— Глубина 70 м, осмотреться в отсеках, - дал команду мичман по "Нерпе". — 7-й осмотрен, замечаний нет, глубина 72 м, СО2 - 0,5%. — Есть 7-й. — 6-й осмотрен, замечаний нет. — Есть 6-й, 5-й..., 4-й..., 1-й..., 2-й... Маневр "срочное погружение" закончен. Боевая готовность № 2 стала подводной, на вахте та же 3-я боевая смена, которая выполняла этот маневр, остальные должны были оставаться там, где их застал сигнал "Срочное погружение". Кроме ЦП - из Центрального надо было уйти. — Долго будем идти этим курсом? - штурман. А я и забыл, что мы на случайном курсе! В дальнейшем это стало законом - погружаться на другом курсе и возвращаться на него только после того, как есть уверенность, что лодка не обнаружена. — Право руля на курс 255 гр., - даю команду вертикальщику в боевую рубку. — Центральный, командир. Сколько времени находимся под водой? — 12 минут, товарищ командир. — Через 8 минут всплывать на 30 м. — Есть всплывать на 30 м через 8 минут! Снимать химкомплект нет смысла. Беру журнал вахтенного ЦП (черновик), беру вахтенный журнал и начинаю заполнять его, чтобы после смены в 24.00. побыстрее освободиться и раньше лечь спать.
"20.50. WV-2 в 100 милях от места ПЛ по докладу командира группы ОСНАЗ. 21.32. Отмечена работа самолетной РЛС. Пеленг 210. Сигнал 1 балл. 21.48. Ш= сев., Д= зап.. Срочное погружение от обнаружения самолетом. Сигнал РЛС 4 балла. 21.59. Глубина 70 м. Готовность № 2 подводная, 3 боевая смена на вахте. Признаков обнаружения ПЛ не обнаружено. Гидроакустический горизонт чист". Все , время вышло. Надо всплывать. — Боцман, всплывай на глубину 30 м с дифферентом 5 гр. на корму! — Всплываем на глубину 30 м, слушать в отсеках! (по трансляции). — Акустик, прослушать горизонт. Включить "Бересту". 22.04. Глубина 30 м. Горизонт чист. Доложил командиру. — Боевая тревога! - командир. 35-40 секунд звучит ревун. Всплытие - самый опасный маневр. Верхний слой воды до нескольких десятков метров, особенно при шторме, - коварный слой. Здесь, во-первых, большой фон шумов моря, во-вторых, полезный шум гасится пузырьками воздуха (газировочный эффект - бокал с шампанским не звенит!). В-третьих, звук может распространяться не по прямой, а по кривой круто вниз, и нужно сблизиться с шумящим объектом почти вплотную, чтобы его услышать. Лодки, всплывая с глубины, безопасной от таранного удара, под перископ, время от времени попадают под форштевни надводных судов.
«Пять суток блаженства»
Чем ниже (южнее) мы спускались, тем спокойнее становился океан, выше температура, «чище» визуальный и радиотехнический горизонт - ни самолеты, ни корабли (вообще надводные цели) по несколько суток не загоняли нас под воду. Наступили дни, когда ходовая вахта на мостике (с разрешения командира!) была по форме одежды «в трусах». Океан чуть-чуть дышал, поверхность его изумительной синевы, гладкая, как не знаю что, вспарывалась форштевнем лодки так аккуратно, что надстройка ПЛ, имеющая в самой высокой части не более 2 м, оставалась сухой. Нас сопровождали дельфины, парами и большими группами. Скорость, изящество и какая-то приветливость - восхитительные создания! Поражает то, что они выскакивают из воды одновременно! У меня есть фотография, на которой запечатлен миг, когда в воздухе одновременно было десятка три дельфинов!
Другая диковина - . Стаями выныривают и взлетают в воздух. Иногда падают на нашу узкую палубу, ширина которой от половины до полутора метров. Впереди, слева 5-10 гр., вдруг появилось какое-то искажение четкой линии горизонта. Через минуту, две это что-то стало пятном и не на горизонте, а во много раз ближе, но все равно непонятным. Подошли ближе - остров густых водорослей диаметром 40-50 м - саргассы! На всякий случай обошли их. Когда эти «острова» слились в длинную поперечную полосу, мы рискнули все-таки пересечь её. Полоса за кормой сразу же сомкнулась, и мы перестали бояться саргассовых зарослей и больше не обходили их.
Солнце уже не греет, а печет. На небе редкие перистые или высококучевые облака. К концу вахты кожа у нас покраснела и даже чуть-чуть побаливает - легкий ожог. Сигнальщик чувствует себя хуже -озноб, повысилась температура. Но ночью, спустя 8 часов, он исправно вышел на вахту. Температура в норме, побаливают только плечи. Ночью погода и обстановка не изменились. Небо густо черное, звезды крупные, появились новые для нас созвездия южного полушария - Южная Корона. Фосфоресцирует вода, да так ярко, что подсвечивает корпус ПЛ, даже отсветы на наших лицах. Вокруг лодки голубое пламя, за кормой - голубая полоса кильватерного следа, белая в районе гребных винтов, затухающая в нескольких кабельтовых позади. В другой раз в облачную ночь сигнальщик обратил мое внимание на радиоантенну. Я оглянулся и был поражен - штырь антенны был объят сине-фиолетовым пламенем - это был столб диаметром около 20 см и высотой около метра. Потом мы обнаружили этот эффект на самой верхней точке капюшонов, на кончике пальца, направленного вверх, даже на задранном вверх носу. Вот так развлекалась верхняя вахта большой подводной лодки! Но вскоре комфорт мягких субтропиков тоже остался за кормой. С каждым пройденным градусом широты становилось все жарче. Кондиционеров на лодках в то время еще не было. Была объявлена форма одежды "Разовая". Разовое белье - безрукавка, трусы с кармашком, сандалии на босу ногу. На шее разовое полотенце. Положены были еще разовый носовой платок и разовые носки. Но платок был в буквальном смысле разовый, хотя, как и весь комплект белья, выдавался на 10 суток. Носков потом после похода хватало если не на год, то на полгода точно. Это белье не подлежало стирке (отсюда и термин "разовое";), шло в ветошь, которой на лодке никогда не хватало. Однако в тылах нашлись умники, которые в 1970-х годах добились того, что за счет разового белья сократили норму снабжения ветошью.
Самым прохладным стал 1-й (торпедный) отсек и, несмотря на то, что он был режимным - 12 торпед на стеллажах лежат открыто, на них – всякое имущество. Головки - боевые зарядные - еще не были закрыты огнезащитными чехлами, хотя после взрыва ПЛ Б-37 поступил приказ разработать, изготовить и поставить на лодки такие чехлы. Из 6 торпед в торпедных аппаратах одна - особая. Однако режим постоянно нарушался - все искали прохлады. 2-й и 4-й отсеки, аккумуляторные и одновременно жилые, в надводном положении, благодаря постоянному вентилированию, довольно терпимые, но в подводном положении они необитаемы. Там все выделяет тепло - прежде всего, аккумуляторная батарея. Тогда еще не было системы водяного охлаждения электролита, и после зарядки батареи в этих отсеках, под ногами живущих в них находились аккумуляторы теплоты весом по 1,5 сотни тонн с температурой свыше + 40 гр.С. Второй источник тепла - приборы сжигания водорода, выделяемого батареей. Они размером с хлебницу, но их по 22 прибора в каждом отсеке и температура в 4-5 раз выше, чем у батареи. Третий - регенерационные установки для поглощения СО2 из атмосферы отсека и выделения кислорода. Этих "печек" в отсеке из расчета одна на 4 человека. Во 2-м отсеке особенно страдает акустик на посту 22 (пост гидроакустического наблюдения и связи) - там еще гидроакустические станции греют. Короче, зачастую во 2-м отсеке кроме акустика оставался только Лемир Винокуров, командир БЧ-4, РТС. Он лежал в "разухе" на не застеленном дерматине дивана и плавился. Я до сих пор поражаюсь ему, а он был не из худеньких! В 4-м еще хуже - там камбуз, там почти постоянно в работе котлы для приготовления пищи, там еще и влажно, а сосед у него в корму - 5-й отсек, дизельный, где после остановки дизелей и герметизации отсека температура в первые часы после погружения поднимается до + 70 гр.С! В надводном положении в 4-м вполне сносно - через него "просасывается" воздух для работы дизелей.
5-й отсек - о нем уже сказано. Под водой он становится пригодным для проживания через 6-12 часов. И тогда 6-8 мотористов, забрав матрацы из других отсеков устраиваются на крышках дизелей и между правым и средним дизелями. При работе дизелей отдыхать там невозможно. 6-й отсек, где и мое спальное место, терпим в надводном положении. Из 3-х главных гребных моторов хотя бы один работает в режиме генератора и охлаждается вентилятором. Если открыть крышку лючка в трюм, то оттуда идет воздух. Неважно, что он теплый, важно, что он обдувает твое горячее потное тело. Во время зарядки, когда температура в 6-м отсеке поднимается до +40 гр.С, отдыхать в отсеке невозможно. Народ сползает с коек, открывает лючки в трюм и по 3-5 человек садятся вокруг лючков и дремлют на корточках, как у костра, только не греются, а пытаются избежать перегрева. 7-й отсек, кормовой торпедный - жилой отсек на 17 коек. Торпеды только в 4-х торпедных аппаратах. Но если лодка выйдет в море в минном варианте, то останется только 4 спальных места - на остальных будут "отдыхать" запасные мины. Отсек концевой, плохо вентилируется, в нем много работающих механизмов, и о комфорте по температуре говорить не приходится. Месяца через два каждый отсек будет иметь свой устойчивый запах: 7-й - свинарника. От подгнивших овощей, которые там хранятся и от бздели, источником которой являются люди, ибо что такое 104 м3 (таков его объем)? Это небольшая 2-х комнатная квартира общей площадью 40 м2 при потолках 2,6 м. И в ней находится до 18 человек. 6-й - комбинированный запах масел, красок и озона от перенасыщения отсека электрооборудованием. 5-й - запах машинного отделения - соляр, гарь. 4-й - запах пищи, несвежий застарелый. 3-й - центральный пост - пожалуй, трудно выделить что-то характерное, может чуточку пованивает фекалиями - в отсеке расположен гальюн. 2-й - запах электролита, немного кисловатый, немного горьковатый, в общем - характерный.
И только ничем не пахнет.
"Соринка на перископе"
А мы с каждым часом все ближе и ближе к тропикам. Обстановка начинается сгущаться - мы пересекаем трансатлантические пути. Чтобы избежать обнаружения, а нам нежелательны встречи не только с военными кораблями, но и с гражданскими - мы вынуждены днем ползти под водой. А светлое время суток около 11 часов. Лодка снова начинает отставать от графика движения. Когда отставание достигло критической величины, командир решил днем идти под РДП, т.е. под шноркелем. Лодка на перископной глубине выдвигает из воды трубу большого диаметра, через которую идет забор воздуха для бортовых дизелей, которые работают с выхлопом под водой, имея противодавление на выхлопе до 0,7 кт/см2. Отсеки, обычно загерметизированные в подводном положении, в режиме Работы Дизеля Под водой (РДП) сообщены через открытые клинкеты вентиляции с 5-м, дизельным отсеком на случай провала ПЛ. Если боцман не удержит лодку на глубине 7-8 м (ошибка, сильное волнение моря и пр.) и она провалится, воздушная шахта перекрывается поплавковым клапаном, а т.к. ему веры нет, то вахтенный трюмный закроет еще одну захлопку, и дизеля, не останавливаясь, сосут воздух из отсеков до тех пор, пока: а) лодка не выберется на рулях без или с увеличением хода, без или с подачей воздушного пузыря в цистерны главного балласта; б) пока их не остановят или они остановятся сами. Бывали случаи, что лодка проваливалась до 15 м, а "атмосферное" давление в отсеках за минуту-полторы падало с 760 мм рт.ст. до 660 - на 100 мм рт.ст. Вот почему в подводники берут, как и в водолазы, лиц со здоровой триадой: "ухо-горло-нос", с проходимой евстахиевой трубой, через которую идет выравнивание давления снаружи барабанной перепонки и изнутри. Иначе лопнет перепонка, а если и не лопнет, то боли в считанные часы сведут человека с ума. Во всяком случае, сделают его небоеспособным. Но в процессе плавания, в основном из-за простуды, многие испытывают неудобства при перепадах давления. Выравнивают его либо дутьем в нос при зажатых пальцами ноздрях, либо глотательным движением. Опытный подводник этого не делает, он делает автоматически нечто труднообъяснимое, как, к примеру, объяснить словами, удержание равновесия на коньках или велосипеде?
Владимир Константинович Яковлев, по сведениям однокашников, был командиром ПЛ. Видимо, о нем, как о командире-наставнике в УЦ в Обнинске сообщил в своих интересных капитан 1 ранга Бондаренко Виктор Константинович.
Еще несколько групповых фотографий нахимовцев выпуска 1952 года разных лет.
41 класс воспитанников, окончивших 7 класс. Рига, 1949. 1 ряд: Ильичев Вадим Викторович, Сорокин Вадим Николаевич, Занин Александр Никонорович, Иванов Эдуард Михайлович, Х, Логвинов Михаил Михайлович, Х, 2 ряд: Иванов Георгий Васильевич, преподаватель географии; Левин Гирш Давыдович, преподаватель естествознания; Павловский Игорь Генрихович, преподаватель черчения; Закожурникова Галина Ивановна, преподаватель русского языка и литературы; майор Светлов Михаил Александрович, командир роты; Пригорьевская Евгения Яковлевна, преподаватель истории; Касперсон Анна Матвеевна, преподаватель английского языка. 3 ряд: Сабуров Евгений Григорьевич, Голанд Лев Ильич, Степанов Юрий Федорович, Васильев Леонид Викторович, главный старшина Невзгляд Михаил Филиппович, старшина роты; Х, Х, Никифоров Дмитрий Дмитриевич, Бабашин Геральд Устинович, Вечеслов Николай Георгиевич, Кондаков Борис Николаевич. 4 ряд: Младший лейтенант Шаповалов Иван Алексеевич, офицер-воспитатель, старшина 1 статьи Сысоев Петр Захарович, помощник офицера-воспитателя, Обухов Павел Алексеевич, Нестеренко Лев Сергеевич, Симонов Николай Михайлович, Хромов Юрий Сергеевич, Боярский Евгений Георгиевич.
42 класс воспитанников, окончивших 7 класс. Рига, 1949. 1 ряд: Кудрявцев Алексей Александрович, Добровольский Вилин Константинович, Авдеев Всеволод Иванович, лейтенант Губин Виктор Александрович, офицер-воспитатель, Мироненков Владимир Фомич, Яковлев Владимир Константинович, Малышев Леонид Павлович. 2 ряд: капитан-лейтенант Ширяев И.А., Левин, Павловский, Касперсон Анна Матвеевна, преподаватель английского языка; майор Светлов Михаил Александрович, командир роты; Тарабарина Александра Михайловна преподаватель русского языка и литературы, Пригорьевская Евгения Яковлевна, преподаватель истории; Никитина,. 3 ряд: Халошин, Гриневич В.В., Гранин, Милов, старшина 1 статьи Утробин – помощник офицера-воспитателя, главный старшина Невзгляд Михаил Филиппович, старшина роты; Кизимов Е.А., Френк Борис Михайлович, Данилкин Альберт Андреевич, Семенов В.А., Гуськов Дима (учился с 1946 по 1949 г.), Ширинкин Валентин Сергеевич, Лойкканен Гарри Генрихович. 4 ряд: старший матрос Кононов Степан Николаевич, Душацкий Виталий Борисович, Храмченков Александр Семенович, Ушпалевич Эдуард Александрович, Щеткин Юрий Николаевич, Власов Владимир Д., Носенков Игорь Александрович, Герасимов Юрий Всеволодович, Козлов Владимир Федотович.
43 класс после окончания 7 класса. Рига, июнь 1949 г. Слева направо: 1 ряд: Соколов Виктор Александрович, Саенко Борис Ильич, Агронский Марк Дмитриевич, капитан-лейтенант Свирский Павел Мефодьевич, офицер-воспитатель, Гулин Анатолий Иванович, Семенов Евгений Павлович, Кузнецов Ефим Васильевич, Пашков Борис Иванович. 2 ряд: Иванов Георгий Васильевич, преподаватель географии; Левин Гирш Давыдович, преподаватель естествознания; Павловский Игорь Генрихович, преподаватель черчения; Касперсон Анна Матвеевна, преподаватель английского языка; майор Светлов Михаил Александрович, командир роты; Закожурникова Галина Ивановна, преподаватель русского языка и литературы; Пригорьевская Евгения Яковлевна, преподаватель истории; Никитина Зинаида Андреевна, преподаватель математики. 3 ряд: Иванов Эдуард Дмитриевич, Смирнов Дмитрий Семёнович, Орленко Валентин Григорьевич, Носенков Игорь Александрович, главный старшина Невзгляд Михаил Филиппович, старшина роты; Борисов Виктор Фёдорович, Стригин Юрий Александрович, Заико Роберт Абрамович, Забелло Евгений Иванович, Герасев Владимир Михайлович. 4 ряд: Герасимов Орлеан Константинович, Яковлев Виктор Павлович, Богочанов Павел Георгиевич, старшина 2 статьи Быкадоров Дий Агафонович, помощник офицера-воспитателя, Молочников Арон Абрамович, Промыслов Валентин Владимирович, Столяров Станислав Георгиевич, Гостомыслов Леонид Петрович, старший матрос Кононов Степан Николаевич, помощник офицера-воспитателя, Евдокимов Валентин Александрович."
В.В.Гриневич: Слева направо: Гулин Анатолий Иванович; на переднем плане Герасимов Юрий Всеволодович, рядом Душацкий Виталий Борисович, за ним Плискин Лев Яковлевич и рядом с ним Мармерштейн Саул Маркович, Курская Роза Владимировна. Остальных точно не помню.
Юбилей своего училища рижские нахимовцы праздновали в Питере в здании СПбНВМУ. Слева направо. Второй ряд: Ильичев Вадим Викторович, Логвинов Михаил Михайлович, первый ряд: Гулин Анатолий Иванович, Агронский Марк Дмитриевич, Лойкканен Гарри Генрихович.
В заключение обзора выпуска 1952 года приведем список рижских нахимовцев, относительно которых мы не знаем, как сложились их судьбы. Возможно, кто-то сможет помочь.
Гранин Александр Борисович, Иванов Эдуард Михайлович, Коновалов Альберт Васильевич, Макаров Владимир Александрович, Маурин Виталий Августович, Обухов Павел Алексеевич, Швындин Виктор Валентинович.
Окончание следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
— "Горизонт чист, - скороговоркой сдавал вахту Юра, - погода дрянь, ветер 280 гр. - 12 м/сек, волна 5-6 м, облачность 10 баллов, видимость 7 миль. Указания на вахту — новых нет. Остальное ты знаешь". "Принято", - ответил я. "Давай, докладывайся", - торопил Юра. Он, несмотря на химкомплект, промок насквозь, промерз, и его ждал ужин и отдых. Я взобрался на "забор". Привязался - влез в петлю из прочного конца и затянул ее на груди (потом для этой цели стали выдавать на лодки монтажные пояса). Проверил, закрепился ли сигнальщик. Одновременно осмотрел горизонт и воздух, не упуская из поля зрения набегавшую волну. Было еще светло, но плотность облаков такова, что невозможно было определить, где солнце. Серое небо, серое море — не то. И свинцовое не то. Неприветливое — слабо. Враждебное?..
Волны высотой 5-6 м, как оценил Юрка, мне казались "выше сельсовета". Высота глаза наблюдателя на ПЛ 7,5 м. И когда лодка при длине волны около 100 м (длина лодки 91 м, но нос не в подошве, а корма не на гребне, поэтому и берем 100 м.) ритмично через 5-7 сек то поднимается на гребень, и тогда волна кажется не более 5 м, но когда опустится в подошву, тогда, да, — волна около 6 м. Но вот лодка, почему-то задержавшись на гребне, вдруг как рухнет под подошву следующей волны и на нас стремительно набегает шипящая стена воды. Я кричу сигнальщику: "Берегись!" Мы наклоняемся вперед, поворачиваемся боком, руки в мертвой хватке на конструкциях мостика, дыхание затаено, глаза закрыты — стена бьет тебя всего сразу, крутит, рвет, кромсает и сходит назад. Ты плюешься, кашляешь, харкаешь, естественно "материшься", на запрос снизу: "Как вы там? - отвечаешь: "Нормально!" Потом приходишь в себя и шаришь глазами по горизонту и воздуху... -Никого? Слава Богу, никого... Но такое случается не через 5-7 секунд, а пореже - через 5-7 минут. И я, освоившись на мостике, нажимаю тангенту "Нерпы" - внутрикорабельной связи: "Внизу! Подключить командира! Товарищ командир, старший лейтенант Шеховец вахту принял исправно". "Меняйтесь", - у командира нет вопросов — он после ужина поднимался наверх для перекура. Кокорев, дождавшись прохождения 9-го вала, чтобы не оказаться в роли поршня под многотонным водяным столбом, исчез в шахте люка. Погода не располагала к выходу наверх для перекура и, кроме нас с сигнальщиком, на мостике не было никого. Мы стояли с ним напротив по диагонали, видя лица друг друга, непрерывно осматривая: я - носовую полусферу, он — кормовую. Если полностью накрывало нас сравнительно редко, то ведро-другое холодного крутого рассола мы имели от каждой второй или третьей волны, ударявших в лобовую часть мостика. Но вот повышенный взлет лодки, зависание — и площадка, на которой мы стоим, стремительно и долго уходит из-под ног вниз. "Берегись!" Отплевываясь и т.д., мы еще перешучиваемся и хохочем. Хотя море требует уважения к себе, и в этом походе легкомыслие и неуважение к морю было не раз наказано переломом ребер, выбитыми зубами, вывихами рук, пальцев, разбитыми носами и просто "фонарями".
Кетов Рюрик Александрович
Если самые высокие волны в своей 30-летней морской службе, до 15 м, я наблюдал именно в этом походе, то не потому, что это первый поход молодого офицера. Нет. Расчет простой: попутная волна медленно поднимает корму лодки и, наконец, ставит её "раком". Дифферент на нос 8,5 гр. Длина ПЛ - 100 м. Синус 8,5 гр. = 0,15. Какова величина катета противоположного угла? 15 м. Несколько месяцев ранее на этой же лодке Б-4 я наблюдал и самый большой крен. Мы возвращались из полигона БП (боевой подготовки) на рейд бухты Могильной у о.Кильдин. Шторм от вест-норд-веста набирал силу. Направление волны - 100-110 гр., правый борт. И когда мы были готовы спрятаться за остров, волна так положила лодку на левый борт, что я, спустившийся в нарушение инструкции вниз под козырек, чтобы покурить в обществе того же Юрия Кокорева, увидел в верхнем проеме, где нам положено стоять, горизонт! И когда лодка выровнялась, из каюты командира раздался зычный мат командира лодки Р.А.Кетова. Через минуту он был на мостике с подбитым правым глазом. Во время крена, значение которого никто не успел заметить (да и не мог - кренометр зашкалило!), графин с водой вылетел из гнезда и... Командир был в панике: "Ведь ни одна б...ь не поверит, кто мне подвесил фонарь". Мы хором заверили, что подтвердим как на духу, что это был форс-мажор. Я еще предложил записать этот факт в вахтенный журнал.
Стихия, хоть и не такая страшная, как казалась в первые минуты вахты, стихая, мордует нас физически и морально. "Мостик! Лодка осмотрена, замечаний нет..." - доложили снизу. Значит 20.30. До смены еще 3,5 часа! Уже намокли грудь, руки до локтей, ноги в разных местах, где порван химкомплект. 20.50. - Доклад командира группы ОСНАЗ: "Объявился "" в 100 милях к юго-востоку. Возможен подлет с левого борта". Мы с сигнальщиком настораживаемся, начинаем усиленно шарить по горизонту и воздуху. Я нацеливаю радиометриста, ведущего радиотехническую разведку на станции обнаружения радиолокационных сигналов "Накат": "Метрист!. Ожидается самолет, вероятнее с левого борта". Восхищают чайки. Скользят над волной в 10-15 см, синхронно поднимаясь с волной и опускаясь. 21.30. Вахтенный Центрального поста мичман Анатолий Иосифович Костенюк, старшина команды трюмных машинистов принимает доклады об осмотре отсеков. Первым докладывает мой, 7-й отсек: "Центральный, 7-й осмотрен, замечаний нет. СО2 - 0,5%. Откуда, думаю, углекислый газ в надводном положении? Хотя, для концевых отсеков нет разницы: подводное или надводное - они загерметизированы, а 7-й - спальный отсек, там 14 коек. Надо после доклада об осмотре дать команду провентилировать ПЛ. "Есть 7-й", - ответил Центральный. Это намек 6-му отсеку для доклада. Но тут прозвучал тревожный голос радиометриста: "Мостик! На 3-м диапазоне слева 45 - самолетная РЛС. Сигнал 1 балл!". - Есть, метрист! Внизу! Доложить командиру о сигнале. Выход наверх запрещен! - Мостик, командир! При увеличении сигнала до 4 баллов — погружаться!
(Геннадий Маценко)
Это, с современной точки зрения, величайшее нахальство. Но тогда мы этого еще не знали. Мы были уверены, что наш "Накат" упреждает работающую радиолокационную станцию в 2-2,5 раза. Против нас еще не использовались тактические хитрости работать в четверть мощности, а потом ка-ак вдарить на полную!.. Я уже промок наполовину, я созрел для погружения. Я всего лишь командир торпедной группы, я почти ни за что не отвечаю, мне еще не жаль ни себя, ни своей 3-й смены, ни расхода моторесурса, ни дизелей, ни другого "железа", которое от повышенных нагрузок устает и может сломаться, выйти из строя, меня не беспокоит напряженный график движения, что чем больше мы будем сидеть под водой, тем труднее будет потом догонять упущенное, наверстывать потерянные мили. — Сигнал 2 балла! — Есть, метрист!. — Сигнал 3 балла! Мы с сигнальщиком уже сняли страховочные концы, он сбегал в надводный гальюн, который находится в корме ограждения "нет никого!" Теперь только бы лодка не зарылась в волну - мы без страховки! — Сигнал 4 балла! — Все, вниз! - с упоением ору я на весь Океан. Сигнальщик исчез в люке. — Стоп дизеля! - и я прыгаю вниз к верхнему рубочному люку. — Срочное погружение! Я еще только ногу занес в шахту люка, снимая его со стопора, как смолкли дизеля, будто захлебнулись. Сквозь рокот волн засвистел воздух из балластных цистерн концевых групп через открытые клапана вентиляции. Лодка сразу "присела" метра на 2, с глухим стуком закрыл люк, повернул со всей силы кремальеру, подбил ее тычком ладони и, скользя по поручням через боевую рубку, через нижний рубочный люк в Центральный пост, крикнул "задраен верхний рубочный люк". Последнее слово я произнес уже в Центральном. Это сигнал для механика принять балласт в среднюю группу, т.е. полностью.
В Центральном посту я развернулся на 180 гр. и скомандовал боцману, который несколько секунд назад был сигнальщиком: — Боцман, ныряй на глубину 70 м с дифферентом 7 гр. на нос! 6-й отсек (моторный) уже дал 3-мя моторами средний ход вперед. — Есть нырять на глубину 70 м с дифферентом 7 гр. на нос, - скороговоркой репетует тот, но почему-то ставит кормовые горизонтальные рули на всплытие. И правильно делает. Если корма повиснет в воздухе, прихватит воздуха, то лодку с воздушным пузырем в корме будет очень трудно загнать под воду. Механик спокойно смотрит на действия подчиненных, на поведение лодки, а я нервничаю - глубина 1,5-4 м! Лодка не лезет под воду, а тут еще метрист: — Сигнал 5 баллов! — Принимать в уравнительную (цистерну) ГОНом (главным осушительным насосом), - это механик. — А я - "Лево на борт!" (чтобы поставить лодку лагом к волне - так она легче идет под воду и она пошла). — Глубина 3 м! — Стоп ГОН! — Прямо руль! — Глубина 5 м! - боцман переводит кормовые горизонтальные рули на погружение, пошел дифферент на нос. — Закрыть клапана вентиляции средней, - механик. — Глубина 7 м, - боцман. — Опустить "Накат", - я и антенна "Наката" поползла вниз.
— Глубина 9 м, дифферент 7 гр. на нос, - боцман. — Закрыть клапана вентиляции концевых! - Пошел ГОН из уравнительной за борт (механик). — Глубина 12 м! Дифферент 8 гр. на нос! - боцман перевел все рули на всплытие. Мы все непроизвольно отклонились в обратную сторону градусов на 30. — Продуть быструю, - я. Мичман Костенюк резко открывает маховик продувания цистерны быстрого погружения. Она заранее заполнена. В ней почти 20 тонн воды для создания лодке отрицательной плавучести для ускорения маневра "Срочное погружение". С металлическим скрежетом воздух высокого давления врывается в цистерну и в несколько секунд вытесняет воду, на табло вспыхивает сигнал "Продута быстрая". — Продута быстрая! Закрыты кингстоны! - Костенюк. А глубина уже 30 м. Лодка продолжает погружаться, хотя боцман рулями отводит дифферент к нулю. Продолжает работать ГОН, облегчая ПЛ. — Глубина 40 м. Дифферент 0. Скорость погружения замедлилась. — Можно уменьшать ход, - напоминает тактично механик. — Стоп третий. Бортовые малый вперед! -я. — Глубина 50 м! - как и положено, после 15 до 30 м докладывал боцман глубину через 5 м, после 30 м - через 10. - Глубина 60 м, дифферент 0 гр.! — Надо прохлопать клапана вентиляции, - подсказывает механик, т.е. ликвидировать пузыри воздуха в цистернах главного балласта (ЦГБ). — Провентилировать ЦГБ! Открываются и закрываются клапана вентиляции сначала концевых групп, потом средней. Причем первый отсек доложил: "Открылись и закрылись без сигнала клапана вентиляции 1-го и 3-го номера!" Молодец, вахтенный! Бдит. А мичман Костенюк просто забыл дать короткий ревун на открытие и два на закрытие. — Глубина 70 м! — Осмотреться в отсеках! - я вахтенному ЦП.
— Веселенькая жизнь! — ворчал Фрол, с завистью поглядывая на мои погончики.
Он бы с удовольствием отсидел месяц в карцере, лишь бы не появляться в классе и в столовой без погон и без ленточки. Фролу казалось, каждый собирается напомнить, что он одет не по форме. Но товарищи упорно делали вид, будто не замечают, и хвалили Фрола, если он хорошо отвечал урок. Один только Бунчиков, когда Фрол с ним заговаривал, краснел от подбородка до самых оттопыренных ушей. Вова старался не замечать, что у Фрола на плечах нет погон, а на бескозырке — ленточки, но Бовины глаза, как назло, останавливались именно на плечах Фрола и на его бескозырке. До конца месяца было далеко, когда мы отнесли скворца в госпиталь. Все раненые окружили Гуськова, и матрос посадил птицу на грудь и ласково звал его: «Скворушка! Скворушка!» Скворец смотрел на Гуськова похожими на черные кнопки глазами и вдруг, к всеобщему удовольствию, крикнул на всю палату: «Полундра!» Раненые смеялись до слез, улыбнулся и моторист, по словам соседей, за все дни в первый раз. Он спрашивал нас, где же Фрол. Мы отвечали: «Дежурит». И Гуськов просил передать Фролу большое флотское спасибо.
в госпиталь.
* * *
— Ты знаешь, — сообщил мне Фрол через несколько дней, — я от Стэллы письмо получил. Обидное. — Да ну? Покажи. Очень крупно и четко, без единой помарки, Стэлла писала Фролу: «Я узнала, что ты заходил к нам, Фрол, и прочла твою записку. Ну и неграмотно же ты пишешь! А тут к папе приходил один офицер — он служит в вашем училище, — и я спросила его о тебе. Он сказал, что ты боевой моряк, но мало дисциплинирован, получаешь тройки, а теперь тебя наказали за самовольную отлучку и за грубость и на целый месяц сняли с тебя погоны и ленточку. Я не знаю, что это значит, но, наверное, наказание это очень большое. Я хотела с тобой дружить, но поняла, что ты заходил ко мне, — когда ушел самовольно, а это очень нехорошо. Ты приходи, когда у тебя будут пятерки и тебя отпустят. Папа прочитал, что я написала, и просил приписать, что ты, конечно, придешь и он будет рад видеть тебя и Никиту.
До свиданья. Твой друг Стэлла».
Многие буквы замаслились и стерлись — наверное, Фрол читал письмо много раз.
— Хвастается своими ! — сказал Фрол сердито. — Я ей покажу! Я приду к ней и суну ей в нос пятерки. Одни пятерки, и ни одной тройки! — У тебя же их нет пока... — Будут! — ударил Фрол кулаком по тумбочке. — И пятерки, и погоны, и ленточка! Все будет, будь спо... спокоен будь, Кит. И на море летом поедем. Ты знаешь, чем море пахнет? — Ничем, по-моему. — Врешь, славно пахнет! Вот не скажу тебе чем — не то рыбой, не то дегтем или стружками, а хорошо пахнет... Здорово! Эх, Кит! Я во сне катер каждую ночь увидеть хочу, а не получается. Лягу на койку, все про катер свой думаю, а засну — вижу другое. Всякую чепуху вижу, Кит! Будто тащат меня на гауптвахту; кто — не пойму, а только за ухо дергает и все приговаривает: «Не нарушай дисциплину, не нарушай дисциплину!» Проснусь в темноте и радуюсь: не было этого! А засну — опять начинается. Еще хуже. Будто из училища выпроваживают. Сняли с меня все флотское, распахнул Кудряшов дверь на улицу: «Иди, Живцов, на все четыре стороны!» А куда я пойду? На катера? Они ведь гвардейцы теперь. У них ленточки — полосатые, черные с желтым. За два кабельтова видно. А у меня... — Фрол с ожесточением нахлобучил на уши потерявшую весь шик бескозырку.
— Смирно! — скомандовал Вова Бунчиков: он дневалил по кубрику. Мы вскочили. В кубрик вошел адмирал, совершавший вечерний обход. Мы привыкли к посещениям начальника. То он появлялся во дворе во время гимнастики; то приходил в столовую и спрашивал, сыты ли мы и всем ли довольны; то заходил в класс на урок или появлялся в коридоре на перемене. А ночью, бывало, проснувшись, я видел адмирала в кубрике. Он проходил между рядами коек и старался ступать неслышно, чтобы не нарушить наш сон. Адмирал был строг к нам в тех случаях, когда мы были виноваты, но зато и за нас стоял горой. Все знали, что он «распушил» кока, приготовившего невкусный обед, выгнал кладовщика, пытавшегося украсть от каждой порции несколько граммов масла, отдал под суд гардеробщика, приносившего в училище папиросы и в обмен выманивавшего сахар и белый хлеб. «Всякого, кто мне будет мешать воспитывать будущих моряков, — говорилось в приказе, — я безжалостно удалю из училища». И сейчас адмирал проходил между койками, приподнимал одеяла и проверял, чисто ли постельное белье. Убедившись, что чисто, он ловко и красиво, одним неуловимым и, как видно, давно привычным движением застилал койку. Пройдя мимо нас, он, как все, сделал вид, будто Фрол не наказан и ничем не отличается от других. Похвалив Бунчнкова за отличное состояние кубрика, отчего Вова отчаянно заморгал, адмирал вышел. — Как ты думаешь, Кит, — спросил Фрол озабоченно, — адмирал написал на катера? — Нет, не написал. — А ты откуда знаешь? — Адмирал бы прямо оказал: «Напишу». — А командир роты?
— Ну, Сурков . — А Кудряшов? — Нет, Фрол, я думаю, и Кудряшов никому не писал. — Ну, тогда Протасов настрочит. Его ведь вздраил за меня адмирал. А когда человека драят, он на всех злится. — И все же Протасов — хороший. — А ты откуда знаешь, хороший он или нет? Пойди-ка лучше, спроси. — Ну как я спрошу его, Фролушка? — Как, как! «Товарищ старшина, разрешите обратиться?» А когда разрешит, начинай: «Написали вы про Живцова? И если не написали, то, может, не надо, а?» Я знал, где найти Протасова, и направился в пустой класс. Старшина сидел за дальней партой и читал только что полученное письмо. — Товарищ старшина! Протасов не откликнулся. — Товарищ старшина, — повторил я громче, — разрешите обратиться? Старшина поднял голову: — Я вас слушаю, Рындин. — Скажите, пожалуйста, вы не написали про Живцова на флот? Он уставился на меня непонимающими глазами. — Живцов не хочет, чтобы знали на катерах. Они ведь гвардейцы теперь, ему стыдно. А кроме них... кроме них, у него никого нет на свете.
— У кого никого нет на свете? — переспросил старшина странным голосом. — Да у Живцова же — ни отца, ни матери! А старшего лейтенанта Русьева, усыновителя, фашисты ранили, в госпитале лежит. Если не написали, товарищ старшина, то, может, не надо, а? — Ах, вот вы про что! — понял Протасов. — Вы друзья с Живцовым? — Еще с катеров! — Почему вы решили, что я стану писать о Живцове? — Да как же? Мы боялись — напишете. — Знаете, Рындин, — сказал старшина, — я уверен, гвардейцы хотят узнать о Живцове более приятные вещи. — Так не написали? — Нет. Зачем? Я убежден, что это больше не повторится. — Спасибо. Вот большое спасибо! — За что благодарите? — удивился старшина. — Живцов достаточно наказан. Идите, Рындин, скажите Живцову: я не сомневаюсь, он будет отличным нахимовцем. Я выпалил: — А ведь мы о вас, товарищ старшина, не так думали. — Как же вы обо мне думали? — Сначала мы вас не очень любили. А теперь мы вас любим, честное слово, мы вас очень любим!
Помощник офицера-воспитателя, офицер-воспитатель, нахимовцы с призом за 2-е место по успеваемости и дисциплине.
Старшина поднялся из-за парты, и лицо его вдруг прояснилось. — Славные вы ребята, — сказал он удивительно теплым голосом. — До чего же славные вы ребята! — Я ведь тоже вас сначала не совсем понимал, — добавил он. Возвращаясь в кубрик, я думал: «Живет старшина с нами рядом, не отходит от нас ни на шаг, он везде с нами — в кубрике, в классе, в умывальной, а мы долгое время не знали, что его зовут Павлом. И не знаем, есть ли у него отец, мать, сестры, братья. Мы с Фролом — друзья, а у старшины нет друзей. Он самый молодой из старшин в училище. А его боевые товарищи так далеко!» Я сообщил Фролу: — Не написал. — Правду говоришь? — Честное морское! «Когда Живцов заслужит, — говорит, — напишу. А плохое писать не стану. Зачем, — говорит, — я буду плохое писать?» — Вот это здорово! — обрадовался Фрол. — Так тебе и сказал? — Точно так и оказал и добавил: «Я не сомневаюсь, он будет отличным нахимовцем». Фрол помолчал. — Что ж? Будем нажимать. А пока знаешь что? Давай сочиним письмо. Только пиши ты, а то я ошибок наделаю. — Кому письмо? — На катера, капитану первого ранга.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Адмирал ФОКИН, провожая нас с командиром эскадры контр-адмиралом РЫБАЛКО, напутствовал: «Не промочите ноги!» Командир капитан 2 ранга Рюрик КЕТОВ бодро ответил: «Есть!» и зверски-угрожающим голосом (такая уж была у него манера!) скомандовал: «Бортовые, малый назад!». И бортовые моторы тихо, почти бесшумно начали накручивать первые метры многотысячемильного похода. Швартовые команды - носовая во главе с командиром минно-торпедной боевой части капитан-лейтенантом ГЕРАСИМОВЫМ Владимиром Ивановичем и моя кормовая - замерли по стойке «Смирно». Когда лодка отошла от адмиралов на расстояние, равное длине корпуса, мы рассыпались по надстройке и стали готовить её к погружению. Тщательно сматывались на барабаны-вьюшки швартовы, проверялись другие закрытия на легком корпусе, утапливались (опускались) швартовые кнехты, проверялось крепление аварийно-сигнальных буев, после чего докладывали на мостик:—«Кормовая надстройка к погружению приготовлена. Проверен буй на отрыв усилием пяти человек!»,- «Носовая приготовлена!». Старпом капитан 3 ранга СМИРНОВ Юрий Федорович в тон командиру строгим голосом: «Швартовой команде вниз!».
Герасимов Владимир Иванович. В 1952 году был переведен из Саратовского Военно-морского подготовительного училища в Ленинградское нахимовское, которое закончил в 1953 году, затем - 1-е Балтийское ВВМУ. Командовал АПЛ К-462. П.А.БОРОДУЛЬКИН, капитан 2 ранга запаса, кандидат военных наук: Мне очень повезло, что я оказался на АПЛ «К-462» с самого начала формирования экипажа. Первый командир капитан 1 ранга В.И.Герасимов сделал из нас экипаж, а второй – капитан 1 ранга В.В.Никитин научил нас верить в свои силы и принёс элемент везучести. Я служил на корабле с думающими офицерами, которые старались выжать из техники всё, на что она способна и даже гораздо больше. - Подводный флот, №7 (2001).
Тем временем мы вышли их бухты Ягельная, и сразу загрохотали дизеля. Потом через Сайда-губу вышли в Кольский залив. Проходя , передали свои позывные на пост наблюдения и связи. Выйдя из Кольского залива и обогнув остров Кильдин, повернули не на запад, а в противоположную сторону. У мыса Териберского командир объявил боевую тревогу. Тревога на подводных лодках объявляется перед каждым ответственным маневром, выполняемым всем экипажем, а не одной сменой, которая сейчас на вахте. Затем последовала команда: «По местам стоять к погружению!». После доклада о готовности к погружению прозвучал сигнал «Срочное погружение», и лодка погрузилась на заданную глубину (где-то 80-100 м) и легла на заданный курс 0 градусов на север. Начался скрытный этап перехода.
Надолго и куда, о том никто не знает - С заданием пакет лишь в море будет вскрыт. Родные берега в рассветной дымке тают, Простор необозримый впереди открыт...
Впрочем, не думаю, что это не было известно командиру, старпому, заместителю командира по политчасти капитану 3 ранга ВАЖЕНИНУ Валентину Васильевичу, командиру штурманской боевой части капитан-лейтенанту БАТАСОВУ Николаю Васильевичу, делавшему предварительную проработку маршрута. Думаю, что знал и механик инженер-капитан 3 ранга СКРЫЛЕВ Николай Андреевич. И помощник командира «каплей» КОКОРЕВ Юрий Александрович должен был знать хотя бы потому, что он всегда все знал одним из первых. Мы же, «группмены» (командиры групп), рулевой - старший лейтенант АЛЕКСЕЕНКО Петр Сидорович, торпедной - я, моторист - старший инженер-лейтенант МИНЧЕНКО Геннадий Дорофеевич, а так же связист «старлей» ВИНОКУРОВ Лимир Павлович и доктор капитан медслужбы ТЕРЕК Владимир Эмильевич - мы только гадали, куда же?. «Деза» была организована блестяще.
Первые сутки проходили в суете обустройства. Решались на первый взгляд невыполнимые задачи. Разместить людей, разместить имущество. Старпом с замом уступили свою каюту комбригу, который пошел с нами. Сами заняли места своих подчиненных рангом ниже, а те других, кто еще ниже и т.д. Мне, чьим девизом было «Меньше группы не дадут, дальше ТОФа не пошлют» (Тихоокеанского флота), не грозил командирский диктат. Мой диван был в шумном электромоторном отсеке и лежал он на высокооборотном агрегате питания гирокомпаса. А прислонялся я во сне к бортовому разъединителю главного тока напряжением 220 вольт, зато силой тока до десяти тысяч ампер. Постепенно спальные места были восстановлены, продукты и имущество распиханы и запиханы по многочисленным «шхерам» - закуткам. Наладился порядок с приемом пищи в кают-компании - младшие офицеры питались в третью очередь.
Наладили жесткий режим экономии питьевой воды. Автономность лодки - 90 суток, а запас пресной воды такой, что норма на одного человека в сутки не превышает 5 литров, включая приготовление пищи, причем первое блюдо дважды, чай на завтрак и на вечерний чай (вроде ленча), компот на обед. Овощи, посуда мылись морской водой. Если оказывалось, что на энные сутки перерасходован n (эн) килограммов пресной воды, прекращалось приготовление первого на ужин, а чаепитие ограничивалось одним и то не полным стаканом. На санитарно-гигиенические цели пресная вода не предусматривалась. Умывались мы, чистили зубы (брр!), мылись только морской водой. И не такой, как в Черном, Белом и даже Баренцевом морях (о пресной Балтике и говорить нечего!), а крепким рассолом в 32 промилле мирового Океана (промилле: 0,001 целого, 0,1 процента). Специальное, морское мыло в этой воде не пенится, как сметана мажется по коже и, не смывая грязи, с трудом смывается с неё. А волосы на голове забиваются этой массой и вовсе не смываются. Освободиться от этой дряни можно было только в сухом виде, энергично ероша волосы или вычесывая её. Нам рекомендовали взять с собой стиральный порошок "Новость". Мы так и сделали. Мы мыли порошком руки, умывались, мылись. О шампуне тогда еще не было и речи. И не прогадали. В походе. А в дальнейшей жизни – сомневаюсь. Я не знаю подводника, у которого не было бы какого-либо, мягко говоря, кожного недостатка – перхоть ли, грибок, псориаз... А поскольку такая вода со временем начинает раздражать кожу, для гигиены был предусмотрен в количестве 15 г на человека в сутки.
Вот как это выглядело. Доктор получал у старпома пол-литра спирта, разводил его примерно до 40-45 градусов, нарезал салфеток (одна стандартная марлевая салфетка на 4 части), клал их в ванночку, заливал этой "сибирской водкой" и шел по отсекам в сопровождении химика-санитара-инструктора. Химик брал пинцетом из ванночки салфетку и подавал страждущему. Последний, подставлял ладошку, чтобы не капало, начинал гигиенические процедуры. Каждый по-разному. Я сначала протирал вокруг рта, потом за ушами, где нежная кожа, шею под подбородком, под мышками, между пальцами рук, в паху, между пальцами ног... Салфетка сухая и черная. Процедура закончена. Очень непросто на лодке с туалетом, по-морскому — гальюном. Во-первых, их всего два —в 3-м отсеке (в Центральном посту) и на "периферии" в 6-м отсеке. И нагрузка на них разная — в 3-м 20-30 человек, в 6-м 50-60.
Всегда остро стоял вопрос о дисциплине выхода наверх, на мостик. Покурить, полюбоваться на море, сходить в надводный гальюн или просто подышать свежим воздухом. Чтобы этот народ не задерживал лодку в надводном положении, когда надо срочно нырнуть, уйти от обнаружения, разрешалось выпускать наверх ограниченное число человек - самое большое - семь, по одному из отсека. Выходящий наверх, как только его голова окажется у верхнего рубочного люка, громко запрашивает: «Мостик! Прошу «добро» наверх. Матрос Свистунов!» Получив «добро», он поднимается полностью. Перед уходом он докладывает: «Матрос Свистунов спустился вниз». Если это начальник, то и он ставит в известность, что он поднялся или что пошел вниз. Такой порядок был установлен на лодках еще, или прежде всего, для того, чтобы не оставить человека наедине с . А такие случаи были...
На седьмые сутки похода
7 октября. Наша лодка форсирует Фареро-Исландский противолодочный рубеж... На оперативный простор Атлантики с востока можно проникнуть только двумя путями - Датским проливом или между Исландией и Фарерами. На случай войны командование НАТО предусматривает развертывание здесь противолодочного рубежа глубиной миль триста, слоеный пирог из противолодочной авиации, минных заграждений, противолодочных подводных лодок и надводных кораблей, стационарных гидроакустических станций. Но, слава богу, пока еще не военное время, и рубеж обслуживается одним патрульным самолетом «WV-2», который базируется на авиабазу Кефлавик (Исландия). Маршрут самолета - ломаная линия, проходящая через контрольные точки. Пролетая точку, он докладывает об этом на берег СВОИМ, а заодно и нам. Потому что наша разведка добыла сведения о номерах точек, их координатах и радиочастотах, на которых осуществляется связь. Наши радиоразведчики из группы ОСНАЗ, используя радиоперехват, сразу же докладывают в Центральный пост, где находится самолет, а вахтенный командир со штурманом оценивают, как далеко самолет от нас и куда может направить свой полет.
Переход наш скрытный, а средняя скорость перехода - 10 узлов – очень высокая для "дизелюх". Приходится идти под дизелями, значит, в надводном положении, рискуя быть обнаруженным любым свидетелем - будь то судно или самолет. Хотя этот район мирового Океана и пустынный, но за неделю плавания каждая из трех боевых смен уже приобрела опыт двух-трех срочных погружений. А на рубеже обстановка усложнилась. С одной стороны, возросла опасность быть обнаруженными (самолет). С другой стороны – это Северная Атлантика, осенняя пора, пора ветров. Штормы и чаще, и более жестоки, и устойчивого западного направления - "мордотык", как говорят моряки. Встречная волна сбивает скорость хода, и никак не получается забежать под дизелями несколько вперед, потом погрузиться и идти под водой до тех пор, пока этот запас не будет исчерпан. Приходится круглосуточно идти в надводном положении. Итак. 7 октября. Московское время 19.45 (в целях удобства управлением подводными лодками мы не пользовались поясным временем ни тогда, ни позднее). Прозвучала команда: "Боевая готовность № 2 надводная, 3-й смене приготовиться на вахту". Смена собралась в 4-м отсеке на развод. Командир БЧ-5 инструктировал вахтенных отсеков, я напутствовал посты наблюдения и управления машинными телеграфами и рулями (на лодке кроме традиционного руля - вертикального - по направлению, есть ещё горизонтальные рули - рули глубины, да ещё по 2 пары - носовых и кормовых). Мы с сигнальщиком выделяемся среди других тем, что на нас напялены прорезиненные химкостюмы. В 19.55 раздалась команда - 3-й смене заступить". В свою очередь я скомандовал: "По местам", - потом прошел в Центральный пост в 3-м отсеке, зашел в штурманскую рубку, где Петя Алексеенко, штурманенок, показал мне место ПЛ, её опережение или отставание от подвижной точки, курс, скорость, а в напутствие спел частушку: "Ты куда меня ведешь, молоденьку девчоночку? Я веду тебя в сарай, не разговаривай, давай". Поднявшись на мостик, я тут же "умылся" - волна ударила в лобовую часть ограждения рубки, вода поднялась снизу (лодка зарылась под подошву волны) и рухнула сверху через ограждение рубки. Стало темно. Только голубел подсвеченный снизу из Центрального поста водоворот в верхнем рубочном люке. Две секунды и волна схлынула в корму, еще 2-3 секунды и вода ушла вниз, внутрь лодки и туда, откуда и пришла – в Океан.
На вахте старший лейтенант Е.Н.Шеховец и главный старшина А.С.Щетинин.
"Мостик! - запросили из Центрального - как вы там?" - "Нормально!" - отвечает тезка Гагарина, только Александрович, а не Алексеевич, помощник командира лодки капитан-лейтенант Кокорев, вахтенный офицер, командир второй боевой смены. И тут же спустился вниз ко мне, под "козырек" - самое защищенное от стихии место на мостике, с иллюминаторами для обзора носового сектора. Но обзор ограниченный. Поэтому мы правим вахту "на заборе" - на площадке 1,5 м выше, возвышаясь над всей лодкой выше пояса, с секторами обзора горизонта и воздуха 360 градусов.
