"Происходит это по-разному. Чего стоит только вытеснение из сердца города – под благовидным предлогом восстановления исторической справедливости – Военно-морского музея, гордости питерцев и объекта паломничества приезжих.
СЛУХИ об аварийном состоянии здания несколько преувеличены, а еще 12 лет назад биржевики – потенциальные претенденты на здание - пришли к выводу, что для использования Фондовой биржи по прямому назначению ее проще взорвать и построить заново. Зато Новая Голландия, исконно флотский объект и одно из приемлемых мест размещения значительной части экспозиции Военно-морского музея, отторгнута властями вообще без особых объяснений: городу важнее развлекательный комплекс. Разумеется, питерской градоначальнице как председателю Морского совета виднее, как эффективней использовать флотские объекты. Но сдается, что главным критерием здесь выступает отнюдь не функциональность здания или его историческое предназначение, а ценность земли, на которой оно стоит.
В этом ключе вполне естественно выглядит и известный «кавалерийский» налет новоявленного министра обороны на Нахимовское училище, завершившийся поспешным снятием начальника, который, видите ли, не в состоянии содержать историческое здание в надлежащем виде без государственных субсидий. К счастью, репутация контр-адмирала Александра Букина оказалась безупречна. Но целеустремленность иных чиновников из Минобороны подозрительно сконцентрирована на объектах недвижимости, страдающих от «неэффективного использования». В тот же памятный день начальнику Суворовского училища дали понять, что его питомцам однозначно придется оставить бывший Пажеский корпус, переселившись туда, где воздух свежее да и земля дешевле – в живописный пригород града Петрова. Великий основатель Петербурга не раз перевернулся бы в гробу, узнай он, как бесцеремонно «корректируют» ныне его замыслы.
Возвели вопреки воле горожан и специалистов уродливый небоскреб возле гостиницы «Санкт-Петербург», поправ сложившееся веками понятие высотной доминанты, - и хоть бы что! Не менее цинично проталкивают проект башни Газпрома, грозящей превратить Северную Пальмиру в «деревеньку у подножия столба»…
Под угрозой и судьба Петербурга как центра отечественного судостроения. Яркий тому пример – участь Балтийских верфей, отданных на заклание ради вожделенных для риелторов 65 гектаров Васильевского острова. 151 год тому назад там было основано уникальное предприятие судостроительной отрасли, специализировавшееся на крупнотоннажных судах, в которых страна нуждается как никогда. Последствия закрытия или переноса верфей для города даже трудно представить. Все это происходит в период создания могучего холдинга – госкорпорации, призванной вроде бы возродить гражданское судостроение. Но, похоже, властям ближе идея «второго Детройта» - сети предприятий по сборке импортных автомобилей…
Тревожат и судьба музейного комплекса подводной лодки Д-2, и состояние Центральной военно-морской библиотеки, и будущее военно-морского архива на Миллионной.
Отдельный разговор – о яхт-клубе ВМФ.
Особый шарм любого приморского города создают романтические набережные со старинными кораблями и множеством яхт-клубов с характерным частоколом мачт... Увы, сегодня в Питере все это носит пародийный характер. Грандиозная программа строительства Морского фасада, для которого у Маркизовой лужи отвоевываются сотни гектаров, остается лишь яркими картинками. Величественные набережные уставлены уродливыми муляжами кораблей, главным образом ресторанного толка. А яхт-клубы уничтожаются во имя «экономической выгоды» или «технической необходимости». Прекратили существование знаменитые в свое время клубы Кораблестроительного института (Морского технического университета), Государственного университета водных коммуникаций, Академии имени С.О.Макарова и многие другие. Осталось всего девять. В Москве, между прочим, обратная картина. Число клубов и яхтенных стоянок уже перевалило за 40.
Лишь в матушке России чиновник, даже не утрудившись исследованием общественного мнения и целесообразности, вопреки логике, без особого напряжения способен принять судьбоносное решение любой степени дикости. Вот и в канун Дня ВМФ жителей морской столицы вновь огорошили: министр обороны издал директиву №205/2/170 об уничтожении яхт-клуба ВМФ (ныне 81-го спортивного клуба ВМФ).
Он расположен в ковше Галерной гавани по адресу: Шкиперский проток, 12. Устав Невского яхт-клуба был утвержден приказом по Морскому ведомству еще 24 июня 1895 года. Ныне ядро клуба составляют более 300 спортсменов, около ста яхт и других плавсредств Они благополучно пережили советский период и лихолетье перестройки… Для того чтобы теперь оставить территорию.
Цель «освобождения» – «дальнейшая реализация недвижимости», как повелось, «во благо отечественного ВМФ». Именно под этой эгидой, как известно, были распроданы в начале 90-х склады и запасы топлива, корабли флота. Кто стал сильнее и богаче? Вопрос риторический и находится в компетенции прокуратуры…
Легендарный яхт-клуб обозначен в приказе №205 как «территория со складскими помещениями и трансформаторной подстанцией». Скромно умалчивается, что здесь есть еще и стационарные технические средства спуска, подъема, ремонта и обслуживания плавсредств, работают мастерские. И, пожалуй, главное: тут активно действует детско-юношеская парусная школа. Ее выпускники не раз становились чемпионами Союза и России по водным видам спорта. Питомцем клуба является, например, 27-кратный чемпион СССР по парусному спорту Иван Матвеев. В годы войны его буерный отряд успешно защищал подступы к Ленинграду, выходя победителем в схватках с аэросанями врага; яхтсмены обеспечивали проводку во льдах и минных полях торпедных катеров и подводных лодок…
Наконец, в клубе ВМФ базируется океанская яхта «Adventure», которую королевская семья Великобритании преподнесла Санкт-Петербургу по случаю 300-летнего юбилея Северной столицы России. Думается, принцу Чарльзу будет небезынтересно узнать об очередном испытании, постигшем его подарок.
- Решение министра обороны иначе как издевательство не воспринимается, - возмущается капитан II ранга в отставке Валентин Демидович. – Например, клуб рекомендовано эвакуировать на «пятачок» в районе Центрального яхт-клуба, именуемый в народе не иначе как Керосиновка. Это место не только ежегодно затапливается, но и продувается всеми ветрами… По сути, это смертный приговор яхт-клубу ВМФ!
- Без паруса нет настоящих моряков и морских столиц! – говорит яхтенный капитан, капитан I ранга в отставке Виктор Гриб. – Зачем уничтожать яхт-клуб? Модернизируйте его, и стоимость элитного жилья, которое собираются здесь возводить, возрастет в разы!
Ветераны упраздняемого яхт-клуба ВМФ отправили письмо в прокуратуру, а также президенту и с нетерпением ожидают поддержки со стороны гаранта Конституции.
Но стоит ли говорить, что командование ЛенВМБ и яхт-клуба ВМФ от комментариев воздержались. Они люди военные, дисциплинированные, супротив начальства идти не могут. А жаль, ведь существуют еще и принципы! Остается пожелать твердости военным яхтсменам и всем, кому небезразличен морской дух и традиции Петербурга."
От редакции.
Поднятые в апреле 2007 года вопросы не потеряли своей злободневности, следовательно, никак не обойтись без комментариев и дополнений, отражающих произошедшие изменения, независимо от того, в лучшую или худшую сторону. Тем более, что тревога, связанная с некоторыми объектами и "героями", только растет.
Продолжение следует.
Обращение к выпускникам нахимовских училищ. 65-летнему юбилею образования Нахимовского училища, 60-летию первых выпусков Тбилисского, Рижского и Ленинградского нахимовских училищ посвящается.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории. Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
«Побольше непонятного...» Это – Остап Бендер... «Людей больше всего пугает непонятное»... Это тоже незабвенный О.Б. Но Остап не был подводником… Поэтому он ошибся: Непонятное совершенно не пугает Незнайку типа меня... Страна непуганых идиотов... Это опять про меня... Весь Экипаж носит на поясах портативные дыхательные устройства (ПДУ) на случай пожара... чтоб не задохнуться от угарного газа... А поскольку пожар может начаться внезапно, где угодно и в любой момент, то ПДУ всем надо носить постоянно... везде... даже в кают-компании... даже... да, туда тоже... Но – не я... Раз в сутки хожу по всем отсекам и проверяю отсечные часы... Когда с ПДУ, а когда – без... В отсеках – четкий ритм ходовой вахты... Привычный шум работающих механизмов… Сосредоточенность на лицах... легко читающаяся уверенность в себе старшин и матросов... Я заискивающе улыбаюсь им... Неписаные Законы Подводного Флота пока неизвестны мне... Поэтому я гуляю по Кораблю как по Невскому проспекту… А вот и любимый восьмой отсек... Радушный кок-инструктор любезно приглашает на камбуз... «побакланить»... Баклан – это чайка огромных размеров... смысл жизни которой – в непрерывном утолении Неутолимого Голода... У меня – тоже… неутолимый... Атлантическая селедка так и тает во рту... Вдруг громкий треск в трюме... вспышка... острый запах гари... Крик вахтенного снизу... «Аварийная тревога! Горит ФМТ-200Г левого борта!»... Кок-инструктор одним движением отшвырнул меня в угол камбуза... Секунда и он у щитка громкоговорящей связи... Слышу его громкий доклад... «Пожар в восьмом отсеке... Горит...» Нескончаемый перезвон аварийной тревоги рвет душу... Холод под сердцем... меня охватил столбняк... свинцовая тяжесть в руках и ногах... Полный паралич мозга и воли... А кок-инструктор уже вновь влетает на камбуз... Белизна его лица поражает меня... в глазах сосредоточенность и решимость... Глаза останавливаются на мне... У меня нет ПДУ... Он это видит... Еще секунда – у него в руках ИДА-59 (дыхательный аппарат)... «Лейтенант, держи...» Я роняю тяжелый мешок на пол... Рву лямки замков... Не открываются... Пальцы не слушаются... «Дай сюда...» Это – снова Он... Через несколько секунд на мне маска... я дышу... Три длинных звонка... Отбой аварийной тревоги... Пожар дотушен, не начавшись... Чумазый трюмный улыбается мне.., снизу... Пронесло! Снимаю маску... Кок-инструктор смеется... «Как селедочка? Вкусная?» Мне стыдно, обидно и смешно одновременно... Подводник от слова подвода... Через несколько минут мое ПДУ прочно закреплено на поясе. Спасибо Вам, ребята из восьмого! Оказывается, я для вас не Чужак!
Командир: «Самое страшное на флоте – это повторение одних и тех же замечаний!» Замечание – это синоним недостатка... Остальное – о моей забывчивости... Командир: «Командир только в денежной ведомости стоит на первом месте... В остальном это первое место в Экипаже надо заслужить знаниями и делами...» Это – о моих планах командовать... Кораблем... Командир: «В море, чем больше знаешь, тем спокойнее засыпаешь»... Культ знания на корабле – очевиден... даже мне... Остальное о моем нежелании знать Железо... ЭсШа: «Самая запоминающаяся работа - это та, которая делается напрасно...» Это – о моем брюзжании по поводу заполнения ЖУСа и об истории с записной книжкой Командира… ЭсШа: «Кого е... чужое горе!» Это – по поводу моих брюзжаний от общения с ПэЭф... и нежелании стойко переносить трудности флотской служ6ы... Старпом: «Североморец! Не щелкай е...!» Это – по поводу рукоятки на переборочной двери, которая пребольно защемила мне шею, когда я сидел на комингсе... и нарушал корабельные правила... Командир: «Для тренировки памяти записывайте мои умные мысли, а в свободное от службы время выучивайте их наизусть» Это – о невыполненных мною в заданный срок приказаниях Командира... Командир: «Делай как я и делай, как я сказал – это не одно и то же!» Это – по поводу воспитательной роли личного примера начальника для подчиненных... Командир: «Иди туда, не знаю куда, сделай то, не знаю что, но к утру, чтоб было сделано!» Это – о том, как командуют людьми флотские Незнайки вроде меня... Спасибо Вам, Учителя! Выучил наизусть, как видите, и помню до сих пор... А корабль между тем лег на курс сближения с Арктикой... Две недели предварительной подготовки к походу под лед для Корабля и Экипажа закончились... Мы покидаем Норвежское море...
Зачем мы идем в Арктику? Измерять глубину под килем... эхолотом... Ради кого мы будем это делать? Ради навигационной безопасности будущих походов наших ракетных подводных лодок стратегического назначения... Почему именно Нам поручено делать это? Потому что Командующий флотом считает, что Наш Экипаж лучше других подготовлен для выполнения этой Трудной Задачи. Почему эту задачу не решили раньше? Раньше, наверное, более важными для флота были другие задачи... И – вообще: что за вопросы? Исполняйте приказы! Арктика – штука серьезная... Это – зона Неизведанного и Непредсказуемого... Вечная война Океана и Льда создает Непрерывное Движение ледового панциря вокруг оси Северного полюса Земли... Тысяча изменений и десять тысяч превращений... Каждую минуту... Появляющиеся то там, то здесь дымящиеся разводья сменяются грохочущими валами торосов... Оглушающий грохот движущихся ледяных гор сменяется вдруг оглушительной тишиной... Только попробуй сунуться третьим в эту извечную схватку необузданных стихий – тут тебе и конец... Но люди – народ отчаянный... Каждый считает, что его пуля еще не отлита... Поэтому периодически играет человек с Арктикой в орлянку... Иногда выигрывает, иногда – нет... Проигрыш – смерть... По мере развития технического прогресса проигрыши стали большой редкостью... Но – бывают... Все эти игры с Арктикой раньше проводились только на ледовом панцире... А вот игры подо льдом начались сравнительно недавно – с конца 1950-х... когда появились первые атомные подводные лодки... Поэтому любой поход под Панцирь – это всегда событие из ряда вон выходящее... Прыжок в Неизвестность с Неизвестным для прыгунов Исходом...
Первыми были американцы... Сначала «Наутилус»... Потом атомная подводная лодка «Скейт»... Ее командир, Джон Калверт, написал по возвращении книгу «Подо льдом – к полюсу»... Не читали? И даже не слыхали? Напрасно... Хотя – чего особенного? Подумаешь – лед… В Космос давно вышли... И все же – задам вопрос: ледоход на большой реке видели? Не возникало желание попробовать перебежать с берега на берег по движущимся льдинам? Неужели нет? «Безумие!!! Что я, сумасшедший?» – скажете Вы... И будете правы… Ледоход у всех нормальных людей вызывает уважение... и правильно... Случись тут у бегуна одна ошибка... и он уже не бегун, а пловец... среди плывущих льдин... или под ними... Верная смерть... как в трясине... В нашей прессе книгу Калверта разнесли, что называется, «вдребезги»... Каких только эпитетов не удостоился бедный автор! Чуть ли не трусом и паникером он, оказывается, был... Как вообще назад вернулся, имея такие слабые нервы... и такой истеричный экипаж… Словом, хорошо «поработала» наша пресса! И я тоже презирал Калверта и его книгу... Причем заочно, даже не прочитав... До тех пор, пока сам не оказался под Панцирем... - Спасибо Вам, Джон Калверт! За правду...
Первыми под Панцирем были не мы (продолжение).
Первыми из «наших» там побывали «Ленинский Комсомол» и «К-181».. . Полную правду об этих походах мы уже никогда не узнаем, а жаль... Это были арктические «уколы»... Зашли ненадолго под лед – и обратно... Курсы, в основном, прямые линии... Это тебе не длительное патрулирование подо льдом в районе... А главное – нет обязательных всплытий во льдах... Тем не менее, меня гложет Вопрос! Как они вообще Там плавали? Без объемных систем пожаротушения... без инерциальных систем курсоуказания... Даже на прямом курсе и без обязательных всплытий... Сплошная героика на грани фола, от которой кровь стынет в жилах! Этот опыт мгновенен и сугубо индивидуален... Поэтому для нашего случая вряд ли пригодится. А нам впервые предстоят и длительность, и обязательность... и тоже без инерциальных систем, без стабилизатора глубины... На руках и нервах... Мы из «наших» – третьи... кто идет под Панцирь... «Наши» – это атомные торпедные подводные лодки первого поколения... Пожелай Нам Удачи, читатель!
К-181 (борт. №147) пр.627А, всплывшая на Северном полюсе. Личный состав устанавливает флагшток в географической точке Северного полюса. Фото предоставил капитан 1 ранга В.И.Токарев, кандидат технических наук. - Военно-технический альманах № 4, 2002 г.
Первая самостоятельная попытка представить задачу.
Спасибо ПэЭф... заставил изучить документы, регламентирующие плавание подо льдами... Ледокольное обеспечение... Взрывные источники в качестве ориентира для выхода из-подо льда... Аварийный подрыв льда боевой торпедой при необходимости экстренного всплытия… Попробуй, найди потом эту дырку после взрыва... Ледовая разведка... Порядок поиска полыней и разводий... Инструкция по всплытию во льдах без хода... Память услужливо напомнила фразу Командующего Флотом, случайно услышанную мной во время инструктажа... «.... Всплытие во льдах – это как швартовка, Командир... Все взвесь – и ничего не бойся!» «Неудачное сравнение и утешение слабое...» подумал я тогда мельком… Прочитав все, что потребовал ПэЭф, я понял Главное: случись что, никто Нам там не поможет! Рассчитывать Экипаж может только на Себя... и на Счастливый Случай... И еще я понял, что Нам придется всплывать во льдах Неоднократно! Потому что выполнение гидрографического промера (измерение глубин) требует точного знания Места Корабля». А после всего этого Кораблю еще предстоит Выход из под Панциря... Войти-то туда с чистой воды - и то не просто... А уж выйти... Не имея инерциальной системы курсоуказания, можно запросто заблудиться в бездонных просторах Арктики... Впервые осмыслив предстоящую Кораблю задачу, я понял, какая Тяжелая Ответственность ложится на плечи ПэЭф, ЭсШа... и на мои, конечно». Чем сегодня я отличаюсь от ПэЭф и ЭсШа? Они осознали и взвалили на себя Ответственность за предстоящую задачу сразу... А я – только теперь... Остается выяснить, доверят ли они Мне часть своей ноши... и какая это будет часть... За две прошедшие недели я, похоже, их сильно разочаровал... К вечеру книга Джона Калверта была у меня в руках... Кто взял ее с собой в поход я так и не выяснил... Да и так ли это важно?
Сегодня я дышу Свежим Воздухом! А Корабль лежит в дрейфе у самой кромки льда... Совершенно необычное ощущение... глубокого расслабления... У меня – радостный день: всю ночь вел корабль и впервые сам определил Место Корабля... По рельефу дна... На основе показаний эхолота... Работа нуднейшая... каждые 5 минут щелкаешь переключателем самописца... Фиксируешь показания... аккуратно наносишь на кальку... И это – в течение 18 часов! А потом – самое сложное: опознать полученные данные во всей их совокупности на путевой карте, которая испещрена цифрами глубин места... Не приходилось чем-нибудь подобным заниматься? Но вот конец работе... Перегоняю «зайца» в новые координаты... Исторический момент зафиксирован собственноручной записью в навигационном журнале... И росписью под ней... Ура! Я самый великий! Но ПэЭф моей радости не разделил... «Кто дал Вам право изменять координаты Места Корабля? Вы кто – командир боевой части? Или – Командир Корабля? Вызывайте штурмана...» Появляется ЭсШа... «Иди вниз»... А теперь наступает Момент Моего Торжества: ЭсШа не стал возвращать «зайца» в прежние координаты! Ура, ура, ура! После всплытия ЭсШа определил Место Корабля с помощью нового приемоиндикатора... Расхождение между его и моими координатами составило всего 0,3 мили! А полученная от ПэЭф взбучка, меня не особенно огорчила… Я впервые почувствовал сладкий вкус Грамотности! Через два часа к нам подошел ледокол... Короткие переговоры нашего Командира и Капитана ледокола... ...Мы уходим под воду, а с ледокола нас фотографируют... Вновь всплываем... вновь погружаемся... И так несколько раз... Наконец, капитан ледокола доволен… Интересно, зачем им наши памятные фотографии? На случай неудачного исхода? В дополнение к ледоколу появляется самолет... Плавный облет Корабля со всех ракурсов... Последние данные ледовой разведки. И, наверное, – фотосъемка... Тоже… на всякий случай... До свидания, ледокол! До свидания, пилот! Ритуальные танцы, предусмотренные инструкцией, нами выполнены…
Прощайте, красотки, Прощай, небосвод... Подводная лодка Уходит под лед...
Но это еще не Старт… Через сутки мы вернемся из-под ледового поля... Глубина 150 метров... Куре – 0... Скорость – 9 узлов... Пробный уход под лед начался!
Продолжение следует.
Обращение к выпускникам нахимовских училищ. 65-летнему юбилею образования Нахимовского училища, 60-летию первых выпусков Тбилисского, Рижского и Ленинградского нахимовских училищ посвящается.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории. Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Так вот, о случае. Возвращается лодка с моря, на борту Мишка Квакин. – Командир! Швартоваться буду я! – решает Квакин. Командир – «стреляный воробей»: – Внизу! – командует в центральный пост, – Запишите в Вахтенный журнал: «В управление подводной лодкой вступил...» – называет звание и настоящую фамилию «Квакина». Начинается: этот мотор туда, другой – обратно, руль налево-направо, боцману держать курс то на это, то на другое. Трах – та-ра-рах! Полетели брёвна с настила пирса вверх, кранцы посыпались вниз, в воду, нос лодки полез в образовавшуюся на пирсе расщелину. – Стоп всё! – кричит Квакин. – Командир! Лодка у тебя – г...! Боцман у тебя – г...! Команда у тебя – г...! Швартуйся сам! – и полез по застрявшему носу лодки на пирс. Думаю, швартоваться Квакин умел, но опыт у него остался с подводных лодок, которые к описываемому времени давно перековали на орала или гвозди. С «зелёным змием» Квакин дружил, крепко дружил. Но твёрдость морской походки не терял. Примет «на грудь» – и в шхеру. Если на берегу – то в каюту на плавбазе.
– Меня здесь ни для кого нет! Я занят работой (или: «Я работаю с документами», – ничего не напоминает?), со штабом телефон не соединять! Эту «б», ну жену мою, через КПП не пропускать! – и несколько дней усердно «работает». На лодке и того проще. Приведу эпизод, рассказанный моим коллегой, Юрой Яковлевым, старпомом соседней лодки. Вызывает Квакин старпома, каюту которого занимает на выходе в море. – Старпом! Видишь? Вот у меня соскочил прыщик, – тычет пальцем куда-то в скулу, противоположную от старпома, – плесни спирта, помазать! Пододвигает тонкий 250 – граммовый стакан. Достаёт старпом канистру, наливает. Буль-буль-буль... Грамм 100. Голова Квакина при этом повёрнута куда-то в сторону. – Пожалуйста, товарищ... – Ты что налил? Ты сколько налил? Ты посмотри! – тычет палец в стакан, – Тут даже пальцем не достать! – снова отворачивает голову. Буль-буль – буль-буль... Квакин упорно смотрит в сторону. – Ты что налил? Ты зачем столько налил? – рычит Квакин. 250-граммовый стакан наполнен почти доверху. – Разрешите, я отолью..., – дрожащий голос старпома. – Ну, вот ещё! Будем тут вонь разводить! Иди, старпом, иди! – захлопывает дверь каюты Квакин. Через очень короткое время из каюты доносится умиротворённый храп «выздоравливающего». Чувствуется по тембру – здоровый храп! На лице Квакина, появившегося в центральном посту часа через три, следов прыщика не осталось, как и содержимого почти полного тонкого стакана в каюте старпома. Только вонь... Видимо, дурное пристрастие со временем прогрессировало. Шла молва, что и из вытрезвителя звонили: заберите тут своего адмирала. Доходили, конечно, слухи о пагубной привычке Квакина до «верхов», имел с ним беседу сам Командующий флотом: – Товарищ...! У нас есть информация, что вы, как бы помягче выразиться, пьёте... – Брешут, товарищ Командующий! Брешут! – не моргнув глазом, отрицал Квакин.
Может, по этой причине и перевели Квакина на другой флот, на очень «хлебное» место. Но там, на «новом» флоте, не знали, что у Квакина, кроме положительных качеств, были ещё и другие. У нас же как зачастую делается? Правильно: избавляются путём продвижения. Наверное, уже и не вспоминает его никто на этом «новом» флоте, недолго там задержался Квакин, а вот на «старом», уверен, память о нём жива. Доведётся побывать – поинтересуйтесь у подводников о Мишке Квакине. Вам ещё не то расскажут.
** *
С «Малого Улисса» мы проехали к «Большому Улиссу», посмотрели издали на небольшой, двухэтажный, скучный деревянный дом на улице Катерной, где в своё время проживал я и тот самый наш знакомец – Трофимов. В бухте у причалов когда-то базировались торпедные катера и короткое время бригада подводных лодок, в которой я служил. Затем туда пришли малые ракетные катера, а сейчас их сменили уже большие. После посещения «Большого Улисса» мы проехали по улице Коммунаров, где в своё время проживали и Сахрановы, и Семёновы, и Зайцевы, и Олиференко, и другие мои сослуживцы, а дальше – мимо памятника погибшим минёрам, через улицы Трудовую и 40-летия Комсомола – проследовали к бухте «Тихая». Здесь, на берегу Уссурийского залива, «красовался» новый микрорайон.
На следующий день, «по долинам и по взгорьям», наша группа совершила автобусную поездку в город Находку. Находка в моей биографии тоже оставила след: я прослужил там один год, там стал старшим помощником командира подводной лодки. Места там красивые. Залив «Находка» (в недалёком прошлом – «Америка») просторный, его бухты удобные. Во всех бухтах мне удалось в своё время побывать, в т.ч. и бухте «Врангеля», где ныне построен порт «Восточный». Тогда он ещё не существовал даже в проектах, кругом шумела дикая тайга. Сам город Находка небольшой, сколько-нибудь интересных объектов в нём для меня нет. Ну, какой интерес у меня может вызвать судоремонтный завод или порт, в которых никогда не был и не буду? Квартирой в Находке я обзавестись тоже не успел, жил то в береговой казарме, то на плавбазе, по возможности ездил на побывку к семье во Владивосток. Обвожу взором уже подзабытые окрестности. А там-то что? Я смотрю в сторону Сучанской долины. Там, в устье реки Сучан, впадающей в залив, возвышались раньше две громадные сопки. Они стояли рядышком, имели почти одинаковую высоту под 300 метров и почти одинаковую конфигурацию, торчали из земли, как два клыка невиданного исполинского чудовища. Их было далеко видно с моря, они заметно выделялись тёмными глыбами на фоне распадка реки и более светлой удалённой горной гряды. И носили романтические имена – «Брат» и «Сестра». Много мифов и легенд было сложено о них местными племенами, их веками почитали, как святыню. И вот, во время строительства порта «Восточный», появились пришлые люди, искалечили, срыли кого-то из них наполовину, пустили святыню на щебень для дорожного покрытия трассы к новому порту. Какая нелепость! Какое варварство! По какому праву люди разрушают созданные природой шедевры? Во Владивостоке «Дуньку» лишили «пупа», а здесь, в Находке, искалечили «семью». А ведь вокруг и около полно ничем не примечательных сопок и карьеров…
Конечно, я имел интерес взглянуть на места, где когда-то служил. Это вон там, на противоположной стороне бухты «Находка». Всё хорошо просматривается, но того, что было, увы, уж больше нет. Нет уже давно бригады подводных лодок, нет тех казарм и пирсов. На месте всего этого – бетонные причалы, портальные краны, склады, пакгаузы нового участка порта, топливный терминал и «сглаженные», т.е. срытые сопки. Подводной лодке, на которой я служил в Находке, не очень повезло с командиром. Он пришёл к нам из Учебного отряда подплава. Почему он там оказался – осталось тайной, но у нас, молодых офицеров, Учебный отряд ассоциировался с местом ссылки. Наверное, был какой-то грех. У него заметно просматривалась недостаточная решительность, пришибленность, ненужная суетливость. Особенно это проявлялось во время практических торпедных стрельб. На ГКП – штурман, старший лейтенант Каманцев Станислав, на манёвренном планшете; я, помощник командира, по таблицам; старпом, капитан-лейтенант Корявко Владимир, на ТАСе; – чётко строили маневрирование подводной лодки, определяли дистанцию до цели, её элементы движения, как на блюдечке выводили лодку на позицию залпа. Темпераментный Корявко: «Товарищ командир! Стреляйте!», «Товарищ командир! Командуйте «Пли»!!! » А командир: «Нет – нет ... Акустики: контрольный замер «Товсь» ... «Ноль»! После первого «контрольного» замера, следовал второй, третий ... И цель успешно ускользала. Ведь как важно для самолюбивого «стрелка», чтобы практическая торпеда прошла под мостиком цели, это – класс! Это и показатель выучки, и соответствующая оценка. Взбешённого Корявко бросало в дрожь от безграмотного, нелепого промаха, а командир спокойно охлаждал: «Ничего, нарисуем ...». Корявко не смог долго терпеть неуклюжего командира и перевёлся на другую лодку. К нам пришёл старпомом капитан 3 ранга Щербавских Владимир Павлович, этот был более уравновешен и терпим к командиру.
К слову, позже этого командира всё же сняли с должности и уволили в запас по несоответствию. И кстати, спустя 10 лет на Балтике встретились Каманцев, Колесников, Щербавских и я, уже будучи командирами подводных лодок с солидным стажем, а Корявко Владимир Иванович командовал Бригадой подводных лодок.
Моя служба в Находке пришлась на довольно суровое время – 1961-1962 годы. Пиком напряженности стал «Карибский кризис». Мне до сих пор помнится период эскалации этой напряжённости в отношениях СССР и США. В момент приближения кульминации, бригаде подводных лодок объявили фактическую «Боевую тревогу». Нам зачитали приказ Министра обороны Маршала Советского Союза Р.Я.Малиновского. Я не видел этот приказ тогда и не смог найти позже. Но мне хорошо запомнилась его тональность: слова приказа звучали как набат, чувствовалось в каждой фразе, что это не фарс, не блеф. Он был проникнут тревогой, заострял внимание на критичность ситуации, он отдалённым эхом напоминал воззвания военных лет: «Родина-мать в опасности!», «Ни шагу назад!», «Если враг не сдаётся – его уничтожают!». Он вселял уверенность в правоту нашего дела и его успех. А дальше последовали наши действия.
БЛУЖДАЮЩИЕ ЗВЁЗДЫ
Сборы были недолги. В установленный срок подводные лодки «разбежались» в заливе по точкам рассредоточения. И тут же, вскоре, по радио поступило «петушиное» слово – приказ командирам вскрыть соответствующий пакет и далее подводным лодкам действовать согласно «Боевым распоряжениям», которые находились в опечатанных конвертах. Прошлая война научила быть предусмотрительными и решительными. В кают-компании 2-го отсека наш командир лодки огласил офицерам содержание пакета. Подводной лодке надлежало скрытно занять обозначенную позицию в море для ведения боевых действий и быть готовыми к применению оружия по особому распоряжению. Всё шло, как на войне: переход на позицию, разведка района, изучение условий плавания, определение оптимальных глубин и режимов поиска противника и уклонения от его противолодочных сил, тщательный анализ разведданных. Все действия подводной лодки и на переходе, и в боевой позиции проводились максимально скрытно. Пошли сутки томительных ожиданий. Из развединформации штаба флота явствовало: активность судоходства в открытой части моря заметно снизилась, сократился радиообмен гражданских судов, маршруты судов прибрежных государств приблизились к своим границам. Но ни в первые, ни во вторые, ... , ни на шестые сутки, приказа начинать войну не поступило. И более того, мы начали ощущать какое-то охлаждение внимания к нам штабом флота. «Странная» война расхолаживает бойцов.
По истечении первой недели наших потаённых действий, мы начали слегка «грешить» – по ночам в ненастную погоду стали вести зарядку аккумуляторной батареи в надводном положении, затем стали удлинять сроки вентилирования аккумуляторных ям и отсеков... В общем-то, надводная обстановка нам была предельно ясна, здесь нам никто не угрожал, а подводные лодки противника, при работе собственных дизелей, обнаружить весьма проблематично как с надводного положения, так и при движении под РДП. Единственная реальная опасность – это противолодочная авиация противника. И тут нужен глаз да глаз. Мне, в то время ещё помощнику командира, досталось самое неблагоприятное время исполнять обязанности вахтенного офицера. Одна смена приходилась на дневное время, с 12.00 до 16.00. Всё светлое время суток мы находимся в подводном положении на достаточной глубине. Но на мою дневную вахту приходится обед и послеобеденный отдых подвахтенных, в отсеках тишина. Всё это в комплексе действует расслабляющие. Другая смена ночная, с 00.00 до 04.00, и именуется – «собака», что само собой объясняется, в это время все нормальные и свободные от службы люди спят. В это время мы обычно в надводном положении, ведём зарядку аккумуляторной батареи, пополняем запасы воздуха высокого давления, вентилируем батарею и отсеки. Ночное время самое опасное: ничего не видно, ничего не слышно, кроме грохота собственных дизелей. Нас на мостике двое – я и вахтенный сигнальщик, две пары глаз. Мы с сигнальщиком распределяем сектора визуального наблюдения за воздушной и водной средой так: я – по носу лодки, от 100 градусов левого борта до 100 градусов правого, сигнальщик – по корме, от 80 градусов левого до 80 градусов правого борта, с перекрышем. В центральном посту есть ещё две пары глаз и ушей – это вахтенные радиометрист и гидроакустик. Эти ведут приборный поиск целей по всему горизонту: радиометрист контролирует излучения корабельных и авиационных радиолокаторов в эфире, гидроакустик внимательно прослушивает водную среду шумопеленгаторной станцией. Подводная лодка постоянно готова к срочному погружению. Этот маневр отработан до автоматизма, с обнаружением опасности, мы за 20-30 секунд уйдём под воду. Первые две ночи такого ночного плавания бушевал шторм, было пасмурно и очень холодно – осень уже перевалила на вторую половину. Мы с сигнальщиком одеты в тёплые меховые одежды. Плавание проходило спокойно: ни тебе огонька на горизонте, ни тебе радиолокационных сигналов. В третью ночь море слегка успокоилось, небо разъяснилось, высыпали звёзды, мы их почти все знаем наизусть. Шла, как обычно, зарядка аккумуляторной батареи. И ничто, вроде, не предвещало неприятностей, как вдруг около половины четвёртого я увидел над головой среди звёзд, почти в зените, медленно движущийся в восточном направлении инородный огонёк. – Все вниз! Срочное погружение! – скомандовал я в центральный пост. Сигнальщик мигом нырнул в рубочный люк к посту управления горизонтальными рулями. По отсекам разнеслось частое «кряканье» ревуна – сигнал срочного погружения, смолкли дизеля, зашипел, зафыркал воздух из заполняемых цистерн главного балласта. Я спрыгнул в рубочный люк, увлекая за собой его крышку. Щёлкнул клинкет (клиновая защёлка) люка, надо было обжать крышку люка ещё кремальерным запором, но его развернуть не удалось, что-то мешало. Я попробовал чуть приспуститься на трапе, чтобы можно было повернуть голову вверх, осмотреть помеху и... повис на капюшоне меховой куртки, зажатого крышкой люка на комингсе. Подводная лодка уже шла в позиционном положении под электромоторами. От меня вахтенный центрального поста ожидал очередную информацию – «задраен верхний рубочный люк», только получив её, он имел право заполнить центральную группу цистерн главного балласта, чтобы подводная лодка имела возможность погружаться дальше. Я же был в «подвешенном состоянии» и лодка была негерметичной. Мне с трудом удалось освободиться из «плена». А дальше всё было делом техники: мы погрузились на нужную глубину, правда, превысив норматив раза в три. Командир был уже в центральном посту: в море командирский сон чуткий. Мы произвели маневр уклонения от самолёта и стали анализировать ситуацию. Что это было? Наблюдали мы только один белый огонёк, бортовые огни не просматривались, скорость движения невелика, что объяснимо, если он имел большую высоту. Шумов его двигателей мы с сигнальщиком не слышали, да это и так понятно – наши дизеля способны всё заглушить. Радиолокационных сигналов на поисковой станции радиометристы не наблюдали. Но почему мы так поздно обнаружили цель, уже почти над головой? Загадок было много.
Отплавав положенное время под водой, мы всплыли под перископ. Горизонт был чист, радиолокационные сигналы тоже не фиксировались. До рассвета мы успели дозарядить батарею в надводном положении и продолжили свою работу по плану уже под водой. В следующую ночь ситуация повторилась. Так же внезапно появился над головой движущийся огонёк, я произвёл срочное погружение, естественно, с учётом прошлого «ляпсуса» с капюшоном. Нам не давал покоя этот «миролюбивый» огонёк. Поскольку приказание развязать военные действия не поступило, и огонёк враждебных действий не проявлял, командир лодки решил в следующую ночь понаблюдать за ним подольше. В третью ночь «наш огонёк» не подвёл, снова появился. Я пригласил командира на мостик, и мы минут 30 наблюдали за ним, пока он не скрылся вблизи горизонта. Бортовых огней у него не наблюдалось, казалось, что он слегка мерцает и траектория движения чуть-чуть вибрирует. Он так же скрылся минут через 40 в северо-восточном направлении. В последующие ночи он тоже стал появляться с завидной пунктуальностью, затем мы отметили интересную закономерность – через каждые, примерно, полтора часа это зрелище стало повторяться. А вскоре мы, прослушивая новости центрального радиовещания, узнали, что в Советском Союзе на днях был выведен на околоземную орбиту искусственный спутник земли... И нам стало ясно: «наш огонек» – всего лишь искусственный спутник, а если ещё быть точнее – ракетоноситель. И становился он видимым только тогда, когда входил в зону солнечного освещения. К счастью, тогда война не состоялась, но воспоминания о том периоде сохранились навсегда.
** *
В эту экскурсионную поездку знакомство с Находкой было скоротечным. К вечеру того же дня мы снова были во Владивостоке. Следующий, последний день заезда, нашей группе устроили катерную экскурсию в морской биологический заповедник на острове Попова.
Всё было очень познавательно и интересно. К слову. Летом 2002 года Президенту РФ В.В.Путину его показывали тоже. Весь показ демонстрировался центральным телевидением очень подробно и обстоятельно, поэтому все любознательные могли ознакомиться с достопримечательностями этого заповедника зрительно с профессиональными пояснениями. Мне же посчастливилось всё это лицезреть почти пятнадцатью годами раньше. Поздней ночью мы вылетели в Ригу. Эта короткая поездка в места моей молодости была, как подарок судьбы, она дала возможность в очередной раз встретиться с дорогими сердцу друзьями, она всколыхнула мои воспоминания, она доставила массу удовольствий. Да, в «застойные» времена жизнь тоже бурлила, иногда била «ключом» (по голове), были трудности, но были и свои светлые моменты…
Обращение к выпускникам нахимовских и подготовительных училищ.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ и оказать посильную помощь в увековечивании памяти ВМПУ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории. Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Судьба Рейзера Владлена Яковлевича трагична. Родился в марте 1930 года на Украине. Участник Великой Отечественной войны (воспитанник в 385 отдельном батальоне связи). Это он, как записал в своем дневнике Игорь Леоненко, попал "на карандаш" за то, что лазал загорать на крышу гостиницы, в просторечье называемой "буржуйкой", и оставил свои инициалы на "грамоте" рабочего (чертеже кораблестроителя).
Будучи старше, если не по возрасту, то по жизни, не сумел преодолеть "вольницу" батальонного баловня, что было характерно для некоторых фронтовиков, и в 1946 году, будучи в отпуске, заразился сифилисом и застрелился. Видимо, от стыда, поскольку его добровольному уходу в мир предшествовала лекция о венерических болезнях начальника медицинской службы училища полковника Бауэра.
Рогов Артемий Иванович родился 10 января 1929 года. Первоначально еще в 1943 году его зачислили в Тбилисское Нахимовское училище, а после образования Ленинградского Нахимовского он был переведен в 1944 году из республиканской столицы в стольный град Питер.
Бусько М.И. называет Тему Рогова достопримечательностью 11-го класса. Сын начальника Главного Политического управления ВМФ был добросовестным и аккуратным мальчиком в отличие от некоторых других детей высокопоставленных родителей, которым порой даже возраст занижали, чтобы "пристроить" в училище, как например, так называемому "сыну Орловой". Заметим, что в те годы, рано или поздно, но училище избавлялось от них благодаря коллективам воспитателей и воспитанников, никакие заслуги и ранги родителей помочь не могли.
"За заправку койки старшина всегда выставлял ему «пять». И по черчению у него были неплохие оценки, так как над чертежами, которые мы тогда исполняли, думать не надо было. Зато по всем остальным предметам у него были только двойки и единицы. Всю самоподготовку он усердно зубрил уроки, но, вызванный к доске, ничего толком сказать не мог." В другом месте М.И.Бусько вспоминает, заявление Миловидова на педсовете, когда его упрекнули за выставленный «О» (ноль) Теме Рогову, что такой, мол, отметки в шкале оценок нет: «Что же мне делать, если у Рогова нулевые знания по географии!»
Урок географии. Миловидов Иван Иванович.
Еще одна особенность поведения высокопоставленных детишек, которая не помешала сыновьям Наркома ВМФ Н.Г.Кузнецова стать достойными людьми, состояла в нарушении "общих правил", что также сохранил в своей памяти и для нашей истории Михаил Иванович Бусько. "В наше время существовала так называемая «система разрядов» по успеваемости. К первому разряду относились отличники и «хорошисты», которые имели право на сквозное увольнение в город с вечера субботы до вечера воскресенья. Ко второму — те, кто имел в четверти тройки, и они имели право на увольнение в город с утра до вечера в воскресенье. И наконец, третьеразрядники, то есть двоечники, имели право только на одно увольнение в месяц. Воспитанник, получивший двойку на экзамене, должен был во время каникул его пересдать и уж потом ехать домой. Если же двоек было две или больше, тогда весь отпуск пропадал за трудами праведными. На Тему Рогова эти общие правила не распространялись. За неделю до начала отпуска из Москвы прилетал самолет и Тема «делал нам ручкой». Возвращался он тоже неделей позже. Такая жизнь Темы продолжалась до тех пор, пока Сталин не снял его отца с должности. Тема был тут же исключен из училища за неуспеваемость. Тогда я впервые понял, что не все в жизни человека зависит от его личных качеств."
Сделаем еще одно отступление, обратимся к публицистике Юрия Полякова, сборник "Порнократия". Цитата из статьи 1995 года: "... не случайно несгибаемые большевики, до старости довольствовавшиеся регулярным продуктовым заказом и бесплатной путевкой в барвихинский санаторий, своих детей и внуков старались пристроить поближе к той небольшой скрипучей дверце в железном занавесе, которая помогала приобщаться к жизненным стандартам идеологического противника. Окончив спецшколу и хороший вуз, потомки старых большевиков, привозя из-за границы джинсы и запретный том Генри Миллера, говаривали, что мы так не умеем ни шить, ни писать. При этом они как-то не задумывались, что если б не преобразовательный зуд их дедов, то наши Саввы Морозовы и другие работяги в картузах и поддевках завалили бы джинсами с романтическим названием «портки» полмира, а что касается Генри Миллеров, то они у нас перед революцией косяками ходили, как карпы в правительственном пруду. Кстати, по одной из легенд, Гостомысл был внуком Вандала. Улавливаете? Впрочем, скрипучей дверью пользовался авангард гостомыслов, большинство же ограничивали свой кругозор щелями и дырочками в проржавевшем железном занавесе. Это многое объясняет в наших нынешних заморочках и в наших нынешних лидерах."
Юрий Поляков не только принадлежит к числу читаемых и почитаемых прозаиков, он также один из самых ярких и острых современных публицистов, чьи статьи вызывают неизменный восторг читателей и такое же стойкое неудовольствие властей предержащих. В 1993 году из-за статьи "Оппозиция умерла. Да здравствует оппозиция!" кремлевское начальство даже собиралось закрыть "Комсомольскую правду". В книгу "Порнократия" вошли статьи, написанные автором с 1986 по 2004 год. Собранные вместе, они образуют честную летопись нашего смутного времени и могут служить своего рода учебником современной политической истории.
Трудно удержаться, чтобы не привести еще одну мысль из статьи 1997 года: "Теперь очевидно — советский режим пал жертвой собственной оптимистической идеологии, на разработку и внедрение которой он потратил огромные средства. Если бы хоть у кого-то были сомнения в необратимости прогресса, в неизбежности улучшения жизни, — хрен бы шахтеры стучали своими касками супротив партократов, а творческая интеллигенция черта с два топтала бы давно уже скончавшийся социалистический реализм. «Метили в коммунизм, а попали в Россию» от силы несколько тысяч убежденных антикоммунистов, по историко-генетической иронии происходящих непосредственно от «пламенных революционеров». Большинство населения метило в светлое будущее, а попало в себя самое. Я, конечно же, не хочу сказать, что «все у нас было хорошо». Все зависит от того, с чем сравнивать. Общаясь доверительно с соотечественниками, работавшими в советские времена за рубежом, я приметил любопытную закономерность: чем в более высокоразвитой стране человек трудился, тем больше у него было претензий к покинутой временно Родине. И наоборот. А если человек, как большинство советских людей, вообще никуда не выезжал (разве что в Крым или на Кавказ) и сравнивал тогдашнюю жизнь, к примеру, не с нью-йоркским супермаркетом, а с периодом послевоенного восстановления? В этом случае, согласитесь, оптимизм гомо советикуса не кажется таким уже нелепым и беспочвенным.
Будь «неуклонное повышение благосостояния советского народа» всего лишь пропагандистским мифом — коммунисты, как это ни парадоксально звучит, оставались бы у власти и по сей день… Но оптимизм гомо советикуса опирался, согласимся, и на реальные факты жизни. Сейчас, слушая какого-нибудь телевизионного витию, в это трудно поверить. Однако при советской власти рождались дети, росло народонаселение, игрались свадьбы и новоселья, выплачивались зарплаты и пенсии, строились садовые домики — маленькие, зато в огромном количестве, а за похищенных детей и журналистов не родители выкладывали доллары, но руководители соответствующих органов — партбилеты. Жить постепенно становилось если и не веселее, то во всяком случае — все-таки лучше… Вот и автор этих строк начинал жизнь в каморке заводского общежития, расположенного в переулке, где стояла одна-единственная частная машина, а встретил достопамятный суверенитет России в трехкомнатной квартире и каждый вечер, паркуясь у дома и ругая советскую власть, ломал голову, куда бы воткнуть свои «Жигули». Неуемная жажда реформ появляется обычно на сытый желудок. И утоляется у всех, кроме самих реформаторов, очень быстро. Победа Ельцина — это подлинный триумф советской идеологемы «завтра будет лучше, чем вчера». Борьба хорошего с лучшим закончилась падением советской власти. Никому ведь в голову не могло влететь, что завтра может оказаться хуже, чем сегодня. И академик Сахаров, клеймя с трибуны съезда афганскую войну, я уверен, не мог себе вообразить, что следующая война будет вестись уже на территории России, что компоненты для атомной бомбы станут контрабандировать, как пасхальные яйца, и что на крымские пляжи начнут высаживаться пока еще учебные украинско-американские десанты. Андрей Дмитриевич, если вы меня слышите и если я в чем-то прав, явитесь хоть на миг обнищавшим атомщикам, устроившим марш протеста на Москву, чтобы не помереть с голодухи."
Рекомендуем читать и художественные произведения Ю.М.Полякова, и его публицистику тем, кто хочет понять причины происшедшей цивилизационной катастрофы, нынешнее скорбное наше бытие и заглянуть в будущее. А нам пора вернуться к "отцу и сыну", к Роговым.
Благодаря Ю.Полякову в нашем языке появились такие слова и выражения, как "апофегей", "женоненасытник", "господарищи", "десовестизация", "теловек"... Но когда речь идет о женщинах, любовной страсти и политике, Юрий Поляков более чем серьезен. Его обуревают мысли, которые не могут не быть интересны всем, кто любит думать, всем, кто любит литературу - и вообще всем, кто любит жизнь такой, какая она есть.
Видимо, в семье Тему Рогова воспитывали в духе беспрекословного послушания, что развитию ума не то что не способствует, противопоказано, поэтому в итоге одно послушание. Отца на флоте прозывали Иваном Грозным. Оправданный обстоятельствами места и времени войны в семейной атмосфере такой характер оказался фатальным. Предполагаем, что жизнь сына не сложилась, и дело вовсе не в том, что его отчислили из Нахимовского училища после снятия отца с высокой должности. Другая версия - отец сам забрал сына из училища. Все дело в характере ума, типе сложившейся личности.
Итак, отец, Рогов Иван Васильевич, генерал-полковник береговой службы (25.9.1944).
Вместо подробной биографической справки из сборника Лурье Вячеслава Михайловича "Адмиралы и генералы Военно-Морского флота СССР в период Великой Отечественной и советско-японской войн (1941-1945)". - СПб.: Русско-балтийский информационный центр БЛИЦ, 2001., обратим Ваше внимание на статью В.Лурье и Ю.Рубцова, опубликованную в Морском сборнике (№ 8, 1999 г.).
На флотах он слыл Грозным.
Судьба отвела этому человеку всего 50 лет жизни. По выражению одного из его коллег, он буквально сжег себя на службе. Или служба сожгла его? В любом случае написано о нем необоснованно мало. Чтобы хоть в сжатом виде дать представление о его жизненном и боевом пути, представим биографическую справку, составленную нами по материалам Центрального военно-морского архива. Иван Васильевич Рогов родился 10 (22) августа 1899 г. в Казани. Русский. В РККА с 1919 г. В ВМФ - с 1939 г. Член КПСС с 1918 г. В годы гражданской войны воевал в составе войск Юго-Западного, Восточного фронтов, получил ранение в войне с Польшей (09.1920). Политрук роты, батареи (04.1919-04.1920), военком санчасти 12-й армии (04-12.1920), госпиталя, санитарного поезда в Казани, инструктор ПУ Запасной армии, политотдела дивизии (12.1920-11.1922). Ответственный организатор партработы 136-го полка 16-й стрелковой дивизии Приволжского ВО (11.1922-06.1923). Военком караульной роты (06-12.1923), помполит начальника главного артиллерийского склада (12.1923-11.1924), военком 6-го отдельного понтонного батальона (11.1924 - 04.1926), 1-го железнодорожного полка ЛВО (04.1926 - 11.1927), 6-го топографического отряда (11.1927 - 03.1931), 3-го геодезического отряда МВО (03.1931 - 03.1933), командир 3-го топотряда ЛВО (03.1933-03.1936). Начальник 2-го управления топографических работ ХВО (03.1936 - 12.1937). Военком 23-й стрелковой дивизии (12.1937 -04.1938), Генерального штаба РККА (04-09,1938). Член Военного совета БВО (09.1938 •03.1939). Участник советско-финляндской войны (1939-1940). С марта 1939 г. - начальник Политуправления (с 1941 г. - Главного ПУ) ВМФ, заместитель наркома ВМФ. На этой должности находился всю Великую Отечественную войну. Одновременно с 12.1943 г. по 02.1944 г. - член Военного совета Черноморского флота. В распоряжении министра Вооруженных Сил СССР с 04 по 08.1946 г. С августа 1946 г. - член Военного совета - заместитель командующего войсками ПрибВО по политической части. Скоропостижно скончался 5.12.1949 г. в Риге, похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище. Воинские звания: бригадный комиссар (19.04.1938), дивизионный комиссар (5.09.1938), корпусной комиссар (9.02.1939), армейский комиссар 2 ранга (1.04.1939), генерал-лейтенант береговой службы (13.12.1942), генерал-полковник береговой службы (25.09.1944). Государственные награды: орден Ленина (1945), ордена Красного Знамени (1940, дважды 1944, 1949), орден Ушакова 1-й ст. (1945), орден Нахимова 1-й ст. (1944), орден Красной Звезды (1936), медаль "XX лет РККА" (1938), медаль "За оборону Севастополя" (1943), медаль "За оборону Кавказа" (1944).
Рогов пришел в руководящее звено Военно-Морского Флота в весьма сложный период. Вновь созданный Наркомат ВМФ переживал пору становления - развертывалась большая судостроительная программа, шла напряженная боевая подготовка на кораблях, во флотской авиации и частях береговой обороны. Остро недоставало опытных кадров, изрядно выбитых в ходе репрессий. Новичку впору было растеряться. "Мои первые опасения - сумеет ли он, новый на флоте человек, разобраться в специфике морской службы, - вспоминал нарком ВМФ Адмирал Флота Советского Союза Н.Г.Кузнецов, - быстро рассеялись. Возвращаясь из поездок на тот или иной флот, Иван Васильевич удивлял и радовал всех нас тем, что глубоко понимал задачи, которые призваны были решать штабы, политорганы, корабли и части ВМФ". Контр-адмирал А.Т.Караваев, бывший в годы войны инспектором ГлавПУ ВМФ, подтверждает, что Рогов с первого дня взялся упорно и систематически осваивать военно-морское дело: самостоятельно изучал уставы, наставления, специальную литературу, не стеснялся обратиться за помощью и советом к сотрудникам аппарата. Ему удалось быстро уловить специфику уклада и деятельности сложного флотского механизма. Однако не все были такого мнения. По свидетельству известных флотских историков капитанов 1 ранга в отставке доктора исторических наук И.А.Козлова и доктора военно-морских наук В.С.Шломина, Рогов представлял собой типичного номенклатурного политработника, который, если пренебречь частностями, не очень понимал и не жаловал флот. В работе проявлял склонность к командно-нажимному стилю руководства. И эту точку зрения нельзя не учитывать, несмотря на то, что она противоречит мнению, высказанному Н.Г.Кузнецовым (Видный политработник армии и флота.— «Воен.-ист. журн.», 1969, № 8.) и некоторыми другими флотскими начальниками. Не следует забывать, что их книги выходили тогда, когда партия и ее полпреды в Вооруженных Силах были вне критики.
"В сорок втором прибыл к нам на Балтику начальник Главного политуправления ВМФ армейский комиссар 2-го ранга Иван Васильевич Рогов. С этим могущественным человеком я за время своей службы встречался дважды и сохранил о нем добрую память. Во флотских кругах его называли Иваном Грозным — и не без оснований. Он был действительно крут, но в нем привлекала оригинальность мысли, шаблонов он не терпел. Летняя кампания в то время была в разгаре, у подводников были успехи. Разобравшись в обстановке, Рогов выступил на совещании работников Пубалта с поразившей всех речью. «Снимите с людей, ежечасно глядящих в глаза смерти, лишнюю опеку,— говорил он.— Дайте вернувшемуся из похода командиру встряхнуться, пусть он погуляет в свое удовольствие, он это заслужил. Не шпыняйте его, а лучше создайте ему для этого условия…».
Не кажется ли Вам, что А Крон в отличие от "номенклатурных историков" заметил и сохранил для подлинной истории свидетельства ума и понимания и уважения достоинства военного моряка уровня подводника Петра Денисовича Грищенко?
С началом войны Иван Васильевич возглавил процесс перестройки партийно-политической работы в ВМФ на военный лад, стараясь придать ей военно-практическую направленность. Подобный "прагматизм" себя полностью оправдывал. Так, 1 октября 1941 г. начальнику Политуправления ЧФ П.Т.Бондаренко он дал директивное указание на случай эвакуации войск и сил флота из Одессы учесть недостатки, допущенные командованием КБФ при организации перевода сил флота из Таллина в Кронштадт: уход некоторых транспортов не в ночное, а дневное время, слабое прикрытие с воздуха, плохое рассредоточение по кораблям командных кадров, из-за чего были допущены лишние потери, случаи паники. Указания Рогова, безусловно, сыграли положительную роль при эвакуации Одессы, признанной специалистами одной из наиболее успешных в Великой Отечественной войне.
Продолжение следует.
Обращение к выпускникам нахимовских училищ. 65-летнему юбилею образования Нахимовского училища, 60-летию первых выпусков Тбилисского, Рижского и Ленинградского нахимовских училищ посвящается.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории. Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
На улице уже начало смеркаться, целый день хмурившееся небо разразилось гнусным мелким дождём, дорога покрылась лужами, соединёнными участками разжиженной грязи. К дому на Большом Улиссе, где проживал Трофимов, предстояло добираться пешком по этому месиву. Путь предстоял долгий, минут на 40, а по этой грязи и на все 60. Можно было воспользоваться общественным транспортом, но такой вариант абсолютно не гарантировал его успешность, а что касается сроков исполнения, то можно было не сомневаться, что быстрее домой всё равно не попадёшь. Автобусом с Диомида можно доехать до Луговой, там пересесть на автобус, который идёт до Большого Улисса, или хотя бы до Малого, там уже недалеко. Получается почти равносторонний треугольник. Через Луговую, если от неё ходит автобус на Улисс, затратишь столько же времени, как и на пеший вариант, но гарантии, что там ходит автобус, никто не даст, надо всегда рассчитывать на худшее. Владивосток приучил жителей к этому. Это город традиционного дефицита, там всегда чего-то нет. То вдруг исчезает на несколько месяцев зубная паста, то мужские трусы, то мясо или растительное масло, то ещё что-нибудь. О регулярности и интенсивности движения общественного транспорта и говорить нечего. Да что говорить о такой ерунде, хуже когда там на долгие месяцы становится дефицитом питьевая вода, тепло или электроснабжение, а то и всё в комплексе одновременно. Метрах в 500-х от Диомида Трофимову попался автосамосвал, стоящий в дорожной луже, из-под задранных кверху жалюзей капота двигателя торчал зад водителя-стройбатовца. Уже отойдя метров десять, у Трофимова возникли мысли: «А ведь курс самосвала совпадает с моим... Шофёр копается в двигателе, что-то ищет... Может, скоро и найдёт то, что ищет? Так может и подъехать удастся?». Вернулся, поинтересовался. Да, можно будет и подъехать. Причина простая: заглох двигатель. Трофимов о двигателях знал только в общих чертах. Знал, что у двигателя есть цилиндры и поршни, что туда через карбюратор поступает воздушно-бензиновая смесь, а от аккумулятора через систему зажигания эта смесь воспламеняется, приводятся в движение поршни, шатунно-кривошипный механизм и т.д. Всё это на уровне курса физики за среднюю школу. Вокруг этих познаний у Трофимова забурлил мыслительный процесс. – Искра есть? – спросил он тоном знатока. Оказалось, что есть. – А бензин поступает? – не унимался Трофимов. – Наверное, нет. Ищу... «Если не идёт бензин к карбюратору, то что?» – вдумывается Трофимов. – А бензин есть? Оказалось, что тоже есть. – А бензопровод не засорился? – Уже продувал, – подтвердил стройбатовец. «Соображает», – отметил про себя Трофимов.
– Тогда, наверное, не работает топливный насос, – делает вывод Трофимов. Стройбатовец с версией соглашается. Мысли Трофимова заработали ещё напряжённее и интенсивней: «Если бензин в карбюратор насосом подать нельзя, то надо шлангом из какой-нибудь ёмкости». Такой ёмкостью оказалось мятое грязное ведро, нашёлся резиновый шланг и Трофимов предложил, опять-таки из усвоенных в школе уроков физики, использовать систему сообщающихся сосудов. Нацедили 2/3 ведра бензином, подсоединили шланг к штуцеру карбюратора, Трофимов поднял ведро повыше и... двигатель завёлся! А дальше всё было просто: Трофимов обязался держать ведро в своих руках, а стройбатовец взял обязательство довезти Трофимова в Большой Улисс до дома. Всё шло по намеченному плану, неприятности доставляли только неровности дороги, на которых бензин выплёскивался из ведра на мундир Трофимова. Это приходилось терпеть. Но когда на перекрёстке Малого Улисса, вместо того, чтобы повернуть направо, стройбатовец сделал левый поворот, к своему гаражу, Трофимов не стерпел и выдернул шланг из карбюратора. Двигатель заглох, машина остановилась. Конечно, мольбам и заверениям стройбатовца о том, что из гаража он непременно доставит Трофимова домой, последний поверил. На абсолютно тёмной территории гаража стройбатовец мигом затерялся. Отойдя несколько метров в сторону, Трофимов уже не смог найти и аварийную машину. В залитом бензином мундире, с горечью в душе от коварного обмана, Трофимов пешком, не считаясь с лужами, добрался домой. На звонок открылась входная дверь, в проёме встречала жена. – Трофимов! А от тебя снова спиртным пахнет... «Нет в жизни счастья! Кругом несправедливость и обман...» – сверлило в голове Трофимова, пока крепкий сон не взял своё.
Утром следующего дня пробудившегося Трофимова встретили яркое солнышко, светившее в окно тесной коммунальной комнатушки, и возле кровати улыбающаяся жена. – Вставай, вставай, дружок! Завтрак готов... На службу не опоздаешь? – нежно ворковала жена. На спинках КЭЧевских стульев висели вычищенные, отутюженные китель и брюки. Только лёгкий запах бензина на мгновение, тёмным облачком скользнул в воспоминании о прошлом дне, но настроение не испортил. В этот день вывеска и дифферентовка прошли, как по маслу, без сучка-задоринки. Повседневная служба пошла по накатанной колее: база – море, море – база, море – море – море, база. Да, чутьё Трофимова не подвело, лодка потеряла в скорости в среднем 1,5 узла, стала самой тихоходной, но на успешность боевой подготовки, на качестве выполнения поставленных задач, это не сказалось. Она продолжала быть в передовиках. Злополучную деревянную «шубу» лодка носила около четырёх лет. По ней стреляли практическими торпедами все лодки соединения. Естественно, предпринимались все меры предосторожности и безопасности. И каждый раз торпеды и цель благополучно расходились в своих горизонтах, ни разу не столкнувшись. Должно быть, Бог отвёл. Позже были построены лодки-цели по специальному проекту. И у Трофимова всё складывалось не худшим образом А что касается «нежных воркований» и прочих сантиментов жены Трофимова, то автор имеет полное право на литературный вымысел. Прости меня, Трофимов, за откровения.
* * *
Осмотрев Диомид, вспомнив былое, мне захотелось проехать по пути «героя», тем более, что по нему в своё время вышагивал и я. Володя, мой гид, с удовольствием поддержал. Доехав до улицы Олега Кошевого, мы всё же отклонились от маршрута, чтобы наведаться к дому на улице Окатовой, «крюк» небольшой. Здесь, в 2-х этажном, одноподъездном на восемь квартир доме, я с семьёй до «Классов» занимал в 2-х комнатной квартире одну комнату 22 кв. м, соседнюю комнату занимала семья офицера-медика. Адольф, сосед с очень непопулярным в нашей стране именем, был страстным любителем аквариумных рыбок. От него я впервые узнал названия некоторых пород, но все его усилия пристрастить и меня к своему «хобби», успеха не имели. Помню как он, бывало, прибежав вечером со службы, усаживался перед аквариумами, выкуривал одну за другой сигареты и, пуская клубы дыма, подолгу любовался своими питомцами. Мне кажется, он их знал не только по породам, но и по именам собственным.
А в выходные дни Адольф переключался на хозяйственные вопросы: чистил аквариумы, заготавливал пропитание своим любимицам, да и себя не забывал. Его «кулинария» была специфичной. Рыбкам он сушил каких-то насекомых, козявок, – мне казалось, что это были тараканы, – потом измельчал их почти в порошок, а себе жарил то ли говяжьи, то ли свиные почки. Почки он любил так же страстно, как и своих рыбок. У Адольфа недоставало терпения довести процесс жарки до нужной кондиции, едва почки распаривались, как он выхватывал куски со сковороды и с жадностью поглощал. По выходным квартиру наполнял сизый «туман» и жуткий аромат, а в кухню зайти было просто невозможно. Из окна нашей совместной кухни было видно окно комнаты коммунальной квартиры Колесниковых в соседнем доме. Смутно вспоминаю, за давностью прошедших лет, ЧП у Колесниковых. У Нины, Володиной жены, ночью, в ненастье подошёл момент рожать второго ребёнка. Ни в доме, ни вблизи, не было ни телефонов, ни таксофонов, «скорую» вызвать не удавалось, личных машин в те времена у нашего брата ещё ни у кого не было. Подняли по тревоге весь дом, мобилизовали «бабок-повитух», нашлась какая-то врачиха-педиатр, доставили лодочного врача – молодого лейтенанта, который разыскал свои академические конспекты и начал срочную самоподготовку по подобающему случаю. Только через оперативную службу соединения ПЛ, удалось всё же вызвать «скорую», когда Павлик уже появился на свет. Сделав этот «крюк», мы поехали дальше к бухте «Улисс». По этой дороге, а чаще срезая углы, мною хожено-перехожено, все эти тропы-дороги ведут в воинскую часть, в которой я прослужил от командира рулевой группы до командира подводной лодки. Помнится, однажды вечером по этим тропам-дорогам я возвращался после моря домой, я нёс «презент» от рыбаков – два больших краба. Они уже «устали» в пути и не шевелились. По дороге я поднимал их за клешни выше плечей, чтобы они не доставали до земли, но с каждым метром пути крабы становились всё тяжелее и тяжелее, а руки опускались всё ниже и ниже. Наконец, руки ослабели совсем, и дальше я тащил крабов по пыльной тропе уже волоком. Жена не обрадовалась. А ночью крабы пробудились, должно быть от голода, начали ползать по прихожей, громко цокая клешнями по полу, мешая сладкому сну. Наутро пол в прихожке был покрыт большими лужами слизи, похоже, экскрементами... Жена меня ругала. Но после, сваренные в солёной воде, крабы были очень вкусными.
Вот мы подъезжаем к «Малому Улиссу». Эти металлические ворота, украшенные якорями со звёздами, КПП – путь в соединение подводных лодок. Туда нам не попасть – мы «гражданские» люди. Нужен «допуск», разрешение, пропуск, хотя я знаю там всё до мелочей. Но всего, что я знаю, рассказать по определённым причинам не могу, а поведаю лучше какую-нибудь байку... Ну, вот хотя бы о Мишке Квакине, – эти места напомнили мне о нём.
МИШКА КВАКИН
Подумаете: «Причём здесь, во флотских байках, Квакин? Это же у Гайдара – гроза садов и огородов. Вроде бы не тот профиль». Да, «профиль» другой, но такой персонаж – Мишка Квакин – жил, долго на флоте служил, творил и «вытворял», хотя и под другой, официальной фамилией, которую упоминать здесь, может, не совсем этично. Кто знал этого «Квакина», тот сообразит о ком речь. О том, что он «Квакин», знали все, в разговорах между собой его так все и называли. Мне кажется, что и он сам, если не знал, то догадывался. Этот вывод я делаю из того, что когда на одном из приёмов жена офицера обратилась к нему с бытовой просьбой: «Товарищ Квакин!..» – он весь искривился, как настоящий Квакин от ворованных, недозрелых кислых яблок. Впервые я узнал о нём в 1957 году. Я ещё был «годовалым» лейтенантом, командиром рулевой группы, а он – состоявшимся «просолённым морским волком», имел звание «капитан 1 ранга», командовал соседним соединением подводных лодок, а вскоре перешёл командовать нашим соединением. Как видите, между нами дистанция огромного размера. Со временем Квакин стал начальником штаба более крупного соединения, потом начальником штаба объединения, командиром объединения подводных лодок, получил адмиральское звание. Многих офицеров подчинённых частей Квакин знал не только по фамилиям, интересовался их познаниями, потенциальными возможностями, контролировал продвижение по службе. В силу малообщительности Квакина, личных встреч мало кто удостаивался, да и не стремились, скорее – избегали. Моя личная встреча с ним состоялась только один раз. Я был уже старшим помощником командира подводной лодки, капитан-лейтенантом. Он вызвал меня, коротко спросил: – Это ваша дорога от штаба до перекрёстка? Речь шла о дороге от казармы, в которой располагался штаб соединения до ближайшего перекрестка с дорогой, идущей к другой казарме – объекте приборки, закреплённым за нашей подводной лодкой. – Так точно! – отчеканил я. – Бедлам! Передайте командиру, чтобы арестовал вас! Идите! – прорявкал Квакин. – Есть! – и я мигом помчался на объект приборки. Кругом чистота, порядок: дорога подметена хорошо, поребрики выкрашены известковым раствором аккуратно. За что «арест»? И тут, в конце объекта, увидел крамолу: матросы разрисовали под берёзу ствол какого-то тёмнокорого дерева, как память, возможно, по далёкой родине. Ну не растут в этих краях любимые берёзы! «Берёзу» отмыли соляркой, арест не состоялся – пронесло, и с Квакиным встречаться больше не хотелось, да и попадаться ему на глаза тоже.
А глаза у него были светлые, серо-голубые. Этот цвет никак не соответствовал содержанию. Такой цвет больше сочетается с нежностью, а здесь – как буравчики, одна свирепость. Если добавить к облику серые щетинистые усы, обветренное, как скалы, морщинистое лицо, никогда не озарявшееся доброй улыбкой, и рычащий голос – портрет, прямо скажем, не вызывал симпатии. Даже очень редкие попытки выдавить улыбку, делали её больше похожей на оскал. Дело своё он знал, знал хорошо. Это ценилось командованием флота и выше. У Квакина же вышестоящие авторитетом не очень пользовались. Приходит, допустим, какая-то депеша с «очень ценным» указанием «сверху», и можно было слышать от него такую реакцию: «Выкиньте это на помойку! Они ничего в этом не понимают! Там, в штабе, одни дураки!». Фразы у него короткие, рубленые, рыкающие. Умными он считал немногих, уважаемых тоже было негусто. Вот первого моего командира, Сергея Анатольевича Миронова, Квакин обожал. – О, товарищ Миронов! – потрясал в приветствии руку и, не скрывая от присутствующих своих симпатий, подтверждал: – Хороший командир! Это повторялось с каждой встречей, иногда даже с улыбкой-гримасой. Лодка наша Квакину тоже нравилась, да и было за что. Курсовые задачи мы сдавали блестяще. Даже когда флагманские специалисты «выявляли» что-то такое, что подлежало озвучиванию, то это была уже не критика недостатков, а благое пожелание: хорошее сделать ещё лучше. Умели мы и потрафить некоторым «слабостям» Квакина. Не всем это удавалось... Квакин – он и на флоте «Квакин»: взбалмошный, взрывной, самолюбивый и т.д. Это всегда надо было учитывать, но и о «слабостях» не забывать.
Одна из милых слабостей. Любил он к обеду на закуску селёдочку. И не так просто кусками, а чтобы с зеленью, и изо рта перья лука торчали. Это надо твёрдо знать! – О, хорошо, хорошо! Хороший обед! Хорошие коки! – слышится рокот в кают-компании. – А вино у вас креплёное? – интересуется Квакин У подводников – святое дело – в море обязательно полагается к обеду по 50 гр. вина. Обычно это сухие, столовые вина, иногда попадаются десертные. Но Квакин обожал креплёные. Приходилось ловчить. – Да, да! Креплёное! – подтверждал старший за столом. – Только чуть-чуть... – Хорошо! Хорошее вино! – крякнув, подтверждает Квакин. Тут надо было ещё угадать любимый градус «подкрепления». Это делалось загодя, с дегустацией коктейля под цвет и вкус любимого вина. Разбавителем, или «укрепителем», естественно, был спирт из корабельных запасов. – Хорошая лодка! Нечего тут больше проверять! Поворачивай, командир, в базу! – решает после сытного обеда Квакин и удаляется в каюту старпома. Выражение радости с лиц, обедавших в кают-компании, мгновенно распространяется по отсекам и озаряет не только лица членов экипажа, но и флагманских специалистов – не надо будет идти на повторный приём задачи. Ура! Задача принята! Вариант второй. Всё то же. Лодка другая. Всего только один, наслышанный, но плохо обученный корабельный доктор-недотёпа, ведающий сервировкой стола в кают-компании, решает почему-то уточнить непосредственно у Квакина: – Товарищ...! Скажите, пожалуйста, зелёный лук селёдке в рот вставлять? Хмурая туча оседает на чело Квакина. За столом эта туча становится ещё мрачнее. Не испробовав, как у всех, «креплёного» вина, Квакин презрительно осматривает и гневно швыряет тарелку с закуской через всю кают-компанию, поднимается, не отобедав, из-за стола и без всяких разборов, заслушивания флагманских специалистов, «рубит» приговор: – Лодка – г...! Командир – г...! Экипаж – г...! Поворачивай, командир, в базу! Нечего нам тут делать! Готовьтесь через неделю к новой приёмке задачи!
Трагедия!!! Уж в следующий раз вас «пошерстят»! В немилость Квакину можно было угодить и не по своей вине. Помнится один случай со швартовкой. Швартовка корабля – манёвр сложный и ответственный. Можно себе «нос» (форштевень) свернуть, можно соседа протаранить, можно на берег вылезть. Много и разной «каки» бывает при швартовках. Даже Сан Саныч Кодес, опытный, матёрый соседний командир, бывало, за час – два перед обедом объявляет команде: – Ребятки! Давайте быстренько на лодку, сейчас мигом перешвартуемся и на обед... И начинает его лодочка елозить взад-вперёд по бухте. Уже и обед прошел, и послеобеденный (адмиральский!) отдых «улыбнулся», а они и моторами, и рулём, и шпилём, и вручную с дополнительной матросской силой – ну никак не ошвартуются! Кроме знания – «как» – нужен значительный опыт, «чутьё» лодки, интуиция.
Окончание следует.
Обращение к выпускникам нахимовских и подготовительных училищ.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ и оказать посильную помощь в увековечивании памяти ВМПУ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории. Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru