Если хочешь быть красивым – поступи в Вольское училище тыла и стань флотским офицером вещевой службы.
Витя Гузин так и сделал и теперь выделялся от остальных офицеров какой-то особой щеголеватостью. Так отличается от затертых медных монет блестящий, только, что прибывший из банка, пятачок. Витя всегда носил новенькую, с иголочки военно-морскую форму. Кремовые повседневные и белые парадные рубашки были безукоризненно чисты. Ботиночки тридцать восьмого размера отражали солнце и слепили глаза. Казалось, что каждый день этот маленький изящный, как статуэтка, лейтенантик одевался во все новое. Так на самом деле и было. Стирать рубашки Вите было некому, он жил один. Зато Гузин был начальником вещевой службы береговой базы. Свои грязные рубашки, брюки, носки, испачканные белые чехлы от фуражек и почти неношеные ботинки он сдавал на вещевой склад своему подчиненному мичману Крамаренко. Крамаренко выдавал ему новое обмундирование, а потом списывал Витины ношеные вещи на крыс. - Проклятые твари жрут все подряд, - жаловался Витя всем, - ни себе, ни людям. При этом он демонстрировал всем присутствующим рубашку, на которой действительно были дырки от чьих- то зубов. То ли крысиных, то ли человеческих. –Витя!- смеялись мы, - да это же ты по пьянке сам себя искусал! Витя приобщился к спиртному после своего первого неудачного рейда в семейную жизнь. Он женился еще в начале своей офицерской службы. По пребыванию в браке Витя побил все рекорды Гиннесса. Женат он был всего восемнадцать часов. И если бы ЗАГСЫ работали еще и по ночам, то мужем Гузин был бы часов шесть или семь. Витя очень кропотливо готовился к своей свадьбе - не ходил в рестораны, не участвовал в офицерских пирушках, усиленно копил деньги, вставил недостающий зуб, купил дорогие кольца и свадебное платье для невесты. Его избранница проживала с мамой в центре Владивостока. Места в огромной четырехкомнатной квартире Витиной семье вполне бы хватило, несмотря на его желание иметь троих детишек – двух мальчиков и девочку.
Гузин постарался не обращать внимания на вредные привычки невесты – она курила крепкие сигареты «Прима» и баловалась водочкой. «Отучу!» - думал Витя. Сам он не курил, а самым крепким спиртным напитком для него было шампанское. Свадьбу в узком семейном кругу решили играть в квартире невесты. К праздничному столу вещевик Витя Гузин по бартеру с начпродом Колей Токаревым добыл трех поросят с подсобного хозяйства бригады ракетных катеров. Начпрод был тоже доволен сделкой, примеряя новый кожаный только, что со склада, флотский альпак, о котором давно мечтал. А перед самой свадьбой Витя ринулся по магазинам и рынкам Владивостока. Он закупил и отвез своей будущей теще Раисе Ивановне восемнадцать бройлерных цыплят, пять огромных палтусов холодного копчения, двадцать баночек красной икры, пять баночек черной, шесть килограммов сливочного масла, три ящика водки, ящик коньяка, двадцать бутылок советского шампанского и пять ящиков пива. На всякий случай поставил под кровать у Раисы Ивановны (вдруг не хватит выпивки) трехлитровую банку спирта. - Наш Витюша такой добытчик, ну такой добытчик! - хвалилась Раиса Ивановна соседкам, - все кладовки мне завалил продуктами, а холодильник уже и не закрывается. Праздник намечался грандиозный. После торжественной регистрации брака за столами в квартире было размещено сорок шесть гостей со стороны невесты и пять офицеров береговой базы со стороны жениха. Во вместительной прихожей поставили стулья и журнальный столик с водкой и закуской для двух нанятых музыкантов – худенького скрипача из городской консерватории и гармониста-самоучку, с которым Витя накануне познакомился в подземном переходе на улице Ленинская. Лейтенант Гузин торжественный и чуточку бледный от волнения в парадной форме флотского офицера восседал с молодой женой во главе стола и маленькими глотками пил из фужера шампанское. Он был очень ответственным человеком. Зачинать первенца надо было в
Правда, его Ниночка, привычно, но как-то нервно пила водку, а через некоторое время что-то пошептала Вите на ухо. Гузин изменился в лице и подскочил, как ужаленный. - Вот же твари! Где спряталась эта старая ведьма Раиса Ивановна? Почему ж вы, подлюки, до свадьбы мне ничего не сказали? А? - Витя швырнул в Ниночку бутербродом с икрой, который держал в руке. Нина от неожиданности упала со стула на пол. - Мама! Мамочка! Ты где? Ой, мамочки, Витенька меня убивает! Она была уже, довольно-таки, пьяна и язык её заплетался. У гостей закуска застряла во рту, кто-то поперхнулся водкой и в полной тишине надолго закашлялся. Никто ничего не понял. Откуда-то сбоку из кладовки выскочила новоиспеченная Витина тёща и кинулась на защиту дочки. Витюша вошел в раж, нахлобучил на голову Раисы Ивановны блюдо с салатом из крабов, ухватил за ножку стул, и начал было крушить все подряд, но тут подбежали мужики и буйного жениха связали ремнем и уложили на диван. - Витя! Прекрати истерику! Объясни нам, что случилось! – испуганно галдели гости, придя в себя. - Да, что объяснять! Эти две змеюки мне даже не сказали, что у Нинки есть ребенок, спрятали его в селе у родственников, пока я не расписался с нею. Ты где его нагуляла, зараза? – обратился к Ниночке Витя, - надеялась, что я его буду выращивать? Нашла дурака! Завтра в восемь утра встречаемся у ЗАГСА, развод и никаких оправданий! Нина вытирала лицо салфеткой от прилипшего масла с икрой и судорожно всхлипывала. Предусмотрительная теща Раиса Ивановна, врубившись в ситуацию, в быстром темпе стала, на всякий случай, собирать со столов дорогостоящую снедь – икру, блюда с поросятами, цыплят. - Спасибо, вам дорогие гости, что уважили, пришли на свадьбу – любезно поклонился Витя народу, - кушайте, пока моя драгоценная тещенька не попрятала в свои чуланы продукты питания и выпивку. Кушайте яства, запивайте напитками, а я потихоньку отчаливаю от вашей пристани, дорогие мои сотрапезники. С Гузиным ушли из чувства флотской солидарности все его сослуживцы. Со столов они успели ухватить только по бутылке водки. Мечты о будущем потомстве рухнули, а все Витины денежные накопления ухнули. - Витя,- дружески подшучивали сослуживцы по береговой базе, - твоя теща теперь целый год может не ходить по магазинам, а когда продукты закончатся, найдет Ниночке очередного жениха.
Гузин только молча скрипел зубами. Свою женитьбу он переживал молча, как личный Для душевного равновесия он стал потихоньку употреблять спирт, благо в его заведовании, кроме вещевого, находился ещё и шхиперский склад. Там, среди разных красок и расворителей хранились и несколько железных бочек со спиртом. Однако, через полгода Витя взял себя в руки и вообще не прикасался к спиртному, даже к пиву. Все свое время – и служебное и личное он посвятил военной службе. Его начали ставить в пример другим офицерам бербазы. На его складе было вещевое довольствие любого ассортимента, роста и размера. Шторки стеллажей были чистыми и накрахмаленными. Имущество на полках лежало в аккуратных стопках. Мичман Крамаренко был чисто выбрит и пах одеколоном «Жасмин», а не спиртовым перегаром и свиной тушенкой, как прежде. Еще через полгода за рвение в вопросах военной службы и общий образцовый вид командование флота наградило лейтенанта Гузина ордером на маленькую гостинку в одном из спальных районов Владивостока – бухте Тихой. Это был исключительный случай, потому, что жилье в то время могли получить только женатые офицеры. И, конечно, без обычной задержки Гузин получил звание старшего лейтенанта. Теперь Витя был завидный жених: непьющий, аккуратный, имеющий хоть и малюсенькую, но отдельную квартиру, приличное офицерское жалованье, продовольственный паек, вещевое довольствие. Незамужние бербазовские сверхсрочницы начали строить хитроумные планы, как безболезненно окрутить Гузина. Ходили вокруг него, мурчали и облизывались, как кошки. Но Витя теперь стал очень осторожным в вопросах общения с женским полом. - Эх, Ниночка, - вздыхал Витя, вспоминая первую свою невесту, - из-за тебя я уже не верю ни одной женщине, все они врушки. Но, вот вам флотский парадокс – какой бы ты ни был передовик - уставник, но если ты не женат, то у сотрудников особого отдела этот факт вызывает подозрение, особенно при направлении на военную службу за границу. В советское время служить нашей Родине на её военных базах за границей органы предпочитали направлять женатых офицеров и, обязательно, членов КПСС. Жена и дети оставалась на родине, как залог возвращения главы семьи домой. Там ведь у буржуинов проклятых много всяких способов завербовать советского человека, да еще и военного.
Это я говорю к тому, что Вите, неожиданно для него, предложили вакантную должность начальника вещевой службы в одной из военно-морских баз за границей. Ты, мой любезный читатель, разве отказался бы от загранкомандировки? Да еще в застойные семидесятые, когда за железный занавес и заглянуть было нельзя, не то, что выползти. Гузин был просто счастлив… до того момента, когда, узнав о его семейном состоянии премудрые кадровики в добровольно-обязательном порядке посоветовали ему срочно жениться. - Значит так! Я вам на это даю две недели, в ЗАГС дадим справку, что вы убываете в командировку, так, что действуйте в быстром темпе - властно сказал начальник управления кадрами. - Да у меня, это…как бы… и невесты- то не…е…т, - проблеял жалобно Витя, - даже не знаю где её найти. - Ищите где хотите, хоть под забором, но чтоб быстро, понятно я выражаюсь? Быстро! Через неделю вы должны нормальным семейным человеком убыть для дальнейшего прохождения службы! За кордон! – непреклонно ответило начальство, - А все документы и служебный паспорт вам изготовят через неделю, как только принесёте фотографии на документы. Гузин вышел в глубокой растерянности. Надо было вторично, но уже в срочном порядке искать спутницу жизни. Уж очень хотелось Витюше увидеть пальмы с кокосами, тропический лес с обезьянами, искупаться на белых пляжах южных морей, отведать экзотических фруктов и, банально, заработать денег на «Жигули». Деньги там платили вполне приличные. Везде, где можно, Гузин распустил слух, что срочно ищет себе невесту – без детей, с собственным жильем, и, желательно, сиротку. Всех потенциальных тёщ Витя возненавидел заочно. Наконец, из всех претенденток, он выбрал симпатичную, общительную двадцатилетнюю ленинградку. Они как-то сразу понравились друг другу. У Светы Королёвой тоже была однокомнатная гостинка, каким-то образом доставшаяся от бывшего мужа – торгового моряка. Детей у неё не было, а мама её, хоть и была жива - здорова, но проживала с папой на другом краю великой нашей державы – в городе Ленинграде. Естественно, оттуда уезжать на край земли, хоть и к родимой дочери, она не собиралась. На всякий случай Витя тщательно изучил Светин паспорт. Там был лиловый штамп о разводе и никаких отметок о детях. Почему её бросил муж, Витя не стал спрашивать. Мало ли разведенных женщин во Владивостоке? Время поджимало, надо было поторапливаться с женитьбой. Не без труда Витя уговорил невесту поменять свою королевскую фамилию на фамилию Гузин. - Никаких шикарных свадеб, никаких гостей, посидим скромно в ресторане, отметим событие и домой, - заявил перед походом в ЗАГС своей невесте Витя, - тем более это у нас с тобой не первый брак. Со справкой из отдела кадров ТОФ счастливую пару окрутили досрочно. Медового месяца не было, потому что старший лейтенант Виктор Гузин через сутки после свадьбы убыл на попутном военно- морском транспорте в тропическую банановую страну на новое место службы. Дома осталась дожидаться его возвращения новобрачная молодая супруга Света Гузина...
Тылы вы наши! Ассоли! Пенелопы! Хранительницы семейного очага и члены ячейки социалистического общества! Памятники поставить бы вам за верность своим мужьям, пока они бороздят просторы мирового океана, месяцами сидя в железе, или, как Витя Гузин, жарятся заживо в джунглях братской азиатской страны. Хотя бы пяток таких памятников облагородили серый облик наших далеких военно-морских гарнизонов. Я даже представляю себе такой монумент. Он отлит из бронзы и установлен в конце длинного бетонного причала. Молодая красивая женщина, в развевающимися от ветра платье и волосами, жадно глядит в морскую даль из под правой руки, а за её левую руку держится маленькая девочка – дочь странствующего моряка. Такими женщинами гордились бы наши флотские женсоветы, а командование ставило бы этих подвижниц в пример всем другим семьям... Света Гузина принципиально не стала вести аскетический образ жизни. Ни памятники, ни портреты ей были не нужны, как, впрочем, и одобрение командования. Простое женское желание – иметь под бочком в кровати теплого любвеобильного мужичка и не когда-нибудь, по возвращению законного мужа, а именно сейчас, в данную минуту – превысило всё. Витя вернулся, когда Света «подружилась» поближе почти со всеми его сослуживцами. Собственно, за такую «дружбу» с особями противоположного пола её и бросил прежний супруг. Витя - Витюша, наивный ты наш! Надо было тебе спросить у неё рекомендательное письмо от бывшего мужа! А теперь вот хлебай позор полным ушатом. - Товарищ старший лейтенант! Увозите свою красавицу, куда хотите, - сказал ему начальник политотдела, - к вашему приезду она соблазнила весь гарнизон. Довела до развода пять семей. Только мы с комбригом еще у неё не ночевали. Тут начпо схитрил, как же не ночевал, было ведь дело, зазвала его Света к себе, вроде как о муже поговорить. Растаял начпо, жене позвонил, что срочно уходит в море, а сам дорвался до сладкого. В очередной раз скрипела и шаталась многострадальная семейная кровать под сексуальные Светины всхлипы и вздохи. Так и развелся Витя Гузин со второй женой не пожив с нею и двух дней. По прибытию собрал её немудреный скарб и выставил за порог. От всех своих семейных неурядиц вновь запил Витюша горькую. Верный друг и подчиненный мичман Крамаренко пил вместе со своим начальником. От обоих теперь пахло одинаково – сивухой, луком и свиной тушенкой. Квартиру Гузин превратил в натуральный гадюшник, тараканы только что не сыпались в тарелку, по объедкам шастали вездесущие мыши. Некогда Витино чистое обмундирование покрылось сальными пятнами и кофейными разводами. Всю получку Витя Гузин теперь тратил на водку и недорогих проституток. Жрицы любви иногда в силу своей женской сущности мыли ему посуду и подметали и выносили мусор… За систематическое пьянство и прогулы Витю вначале разжаловали до лейтенанта, а потом сослали на перевоспитание в один из отдаленных гарнизонов Тихоокеанского побережья, куда Макар телят не гонял. Квартиру отобрали и передали молодой военной семье.
Так и поломали Витину несостоявшиеся его жены. А ведь с его великим усердием мог он стать крупным флотским начальником-вещевиком. Может даже начальником вещевой службы всего Тихоокеанского флота. Имел бы Гузин немалые побочные доходы от своих вещевых складов, катался бы на личной «Волге», жил бы в шикарной квартире, дружил бы с влиятельными людьми. Э-эх, женщины, женщины!
В итоге всех перипетий по прошествии ещё целого года, ушедшего на решение некоторых организационных вопросов, я оставил службу в Центральном Отряде и приказом Министра Обороны СССР № 0983 от 14.07.1966 года был зачислен слушателем факультета специальной службы Военно-Дипломатической Академии Советской Армии. К своему удивлению вспомнил, что именно в июле месяце, но только 1947 года я прибыл на обучение в Рижское Нахимовское Военно-Морское училище.
В новой для себя ипостаси, необычной, интересной, непредсказуемой, не всегда по достоинству оцененной, порой связанной с риском и разочарованием, сопряжённой с поддержкой истинных и надёжных друзей, с обманом, подставой, хитростью и шельмованием недоброжелателей из числа бывших сослуживцев и коллег, я прослужил ровно двадцать лет. Но это уже совсем другая история, другие события, другие факты и даже, возможно, другой взгляд на жизнь.
14. Академия
Во время своего обучения в Военно-Дипломатической Академии Советской Армии, которое совпало с периодом усиления «холодной войны», резким противостоянием с США – главным субъектом нагнетания и обострения международной обстановки в мире, и глубоким ухудшением отношений с Китаем, только тогда волею судьбы и обстоятельств у меня появилось реальное представление о подлинной военной разведке. Только тогда пришло бесповоротное понимание глубокого по внутреннему содержанию понятия «военная разведка» и я только тогда по настоящему осознал, что основой её являлась, является и будет являться агентурная разведка. И если я оказался в её рядах, то это большая ответственность, которую надо оправдать своими делами.
В подтверждение этой мысли мне бы хотелось привести ответ генерала армии П.И.Ивашутина на вопрос корреспондента газеты «Красная Звезда», который звучал приблизительно так: С вашим назначением на должность начальника ГРУ в военной разведке значительное внимание стало уделяться развитию технических средств разведки. А что происходило с агентурной разведкой? Подумав, генерал армии сказал: Мы достаточно внимания уделяли и той, и другой разведке. Просто я не могу вам широко рассказывать о деятельности агентурной разведки, не имею права... Добродушно улыбнувшись, он добавил: «Кухня» эта и сегодня закрыта для публичной дискуссии. Но могу сказать, что любая, даже самая совершенная техника не сможет добыть тех секретных материалов, которые в состоянии получить разведчик-профессионал. был и остается в разведке на первом месте...
Некоторые рассуждения ознакомительного характера на общую тему о разведке мною были уже сделаны в предыдущих главах и, естественно, ещё раз к этому возвращаться не имеет никакой надобности. Здесь и сейчас мне бы хотелось остановиться на тех чувствах, ощущениях, которые в психологическом плане возникали на первых порах учёбы в Академии при абсолютно не известных мне ранее многих совокупных условиях. Совершенно новые понятия, новые представления, даже какие-то особенные взаимоотношения между слушателями и сотрудниками – всё было как-то не так, как в строевой воинской части. Начну, пожалуй, с того, что все мы, слушатели, оставались военнослужащими, офицерами в своих воинских званиях, продолжали получать ежемесячное денежное содержание по должности прежней службы. Вместе с тем, мы по поведению, в беседах и разговорах между собой и во взаимоотношениях со своими преподавателями, наставниками, руководителями курса и факультета обращались по имени и отчеству, выдерживая, конечно, определённую субординацию, подчёркивая при этом свою цивильность и принадлежность к штатским лицам. Такому перевоплощению, если можно так сказать, способствовало и то, что за несколько дней до начала учебного процесса нам, всем слушателям нового набора, выдали гражданскую одежду, произведя соответствующий перерасчёт согласно нормам выдачи воинской формы по вещевому аттестату. Больше того, нам объявили, чтобы мы всю военную форму, имеющуюся в наличии дома, сдали на склад, на весь период обучения. Так уж получилось, что с того времени я в течение последующих двадцати лет воинской службы больше никогда не носил привлекательную для меня и красивую военно-морскую форму. Правда, были три случая за эти годы, когда приходилось выпрашивать у кого-нибудь из знакомых, чтобы сфотографироваться для личного дела после присвоения очередного воинского звания. Если новую обстановку можно было принять за внешний антураж, к которому, надо сказать, мы привыкли достаточно быстро и без особых проблем, то войти с полным пониманием в существо преподаваемых нам учебных дисциплин, которые, оглушив сознание своей новизной и необычностью, навалились буквально с первого дня занятий, было достаточно сложно и непривычно. Говорю только со своих позиций. Возможно, кому-то это казалось пустяшным делом, даже не воспринималось всерьёз, как какая-то
Кстати, к слову, - - Дети разучились играть. И это свидетельствует об убожестве текущих дней и рождает тревогу за будущее.
Честно скажу, что мне с первой же лекции по специальной подготовке, хотя я, прослужив в частях разведки почти десять лет, уже считал себя достаточно подготовленным, тогда вдруг всё показалось необыкновенно серьёзным, необычайно захватывающим, принципиально важным, чрезвычайно ответственным. Совершенно стало ясно, что, оставаясь внешне прежним добродушным, спокойным, рассудительным, даже, возможно, в некоторых моментах, наивным, как и прежде, человеком, я должен был приобретать новые знания и качества, необходимые для выполнения будущих обязанностей. Возможно, если хотите знать, даже во многом поменять философию своих взглядов. Так оно и получилось. Мои взгляды и интересы за три года учёбы значительно расширились, углубились и приобрели разносторонность. К оценке любого события или факта я теперь старался подойти, избегая огульных, поверхностных, бездоказательных утверждений. Надо сказать, что такой подход, стремление иметь своё мнение я сохранил и по сей день, что, порой, к моему удивлению, не всем нравится. Что очень важно, как мне кажется, я научился признавать свои ошибки, если они доказуемы.
В ходе учебного процесса любая недоработка, условность или оплошность могла послужить темой для разбора на итоговом занятии и вызвать неодобрительное замечание руководителя. И это было правильно: мы ещё только учились, не всё знали, не всё понимали, как надо. Конечно, было обидно, неудобно перед сокурсниками, но предоставлялась, однако, возможность в следующий раз исправиться и выполнить новое задание лучше и качественнее. А как будет на практике, в реальности? Никто, никогда не смог бы нам сказать, да и не пытались этого сделать. Мне думается, что мы такие разные, каждый со своим армейским опытом, ранее проходившими службу и во флоте, и в танковых войсках, и в артиллерии, и в авиации, в химических, и в ракетных войсках – все буквально с первых шагов, объединившись в единый коллектив, в течение трёх лет сознательно подходили к познанию нового специального дела. Новые требования, возникшие для большинства из нас на данном необычном уровне, ставили нас перед необходимостью осознанной переориентации всего мировоззрения, взглядов. Во всяком случае, в частности, я, понимая сложность и необычность создавшегося положения, включился в учебный процесс с твёрдым намерением реализовать весь свой потенциал. Другое дело, как происходило на деле переучивание, чего удалось добиться, какие возникали трудности, чем всё завершилось – обо всем, об этом я намерен и рассказать. Для начала замечу, что я поступал на учёбу в Академию дважды. Годом раньше, в 1965 году, я прошёл все этапы проверки, но на мандатной комиссии мне очень в тактичной форме заявили, что медицинские работники, хотя к моему здоровью претензий не имеют, но считают необходимым продолжить медицинское наблюдение в течение года. Стало быть, следовало отправляться выполнять свои обязанности по прежнему месту службы.
Что же произошло? Оказывается, врачи при весьма тщательном исследовании моей медицинской книжки обнаружили запись, что некоторое время тому назад я обращался к врачу, жалуясь на боли в желудке. Действительно, как-то однажды в период службы в Центральном Отряде при разговоре с коллегой и приятелем Валентином Лохиным, который ежегодно «выбивал» себе путёвки в санатории или дома отдыха, я поинтересовался, как это ему удаётся. Он посоветовал «приобрести» какую-нибудь болезнь, например, гастрит. Болезнь, как он считал, трудно доказуемая, но в любой момент обостряющаяся нестерпимой болью. Окрылённый таким напутствием, не подозревая о возможных неблагоприятных последствиях, я мигом помчался в медицинскую часть. Наш добрый доктор майор Александр Иванович Жаврид долго сомневался в искренности моих жалоб на боли в животе, но всё-таки записал в медицинскую книжку две строчки, дескать, обращался за медпомощью по случаю обострения болезни желудка. Диагноз – гастрит. Вот и всё. Зато в будущем это послужило основанием претендовать на получение путёвки на санаторно-курортное лечение, которое для меня было недоступно в течение уже десяти лет офицерской службы. Тогда я даже не мог предположить, что такая запись вызовет трудности в решении вопроса о поступлении на учёбу. Однако замечу, что такая тщательность со стороны медиков имела достаточные основания и, тем не менее, происходили какие-то недосмотры, пропуски, если можно так сказать, в работе медицинской комиссии. Забегая вперёд скажу, что, например, на нашем курсе уже в период второго года обучения у одного из слушателей обнаружилась, как нам объяснили, язва желудка, лечение оказалось не эффективным, что привело к летальному исходу. Это была первая потеря нашего однокурсника. По правде сказать, ко мне было ещё одно медицинское замечание – по зрению. Вернее сказать, при полном зрении на оба глаза, врачи обнаружили некоторую размытость края левого глазного яблока, что могло быть, по их мнению, врождённым дефектом и не являлось претензией к моему здоровью.
Так прошёл год, в течение которого меня больше никуда не вызывали, бесед никаких не вели, новых анкет заполнять не требовали. Правда, два раза по вызову врачей я всё-таки приезжал для медицинского обследования, о чём они делали отметки только в своих книгах. Спокойно продолжая свою службу в Центральном Морском Радиоотряде, я уже особенно не задумывался о возможном вызове, как неожиданно в начале лета 1966 года пришло распоряжение откомандировать меня в Академию для сдачи экзаменов. Собственно говоря, это нельзя было назвать вступительными экзаменами в учебное заведение в известном смысле. Скорее всего, это была комплексная экзаменационная проверка, похожая, как теперь говорят, на тестирование, по многим аспектам, включая определение общей грамотности и умения излагать мысли, эрудиции, сообразительности, быстроты мышления, наблюдательности и физического состояния. Даже так называемый экзамен по английскому языку, на мой взгляд, не имел целью определить уровень знаний, а скорей всего, была попытка оценить способность испытуемого к изучению иностранного языка. Если медицинская комиссия и другие некоторые моменты проверки проходили на территории Академии, то на завершающем этапе все проверочные мероприятия в течение нескольких дней проводились в загородных условиях, на одной из специальных дач, хорошо оснащённой и оборудованной, находящейся в живописном районе ближнего Подмосковья. Для меня вся процедура уже была хорошо знакома по прошлому году. Никакого волнения или напряжённости я не испытывал. Великолепная загородная вилла с обширной прилегающей территорией. Настроение прекрасное. Погода чудесная: тёплая, солнечная. На даче, как я помню, была собрана значительная часть будущего курса. Но интересно отметить, что в нашем потоке уже этого года я узнал двух или трёх человек из числа прошлогодних «абитуриентов». Они были так же, как и в прошлом году, очень разговорчивы, этакие свойские парни, непринуждённо знакомились, вели задушевные беседы, интересовались предыдущей службой, намерениями и планами на будущее. Действительно, мы, все здесь собравшиеся, ранее не знали друг друга, поэтому такие откровения, в принципе, не вызывали удивления, всё выглядело вполне естественно, но навязчивость этих «ребят» мне была неприятна. Во всяком случае, я уклонялся от разговоров с этими, как мне казалось, «странными подсадными утками». Естественно, когда начались занятия, как я и предполагал, никого из них на курсе не оказалось.
Наше пребывание на загородной вилле завершилось собеседованием на мандатной комиссии, где и решался окончательно вопрос о зачислении. В принципе эта беседа носила формальный характер. Вызов очередного абитуриента в зал, где заседала мандатная комиссия, являлся самым кульминационным моментом. Там выносилось окончательное решение. Я видел, что многие волновались, пересматривали какие-то свои записи, подчитывали, выписывали, запоминали, предполагая, что на комиссии могут задать любые вопросы.
Продолжение следует.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории. Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Неделя до завершения автономки. Все боевые части готовятся к прибытию. Второй дивизион (электрики) обнаруживает, что не взяли с собой разъемы питания с берега (иначе называемые «головами»). На докладе о готовности из уст комдива-2 прозвучала фраза: «Второй дивизион к приходу в базу готов, но вот «голов» у нас нет, товарищ командир, на берегу оставили». На что командир заорал благим матом: «А члены свои тоже на берегу оставили?».
Игорь Курамшин: "Она никогда не давила своим авторитетом, - Валентина Яковлевна была требовательна и справедлива. Ее приказы никогда не обсуждались. Для судокоманды они были законом. Женщина, полюбившая море... Между собой мы называли ее мамой. Помню, как на свои деньги она купила для матроса Васи Шубина телевизор и подарила от нашего экипажа."
- первая женщина-капитан БМРТ, единственная женщина-капитан китобойного судна («Шторм»), ветеран Великой Отечественной войны, первая женщина в рыбной отрасли страны, удостоенная звания Героя Социалистического труда. Во время Великой Отечественной войны ходила штурманом на судах морского флота. В августе 1941 года Валентина Орликова участвовала в эвакуации из Таллинна шести тысяч раненых. С августа 1942-го по октябрь 1944 года Валентина Яковлевна работала третьим помощником капитана на теплоходе «Двина».
- Как вам, хрупкой женщине, удается командовать мужчинами? - удивились американские журналисты. В ответ Валентина Орликова рассказала о том, как ее судно впервые атаковала фашистская подводная лодка. Пароход еле удалось увести от приближающейся торпеды. Страха при этом не было, только огромное напряжение. - Во время опасного маневра один раз зажмурилась, сосчитала до пятнадцати... Пронесло, - призналась корреспондентам Валентина Яковлевна. А потом добавила, что судьба парохода и всего экипажа зависит от того, насколько четко выполняются команды. Эта беседа проходила во время первого захода в один из американских портов судна «Двина» во время Великой Отечественной войны. На его борту штурман Валентина Орликова ходила по маршрутам полярного конвоя. Для американцев, которые представляли себе русских в виде бородатых неотесанных варваров в валенках, умная и элегантная женщина в форменном кителе, с прекрасным знанием английского языка, изящная и общительная, была настоящим открытием. Однажды ее даже пригласили в Голливуд на съемки документального фильма о русских моряках. После войны Орликова командовала китобойным судном на Дальнем Востоке, а затем была переведена в столицу на работу в Минрыбхоз. Но в кресле чиновника не усидела и в 1955 году попросилась в Мурманск: осваивать в траловом флоте новые типы промысловых судов - БМРТ. Здесь она и заняла капитанский мостик. В 1986 году Орликовой не стало. Она похоронена в Москве на Ваганьковском кладбище. Но в Мурманске ее именем названа улица. А накануне Дня рыбака на одном из домов была открыта мемориальная доска в память о легендарной женщине-капитане. Ведь человек продолжает жить, пока его помнят. Об этом говорили участники митинга - представители городской власти, совета ветеранов, горожане, пришедшие почтить память Валентины Яковлевны. Среди собравшихся были и те, кто знал женщину-капитана лично. - Я ходил мастером добычи на БМРТ «Новиков-Прибой». Более шести лет - под командованием Валентины Яковлевны, - вспоминает Игорь Александрович Курамшин, ветеран тралового флота. - Мы ее называли мамой. Главные качества ее характера: Справедливость и трудолюбие. И еще доброта. Был у нас на судне матрос Вася Шубин. Так Валентина Яковлевна купила на свои, деньги телевизор и подарила ему за хорошую работу от имени всего экипажа. Искренний и очень душевный человек - вот какая она была.
Валентина Орликова - ровесница Мурманска. Девяностолетие со дня ее рождения исполнилось в прошлом году. На открытии в честь легендарной женщины-капитана был дан троекратный оружейный салют.
Лавренов Иван Тихонович
В подготовке настоящих воспоминаний оказал помощь Евдокимов Иван Валентинович, студент 1-го курса аэрокосмического факультета Московского авиационного института (государственного технического университета).
Я родился 14 ноября 1927 года в семье донского казака Лавренова Тихона Никандровича на хуторе Комаров, Дубовского района, Ростовской области. Русский, православный, член КПРФ. В 1929 году моя семья – отец, мать, старшие сёстры Татьяна, Александра, Маргарита, Паня и я переехали на постоянное местожительство в город Ростов-на-Дону, где в 1942 году я окончил семь классов средней школы. В ноябре 1941 года фашисты ворвались в наш любимый город. Снега ещё не было, но дул холодный, пронизывающий ветер, а немцы были одеты не по-зимнему. Город замер. Люди боялись лишний раз выйти на улицу. Мы, мальчишки, тоже побаивались, но любопытство брало верх. Один немецкий солдат из патруля подозвал меня и, тыча в меня пальцем, спросил: «Юда?» Я отвечал отрицательно. Тогда он снял с меня тёплую шапку и напялил её себе на голову. Шапчонка была ему мала, соскакивала с головы. Другие солдаты смеялись, показывали на него пальцами, хлопали по спине, громко кричали. Но шапку мне немец не отдал. Так я впервые встретился лицом к лицу с фашистами – завоевателями. всего пять дней. Но за это время не обошлось без неприятностей и в моей семье.
В первый день оккупации в доме появился Митька – один из жильцов нашего дружного дома, призванный в Красную армию ещё летом. Выяснилось потом, что он дезертировал. Для того чтобы выслужиться перед фашистами, он решил донести на коммунистов и красных командиров. Вот он-то и привел немцев в наш дом. Жила в нашем доме на втором этаже старая коммунистка, член партии с 1907 года. Все звали её баба Васёна. Была она женщина необыкновенной доброты и смелости. Митька-поганец привёл к бабе Васёне немцев и кричал: «Где твой партбилет?». Еще он кричал, что в доме живёт партизан. А надо сказать, что партизанами прозвали нашу семью. Мой отец был почётным Красным командиром, а меня соседи звали Ванька-партизан. Дочь бабы Васёны Лида незаметно выскользнула из квартиры. Прибежав к нам, она предупредила, что сейчас здесь будут немцы. Два окна нашей квартиры выходили на улицу, а жили мы на первом этаже. Отец быстро надел пальто, рванул створки окна, от чего бумага, которой они были заклеены для сохранения тепла, порвалась, и выскочил на улицу. Через несколько минут в квартиру вошли офицер и два солдата, их вёл Митька. Офицер на чистом русском языке спросил об отце. Старшая сестра Таня ответила, что отец ушёл на Дон. Офицер осмотрел окно, увидел порванную бумагу, понял, что отец вылез в окно, но ничего не сказал. Солдаты обыскали весь дом, но ушли ни с чем. А через некоторое время во дворе раздались выстрелы. Выждав несколько минут, – они для нас были страшными, так как мы боялись за отца, Таня пошла во двор посмотреть, а, вернувшись, сказала, что во дворе лежит убитый Митька. Немцев поблизости не было. Кто «позаботился» о Митьке-предателе, мы так и не знаем. Ходили слухи, что это были наши партизаны, но баба Васёна и отец об этом никому не говорили. В июне 1942 года я поступил в речной техникум им. Седова и сразу же был направлен на практику в город Калач на Среднем Дону. Сначала постигал флотскую науку на земснаряде, а затем на буксирном пароходе «Чапаев». В июле 1942 года шли кровопролитные бои под Воронежем. Наш буксир подвозил к линии фронта баржи с оружием, боеприпасами и продовольствием. На подходе к станице Вешенской матросы заметили Он долго кружил над баржами, а затем сбросил листовки с предупреждением о том, что если мы не прекратим движение, то буксир и баржу начнут бомбить. И действительно на другой день наш караван подвергся атаке с воздуха, во время бомбёжки затонула баржа с вооружением.
Капитан парохода вызвал нас, трёх студентов, и приказал покинуть буксир и пешком добираться до Сталинграда. Мы же решили пробираться в Ростов. На поезде доехали до города Сальска, а там узнали, что в сторону Ростова поезда не ходят. Дальше надо было идти пешком по дороге, по которой нескончаемой вереницей тянулись беженцы и отступающие войска. Мы шли в другую сторону. Заночевали на станции Целина в 30-ти километрах от Сальска, а утром снова в дорогу. Примерно в девять часов из-за стогов, в километре от дороги показались немецкие танки и пехота. Все бросились с дороги в степь, а мы втроём, женщина с двумя детьми и два красноармейца укрылись в большой трубе под дорогой. Вскоре нас обнаружили солдаты, которые собирали пленных. Нам, подросткам и женщине с детьми приказали идти в станицу Целина и там зарегистрироваться в комендатуре. Но нам удалось убежать от фашистов, и мы пошли в Ростов по уже занятой врагом территории. Через несколько дней мы добрались до города, и здесь я узнал, что вся моя семья эвакуировалась. Приютила меня баба Васёна. А вскоре немцы начали угонять молодёжь в Германию. Чтобы избежать ареста, мне пришлось несколько недель прятаться в подвале дома, а затем потихоньку выбираться из города. Я отправился на свою малую родину - на хутор Комаров (это в 300 километрах от Ростова). На десятый день я одолел это расстояние, нашёл семью, но, к сожалению, не всю. В Цимлянске у переправы через Дон при бомбёжке погибли моя мать и четырёхлетний племянник Борис. Хутор Комаров находился вдалеке от всех дорог и в 50 километрах от железной дороги, поэтому немцы к нам наведывались не очень часто, а когда приезжали, все, кто помоложе, прятались. Зимой, после победы в Сталинградской битве, в хутор вошли войска Красной армии. Из эвакуации возвращались жители, а пригнали также знаменитые табуны и стада, которые смогли эвакуировать и спасти во время отступления наших войск.
В колхозе не хватало рабочих рук, и я стал работать табунщиком. Но всё чаще я возвращался к своей детской мечте стать капитаном корабля, и у меня постепенно созрело решение бежать к морю и устроиться юнгой на боевой корабль. Отец к этому времени был занят своей новой семьёй, в которой, как я понимал, места для меня не было, и мой побег, наверное, не был для него неожиданным, он знал о моих планах. Весной я добрался до станции Котельниково, дождался воинского состава, на котором ехали моряки, и упросил их взять меня с собой. Меня взяли воспитанником (было такое звание в армии во время войны). Мы приехали в Одессу на формирование, и я попал в отряд бронекатеров «Большие охотники». Немецкая эскадра находилась в это время у румынских берегов. В задачу нашего боевого морского отряда входила защита наших вод от вражеских подводных лодок и разведка для безопасного прохождения больших военных кораблей. Наш отряд бронекатеров так и назывался охотники за подводными лодками. Служба мне очень нравилась, правда, порой приходилось нелегко. Как и все матросы, я подчинялся строгому воинскому распорядку и выполнял всю работу, которую мне поручали. Команда относилась ко мне очень хорошо. Я действительно чувствовал себя в семье, воспитанником сразу многих добрых, порядочных и умных людей, которые относились ко мне по-отечески. В это время, несмотря на моё небольшое воинское звание юнга, я ощущал себя настоящим моряком и защитником Отечества. И я им был, так как постоянно участвовал в боевых выходах нашего отряда на защиту отвоёванной у фашистов территории. Об этом мечтали многие мои сверстники. Но повезло мне. К моему глубокому сожалению и разочарованию, в конце 1944 года стали более тщательно исполнять приказ об отчислении воспитанников из рядов Красной Армии и Военно-морского флота и направлении их в Суворовские и Нахимовские училища.
Продолжение следует.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории. Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
В повседневной обыденности военно-морской службы, монотонности корабельных будней, строгом выполнении распорядка дня, накапливается усталость и раздражение. «Живи по уставу – завоюешь честь и славу!» - гласили плакаты Министерства Обороны. А как хотелось пожить, хоть немножко, именно не по уставу! И вот, вдруг, командировка. Шаг в сторону от протоптанной военной дороги. Как вы думаете, куда могут отправить в командировку лейтенанта береговой базы ракетных катеров? Не знаете? Тогда расскажу, куда направляли меня. За первые полгода офицерской службы на ТОФ я побывал в разных интересных местах. Старшим на уборке овощей в военном совхозе в селе Петровка. Руководил разгрузкой угля для береговой котельной на пирсе мыса Артур и продовольствия в бухте Тихая.
На подсобном хозяйстве бригады катеров отстреливал из карабина бродячих собак. Эти твари были жесткими конкурентами персонала продовольственной службы в деле воровства молочных поросят. В общем, даже не командировки, а так, всё больше по мелочам. А тут мне сразу сказали, что такая честь лейтенанту выпадает очень редко. И сказал не кто иной, как командир бригады катеров капитан первого ранга Пискунов. Он меня срочно вызвал по прямому телефону с береговой базы. - Ибя…я…я, химик, тебе предстоит очень ответственная поездка в самую глубину матушки России, - междометие «ибя» было коронной фишкой у нашего комбрига, - и ты должен пройти это испытание обычаями и нравами населения Уральского военного округа с достоинством. Показать на что способен офицер-тихоокеанец. Имей в виду, что народ там крепкий и «шило»; водой не разбавляет. Знаю, что говорю, поскольку сам родом с Урала. Я только что проводил газоокуривание хлорпикрином, а суконная шинель мгновенно впитывает ядовитые испарения и так же быстро отдает их в теплом помещении. Февраль во Владивостоке довольно прохладен и поэтому котельная береговой базы работала во всю мощь, жарко обогревая помещения штаба и кабинеты начальства. Комбриг потер ребром ладони начавшие щипать глаза и высморкался в носовой платок. - Иди, химик, иди! Когда уже от тебя будет нести одеколоном «Жасмин» а не всякой гадостью? - Служба такая, товарищ капитан первого ранга, - вежливо объяснил я ему, - я же химик, а мы химики, всегда пахнем дымом и хлорпикрином. Вы мне не сказали, что это за командировка? Пискунов замахал руками. Он уже начал потихоньку плакать. - Иди, химик, иди! У меня уже нет сил тебя тут обнюхивать! Чудовский, он все тебе расскажет. Мой первый командир береговой базы капитан второго ранга Чудовский нравился личному составу тем, что не надоедал своим присутствием в казармах матросов и кабинетах офицеров бербазы. У него в здании штаба бригады был великолепный кабинет со всеми удобствами. Изредка, как бог Зевс с горы Олимп, командир бербазы величественно спускался по крутой лестнице ведущей из штаба к нам, и испепелял громами и молниями своё огромное хозяйство – склады, котельную, автопарк и медпункт с вечно поддатым доктором Петровым. Но когда Чудовский не был раздражен подчиненными и потоком заявок от дивизионов катеров, он был вежливый и спокойный. Вне строя мы, офицеры, общались с ним по имени-отчеству. А отчество у него было тоже соответствующее - Королевич.
Я снял свою ядовитую и повесил у него в предбаннике на вешалку. - Разрешите, Антон Королевич? - Заходите, Юрий Васильевич, - пригласил меня командир бербазы, - догадываюсь, зачем вы пожаловали. Пискунов вас уже вызывал? - Вызывал, но конкретно ничего не сказал. Иди, говорит, к Чудовскому, - я пожал плечами, - вроде, как на Урал в командировку отправляют. - Нам пришла разнарядка на химика. Будете в составе группы специалистов флота читать лекции офицерам запаса флота в Уральском военном округе, - сказал Чудовский, - командировочное удостоверение выписано вам в Свердловск, полетите на самолете. Там запасников соберут, и вы им будете сладко петь про оружие массового поражения и как им, горемыкам, защищаться от него. Возьмите какие-нибудь наглядные пособия. Подготовьте двухчасовую лекцию. Я думаю, что за неделю управитесь. Вот это да! Светлый лучик в серых буднях военной службы! Прощай бербаза! На недельку, до второго, я уеду в Комарово! Сбор группы для убытия был назначен на 24 февраля, сразу после мужского праздника. В небольшой чемоданчик я положил пару чистых военных рубашек, носки, сменное белье, конспект лекций по ядерному и химическому оружию. Туда же поместил учебную аптечку с различными таблетками от отравляющих и радиоактивных веществ и набор плакатиков по оружию массового поражения. Получил небольшой аванс в счет будущих командировочных и сухой паек на путь следования. Девять лекторов, девять специалистов по всем направлениям военно-морского дела собрались в аэропорту Владивостока. Все с чемоданчиками или портфелями. Вернее сказать, лекторов было восемь, но в группе был обязательный тогда офицер особого отдела. Погрузились в четырехмоторный ИЛ-18 и отправились в путешествие на Запад. В штабе Уральского военного округа нас принял старенький, лысый генерал – ответственный за подготовку офицеров запаса.
- Ребятушки, - он, кряхтя, поднялся из-за стола, - сегодня отдыхаете в гостинице, а завтра в путь, военкомы предупреждены и ждут вас. Тут же дедушка изложил наш дальнейший маршрут по городам Урала – Сыктывкар, Ухта, Печора, Пермь, Челябинск, Миасс, Краснотурьинск, Свердловск. - В день приезда отдыхаете, а в последующие три дня читаете лекции офицерам запаса в месте, назначенном военкомом, - сказал генерал. Вот тебе и на недельку до второго...! Мы еще не пришли в себя, как нам выдали новые командировочные удостоверения от УВО; на все это золотое кольцо Урала. - Вы должны уложиться в тридцать пять суток, - напутствовал генерал, - гостиницы, не ваша забота, военкомы вас обустроят, они все знают. А сейчас идите в кассу, получите суточные на все эти дни. Мы получили по триста пятьдесят рублей, из расчета по десятке на день. Максимальная зарплата лейтенанта в 1975 году составляла 230 рублей. Короче вышли из штаба округа богачами и решили обмыть это дело в ресторане гостиницы «Исеть», где нас поселили на сутки. Завтра перелёт в столицу Коми АССР Сыктывкар. - Начнете с «комиков», - сказали нам в штабе округа, - там у вас три города – Сыктывкар, Ухта и Печора. А потом в Пермь. Двое сразу же откололись от похода в кабак – особист и замполит. По статусу они должны быть выше этих офицерских увеселений и служить нам примером. …Утром в гостиничной парикмахерской у старшего группы капитана второго ранга Гарькуши украли чемодан со всеми вещами, лекциями и деньгами. Он, бедолага, туда зашел постричься перед отлётом в столицу Коми, а имущество оставил прямо у входа. Естественно шум, гам, милиция, заявление, свидетели… Остался наш главный в Свердловске искать свой чемоданчик, а мы улетели в И больше Гарькушу мы не видели. Куда он потом делся, нашел ли свой чемодан, или нет, не известно. Но факт, что уральским офицерам запаса не довелось услышать о новых тактических приёмах в ВМФ, чему они особо и не огорчились. Группу возглавил политработник Колунов.
Десять дней в Сыктывкаре и Ухте пролетели незаметно. Дисциплинированные военкомы собирали полные залы слушателей. Моя лекция была последней. Я выходил к трибуне и целых два часа пугал запасников апокалипсисом термоядерной войны, показывал плакаты с изображениями людей пораженных радиацией, ипритом и люизитом, пускал по рядам аптечку в оранжевом футляре. Эта штука в то время имела гриф «Для служебного пользования». Я переживал, что из зала она ко мне уже не вернется, но она возвращалась в целости и сохранности. В Печору прибыли на поезде накануне Женского Дня – седьмого марта. Вечерело. На заснеженном перроне нас встретил печорский военком. Возраст у него был явно пенсионный. «Дембельский», как говорят на флоте. Неподалеку стоял такой же старенький автобус с табличкой «Служебный». - Завтра я собираю людей в актовом зале школы, и вы проводите с ними занятия, - сказал нам военком. - Товарищ подполковник, так это… завтра, как бы 8 марта, - растерянно напомнил замполит Колунов, - вы уверены, что соберёте офицеров? - Это не ваши проблемы, - ответил бравый служака, - начало занятий в девять утра, а сейчас садитесь в автобус и езжайте в гостиницу «Печора». Располагайтесь и отдыхайте. Внизу там есть неплохой ресторан, только аккуратнее с выпивкой и всем…э…э…э…прочим. Не забывайте о завтрашних лекциях. В Печоре народ, не дожидаясь восьмого числа, уже начал праздновать. Мужики «троились», брали в магазине бутылку местной «Московской» воркутинского розлива, популярные в народе сырки «Дружба», недорогие рыбные консервы и под интимное бульканье водочных струй беседовали о жизни. Из некоторых дворов слышались отчаянные женские визги и вопли – там суровые печорцы заранее начали «поздравлять» своих жён с 8 марта. Где-то внизу, у самой реки Печоры играла гармошка, и ветер доносил обрывки матерных частушек и звонкий девичий смех.
Вошли в вестибюль гостиницы. На дверях ресторана висело бумажное объявление, приклеенное хлебным мякишем. С трогательным провинциальным простодушием оно извещало: «Ресторан закрыт. Гуляют работницы ресторана». Замполит подергал дверную ручку. Точно, закрыто. Поужинали, называется. Поднялись на пятый этаж и расположились в двух четырехместных номерах. Поскребли по сусекам – две банки тушенки, полбуханки черствого хлеба и сто граммов ирисок. Ни водки, ни вина, ни пива. - Не, я так не могу, мой изнеженный военно-морской желудок требует калорий – жалобно простонал бородатый механик Юра Ковалевский, - химик, ты из нас самый молодой, иди, обаяй «гуляющих работниц» и пробей пару столиков в этом трактире. Если не вернёшься через полчаса, будем считать, что ты добился успеха и мы начнем спуск с вершины. Я снова переоделся – нейлоновая, белая рубашка, галстук, черная флотская форма, и спустился к дверям ресторана. Сквозь грохот музыки мой настойчивый стук в двери достиг цели. Дверь открылась и необъятно полная женщина возникла в проёме. Сразу видно, что из начальства. За её спиной отплясывало не менее сотни представительниц прекрасного пола. Имитируя популярного Полада Бюль-Бюль Оглы, волосатый певец на эстраде пел: «Жил в гор..а…ах че-ла-вее…ек, с ба-ра-до…ой, и по имени Шейк…» Два мужичка, достигшие нужной кондиции, пытались танцевать шейк друг с другом, но их подхватывали разгоряченные водкой молодицы и растаскивали по всем сторонам зала. Я зачарованно уставился на эту картинку. - Что желаете, молодой человек? – толстуха удивленно осматривала меня сверху донизу. Морские офицеры нечасто посещали их северный городок. Я галантно объяснил ей, что восемь посланцев Тихоокеанского флота с удовольствием очарует своим вниманием работниц ресторана и отужинает в их прекрасном заведении. - Пожалуйста, заходите, только свободных столиков нет. Может, вас устроит банкетный зал? – спросила ответственная дама. - Ничего, устроит, - сказал я.
Из зала на меня уже с интересом смотрели десятки пар глаз. Карие, серые, зеленые… Штурман Гранкин пришел через пять минут, после того, как меня разместили в банкетном зале. От входной двери его проводила ко мне худая, высокая дама. Впрочем, Гранкин был маленького роста, и все девушки были выше его. Тем более, что по тогдашней моде они накручивали на голове высокие башни. - Вот это гаремчик! – у Санька масляно блестели глазки, - ой, чую, что-то будет! Как только мы выпили первую рюмку за восьмое марта, через весь банкетный зал тяжелой поступью людоедки к столику подошла знакомая мне толстушка. - Разрешите пригласить вас на дамский танец! – сказала она, глядя на меня в упор. - А…а…а…может, его? – я бессовестно показал пальцем на Саню Гранкина. Грезилось о более миниатюрной партнёрше по танцу. - Нет, не его, – однозначно ответила мне дама, - Вас. Я обреченно пошел с ней в общий зал, как барашек на заклание. Она оказалась главным бухгалтером ресторана «Печора» и ответственной за праздник. Звали её Эммой Петровной. Главбухша закинула меня в общество своих товарок как камень пращой. И всё. Назад, в банкетный зал пути не было. Меня потащили по всем столикам, и за каждым из них надо было поздравить женщин рюмкой водки, а других напитков закаленные северянки не признавали. Я пел, я свистел… впрочем, повторяю Райкина. Я танцевал все танцы подряд, вплоть до аргентинского танго, со всеми женщинами, которые меня приглашали. Танцевать я никогда не умел, но отказать, значило кровно обидеть. Оттоптал ботинками не одну пару женских ножек. Выпил море водки и съел три килограмма деликатесной ресторанной пищи. Как сквозь туман, я видел всех наших лекторов, танцующих, жующих, пьющих и поющих что-то за чужими столами. Я даже не видел, когда они просочились в общий зал. Эмма Петровна несколько раз пыталась отбить меня от сотрудниц, и перетащить за свой столик, но потерпела крах. Никогда еще я не пользовался такой популярностью у женского пола. - Всех уволю, на хрен! - пьяно кричала главбухша на своих подчиненных, - верните моего моряка! Она уже плохо держалась на ногах, но душа просила праздника. Наконец, утихла музыка, женщины постепенно начали покидать кабак. Шустрые официантки убирали продукты со столов. Как всегда после русских застолий, продуктов осталось много, зато спиртное было выпито до последней капли. Перед моими глазами всё кружилось, двоилось и троилось…
… Я стоял среди зала, меня под руку держала какая-то совсем молоденькая девушка и знакомила со своими родителями. Хоть убей, как её звали, откуда она взялась, я не помнил. - Мама и папа, это Юра, - девушка слегка картавила, получалось «Юла», - мы идём ко мне в гости в общежитие пить чай. Потом выяснилось, что она студентка, а это никакие не родители, просто знакомая семейная пара из ресторана «Печора». «Пить чай» с нами вместе пошли Юра Ковалевский с такой же юной студенткой из общаги. Мы шли по морозной ночной Печоре, игривое кабацкое настроение нас не оставляло, а тут еще молодые девушки под боком, а до лекций целая ночь впереди! Эх, хорошо! Пели песни, потом начали играть в футбол жестяной банкой. - Куда? Назад! – у входа нас тормознула пожилая, строгая вахтерша, - мужчинам сюда нельзя! - Тетя Даша, да они только чай попьют и уйдут, - умоляли суровую блюстительницу нравов девчонки. - Знаем мы ваши «чаи», - тётя Даша загородила нам проход шваброй, как шлагбаумом, - ходите потом, паразитки, аборты делаете. Мы пытались тоже что-то сказать вахтерше, но в тепле нас снова развезло, и весь этот лепет был неубедителен и двусмыслен. - Идите, идите, а то я завтра позвоню в речное училище и все расскажу вашему начальству. Бабка приняла нас за курсантов – речников Печорской мореходки. Те тоже носили черные флотские шинели. В знаках различия она не разбиралась. Утром 8 марта с больными головами от вчерашнего корпоративного праздника, со шлейфами густого перегара, вся наша группа собралась в учительской средней школы. Хмурые и недовольные слушатели постепенно заполнили актовый зал. Понятно, кому же охота сидеть здесь полдня в праздник? Печорскому можно было дать орден – в женский день 8 марта он собрал почти всех офицеров запаса, согласно списку.
Такая высокая дисциплина была достигнута тремя обстоятельствами: во-первых, военкому оставался месяц до увольнения в запас и он лез из кожи перед вышестоящим начальством, во-вторых, он довел до сведения слушателей, что тех, кто не явится, ждет месячная переподготовка на кораблях и подводных лодках Тихоокеанского флота. Причем поедут они туда за свой счет. В-третьих, он предупредил, что нарушители будут лишены очереди на квартиру, годовой премии или вообще уволены с работы. Вполне реально для того советского периода. Я вошёл в заполненный зал в 11.00, когда все уже были утомлены предыдущими ораторами. Моя лекция была последней на сегодня. На задних рядах народ тихо дремал. Несусветно трещали мозги, но надо было говорить. Хорошо ещё, что военком, до этого сидевший в первом ряду, ушел, не дождавшись окончания занятий. Может, уже сидел за праздничным столом. В 12.00 наступил перерыв на обед, остался еще час моей лекции. Столовая находилась в двух шагах от школы. В буфете ко мне подсели два мордатых «студента». - Лейтенант, давай с нами? – они достали завернутую в газету бутылку и деловито подвинули граненый стакан. - Мужики! Мне же еще целый час вам читать лекцию! – взмолился я. - Ничо, мы – то потерпим, - ответили мудрые аборигены Северного Урала, - а тебе, браток, надо было ещё с утречка принять граммов сто, легче было бы. Наверно, по моему виду они поняли, что я вчера «злоупотребил». А, была не была! В стакане оказался чистый спирт. Тогда он продавался в невзрачных бутылках с надписью на голубой наклейке «Спирт питьевой». Обжёг себе всё нутро, схватил стакан с компотом и затушил огонь. Зажевал буфетным пирожком с ливером. Вроде, полегчало. Волна благодушия накрыла меня. Думаю, зачем мучить мужиков? Пусть идут по домам, праздновать. Тем более, что военкома уже нет.
После перерыва я вышел на трибуну и объявил, что в честь второго часа не будет, и все могут идти поздравлять своих женщин. Таких аплодисментов еще не удостаивался ни один артист. Сразу же по приезду в Пермь пропал Юра Ковалевский. Но, по крайней мере, мы знали, где он обретается. На целых три дня нашего механика ангажировала местная официантка Люся. Она увела его при свидетелях из гостиничного ресторана, а вернуть к утру забыла. Механику было не до лекций, он решал более актуальные задачи. По всей видимости, получалось у него неплохо, потому что Люся взяла себе отпуск и проехалась с ним по оставшемуся нашему маршруту – Челябинск, Миасс, Краснотурьинск, Свердловск. Через сорок два дня наш круиз завершился мягкой посадкой самолета в аэропорту Владивостока. По прибытии подвели итоги командировки: - провели занятия почти с двумя тысячами человек почти по всем флотским специальностям; - холостой штурман Саня Гранкин привёз себе невесту из Челябинска. Санёк познакомился с ней в ресторане «Уральские пельмени» и она там же при всех сделала ему предложение; - двое «лекторов» (их фамилии строго засекречены) заработали неприличную болезнь в легкой форме. Которую, впрочем, быстро излечили лошадиными дозами бициллина. Ещё один неприятный итог был подведен через месяц. Оказывается, что особист майор Горбенко собрал обширное досье на всех нас. Ему работалось легко и непринужденно, потому что мы расслабились и потеряли всякую бдительность. Болтали, чего не надо, про общественный строй, да про генсека анекдоты травили. И он ведь тоже, провокатор, рассказывал политические анекдоты в нашей компании. А я приобрел приличный опыт проведения занятий с мужественными и лихими уральцами по защите от оружия массового поражения. Но спирт неразбавленным пить так и не научился. Конспект тех лекций я до сих пор храню как память о той замечательной командировке.
