗО при ленинградском заводе «Электросила». В то время поезда были паровые, ходили не часто и, чтобы попасть в ФЗО к 8 часам, я вынужден был вставать в 5 утра. После двух лет занятий в ФЗО мы получали среднее образование, которое давало право для поступления в ВУЗ и специальность. Занимались мы по 8 часов в день. Теоретические занятия чередовались через день с практическими – в цехе. Учился я на токаря. Однажды по чертежу я протачивал шейку вала заданной детали на токарном станке, причём старался делать это как можно лучше. В стороне стоял пожилой мастер и внимательно следил за моей работой. Человек он был очень хороший и относился к нам, ученикам, с добротой и лаской. Когда я остановил станок, пройдя очередную стружку, он подошёл ко мне и сказал: «Какой же ты аккуратный парнишка. Это очень замечательная человеческая черта, но аккуратность не везде нужна. На чертеже показано, что шейка этого вала имеет грубую обработку. Поэтому протачивай её за один проход резцом на большой скорости. Иначе, ты ведь и на соль не заработаешь». На всю жизнь запомнил я его слова. Впоследствии, будучи уже на солидной инженерной работе при математических расчётах никогда, где этого не нужно, не считал до пятого или десятого знака после запятой, как это обычно делают многие молодые инженеры, теряя на это много времени.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Штаб флота запланировал провести учение по высадке десанта. По этому случаю в штаб были приглашены специалисты от соединений, принимающих участие в этом игрище. Офицер штаба флота изложил замысел учения, согласно которого минная защита участка высадки должна состоять последовательно из минных защитников с боевыми патронами, учебных якорных мин, банки из боевых донных мин у берега и боевых противодесантных мин у кромки берега. Когда специалисты начали обсуждать и анализировать возможные результаты и остаточные риски после проведения всех тральных мероприятий, оказалось, что риск потерять людей и корабли будет сведён до нуля в том случае, если увеличить выделенные силы раза в четыре, а время операции до нескольких дней. Инициатива штаба флота сделать учение приближённым к реальным боевым условиям тихо померла, и на запланированных местах были выставлены привычные учебные муляжи.
Специалист.
Тральщик, из «новостроя», пришёл в Полярный, к месту постоянной дислокации и службы. Как положено в таких случаях, командир тральщика пошёл представляться командиру дивизии. Заходит он в кабинет к адмиралу и в довольно быстром темпе докладывает: «Товарищ адмирал, морской тральщик «Минёр» прибыл для дальнейшей службы в вверенную Вам дивизию. Переход из Ленинграда совершён без происшествий и поломок, командир тральщика «Минёр» капитан-лейтенант Штурман». Адмирал помотал головой и спрашивает – «Вы кто по специальности?» Дима Штурман: «Артиллерист». Адмирал: «Совсем запутал, давай с начала! Как называется корабль?» Дима Штурман: «Морской тральщик «Минёр». Адмирал: «Как твоя фамилия». Дима Штурман: «Штурман». Адмирал: «Я же тебя фамилию спрашиваю, а не специальность». Дима Штурман: «Так моя фамилия Штурман, а по специальности я артиллерист, а корабль называется «Минёр».
— Товарищ дежурный, — спросила она, — могу я видеть старшину Павла Протасова? — Сейчас доложу. Как сказать? — Скажите: приехала Зина Миронова. — Зина Миронова? — воскликнул я и, наверное, так уставился на нее, что она спросила, правда ни чуточки не смутившись: — А вы разве обо мне что-нибудь слышали? — Ну еще бы! Нам старшина рассказывал. Так вот она какая, Зина Миронова! Я думал, это девушка в огромнейших сапогах, в пятнистых штанах из маскировочной ткани, в ватной телогрейке и в ушанке с собачьим мехом. И уж обязательно с автоматом! — Товарищ старшина, — доложил я, найдя Протасова в кубрике, где он повторял урок с Бунчиковым, — вас внизу спрашивают. — Кто? — Девушка одна. «Вольная». — Девушка? — Товарищ старшина, она говорит: она — Зина Миронова. — Миронова?.. Простите, Бунчиков, вы позанимайтесь сами, а я пойду... Зина Миронова, Зина Миронова! — повторял он, сбегая за мной по трапу. Протасов, очевидно, ожидал увидеть Зину такой, какой она высаживалась с ним на вражеский берег, какой была на Малой земле и в Новороссийске. Он в недоумении уставился на нее. Зину, стоявшую в вестибюле, нельзя было представить себе с автоматом, кидающей в окна гранаты и кричащей изо всех сил: «Полундра, фрицы! Матросы пришли!»
— Зина? — не поверил глазам Протасов. — Ну да, Зина, товарищ старшина, Зина! Меня учиться послали, сказали: «Довольно тебе воевать». Вот я и выбрала Тбилиси. Ты рад, что я приехала? — Очень рад, — весь вспыхнул Протасов. — Как наши там? — спросил он. — Много наших погибло, Павел, — с грустью сказала Зина. — Корабль, на котором мы шли в десант, подорвался у Констанцы на мине. Сережи нет, и Володи нет, и Бориса... Коле Игнатову оторвало ногу. Свешников без руки. Да и меня крепко стукнуло — вот, смотри... — Она откинула русые волосы и показала шрам повыше виска. — Чуть пониже — и не было бы в живых... — Где ты будешь жить? — В общежитии. Ты придешь? — Да, приду. — Сегодня? — Нет, в воскресенье. В будний день я не могу своих ребят бросить.
Самоподготовка.
— Хорошо, приходи в воскресенье. Я буду ждать, Павел! — И совсем тихо, так, чтобы я не услышал (но до меня долетело все-таки), она добавила: — Ведь я только для тебя и приехала, Павел. Ты понимаешь? Он пожал ее руку и, вздохнув, сказал: — Идемте, Рындин, пора. В этот вечер Протасов показал нам фотографию той, прежней Зины — в пятнистых штанах, в ватнике и в ушанке. Глаза были те же, но Зина — другая. Вот эта Зина, конечно, палила из автомата и кричала: «Полундра, фрицы! Матросы пришли!» Через две недели нам стало известно, что Протасов женится. Все его поздравляли. Наконец-то старшина стал брать увольнительные записки! Он уходил с виноватым видом: раньше он без пас никогда не увольнялся из училища в город.
* * *
Наше товарищество все крепло. И дело было совсем не в том, чтобы подсунуть шпаргалку другу или ловко подсказать ему при ответе. Честь класса теперь была в другом: все должны учиться отлично. И без ложного стыда я часто просил Юру помочь мне, а Бунчиков обращался за помощью к Олегу Авдеенко; помогали и Фролу, помогал и он сам, кому мог, — вот это и было настоящим товариществом. Однажды, когда Фрол дежурил, а Юра пошел в комитет физкультуры, мы с Олегом отправились к Стэлле. Девочки ждали нас, чтобы пойти на Куру. Мираб и отец Хэльми, Август, вооружившись удочками, отправились с нами. Хэльми и Стэлла болтали без умолку. День был удивительно теплый. Мы подошли к Куре, к парому, который тотчас же отвалил. Паромщику приходилось бороться с течением. Девочки о чем-то шептались (такая у них манера — шептаться), потом вдруг принялись хохотать. Мираб и Август спорили насчет сегодняшней ловли.
Вдруг (я не видел, как это случилось, потому что мы отвернулись от девочек, обиженные, что они шепчутся) Антонина и Стэлла отчаянно закричали, паромщик затормозил паром, Мираб и Август бросились к борту... Хэльми не было... Не раздумывая, я прыгнул в воду. Меня подхватило и потащило вперед. Я увидел в воде что-то розовое. Вдали висел над рекой мост, и я знал, что там, за мостом, много острых камней и бурлит водопад: Хэльми разобьется об эти острые камни. Олег вырвался вперед, схватил Хэльми и стал грести к берегу. Я поспешил на помощь. Течение относило нас к мосту. Издали приближалась рыбачья лодка, но она была так далеко! Я устал, Олег греб из последних сил. «Почему я не сбросил ботинки? — думал я. — Почему я не сбросил ботинки?» И вдруг, когда мне уже казалось, что я не проплыву ни одного метра, я почувствовал под ногами вязкое дно. Вскочив, я схватил Хэльми на руки и, не удержавшись, плюхнулся тут же, у самого берега, в воду, больно ударившись коленкой. Но уже несколько рук протянулось ко мне, к Олегу, нас вытащили на берег, и Мираб с Августом нагнулись над неподвижной Хэльми. Она зашевелилась и едва слышно сказала: «Папа!» Через полчаса мы, мокрые, но счастливые, подъехали в фаэтоне к дому Мираба, Хэльми переоделась в Стэллино платье, а мы с Олегом сидели, завернутые в простыни, пока Антонина, Стэлла и тетя Маро, затопив печку, высушивали наши форменки, ботинки и брюки. Суровый эстонец был очень взволнован: он то пожимал нам руки, то нежно целовал свою дочку, то снова принимался благодарить нас. — Я вдруг оступилась и очутилась в воде, — говорила Хэльми. — Я ведь плаваю хорошо, родилась у моря, но тут такое течение, что я не успела вздохнуть, как меня потащило куда-то... Мальчики, я этого никогда не забуду! Когда мы вернулись в училище и рассказали о нашем приключении Фролу, он заметил: — Значит, не зря я тебя тогда, Олег, чуть не стукнул на «Каме». Вот видишь — и научился плавать! А скажите, ребята, по правде, вы рыженькую не нарочно столкнули? Это была только шутка, но Авдеенко расстроился до слез и чуть не поссорился с Фролом. Нам удалось все же их помирить.
Глава восьмая. ЗИМОЙ
Наши форменки, бушлаты, шипели просто подгонялись по росту. Зато, когда дело дошло до мундиров, нам сшили их по особому заказу. Пришел важный, толстый портной в роговых очках, похожий на профессора (это он и его помощники в мастерской Военторга шили наши мундиры). Портной критически осматривал каждого. Я взглянул в зеркало и оторопел: передо мной стоял незнакомый моряк в отлично сшитом мундире, с золотым шитьем на воротнике, золотыми буквами «Н» на погонах, с широкой грудью, высокими плечами и гордо поднятым подбородком. Портной осмотрел меня, как осматривают в музее скульптуру. Он отошел, склонив набок голову, посмотрел, приподняв очки, опять надел очки на нос, еще посмотрел, поддернул сукно на плече, повернул меня боком, снова отошел и принялся рассматривать издали. — Хорошо, — решил он. — Переделок не требуется. Прошу следующего. Фрол огорчился, когда у него портной принялся чертить мелом возле плеча и подмышками и сказал подбежавшему помощнику, что надо перешить рукава. — Не огорчайтесь, будущий флотоводец, — успокоил портной Фрола, — зато мундир будет сидеть, как влитый. — А если я вырасту? — озабоченно спросил Фрол. — Тогда вам сошьют новый мундир, — обнадежил портной. — И я надеюсь, что именно мне придется шить вам мундир с лейтенантскими погонами. — А ты знаешь, Кит, — размышлял Фрол, когда мы после примерки зашли в кубрик, — по-моему, если под мундир посадить мелкую душонку, толку не будет. Мундир будет сам по себе, а хозяин его — сам по себе. Вот если под мундиром будет настоящая ... Ты как думаешь?
Мы с нетерпением ждали, когда, наконец, сможем обновить мундир. Сурков успокоил, что ждать придется недолго. И мы, действительно, вскоре пошли на концерт в консерваторию, куда нас пригласил Авдеенко. Может быть, Олег имел успех потому, что он был единственным музыкантом, который вышел на сцену в мундире Нахимовского училища? Нет, он играл хорошо! Это сказал и сидевший рядом с нами пожилой человек — музыкант или профессор. Когда концерт кончился, Фрол вызвался нести скрипку. — Ты устал, а мне это ничего не стоит. Да ты не бойся, не уроню, — успокоил он Олега и бережно понес лакированный футляр, стараясь не задеть им прохожих. Вернувшись в училище, мы попросили Олега повторить то, что он играл на концерте.
* * *
На другой день на стадионе «Динамо» состоялись стрелковые соревнования, и наше училище набрало больше всего очков. Молодой генерал, грузин, приехал к нам, роздал ценные подарки и сказал, что мы отныне стали «его любимцами» и он пришлет нам в награду полное оборудование стрелкового тира. Он выполнил свое обещание: пришли рабочие и выстроили во дворе тир. Стрелки теперь проводили там все свободное время.
Наш класс взял на себя обязательство — оборудовать кабинет во Дворце пионеров. Ну и закипела работа! Я рисовал корабли в бушующем море, бой с подводной лодкой. Протасов, Юра, Фрол, Илико, Авдеенко, Бунчиков целыми днями строгали, строили под руководством Горича модели шлюпок, яхт, кораблей. Прошло два месяца, и мы пришли на торжественное открытие кабинета. Пионеров набралось множество. Нам пришлось им все объяснять. — Неужели вы все это сделали сами? — спрашивали ребята. — Сами. А кто же, кроме нас, будет делать? — И фрегат и подводную лодку? — И фрегат и подводную лодку. — И даже крейсер? — И крейсер. Крейсер поместили в искусно задрапированной лохани с водой, и крошечные огоньки на клотике и в иллюминаторах отражались в воде, словно в море. В этот день во были танцы. Я постеснялся сказать своей новой знакомой, ее звали Ниной, что танцевал в зале, под оркестр, в первый раз в жизни, но сообщил, что у нас в училище под Новый год будет бал, и просил ее прийти.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
В 1963-м или в 1964-м годах на одном из малых противолодочных кораблей (МПК) в городе Полярном случился зимой пожар. Пожар случился в офицерском отсеке. Причиной пожара, как установили перед раздачей слонов, было пристрастие одного из офицеров к изготовлению сувениров. Он разогревал пластмассу над электрической грелкой, и по какой то причине оставил её над грелкой в закрытой каюте. Выгорели все каюты и агрегатный отсек. В пламени пожара начали гореть переборки из сплава АМГ. Пожар потушили с большим трудом, а корабль списали на металлолом, благо он уже выслужил свой срок, и списание его было запланировано в этом же году. При разборе этого происшествия, флагманского механика дивизии ОВРа больше всего заинтересовало, почему стал гореть металл. Флагманским механиком в ту пору в дивизии был Герчиков. Мужчина он был знающий и авторитетный в механической части. Как моряк, он тем более внушал уважение, поскольку вместо одной ноги имел протез. Ноги он, по слухам, лишился ещё курсантом, но настоял на своём желании служить на флоте, и ему разрешили службу на кораблях. Летом этого же года списали точно такой же корабль и флагмех решил на остатках этого корабля провести показательное учение, при этом воспроизвести по возможности обстановку зимнего пожара. По его указанию на МПК начали тренировать аварийную партию, для демонстрации на показательном учении, как надо было действовать при том злополучном .
В солнечный летний день, согласно заранее разосланной телефонограмме, на Гаиновском причале и на борту подопытного корабля собрались, в указанное время, почти все командиры кораблей дивизии со своими механиками. Герчиков рассказал им, какие ошибки были допущены при тушении зимнего пожара, и предложил посмотреть, как нужно было действовать в той обстановке, которую они сейчас смоделируют. По его команде на корабль было подано электропитание и пожар начал набирать силу. Однако по прошествии примерно 10 минут он сам собой прекратился. Он приказал бросить в отсек бутылку с соляркой. Немного дыма, и опять запланированного пожара не получается. С соседнего корабля притащили сигнальные ракеты и выстрелили их в отсек. Результат был аналогичный, корабль не хотел гореть, пожар затухал сам собой через 15-20 минут. Пока шло это представление, вся собранная публика упражнялась в остроумии и даче советов, и через два часа флагмех признал своё поражение, отпустив всех по кораблям.
Психическая атака.
Америкосы постоянно проявляли интерес к району Кольского полуострова. Периодически там появлялся гидрографический корабль ВМФ США «Тернер». Что он делал, простой народ не знал, однако флотское начальство считало необходимым приставлять к возможному шпиону сторожа. На роль сторожа назначали старенький эсминец или тральщик. «Тернер» со скоростью два-три узла топал от Печенги до Святого носа, за кромкой территориальных вод, а сторож с той же скоростью болтался у него в одном-двух кабельтовых на правой или левой раковине. Матросики «Тернера» развлекались, выходили толпой на ют, чистили апельсины, корки плыли в кильватерной струе, а на мостике сторожа жевали ржаные сухари. В команде «Тернера» были женщины, которые вместе с мужиками установили на ютовой надстройке трёхметровую фотографию почти обнажённой «гёрлс». Этим действом они весьма развеселили народ на стороже и поставили в затруднение политработников, ибо следить за супостатом с закрытыми глазами никак невозможно, а как посмотришь в его сторону, так глаза невольно соскальзывают на «».
Сторожил шпиона старенький эсминец. Дело это для него не очень подручное, на скорости два узла турбины имеют плохой КПД, мазута расход больше нормы, корабль управляется неважно, хлеб закончился, и пора бы начальству прислать смену. Тут командиру притащили шифровку из штаба флота, в которой он извещался о том, что ему на смену выходит тральщик. Получив такое РДО, командир приказал открыть вахту на УКВ, дабы тральщик мог с ним связаться, как только выйдет на дальность видимого горизонта. До Кольского залива было больше ста миль. Сидит командир на мостике в кресле и вдруг слышит из динамика как называют его фамилию и далее…: «Я «Тернер». Вам на смену из Кольского залива вышел тральщик бортовой номер…., приём». А дальше гадай на кофейной гуще как к супостату так быстро попала не совсем доступная информация и почему он с такой лёгкостью и наглостью читает наши коды и рассказывает об этом нам? Ещё больше был удивлён командир тральщика. Выходя из залива, он услышал на своей УКВ: «фамилия командира, Я «Тернер», моё место широта…., долгота…., курс….., скорость…., встретимся в …..часов ….минут, приём». Высокое начальство не удивилось, оно, видимо, знало, что америкосы наладили ретрансляцию УКВ и наблюдение через спутник, а фамилии командиров кораблей собраны и фиксируются агентурной разведкой. Вероятно, ЦРУ пришла идея подразнить командование Северного флота.
— А теперь вы, значит, окончательно признали его своим товарищем? — Окончательно, — подтвердил Фрол. — А вы не кривите душой, Живцов? — Генерал испытующе смотрел на Фрола. — Нахимовец никогда не лжет, всегда должен говорить правду, даже если правда горька, как полынь. — Это что же, ваше неписаное правило? — Так точно, товарищ генерал-лейтенант! — Ну, очень рад, что вы приняли Олега в свою семью, — сказал генерал. — По правде говоря, я с самого начала знал, что ему трудно придется. Уж очень его мамаша и бабушка избаловали. Но я знал, что он попадет в дружную семью будущих моряков, комсомольцев и они с него гонор собьют. В коллективе нельзя жить одиночкой, не правда ли? Я побывал у вашего начальника, видел вашего воспитателя и надеюсь, что ваша комсомольская организация воспитает его настоящим моряком. Не так ли? Садитесь, — предложил он, опускаясь на скамейку. Генерал снял фуражку (у него были коротко стриженные седые волосы), достал из кармана плитку шоколада и принялся нас угощать. — Я прилетел из и лечу в Москву, — сказал он.
Мы упросили его рассказать, как там воюют. Потом показали ему наш журнал, и он с особым вниманием прочел заметку Олега «Как я стал нахимовцем». Он играл с нами в бабки и в «козла» и искренне радовался, когда ему удавалось разбить одним ударом сложную фигуру или забить «сухую» противникам. Он развеселился и, пробыв у нас до ужина, с сожалением стал с нами прощаться. — А хорошо я, ребята, провел с вами день! — говорил он, расчесывая усы. — Ну, желаю вам успехов на море. А ты, — сказал он, прощаясь с сыном, — будь истинным моряком. Не позорь комсомольского звания, слышишь, Олег?
* * *
— Ребята, глядите-ка, новички пришли! Мы опрометью кинулись к окнам. Неужели мы были такими же»? Были! Так же вот неумело строились в шеренгу, так же неловко топтались на месте, не зная, куда девать руки... Во двор вышел начальник училища и сказал новичкам, наверное, что-нибудь очень приветливое, потому что они приободрились. И так же, как мы, новички отправились в баню и из бани вернулись в фланелевках и бескозырках. Неужели и на мне наша форма сидела когда-то так мешковато, как с чужого плеча?..
Построение во дворе училища. На переднем плане - начальник училища (06.1944-04.1950) капитан первого ранга Игорь Иванович Алексеев.
Когда истек карантин, в большом зале был устроен вечер. Мы стали «старичками». Я читал где-то, как старожилы царского кадетского корпуса унижали новичков. Они обирали их, били, ездили на них верхом, заставляли чистить свои ботинки и бляхи. А у нас даже Фрол запасся терпением и, если новичок был нерасторопен, втолковывал ему, как себя вести. И вот на вечере после речи нашего начальника слово было предоставлено нам. Одним из первых выступил Фрол. Он вгляделся в первые ряды зала, где сидели новички, и спросил: — Вы знаете, куда вы попали? Кто-то робко ответил из третьего ряда: — В Нахимовское... — В первое в Советском Союзе военно-морское Нахимовское училище. А кто такой был Нахимов, вы знаете? — Адмирал, — пискнул тот же голос. — Великий русский адмирал Нахимов сам трусом не был и трусов, нерях, обманщиков, очковтирателей презирал. Старших всегда уважал, а младших не обижал. Всем понятно? — Понятно, — раздалось сразу несколько голосов из зала. — Ну, то-то! — продолжал Фрол. — Это понимать надо. И если у вас там друг у дружки списывали или друг дружке подсказывали, учителей обманывали, то у нас этого не водится. У нас учиться надо по совести, уроки готовить по-честному, а если трудно, проси товарищей помочь — и помогут. Да что — меня проси, я помогу. Подойди вот так прямо, попросту, без стеснения, не как младший к старшему, а как товарищ к товарищу, и скажи: «Помоги, Фрол Живцов». И я помогу. Обязательно! Потому что у меня по всем предметам «хорошо» и «отлично».
Фрол еще раз оглядел новичков. — И раз вы пришли к нам в училище, — продолжал он, — помните, что такого училища нигде никогда не было, а потому и жить в нем придется по-нашему. А что это значит: жить по-нахимовски? Знаете? Нет, не знаете. Если вы покуривали, про это забудьте. Наш товарищ начальник не хочет, чтобы из вас выросли дохленькие человечки, а желает, чтобы все вы были настоящими «морскими волками» и, может быть, адмиралами. Заулыбались? Нечему улыбаться. Кем был отец нашего нахимовца Рындина, прославленный Герой Советского Союза и капитан второго ранга? Юнгой он был, вот кем. Понятно? — Понятно, — послышались голоса. — И имущество, что тебе доверено — парту, ложку там, или полотенце, или форменку, или бушлат, — беречь должно больше, чем свое. И это понятно? — И это понятно, — отвечали из зала. — Если кто из вас драться любит или по носу щелкать кого, как собачку, — пусть позабудет. Потому что первый я не позволю унижать нахимовское достоинство. Ты нашей формой дорожи, потому что в ней матросы под танки кидались... на Малую землю куниковцы высаживались... Знаете, что такое Малая земля? — Нет. — После расскажу. Подойди прямо ко мне и спроси: «Расскажи, Фрол Живцов, про Малую землю и про куниковцев» — и я расскажу. В таких, как у нас, фланелевках они воевали. Это понимать надо. Все сказал.
Фрол спустился со сцены, красный, распаренный. Ему очень хлопали, больше всех — адмирал. После торжественной части начался концерт. Особенный успех имела наша песня. Новички очень быстро подхватили ее и уже через несколько дней распевали:
Выйдем на рассвете, утром рано На просторы голубых дорог...
* * *
До начала занятий мы успели разместить привезенные нами с флота подарки. И теперь не только в военно-морском кабинете, но даже в вестибюле у парадного трапа лежали якоря, якорь-цепи, рогатая мина, разрезанная торпеда — можно было увидеть все, что внутри, — глубинные бомбы, снаряды... Начались занятия, и мы с удовольствием встретились с нашим Горичем, с историком Черторинским, с инженер-майором Бурковским, с учительницей русского языка, которая сказала, что, прочтя наш рукописный журнал, она убедилась — среди нас растут будущие Станюковичи. В классе появились капитан третьего ранга Сорокин, который стал преподавать нам английский язык, и учитель пения, профессор консерватории Иноземцев. Однажды Кудряшов представил нам учителя танцев. Это был заслуженный артист республики Любим Михайлович Зорский (мы видели, как он танцевал в театре). Поздоровавшись, Зорский выяснил, что один лишь Авдеенко танцует вальс и Поприкашвили — лезгинку. — Ну, это не беда! — успокоил нас Зорский и сразу же приступил к уроку. Он показывал па, приподнимаясь на цыпочки, а мы неуклюже пытались ему подражать. Он утешал нас, говоря, что не боги горшки обжигают. Шаг за шагом мы освоили вальс, полонез, мазурку. Особенно лихо плясали мазурку Фрол и Бунчиков, а самым способным к вальсу оказался Юра.
Мы поняли за год, что значит «жить по-нахимовски». Отстающим помогали, как Юра — Бунчикову, которому с великим трудом давался английский язык: он вместо «гуд бай», ужасно краснея, говорил «бай-бай». Задачи решали вместе. Сочинения прочитывали вслух. За первый месяц ни один из нас не попал в карцер. Мы два раза побывали в опере — на «Пиковой даме» и «Даиси» и два раза в ТЮЗе. Русьев, возвращаясь из Москвы, заехал в Тбилиси. Он зашел в училище. Фрола и меня вызвали в приемную. На синем кителе Русьева блестела золотом звездочка. — Тебе привет от отца, Никита, — сказал Русьев. — Здорово мы с ним покрошили фашистов тогда под Констанцей. — Расскажите, — попросил Фрол. Но Русьев был плохим рассказчиком. Мне он подарил набор цветных карандашей и ящик красок, а Фролу — часы, которые светились в темноте и отбивали, если нажать кнопку, время. Фрол был в восторге. — Ну, Фролушка, учись лучше всех, будь гвардейцем, — пожелал на прощанье Русьев. — До свиданья, сынок! Когда он ушел, Фрол принялся всем показывать часы и заставлял их вызванивать часы и минуты. — Вот какой у меня усыновитель! Я спросил: — Почему ты называешь его усыновителем? — А что? — Это как-то нехорошо. Он тебя сыном зовет; зови его отцом. — Отцом? Нет. Уж тогда я лучше буду звать его Виталием Дмитриевичем. Ты знаешь, Кит, я своего отца никогда не забуду. — Он был добрый? — Ну, чтобы очень добрый, я бы не сказал. Случалось, он меня и ремнем драл, но всегда за дело. Виталий Дмитриевич — этот помягче, хотя тоже крут. Ты помнишь, как я на катер просился, а он отказал?
— Помню... Фрол, а ведь ты тогда плакал! — Кто, я? — Ну да. — Выдумываешь! Моряки никогда не плачут. Это мне что-то в глаз попало... Сам знаешь — комары, мошкара, букашки... — Мошки, блошки, таракашки! — подхватил я. Фрол сердито взглянул на меня. — Виталий Дмитриевич... — повторил он несколько раз. — Виталий Дмитриевич... А ведь это, пожалуй, лучше, чем «усыновитель». — Идите получать письма, — позвал дневальный. Я получил письмо от мамы; Юра — два письма: от матери из Сибири и от отца из Новороссийска; Бунчиков — целую пачку писем из Севастополя, от учеников той школы, где он когда-то учился. — Как они меня вспомнили? — удивлялся он. — И откуда они знают, что я в Нахимовском? Илюшу отец извещал, что ему все-таки удалось «закрыть свой военный счет» не на четырнадцатом корабле, а на пятнадцатом, потому что возле Варны он утопил последнюю в Черном море фашистскую подводную лодку: она забилась в одну из бухт и отсиживалась, неизвестно на что надеясь. «Это был поединок один на один, и фрицы дрались с отчаянием осужденных на смерть», — писал Поприкашвили сыну. Четыре письма получил Протасов. Это были опять аккуратные треугольнички, на которых адрес училища был написан одним и тем же почерком. Протасов долго сидел на койке, разбирая послания. «Значит, у него есть кто-то, кто о нем думает», — решил я. Вскоре выяснилось, откуда Протасов получал треугольнички. Я был помощником дежурного по училищу, и вахтенный вызвал меня звонком вниз. Спустившись по парадному трапу, я увидел маленькую девушку в синем костюме, на лацкане которого поблескивал орден Ленина. Из-под шапки темно-русых волос на меня смотрели озорные серые глаза. Девушка улыбнулась, по-видимому, удивившись, что дежурный — и вдруг не взрослый.
Лидия Верещагина, Надежда Лихоцкая, Мария Виноградова, Нина Марухно, Зинаида Романова, Евгения Хохлова и Галина Воронина. -
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
