— Я раньше думал, вы, хирурги, только и стремитесь распотрошить человека или отрезать конечности. А моряк без ноги — не моряк. Того, что стою на мостике на обеих ногах, я век не забуду! — Вы думаете, большое бы было удовольствие видеть вас на протезе? Вы живы, командуете и будете жить много лет... Забирайте с собой ваш подарок, и давайте-ка мы расцелуемся! Капитан третьего ранга уносит с собой свой пакет. Отец ворчит: — Что я, за подарки работаю? В передней звонит телефон. Отец подходит: — У телефона Коровин... Да? Конечно, приеду. Шиллер занят?.. Ах, оперирует генерала? Присылайте машину. Вот так всегда в воскресенье! Хирург Шиллер, когда он дежурит, всегда вызывает отца. Сам не справится. Или в себе не уверен? — Скажи маме, что скоро вернусь. Ну конечно! Знаю я это «скоро». Может быть, придет завтра. Отец строго-настрого приказал мне и матери в госпиталь не названивать и не спрашивать, когда он приедет. «Освобожусь и вернусь». Иногда он звонит: «Еду». Или: «Сегодня домой не приеду». Значит, операция сложная, и он не оставит больного. В прошлом году половину отпуска провел в госпитале: больной после операции выздоравливал медленно. — А как же гости? Назвали гостей... — Без меня обойдетесь. Отец . Я нагрел в кухне воды и стал мыть полы.
Как-то мама просила квартиру прибрать, а я где-то замешкался. Пришел поздно — вижу: отец подвязался передником и «драит палубу». — Ну, я и без тебя нынче справился, — сказал он без укора и злобы. А пришел после трудной операции. Я понял, какая я свинья! Другой бы отец на меня наорал. Вообще у отца есть чему поучиться: на все руки мастер. Мы не зовем монтеров, когда портится электричество. И когда мама на дежурстве (она тоже хирург в морской поликлинике), отец готовит обед. Готовит, представьте, вкусно. Как повар. А посуду мы моем вдвоем. Операционная сестра Руфина Силантьевна говорит, что отец «себя не жалеет» и часто «рискует своей репутацией»: берется за операции, в которых «сомнителен исход». На операционный стол положили капитана второго ранга Капустина. Хирург Шиллер, как увидел, что опухоль раковая, хотел зашить и отправить больного домой. Тогда отец вырезал опухоль. Прошли три года — Капустин жив и здоров и к нам ходит в гости. А Шиллер, по-моему, перестраховщик, хотя много о себе воображает... На днях Руфина пришла к нам из госпиталя, все лицо в красных пятнах. — У нас говорят: в мирной жизни нет подвигов. А разве не подвиг то, что Иван Максимович делает?! Об этом даже в «Страже Балтики» пишут! — протянула Руфина маме газету. Там было написано: во время учений на тральщике заболел матрос. Корабль был очень далеко от берега. Отец полетел на вертолете на тральщик и сделал матросу сложную операцию. В общем, спас ему жизнь. — Я говорю: «Иван Максимович, вы себя не жалеете», а он: «Набиваю руку, Руфиночка». Подумайте только, какой человек! Мама засмеялась. — Ты, кажется, Руфина, в него влюблена? Руфина Силантьевна подняла заплаканные глаза. — Я бы. жизнь отдала за Ивана Максимовича!
МАМА, ТЕТКА НАТАЛЬЯ И ИНГРИД
Полы уже вымыты; хлопает дверь. Пришли мама, тетка Наталья и Ингрид. Ингрид — овчарка. Ее принес отец маленьким черным . Она росла быстро. Одно ухо вверх, другое висит, светло-голубенькие глазки, острые зубки, которые она пускала в ход надо не надо. И повсюду оставались трофеи: разодранные отцовские шлепанцы, съеденный каблук с маминой туфли, «Огонек», от которого уцелела одна лишь обложка. У меня были искусаны руки, а у тетки Натальи порваны ее любимые чулки; она ими так дорожила, что потребовала, чтобы Ингрид мы отдали на живодерню. Отец рассердился: «Ты, матушка, не заговаривайся!.. Жена, купи ей чулки». И мама купила. А тетка Наталья все фыркала, что ее чулки были лучше и стоили вдвое дороже. «Купи ей пять пар!» — рассердился отец. И Наталья притихла. Ингрид перестала оставлять на своем пути лужицы, быстро вымахала в овчарку. Светло-голубенькие глазки превратились в карие, уши стали острыми и поднялись, словно локаторы; на светлых щеках появились темные родинки, на груди — затейливо разрисованный воротник, а на лбу — черная звездочка. Я гордился, ходя с ней по улице,— все ее называли красавицей, но фамильярничать не решались. Тетку Наталью Ингрид терпеть не может — наверняка уж запомнила, что та требовала отдать ее живодерам. А меня, повизгивая, ждет у двери, радостно лает, когда я возвращаюсь из школы, лижет мне подбородок. И глаза ее, большущие, умные, сияют от счастья. Я хожу с ней на учебную площадку, где такие же овчарки, как Ингрид, под руководством инструктора Раудсеппа проходят курс обучения. Они берут барьер, ходят по буму, влезают на отвесную лестницу, приносят вещи по команде «апорт». Мою Ингрид считает первой ученицей. «Высший класс!» — восторгается он.
Несмотря на ученость ее, она очень ласковая. У нас есть такая игра: я беру ее голову в руки, прижимаюсь к ее лохматому лбу — и мы начинаем раскачиваться. Я напеваю: «Ушки, носик, глазки, хвостик, все на месте у меня». Ей эта игра нравится. Или еще есть другая: «Милый песик, черный носик, станем, брат, учиться!» «Апорт!» — бросаю я мячик, и она бежит, разыскивает его под диваном и тащит мне с радостной мордой. Ингрид сдала экзамены на пятерки, получила на выставках две золотые медали за красоту и за работу свою — пять жетонов; она ими очень гордится. Ни за что не пойдет на прогулку, пока не наденем награды! А как умеет она улыбаться! Сейчас она ищет отца. Вынюхивает углы, нашла его туфлю, скулит. Мама догадывается: — Опять папу вызвали в госпиталь? — Да. Шиллер оперирует генерала, а тут тяжелого привезли. Ты знаешь, приехал дядя Андрей с Валерием? — Ну что же, очень рада!.. Наталья, где ты? Тетка в передней охорашивается перед зеркалом. Она совсем не похожа на маму, хотя они сестры. Мама темноволосая, худенькая, а у тетки, отец сказал как-то матери, «вызывающий вид». Она полная, волосы у нее крашеные, наполовину соломенные, наполовину коричневые, ресницы черные, и она «разочарована в жизни». Она, как и мама, окончила институт. Мама работает в поликлинике, а тетка врачом стать раздумала. Как вышла замуж за лейтенанта Пожарского, так и отдумала. Но и жизнь с моряком ей совсем не понравилась. «Чего тут хорошего? Одно беспокойство! Устроишься в одном городе, обзаведешься вещичками, уютик создашь — и вдруг бац! Приказ! Пожарского переводят с юга на север. Снимай картинки со стен, упаковывай мебель, собирай в чемоданы белье. Уж я его, дуба, пилила, пилила...» До того допилила, что они развелись.
Тетка Наталья все позабыла, чему научилась. Заведует столовой на улице . «Да оно и спокойнее»,— себя утешает: А по-моему, она рассуждает, как глупенькая. Где видано, чтобы человек еще вовсе не старый хотел прожить поспокойнее? Вот я, например, хочу, чтобы передо мной то и дело вставали препятствия. Одолею одно, другое уже тут как тут; разбегусь — и перемахну. И так всю жизнь. Отец и мама тоже не видят в жизни покоя. Что ж, сиди в своем закутке на улице Виру, тетка Наталья! А могла бы быть тоже врачом! — Пойдем-ка готовить обед,— говорит мама тетке.— Гости приехали. Максим Иванович придет. — Вот еще! На такую ораву обед! — откликается тетка, поправляя в спальне перед зеркалом волосы.— Пусть Макс принесет из столовой. — Из твоей? Я не хочу портить гостям настроение... Мама знает, как готовят в столовой у тетки Натальи. — Макс, не слышишь ты, что ли? — Что? — ЗвОнят! — ЗвонЯт,— поправляю я тетку. Мама мне всегда говорит: «Не уродуй русский язык!» И я терпеть не могу это «звОнят». — Что? — ЗвонЯт.
— ! — кричит через комнату тетка Наталья. Я открываю дверь и впускаю деда и бабу Нику. Ингрид, радостно лая, спешит их приветствовать. Они ее любят. Дед говорит: «Кто не любит и не уважает собак — тот плохой человек». Животные к нему ластятся. — На обед пригласили, а обедом не пахнет! — говорит баба Ника.— Эх вы, молодухи! А ну, давайте провизию. Видно, мне придется заняться готовкой. А где же Андрюша? Где Ваня? — Папу вызвали в госпиталь, а дядя Андрей пошел навестить товарища,— говорю я. Баба Ника уже командует в кухне: — Давай мясорубку, Надежда. А ты, Наталья, фартук надень, а то свое модное платье испортишь... Дед ласково треплет уши овчарки, и Ингрид замирает от счастья.
ВСЯ СЕМЬЯ В СБОРЕ
Мы пообедали и пьем чай с кексом и пумперникелями (так называются пряники с перцем). Это редко бывает — все в сборе: нас трое, баба Ника, дед, тетка Наталья, Валерий с дядей Андреем. Отец пришел позже всех; он устал и осунулся. Я с опаской поглядываю на телефон — а вдруг зазвонит, будь неладен, и отца снова вызовут в госпиталь? Но телефон, к счастью, молчит, будто умер. Пьем чай из самовара — я его поставил на шишках, которые мы собрали в лесу. Взрослые пьют такой крепкий чай, что от него закачаешься. Дед называет крепкий чай «флотским». «Другого,— говорит он,— на кораблях и не пьют». Разговор идет о тех днях, когда дед воевал. Он был тогда молодым и здоровым. А теперь его мучает ревматизм. Премерзкая штука старость: то соли руки и ноги скорежат, то сердце дышать не дает. Мне и в голову не придет, что у меня могут кости болеть или сердце. Стучит, словно молоток по гвоздям! — Охота вам войну вспоминать, — зевает тетка Наталья. — Давайте телевизор лучше посмотрим. Но никто не хочет смотреть телевизор. Так редко собирается вся наша семья! А по телевидению показывают старую кинокартину.
Звонок. — Максим, открой. Незнакомый моряк стоит на площадке лестницы. Спрашивает: — Скажи, парень, Андрей Максимович Коровин остановился у вас? — У нас. — Он дома? — Да, дома. — Можно войти? — Сережа! — спешит в переднюю дядя Андрей.— Молодец, что пришел. А мы заходили к тебе, не застали... Они обнимаются. — Сережа Карамышев, друг по училищу, подводник,— рекомендует гостя дядя Андрей.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
12 ноября 2013 года на 56-м году жизни скоропостижно скончался Начальник Нахимовского военно-морского училища (2008-2013 гг.) капитан 1 ранга запаса АНДРЕЕВ Николай Николаевич
С детских лет Николай Николаевич посвятил свою жизнь благородному делу ратного служения Отечеству, пройдя путь от выпускника Нахимовского училища до командира соединения атомных подводных лодок Краснознамѐнного Северного флота и Начальника Нахимовского военно-морского училища.
В 2008 году Николай Николаевич возглавил Нахимовское училище, став первым в истории училища начальником – выпускником НВМУ. Он принял командование в очень непростое время. В силу ряда причин, в училище творилась «организационная разруха». И подобно первому начальнику ЛНВМУ контр-адмиралу Изачику Н.Г., Николаю Николаевичу пришлось применить весь свой служебный опыт, опыт выпускника Нахимовского училища, чтобы не только завершить капитальный ремонт зданий, но и восстановить порушенную организацию и традиции училища. Особый отпечаток на деятельность Николая Николаевича наложило то обстоятельство, что его командование пришлось на самую активную фазу недавних реформ. И, несмотря на серьѐзное давление, он применил весь свой дипломатический талант и выдержал, сумев сохранить себя и училище.
Под руководством Николая Николаевича был реализован новый этап в деятельности училища, выпущено 469 воспитанников, из них 8 золотых и 5 серебряных медалистов, проведѐн первый в истории Нахимовского училища набор и первый выпуск девушек. Нахимовцы вновь приняли участие в Параде Победы на Красной площади, совершили дальний поход вокруг Европы, прошли на яхтах Балтийскими милями 15-летнего гардемарина Нахимова, посетили города Голландии и Нидерландов.
Родина по достоинству оценила многолетний ратный труд Николая Николаевича, отметив его многими государственными наградами, в том числе: орденами «За личное мужество», «За военные заслуги», медалью «За боевые заслуги».
Светлая память об Андрееве Николае Николаевиче навсегда сохранится в наших сердцах.
Прощание с Андреевым Н.Н. состоится в субботу 16 ноября 2013 года в 12.00 в Николо-Богоявленском морском соборе по адресу: Санкт-Петербург, Никольская пл., д. 1/3.
12 ноября 2013 г. скоропостижно скончался капитан 1 ранга запаса АНДРЕЕВ Николай Николаевич, начальник Санкт-Петербургского НВМУ с 2008 по 2013 г.
Николай Николаевич Андреев родился 13 декабря 1957 г.
В 1975 г. окончил Ленинградское Нахимовское военно-морское училище; В 1980 г. окончил штурманский факультет ВВМУ им. М.В. Фрунзе. Службу проходил на АПЛ в Приморье (третий командир К-244) и на КСФ (командир 339-й бригады строящихся и ремонтируемых подводных лодок, Северодвинск).
50-летний юбилей 339~й ОБПЛ. Личный состав бригады поздравляет командир бригады капитан I ранга Николай Николаевич Андреев.
Начальник НВМУ с 15.09.2008 г. по 30.07.2013 г.
Торжественно и сердечно прошла встреча по случаю 65-й годовщины со дня образования Нахимовского училища и 60-летия первых выпусков Тбилисского, Рижского и Ленинградского нахимовских военно-морских училищ. Капитан 1 ранга Андреев Николай Николаевич, начальник НВМУ, вице-адмирал Смуглин Фёдор Савельевич, заместитель Главнокомандующего ВМФ России по воспитательной работе, капитан 2 ранга Пятницын Владимир Вячеславович, зам. начальника СПбНВМУ по ПВР. 27–28 июня 2009 года.
Андреев Николай Николаевич на встрече питонов по случаю 66-й годовщины со дня создания Нахимовских училищ. 26 июня 2010 года.
Командир 5-й роты капитан 2 ранга Борщев Сергей Владимирович докладывает начальнику училища Н.Н.Андрееву о завершении процедуры выдачи аттестатов и нагрудных знаков. 22-27.06.2010.
1 сентября в Питонии. 2011 г.
Торжественное открытие памятника П.С. Нахимову в день 210-летия со дня рождения адмирала. 6 июля 2012 г.
21 февраля 2013 г. в актовом зале училища состоялся праздничный концерт, посвященный Дню защитника Отечества.
65-й выпуск НВМУ. 16 июня 2013 года.
Указами Президента Российской Федерации Н.Н.Андреев награжден: – орденом «За службу Родине в ВС СССР» 3 степени, – орденом «За личное мужество», – орденом «За военные заслуги», – медалью «За боевые заслуги» и другими Государственными наградами.
После командования Нахимовским училищем, Николай Николаевич приступил к исполнению должности советника в Главкомате ВМФ РФ. Россия и ее военно-морской флот со скорбью прощаются со своим верным Сыном и Патриотом, замечательным Подводником и отличным Руководителем, настоящим Питоном и Человеком, прекрасным Бардом – Николаем Николаевичем Андреевым.
Любовь заразительна. Но сначала об экономике. Чем сложнее ситуация в мире, тем больше ученых начинают ее изучать, а некоторые из них даже получают Нобелевские премии. Что интересует людей в экономике? Нет, не такая мелочь, как аванс-получка, магазин, ЖКХ, аптека, а вещи более существенные, позволяющие в одночасье зарабатывать целые состояния или болезненно расставаться с ними. Но поскольку второй вариант явно нежелателен, его всеми силами и средствами стараются избежать. И тут появляются ученые, предлагающие различные теории, Одни исходят из того, что торгующиеся ценные бумаги имеют какие-то свои особые свойства, которые можно выявить и на их основе предсказать, как будут меняться цены на эти бумаги и как вести себя на рынке – продавать или покупать. Другие считают, что никаких особых свойств у бумаг нет, но они чутко реагируют на всю совокупность информации, имеющей отношение к рынку. Достаточно, по их мнению, отслеживать поток информации, и прибыль будет всегда гарантирована. Это, так сказать, два традиционных подхода, вызывающие скепсис одних и повышающие социальный статус других. Но поскольку обе группы по численности почти равны, ничто не мешает появиться третьей группе, для которой и бумаги никаких особых свойств не имеют, и на информацию они не реагируют, но зато поведение людей, в руках которых эти бумаги ненадолго задерживаются, имеет первостепенное значение. Вот тут-то и возникают теории, расписывающие в деталях поведение людей на рынках. Как правило, с математической точки зрения, они очень элегантны и чутко следуют моде. Но потом оказывается, что и эти теории немногое могут добавить к пониманию рынка, и всё начинается с самого начала. Тем не менее, в рамках поведенческих теорий ученые начинают рассматривать такие элементы, на которые раньше никто внимания не обращал. Всё чаще предметом исследований оказываются человеческие эмоции. Именно в них наиболее проницательные пытаются разглядеть то, что потом может материализоваться в больших деньгах или в больших кризисах. А это уже почти политика, поэтому прошло не так много времени и в речах политтехнологов тема человеческих эмоций постепенно зазвучала всё громче. Теперь посмотрим, в каком состоянии находятся эти исследования и чем они могут обернуться для населения различных стран. Современная политическая технология эксплуатирует так называемую «культуру ненависти и презрения». Такая культура требует достаточно больших усилий. В сознание общества необходимо внедрить представление о том, что твоим политическим противникам нельзя доверять. Появляются отрицательные лозунги, начинающиеся со слов «Долой!». Смысл этих лозунгов доложен проникать в новости, социальные сети и ночные юмористические передачи. Обыватель должен постоянно сомневаться в патриотизме тех, кого выставляют политическими противниками. У противников обязательно должны быть иностранные связи и интересы за рубежом. Их власть и капиталы подвергаются сомнению. Дальше начинаются «пугалки» о том, что у нас не будет счастливой жизни до тех пор, пока «они» у власти. Другими словами, это культура, которую можно назвать «мы» и «они», где последним отводится неблагодарная роль национальных предателей. Однако современная наука правильно отмечает, что такой подход имеет, как минимум, два недостатка: большие расходы на внедрение «образа врага» и вброс негатива, который потом трудно преодолевать – негатив, на кого бы он ни был направлен, всё равно остается негативом. И тут начинаешь понимать, что так настойчиво внедряемый в человеческое сознание либеральный проект постоянно хочет оправдаться. Оказывается, либеральное государство не видит перед собой задач выше обеспечения человеческой свободы, равенства и… честности. Государство хочет быть честным. Вот только беда в том, что всё это достижимо только тогда, когда государство будет привержено «идеалам общественного разума», когда государство научится не принуждать, а убеждать, и все в государстве – от высших эшелонов власти до избирателя –- сразу станут убежденными, будут в общественном плане вести себя согласно своим убеждениям. Достигшим философских высот рассуждениям о либерализме вторит другой хор, который говорит, что общественный разум – это слишком общё, нам сегодня нужны «общественные эмоции», чтобы вовлекать в круг «общественных забот» как можно больше людей. И неважно, что люди будут разными, придерживаться разных взглядов – это всё частности. Главное – чтобы они чувствовали одинаково. Человек может мыслить по-разному, придерживаться разных взглядов, но вот чувствовать он должен одинаково, и тогда задача сводится к тому, чтобы достучаться до наших эмоций. Естественно, государство не должно выпускать из своих рук «общественных эмоции» и постоянно заниматься их формированием. Лидеры страны обязаны всё время напоминать, что «мы должны жертвовать, ради….»,что «все мы преследуем благородные цели» (дальше цели по списку). Но такое обращение к народу обязательно должно сопровождаться выделением денег на развитие соответствующих искусств и зрелищных мероприятий, которые, в ответ на заботу… либерального государства, должны вырабатывать в нас соответствующие «политические эмоции». Этому должно служить массовые представления, монументальное искусство, даже парки культуры и отдыха должны сегодня нести полезную нагрузку в виде «общественно-политических эмоций». Народу необходимы зрелища – песенные конкурсы, фильмы, вброс «фоток» через социальные сети, проведение важных спортивных мероприятий. Но тут вскрывается самая большая тайна либерального государства: противоречие между распределением национальных богатств в частные руки и обращением к эмоциям, которым государству очень хочется придать общественный характер. Все, кто жил в эпоху СССР, в либеральных потугах спаять воедино разнородное общество не могут не видеть извращение понятия «общественный», которое в СССР имело смысл, а в либеральном проекте это лишь наукообразная попытка замазать огромные трещины между теми, кто трудится, и теми, кто присваивает себе плоды этого труда. Примечательно то, что либерализм тут же боится этого «общественного», утверждая, что государство должно «объединять» народ, ни в коем случае не прибегая к патриотической риторике (а вдруг националисты выскочат или начнут презирать однополые семьи?). Оказывается, обращаясь к «общественным эмоциям», государство должно немедленно подавлять «стадное чувство» и формировать культуру «умненьких одиночек», способных обходиться стандартным набором «общественных эмоций» – как ребенок в раннем возрасте обходится шестью карандашами, чтобы изображать свой таинственный мир. Оказывается, в либеральном мире наши эмоции должны помогать нам «болеть друг за друга», но не так, как болеют спортивные фанаты «за свою команду». Чтобы воспитать «всеобщую любовь к человечеству», мы должны отказаться от личного в нашей любви к мужу или жене, к нашим детям и родителям. Мы должны их «просто любить». Только тогда наши эмоции могут превратиться в пластилин, из которого власть сможет лепить то, что ей нужно. Утверждать, что в этом есть что-то новое, нельзя, ибо уже было сказано: «Если кто приходит ко Мне и не возненавидит отца своего и матери, и жены и детей, и братьев и сестер, а притом и самой жизни своей, тот не может быть Моим учеником» (Евангелие от Луки, 14:26).
12 ноября 2013 г.
Ни о чём
Прекрасны ощущенья ни о чём – В них нет ни сожаленья, ни надежды, И в них нельзя быть ни святым, ни грешным. Но можно быть совсем вчерашним днем. В котором все еще, конечно живы И собрались за праздничным столом. Пусть это всё обычным будет сном, Не откажусь я снова быть счастливым.
Баба Ника несет копченого угря. — Ешьте, внучата... Дед говорит возмущенно: — Слыхала, Ника? Мотоциклист в морскую семью затесался! Эхма! — Да он мал еще, передумает,— откликается баба Ника. Дед спрашивает Валерку: — Ну, а ракетные катера тебе нравятся? — Ничего особенного, — пожимает плечами Валерий, подтягивает к себе кусок угря посолиднее. Дед взрывается: — И где ты такого, внук, нахватался?! Я в твоем возрасте шлюпкой, бегущей под парусом, восторгался, моторный катер чудом считал! А ты: «Ничего особенного»! Тоже мне гусь! И свой транзистор заткни — это в прежнее время с шарманкой ходили по улицам, так те побирались, шарманщики, а тебе за твою музыку никто и копейки не даст!
Баба Ника смотрит на деда точь-в-точь так, как на меня мама, когда я что-нибудь ляпну не к месту. И дед смягчается: — А впрочем, на аркане в море тебя не потащу. Эх ты, «ничего особенного»! Я готов стукнуть Валерку. Идиот! Огорчил старика. Да и бабу Нику расстроил, хотя она по доброте своей за него заступилась. Лучше моей бабы Ники, пожалуй, нигде не найдешь. Никогда не рассердится; я однажды у них суповую миску разбил, играя с котом Марципаном, и хрустальную вазу. И что же вы думаете? Баба Ника собрала осколки и сказала: «Не огорчайся, Максим, это к счастью». И вообще она очень добра. Всегда хочет порадовать меня чем-нибудь: или вкусненьким (а готовить она мастерица), или свяжет мне свитер и варежки, или принесет интересную книжку. Когда я болел скарлатиной, не отходила от меня ни на шаг. Проснусь, бывало, она тут как тут: «Попить, Максимушка, хочешь?» Маме она говорила: «Иди работай, Надежда, не беспокойся. Уж я Максимушку выхожу». И я поправился и забыл о том, что ужасно болел. А Валерка говорит, когда мы спускаемся с лестницы: — Терпеть не могу стариков! На стариков смотреть грустно, конечно. Но ведь они — наши бабка и дед! Разве они виноваты, что в конце жизни состарились?
ЛЕБЕДИ, БЕЛКИ И ДЕВОЧКА С ЛАРСЕНОМ
Узкая улочка выводит на площадку над городом. Отсюда видишь покатые разноцветные крыши, а дальше — море и в нем корабли. Я могу целый час простоять и любоваться. А Валерка нет. — Эка невидаль,— и включает транзистор. Вот долдон! Я радуюсь, что живу рядом с древними башнями и могу каждой сказать: «Доброе утро!» Живу рядом с морем и кораблями. А Валерка опять свое: — Эка невидаль! Я советую: — Пойди-ка ты, знаешь, на улицу Лембиту, а я схожу еще в одно место. Но Валерка увязывается за мною. Каждое воскресенье я хожу в Кадриорг. Это старый парк с высокими дубами, в пруду плавают лебеди. Я крошу булку — лебеди вытягивают длинные шеи и едят с удовольствием. В театре «Эстония» я видел балет «Лебединое озеро»; мне все представляется, что придешь как-нибудь вечером в Кадриорг, а превратятся в девчонок и затанцуют на острове в лунном свете.
С Валеркой не помечтаешь. Транзистор истошно орет, и взрослые оборачиваются. О чем ни заговори с братцем, слышишь в ответ: «Эка невидаль». Спрашиваю: — У тебя есть товарищи? — Подобралась компашка. — Что же вы делаете? — Смеемся. — Смеетесь? — Бывает такая умора,— хихикает Валерка. — Стоит во дворе «Москвич», а хозяина нет. Мы и спустим все камеры. Хозяин выходит, торопится, ему спешить надо, а тут берись за насос. Животы можно надорвать, право слово... Ну что смешного — проколоть шины? Тоже мне смех! С высокого дуба скатываются и садятся нам на плечи пушистые белки. Белочка трется мордочкой о мой подбородок — просит лакомства. Я нащупываю в кармане конфету. берет ее в лапки и ест. Ах, долдон! Что он делает?..
— Валерка! Подумать только! Этот тип схватил белку, доверчиво сидевшую у него на плече, и запихивает зверушку в карман. Белка оторопела от такой неслыханной подлости. — Отпусти! — Вот еще. Отвезу в Балтийск, посажу ее в клетку! Я толкаю его: — Отпусти! Белка опомнилась, кусает за палец нахала и мигом взбирается на дерево. И вдруг кто-то говорит: — А знаете, мальчик, вас, как в старинное время, посадить надо на ошейник у ратуши. Девчонка! Рядом с ней черный пес-водолаз; он кладет могучие лапы на плечи Валерке. — Уберите свою паршивую собаку! — визжит Валерка. — Ларсен, отпустите его! И сядьте! — командует девочка.
послушно садится. Валерка все еще хорохорится: — Слыхал, Максим? Она с собакой на «вы» разговаривает! — Ларсен — воспитанный пес и не любит, чтобы его тыкали. Валерий нагибается за камнем. — У-у, черный гад! Поломал мне транзистор... Пес так грозно рычит, что Валерка роняет камень на землю. — Идемте, Ларсен! Хулиганы нам не компания. Красиво сказано! Я девчонок терпеть не могу, но как гордо уходит она со своим черным псом — эта черненькая, в коричневом форменном платьице! — Я бы ей показал, как собак на людей натравливать! — грозится Валерка.— Дрянь этакая! — Сам ты дрянь! — возмущаюсь я братцем. Покажи поганцу мою любимую лань на лужайке под Вышгородом, он в нее, поди, камнем запустит. И поцарапает — эта бронзовая.
ОТЕЦ
Они всё играют в шахматы. Валерий обнимает дядю Андрея, трется щекой о его плечо. — Я без тебя ужасно соскучился. — Ну как, подружился с Максимом? — Да-а...— мямлит Валерка. Дядя Андрей — человек проницательный: — Ты опять что-нибудь, мое чудище, выкинул? —— Нет, папочка, что ты! Валерка подмигивает. Мог бы и не подмигивать, я ничего не расскажу: противно вспоминать его пакости. Дядя Андрей передвигает ладью: — Сдаешься, усатик? — Сдаюсь,— соглашается отец. — Еще ?
— Нет. Мне надо зайти к Сереже Карамышеву, подводнику... Собирайся, Валерий! Валерий вздыхает. — Я так ужасно устал. Но дядя Андрей непреклонен. — Я в твоем возрасте по сорок километров вышагивал. Только они ушли, в передней звонок. — Спроси, Максим, кого нужно. Иду открываю. Передо мной стоит незнакомый капитан третьего ранга с пакетом в руках. Он спрашивает, дома ли Иван Максимович Коровин. — Дома. Понимаю. Отец его оперировал. Отец ужасно рассердится. Все, как их вылечат, тащат подарки! — Папа, к тебе! Я ухожу в свою комнату. Слышу: — Ну, как вам не стыдно? Так и есть, рассердился! — Но вы жизнь мне спасли! — оправдывается капитан третьего ранга. — А если бы вы спасли свой корабль и команду, вы бы ждали награды? — Спасать корабль и команду — мой долг. — Поднять вас на ноги — тоже наш долг. Взялись за вас скопом. Сестры, врачи молодые. Не люди, а золото...
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
