Дед уехал ранней весной в Кивиранд. Написал, что пока еще зелени мало — черемуха, правда, стоит в зеленом уборе, но ясень в саду совсем голый. Он дает лист позже других. Звал меня: «Приезжай». Я поехал вдвоем с моей Ингрид. Вадим что-то замешкался, а Олежку отправили к бабушке в Крым. Толстяку это совсем не понравилось. Вместо трех неразлучных друзей осталось лишь двое. Мушкетеров? Не любит дед это звание. «Мушкетеры,— говорит он,— это бесшабашные молодцы. Морякам не под стать быть мушкетерами. Моряки, если они настоящие,— люди отважные, гордые, смелые, готовые защищать слабого, женщину, девочку, помочь старику, жизнь отдать за товарища. Моряки любят море всем сердцем и посвящают ему свою жизнь. Они настоящие рыцари...» А нахимовцы? Они ведь уже моряки. «Нахимовец не должен бояться ни трудностей, ни лишений,— говорится в их правилах. — Нахимовец должен всегда говорить в глаза правду, даже если она горька, как полынь». «Настоящий моряк должен учиться всю жизнь, чтобы не отстать, не плестись в хвосте».
И не только моряк. «Безнадежно отстал», — говорили о Шиллере-старшем. Он уехал служить в санотдел. «Подшивать бумажки», — смеялись госпитальные сестры. Распрощался с операционным столом навсегда. «Нужна практика и сноровка», — говорит отец. Вот он стремится вперед. Все время стремится. Защитил диссертацию. Спасает людей. Стал начальником отделения, но не заважничал. Остался прежним Иваном Максимовичем. Я решился: поеду через год в Ленинград. На три года. Потом — в Высшее военно-морское училище. Еще на четыре-пять лет. Вот как долго придется учиться, чтобы стать офицером! Тетка Наталья опять меня разозлила. — Уж если тебе приспичило быть моряком, ты лучше бы шел в мореходку. По крайней мере, пораньше станешь самостоятельным человеком. И заработки будут побольше, и опять же за границу пойдешь. А то, не дай бог, что случится с матерью или отцом... Типун тебе на язык: ничего не случится! Вот дед с бабкой старенькие, с ними мало ли что может быть. Тосковать по всем буду. По ним и по Ингрид. Но ведь не я один расстаюсь с родными, друзьями: уходят полярники на зимовку; геологи — в экспедиции года на три, четыре; моряки — в очень дальние плавания; да самые обыкновенные ребята, как дорастут до девятнадцати лет, идут на три года в армию. И служат где-нибудь страшно далеко: в Средней Азии или на Сахалине, а родители и девчонка, с которой они дома дружили, остаются в Калинине или в Таллине. И ничего, от тоски ребята не умирают. Это только так кажется, что разлука вообще невозможна. Как подумаешь над этим всерьез, оказывается, она, может быть, даже на пользу. Я вот, скажем, часто сердился на маму, мне все казалось, что она несправедлива ко мне и требует от меня слишком многого. А как очутился без нее в Кивиранде, все думается, что я сам был несправедлив к ней — она у меня хорошая, добрая, чуткая и очень справедливая мама, и я виноват в том, что иногда на нее огрызался. Я представляю себе ее в морской поликлинике, маленькую, но очень решительную, в белом халате, с каким-то блестящим инструментом в руке; она смело режет матросу синий фурункул на шее, и он от страха дрожит, а она хоть бы что!
А Карина? Позвольте, а как же Карина? Она бывает у нас, я у них. Мы чуть не каждый день гуляем с собаками в е. Она сильно вытянулась. А я? Наверное, тоже подрос, со стороны ведь виднее; сам заглянешь в зеркало — тебе кажется, ты все такой же. И я вижу, что я некрасивый, и Карина видит, что я некрасивый, и все же дружит со мной. Дружит — да. Но уж никогда, конечно, не скажет, как говорят другие девчонки о мальчиках: «Я в него влюблена». Влюбляются только в «красавчиков», вроде Элигия, в киноартистов или, уж в крайнем случае, в средней красоты парня, вроде Вадима... Проживу я и так. Только все же будет обидно, если Карина влюбится в какого-нибудь «красавчика». А впрочем, что я разнюнился? Я еще не уехал в училище. Целый год впереди. В Кивиранде цвела сирень. «МО-205» уже прочно стоял на большом валуне — памятником. Дед сказал, что надеется скоро закончить воспоминания. С утра он купается в море, забрав с собой Ингрид. Занимается физкультурной зарядкой под радио: раз-два, раз-два, приседает, бегает, прыгает. Легко проходит пять-шесть километров. Рыбалит. В лесу собирает грибы. И на «Бегущей» выходит, как молодой моряк, в море. Я видел пенсионеров, сидящих на лавочках в Таллине. У них усталые, пустые глаза. Грустный у них, знаете ли, взгляд. А деда старость его не печалит. Часто посмеивается над ней. Забывает он здесь, в Кивиранде, и о болезнях: «Я оставляю их в Таллине». Можно подумать, он повесил их в зимней квартире на вешалку. Дед совсем оживает, когда заходят в Кивиранд корабли и молодые лейтенанты и капитан-лейтенанты приходят его навестить. Нет конца разговорам; кажется, он совсем недавно был молодым офицером! Если мне когда-нибудь все же придется стать стариком, я хочу быть таким, как мой дед Максим Иванович Коровин.
Я запоем читаю («морской офицер должен быть широко образованным человеком»). Не забываю и — романтическую науку, и математику, без которой невозможно стать моряком. Все мысли нацелены у меня на одно: не остаться за бортом нахимовского! Оно представляется мне большим кораблем, окруженным волнами. Крепко вцепляйся в трап и не выпускай! Приезжает Вадим, нагруженный, как верблюд. — Что ты привез? — Фейерверк. Ко дню рождения Максима Ивановича. Но пока молчок! Руки у него синие от химикалиев. Пальцы коричневые. Видно, здорово поработал над фейерверком! Мы поселяемся в палатке. Занимаемся вместе, помогая друг другу. Нам не до мушкетерских дурачеств. Мы выходим в море на веслах, выходим под парусом, кружим по бухте; бухта для нас — это море, вся Балтика, почти океан. Мы покажем в нахимовском, на что мы способны!
Дед нас хвалит: — А сильно вы повзрослели, ребята! Председатель поселкового совета Эндель Лийвес приходит просить нас (о-о, нас уже просят о чем-то!) проводить экскурсии в пещеру и к «МО-205». Нам приходится рассказывать пионерам из лагеря, отдыхающим домов отдыха, приезжим из Таллина всю историю гибели «морского охотника» и подвига Яануса Хааса. Рассказываем о трубочке Яануса Хааса, о бутылке, оставленной фрицам, о найденном в кубрике бумажнике моряка. Рассказываем по-русски и по-эстонски. Рады, что столько людей узнали о подвигах, сначала забытых. — Молодцы! — хвалит нас Николай Николаевич Аистов, начальник заставы. Но на приезжих посматривает неодобрительно. И в самом деле, мало ли кто может сюда просочиться? Здесь морская граница. Капитан приходит вечером к деду, рассказывает: молодой пес Атлант задержал диверсанта. «Пес устремился на него, как ракета, и перехватил ему горло». Диверсант оказался опасным мерзавцем; капитан получил благодарность. — Не все же мне получать нагоняи. Но боюсь, что опять фитиль заработаю. Дачники одолели. Лезут в места запрещенные, гоняешь их — жалуются. Все выдают себя за ответственных. По воскресеньям сколько народа наезжает из города!
На озере располагаются с едой и с выпивкой, оставляют премерзкие своего пребывания. Сладу нет с ними. — Придется помочь капитану,— говорит Вадим, когда огорченный Николай Николаевич уходит. — Чем? — Вот увидишь! В воскресенье на озере разыгрывается шикарное представление с шумовыми и световыми эффектами. На берегу стоят «Волги» и «Москвичи», на лужайках расстелены газеты и скатерти, на скатертях лежит снедь. Это другой сорт людей, чем те, которые приходят в пещеру. Женщины визжат и хохочут. Опорожненные бутылки летят в озеро. Начинает темнеть. Но гости не унимаются. Подвыпившие приезжие горожане нескладно и нестройно горланят. И вдруг в темном озере появляется длинное змеевидное тело, которое, извиваясь, прочерчивает светящуюся линию. Раздаются истошные крики напуганных обывателей. А на середине озера над водой вдруг взвивается змеиное тело — и те, кто еще способен увидеть, видят светящиеся глазищи и пылающую змеиную пасть. Что тут делается! Какая-то женщина опрокидывается вверх тормашками в воду. Толстущие типы бегут, топча снедь, к машинам. Мужчины отталкивают женщин, набиваясь в свои «Москвичи». Один отдирает другого от дверцы: — Пусти! Тарахтят моторы. Кого-то забыли: — Что же вы без меня уезжаете? Подлые!.. Зажженные фары мечутся в поисках дороги, освещая стволы старых сосен. Наконец все пустеет.
Мы хохочем до слез. Такую суматоху устроили! Доисторическое в лесном озере! Завтра жди экспедицию ученых! Наконец, отдышавшись, мы идем темным лесом домой. — Дед, значит, останется в свой день рождения без фейерверка? — Придется смотаться мне в город и потрудиться дня три...— обещает Вадим. На другой день за ужином дед смотрит на нас укоризненно. — А я-то думал — вы выросли. А вы все еще без чудачества не можете. Мы потупляем в тарелки глаза. Поздно вечером, улегшись в палатке, я предлагаю: — Поклянемся, что это последнее наше чудачество! Мы больше не мушкетеры. Мы — рыцари моря! И Вадим откликается сразу: — Клянусь!
ВОЛЯ К ЖИЗНИ
А потом дед вдруг слег — почувствовал себя плохо — и лежал в своем кабинете на диване. Ингрид примостилась на коврике и не отходила от него ни на шаг. Ужасно обидно, когда так кончается жизнь: моряка не могли сразить ни снаряды, ни пули, летевшие в упор с «юнкерсов», моряк не утонул в море, хотя много раз его тащила смерть ко дну; свалили его болезни, которые всё еще не умеют лечить. Человек лежит и не может сдвинуться с места, и его мучают одышка и боли, а он хотел бы пойти на рыбалку или на «Бегущей» выйти за мыс; пройтись — уже появились . Баба Ника сама не ахти как здорова, а тут дед тяжело заболел.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус.
Воспоминания Л.А.Курникова отредактировал и подготовил к печати Ю.М.Клубков.
Книга издана при поддержке компании «Балтийский эскорт»
Воспоминания вице-адмирала Л.А.Курникова состоят из двенадцати глав и представляют собой большой объём текста и множество фотографий. Многие люди, прочитав мемуары Л.А.Курникова, смогут узнать подлинную историю Балтийского подплава периода Великой Отечественной войны не от стороннего наблюдателя, пересказчика или историографа, а от непосредственного участника событий, разработчика боевых документов, постоянно находившегося в самом центре принятия решений на боевые действия всех подводных лодок Балтийского флота. Л.А.Курников почти всю войну был начальником штаба Первой и затем объединённой бригады подводных лодок Балтийского флота, а в конце войны стал командиром бригады всех подводных лодок Балтики. Он знал всё, что происходило с подводными лодками и личным составом. Лучше него о боевых делах подводников не знал никто. Книга представляет интерес для ветеранов Военно-Морского Флота, моряков-подводников, историков Великой Отечественной войны и всех читателей, интересующихся историей подводного плавания в России.
Готовая для печати авторская рукопись книги Л.А.Курникова «Подводники Балтики» в виде отредактированного в военном издательстве машинописного текста находилась в редакции более десяти лет. Были готовы к печати и фотографии, прошедшие обработку специалистами. Все материалы составляли 526 страниц машинописного текста и 84 фотографии. Художественно оформленный макет обложки уже лежал в общей папке с рукописью и фото. На всех материалах были сделаны надписи: «В набор», и красовались подписи редакторов и руководителей издательства с датой 28.06.91. Издательством было принято решение выпустить книгу Л.А.Курникова в серии «Военные мемуары» в 1991 году тиражом 5000 экземпляров. Но «в набор» книга не пошла. Трагические события 1991 года решили её судьбу. Не стало Советского Союза. Не стало и Воениздата. Долгое время было неизвестно, где же находятся подготовленные для печати материалы, поскольку редактор книги Н.Н.Ланин в это время умер. Вдова редактора нашла «на развалинах» Воениздата подготовленные к печати материалы книги Л.А.Курникова «Подводники Балтики» и спасла их, поскольку они могли пропасть вместе с огромным количеством выброшенных на свалку редакторских заготовок. Издавать книгу уже никто не собирался. Понимая огромную ценность этой книги, вдова редактора передала рукопись вдове автора Галине Александровне Курниковой. Была ещё одна попытка издать книгу Л.А.Курникова в 1996 году. Это намеревался сделать Совет ветеранов-подводников во главе с контр-адмиралом Ю.С.Руссиным. Л.А.Курников хотел посвятить свою книгу 90-летию Подводных Сил России, но и этой попытке не суждено было осуществиться из-за отсутствия финансирования.
Макет обложки книги и оборотная сторона макета обложки
В 1997 году в возрасте 90 лет Лев Андреевич Курников умер, так и не увидев изданной свою книгу, над которой работал много лет… В этот период некоторые «авторы» воспользовались рукописью Л.А.Курникова и опубликовали в газетах и журналах несколько статей, использовав самые интересные и важные для истории места из его не вышедшей в свет книги. Галина Александровна потребовала вернуть ей все материалы. С тех пор они хранились у неё более десяти лет. Издать книгу уже не было никаких возможностей. Случайно узнав о существовании этих материалов от Владимира Георгиевича Лебедько, я вступил в переговоры с Галиной Александровной, предложив ей издать книгу. Переговоры увенчались успехом. Она передала мне толстую папку с материалами для книги и доверила мне издать её, а я добровольно взял на себя этот труд. Ознакомившись с рукописью, фотографиями и другими документами, я пришёл к выводу, что они представляют большую историческую и литературную ценность. Даже удивительно, что такой материал много лет безрезультатно ходил из рук в руки, и никто не принял решительных мер к изданию мемуаров Л.А.Курникова. И удивительно также то, что папка с материалами всё-таки не пропала. Изучив рукопись, я обнаружил, что она подготовлена для печати по устаревшей технологии ручного набора текста литерами. Сейчас никто так книги не печатает. Нынешние компьютерные технологии потребовали полной переработки всех материалов. Точнее, всю подготовку для печати надо было выполнить на компьютере заново. Эта работа оказалась очень объёмной и трудоёмкой, состоящей из нескольких стадий компьютерной обработки машинописного текста. Однако не было сомнений, что работа будет выполнена, и книга Л.А.Курникова выйдет в свет. Надо отметить высокие литературные достоинства книги. Л.А.Курников несомненно обладал художественным талантом. Он пишет лаконично и в то же время образно, отмечая особенности текущей обстановки, необычные явления природы, нюансы во взаимоотношениях людей, проявляя исключительную сдержанность и тактичность. Множество портретных характеристик командиров подводных лодок и других участников событий даны толерантно и доброжелательно. Одним из достоинств книги является то, что автор широко охватывает события, касающиеся подводных лодок и их экипажей. Из его описаний становится ясна вся картина жесточайшей схватки с врагом на Балтике и особенно в Финском заливе. События излагаются последовательно, что даёт возможность читателю проследить и понять драматизм боевого противостояния советских подводников германскому натиску на море и на суше, а также их путь от неудач к успехам. Лев Андреевич без нажима показывает, какой ценой далась морякам-подводникам Балтики общая Победа. В то же время он избегает оценок в масштабе всей войны, строго соблюдая рамки своей компетенции. О сложных вопросах подводной войны написано простым языком, доступным для понимания. При этом очевидна документальная достоверность описаний боевых походов подводных лодок. Даётся детальный профессиональный разбор боевых ситуаций и приводятся объективные оценки. Даже при разборе неудачных походов подводных лодок Лев Андреевич никому не предъявляет обвинений. В мемуарах упомянуты все действующие лица подплава, выдающиеся герои-подводники. Многим даны краткие характеристики в доброжелательной и уважительной форме. Объективность оценок, доброе и душевное отношение к людям, — характерная черта авторского текста. О боевых походах балтийских подводных лодок изданы замечательные мемуары П.Д.Грищенко, И.В.Травкина, Г.М.Егорова, В.Е.Коржа, Ю.С.Руссина, А.М.Матиясевича, И.С.Кабо и других героических командиров. Однако каждый из авторов ограничивается изложением боевой деятельности своей подводной лодки и своего экипажа. Лев Андреевич Курников охватывает в своих воспоминаниях боевые действия всех подводных лодок Балтийского флота и даёт общую картину подводной войны на Балтике во взаимосвязи с событиями на сухопутных фронтах. Такое описание конкретных действий подводников с учётом действий противника и общей обстановки хода войны на разных её этапах, делает мемуары Л.А.Курникова особенно ценными. Автор сохранил много фотографий балтийских подводников периода Великой Отечественной войны, которые помещены в его воспоминаниях. Они дополнены снимками командиров погибших подводных лодок и другими по тексту. Лев Андреевич очень сдержанно пишет о трудностях, которые сам переживал. А ведь ему было нелегко всю войну находиться на переднем крае. Несмотря на доверительность своего повествования, он почти ничего не рассказывает о себе и своей семье. В этом проявляется исключительная личная скромность. Книга Л.А.Курникова очень патриотична. Она наглядно показывает, как самоотверженно бились за Отечество балтийские подводники, зачастую сознавая, что идут в боевой поход на верную смерть. Но они шли, не задумываясь. Не было ни одного случая отказа идти в боевое плавание. Многие моряки-подводники обращались к командирам с просьбами взять их на лодку, выходящую на боевую позицию. А ведь все знали, как много подводных лодок исчезло бесследно. Лев Андреевич показал в своих воспоминаниях как непоколебим был моральный дух балтийских подводников. Их ничто не могло устрашить. Все готовы были отдать жизнь для Победы. В этом главная ценность книги «Подводники Балтики» и её историческое достоинство. Остаётся только сожалеть, что при редактировании в военном издательстве были вырезаны целые страницы авторского текста, которые, к сожалению, утрачены навсегда. При этом уничтожены высказывания Л.А.Курникова по самым спорным местам истории Балтийского подплава. В частности, уничтожена запись с оценкой личности А.И.Маринеско. Возможно, в ней содержалась та правда, которой не хватает для понимания этого незаурядного человека. Книга воспоминаний вице-адмирала Л.А.Курникова наконец-то увидела свет. А ведь рукопись её двадцать лет неоднократно подвергалась опасностям и несколько раз могла исчезнуть бесследно. Но этого не случилось. Её судьба подтверждает древнюю истину: «Рукописи не горят!»
Ю. М.Клубков
Предисловие
Предлагаемая читателю книга Л.А.Курникова является редчайшим по своему содержанию повествованием о строительстве и развитии подводных сил флота, а также участии подводников Балтики в Великой Отечественной войне. Книгу адмирала можно поставить в один ряд с мемуаристикой командиров соединений и объединений военного времени. Книга является настоящей школой мужества и подводного профессионализма. Она не потеряла своего значения и в наши дни. Развитие техники и оружия сегодня и в будущем может превратить моря и океаны в такой же Финский залив, который преодолевали советские подводники, наши отцы и деды, в период начала Великой Отечественной войны. Лев Андреевич родился 7 февраля 1907 года в рабочей семье в городе Петербурге. После окончания в 1928 году училища имени М.В.Фрунзе, он был выпущен летнабом (лётчиком-штурманом) бомбардировочной авиации Черноморского флота. Через пять лет он стал командиром подводной лодки на Тихоокеанском флоте. Ещё через пять лет командовал дивизионом подводных лодок. В мае 1941 года окончил Военно-Морскую академию и был назначен начальником штаба бригады подводных лодок Балтийского флота. В этой должности он прошёл почти всю войну. В начале Великой Отечественной в составе Балтийского флота числилось 69 подводных лодок, часть из которых находилась в боевом составе. Ещё несколько подводных лодок строились и достраивались на ленинградских судостроительных заводах. Боевые действия основного состава подводных лодок проходили в крайне сложной обстановке, вызванной вторжением немецко-фашистских войск в глубину территории СССР, что привело к серьёзному нарушению системы базирования флота и резкому сокращению его боевых возможностей. Немецко-фашистское командование, стремясь овладеть Ленинградом с помощью сухопутных войск при поддержке авиации, не планировало крупных операций на Балтийском море. Поэтому главной задачей Балтийского флота с началом войны была не борьба с военно-морскими сила-ми противника, к чему флот готовился, а оборона военно-морских баз и районов побережья, которым создавалась угроза захвата с суши, а также содействие войскам Северо-Западного, Северного, а затем Ленинградского фронтов. В 1941 году флот действовал на нескольких разобщённых направлениях, в условиях господства авиации противника и непрерывно усиливающейся минной опасности. Суммарная вероятность подрыва подводных лодок на минах в 1941–1942 годах при форсировании Финского залива составляла 49%. При обеспечении тральщиками и авиацией она в отдельные периоды достигала 46%. Для того чтобы довести возможность прорыва подводных лодок через Финский залив до 80%, требовалось увеличить состав обеспечивающих корабельных сил и авиации в четыре раза! Но такими силами флот не располагал. Л.А.Курников был абсолютно прав, что флот не был сбалансирован по ударным силам и си-лам обеспечения. За первые полтора года войны противник потерял от действий подводных лодок 49 транспортов и предположительно ещё 13. Балтийский флот потерял 30 своих подводных лодок (12 в 1941-м и 18 в 1942-м). В 1943 году немцы и финны буквально перегородили Финский залив двумя рядами стальных сетей и увеличили количество поставленных мин до сорока тысяч. Нарком ВМФ адмирал Н.Г.Кузнецов неоднократно требовал от командующего Балтийским флотом адмирала В.Ф.Трибуца прорвать противолодочные заграждения и вывести подводные лодки на коммуникации противника в Балтийское море. Но выполнить этот приказ флот не смог, потеряв безрезультатно ещё несколько подводных лодок. После выхода Финляндии из войны, подводные лодки попадали в Балтийское море по северным шхерным фарватерам. Лев Андреевич Курников рассказывает в своей книге о многих походах подводных лодок, проявивших небывалый героизм и мужество, решавших боевые задачи иногда в аварийных условиях, при плавании на мелководье, имея под килем менее метра глубины. Заслуживает внимания организация взаимодействия между Объединённой бригадой подводных лодок и авиацией флота в 1944–1945 годах. Это позволило значительно активизировать деятельность подводных лодок в прибрежных районах противника и на коммуникациях Балтийского морского театра. Приказом Верховного Главнокомандующего И.В.Сталина флоту было запрещено с 28 апреля 1945 года топить транспорта и суда, на которых эвакуировалось население из Прибалтики и Пиллау. Об этом гуманном акте руководства СССР сейчас никто не помнит, не знает и знать не хочет. Гитлеровский рейх не страдал подобной гуманностью при прорыве наших транспортов из Таллина в Ленинград в августе 1941 года. Интересно и то, что некоторые историки Запада и сейчас, захлёбываясь, рассказывают, как немцы топили наши транспорты с ранеными бойцами, женщинами и детьми. За войну противник потерял на коммуникациях в Балтийском море предположительно 114 транспортов, что составляет 332 тысячи 200 брутто-регистровых тонн или 23% от всего потопленного тоннажа противника. Наши потери составили 44 подводные лодки. Следует отметить, что в книге Л.А.Курников ушёл от вопроса о причинах потерь такого количества своих подводных лодок. После войны Лев Андреевич Курников был заместителем командира, а затем командиром Краснознамённого Учебного отряда подводного плавания имени С.М.Кирова (КУОПП), а впоследствии 13 лет являлся заместителем начальника Военно-морской академии по военно-научной работе. Вице-адмирал Л.А.Курников имеет прямое отношение к нашему училищу подводного плавания и нашему первому в истории выпуску морских офицеров-подводников с высшим образованием по двум специальностям: «штурман-подводник» и «торпедист-подводник». В 1953 году Лев Андреевич был председателем государственной экзаменационной комиссии и в какой-то мере решал наши судьбы. Выданные нам дипломы подписаны вице-адмиралом Курниковым. На последнем государственном экзамене по тактике подводных лодок мне пришлось непосредственно столкнуться с председателем ГЭК. Стол комиссии и доска экзаменующихся стояли под углом друг к другу. Последний вопрос билета — задачу по тактике — пришлось отвечать, стоя спиной к комиссии. Я смотрел на адмирала Курникова. Лицо его выражало скуку и безразличие. Его можно было понять: сколько можно слушать одно и то же. Закончив отвечать, я сдал билет и услышал слова адмирала: —Три балла, можете быть свободны. Такая оценка настолько меня ошарашила, что я, ничего не сказав, выскочил в коридор. Оценки по этой дисциплине я всегда имел отличные, и мой ответ комиссии был, по моему мнению, полным и не вызвал никаких вопросов. Вслед за мной вышел в коридор капитан 1-го ранга П.Д.Грищенко и, чувствуя моё состояние, положил мне руку на плечо и сказал: —Володя, не волнуйся, это какая-то ошибка. В конце экзамена разберёмся. Когда экзамен закончился, комиссия некоторое время обсуждала и уточняла оценки. Затем мы были построены в классе, и нам был зачитан протокол. На моей фамилии адмирал остановился и сказал: — Вы военный человек и должны отвечать, стоя не задом к начальству. Вот за это вам и тройка! Так я познакомился с адмиралом Курниковым. В 1970 году вице-адмирал Л.А.Курников был уволен в запас по возрасту, и с 1973 года возглавил Совет ветеранов-подводников ВМФ, которым руководил до 1988 года. В 1973 году состоялась моя вторая встреча с ним, когда на заседании Объединённого Совета ветеранов-подводников Курников вручил мне знак и удостоверение ветерана-подводника ВМФ за своей подписью. Прошли годы. Я стал членом Президиума этого Совета. За службу Родине Л.А.Курников был награждён орденом Ленина, тремя орденами Красного Знамени, орденами Ушакова и Нахимова 2-й степени, орденом Красной Звезды и орденом Отечественной войны I степени. Последние годы своей жизни Лев Андреевич Курников тяжело болел, но работал над книгой воспоминаний. В 1995 году он передал макет книги своему преемнику по ветеранской организации контр-адмиралу Ю.С.Руссину с просьбой издать её. Но напечатать книгу не удалось. Руссин не успел осуществить просьбу своего товарища, и рукописный вариант книги попал в бюро Президиума Объединённого Совета ветеранов-подводников. Выступая на Совете, я обратил внимание присутствующих на необходимость издания книги Курникова. Председатель Совета контр-адмирал Л.Д.Чернавин принял решение издать книгу тиражом по числу членов Президиума. Но и это решение не было выполнено. Рукопись Л.А.Курникова пошла по рукам, в том числе и любителей попользоваться чужими неизданными рукописями. Следует отметить, что это была вторая попытка издать книгу. Первый раз она была подписана в набор 28 июня 1991 года в Воениздате, но издать её помешала переломная и нестабильная обстановка в стране. В конце концов, рукопись вернулась к вдове Галине Александровне Курниковой по её настойчивому требованию. С её помощью книгу о героических делах подводников Балтики спас для истории флота мой однокашник, энтузиаст и издатель книжной серии воспоминаний «О времени и наших судьбах» ветеран-подводник Юрий Михайлович Клубков. И вот многострадальная книга, преодолев множество препятствий, дошла до читателей. Уверен, что она будет воспринята с большим интересом. Такова «морских судеб таинственная вязь». Лев Андреевич Курников ушёл из жизни 27 апреля 1997 года. Он похоронен на Серафимовском кладбище в Санкт-Петербурге.
Кандидат военных наук, профессор АВН, контр-адмирал Владимир Лебедько
Глава первая
НА МОРЕ ФЛОТСКОЙ ЮНОСТИ
Желание осуществилось
Наш выпуск из Военно-Морской академии, совпавший с первомайскими праздниками 1941 года, был необычен не только тем, что производился не в начале зимы, как было заведено, а весной. Выпускалась совсем небольшая, всего двенадцать человек, группа слушателей командного факультета, прошедших полную учебную программу в ускоренном порядке, — за два года вместо трёх. Эта группа была сформирована приказом наркома Военно-Морского Флота из наиболее подготовленных слушателей после того, как мы окончили первый курс. Необходимость ускорить учёбу диктовалась острой нуждой флота в командных кадрах, а также сложной международной обстановкой.
Ленинград, 30 апреля 1941 года. Выпускники командного факультета Военно-Морской академии с руководством и профессорско-преподавательским составом. Слева направо. Первый ряд: Б.А.Денисов, А.С.Павлов, В.Ф.Чернышёв, В.Е.Егорьев, А.В.Шталь, В.А.Петровский, Г.А.Степанов, П.И.Лаухин, С.П.Ставицкий, Л.Г.Гончаров, В.А.Белли, В.А.Павлов, И.А.Георгиади. Второй ряд: Е.Т.Кошеваров, В.Т.Чеченков, В.Ф.Котов, В.А.Андреев, Л.А.Курников, А.М.Стеценко, В.П.Карпунин, Н.П.Египко, Н.Д.Сергеев, А.М.Румянцев, А М.Филиппов, В.А.Касатонов, А.В.Томашевич
Одновременно производился выпуск на действовавших при академии Курсах усовершенствования высшего начсостава; тоже двенадцать человек, в числе которых были такие известные уже на флоте люди, как С.Г.Горшков, И.Д.Елисеев, Н.М.Харламов, В.В.Ермаченков, Н.А.Остряков. Проводы из стен академии всех двадцати четырёх командиров объединили: общее торжественное построение для объявления приказов наркома, общий товарищеский ужин. Мысленно, наверное, уже все были далеко от Ленинграда. Каждый теперь знал, на какой флот, и на какую должность он назначен. Во время государственных экзаменов побывал в академии и познакомился со всеми выпускниками заместитель наркома ВМФ по кадрам корпусной комиссар С.П.Игнатьев. Беседуя со мной, он спросил, где хотелось бы мне продолжать службу. —Хотел бы на Балтике, — ответил я. —Ну что ж, постараемся учесть ваше желание, — сказал заместитель наркома, просматривая моё личное дело. Из него было видно, что до зачисления в академию я прослужил семь лет на Тихом океане, куда меня перевели с Чёрного моря. А Балтика была моим первым морем в жизни, морем моей флотской юности, где впервые ощутилась под ногами палуба и качнула волна, где познавались азы корабельной службы, усвоилось в курсантских учебных походах то изначальное, без чего моряком не станешь. Потом в балтийских водах довелось немного поплавать лишь спустя много лет, во время академической стажировки. Но Балтика оставалась самым родным для меня морем ещё и потому, что я коренной ленинградец, и это, думалось мне, корпусной комиссар тоже не обойдёт вниманием. Дела в мире, чувствовалось, шли к тому, что война, полыхавшая уже на Западе, раньше или позже, не минует и нас, В глубине сознания зрела убеждённость: куда пошлют сейчас из академии, там, наверное, и воевать. А раз так, то не мне ли было защищать на море великий город, где родился и рос? Тянуло на Балтику также и потому, что здесь был старейший и самый мощный из наших флотов. Причём его больше не сковывало, как ещё совсем недавно, базирование в мелководном и надолго замерзающем восточном углу Финского залива. После восстановления советской власти в прибалтийских республиках, балтийцы вернулись в свои давние, связанные со всей историей флота, базы, в том числе в Таллин и Лиепаю, которую моряки ещё называли по-старому — Либавой. В нашем распоряжении находилась также выгодно расположенная база на полуострове Ханко — знаменитый с петровских времён Гангут. А как подводника меня привлекало то, что на этом морском театре у нас было больше, чем где-либо, подводных лодок — свыше восьмидесяти, если считать и те, которые, числясь уже за флотом, ещё достраивались на ленинградских заводах. О том, на какую должность могут меня назначить, заместитель наркома ничего не сказал, и я об этом не спрашивал. Важно было, чтобы послали на плавающее соединение подводных лодок, а в качестве кого я мог там пригодиться, решать было начальству. До академии я пять лет командовал лодками и год — дивизионом, побывал флагманским специалистом штаба бригады. Желание моё осуществилось. Приказ наркома, объявленный нам, гласил, что капитан 2-го ранга Курников назначается начальником штаба 1-й бригады подводных лодок Краснознамённого Балтийского флота. На Балтику направлялись и остальные три подводника из нашего ускоренного выпуска: Герой Советского Союза капитан 1-го ранга Н.П.Египко — командиром той же бригады, куда назначили меня, капитан 1-го ранга А.М.Стеценко — в штаб флота, капитан 2-го ранга В.А.Касатонов — в учебный дивизион подлодок.
Ленинград, Дворцовая площадь, 1 мая 1941 года. Торжественным маршем проходит колонна Военно-Морской академии
1 мая выпускников академии пригласили на парад на Дворцовой площади (тогда — площадь Урицкого), на гостевые трибуны. Шли туда с Николаем Павловичем Египко по оживлённым праздничным улицам при кортиках и в белых перчатках, чувствуя, что привлекаем внимание своей парадной формой. День выдался необычно холодный, порой даже порхали снежинки. Это не смущало собиравшихся в колонны демонстрантов, — люди смеялись, пели. Многим ли приходило в голову, что это последний Первомай перед грозными годами войны? В парадах на величественной площади перед Зимним дворцом я участвовал не раз, но на трибуну попал впервые. Вся площадь, заполненная построившимися войсками, была перед глазами, и, может быть, поэтому нахлынули воспоминания о парадах и праздниках минувших лет.
Петроград, площадь Урицкого, 1 января 1923 года. Первые советские военморы принимают военную присягу
Вспомнилось и далёкое 1 января 1923 года. В тот день, за месяц до своего 16-летия, я стоял где-то вот там, — напротив нынешней трибуны, в строю молодых военморов 2-го Балтийского флотского экипажа. Крепко сжимая винтовку, взволнованный и гордый, повторял разносившиеся над площадью слова Красной присяги... Тут начиналась моя сознательная юность, неотделимая от юности Республики Советов, юности Красного флота.
Юношей решил «податься в моряки»
В девятьсот семнадцатом мне было десять лет, учился в начальной школе. В памяти навсегда остался мальчишеский восторг от взбудораженных питерских улиц, на которых то гремела музыка, то слышались выстрелы, от шумных митингов, от солдат и матросов с яркими красными бантами... Помню и притихший, охваченный тревогой город, когда к нему подступал Юденич. Отца, всю жизнь проработавшего на кондитерской фабрике, уже не было в живых. Мать увезла меня и братишку Костю из голодного Петрограда сперва в Москву, где самый старший из моих братьев учился на Ходынке на лётчика и одновременно был комиссаром учебной эскадрильи, а оттуда — к другим родственникам, в Саратов... Потом пришлось спасаться от голода, охватившего Поволжье, и мы снова оказались в Москве. Двоюродный брат, который во время Гражданской войны был начальником политотдела армии, устроил меня и Костю в детдом на Собачьей площадке, именовавшийся «коллектором», для детей погибших и мобилизованных партработников. Не знаю, как сложилась бы моя жизнь дальше, если бы на исходе лета 1922 года нас не навестил бывший адъютант двоюродного брата Иван Хренов, давно сделавшийся другом нашей семьи. Мобилизованный год назад на флот, он приехал в отпуск в морской курсантской форме. Иван советовал и мне «податься в моряки». Мне ещё не исполнилось шестнадцати лет, но он уверял: если по здоровью подойду, возьмут, учтут, что полтора года состою в РКСМ и числюсь в активе, был делегатом районной комсомольской конференции. Особенно уговаривать меня, впрочем, не требовалось. Неотразимо действовала уже сама форма Ивана, ленточка с золотыми буквами и якорями. Не забылись и те балтийские матросы, которые были для нас, мальчишек, главными героями петроградских улиц семнадцатого года и остались в сознании олицетворением революции. К тому же очень хотелось вернуться в родной город на Неве. В Петрограде всё решилось удивительно просто. Как к себе домой, привёл меня Иван Хренов в казармы 2-го Балтийского флотского экипажа, по-старому — Екатерингофские. Там помещалась и Подготовительная школа комсостава флота, похожая на тогдашние рабфаки. Она готовила к поступлению в «нормальные» военно-морские училища. Потом мы отправились в горком комсомола, прямо к одному из его секретарей. И после недолгой беседы, без всяких проволочек, мне выписали комсомольскую путёвку на флот. Эта путёвка, определившая мою дорогу в жизни, имела, как я вскоре убедился, могучую силу, умножавшуюся, очевидно, тем, что комсомол, уже пославший на морскую службу тысячи активистов, готовился в то время, о чём было всем известно, торжественно, на съезде, принять шефство над Рабоче-Крестьянским Красным Флотом. В Екатерингофских казармах меня приняли теперь уже как своего. Оставалось пройти медкомиссию и сдать вступительные экзамены, — не очень строгие, так что совсем провалиться было трудно. Среди парней из разных городов и губерний, поступавших в Подготовительную школу, я оказался едва ли не самым юным. Многим из моих новых товарищей было уже за двадцать. Но то, что мне не хватало нескольких месяцев до шестнадцати, никого не смутило: к таким вещам не придирались. Набор шёл параллельно в две роты, иначе говоря, — на два курса. На младший определяли элементарно грамотных, твёрдо знавших арифметику. К таким отнесли и меня. Существовал ещё отдельный «класс военморов», укомплектованный моряками, успевшими, на зависть нам, «салажатам», послужить на флоте. Им полагалось не через два или три года, как остальным, а через год перейти в командное или инженерное училище. В Екатерингофских казармах их сделали нашими командирами отделений и взводов. Их авторитет зиждился на том, что они уже хоть сколько-то плавали или хотя бы жили на настоящих боевых кораблях. Флот тогда почти не плавал, парализованный хозяйственной разрухой в стране, не обеспеченный топливом и ремонтом. От этих «морских волков» мы получали первые понятия о флотской дисциплине и корабельных порядках, жадно перенимали такой загадочный сперва корабельный язык, усваивая, что такое бак и полубак, ют, гафель, камбуз, клотик и так далее. В кронштадтских гаванях мы увидели много разных кораблей, но только на некоторых из них была заметна какая-то жизнь, двигались люди. Какие усилия и средства требовались, чтобы хоть часть этих кораблей снова вышла в море, мы ещё не могли представить, И не сразу сумели понять, как угнетало это оцепенение флота старых балтийцев, преданных ему всей душой. На нас и такой флот, неподвижный, но всё-таки грозный, — сколько мачт, труб, орудийных башен! — производил огромное и вовсе не гнетущее впечатление. И что плавать будем, не могло быть сомнений, — для того сюда и пришли! А первым кораблём, на который довелось подняться, был обречённый на слом броненосец «Цесаревич», стоявший на приколе в Кронштадте. Нас привезли туда, чтобы за счёт старого броненосца обустроить отведённые нам в казармах кубрики, где сначала были голые стены да железные койки, так что сахар и табак приходилось держать под подушками. Выломанные на «Цесаревиче» старинные матросские рундуки и корабельные складные столы преобразили наше жильё и словно приблизили нас к морю.
Эскадренный броненосец «Цесаревич»
С наступлением лета переселились из казарм на Петергофский рейд. Т уда прибуксировали очень старое учебное судно «Воин» (впоследствии «Ленинградсовет»), которому суждено было начать новую жизнь. Корабль был ещё крепок, смог потом долго плавать, но невероятно запущен, и нашими руками приводился в порядок, доводился, как говорится, до блеска. Старпом Токмачёв — из кондукторов, то есть главных старшин царского флота, внушал, что порядок на корабле начинается с безупречно чистой палубы, и мы драили её с песком до изнеможения. А первым делом после побудки был шлюпочный прогон вокруг корабля. Грести, управлять парусом учил внушительного вида усач Воробьёв, ставший боцманом ещё в прошлом веке. Уставали отчаянно, ели далеко не досыта, — в трудном двадцать третьем году флот снабжался скудновато. Кое у кого доходило от истощения до куриной слепоты. И всё было нипочём. Сильнее всего было желание доказать, что флотскую форму нам выдали не зря.
Курсанты подготовительного курса военно-морского училища комсостава флота. Первый ряд: Павел Ипатов, Лев Курников. Второй ряд: Сергей Солоухин, Иван Скворцов, Константин Шилов Петроград, 1923 год
Военно-морское училище имени М. В.Фрунзе Петроград, 1926 год
На третий год учёбы нас перевели на Васильевский остров, и мы стали подготовительным курсом старейшего в стране, а тогда вообще единственного командного военно-морского училища, которому, некоторое время спустя, было присвоено имя скончавшегося Михаила Васильевича Фрунзе. Потом ещё три курса в его стенах. И каждый год много плавали, видя, как возрождается, набирает силу Красный Балтийский флот. Проходили практику на возвращённых в строй «Новиках» — превосходных русских миноносцах, на крейсере «Аврора», служившим тогда учебным кораблём, на оживших после многолетней стоянки линкорах.
Учебный корабль «Комсомолец»
Крейсер I ранга «Аврора», учебный корабль Балтийского флота
Курсант Николай Кузнецов. Военно-морское училище имени М.В.Фрунзе. Ленинград, 1925 год
На учебном корабле «Комсомолец» ходили вместе с «Авророй» вокруг Скандинавии во второе после революции заграничное плавание балтийцев. Не забыть, как наша пятая курсантская рота аврально грузила перед походом уголь: четыре часа грузим, четыре отдыхаем, а грузит другая рота. И так, пока не приняли весь запас для себя и для «Авроры», имевшей не такие вместительные трюмы, на которую потом перегружали уголёк в океане. Владимир Филиппович Трибуц, который в сорок первом году командовал в звании вице-адмирала Краснознамённым Балтийским флотом, был в училище строгим и заботливым старшиной нашей роты, ведал нарядами, водил нас в строю на обеды и ужины. Всё училище знало Владимира Трибуца как любителя пения, неизменного руководителя курсантского хора. Бывало, в конце ужина он, высокий и статный, выходил на середину зала и объявлял: — Участникам хорового кружка остаться на спевку! Собираемся у сцены! Взводами роты командовали наши товарищи со старших курсов. Большой авторитет имел, и не только у своих прямых подчинённых, командир 2-го взвода Николай Кузнецов. Он стал одним из самых известных питомцев училища за многие годы. В то время, когда я заканчивал Военно-Морскую академию, он уже третий год находился на посту народного комиссара Военно-Морского Флота. Во время заключительной перед выпуском из училища стажировки на линкоре «Марат» летом 1928 года мне доверили заменить ушедшего в отпуск старшину сверхсрочника, который командовал приданным линкору посыльным судном. Называлось оно «Якобинец».
Курсанты третьего курса перед выпуском. Лев Курников стоит третий слева во втором ряду Военно-морское училище имени М. В. Фрунзе, 1928 год
Водил его с Большого Кронштадтского рейда в Ленинград к складам Главного военного порта, перевозил уволенных на берег краснофлотцев. Эти недальние рейсы запомнились мне на всю жизнь как первые мои самостоятельные плавания.
На северном берегу бухты Сууркюлян на острове Гогланд, расположенном в Финском заливе в 90 милях от Санкт-Петербурга, установлена стела в память о событиях, происходивших в районе Гогланда в годы Великой Отечественной войны. К южной грани стелы прикреплена бронзовая мемориальная доска со следующими словами на ней:
Советским военным морякам погибшим в боях за Родину 1941 -1944
Мемориальная доска на южной грани памятной стелы на острове Гогланд
А у подножья этой стелы, также с южной стороны, лежит мраморная памятная плита, надпись на которой гласит:
Контр-адмирал СВЯТОВ ИВАН ГЕОРГИЕВИЧ 11 сентября 1903 — 25 августа 1983
При прорыве флота из осажденного Таллина в Кронштадт в августе 1941 года у острова Гогланд личный состав отряда кораблей под командование Святова И. Г. проявил мужество, стойкость и спас 12160 бойцов, офицеров и гражданских лиц, оказавшихся в воде.
К сожалению, не удалось пока выяснить, кем и когда была сооружена эта стела. По имеющимся сведениям прах контр-адмирала И.Г.Святова был развеян над Финским заливом. Памятная доска у подножья стелы лишь символизирует его могилу.
Мемориальная доска на символическом захоронении контр-адмирала И. Г. Святова у подножья южной грани памятной стелы на острове Гогланд
ПРИКАЗ Главнокомандующего Военно-Морским Флотом №310 19 декабря 1986 г. г. Москва
Об объявлении памятных мест славных побед и героической гибели кораблей русского и советского флота и отдании воинских почестей
В целях увековечения памяти славных побед и героической гибели кораблей русского и советского флота, воспитания личного состава на боевых и революционных традициях Коммунистической партии, советского народа и его Вооруженных Сил, формирования у него высоких морально-политических и боевых качеств
ПРИКАЗЫВАЮ: 1. Объявить памятные места славных побед и героической гибели кораблей русского и советского флота согласно приложению 1 к настоящему приказу. 2. Воинские почести в памятных местах славных побед и героической гибели кораблей русского и советского флота отдавать в строгом соответствии с требованиями ст. 695 Корабельного устава Военно-Морского Флота СССР (ст. 705 Корабельного устава Военно-морского флота, введенного в действие 1.09.2001 г. —Р.З.). При отдании воинских почестей кратко информировать личный состав боевых кораблей, кораблей специального назначения, морских и рейдовых судов обеспечения о имевших место исторических событиях, используя в этих целях материалы, приведенные в приложении 2 к настоящему приказу. 3. Главному управлению навигации и океанографии Министерства оборонь СССР издать в 1987 году карты-схемы памятных мест славных побед и героической гибели кораблей русского и советского флота и разослать на флоты, Каспийскую флотилию и в Ленинградскую военно-морскую базу. 4. Приказ разослать до корабля 3 ранга.
Главнокомандующий Военно-Морским Флотом адмирал флота В. Чернавин Начальник Главного штаба Военно-Морского Флота адмирал К. Макаров
Приложение 1 к приказу Главнокомандующего ВМФ 1986 г. №310
Балтийское море и Ладожское озеро
- при пересечении меридиана маяка Таллин - в память о революционных матросах крейсера «Память Азова», восставших против царского самодержавия 20 июля (2 августа) 1906 г., в честь героической обороны города и военно-морской базы Таллин, прорыва кораблей, Краснознаменного Балтийского флота из Таллина в Кронштадт 28-30 августа 1941 г. и подвига балтийских подводников при форсировании Нарген-Порккалаудского противолодочного рубежа;
Времен связующая нить. Старший лейтенант С. Кошелев «Советский моряк», 10, 14, 17 сентября 1991 г. Поход через полвека Редакционная статья «Морской сборник» 1991, № 11 (извлечения)
В честь 50-летия Таллинского прорыва с 26 по 30 августа 1991 года под руководством командира Краснознаменной Ленинградской военно-морской базы вице-адмирала В. Селиванова по маршруту прорыва был осуществлен памятный поход, в котором участвовали УК «Смольный», ОИС «Академик Крылов», УС «Луга», МПК-228, морские тральщики «Семен Рошаль» и МТ-179, УПС «Профессор Ухов». В числе почетных гостей были участники прорыва и их родственники, ветераны Великой Отечественной войны, курсанты военно-морских и морских училищ, представители средств массовой информации. Инициатором проведения похода стало добровольное общество «Память Балтики», обратившееся к главнокомандующему ВМФ с ходатайством о содействии в организации и проведении памятного перехода. Все необходимые вопросы были оперативно решены... «Большой сбор» участников памятного похода был назначен на 25 августа в Кронштадтском Доме офицеров. Спустя 50мт ветераны возвращались в Кронштадт, который стал городом-спасителем для тысяч участников перехода. Они снова были вместе: члены экипажей крейсера «Киров» А.Колишкин, М.Смирнов, А.Щербак; эсминцев «Гордый» - И.Дутиков, «Сметливый» - К.Воронин, «Яков Свердлов» - Н.Новоселов, «Свирепый» - С.Илясов; подводники - А.Матиясевич, В.Корж, Н.Токмаков и другие. В 9.00 26 августа «Академик Крылов», «Луга» и «Профессор Ухов» отправились в путь. К концу дня им предстояло стать на якорь в заливе Хара. Здесь по плану похода с кораблями для формирования отряда должны были встретиться «Смольный», МПК и два тральщика... Утром 28 августа под руководством командира Краснознаменной ЛенВМБ вице-адмирала В. Селиванова начался памятный поход по маршруту героического прорыва кораблей и судов КБФ... При прохождении меридиана мыса Юминда участники памятного похода отдали почести с возложением венков погибшим здесь 50 лет назад советским людям. Вечером корабли стали на якорь у острова Гогланд... Во время прорыва у Гогланда затонуло девять кораблей, в основном гражданские транспорты. Важную роль в спасении людей сыграл сформированный для обеспечения перехода специальный отряд прикрытия из кораблей Кронштадтской ВМБ, который базировался на острове. Командовал отрядом капитан 2 ранга И. Г. Святое (впоследствии контрадмирал). Иван Георгиевич завещал после смерти развеять его прах в Балтийском море, а на Гогланде установить памятный знак. Его воля была исполнена. Утром 29 августа два гидрографических судна доставили на Гогланд участников памятного похода. На митинг, посвященный героям-балтийцам, кроме участников похода, пришли и жители местного гарнизона. На митинге выступили заслуженный артист РСФСР Г.Орлов, Г.Святов - сын командира отряда прикрытия..., капитан 2 ранга Ю.Бобарыкин, капитан 1 ранга в отставке И.Дутиков. 30 августа отряд кораблей прибыл в Кронштадт. Завершился памятный поход проведением митинга - манифестации на Якорной площади.
Конечно, мероприятия по отданию воинских почестей в местах славных побед и героической гибели кораблей отечественного флота, предписанные приказом главнокомандующего ВМФ и Корабельным уставом ВМФ оказывают определенное воспитательное воздействие. Но глубина воспитательного воздействия этих мероприятий ограничена отсутствием зримого образа того или иного события. Кроме того, как представляется, гордиться российским Военно-морским флотом, воспитываться на примерах славных победах и героической гибели кораблей флота нашей Отчизны должны не только военные моряки, а весь народ России.
Корабли — участники Таллинского прорыва у причалов Эстонского морского музея
Подводная лодка «Лембит» у причала Эстонского морского музея в Таллине
Если у ленинградских или кронштадтских причалов нет ни одного корабля или катера — участника Таллинского прорыва, то в Эстонии сохранили и поставили у причалов Морского музея подводную лодку «Лембит» и ледокол «Суур Тылл» (бывший ледокол «Волынец» российского императорского флота).
Ледокол «Суур Тылл» причала Эстонского морского музея в Таллине
Никто не забыт. Александра Манукян, «Молодежь Эстонии», 27.08.2001 г.
Мемориальная доска у памятного камня в честь Таллинского прорыва, открытая 25 августа 2001 г.
... 25 августа на мысе Юминда была торжественно открыта мемориальная доска в память о жертвах Таллинского перехода 28 августа 1941 года, во время которого на минах подорвалось 66 следовавших в Кронштадт кораблей и транспортов. На открытии присутствовали представители сил обороны Эстонии, Финляндии, дипломаты посольства России, ветераны Великой Отечественной войны, в том числе непосредственные участники Таллинского перехода Вяйно Колберг и Владимир Алексеев. Создатель первоначального монумента в честь погибших близ мыса Юминда адмирал Меркулов, военные историки и многие другие почтили память погибших. Церемонию открыл старейшина Локса Мадис Пракс. По его словам, сейчас, когда отмечается 60-летие Таллинского перехода, историческому мысу Юминда уделяется больше заслуженного внимания, чем когда-либо раньше. Капитан военно-морских сил Роланд Лейт напомнил о трагических событиях Таллинского перехода 1941 г. Он заявил, что Таллинский переход является крупнейшей морской трагедией Второй мировой войны по числу жертв: 28~29 августа 1941 года погибло несколько тысяч военных и гражданских лиц. Когда с мемориальной доски было снято покрывало, все смогли увидеть, что текст «Жертвам Второй мировой войны» написан на ней на четырех языках: эстонском, русском, немецком и финском. По словам присутствовавших на церемонии военных историков, основными жертвами Таллинского перехода стали представители именно этих национальностей. Мемориальную доску освятили пробст Ида-ХарьюЯанусЯлакас, главный капеллан Сил обороны Эстонии ТынисНыммик и представитель Эстонской апостольской православной церкви отец Олег. В память о погибших были исполнены песнопения. Вслед за этим к мемориальной доске были возложены венки: от президента Эстонской Республики Леннарта Мери, от руководства Сил обороны Эстонии, от российского посольств а, от Клуба ветеранов флота, от Финской военно-морской гильдии и так далее. Венок от посольства Российской Федерации к памятнику возложили посол Константин Провалов, военный атташе полковник Игорь Лелин и военно-морской атташе капитан первого ранга Евгений Шитов. К. Провалов сказал собравшимся следующее: «Сегодня судьба подарила нам прекрасный безоблачный день, мирное небо. Ничто не напоминает об ужасных событиях шестидесятилетней давности, и тем не менее мы должны помнить о том далеком дне, чтобы подобное никогда не повторялось. Сегодня мы собрались здесь а это значит, что жизнь и подвиг погибших не забыты. Мы оченъ благодарны властям Эстонии и энтузиастам за этот памятник, ведь в эстонской земле нашли упокоение многие наши погибшие соотечественники».
Памятный камень в честь Таллинского прорыва с новой мемориальной доской, открытый 25 августа 2001 г.
В Косинском морском клубе открылся новый стрелковый тир для стрельбы из пневматического оружия, луков и арбалетов.
Тир построен своими силами в подвале здания клуба и рассчитан на стрельбу с двух огневых мест на дистанцию до 10 м. Огневые места оборудованы специальными откидывающимися подставками для стрельбы детей из положения стоя с упором на локти. Мишенная позиция оборудована дополнительной подсветкой мишеней и пулеулавливателем.
Для соревнований и тренировок используются следующие виды мишеней: - падающие, по пять мишеней на стрелка. Внешний размер мишени соответствует 6 баллам. Падающие мишени поднимаются дистанционно, так что нет необходимости подходить к мишенной позиции. Второй вид мишеней – классическая круговая 10 бальная мишень, которая вставляется в специальную обойму. С помощью электромоторов мишень можно подвести к стрелку или отправить на мишенную позицию. И, наконец, мишени для луков и арбалетов, которые навешиваются на двигающиеся каретки. В арсенал тира входят пневматические ружья двух типов, пневматические тренировочные и спортивные пистолеты, а также луки и арбалеты.
Тир уже используется для тренировок сборной команды Москвы по морскому многоборью, а также детской секции морского многоборья под руководством отличника физкультуры и спорта России, тренера II категории, мастера спорта Веремеев Михаила Валентиновича.
Кроме морских многоборцев, тир предполагается использовать для тренировок по стрельбе организованных групп населения в возрасте от 14 лет (секция стрельбы). Тренировки будут проходить по вторникам, четвергам и субботам с 15.00 до 20.00. Желающим заниматься стрелковым спортом будут предложены абонементы по 100 и 300 выстрелов соответственно. Записаться в стрелковую секцию можно по телефону 8-968-784-04-75 у Анкудинова Игоря. Возможны, также, и разовые посещения граждан любого возраста.
Кроме того, тир может использоваться коллективами или группами людей учреждений, школ, организаций по предварительной договоренности.
Ох, уж эта наша боязнь наказания! Страну раздирало очковтирательство. Флот занимался тем же самым. На память пришли грозные приказы о наказании командиров за более несерьезные проскоки безопасной глубины, и все стало ясно... Спустившись вниз, я из-за деревянной, вернее, фанерной двери своей каюты все-таки услышал разговоры офицеров, сдобренные довольно мрачным юмором. Моряки вообще склонны к подначкам в любой обстановке. Видимо, условия длительного отрыва от берега этому способствуют. Вот и теперь из разговоров офицеров вырисовывалось очень смешная, а на самом деле очень грустная картина поведения вахтенного офицера в момент падения лодки. Он, оказывается, обнаружив, что перископ заливает волна и лодка ныряет за большую, чем положено глубину, спокойно опустил перископ, убедился, что начальство на месте, спокойно сел на электрогрелку и никакого участия в дальнейших событиях не принимал. Он, якобы, вообще так и не осознал, что находился на краю смерти, хотя в боевой рубке был вполне исправный глубиномер. Наутро, уже в подводном положении, из разговора с инженером-механиком, боцманом и старшиной команды машинистов была установлена банальная причина столь странного поведения глубиномера центрального поста. Оказывается, один из трюмных машинистов, который давно уже демобилизовался, в свое время внес рацпредложение: отвел из магистрали, соединяющей глубиномер с забортом, небольшой трубопроводик с краником, позволяющим наливать забортную воду в обрез-тазик, напоминающий банную шайку, в помещении гальюна, расположенного в третьем отсеке. Помните, я обратил внимание на трудность ее получения? Пока добыча воды проводилась в надводном положении, никто, естественно, не обращал внимания на поведение стрелки глубиномера, но в подводном положении, в данном случае на перископной глубине, из-за стравливания давления глубиномер начал показывать глубину меньшую, чем фактическая. А мы-то дружно загоняли лодку на глубину, даже принимали в уравнительную и быструю... И загнали... Значит, на первый взгляд, виновата большая приборка? И неучтенная рационализация? Так, выходит? Нет, все-таки не так, с горечью думал я. А несение вахты в отсеках? Все, в том числе и вахтенные, были заняты приборкой и не обращали внимания на глубину. А поведение вахтенного офицера? Пример привычки мыслить несамостоятельно, имея руководителя в лице командира или старпома, несущих пресловутую командирскую вахту? Очевидно, так, но от этого не легче. Я казнил себя за явно недостаточную требовательность, за мягкотелость, за многое казнил, да и сейчас казню себя.
Не знаю, может быть, в остальное время похода я казался экипажу тем самым , образ которого бытует на флоте, да и в литературе. Не знаю, но старательности в службе этот провал мне прибавил. В конце концов ежедневные учения и тренировки, их скрупулезные разборы, терпеливая разъяснительная работа свое дело сделали: экипаж не формально, а фактически был готов к возникновению любых аварийных ситуаций, к управлению механизмами корабля в таких условиях, а самое главное — организация службы на лодке достигла вполне удовлетворительного уровня, не позволяющего допускать ляпсусы, подобные описанному. Наше двухмесячное плавание подходило к концу, и вместе с чувством вполне понятного удовлетворения от проделанной работы и ее результата я начал испытывать даже чувство какой-то досады от того, что через некоторое время мне придется покинуть этот ставший родным экипаж. Впрочем, по моим наблюдениям, такие чувства довольно часто испытывают большинство моряков после длительной совместной работы в море, а на подводных лодках — особенно. За всю свою многолетнюю службу на подводных лодках мне ни разу не приходилось быть свидетелем какой-то неприязни, раздражения по отношению друг к другу, возникающих якобы у членов экипажей судов при длительном плавании. Словом, обидно было осознавать, что через несколько дней, когда лодка ошвартуется у борта родной плавбазы и все приписанные матросы, старшины и офицеры, включая меня самого, вернутся в свои экипажи, разрушится возникшее в этом походе морское братство. К чувству радости от предвкушения встречи с близкими и родными на берегу примешивалось и чувство запоздалого страха от осознания опасного балансирования на грани гибели, которое пришлось пережить в этом, на первый взгляд, рядовом походе. Впрочем, вряд ли любой, даже самый короткий выход в море подводной лодки можно назвать рядовым. Опыт службы показывает, что даже обычный межбазовый переход корабля в надводном положении чреват всякого рода опасностями.
: «Нет нигде и не может быть такого равенства перед лицом смерти, как среди экипажа подводной лодки, на которой либо все погибают, либо все побеждают».
Возвращение
Предпоследний день уходящего 1966 года. Последнее всплытие. Продут главный балласт. В строгом соответствии с расписанием поднимаюсь на мостик с чувством, понятным только морякам, возвращающимся домой. Вглядываюсь в знакомые скалы входных мысов, охраняющих вход в обширный и удобный залив. Сейчас этот вход забит льдом. Предстоит переход в родную бухту под проводкой поджидающего нас ледокола. На лодке все в приподнятом настроении. Люди предвкушают встречу с друзьями и близкими, предстоящий отдых на берегу. Одним словом, настроение новогоднее. Никого не приходиться подгонять. Отсеки сияют, они прибраны и вымыты до состояния парадности. Благо на лодке стало значительно просторнее: большая часть содержимого огромных консервных банок из-под хлеба, мяса, картофеля, воблы, галет и т.п. исчезла в наших желудках. Койки заправлены с особым шиком, с выпуском части свежезастеленных простыней сверху одеял, видавшие виды подушки взбиты, одеты в белоснежные наволочки и уложены также поверх одеял. Конечно, есть в этом определенный элемент очковтирательства, своего рода потемкинщины, но это традиция. В случае, если кто-либо из начальников, которые, мы надеемся, будут нас встречать, пройдется по отсекам, он должен быть приятно поражен состоянием отсеков. Из рундуков извлечены и одеты чистые комплекты рабочего платья с яркими (черные цифры по белому полю) «боевыми номерами». Отпущенные некоторыми матросами и офицерами экзотические бороды до поры, до времени не сбриваются, и я, как главный управляющий порядком и дисциплиной, тоже до поры, до времени их не замечаю: в конце концов пусть немного поиграют в морских волков, это даже, в какой-то мере, воспитывает у людей чувство гордости своей подводной профессией.
Однако, как это сплошь и рядом бывает на военной службе, мечты наши разбиваются о жестокую реальность. По случаю Нового года (а хрупкой мечтой было подойти к родной плавбазе к исходу 31 декабря) техническая позиция не испытывает ни малейшего желания принимать от нас грозные ракеты и торпеды. Оперативный дежурный приказывает нам бросить якорь у входа в родную бухту. Покорно становимся на якорь и спешно готовимся к встрече Нового года в домашних, т.е. корабельных условиях... Через пару дней, выгрузив, наконец, то, что положено, в сумерках, в абсолютной тишине, как говорил один киногерой в исполнении артиста Папанова «без шума и пыли», швартуемся к плавбазе. Слова популярной песни о подводниках («Тебе известно лишь одной, когда усталая подлодка из глубины идет домой») не оправдались в очередной раз. Да и не могли оправдаться: возвращение лодки с боевой службы, также как и ее уход, конечно, не афишируется. Впрочем встретил меня мой командир и однокашник Вася Сергеев (через некоторое время я принял у него лодку), мы с ним расцеловались и чуть-чуть «позволили» себе. Сделав необходимые распоряжения на завтра и убедившись в том, что экипаж переехал на плавбазу я, наконец, через два месяца после своего убытия по тревоге, двинулся домой, в сопку, с трудом переставляя отвыкшие от твердой земли ноги. Поселок встречает полной темнотой: очередная авария на электроподстанции. Свет есть только в клубе, в котором, как выясняется, офицеры соединения и их жены празднуют наступление Нового года. Там же находится моя жена. Сил переодеваться и идти в клуб уже нет. Тихо, при свете свечи, умываюсь и ложусь спать. Жизнь, наша типичная жизнь военного моряка, несмотря ни на что, продолжается, и она прекрасна!
НЕДОИГРАННЫЙ «ГОЛЬФ» (К ОЧЕРЕДНОЙ ГОДОВЩИНЕ ТРАГЕДИИ)
Март 1968 года Москва
После порядком надоевшей москвичам зимы с ее резкими переходами от мороза к оттепели, от снега к дождю и наоборот, в столицу огромной страны пришла долгожданная весна. На календаре была «красная» дата — восьмое марта 1968 года. На улицах и перекрестках, в подземных переходах, у газетных ларьков и на остановках пассажирского транспорта замелькали так любимые кавказцами огромные кепи-«аэродромы». Из-под их козырьков загадочно мерцали черные маслины глаз южан, настойчиво предлагавших прохожим не очень уж красивые, зато первые (!) весенние цветы — мимозы. Впрочем, в один из переулков, что за станцией метро, периодически менявшей свое название («Красные ворота» — «Лермонтовская» — и опять «Красные ворота»), праздничный шум параллельно пролегающего Садового Кольца почти не проникал. В этом относительно тихом московском переулке с абсолютно не флотским названием «», за стенами, окрашенными в грязновато-желтый казенный цвет, шла обычная работа «мозга» военного флота страны.
Страны, уже который год находящейся в состоянии так называемой «холодной» войны. «Вероятные противники» в этой войне в любой момент могли превратиться в абсолютно реальных, а война — из «холодной» в очень горячую, грозящую миру громадными разрушениями, а то и вообще уничтожением всего живого на планете Земля. Не последнюю роль в этой войне играл Военно-Морской Флот СССР. Именно отсюда, из малоприметного московского переулка тянулись незримые нити управления четырьмя флотами, двумя флотилиями и одной, самой большой военно-морской базой страны. Оперативно управлял и управляет отсюда кораблями, частями, авиацией и всей инфраструктурой флота его Главный штаб. Управляет через Центральный командный пункт (ЦКП ВМФ). Несущих круглосуточную, круглогодичную «вахту» на этом пункте опытнейших адмиралов и офицеров трудно, да, пожалуй, и невозможно чем-то удивить, нарушить систему управления флотом. Однако именно здесь, в просторном кабинете — зале, буквально напичканном стендами, экранами, средствами связи и другими техническими новинками управления, не так уж редко возникают ситуации, когда от решений находящихся в нем людей зависят судьбы и жизни тех, кто в тот или иной момент плывет в морях и океанах или летит над ними. Иногда от оценки обстановки, складывающейся в океане или море, данной ЦКП и доложенной Главкому ВМФ, зависит очень многое, вплоть до принятия важных политических государственных решений. Но всякий раз, когда ЦКП ВМФ остается без информации, а без информации нет и управления, кривая его мозговой и оперативной деятельности достигает своего апогея... Вот и сейчас на какое-то время в описанном выше зале воцарилась гнетущая тишина. Дело в том, что один из старших помощников оперативного дежурного ВМФ, курировавший тихоокеанское направление, доложил «оперативному», что от одной из подводных лодок, находящейся на боевой службе в Тихом океане и по расчетам завершающей переход в район патрулирования, «нарезанный» ей близ одной из стратегически важных баз флота США на Гавайских островах, не получен так называемый «контрольный» радиосигнал.
Очень опытный, сам в прошлом командир дизель-электрических, а затем и атомных подводных лодок, офицер, именуемый «ОД », то есть самый главный оперативный дежурный нашего флота, получивший такой доклад, испытал знакомое каждому командиру на уровне подсознания чувство крайнего беспокойства. Он мгновенно представил себе идущий вдалеке неспокойном, судя по метеоданным, Тихом океане подводный корабль-ракетоносец. Это была дизель-электрическая, по тогдашней классификации — крейсерская подводная лодка (по классификации, принятой в справочниках США — типа «Гольф»), в трех ракетных шахтах которой находились три баллистические ракеты с боеголовками, аналогичными трем водородным бомбам, а в двух из четырех носовых торпедных аппаратов ждали своего часа две торпеды с ядерными (атомными) боевыми частями. Уже сам по себе такой боезапас ничего хорошего в случае какой-либо нештатной ситуации не сулил... Лодка эта имела тактический номер «К-129», входила в дивизию таких же лодок, дислоцирующуюся на Камчатке. Командовал подводным кораблем опытный подводник, которому буквально полтора месяца назад было присвоено очередное звание, — капитан 1 ранга, Владимир Иванович Кобзарь. В качестве командира такого корабля Кобзарь совершал свой второй поход на боевую службу, После первого, окончившегося за два месяца с небольшим до данного похода. До этого лодка почти четыре года простояла во Владивостоке, на Дальзаводе, где ее ракетный и навигационный комплексы модернизировались под возможность проведения старта ракет из-под воды. Судя по данным, имеющимся в Главном штабе ВМФ, Кобзарь и его экипаж новую технику освоили вполне успешно. Владимир Иванович за ее освоение и испытания был награжден орденом. Так что с этой стороны ожидать плохого, вроде бы, не приходилось. В данном случае подводный ракетоносец, выполняя план боевой службы, шел к Гавайям для того, чтобы, в переносном смысле слова, держать пальцы на пусковых кнопках ракет, а руки на рукоятках стрельбовых устройств торпед, дабы нажать на эти кнопки или дернуть за эти рукоятки при получении соответствующей команды отсюда, из Москвы, от самого высокопоставленного лица. Таковы были (да и сейчас остаются) задачи кораблей, несущих боевую службу. Соответственно и вероятный «супостат» стремился своевременно обнаружить наше «потаенное судно», обеспечить за ним постоянное слежение, а при переходе от «холодной» к «горячей» войне незамедлительно оное уничтожить. Своего рода «игра на опережение». В ходе боевой службы подводные лодки в целях максимальной скрытности должны соблюдать радиомолчание и выходить в эфир только в определенных точках маршрута своего движения, в строго определенное заданием на боевую службу время.
Сегодня в точке поворота на последний галс своего маршрута к району боевого патрулирования, «» должна была выйти в эфир с именно таким ультракоротким импульсом-донесением о своем месте, курсе и скорости. Однако все необходимые допуски времени вышли, а донесение от нее так и не было получено...
Март 1968 года Владивосток
Спустя десяток дней после вышеописанного события на аналогичную с «К-129» подводную лодку «К-126», стоявшую с той же целью модернизации под подводный старт на том же заводе во Владивостоке, совершенно неожиданно для меня — ее командира прямо с аэродрома прибыл из Москвы высокий гость. Это был первый заместитель Главнокомандующего ВМФ, адмирал флота Владимир Афанасьевич Касатонов. (По недавним событиям на Черноморском флоте известен его сын — адмирал Игорь Касатонов. - Примеч. авт.) Прямо скажем, адмирал этот пользовался на флотах определенной «славой», поскольку отличался от других военачальников особой требовательностью и суровым характером сродни еще жившему в памяти военных характеру знаменитого полководца Георгия Константиновича Жукова. Так что встречал я гостя с определенным трепетом и немым вопросом — зачем и почему он пожаловал именно на мой корабль? Однако на этот раз адмирал флота вел себя очень спокойно, ни к чему не придирался, вежливо поздоровался с экипажем и попросил меня показать ему корабль. Экскурсоводом в этой блиц-экскурсии, ничем не напоминающей смотр, был, естественно, командир, то есть я. Не жалея своих парадно-выходных тужурок и брюк, мы, вместе с замглавкома буквально пролазали все трюмы, выгородки, погреба, каюты и рубки корабля. Даже по аккумуляторным ямам на специальных тележках, с которых электрики обслуживают аккумуляторы, проехались лежа.
