Вообще-то, уже мельком упоминал об этом событии в большом очерке «» (1996-2011 г.г., два «бумажных» издания.), но какая-то неведомая сила заставила заново вспоминать о временах 1957 года, придётся подчиниться… Воспоминания пойдут об истории моего вступления в КПСС – не самая популярная тема в наши постсоветские времена.
Как только меня назначили помощником командира лодки – то есть обозначилась перспектива служебного «продвижения» по командной линии, где-то вне служебных кабинетов на территории дивизии встретился бывший замполит «» М.В.Загитов.
В своё время мы провели с ним вместе какое-то время в комнатёнке на береговой базе, отведённой для всех офицеров лодки (кроме командира), а командир рулевой группы (младший штурман) Брыскин там и спал, когда удавалось это приятное занятие. Повоевавший бывший кавалерист, только-только закончивший политическую академию, запомнился не только как порядочный политработник, но и человек, не чурающийся получить от лейтенанта с подводным образованием кое-какие сведения по штурманской части и другим специальным вопросам. …Напомню – шёл 1953 год, я выпустился из училища с только что введённым дипломом штурмана-подводника.
Итак, возвращаемся в лето 1955 года к встрече лейтенанта и капитана 3 ранга, ставшего к тому времени заместителем начальника политотдела дивизии. По ходу совместного движения мне была прочитана убедительная лекция о том, что отсутствие партбилета у человека на командирском мостике – явление, несовместимое с реалиями нашей жизни, и посему не следует валять дурака и тянуть с подачей соответствующего заявления. Конечно, обо всём этом я уже догадывался по своему куцему опыту службы, но слова симпатичного замполита (сейчас их и не вспомню) сыграли известную роль катализатора или последней капли для принятия решения о вступлении в передовой отряд советского народа.
Впоследствии, на протяжении 30 лет многие «свободные» люди неоднократно укоряли меня за этот – шкурный и карьерный, по их мнению – поступок. Пожалуй, воздержусь от рассуждений на данную тему: нынешним людям всё это неинтересно и неведомо, а ровесники и так знают, что командиров подводных лодок без партбилета просто не было. Существующий в те времена порядок партийной жизни предусматривал годичный кандидатский стаж, в течение которого другие коммунисты должны были ещё раз хорошенько проверить самые разные качества претендующего на высокое звание: просто так написать заявление о вступлении и любой недостойный сумеет. Никаких практических перемен в реальной жизни обладание кандидатской карточки не принесло, я и раньше должен был ходить на комсомольские и партийные собрания, и молчал на них как раньше, так и теперь. Между тем служебная моя карьера неслась галопом: меня назначили старпомом на одну из современных подводных лодок 613 проекта из числа пришедших к нам Северным морским путём. Кадровая чехарда на них ещё толком не улеглась, и – как понимаю – ни начальство, ни бывшие северяне – реально не представляли размеры отсутствия необходимых на востоке морских знаний и навыков у новообращённых тихоокеанцев. То есть, знания и навыки (вместе со звёздочками на погонах) были, но они относились совсем к другим условиям службы и театрам мореплавания. В дополнение к осознанию этого незнания, мне пришлось ещё хлебнуть неприязни к назначенному со стороны выскочке-тихоокеанцу с не совсем «чистой» фамилией и повадками. Но философствовать на данные темы было некогда: начался период интенсивных выходов в море. Как и раньше, крутился до полного израсходования физических сил, это был мой внутренний критерий выполнения воинского долга. И вот, в злополучный день 8 мая 1956 года где-то свыше была назначена проверка реальной морской готовности нашего корабля. В сплошном тумане мы возвращались из полигона боевой подготовки в Уссурийском заливе на свою базу в Малом Улиссе, назавтра был праздник Дня Победы. Штурманом на лодке был мой приятель Саша Гаврильченко, и уже по этой причине исключался мой подход к навигационной карте, да старпому сие не особо и положено. Заход в главную базу многократно выполнялся нами на «малышах» (лодках XV серии), у которых не было радиолокатора. Флагманский штурман Боря Степаненко («Мессершмидт») буквально вдолбил нам – молодым штурманам – чувство особой ответственности и многочисленные приёмы ориентирования по глубинам и прочим неформальным особенностям пролива Босфор Восточный. Но сейчас мы были на современной лодке 613 проекта, наверху крутилась тарелка радиолокационной станции «Флаг», что нам туман и отсутствие видимости. Хотите – верьте, хотите – нет, но во мне стало нарастать смутное чувство приближающейся опасности. Сначала я предложил командиру – Владимиру Владимировичу Перегудову – объявить боевую тревогу, обычное дело при входе в главную базу. Знающие люди уже по этому факту должны насторожиться – подобные инициативы должны исходить от самого командира. Но и усевшись на откидную банку с левой стороне мостика, Брыскин не успокоился и попросил разрешения спуститься вниз для уточнения обстановки. Командир согласился, потом он сознался мне, что чувство беспокойства стало передаваться и ему. Привычным способом – на руках – спустился в центральный пост, но до навигационной карты не дошел. Прямо перед носом увидел указатель включённого эхолота, и его неоновая лампочка прыгала у глубины 20 метров с тенденцией к уменьшению. А это – как раз признак, что мы ушли с фарватера, и сейчас начнутся неприятности. Безобразно визгливым («петушиным») голосом я заорал: «Оба самый полный назад!». Моряк на телеграфах с удивлением посмотрел на меня, но команда тут же была продублирована командиром с мостика. Дизель застопорился, и только-только электромоторы начали набирать ход при реверсе, как послышался противный всякому моряку скрежет в носовой части, обозначающий посадку на мель. Туман немного рассеялся, и без всяких приборов стало ясно, что мы малость вылезли мощным обтекателем гидроакустических станций в носу на мель у острова . Этот остров расположен как раз посередине восточного входа в пролив Босфор Восточный.
Про иные технические подробности происшествия вы почитаете в упомянутом очерке «Тихоокеанский Флот», а здесь мы вернёмся к «партийной» составляющей нашей тогдашней жизни. Как раз в это время у нас находился скорый на расправу Главнокомандующий ВМФ адмирал флота С.Г.Горшков, и он отвалил обоим прямым виновникам – В.В.Перегудову и А.С.Гаврильченко – «тройчатку». Для незнающих поясняю конкретную расшифровку дозировки этого лекарства. Капитан-лейтенанта Перегудова, вместо близкого перехода в старшие офицеры, превратили в старшие лейтенанты, сняли с должности командира и представили к строгому партийному выговору. Саша Гаврильченко тоже потерял одну из трёх лейтенантских звёзд, превратился из старшего опять в младшие штурмана, ну и такой же завершающий дело выговор.
И вот, на партейном собрании, где реализовывались эти плевки моим товарищам, меня должны были принимать в настоящие члены партии. Я промямлил, что в такой обстановке не считаю себя достойным переходить в передовой отряд советского народа, и с этим делом придётся повременить. Народ согласился, и мы продолжали службу уже с новым командиром – Юрием Владимировичем Шумиловым.
Лодка заново сдавала все задачи курса боевой подготовки, 31 декабря наша бригада передислоцировалась в новую базу в бухте Конюшкова (в заливе Стрелок), а затем в утроенном темпе все мы принялись за реализацию замыслов «Папы Хи» – командующего подводными силами ТОФ контр-адмирала Льва Петровича ХИЯЙНЕНА (08.12.1910 – 12.06.1999):
по групповому использованию скопившихся на флотах дизельных подводных лодок. Как сейчас становится ясным, замыслы эти опережали своё время и не нравились московским начальникам Адмирала. Апофеозом этой деятельности был выход нашей бригады в море на 48 суток (напомню – автономность ПЛ 613 проекта 30 суток) с дозаправкой и ремонтом в море у Курильских островов. После автономки я угодил в госпиталь с диагнозом гастрит, а оттуда – прямым ходом – на Высшие офицерские классы (ВОЛСОК, расположены в Ленинграде) для подготовки к должности командира лодки. Какие тут могли быть партийные собрания, я и сам напрочь забыл про них. Но политработники Классов свой хлеб ели не зря и не разделяли моей беспечности. На первом же организационном собрании они выявили партийного разгильдяя – то бишь меня – и задумали строго спросить за утроенную длительность кандидатского стажа. И среди будущих командиров нашлись сочувствующие таким инквизиторским партийным идеям. Брыскина заставили изложить уже известную читателям канву предшествующих событий, а дальше началось нечто такое, что позволяет мне назвать ныне забытое партсобрание праздником. Не дав возможности обличителям и рта раскрыть, мои друзья-тихоокеанцы принялись по делу говорить о настоящих – по их мнению – свойствах Брыскина, что полностью исключало любые сомнения о его пригодности к званию члена КПСС.
Если не ошибаюсь, начал Виктор Григорьевич Белашев (мой первый воспитатель на «Б-13»), а продолжили Марат Капранов, Селим Забиров, Саша Винокуров, Лёша Тепляков, Иван Дубяга – всех и не припомню. Я сидел в состоянии высшего нервного напряжения, не смея поднять глаз, другого, когда про тебя говорят такие слова, и быть не могло. В партию меня приняли, по-моему, единогласно, но это было мелочью на фоне всего произошедшего…
С тех пор прошло полвека, попробую разобраться, хоть задним числом.
Когда человек дышит чистым воздухом, ему невдомёк подсчитывать или как-то измерять ценность этого фактора Жизни. Так и я, в Училище и на Флоте, никогда не задумывался, чего это мне так комфортно живётся. Например, собутыльником был никаким (а питие всегда было распространённым увлечением), ни в какой любви и дружбе со своими товарищами не распинался, а со старшими и начальниками – и подавно. Терять мне совсем нечего, поговорю на божественную тему, с которой ко мне часто пристают сейчас окружающие, потерявшие ориентиры в идеологическом мире. Не веря ни в какие легенды про Бога или Богов, полагаю, что их основой является существование во всём Человечестве некоторого совместного начала (передающегося от поколения к поколению). Внешне это начало проявляется в виде Совести. Скажите на милость, что и кто останавливает вас даже при мысли о каких-то недостойных делах? Для меня – вечная память о Людях, как встретившихся на жизненном пути, так и вовсе не ведающих о моём существовании. И помянутые в этом рассказе дорогие мои друзья-подводники – среди них.
…Среди штатских и береговых таких товарищей у меня уже не было.
Книга издана при финансовой поддержке Морского Собрания Санкт-Петербурга Издательство «Галея Принт» выражает благодарность Н.Н.Афонину за предоставленные иллюстрации
Прошло уже 27 лет после того, как моим отцом, Николаем Павловичем Египко, были закончены эти воспоминания. Рукопись долгое время находилась в Москве, в Воениздате, где нещадно сокращали все «неудобные» для тогдашнего времени факты. Потом началась перестройка, и подобные мемуары перестали интересовать издателей. В 2000 году была выпущена небольшая часть этих воспоминаний. Многие пытались помочь в том, чтобы эти мемуары в полном объеме дошли до читателей. Я выражаю свою признательность Морскому собранию Санкт-Петербурга, его председателю Николаю Владимировичу Орлову, обеспечившим финансирование издания книги, руководителю проекта Александру Витальевичу Лозе. Я благодарю всех, кто оказывал мне помощь в подготовке этой книги к изданию: сотрудников Центрального Военно-Морского Музея, ученого секретаря музея Сергея Даниловича Климовского; члена Морского совета при Правительстве Санкт-Петербурга Андрея Алексеевича Березкина, литературного редактора Елену Альбертовну Соловьеву. Особую благодарность я выражаю своей жене, Татьяне Александровне Половниковой — моему другу и неустанному помощнику, отдавшему много времени работе по подготовке этих мемуаров к публикации. Эта книга является выполнением моего долга перед отцом.
Капитан 1 ранга в отставке, Владимир Николаевич Египко
Н.П.Египко - начальник ВВМУПП, сын Владимир - выпускник Высшего военно-морского инженерного училища им.Ф.Э.Дзержинского. 1955 год
К воспоминаниям Героя Советского Союза вице-адмирала Николая Павловича Египко
Предлагаемые читателю воспоминания были написаны в 1985 году, но по разным причинам не увидели свет. А между тем они представляют собой ценные исторические факты, мало известные нашему читателю. Книга имеет также большое воспитательное значение не только для будущих офицеров, но и для всех тех, кто служит в Военно-Морском Флоте. Книга не лишена некоторого психологического анализа, заставляющего задуматься о взаимоотношениях между людьми. Николай Павлович прошел сложную службу и прожил интересную жизнь. Рабочий-судоремонтник, участник Гражданской войны, подводник-новатор, командир подводных лодок республиканского Народного фронта Испании в борьбе против фашизма, участник Советско-финской и Великой Отечественной войн, начальник Высшего военно-морского училища подводного плавания имени Ленинского комсомола — таковы основные этапы его жизненного пути. Николай Павлович в своей книге знакомит с редкими фактами создания подводных сил Тихоокеанского флота, с творчеством и новаторством подводников в повышении боевой готовности подводных лодок. Первое подводное плавание и первая автономка с увеличением вдвое сроков ее автономности — таковы основные достижения молодого командира подводной лодки Щ-117 (впоследствии С-117). Экипаж его подводной лодки при выполнении этих сложных задач проявил сплоченность и духовную крепость, уважение к командиру, без чего трудно было бы решать поставленные задачи. За достигнутые успехи весь экипаж был награжден орденами. Это был первый в Советском Союзе полностью орденоносный экипаж подводной лодки. Особо следует остановиться на участии Николая Павловича в военных действиях во время франкистского мятежа в Испании. Вызывает восхищение его переход из французского порта Сен-Назер вокруг Пиренейского полуострова через Гибралтар в Картахену. Этот переход лодка совершила с советским командиром, разношерстным испанским экипажем, без компасов, акустики, без перископов, с практически небоеспособным торпедным оружием и при противодействии противолодочных сил противника. Такое мог совершить только человек с большой силой воли и мужеством, прекрасно знающий свое дело и верный своему воинскому и интернациональному долгу. Вся республиканская Испания рукоплескала его подвигу.
Испанские события стали первой встречей Николая Павловича с фашизмом. Советско-финскую войну, как и Великую Отечественную, он встретил в должности командира бригады подводных лодок. Судьба уготовила ему участие в Таллинской эпопее. Лодка, на которой он шел, подорвалась на мине и сразу же затонула. Взрывом его выбросило с мостика в море, где его в бессознательном состоянии подобрал спасательный катер. Защищая интересы страны, Николай Павлович не выстроил взаимоотношения бригады с политорганами и командующим флотом. В результате опытный командир-подводник был назначен военным наблюдателем в аппарат нашего атташе в Великобританию. Но и на этом посту он сделал много полезного, изучая новейшие средства оружия и техники британского флота. Н.П.Египко лично участвовал в проводке северных конвоев, в частности конвоя PQ-17 на линкоре «Дюк оф Йорк» под флагом адмирала Тови. Как известно, корабли, охранявшие конвой PQ-17, бросили его. В своих воспоминаниях Николай Павлович писал: «История поражения конвоя PQ-17 напомнила мне наш Таллинский переход кораблей в Кронштадт. И в том и в другом случае корабли основного охранения покидали тихоходные и плохо вооруженные корабли с грузами и людьми. Английский флот — из-за боязни крупных надводных кораблей немцев, в частности, линкора "Тирпиц", а у нас — из-за боязни потерять корабли боевого ядра флота и понести за это соответствующее наказание. Как конвой PQ-17, так и Таллинский переход остались черными пятнами в истории Великой Отечественной войны». Николай Павлович закончил войну заместителем начальника отдела внешних сношений Вооруженных Сил. Последние 1 2 лет своей службы он руководил Высшим военно-морским училищем подводного плавания имени Ленинского комсомола. Его работа заключалась не только в обучении курсантов. Она включала в себя общение с ними, индивидуальную работу по их воспитанию и передачу собственного опыта подводника. Этот опыт знаменитого подводника учил тому, чтобы «ПОБЕДИТЬ, НО НЕ УМЕРЕТЬ». Книга Н.П.Египко «Мои меридианы» будет полезна не только морякам, но и всем тем, кого интересует история нашего флота.
Кандидат военных наук, контр-адмирал Владимир Георгиевич Лебедько 31 января 2009
Вице-адмирал Н.П.Египко
Ленинград
Последние 30 лет я живу в Ленинграде. Этот красивейший из городов сыграл в моей жизни огромное значение. Здесь я окончил в 1931 году военно-морское училище и выбрал профессию подводника. Отсюда ушел служить во флот. За долгие годы службы мне довелось побывать в разных городах нашей страны и зарубежья. Это города и порты Балтики, Тихого океана, Черного моря, Атлантики, Средиземного моря и те меридианы и широты, куда посылала меня судьба моряка. Дом, в котором я сейчас живу, находится на углу Кузнецовской и Свеаборгской улиц, недалеко от Московского проспекта. Выходя на балкон, я вижу перед собой парк Победы и вдали — гостиницу «Россия». И в душе моей пробуждаются воспоминания о ранних годах моей юности. Я вспоминаю город Николаев на Буге, где я родился, работал, как и отец, на судостроительном заводе. Отсюда я пошел служить матросом в Военно-Морской Флот. Детство мое прошло на Слободке (так назывался один из районов города), и жили мы на Купорной улице в доме 44. Отец, мать, пятеро братьев и трое сестер. Дом наш был небольшой — три маленькие комнаты и одна побольше. Во дворе — погреб, где хранились продукты. Рядом с погребом рос грецкий орех, на который позже любил забираться мой старший сын. Володя часто гостил у моих родителей, и у него навсегда остались самые теплые воспоминания о доброте и заботе бабушки, моей матери Ефросиний Михайловны, вырастившей и воспитавшей восьмерых детей и всю свою жизнь посвятившей семье. Сейчас Владимир — капитан 1 ранга, преподает в Военно-Морской Академии. Мой младший сын Виктор тоже хотел стать моряком, как и старший брат, поступил в Нахимовское училище, но ушел «на гражданку» не окончив его. Увлекся кибернетикой. Сейчас он, как и старший сын, кандидат технических наук и преподает вычислительную технику в одном из институтов Ленинграда. У сыновей свои семьи, и живут они отдельно от меня. Вместе со мной живет моя дочь Людмила с двумя чудесными внучками. Муж дочери, Владимир Бондарев, окончил училище подводного плавания и дослужился до звания контр-адмирала.
Мама Н.П.Египко - Ефросинья Михайловна, 1950-е годы. Отец - Павел Осипович, 1950-е годы
Мой отец, Павел Осипович Египко, проработал на николаевских судостроительных заводах, одним из которых был знаменитый завод «Марти», более 48 лет. По профессии он был литейщиком. В разгар Гражданской войны, в 1919 году, он сказал старшим сыновьям: «Вы по возрасту уже подлежите воинской повинности, и вас могут насильно мобилизовать разные власти, которые здесь, на юге Украины, часто меняются. Поэтому мой вам совет: вступайте в ряды Красной Армии. Ленин и большевики за нас, за рабочих. Идите на фронт защищать революцию». Трое моих братьев поступили добровольцами в Красную Армию, а старший Александр пошел служить в Военно-Морской Флот республики Советов. Мне тогда было 16 лет, призывали же на службу с 22 лет, но мне удалось не отстать от братьев. Я поступил добровольцем в 1-ю батарею Николаевского артиллерийского дивизиона полевым телефонистом. Потом был конным разведчиком и участвовал в боях против армии Деникина. В сражении под селом Варваровка получил ранение в ногу, попал в больницу в Одессе. Через два дня неожиданно для наших войск белые высадили десант в районе Французского бульвара и быстро стали занимать город. Пришлось срочно бежать из больницы, так как добровольцев белогвардейцы расстреливали. Попутчиком моим оказался серб. Мы пробирались через белогвардейские кордоны с трудом, идя в основном ночью. В одной хате нам удалось поменять свою армейскую одежду на гражданскую. Подошли к селению, вдруг видим: прямо к нам скачут казаки. Стали нас обыскивать. Нашли у серба перочинный ножик. Говорят, это, мол, оружие. Я им: «Казаки, возьмите, может, в хозяйстве пригодится». Перестали проверять. Спросили, что в деревне. Мы ответили: «Группа вооруженных людей с красным знаменем с черепом на нем». Казаки рассмеялись и говорят: «Это хорошо». Отпустили нас.
На четвертый день пути нас схватили белоказаки, и мы попали в группу пленных матросов и красноармейцев, двигавшуюся к городу Вознесенску. Убежал я в первую же ночь, прятался в кукурузном поле, стал пробираться в Николаев к родителям. В городе хозяйничали белые, и мне пришлось скрываться и существовать нелегально. Моя раненая нога не давала покоя, могла начаться гангрена. Необходимо было срочно лечиться. Помог мне преданный советской власти врач Петр Семенович Стюпа. Он поставил меня на ноги. Я участвовал в работе комсомольцев, вел пропагандистскую работу среди мобилизованных донских казаков, по ночам разбрасывал на Херсонской улице листовки. За время работы с комсомольцами я так и не был принят в комсомол, а причина была в следующем. Я работал в то время на судостроительном заводе имени А.Марти, и когда принимали в комсомол группу рабочих, то при обсуждении моей кандидатуры одна из участниц собрания сказала, что я умываюсь «духовитым» мылом и поэтому не готов к вступлению в такую организацию как комсомол. И я не был принят, но дружбу с комсомольцами не прервал. После освобождения Николаева я вновь поступил в артиллерийский дивизион, куда после выздоровления от полученного ранения был принят и мой брат Андрей. Мы стали воевать вместе. Участвовали в боях на , во взятии городов Борщев, Озержаны и Галич.
После перемирия с панской Польшей началась кампания по демобилизации несовершеннолетних, не подлежащих воинской повинности. Меня по настоянию моего брата уволили из части, и я уехал домой. Впереди была работа на заводах «Режвод» и имени А.Марти. Последний я посетил в конце 1970-х годов и встретился с работниками завода. Там строили тогда авианесущий крейсер «Тбилиси».
Фрол не хотел потерять своего превосходства ни в чем. В его много повидавших, не детских глазах появился огонек озорного упорства. На катерах легко можно было обойтись без грамматики. В училище без грамматики далеко не уйдешь. И Фрол вступил с ней в единоборство. Поединок завязался упорный; грамматика не сдавалась. И то она одолевала его, то он одерживал верх. Фрол перестал стремиться на Малую землю, узнав, что молодой старшина Протасов, их воспитатель, пришел в училище как раз с Малой земли; Протасов был куниковцем. Значит, училище — важная штука, если начальство в разгар войны направило в него прямо с флота старшину-пехотинца, который с самим Цезарем Куниковым удерживал Малую землю, сбросив с нее в море врагов; теперь он был убежден, что его, Живцова, разумеется, тоже послали для подкрепления училища. Он принялся грызть гранит науки. В детстве Фрол читал очень мало. Он считал это пустым, бесполезным занятием. Гораздо интереснее уйти а море на лодке, переплыть бухту или пробраться в кино. В нахимовском он пристрастился к чтению, и книги открыли ему новый, почти беспредельный мир. Раньше он находил, что читать стишки — это занятие для девчонок. Но однажды ему попался на глаза тоненький томик стихов Сергея Алымова и на первой странице — стихотворение о родном Севастополе, городе «воли непреклонной, гордой красоты». Фрол зачитался. Ведь своими глазами он видел, как «сотня героев с тысячей бьется», и севастополец «умирает, но не сдается», кому было лучше знать, как не Фролу, что «Севастополь в осаде — такой костер, перед которым ад — прохладное место»? Особенно ему понравилась клятва: «Севастополь вернем!» (В эти дни его родной город, разрушенный, в пепле, томился в руках врага.) Стихи Алымова выразили то, что он не сумел бы выразить сам — у него не хватало точных и верных слов. И поэт к тому же, Фрол слышал, вместе с матросами Севастополя участвовал и в вылазках и в разведках.
Позже, уже в училище Фрунзе, Фрол встретился со стихами подводника Лебедева, погибшего в море.
Уже гудят — поют под ветром ванты, И о форштевень режется струя, Идут на море флота лейтенанты, Советского Союза сыновья.
— Это про нас! — восторгался он. — Это мы с Никитой пойдем на море... Лирические же стихи Лебедева, очень нравившиеся Никите, Фрол забраковал. — Ну что такое, скажи на милость, «Плыви в далекие края, храня любовь в груди, и на звезду, прошу тебя, не забывай, гляди»? — возражал он насмешливо, — значит, я буду свое место определять по звезде и еще думать вдобавок о том, что какая-то кудрявая на берегу на нее уставилась? Чепуха! ...Или: — Смотри-ка, Кит, — подзывал он Никиту: — «Вновь уйду беречь моря, помня о тебе, любимой, девушка моя». — Удивляюсь, серьезный товарищ, подводник, а такую ересь писал. Служба службой, ну а любовь... Если и на службе она тебе мозги засорять станет...
Командир рулевой группы Л-2, погиб с лодкой 14 ноября 1941г...
Попадались и на его пути девушки хорошенькие, красивые, умные, ну и глупые, разумеется. Всем им до смерти нравился широкоплечий и мужественный курсант с огненной шевелюрой; узнав, что он воевал, они всегда отдавали ему предпочтение. Но он сторонился их. Провожать девушку до дому он считал никому не нужной затеей и удивлялся, что его товарищи по училищу тратят на это драгоценное время. Ему приходилось видеть, как товарищ по классу вдруг теряет покой, начинает получать письма, пишет записки, с нетерпением ждет увольнения или танцевального вечера. Фрол только плечами пожимал: «Уж я-то никогда не стану плясать перед ними на задних лапках». Под «ними» он подразумевал девушек. На училищных балах он подпирал стенку и смотрел, как танцуют, наотрез отказываясь танцевать, хотя в нахимовском этому искусству его научили. Иногда, правда, ему вспоминался первый нахимовский бал, когда он надел мундир и ослепительные перчатки. И Стэлла, приятельница Никиты и Антонины, разгоряченная, свежая от мороза, сбросив пальтишко, взяла его, Фрола, под руку, потащила в зал, где гремела музыка, и так завертела его в стремительном вальсе, что у него голова закружилась. Но тогда она была девчонкой, он — нахимовцем. Было простительно. Теперь они взрослые. Фрол знает, что Антонина для Никиты больше, чем друг, и в их отношения вошло что-то необычное, новое — недаром их глаза как-то странно теплеют при встречах... Но представить в таком же положении себя и, скажем, Стэллу? Ну нет! Однажды Никита спросил: — Ты Стэллу любишь? Фрол возмутился: — Любишь, любишь! Любить можно отца, мать, товарища... ну, Русьева, приемного отца своего, если хочешь, я тоже люблю. А о всякой другой любви рано нам думать. Надо сначала стать на ноги. Вся флотская жизнь впереди. И разговор о Стэлле угас. О чем говорить? Они со Стэллой расстались так, будто расставались всего на неделю. «Что ж, целоваться с ней, что ли?»
Он всегда с отвращением вспоминал возмутивший его поцелуй озорницы в Колхиде. И всегда отводил равнодушный взгляд от откровенных призывов карих, серых, голубых, черных , так часто и так настойчиво преследовавших его. Но, говоря откровенно, Фролу часто вспоминались длинные черные косы и насмешливые глаза. Он не запомнил ни одного ее платья, ни одних ее туфель — замечать это он считал лишним. Но глаза и косы — запомнились.
7
«Я буду адмиралом... — не раз повторял Фрол друзьям. — Лет через двадцать пять», — добавлял он, когда они начинали смеяться. Его слова вовсе не шутка. Он своего добьется, безупречно прослужив много лет. Науки давались ему нелегко, и он мужественно с ними боролся. Еще упорнее боролся он с самим собой. Один лишь Никита знал, сколько раз Фрол срывался, падал и вновь поднимался, Оставшись наедине, Фрол вспоминал и подсчитывал свои промахи и багровел от стыда. Он был одно время в училище старшиной класса; старшина должен быть примером для всех своих одноклассников. И Фролу пришлось наслушаться горьких истин... Больше всего — от старшины курса Мыльникова. Мыльников подавлял своим превосходством, он был почти офицером и к первокурсникам относился, как к зеленым юнцам. Презрение во взоре, в подтянутых тонких губах. Желание во что бы то ни стало принизить своего подчиненного — но в рамках устава, не придерешься к нему! И Никита осмелился как-то сказать, что Фрол уподобляется Мыльникову. Такого сравнения Фрол даже Никите не мог простить. Сравнить его с Мыльниковым! И самое обидное, что Никита был прав. Фрол судил о людях скоропалительно, не разобравшись в причинах их настроений, проступков. Он требовал, чтобы исключили из комсомола Аркадия Бубенцова, и сам же, узнав, что Бубенцов запутался в сетях спекулянта Петруся, пошел и разоблачил спекулянта, а Бубенцова стал защищать и оберегать от нападок. «Противоречивость поступков? Конечно. Не к лицу она будущему воспитателю молодых моряков? Разумеется, — казнил себя Фрол. — Нет, Фрол, немало тебе работать еще над собой! Полоса жизни твоей, когда за тебя отвечали другие, кончена. Приказ о производстве объявлен, ты получил погоны и с радостью услышал, как адмирал впервые в жизни назвал тебя «лейтенантом Живцовым». Ты — офицер... (Фрол скосил глаза и убедился, что новенький, сверкающий золотом погон с двумя звездочками находится там, где ему положено.) Ты — офицер, и тебе доверят людей. Среди них будут и такие, как ты, парни с мятущейся и беспокойной душой. Их не сразу поймешь, с ними придется повозиться немало. В тебе ведь тоже не разберешься с первого взгляда... То-то вот и оно! Это понимать надо!» Размышляя, Фрол не заметил, как очутился возле дома Никиты на Кировском.
Он вбежал одним духом по лестнице на четвертый этаж, убедился, что дверь не заперта, вошел в темноту затихшей квартиры и увидел темный силуэт друга на подоконнике, на фоне вечерних огней. — Эй, Кит! Довольно мечтать! Билеты в кармане, поезд идет через час. Куда ты задевал чемоданы?
ГЛАВА СЕДЬМАЯ. АНТОНИНА
Девушка в светло-зеленом платье сидит на подоконнике, охватив тоненькими руками колени. За раскрытыми окнами шевелятся восковые листья магнолий. Безбрежное море лежит глубоко внизу, под обрывом, за парком; оно покрыто фиолетовой рябью. Девушка — худенькая, светловолосая. Она похожа на северную березку. Один глаз у нее голубой, другой — зеленый, в коричневых крапинках. Лицо удивительно трогательное и нежное. У нее никого на всем свете, кроме Никиты. Никита — все, чем она дышит, живет. Отец? Он в Севастополе, до него можно доехать автобусом, но он с тем же успехом мог бы жить и на Северном полюсе. Как ласково он называл Антонинину мать: «Анико»! Мать погибла, ее повесили гитлеровцы; отец уже восемь лет называет чужую женщину «Клавочкой». Он ее немного побаивается, хотя Клавочка беспричинно и часто смеется, показывая крупные белые зубы; отец знает: лишь скажешь что-либо ей неугодное — и улыбки как не бывало; глаза становятся беспощадными, как у змеи. И Клавочка сразу отчаянно дурнеет. Отец как-то жалко, приниженно подергивает плечом, когда Антонина при мачехе вспоминает о матери. Боится, наверное, что Клавочке не понравится. Она делает вид, что ревнует его к первой, погибшей жене. Клавочка нынче спросила, почему Антонина редко бывает у них в Севастополе. Антонина ответила, что ей некогда. От жизни с Клавочкой у отца портится характер. Кто бы поверил, что Серго Гурамишвили, которого обожали на флоте, стал грубить подчиненным, товарищам? Бог с ним, с отцом! Пусть живет, как умеет, со своей Клавочкой. У Антонины теперь своя жизнь. У нее есть Никита.
Она знает: нелегко быть женой моряка. Всю жизнь ей придется с ним расставаться и снова встречаться. Но когда любишь — разве это имеет значение? Судьба столкнула их в детстве. Они оба лишились своих матерей. Они имели одних и тех же друзей — Фрола, Стэллу и Хэльми; вместе выросли, вместе мечтали о будущем. И вот Антонина стала ботаником, Стэлла строит электровозы в Тбилиси, Хэльми в Эстонии лечит людей, а Фрол и Никита сегодня из Ленинграда уезжают на Балтику. Лейтенантами! Они стали, наконец, тем, чем мечтали стать много лет... Никита для нее — все... Он знает. Она сказала ему. Позови он ее, и она оставит Никитский сад, который ей дорог, удивительные цветы, которые она любит, и очертя голову поедет за ним. Куда? Да не все ли равно? Лишь бы быть с ним, только с ним! Это — любовь? Одна из ее подруг рассказывала, побывав в московском балете: — Уланова танцует на уровне, но боже мой, до чего вся их история неправдоподобна! Ужас! Двое тянут весь вечер волынку — представь себе, травятся из-за безнадежной любви. Родители им запретили. Какая чушь! Джульетта — дура, а он — форменный идиот! Антонина промолчала. Она хотела, чтобы Никита любил ее так же преданно, как любил Ромео Джульетту. Она поедет к Никите, как только он позовет. И возле него найдется работа. На Балтике есть и другие цветы, кроме вереска. И существуют ботанические сады...
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
О Суркове сегодня пишут многие. Одни выдают малоизвестные факты из его биографии, другие просто рассуждают — сам или самого, что будет делать теперь, что делал в прошлом, намекают на его симпатии к людям нетрадиционной ориентации, и т.п. Мне бы хотелось воздержаться от всего этого, а также не делать прогнозов, потому что оснований для прогнозов ни у кого никаких нет, а сам медийный герой от комментариев воздерживается. У меня нет никаких особых знаний об этом человеке, потому что до поры до времени он умело держался в тени, и недаром получил прозвище «серого кардинала», но — опять же — в узких кругах, к которым я отношения не имею.
Еще до событий на Болотной и на Сахарова, к которым у меня никаких симпатий нет, как нет их и ко всему остальному скопищу креаклов (от «КРЕАтивный КЛасс), т.е., больше двух лет назад, у меня возникло сначала смутное, а потом все более отчетливое подозрение, что вся оппозиция креаклов не может состояться без поддержки человека на самом верху властной пирамиды. Самым красноречивым было то, что на всем массовых мероприятиях имя Путина не склонялось только самыми ленивыми, тогда как имя Медведева не прозвучало ни разу (!). Как кому, но мне это подсказало, что «крышу» нашей белоленточной оппозиции нужно искать в команде Медведева. И нельзя сказать, что в таком своем мнении я был одинок.
Сегодня уже много изданий говорят о наличии двух команд — команды Путина и команды Медведева. Команда П, по мнению СМИ, — это жесткая команда, команда «силовиков», якобы, представляющая собой угрозу молодой демократии России. Кроме креаклов, в этом упорствует пресса США и какая-то часть европейских изданий. Кстати, отцом российской демократии в ее суверенном исполнении называют как раз Суркова, хотя, что такое суверенная демократия, по-моему, не знает даже ее создатель. Поскольку он сегодня главный герой моего водевиля, то нужно сказать, что он, по утверждениям людей, якобы сведущих, являлся и основным идеологом «вертикали власти», которая до сих пор существует в России.
Мне лично кажется, что «вертикаль власти» выстроилась не столько по желанию Суркова, сколько по умению Кудрина, и работала она очень примитивно: федеральный центр сначала забирал себе все деньги, а потом на эти деньги «покупал» лояльность субъектов федерации. Те, руководители которых смотрели в рот федеральной власти, получали много и выглядели в глазах своих избирателей хорошо, а те, кто не разделял сомнительных действий власти, либо ничего не получали, либо так мало, что в глазах избирателей не могли выглядеть достойно. Вот, собственно, и вся вертикаль, основной недостаток которой в том, что она тиражирует коррупцию. Дело в том, что, хотят авторы и отцы «властной вертикали» или не хотят, но в ней заложена идея покупки лояльности, и тиражирование такого мотива особых усилий не требует.
Теперь о суверенной демократии. Опять же, у меня сложилось мнение, что это западная демократия с некоторыми оговорками, т.е. такая демократия, которая способна реализовывать демократические институты и практики ровно до тех пор, пока всё это не несет угрозы российскому суверенитету. Именно этот момент мне нравится больше всего. Запад сам не маскирует своих желаний прибрать к своим рукам всё, что не так лежит в России, а в России сегодня почти всё лежит не так, поэтому борьба за сохранение российского суверенитета — это наша борьба, борьба за каждого из нас, и это как раз та линий фронта, которая разделяет нас и креаклов. Все успешные попытки защитить суверенитет России воспринимаются и креаклами, и Западом как посягательство на демократию. Однако, это по большей части теоретический аспект. В практическом плане, а, точнее, в исполнении Суркова, это продолжение в политике товарно-денежных отношений , т.е. неприкрытое лоббирование и создание системы, когда каждый знал, где, кому и сколько. Но можно ли это считать проступком во времена, когда самый громкий гортанный клич уже больше 20 лет звучит как «Обогащайтесь!» Думаю, нет.
Тем не менее, Сурков пишет стихи. Если бы меня попросили дать оценку этим стихам, я бы сказал, что их автор не чужд такому развлечению, как кокаин. Опять же, это мое сугубо личное впечатление, которое не подтверждено ничем, кроме стихов. Судите сами:
Наш хозяин – Денница, мы узнаем его стиль. К Рождеству вместо снега посылает нам пыль. Мы плетемся в обозе его бесконечной орды. Я буду, как ты, Ты будешь, как он, Мы будем, как все.
Он всегда впереди – в алом шелке, на бледном коне. Мы за ним по колено в грязи и по горло в вине. И вдоль нашей дороги пылают дома и мосты. Я буду, как ты, Ты будешь, как он, Мы будем, как все.
Пусть тебя не смущает, обещанный к завтраку, суд. Бог простит и себя, и его, и сто тысяч Иуд, Так до встречи в раю, где цветут ледяные цветы. Я буду, как ты, Ты будешь, как он, Мы будем, как все.
Немножко рокер, немножко рэпер, немного богемы — остальное тоже понемножку. Но самая большая страсть — руководство финансовыми потоками. В этом наш герой талантлив без меры. Теперь посмотрим, кто плачет по Суркову больше всего. Оказывается Илья Пономарев. А плачет он потому, что кормушка под названием «Сколково» закончилась. Почему же не поплакать честному человеку, который считает, что только он один умеет говорить на одном языке с западными венчурными инвесторами? За что и получал повышенные гонорары.
Но у плачущей по Суркову белоленточной оппозиции еще не все потеряно, и плачет она, по большому счету, зря. Хотя бы потому, что все обязанности Суркова перешли к Дворковичу. Теперь он у нас в правительстве самый главный экономист, инноватор и идеолог.
Что теряет группа Медведева с уходом Суркова? Оно теряет лицо, и становится чисто техническим правительством, которое можно не разгонять, а лишь контролировать выполнение им функций, которые будут спускаться из группы президента. Что нужно сделать группе Медведева? Умнее всего было бы ничего не делать, а сосредоточиться на выполнении своей основной работы. Но вся беда в том, что группа М начнет суетиться, и, прежде всего, перестраивать свои отношения с белоленточной оппозицией, видя в ней единственную силу, способную влиять на группу П. Придется задуматься Дворковичу и как следует размышлять, что и когда можно говорить.
Я не поленился и несколько раз прочел выступление Суркова в Лондонской школе экономики. Кроме водянистых излияний по поводу Сколково как самого чистого в коррупционном смысле проекта, была только одна стоящая мысль почти на целый час выступления. Сурков сказал о необходимости создания конкурентной среды для партии власти и стал обосновывать целесообразность создания второй партии власти, чтобы первая не очень дремала. Также он доложил студентам лондонской школы, что России не следует ждать, когда эта партия появится сама по себе. Власть должна помочь с ее созданием и становлением. Мне кажется, что, если и была последняя капля, которая переполнила терпение группы П, то, скорее всего, это рассуждения в лондонской аудитории о том, что должна делать Россия.
Совершенно очевидно, что правительство постепенно становится чисто техническим. Совершенно очевидно, что никто не даст сделать из белоленточного движения вторую партию власти, но совершенно ясно и то, что группа П за последние дни взвалила на себя слишком тяжелую ношу. Чем привлекательно белоленточное движение? — Оно привлекательно своей протестностью. В целом, народу всегда нравится тот, кто режет правду-матку в глаза. Чем отвратительно белоленточное движение? — Оно слишком назойливо, слишком много одиозных людей к нему примкнуло, слишком беспомощно идеологически: пока что оно выдавило из себя два лозунга: «Долой Путина!» и «Хотим жить как в Европе!» Первый лозунг непродуктивен — на слове «долой!» нельзя ничего построить, и он ничем не лучше украинского оранжевого «Ганьба!» Второй лозунг несколько разумнее, но только на первый взгляд. К сожалению, мы еще долго не сможем жить как западные европейцы. Так исторически сложилась, что русская цивилизация всегда строилась на своих собственных ресурсах. Западная цивилизация давно уже за счет своих ресурсов не живет. Она живет, в частности, за счет наших ресурсов. Вот вопрос, вроде бы некстати: почему Китай и Япония ругаются, особенно сегодня, когда Китай потребовал от Японии вернуть Окинаву? Да потому, что в случае дружбы между Китаем и Японией и проведениями ими скоординированной экономической политики, экономика США, которая на две трети зависит от этих двух стран, сразу падет. Причем, падет одномоментно. Поэтому спор между Китаем и Японией — это постоянное приоритетное направление внешней политики США. Теперь, избежавшая позорной гибели экономика США, возродившаяся только на развале СССР, может позволить, чтобы Россия проводила самостоятельную экономическую политику? Это риторический вопрос. Могут ли креаклы сделать Россию независимой от страны, которой они уже не в рот смотрят, а в самые гланды? Нет, не может. Поэтому белоленточное движение ничем не отличается от оранжевого движения и основано на стопроцепнтном вранье.
Но мне не хочется демонизировать нашего главного героя, а то он и там отметился, и тут засветился, и, выходит, Россия ему всем обязана. Вряд ли так. Ну, суетился мальчик, ну делал деньги на лоббистских штучках, ну, побыл немного «решайлом», ну, сорвало крышу у человека. И все. Теперь немного фактов. Факт первый. На последнем совещании у президента правительство отчитывалось о проделанной за год работе и не смогло отчитаться, а главным докладчиком был Сурков. Вроде повод для отставки налицо. Но не будем торопиться. Неожиданно в Сочи появляется премьер-министр Великобритании Кэмерон и обсуждает с Путиным два вопроса. Во-первых, Путину захотелось поблагодарить англичан за помощь в подготовке Олимпиады. Во-вторых, между олимпийских объектов под шорох лазурного моря обсудить дела в Сирии. Дело в том, что Россия, Великобритания и США договорились до конца мая провести международную конференцию по Сирии, чтобы им окончательно решить, как поступить с Асадом, а нам — понять, как почетней его сдать и остаться «при своих» при новом переходном правительстве. Спросите, при чем тут Сурков? Дело в том, что такие, даже внеплановые визиты глав государств слегка готовятся, а Сурков был последним чиновником высокого ранга, посетившим Лондон. В принципе, для большой политики его лекция в школе экономики яйца выеденного не стоит — в ней ни личности, ни таланта нет. Есть только коммунальная кухня с ее дрязгами. И хотя об официальных контактах Суркова в Лондоне в СМИ нет ничего, предположить их наличие можно, как можно предположить и то, что Суркову со снесенной крышей и богемно-поэтической натурой захотелось напустить на себя вид самостоятельного политика. Ну, чисто гоголевский ревизор! Кудрину его вашингтонское выступление пришлось оплатить своим тепленьким местом. Думаю, и Суркову пришлось сделать то же самое.
Проливает ли Сурков слезы по своей отставке? Думаю, не проливает. Зачем ему лить? — У него, если судить по декларации за 2012 год богатая жена, такая бизнес-леди с многомиллионными аппетитами, так что жить будет на что. Он понимает, что нынешняя политическая элита обречена — на горизонте новая элита, восходящая на пик «семейного коммунизма» под флагами путинского народного фронта, поэтому отточенные Сурковым коррупционные схемы больше проходить не будут, и делать человеку со сложившимися взглядами в новом, будущем правительстве нечего, а вовремя дистанцироваться — разумно. Тем более для души остается богема, театральные пьесы, стихи, рок-тусовки, незатейливые гейские праздники. Это все не так скучно, как первая женитьба на женщине с ребенком, старше нашего героя на шесть лет, но зато оказавшейся родной сестрой первой жены другого нашего героя, Чубайса. Теперь все по любви, и бизнес-леди прокормит, если что, да и сам наш герой, по его собственным заверениям, человек далеко не бедный, входивший в свое время в тусовки таких комсомольских ребят, как Гусинский, Ходорковский, Авен. На худой конец, однажды можно повязать и белую ленточку или отсидеться на своей исторической родине, у Рамзана Кадырова. А кроме того, западные спецслужбы любят людей с такой биографией, когда путаются и дни рождения, и место рождения, и фамилии меняются, и вроде есть человек, но каждый раз какой-то иной. Несмотря на то, что это все про Суркова. Такой вот казус.
У меня тоже в ходе передачи возник ряд вопросов. Например, в первые дни в СМИ проскочила информация, что спасательные аппараты не могут присосаться к комингс-площадке люка 9-го отсека в связи с тем, что лодка имеет крен около 20 градусов, а потом крен отошел до нуля. Хотелось бы уточнить: это был крен или дифферент на нос? Может СМИ по некомпетентности перепутали понятия крен, дифферент? Отчего бы быть крену? Разрушен нос, затоплены носовые отсеки, что дает дифферентующий момент на нос. А кренящих-то моментов нет! И если действительно первоначально в течение какого-то времени был дифферент на нос 20 градусов, то, следовательно, кормовая оконечность была довольно близка к поверхности моря, а люк девятого отсека был на глубине порядка 60 метров. Кормовые отсеки лодки первоначально были сухими, но постепенно заполнялись, наверно, из-за разрывов резинометаллических патрубков забортных отверстий и неплотностей дейдвудных сальников линий валов. Вопрос: сколько времени прошло с момента прихода спасательных сил в район до момента покладки лодки на грунт на ровный киль? А если бы в район гибели пришло водолазное судно типа ВМ проекта 535М, которое имеет на борту спасательный водолазный колокол, группу водолазов, которые должны быть отработаны на погружение до 100—120 м? ВМ пр. 535М имеет скорость хода 18 уз, мореходность до 6 баллов. Так может быть, хватило бы времени, чтобы выставиться над аварийной лодкой, спустить колокол к люку, осмотреть его, договориться перестукиванием по таблице с подводниками о взаимодействии и вывести их по очереди «мокрым способом», пока воздушная подушка в девятом отсеке была еще на уровне нижнего среза юбки тубуса спасательного устройства отсека. Еще вопрос: с каких это пор и по каким канонам спасательные аппараты, не осмотрев аварийную лодку, не оценив ее состояние и возможность стыковки по зеркалу спасательного устройства, оголтело и безуспешно пытаются пристыковаться? И так до 20 раз! И это компетентно утверждает комфлота?! Несколько рассуждений по версиям. Кажется, все согласились, что лодка погибла от взрыва боекомплекта торпед при ударе о грунт. Но что привело ее к грунту? Что явилось первопричиной развития аварийной ситуации? Что такое первый «взрыв», эквивалентный примерно 100 кг тротила? Например, мог рвануть отсек окислителя торпеды в результате мгновенного разложения перекиси водорода. Но запасные торпеды, находящиеся на стеллажах, постоянно подключены к системе аварийного сброса перекиси за борт. Торпеды в торпедных аппаратах тоже обычно подключены к системе аварийного сброса и отключаются только непосредственно перед стрельбой. Если бы рванула перекись в отсеке, то это вряд ли бы засекли сейсмостанции и ГАКи американских АПЛ, а если засекли, то, значит, рванула перекись торпеды в ТА. А если перекись рванула, а не сброшена за борт, значит, система отключена, значит, ТА готовился к выстрелу. Но тогда, где цель, по которой стреляют, где торпедолов, который должен был ловить торпеду, где руководитель торпедных стрельб? Как правило, он должен был находиться на корабле-цели или корабле обеспечения при испытательных стрельбах. Тогда почему хватились лодки только после 23 ч 00 мин, когда она не вышла на сеанс связи?
Но, вообще-то, предположить, что перекись рванула сама по себе — большая натяжка. Что ее могло инициировать? Сотрясение от столкновения с иностранной ПЛ? Маловероятно. Скользящее соударение довольно мягко. Прямое разрушение, например, пером стабилизатора АПЛ? Но предположение, что перо пробило обшивку легкого корпуса (это стальной лист толщиной 6—8 мм, покрытый жесткой резиной толщиной до 90 мм), межкорпусные стальные конструкции, корпус торпедного аппарата (толщиной не менее 15 мм, до него еще надо дотянуться метра 1,5-2) и корпус самой торпеды, также невероятно. Так, может, все-таки острый нос надводного корабля? Ведь для чего-то переложены кормовые горизонтальные рули «Курска» на погружение. Попытка уклониться от таранного удара? А может, действительно в лодку попала инертная боевая часть противокорабельной ракеты, которую выпустил какой-то из кораблей на учении? Тот же «Петр Великий»! Роковым образом вмазал по носовой части, попал в ТА, где хранилась перекисная торпеда, там в отсеке окислителя баллон ВВД, керосин... Взрыв, вырвало переднюю и заднюю крышки ТА... Обломки торпеды, пламя, ударная волна, затем вода в отсек... Дифферент на нос... Удар о грунт — второй взрыв, мощный взрыв! Да, но тогда после первого взрыва, который не должен был разрушить переборку между 1-м и 2-м отсеками, командир ПЛ должен был бы аварийно продуть главный балласт и всплыть! И не перекладывать КГР на погружение. Наоборот, надо бы КГР на всплытие! Времени-то достаточно, около двух минут между взрывами. Да, вопросы, вопросы, вопросы... Будут ли ответы? Подождем.
БОЕВОЕ ПАТРУЛИРОВАНИЕ
До конца декабря благоустраивались, осваивались на новом, теперь уже постоянном месте базирования. А с начала нового 1973 года интенсивно занялись боевой подготовкой. По результатам перехода на Камчатку мы закрыли задачу № 2 и часть элементов задачи № 3. Ближайшая цель— в кратчайший срок выйти по уровню боевой подготовки в 1-ю линию и войти в состав боевых сил постоянной готовности. Ожидалось, что первый боевой поход нам могут спланировать уже в мае-июне.
Однако жизнь поторопила. Несколько успешных на доработку элементов по задаче № 3, на торпедные стрельбы и зачетную ракетную стрельбу позволили уже 1 марта доложить о готовности к выходу на боевую службу. Надо сказать, что уже где-то в середине февраля комдив завел разговор о возможности выхода на БС (боевая служба) в более ранний срок, вроде бы штаб флота запрашивал способность дивизии выставить лодку на БС во внеплановый срок вместо какой-то лодки, выход которой срывался по техническим причинам. Наш доклад о готовности был встречен «на ура!», нас распирало от гордости — еще ни одна лодка в столь короткий срок после вступления в строй не выходила на БС. В первых числах марта я дней на десять улетел во Владивосток готовить и докладывать решение на выполнение поставленной задачи. Собственно, «поставленной задачи» еще не было, так как наш выход досрочный, и оперативное управление еще не успело подготовить план похода. Мне повезло: предложили поучаствовать в разработке плана похода, а по существу, я его сам и разработал. Появилась возможность, в отличие от предыдущих походов лодок, которые для патрулирования направлялись в определенный район, предложить и спланировать боевое патрулирование на протяженном маршруте, все время находясь в пределах досягаемости ракет, назначенных для поражения целей. Маршрут проложил так, чтобы, проходя мимо и поблизости от предполагаемых мест установки гидрофонов американской стационарной гидроакустической системы «SOSUS», не быть ими обнаруженным. При этом я полагался на исключительную бесшумность нашей лодки и предусматривал специальное маневрирование на оперативном и тактическом зигзаге (возможности нового инерциального навигационного комплекса позволяли это делать, не снижая немедленной готовности ракетного комплекса). Оперативникам идея понравилась, и они помогли «пробить» оригинальный план в верхних инстанциях. Поддержал идею и начальник разведотдела штаба флота капитан 1 ранга Штыров, бывший командир подводной лодки, мой сослуживец по Улиссу. Он же снабдил дополнительной развединформацией, особенно по системе «SOSUS». Маршрут боевого патрулирования был довольно длинный, начинался на подходе к заливу Аляска от подводной горы Кин-Мей и заканчивался почти на траверзе Калифорнии. Для обеспечения скрытности выхода на маршрут патрулирования переход в исходную точку предусматривался на малошумных скоростях, значительно меньших, чем ранее оперативники планировали, и, кроме того, я предусмотрел «крюк» для скрытного обхода района развернутой цепочки гидрофонов «SOSUS» вблизи Камчатки и района патрулирования американской многоцелевой ПЛА. Предполагалось, что «SOSUS» обнаруживает выходящий из базы наш РПКСН, наводит на него ПЛА, та садится на «хвост», отслеживает до потери контакта или передает для периодического контроля по маршруту развертывания базовой патрульной авиации. «SOSUS» мог и сразу выдать данные непосредственно противолодочному патрульному самолету «Орион».
Вариант построения противолодочного рубежа в западной части Тихого океана: Корейский залив—Курильские о-ва—Алеутские о-ва (А.Т.Штыров).
Моя предусмотрительность привела к увеличению времени развертывания в район досягаемости назначенных целей. Чтобы уложиться в установленные каноном сроки нахождения на позиции и общего времени похода, пришлось назначить более ранний срок выхода на БС и увеличить скорость на переходе при возвращении в базу. Оперативники возразили: — Но ты ж нарушишь скрытность на возвращении. На таком ходу тебя сразу засекут! — Да, но я постепенно буду разгоняться по мере удаления от «SOSUS». И, кроме того, маршрут возвращения проложу через маршруты развитого судоходства, где общий шумовой фон повышен, к Камчатке подойду с юго-юго-востока. С доводами согласились, план отправили в генштаб на утверждение. — Если не утвердят, пойдешь по банальному плану. План придет пакетом, вскроешь после отхода от пирса. До того — молчок, общая схема подготовки. В назначенный срок, предусмотрев суточным планом обычный выход в море на боевую подготовку («домашняя заготовка» против агентурной разведки), вышли в свою первую «автономку». Пока шли по внутреннему рейду Авачинской губы вскрыли пакет. Ура! План мой. Как правило, в первый поход с молодым командиром, а на атомоходе я таковым и был, в автономку на борту выходит кто-либо из командования дивизии, комдив или замкомдива, или НШ. Не помню почему, то ли все были в разгоне, но со мной старшим послали командира другого РПКСН, имевшего уже опыт боевой службы, капитана 1 ранга Агавелова. В мои действия он практически не вмешивался. В вечерних сумерках, удифферентовавшись в бухте, продув только среднюю группу главного балласта, всплыли в позиционное положение и, передав на корабль-конвоир прожектором «Свободен. Дальше иду », тут же на выходе из бухты вновь погрузились и легли на курс выхода в исходную точку развертывания. Это была еще одна «домашняя заготовка» по скрытности.
Вышли на маршрут развертывания, погрузились на 100 м, дали минимально малошумный ход. Теперь можно внимательнее изучить документы пакета, ознакомить в части, касающейся офицеров, поставить задачу экипажу, главное внимание обратить на скрытность, бесшумность поведения в лодке. Агавелов, ознакомившись с планом похода, подивился и по сути, и тому, что самому дали разработать план. — Ты автор, ты и рули сам. Я не вмешиваюсь. Плывем. Только раз в сутки, практически не меняя обороты винта, чтобы не создавать условий кавитации, всплываем на сеанс связи для приема радиоинформации с берега; корректура координат своего места еще реже. В заранее рассчитанных точках маршрута производим специальный маневр проверки отсутствия «хвоста», то бишь следящей лодки супостата. Все чисто. Жизнь в лодке идет размеренно, часы во всех отсеках выставлены по московскому времени, все записи в журналах ведутся по московскому времени. Распорядок дня, жизненный ритм тоже особые, для каждой боевой смены свои, подчиненные удобству несения и смены вахт каждые четыре часа, бодрствования подвахты, приема пищи и отдыха. Камбуз, коки, камбузные работники во главе с мичманом Дудченко работают в непрерывном режиме, подстраиваясь к каждой боевой смене. Все это под контролем замполита Задояна, помощника Белозерова и начмеда старшего лейтенанта Шараевского. Между прочим, Георгий Юрьевич Шараевский сейчас генерал-майор медицинской службы, начальник медицинской службы ВМФ России. Командирскую вахту на ГКП по восемь часов, посменно несем я, старпом Кайсин, помощник Белозеров со старшим на походе Агавеловым. Штурманскую вахту также по 8 часов тянут командир БЧ-I капитан-лейтенант Калиш и командир электронавигационной группы старший лейтенант Германов. Вахтенные офицеры: командир БЧ-II капитан-лейтенант Чекин, командир ракетной группы старший лейтенант Волков, командир БЧ-III капитан-лейтенант Рудой. Вахтенные механики: командиры дивизионов БЧ-V капитан-лейтенанты Капитонов, Прийма и Антонов. Сам командир электромеханической боевой части (БЧ-V), кстати, самой большой БЧ, капитан 3 ранга Евсеенко Феликс Александрович — на особом положении, в связи с особой ответственностью за энергетику, средства движения и живучесть корабля, свой рабочий день регламентирует самостоятельно, сообразуясь с обстоятельствами похода. Конечно, и другие офицеры постоянно несут полную ответственность за свое заведывание, подчиненный личный состав, за порученное дело, неважно, на вахте они или нет. Вне вахт и деятельность начхима старшего лейтенанта Казарина. Важность систематического контроля радиационной обстановки на атомоходе сама собой разумеется. Так же, как и контроль над химическим и процентным составом воздуха, системой очистки и регенерации воздуха, выработки и раздачи кислорода. Здесь их совместная работа с начальником медслужбы. Замполиту, конечно, тоже до всего есть дело. Он сам себе строит работу, кажется, круглосуточно ползает по отсекам, по боевым постам, общается, беседует с каждым. Ежесуточно, а то и по нескольку раз в сутки информирует меня о положении на корабле, о взаимоотношениях между людьми. 90 суток в закрытом объеме, 90 суток одни и те же лица... Может быть и стресс. Замполит Виктор Антонович Задоян на страже. Хороший был замполит. Имел всего, кажется, два недостатка. Во-первых, некоторая косноязычность и неспособность говорить достаточно короткими фразами. Длинные предложения, как комом обрастали нескончаемыми деепричастными и причастными оборотами, закончить фразу уже не хватало воздуха, звук пропадал... Оратор в изумлении, а слушатели в ожидании — что же дальше? Во-вторых, страдал излишней подозрительностью. Тут его приходилось несколько сдерживать. Он же полагал, что он просто бдителен.
Да, я же отвлекся от механика! А хотел подтвердить, что у командира БЧ-V все же свой статус. Недаром на следующем уровне флотской иерархии, в соединении статус флагманского электромеханика был поднят до заместителя командира соединения по ЭМЧ. Правда, у Евсеенко на этой почве развился «пунктик» излишней значимости, и он частенько конфликтовал со старпомом на тему «Who is who», должен ли он считаться подчиненным старпому. Приходилось мне и замполиту вмешиваться, гасить страсти. Каждые четыре часа в четвертом отсеке выстраивается весь личный состав заступающей вахты, под руководством вахтенного офицера и вахтенного механика производится инструктаж, разбираются замечания предыдущей вахты. Там же со своей особой ролью и командир БЧ-V. По команде с ГКП: «Готовность № 2 подводная ... -ой (-ей) смене заступить!». Очередная вахта заступает, получив доклад о приеме вахты. ГКП же командует: «Подвахтенным от мест отойти!». И так 3 месяца или 90 суток, или 2160 ч, и более чем 540 раз! Почему больше? Потому, что равномерное течение жизни перемежается плановыми и неплановыми событиями, сигналами «Боевой тревоги» и т.п. Событие прошло — и вахта вновь заступает. Опять тишина, размеренная жизнь. Как-то, уже на курсе в открытый океан произошло такое неожиданное событие. Глубина 150 м, малый ход под одной турбиной. Лодка хорошо удифферентована, вертикальный и горизонтальные рули на «автомате», стрелки указателей положения рулей чуть-чуть иногда колышатся. В ЦП тишина, вернее, ровное чуть слышное гудение включенных приборов, периодические доклады вахтенного гидроакустика: «Горизонт чист». Вдруг... Дры-ды-ды-ды... Лодка затряслась, как будто сползает по гигантской стиральной доске... Под селезенкой вакуум, как при спуске в лифте... Тут же доклад вахтенного рулевого: — Глубина 210 м, дифферент О! Все стихло. Лодка держит глубину, заданную скорость. «Явление» продолжалось всего несколько секунд. — Что это было? Вопрос остался без ответа. Все, кто был в ЦП, недоуменно смотрят на меня. Из отсеков поступают доклады о «явлении», но замечаний в отсеках нет, акустический горизонт чист, под килем почти 6000 м. Подхожу к карте у штурмана, размышляю... Наконец, кажется догадываюсь: лодка прошла границу встречи двух течений — теплого Куросио и холодного ().
Здесь они встретились, холодное нырнуло под теплое, чуть смешались и повернули на восток. На границе образовалась «горка» переменной плотности воды — и мы с нее «съехали». Интересное явление, на всякий случай — соответствующая запись в вахтенный журнал. Заодно произвели гидрологический разрез от поверхности до рабочей глубины, определили оптимальную глубину скрытного хода, проверили отсутствие «хвоста». Идем дальше. Тишина. Разъяснительная работа о соблюдении скрытности дала свои результаты. По мере движения на восток в сторону залива Аляска, температура забортной воды падает. Приглашаю комдива-1 Капитонова подумать, нельзя ли, учитывая малую мощность ЯЭУ, выключить циркуляционные насосы, перейти на охлаждение второго контура на «самопротоке». Шумность ЯЭУ должна уменьшиться. Через некоторое время докладывает: — Я думаю, можно. — Что, что, что? — Вмешивается Евсеенко, разговор происходит в ЦП. — Товарищ командир, зачем эти эксперименты?! Скорость хода маленькая, какой самопроток? — Механик, не кипятись, давай попробуем. Еще несколько минут дебатируем, затем механики уходят «пробовать». На ходу вижу, Евсеенко вполголоса выговаривает Капитонову, чтоб «не лез поперэк батьки в пэкло». Я-то знал, что если пойду по субординации, то идея погибнет сразу. Где-то через час механик возвращается из кормовых отсеков, то ли докладывает, то ли информирует: — Да нет, тянет... Посмотрим. Через несколько суток, когда до горы осталось миль 200, предлагаю Евсеенко (однако в присутствии всех его комдивов, чтоб не увильнул) другую идею:
— Мех, может перейдем на электромоторы? — ..? Что это даст? — Как же, отключим ГТЗА (турбозубчатый агрегат), он ведь самый шумный. — А если вдруг нужен будет ход? Мало ли что. — Ну, потренируйтесь, попробуйте. Время есть.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
