В день увольнения я брожу по огромным залам Военно-морского музея. И мне кажется, что я перешагнул в сказочный мир. Это мир морей, кораблей, океанов, мир Станюковича, Грина, мир кругосветных плаваний и сражений в морях. Вы не поверите, как я расчувствовался, когда увидел парусные фрегаты, корветы, вооруженные допотопными пушками, корабли, что были героями сто лет назад и четверть века назад (и корабли бывают героями и погибают, как люди, сражаясь до последнего вздоха). Я, наверное, слишком о себе воображаю, но, когда я иду по залам в своей морской форме, мне начинает казаться, что с портретов смотрят на меня адмиралы и герои-матросы. «Ты — наследник наш. Интересно знать, что из тебя, Коровин, получится?» И приходит в голову: а что, если остаться здесь на ночь — среди кораблей, в лунном свете, проникающем в огромные окна? Не сойдут ли с портретов моряки-ветераны и не станут ли горячо обсуждать нас, потомков? «В наши времена я бы драл их как Сидоровых коз!» — скажет седой адмирал.
«А в наши времена,— скажет , сожженный фашистами,— мальчишки подносили на батареях снаряды, ходили на катерах и выручали своих командиров. Нынче разбаловались». Но тут вмешается Дмитрий Сергеевич Кирсанов: «А все же они вырастут моряками». И тогда с портрета сойдет мой дед, «ветеран седой Балтики». «За Валерия не ручаюсь, но что Максим станет моряком — клянусь своей трубкой!» Вот это здорово — своей трубкой! Дружина «рыцарей моря» стала со всех морей получать ответы от бывших нахимовцев. Со всех морей, представляете? Мы им всем написали, разыскав адреса. Просили: пусть каждый расскажет, кем он стал через десять — пятнадцать лет после того, как окончил училище? Где побывал? Что он видел? Помнит ли он воспитавших его, не забыл ли нахимовское? Вы представляете, какая откроется картина? Подростки стали взрослыми, служат флоту... Кто не ленится, присылает ответ на многих страницах. Присылают и дневники и воспоминания. Вырезки из газет. Чего только не присылают! Один пишет нам с Сахалина, другой с далекой Камчатки; пишут из Полярного, Североморска, с Новой Земли, с Черного моря. Некоторые даже стихи присылают — о службе морской и о море, а не о каких-нибудь мелких волнениях и никчемных заботах.
Торжественно и сердечно прошла встреча по случаю 65-й годовщины со дня образования Нахимовского училища и 60-летия первых выпусков Тбилисского, Рижского и Ленинградского нахимовских военно-морских училищ. Открыли парад ветераны - выпускники Тбилисского нахимовского училища.
Самое интересное мы поместим в «Перископе». Сами прочтем и запомним, а придут после нас новички — прочтут и они... В другой раз я иду в Русский музей, поднимаюсь по широкой мраморной лестнице и хожу из одной залы в другую и переживаю картины. Да, именно переживаю. Может быть, я один такой чувствительный? Нет, я увидел девушку и старика в старомодном пенсне. Они тоже подолгу стояли перед каждой картиной и переживали. Я и раньше переживал, когда приходил в Художественный музей в Кадриорге и видел суровую природу Эстонии, ее рыбаков и рыбачек, суровое море. Другие, бывало, пробегут по всем залам, опережая друг друга, и считают, что повидали музей. Они путают музей со стадионом. Когда я спешу домой с концерта (училище я привык называть своим домом) через Марсово поле, покрытое снегом, у меня в ушах звучит музыка. И я напеваю — негромко, конечно, иначе прохожие могут подумать, что я ненормальный. Бегу через Кировский мост. Нева покрыта тяжелым льдом; воображаю, как ей тяжело!
Бегу по набережной. С деревьев сыплется снег мне за воротник. Вижу добрые и приветливые огни «Авроры» и освещенные окна училища. И музыка в ушах умолкает только тогда, когда я вхожу в вестибюль и докладываю дежурному; «Воспитанник Коровин Максим явился из увольнения». «Вовремя»,— одобряют часы, висящие на стене. Сегодня они очень добрые, но бывают неумолимыми — когда запаздываешь. Их не уговоришь: «Потерпите хотя бы минуточку». Будут свое отбивать: «Опоздал, опоздал, опоздал». Часы тоже любят флотский порядок и бьют, как склянки на корабле, в положенное им время. Однажды суровый укор часов услышал Валерий. Он ворвался в кубрик запыхавшийся. — Уф! Еле отдышался. Чуть сердце не разорвалось! — Откуда ты? — Оттуда, где меня нет... У тебя есть десятка, Максим? — Зачем тебе? — Отдать должен .
— Но ты получил от отца двадцать пять. (Он и тут, Валерка, ловчит. Нам не дают на руки много денег. Нам открывают счета и в день увольнения выдают сколько надо. Но Валерка получает деньги тайком, через кого — я не знаю.) Так где же твои двадцать пять? — Их уже нет. — Куда девал их? — Истратил. — На что? — А какое тебе, Максим, дело? — Ну, тогда я десятки не дам. — Не давай, обойдусь. Только... — Что «только»? — Большие у меня могут быть неприятности. А впрочем, что ты понимаешь, праведник?
Он разделся и лег. Но я вижу — не спится Валерке. И вдруг возле тумбочки я увидел что-то лежащее на полу. ! Меня осенило. — Ты что же, в карты играл? — Не твое дело! — И ты задолжал? ... Он молчит. — Валерий, ты был у Фазана? Молчит. — Ты проиграешь и то, что получишь с «Юности»? (Он хвастался, что послал свою повесть «Среди бурного моря» в «Юность» и редколлегия обещала ее напечатать.) . — Не получу ничего! — вздохнул он. — Почему? — Молчок, Максим, ты никому не рассказывай. Повестушку вернули. Написали, что мне надо еще поучиться. — Чему? — Русскому языку.
Я вспомнил, как начальник политотдела критиковал Валеркину повесть. Значит, он, Алексей Алексеевич, был прав. У Валерки не будет теперь больших денег. Зато есть большой долг. У всех классиков карточный долг именуется «долгом чести». Проиграешь — надо во что бы то ни стало платить. Даже если ты проиграл не человеку, а жулику. Иначе надо стреляться. Сейчас не те времена. Но все же мне стало жалко Валерку. Запутал его Фазан, ох как запутал! Валерка — нахимовец. Придется «долг чести» отдать... — Пусть подавится Фазан твоими деньгами! Но дай мне честное слово, что ты больше к нему никогда не пойдешь! — Даю. — Повтори. — Даю честное слово! Я положил на одеяло десятку. — Спасибо, выручил... Да, тут письмо тебе было. Держи! Письмо было, конечно, от мамы. От мамы! «Пиши хоть два слова: «Жив и здоров». Написать «жив» — нетрудно. Но ведь письма в два слова — неуважение к любящим тебя людям. Поэтому я и редко пишу. Все некогда. Некогда? А может быть, лень? Но мама находит время, хотя занята не меньше меня, и пишет большие, на несколько страниц, письма.
. Она пишет, что коллектив врачей госпиталя творит чудеса, если можно назвать чудесами смелые операции, — они буквально вытаскивают людей из могилы. Смерть отступает все чаще. Отец счастлив, хотя устает. «Ингрид у нас молодец. К нам залез в квартиру воришка. Он так испугался, что дотянулся до телефона и позвонил в милицию: «Заберите меня, а то овчарка меня загрызет». Она смирилась как будто, что ты далеко от нас, но стоит произнести в разговоре с отцом твое имя, она начинает скулить, бежит к двери. Ей кажется, что ты вот-вот вернешься. Дед целый месяц пролежал в госпитале, в терапевтическом отделении, разыгрался его диабет. Да и сердце ослабло. Шутка ли — ему много лет! Баба Ника тоже сдала. Счастлив тот, кто молод, здоров и полон на будущее надежд! Я, милый мой, устаю, чего не было раньше. Приду домой — валюсь с ног. Да, чуть было не забыла. Приходила Карина со своим Ларсеном. Ингрид страшно обрадовалась, и они с Ларсеном принялись носиться по комнатам и чуть не разворотили весь дом. Карина обижается, что ты ей не пишешь. Что ж ты забыл подружку, сынок?» Живут же свиньи на свете! Одна из них — я.
***
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус.
Во второй половине апреля почувствовалось, что Победа, в которую мы непоколебимо верили в самые тяжкие дни войны, стоит уже у порога. Войска 1-го и 2-го Белорусских и 1-го Украинского фронтов приближались к Берлину. Навстречу им продвигались наши западные союзники. Как ни пыталась оттянуть свой крах гитлеровская Германия, становилось очевидным, что существовать ей остались считанные дни. Дыхание Победы ощущалось и на Балтике, хотя курляндская группировка противника ещё держалась вокруг Либавы, а на Земландском полуострове гитлеровцы ожесточённо сопротивлялись и после падения Кенигсберга. Давно уже были освобождены Гдыня и Гданьск, решалась судьба Щецина. Центр тяжести борьбы на морских коммуникациях смещался дальше на запад, к берегам Померании.
Разгром немцев в Прибалтике
Там с последних чисел марта находилась крейсерская подлодка К-56 капитана 3-го ранга Ивана Петровича Попова. Атака, которой он начал действия в назначенном районе, была примечательна тем, что лодка обнаружила конвой противника и сближалась с ним по данным гидроакустики. Только потом, выбирая цель (шли три транспорта с сильным охранением), командир на мгновение приподнимал перископ. В момент торпедного залпа лодка была уже за линией охранения конвоя, и Попов не имел возможности ещё раз воспользоваться перископом, чтобы визуально удостовериться в поражении цели. Однако сумел успешно оторваться от преследования, и лодка не получила никаких повреждений. Экипаж слышал взрывы трёх выпущенных торпед, В том, что атакованный крупный транспорт потоплен, у командира не было сомнений. Потом это подтвердилось, причём выяснилось, что на судне следовала не одна тысяча гитлеровских солдат. В том же районе К-56 потопила тральщик и вспомогательное судно. Самая последняя атака похода, на которой закончилось и участие лодки в боевых действиях, повлекла за собой длительное преследование противолодочными кораблями, сбросившими сто с лишним глубинных бомб. Но всё окончилось для лодки Попова благополучно. Оторвавшись, наконец, от немецких сторожевиков, командир положил лодку на грунт, где личный состав устранил наиболее существенные из полученных повреждений.
Первая акустическая атака
На смену К-56 пришла в южную часть Балтики другая крейсерская лодка — К-52 капитана 3-го ранга И.В.Травкина. Как и в прошлый раз, первый конвой, с которым встретилась лодка, был обнаружен гидроакустиком, — всё тем же старшиной 2-й статьи М.А.Козловским. По его докладам командир сближался с противником, держась на большей, чем обычно, глубине, и это предохраняло лодку от тех осложнений, какие бывают при крупной и крутой волне, когда может показаться над водой рубка. Травкин подвсплыл и приподнял на мгновение перископ лишь перед залпом, испытывая потребность проверить свои расчёты. Лодка находилась между атакуемым транспортом и кораблями охранения. Приподнять перископ ещё раз было уже невозможно: угрожал таран. Взрывы торпед подводники услышали одновременно с разрывами первых сброшенных сторожевиками глубинных бомб, — с них, очевидно, заметили лодку в момент залпа. Но командир успел увести её на глубину. Травкин донёс, что транспорт им потоплен, и, вероятно, так оно и было. Однако командование бригады всё же посчитало его потопленным предположительно.
Командир Краснознамённой подводной лодки К-52 Герой Советского Союза Иван Васильевич Травкин
Происходило это 21 апреля. А в ночь на 23-е на К-52 принимали поздравительные радиограммы и от командования бригады, и от Военного совета флота. Повод поздравить был двойной: Президиум Верховного Совета СССР наградил подводную лодку орденом Красного Знамени, а Иван Васильевич Травкин стал Героем Советского Союза. К-52 представлялась к награде за то, что её экипаж, отлично освоив новый корабль, достиг наибольших боевых успехов среди экипажей подводных крейсеров, введённых в строй на Балтике. Ну а капитан 3-го ранга Травкин заслужил награду не только в походах той кампании, но и тем, что делал в сорок втором, в сорок третьем.
Награждение членов экипажа подводной лодки К-52 медалями «За оборону Ленинграда»
На поздравления Травкин ответил через несколько часов донесением о новом боевом успехе. В ту ночь подводная лодка встретила конвой, состоявший из трёх транспортов, охраняемых сторожевыми кораблями и катерами. Атаковав и потопив самый крупный транспорт, К-52, уже Краснознамённая, умножила свой и бригадный боевой счёт.
Новые Герои-подводники
В те дни принимал поздравления не один этот экипаж. Стали Краснознамёнными ещё две подводные лодки: С-13, потопившая «Вильгельма Густлова» и «Генерала фон Штойбена», и Щ-310, чей экипаж принёс бригаде первые в завершавшейся теперь кампании боевые успехи, а потом прибавлял к ним новые. И ещё три балтийских подводника удостоились звания Героя Советского Союза: Семён Наумович Богорад, Михаил Семёнович Калинин и Владимир Константинович Коновалов.
Семён Наумович Богорад Михаил Семёнович Калинин Владимир Константинович Коновалов
Как действовали, что сделали эти командиры и их корабли, читатель уже знает. Расскажу лишь о последнем походе Щ-310, «Щуки» капитана 3-го ранга Богорада, которая в марте-апреле провела больше месяца на подходах к Либаве. Этого похода, вообще говоря, могло и не быть. Уже прошлый поход лодки, совпавший со свирепыми зимними штормами, показал, насколько изношена её материальная часть. Поломки, вызываемые штормами, прибавлялись к повреждениям от бомбёжек, и экипажу приходилось непрерывно что-то восстанавливать. Доходило до того, что муфту «Бомаг» — важную составную часть в системе движения корабля — крепили болтами, снятыми «через один» с тумбы кормового орудия. После этого орудие могло бить только по воздушным целям, но муфта «Бомаг» была важнее. Общее состояние лодки после того похода вызывало большие опасения. Но командир горячо доказывал, что она ещё в состоянии воевать. Ручался за это и молодой механик-энтузиаст инженер-лейтенант Кружалов. Экипаж, отказавшись от послепоходного отдыха, включился в ремонтные работы, производившиеся на финском предприятии в Турку. Ремонт считался навигационным, но по объёму был большим, и только во второй половине марта Щ-310 смогла снова выйти в море. Поход, длившийся 36 суток (а всего «Щука» Богорада с октября по апрель находилась в море 110 суток), прибавил к боевому счёту экипажа ещё два потопленных транспорта. Оба входили в состав конвоев, прорывавшихся с войсками и боевой техникой из Либавы. Командир Щ-310 хорошо использовал данные воздушной разведки, передававшиеся из Паланги.
Моряки капитана 1-го ранга Курникова названы в приказе Верховного
25 апреля войска 3-го Белорусского фронта овладели при участии сил флота последней в юго-восточной части Балтики гитлеровской военно-морской базой и крепостью Пиллау. В Москве прогремел ещё один салют. В оглашённом по радио приказе Верховного Главнокомандующего, где перечислялись отличившиеся соединения и части, была названа и наша бригада — «моряки капитана 1-го ранга Курникова». Благодарность, объявленная подводникам вместе с пехотинцами и танкистами, артиллеристами и лётчиками, подтверждала ещё раз, что боевые действия на море помогают громить врага на суше. И каждый из нас чувствовал себя причастным к тому, что вот-вот падёт окружённый уже Берлин.
Гуманная акция
Прошло ещё два дня, и с флагманского командного пункта флота поступило неожиданное приказание: с 28 апреля не атаковывать транспортные суда, совершающие рейсы между тыловыми портами Германии и ещё остававшимися под её контролем портами отрезанных «котлов» и «пятачков». Подводные лодки, действовавшие на коммуникациях противника, предписывалось отозвать в базы, оставив в море только дозоры. Это могли решить, разумеется, только в самых высоких инстанциях. Наше дело было — выполнять приказание. Радиограммы, повторявшие его, стали немедленно передаваться на лодки, находившиеся в разных районах Балтики: от подходов к Либаве до Померанской бухты. Вслед за тем мы получили разъяснение мотивов того решения. В Германии действовала — это было известно — директива Гитлера, согласно которой из отрезанной на суше Восточной Пруссии и с других территорий, попавших в такое положение, могли вывозиться морем лишь войска, перебрасываемые на другие участки фронта. Использовать какие-либо плавсредства для эвакуации гражданского населения строжайше запрещалось. И вот в агонизирующем фашистском рейхе, оказывается, отменили такой запрет, разрешили перевозку на судах населения. Реакцией на это и явились поступившие указания. На судах, которые шли на запад из мелких портов Восточной Пруссии или Померании, да и от курляндского «котла», могли, конечно, быть и солдаты вермахта. Но вместе с ними находились старики, женщины, дети. Они покидали родные места, потому что были запуганы геббельсовской пропагандой. Понятно, в большинстве своём они не могли тогда питать к нам добрых чувств. Но, прежде всего, это были мирные люди. Не дать им бессмысленно погибнуть, не дожив до уже такого близкого мира, — в этом был смысл гуманной акции прекращения ударов по немецким морским коммуникациям ещё до взятия Берлина и за одиннадцать суток до окончания войны. Об этом не делалось, насколько я знаю, никаких публичных заявлений. Но ни подводники, ни катерники, ни морские лётчики не атаковывали больше суда, которые в конвоях и поодиночке пересекали Балтику с беженцами на борту.
Победа!
О том, что Германия подписала безоговорочную капитуляцию нам сообщили из Т аллина по телефону на рассвете 9 мая. Ждали Победу со дня на день, и всё-таки как-то трудно было сразу верить, что война действительно окончена. Пришли, разбуженные, как и я, начальник политотдела Степан Степанович Жамкочьян и начальник штаба Пётр Антонович Сидоренко. Мы поздравили друг друга.
Офицеры Краснознамённой бригады подводных лодок КБФ после вручения им медалей «За оборону Ленинграда». Слева направо: Н.И.Мамонтов, Д.Д.Винник, Б.Д.Андрюк, В.А.Ильин, А.И.Маринеско, В.Е.Корж, М.Ф.Ванштейн
Досрочную побудку на «Иртыше» делать не хотели, но известие о Победе распространилось мгновенно и подняло всех на ноги. В Хельсинки, у борта «Иртыша» стояли только крейсерские лодки, все остальные базировались в Турку, и я сразу выехал туда на машине. Подъезжая к тихому обычно городку, затревожился, услышав беспорядочные орудийные выстрелы. Оказалось, это от избытка чувств палят в воздух на наших тральщиках: в тот день допускалось и это. На подводных лодках, стоявших в гавани почти в центре города, на «Полярной звезде» и «Смольном» только что состоялся подъём Военно-морского флага. Все были в выходном обмундировании, при орденах. Я переходил с лодки на лодку, поздравляя офицеров и матросов. И каждый корабль тоже хотелось поздравить, как живое существо, с тем, что, пройдя трудный и славный боевой путь, дожил до этого дня. Сколько могла рассказать о себе любая балтийская подлодка! Особенно такая, как гвардейская Л-3 или выдержавшая все испытания войны старейшая из «Щук» — Щ-303, также осенённая гордым гвардейским флагом. Вскоре наша бригада была награждена орденом Красного Знамени. За семь месяцев осенне-зимней кампании 1944–1945 годов балтийские подводники нанесли врагу больший урон, чем за какую-либо из кампаний прежних лет. При ограниченном числе действующих подлодок (старейшие из них были сильно изношены, а новейшие вводились в строй, не до конца испытанными), в условиях, когда отпала такая, как прежде, минная опасность, но резко возросло противодействие врага другими силами и средствами, было потоплено всеми видами подводного оружия 44 неприятельских транспортных судна общей грузоподъёмностью более 150 тысяч брутто-регистровых тонн. Это по точно подтверждённым данным. И ещё 20 транспортов потоплено предположительно. Наши подлодки отправили на дно также 15 боевых кораблей гитлеровского флота, в том числе три эсминца и две подводные лодки. Подводники Балтики вправе были гордиться результатами своих походов на завершающем этапе Великой Отечественной войны. Но судить об эффективности действий подводных лодок вряд ли можно только по числу потопленных судов, по выведенному из строя тоннажу. Значимость любого боевого успеха зависит и от обстановки, в которой он достигнут, и она неодинакова в разные периоды войны. Сам факт появления на немецких морских коммуникациях, в том числе тыловых, наших подводных лодок в 1942 году, прорвавшихся тогда из осаждённого Ленинграда, многое спутал в планах гитлеровского командования и, бесспорно, стал фактором, влиявшим и на положение дел на сухопутном фронте. Встречаясь, ветераны-подводники чаще всего вспоминают самое трудное. И мне тоже казалось, что важно подробнее рассказать о тех годах войны, когда мы, многому ещё не успев научиться, расплачиваясь за многие свои просчёты, всё-таки находили в себе силы делать то, что раньше сочли бы невозможным. Убеждён, что опыт тех лет имеет непреходящее значение, в том числе опыт духовный, нравственный, опыт массового героизма. Ведь это тогда обретались поистине беспримерные стойкость и мужество, приведшие нас к Победе.
Семейная традиция
Неузнаваемо изменился после войны подводный флот. В нём появились корабли с такими боевыми возможностями, какие раньше трудно было представить, — с практически неограниченной дальностью плавания. Но это всё равно подводные лодки, — тот же класс боевых кораблей со своими специфическими особенностями и с особыми требованиями к тем, кто на них служит.
Атомная подводная лодка выходит в океан
Ветераны подводных сил гордятся тем, что профессия подводника нередко становится семейной традицией. Подводными лодками Краснознамённого Северного флота в шестидесятые годы командовали два сына Героя Советского Союза В.К.Коновалова—Марк и Евгений. На Севере же командиром одной из первых атомных лодок был Джемал Зайдулин, сын моего близкого друга ещё по службе на Дальнем Востоке И.М.Зайдулина. Другой его сын—Рустам стал флагманским штурманом подводного соединения. Ныне он трудится в Военно-морской академии. Мой старший сын Александр после окончания Высшего военно-морского училища подводного плавания служил командиром боевой части на ракетной подводной лодке, потом преподавал в родном училище. Он капитан 1-го ранга, кандидат военно-морских наук. Это же училище окончил и старший из внуков Кирилл. Он капитан-лейтенант, помощник командира подводной лодки на Северном флоте, награждён медалью «За боевые заслуги» . Для подводников нового поколения боевые дела минувшей войны не могут быть только страницей истории. В нашем боевом прошлом—истоки многого, чем мы сильны сегодня. И надо беречь всё, что поддерживает память о нём. Хорошо, что сохранился и стал плавучим памятником в Таллине Краснознамённый «Лембит».
Краснознамённая подводная лодка «Лембит» стоит в Таллине на вечной стоянке
Указом Президента Российской Федерации №1192 от 29 ноября 1995 года капитану 1-го ранга А.М.Матиясевичу присвоено звание Героя Российской Федерации посмертно.
Герой Российской Федерации командир подводного минного заградителя «Лембит» в период Великой Отечественной войны капитан 1-го ранга Алексей Михайлович Матиясевич
Сохранился и могучий корпус подводной лодки Д-2 (она же «Народоволец»). Эта подводная лодка поставлена на вечную стоянку на Васильевском острове, там, где была петровская Галерная гавань, как филиал Центрального Военно-морского музея, —памятником подводникам и кораблестроителям.
ПЛ Д-2 на постаменте
А на кронштадтском памятнике героям-подводникам, пока безымянном, пора бы высечь названия всех лодок, не вернувшихся из боевых походов. Теперь ведь ни для кого не секрет, сколько их было.
Памятник подводникам Балтийского флота, установленный в Кронштадте
Память о боевом прошлом нужна для настоящего и будущего. Ради того, чтобы память жила, писалась и эта книга.
Малая подводная лодка двенадцатой серии типа «Малютка»
Заключение редактора
Мемуары Льва Андреевича Курникова — это ценнейший документ истории подводной эпопеи на Балтике в период Великой Отечественной войны. Впервые дано описание ситуации на Балтийском морском театре военных действий в хронологической последовательности событий всего периода войны с краткими характеристиками общей обстановки на всех фронтах. Деятельность подводных лодок Балтийского флота представлена не разрозненно, а в совокупности и во взаимодействии их с управлением из одного центра, — штаба бригады подводных лодок. Описание всех событий боевой деятельности подводных лодок делается не со стороны, а изнутри этого центра, поскольку автор всю войну находился непосредственно в центре сбора информации о состоянии подводных лодок и принятия решений. Именно это обстоятельство делает воспоминания Л.А.Курникова особенно значимыми. Однако следует сказать, что Л.А.Курников весьма осторожно раскрывает сведения, которые ему были известны о боевой деятельности подводных лодок и обстановке внутри бригады. Ввиду этого в повествовании присутствует некоторая недосказанность. Особенно это проявляется при описании различных подходов руководства флота и руководства бригады подводных лодок к ведению боевых действий, при характеристике взаимоотношений с руководством флота, с политорганами и с комиссарами. Для понимания сложившейся ситуации на флоте надо иметь в виду, что большие надводные корабли не вели активных боевых действий в открытом море. В море выходили только подводные лодки, эскортируемые в начале перехода малыми кораблями охраны водного района (ОВРа). Главное внимание командования Балтийского флота было сосредоточено на обеспечении боевой деятельности подводных лодок: их подготовке к боевым походам, эскортирование при выходе из мест базирования и встреча при возвращении из боевого похода. Были периоды, когда штаб флота брал на себя управление подводными лодками в море. Такая тесная опёка подводников со стороны командования и партполитаппарата Балтийского флота сковывала их инициативу и создавала перенапряжение сил, что не способствовало достижению наилучших результатов боевой деятельности. Начальник политуправления Наркомата ВМФ И.В.Рогов, которого за крутой нрав звали на флоте «Иваном Грозным», выступая на совещании политработников Балтики осенью 1942 года, произнёс: — Снимите с людей, ежечасно глядящих в глаза смерти, лишнюю опёку. Дайте вернувшемуся из похода командиру встряхнуться. Пусть он погуляет в своё удовольствие, он это заслужил. Создайте ему для этого условия… Но эта «директива» вызвала настороженность среди командиров и результатов не имела. Неожиданные и не всегда обоснованные перемещения офицерского состава не находили логического объяснения среди подводников. В основе этих перемещений всегда стояла тайна. Таков был стиль управления в то время. До сих пор в истории Балтийского подплава периода войны сохранилось много нераскрытых тайн, поскольку архивные документы по-прежнему засекречены. Доступ в ведомственный архив ВМФ для исследователей-историков затруднён, поэтому эпопея подводной войны глубоко ещё не изучена. Она существует только в кратких и осторожных воспоминаниях героев-подводников. При этом надо иметь в виду, что опубликованные ими воспоминания прошли через жёсткую цензуру советского периода. Одна из первых тайн — это преждевременный взрыв личным составом пяти подводных лодок и эсминца, находившихся в ремонте на заводе Тосмаре в Либаве, и огромных запасов топлива, торпедного и минного боезапаса, сконцентрированных в городе. Кто отдал приказ на эти поспешные действия, — не ясно. А ведь это были первые и немалые потери подплава на второй день войны. Попыток эвакуации этих подводных лодок, находящихся на плаву, сделано не было. Следующей можно назвать тайну, почему осталось без последствий то, что в Таллинском переходе боевые корабли бросили на произвол судьбы беззащитные транспорты с войсками и ранеными. И большинство транспортов были уничтожены немецкой авиацией. В июле 1942 года корабли охранения из состава королевского флота Британии бросили в океане без прикрытия караван PQ-17. Весь мир заклеймил позором действия английского адмиралтейства, погубившего этот караван. История необоснованного снятия с должности командира бригады подводных лодок Н.П.Египко содержит много неясностей. За четыре года войны были заменены четыре комбрига. Частая смена руководства бригады не способствовала сплочению командного состава, и большинству подводников была непонятна. Минирование кораблей в сентябре 1941 года — это тоже весьма туманная история. Нет письменного приказа или директивы о подготовке к уничтожению Балтийского флота. Загадка состоит в том, что когда зачитали телеграмму Сталина на специальном совещании в Ленинграде о минировании кораблей, подводные лодки уже были заминированы. Кто же ранее приказал это сделать? Предательство комиссара подводной лодки Долматова стоило командиру Л-3 Грищенко П.Д.звания Героя Советского Союза и дальнейшей карьеры. Ему десять лет не присваивали очередное воинское звание. Героический экипаж Л-3 был неофициально расформирован, фактически заменён, а командир переведён на береговую службу. Тайна судьбы П. Д. Грищенко не раскрыта. В то же время командиру подводной лодки Щ-303 Травкину И.В. «списали» бегство с корабля в боевой обстановке старшины команды трюмных Галкина, когда подводная лодка могла быть уничтожена противником. Этот эпизод Л.А.Курников в своих воспоминаниях не упоминает. Возможно, он вырезан цензурой. Травкину «защитали» сомнительные случаи боевых успехов, и он стал Героем Советского Союза. В этих историях Грищенко и Травкина много туманного несоответствия. Балтийский флот не противодействовал созданию противником в течение целого года мощного Нарген-Порккалаудского противолодочного рубежа в устье Финского залива, поскольку командование не придавало этому серьёзного значения. Следовало заранее предпринять все меры, чтобы не допустить его создания. В результате в 1943 году наши подводные лодки попали в двойную блокаду и почти два года (1943–1944) не могли выйти в открытое море и нормально воевать. Летом 1943 года их посылали на преодоление непреодолимого рубежа, то есть на верную смерть. Напрасно погибли пять лучших подводных лодок. За это никто не ответил. Командир подводной лодки Щ-408 Кузьмин П.С. просил командование флота оказать поддержку авиацией в неравном надводном бою с катерами противника у Нарген-Порккалаудского противолодочного рубежа, но помощи не получил, и подводная лодка погибла. Но не ясно, как всё было на самом деле. Укоренившаяся в литературе легенда вызывает сомнения в её достоверности. Документальных подтверждений обстоятельств гибели Щ-408 нет. История запечатанного конверта, который от имени командиров-подводников Балтики тайно передал начальнику Главного Морского штаба Исакову И.С. профессор академии Томашевич А.В., и последствия содержащегося в конверте письма, якобы дошедшего до Сталина, вызывают большие сомнения, поскольку действия такого рода чрезвычайно рискованны. Пока нет ни самого письма, ни письменных указаний о прекращении выходов в море подводных лодок в 1943 году. Было ли такое письмо — это нераскрытая тайна. В машинописном тексте рукописи Л.А.Курникова, «вычищенном» цензурой, об этом письме записей нет, но легенда о нём существует. Выдающийся мастер торпедных атак командир подводной лодки С-12 Тураев Василий Андрианович, отлично воевавший на Балтике в 1942 году, летом 1943 года переводится на Северный флот и назначается с понижением командиром подводной лодки М-108. Мотивы такого назначения не ясны. В материалах Л.А.Курникова упоминания об этом нет, но имеются места уничтоженного текста. Командование Балтийского флота не осознало величие подвига командира подводной лодки С-13 А.И.Маринеско. Факт уничтожения двух крупных целей недооценили, и стали травить командира за мелкие нарушения порядков. Когда спохватились, было уже поздно. Народ оценил подвиги Маринеско и сделал его своим народным Героем. Власть вынуждена была признать это (посмертно). Военное издательство подвергло цензуре и сократило авторскую рукопись Л.А.Курникова, вырезав отдельные части текста. Автору не дали сказать то, на что он решился. Вполне возможно, что проявляющиеся в воспоминаниях Л.А.Курникова недосказанность и умолчания — это результат работы цензуры. Особенно жалко изъятый текст об А.И.Маринеско, из-за чего перелом его судьбы содержит тайну. В материалах Л.А.Курникова, подготовленных в 1991 году для печати Воениздатом, содержится таинственный портрет А.И.Маринеско при погонах капитана 2-го ранга. Когда ему было присвоено это звание, — не ясно. Решил опубликовать этот портрет в надежде, что эта тайна может проясниться. Известно, что А.И.Маринеско был капитаном 3-го ранга и разжалован до старшего лейтенанта. Думается, что перечислены не все таинственные факты в истории Балтийского подплава периода войны. Наверняка тайн гораздо больше. Но пока не будут раскрыты хотя бы самые важные тайны, которые ещё за семью печатями в архивах, подлинной истории подводной войны на Балтике мы не узнаем. А тайны гибели подводных лодок — это вообще особая отдельная большая тема. Адмирал Трибуц был хранителем многих тайн войны на Балтике, но он о них не рассказал. Не всё рассказали и героические подводники в своих воспоминаниях. Ныне в раскрытии тайн подводной войны могут помочь только архивные документы. В литературе проскальзывают намёки, что у Трибуца был мощный покровитель в высших сферах руководства страной, который оберегал его от серьёзных неприятностей. При множестве его ошибок в руководстве Балтийским флотом, он не подвергался взысканиям и дорос до полного адмирала. Вероятно, мемуары Л.А.Курникова возбудят противоречивые суждения относительно успешности боевых действий советских подводных лодок. Дискуссии на эту тему уже проходили не раз. В связи с этим обращу внимание читателей на то, что Л.А.Курников неоднократно упоминает, как внимательно и строго подходили командиры подводных лодок и командование бригады к оценкам результатов торпедных атак вражеских кораблей и судов. Все цели, на которые выходили в атаку подводные лодки, разделялись на три категории: • уничтоженные, то есть потопленные; • повреждённые, в которые были попадания, но они остались на плаву; • торпедированные, по которым выпускались торпеды, однако результатов атаки командир наблюдать не мог.
Командир подводной лодки С-13 капитан 2-го ранга (?) Александр Иванович Маринеско
Боевые эпизоды атак кораблей и судов противника внимательно изучались и анализировались руководством и специалистами штаба бригады по указанным категориям результатов. При этом использовались не только донесения командиров подводных лодок и записи в корабельных журналах, но изучались данные иностранной прессы и радио, а позднее — трофейные немецкие и финские документы. При этом о приписках никто не помышлял. Все стремились к объективным, точным и правдивым результатам боевых действий. Но через некоторое время высоким начальством отдельным командирам сомнительные случаи торпедных атак «засчитывались» как успешные. Лев Андреевич уделял много внимания характеристикам командиров подводных лодок и других офицеров-подводников, оценке их человеческих и боевых качеств. Большинство из них он хорошо знал лично, и со многими находился в дружеских отношениях. Его оценки иногда были строги, но всегда справедливы. Остались, к сожалению, малоизвестными в истории подводной войны на Балтике многие блестящие штабные офицеры, высококлассные специалисты, самоотверженные труженики и воины. Именно они смогли в жесточайших условиях блокады Ленинграда и Балтийского флота поддерживать боевую готовность подводных лодок и личного состава. О некоторых офицерах штаба бригады автор рассказывает. Флагманский инженер-механик Веселовский Евгений Александрович сумел наладить ремонт всех подводных лодок в тяжелейших условиях первой блокадной зимы, непрерывных бомбёжек и артиллерийских обстрелов, когда не хватало рабочих рук, запасных частей и материалов. Флагманский врач Кузьмин Тихон Алексеевич спас подводников от массового заболевания цингой во время блокады, наладив изготовление хвойного отвара и регулярный приём его всем личным составом. Он постоянно заботился о здоровье подводников, создав для ослабевших моряков в условиях блокады дом отдыха на Каменном острове. После войны он стал полковником медицинской службы, доктором медицинских наук, заслуженным врачом республики. У Льва Андреевича сохранился его портрет послевоенного времени, который считаю необходимым здесь поместить. Флагманский минёр Стефан Иосифович Иодковский с помощью торпедных электриков заново смонтировал в помещении береговой базы бригады подводных лодок перевезённое из КУОППа оборудование кабинета торпедной стрельбы. Далее он наладил регулярные плановые занятия командиров подводных лодок и боевых расчётов центрального поста на тренажёре по выходу в торпедные атаки. Эти тренировки сыграли огромную роль в деле подготовки командиров и боевых расчётов подводных лодок, в повышении результативности торпедных атак. Помощник флагманского инженера-механика Андрюк Борис Дмитриевич с несколькими старшинами «оживил» в КУОППе замёрзшую станцию лёгководолазной подготовки и наладил занятия по ЛВП. Приобретённые знания и навыки в последующем спасли жизни многим подводникам. Таких героических примеров было тогда много. Основное внимание в своих воспоминаниях Лев Андреевич Курников сосредоточивает на деятельности офицерского состава, и особенно на командирах подводных лодок, с которыми он постоянно взаимодействовал. Это вполне объясняется тем, что он рассказывает в основном о боевых делах подводных лодок, в которых командир играет главную роль. Лев Андреевич заканчивал работу над рукописью воспоминаний, когда ему было уже около 90 лет. В этот период он был нездоров, да и судьба выдала ему напоследок тяжёлые утраты и горькие переживания.
Флагманский врач бригады подводных лодок КБФ в период Великой Отечественной войны Тихон Алексеевич Кузьмин
Возможно, в этом заключается причина того, что конец последней главы его мемуаров написан не так обстоятельно и не так сильно, как вся книга. В конце книги он упоминает о том, что 5 мая 1990 года было присвоено звание Героя Советского Союза Александру Ивановичу Маринеско (посмертно), а 29 ноября 1995 года было присвоено звание Героя Российской Федерации Алексею Михайловичу Матиясевичу (посмертно). Так отблагодарили потомки Героев-подводников за их выдающиеся подвиги во время Великой Отечественной войны. Т акие запоздалые награды появились только благодаря волне народной защиты народных героев. Много лет люди добивались этого и добились. Однако есть ещё один народный герой-подводник — это Пётр Денисович Грищенко, который первым был представлен к званию Героя Советского Союза в 1942 году. Ему не присвоили это звание из-за клеветнических доносов комиссара. Вся ситуация с этим вопросом чрезвычайно запутана и затуманена. Это ещё одна из нераскрытых тайн подводной войны на Балтике. Ветераны-подводники и все моряки неоднократно требовали восстановить справедливость, но безуспешно. И всё-таки тема эта людьми не забыта, несмотря на прошедшие уже 70 лет и большие перемены в обществе. Эта тема будет «висеть» над историей Балтийского подплава до тех пор, когда Петру Денисовичу Грищенко по требованию народа будет присвоено звание Героя (посмертно).
Ю. М. Клубков
Большая крейсерская подводная лодка четырнадцатой серии типа «К»
Как обычно пишут в романах: прошло много лет... Всё равно, годы не стирают подробности той октябрьской ночи. Помню, что по возвращении, встретил командующего флотом не бодрым, как это принято рапортом типа: «Подводная лодка выполнила поставленную задачу. Материальная часть исправна. Экипаж здоров. Готовы выполнить любую новую задачу!» (хотя какая может быть «новая задача» у уставшего после многомесячного плавания экипажа и корабля, кроме отдыха и ремонта?). Тут же пришлось докладывать, что «во время похода имело место происшествие — столкновение с японским судном» и т.д., и т.п. Помню мрачное выражение на лице адмирала (он, наверняка, получил свое у главкома), но помню и то, что, отобедав в лодочной кают-компании, он даже проявил ко мне доброжелательность. Заметив, что я почти не ем, сказал: «Ешь, командир, тебе теперь нужны будут силы отбиваться от всяких комиссий!». Комиссий, что и говорить, хватало. Однако все они так и не смогли понять истинных причин происшествия. Приняв очень удобную, но ничего не прояснявшую, версию: «Проспал командир японца», они держались за нее с упорством, достойным лучшего применения. Ни одна из комиссий, кстати, не дала ни одной рекомендации о том, как все-таки нужно было действовать в той конкретной обстановке. Причины ясны были только мне, и я знал, как нужно было бы поступить, повторись всё с начала. А нужно было не так уж много. Обнаружив, что я «залез» в центр района активного рыболовства (кстати, все-таки следовало бы обойти этот район, компенсируя потерянное на обход время за счет ночного движения над водой максимально возможным ходом, тот же адмирал Маслов обмолвился в том смысле, что «в море, мол, рельсов нет», начисто забыв о «высочайше»: утвержденном маршруте), нужно было не выключать, а наоборот включить ходовые огни и иметь в готовности к немедленной даче хода хотя бы электромотор экономического хода, технически это было вполне возможно. Нужно было наплевать в данном случае на скрытность, отдать предпочтение безопасности. Нужно было развернуть нештатный боевой информационный пост и время от времени работать локатором, то есть, маскируясь под «рыбака», иметь на карте и на планшете полную ясность во взаиморасположении лодки и рыболовецких судов. Обнаружив малейшую возможность сближения с каким-либо из этих судов, расходиться с ним на безопасном расстоянии.
Вот так надо было . Почему же я так не делал? Тут, на мой взгляд, две причины. Первая: явное стремление соблюдать «букву» задания и «своего» Решения, то есть не проявлять инициативу. Вторая: излишняя самонадеянность. Уже работая у гражданских моряков, я понял, что существует три группы капитанов. Молодой капитан из-за недостатка опыта делает всё строго по руководящим документам. Старый капитан, напротив, из-за громадного опыта склонен к перестраховкам. А вот «средний» по опыту капитан, считая себя опытным, зачастую пренебрегает требованиями безопасности и, как правило, попадает в аварийные ситуации. Именно таким «средним» по опыту капитаном я и был в то время. А может быть, виной всему моя приобретенная за время предыдущих событий усталость? И еще... Возвращаясь к этому происшествию, я волей-неволей сопоставляю его с событиями и в своей личной жизни. Дело в том, что в тот день, когда мы потеряли аварийный буй, в Москве от тяжелой болезни скоропостижно скончалась моя мать. В день же столкновения ее хоронили... Вот и не будь суеверным! Впрочем, ни в бога, ни тем более в чёрта я не верю, а вот несколько не риторических, а критических, направленных командованию ВМФ, вопросов постоянно не дают мне покоя. Вот эти вопросы, их три. Первый: почему обязательно снимают? Второй: почему не воспитывают инициативу? Третий: почему зачастую не дают времени на нормальную, без суеты и спешки, подготовку к выходу на боевую службу? Поясню каждый свой вопрос. Почему командира, которого готовят к этой должности годами и, как правило, назначают из проверенных службой и морем офицеров (абстрагируюсь от относительно немногочисленных случаев протекционизма), «ничтоже сумняшеся» убирают с мостика за посадку на мель, касание грунта и другие аварийные ситуации, даже не приводящие к серьезным повреждениям? Неужели в таком командире видят только будущего вечного «аварийщика» или тут превалирует настроение мести? Ну, мстить, то есть наказывать, можно и другими мерами. Одним словом, справедливую пословицу «За одного битого...» у нас в этих случаях забывают начисто, и только погибших командиров объявляют героями.*
* На 100% уверен, что если бы случилось чудо и мой товарищ, командир «К-129» Володя остался в живых, он, как минимум, был бы снят с должности. Более свежий в этом отношении пример — судьба командира «К-429» Николая Суворова. А ведь пока эту лодку спасали (пример, кстати, безалаберности и явной неготовности наших спасательных средств) адмирал Горшков писал ему о своем восхищении его действиями. После же спасения этот командир был осужден и репрессирован (Примеч. авт.).
Командир АПЛ Н.М.Суворов. - . Благодаря командиру из затонувшей на глубине 41 м лодки удалось спастись 104 подводникам. Суворов просил вызвать в суд начальников, которые послали его в море, несмотря на его рапорты, что и экипаж, и лодка к этому не готовы. Однако судьи нашли причины для отказа... - Почему? Почему в нашем военном флоте так развито чувство перестраховки? Ведь ни вахтенному офицеру, с которым, как правило, «правит командирскую» вахту командир или старпом, (я даже помню приказы, запрещающие командирам на переходах морем, не превышающих трех суток, вообще покидать мостик), ни зачастую командиру (с которым, в нашей, например, дивизии излишне часто выходили в море старшие начальники) проявлять инициативу практически не приходится. Такой офицер, прослужив достаточно долго, настолько привыкает к «нянькам», что зачастую, оставшись один на мостике, не всегда способен быстро и правильно оценить обстановку и принять безошибочное решение. Получается эффект обратный желаемому. Почему-то опыт гражданского флота, где капитан может подстраховать на вахте только самого младшего из штурманов, на военном флоте игнорируется. Я уже не говорю о персональной ответственности вахтенного офицера за случившееся на его вахте. И, наконец, о подготовке к выходу в море. Почему-то на нее времени всегда не хватает. Опыт аварий и происшествий, таких, например, как с «К-129» в 1968 и с «К-429» в 1982 году, да и не только с ними, наглядно это подтверждает. Не обошла, как видите из описанного случая, эта спешка и меня. Очевидно, многократно осужденный лозунг «План любой ценой!» всё еще всесилен. Очень хочется, чтобы в обновленном российском флоте этого уже не было никогда.
Конкретно, в моём случае, косвенными причинами, способствующими столкновению, явились: — переоценка готовности корабля с разрегулированным астронавигационным комплексом к выходу на боевую службу: регулировочные работы в море потребовали пребывание лодки в дрейфе практически на виду у японских рыболовных судов; лодка при остановленных движителях была стеснена в маневре; — участие корабля во флотском учении непосредственно накануне выхода на боевую службу, что измотало экипаж и не оставило времени командиру разработать свое «Решение» лично самому, тем более, что выход на патрулирование не в океан, а в напичканное судами Японское море, был непривычен; практически командир в штабе флота подготовку к этому плаванию не прошел; — маршрут перехода в район боевой службы был разработан не штабом флота, с участием командира, а Главным штабом ВМФ без учета местных условий — через банку Ямато — район интенсивного рыболовства, а времени на обход этого района, хотя бы в нарушение «Задания», у командира не было, патрулирование необходимо было начать в строго указанный срок. На корректировку «Задания» и передоклад в Москву штаб флота не пошел. Но, конечно же, это не оправдание моих личных ошибок... И последнее, чтобы у читателя не сложилось мнения о том, что я пишу всё это из-за своей «сломанной карьеры». Нет, мне, как раз, можно сказать, повезло. Отслужив некоторое время на тыловой должности, куда был назначен в качестве наказания, я был «реабилитирован» и закончил службу на родине, в Москве, в одном из центральных управлений флота, где получил не только свое последнее звание, но и боевой орден. После увольнения со службы в запас я несколько лет работал капитаном-наставником на гражданских судах. Но это скорее исключение, а не правило. Скольких командиров, которые «ломались» после того, как покинули мостик, я знаю! Не должно этого быть. Опыт, даже печальный, бесценен!
ПОДВОДНЫЕ ЛИЦЕИСТЫ
... Господа юнкера, Кем вы были вчера? А сегодня вы все офицеры!
Булат Окуджава
Теперь к сожалению, — пенсионеры
Автор
ОДНОКАШНИКИ
Неужели прошло столько лет? Мы на вахте встречали рассвет. Неужели прошло столько лет? И кого-то из нас уже нет... Неужели прошло столько лет? На флотах мы оставили след. Неужели прошло столько лет? Но друзей не забыли мы, нет!
До недавнего времени из стен этого, известного всем подводникам, судостроительного конструкторского бюро, как ласточки из гнезда, выпархивали проекты самых современных подводных кораблей. Теперь над его главным входом совершенно открыто красуется гордое и красивое название — «Рубин». Именно столовая этого знаменитого КБ превращена сегодня в большой банкетный зал. Служащие КБ в этот вечер здесь не ужинают. Сегодня тут отмечают очередной юбилей своего производства в офицеры те самые люди, что осваивали эти корабли и верой и правдой служили на них Отечеству. В этом был смысл их жизни. Каждые пять лет, собираемся мы — выпускники 1954 года Высшего военно-морского училища подводного плавания в Ленинграде (виноват, Санкт-Петербурге). Посетив родное училище, осмотрев в очередной раз его музей, мы обычно закатываем торжественный ужин в одном из питерских ресторанов. Шагающая по стране инфляция внесла в этом году свои коррективы...
Проект памятника разработан архитектурно-планировочной мастерской № 3 (архитекторы В.Л. Спиридонов, Е.В. Васильковская), модели подводных лодок "Дельфин" и "Тайфун" и металлические конструкции стелы выполнены инженерами и рабочими 8-го отделения бюро. Открыт 2 ноября 2000 года.
Выручил участников встречи наш однокашник — Витя (Виктор Николаевич) Аляев. Вот уже более тридцати лет он работает в «Рубине» и, благодаря своему авторитету, организовал банкет в этой столовой. Все сложилось удачно: несмотря на то, что вместо фужеров и рюмок на столах, составленных большим «покоем (буквой "П" », скромно стоят стаканы и не у всех рядом с тарелками лежат ножи, присутствующие чувствуют себя не хуже, чем в ресторане. Веселые выкрики, громкие восклицания «А помнишь? » заглушают музыку небольшого оркестрика, приглашенного тоже одним из наших ребят —-в недавнем прошлом начальником штаба соединения лодок, а ныне работником петербургского телевидения.— Валей Романчуком.
Капитан 1 ранга Валентин Петрович Романчук, командир К-302 пр.670. - Одиннадцатая дивизия подводных лодок Северного флота. Люди, корабли, события. Специальный выпуск альманаха "Тайфун". СПб, 2008.
Едва проводил комбрига, как командующий флотом вызвал меня в Палангу, куда сам направлялся из Таллина. Там, рядом с ВПУ морской авиации и нашим бригадным, работала теперь и оперативная группа штаба флота, координировавшая действия на коммуникациях противника. Возглавлял её мой товарищ по училищу капитан 1-го ранга Н. Г. Богданов, с которым я прилетел из Хельсинки на ПО-2. Вместе с Богдановым мы и пошли к адмиралу Трибуцу. Владимир Филиппович встретил нас приветливо. Начав разговор, заметил, что удовлетворён действиями бригады, что развёрнутые под Палангой вспомогательные пункты управления улучшили взаимодействие подлодок с авиацией. — Но это день вчерашний, — сказал командующий флотом, — поговорим о планах на будущее, на весну. Война идёт к концу, но сколько нам ещё воевать, никто не знает. Уже в марте-апреле от всех нас может потребоваться ещё большее напряжение. Каковы возможности бригады? — закончил Т рибуц вопросом. Я доложил, что в строю соединения четырнадцать кораблей: четыре крейсерские лодки, три подводных минзага, одна «эска», шесть «Щук», есть ещё и «Малютки». Многие лодки, особенно старые «Щуки», сильно изношены и после каждого выхода в море нуждаются в ремонте. — Это мне известно, — остановил меня командующий. — Сколько лодок одновременно сможете использовать в море? — При наибольшем напряжении могут одновременно находиться в море восемь-девятъ лодок. — А подводные корабли нужны всё больше в южной части Балтики, — заметил командующий, взглянув на карту. — Можно сократить число лодок, блокирующих Либаву. Походы в этот район были не очень-то результативными, и направить больше кораблей в южную Балтику, — предложил я. — Ведь многие конвои из Прибалтики далее пересекают южную часть моря.
Командующий Балтийским флотом адмирал В.Ф.Трибуц
— Стоит подумать, — поддержал меня Николай Георгиевич Богданов. — Нет, — не согласился Трибуц, — высшее командование требует от Балтийского флота пресекать любые перевозки не только из Либавы–Виндавы в дальние порты Германии, но и между «котлами», не давать врагу маневрировать войсками, отрезанными на этих плацдармах. Подходы к Либаве остались для бригады «позицией номер один». Но полностью блокировать Либаву с моря всё же не удавалось. В ночное время транспорты, особенно небольшие, проходили под берегом по недоступному для подлодок мелководью. Часть конвоев, прорывавшихся из Либавы, перехватывалась с помощью воздушной разведки нашими лодками, действовавшими в южной части Балтики. Закончив доклад у командующего, я вновь посетил наш выносной командный пункт, и на предоставленном мне самолёте возвратился в Хельсинки. 23 февраля, в день рождения Советских Вооружённых Сил, о боевом успехе, достигнутом в этом районе, донёс командир гвардейской Щ-309, на борту которой находился наш комбриг. Экипаж капитана 3-го ранга Ветчинкина потопил крупный транспорт (как потом установили — «Геттинген», грузоподъёмностью более 6 тысяч тонн), вывозивший из курляндского «котла» войска и боевую технику. О том, какая непростая это была атака, в штабе узнали по возвращении лодки. Тем временем вернулась в Хельсинки крейсерская К-51 капитана 3-го ранга В.А.Дроздова. Её первый, декабрьский, боевой поход дал, как уже говорилось, довольно скромные результаты. Результаты второго похода оказались ещё скромнее: Дроздову удалось потопить на юге Балтики один средних размеров транспорт. И трудно было предъявлять к командиру особые претензии. На новых лодках, спешно введённых в строй, ещё продолжалось сколачивание экипажей, практическое освоение техники. Удивительно ли, если им не всегда всё удавалось?
У Травкина всё получается отлично!
А подводный крейсер К-52, который позже других был передан бригаде, в это время только начинал свой первый боевой поход. Командовал этой подлодкой бывший «щукарь» капитан 3-го ранга Иван Васильевич Травкин. Ему был назначен, или, как говорили в штабе, «нарезан» обширный прибрежный район западнее Данцигской бухты — до банки Штольпе. Все в бригаде знали удачливость Травкина, его спокойное упорство и находчивость, способность принимать необычные решения, постоянное стремление перехитрить противника. Но на новом корабле на первых порах всё даётся труднее, а времени на подготовку лодки к боевым действиям у Травкина, как и у других командиров, было очень мало. Правда, Травкин подобрал себе, очень об этом заботясь, весьма сильный экипаж. Надёжной опорой командиру в том, что касалось эксплуатации техники, был другой ветеран бригады, — опытнейший инженер-механик М.А.Крастелёв, начинавший войну на Л-3.
Командир БЧ-5 подводного крейсера К-52 Михаил Андроникович Крастелёв
Поход начался с необычно трудной, занявшей не один день, проводки крейсерской лодки по шхерным фарватерам, где создалась сложная ледовая обстановка. Финские ледоколы едва справились со своей задачей. А последствия сжатий корпуса лодки торосами сказались, когда она была уже в открытом море. Дала течь одна из топливных цистерн, — соляр стал просачиваться в аккумуляторную яму. Обнаруживались и другие неисправности. Никто бы не осудил командира, дай он в штаб радиограмму о том, что лодка имеет повреждения, устранение которых требует ремонта в базе. Но Травкин, не донося о неполадках, искал вместе с инженером-механиком способы, которые позволили бы справиться с ними в море. Их общая позиция хорошо выражена в словах инженер-капитана 3-го ранга Михаила Андрониковича Крастелёва, которые я нашёл в воспоминаниях И.В.Травкина и не могу не привести здесь: — Плавать в таком состоянии нельзя. Но всё-таки что-нибудь сделаем! И подлодка пришла в назначенный ей район Балтики. Район был тот самый, где действовала перед тем и потопила два крупнейших транспорта С-13. Противник стянул сюда столько противолодочных сил, что подводники обрадовались нагрянувшему шторму: он хоть на время разогнал часть вражеских дозоров и поисковых групп. С нашего палангского ВПС передали данные авиаразведки о движущихся с востока конвоях. И 24 февраля подлодка атаковала и потопила эскортируемый сторожевыми кораблями транспорт. Травкин считал, что одна торпеда попала и в сторожевик, но потонул ли он, — осталось невыясненным. В последующие дни К-52 ещё три раза атаковывала конвои, и во всех случаях — результативно. Самой примечательной, и потому детально анализировавшейся потом на разборе похода, явилась атака, закончившаяся потоплением немецкого транспорта «Бохус». Это была первая в бригаде удачная бесперископная атака, проведённая, от обнаружения цели до торпедного залпа, исключительно по данным гидроакустики. Акустик лодки М.А.Козловский стал в ней одним из главных действующих лиц: от точности его работы в решающей мере зависел боевой успех. Расчёты на маневрирование вместе готовили для командира штурман лодки лейтенант Е.А.Жолковский и участвовавший в походе дивизионный штурман капитан-лейтенант Н.Н.Настай, служивший раньше, как и инженер-механик Крастелёв, на Л-3.
Н.Н.Настай
За поход К-52 потопила четыре транспорта, — отличный итог первого боевого выхода в море. Все потопленные суда шли с востока, откуда из приморских «котлов» гитлеровское командование пыталось перебрасывать войска и технику на другие участки фронта. К наградам представлялся, разумеется, весь экипаж подлодки. Что касается капитана 3-го ранга И.В.Травкина, то у нас складывалось единодушное мнение, что Иван Васильевич, с учётом и прошлых его боевых успехов, заслуживает звания Героя.
Действия «весеннего эшелона»
Группа подлодок выводилась в море в первых числах марта. Мы называли их «весенним эшелоном», и настроение подводников, уходивших в эти походы, было совершенно особенным, — наступала весна Победы. Лозунгом тех дней стало: — Добить фашистского зверя в его берлоге! В содействии этому заключались цель и смысл всех наших действий в море. На побережье Балтики Красная Армия выходила к морю восточнее Кольберга, отрезая ещё одну группировку гитлеровских войск. Т олько морскими путями могли они, пока не разгромлены окончательно, сообщаться впредь со своими тылами, как и войска, засевшие в Кенигсберге, и те, что ещё удерживали Либаву и Виндаву. Противник не мог обходиться без своих балтийских коммуникаций и отчаянно пытался их удержать. Для срыва его перевозок требовались новые усилия. В «весеннем эшелоне» выходили: гвардейская Щ-303 — к Либаве (вслед за нею готовилась отправиться в тот же район Щ-310), К-53 и Л-21 — в южную часть Балтики. Немного позже должен был выйти «Лембит». Затем планировался выход Л-3. Как обычно, каждый поход в принципе рассчитывался на полный срок автономности лодки, а принимаемые на борт запасы позволяли, если понадобится, пробыть в море и дольше. Но сейчас многим казалось, что крах фашистской Германии наступит раньше. В этом таилась и определённая опасность. Приходилось предупреждать командиров и политработников, особенно молодых, как дорого может обойтись малейшая расслабленность в экипаже. С личным составом каждой лодки, уходила ли она из Хельсинки или из Турку, подолгу беседовал начальник политотдела Степан Степанович Жамкочьян. Он уделял особое внимание экипажам, для которых пауза между походами затянулась. Зимуя в блокадном Ленинграде, моряки не могли выключиться из войны ни на день, ни на час. А в финских городах давно не было затемнения, вокруг шла уже мирная жизнь. Нельзя было допустить, чтобы даже где-то в подсознании людей появилось ощущение, будто и для нас война уже позади. Это стало немаловажным в предпоходной воспитательной работе. Ну а в море и окружающая обстановка обычно не давала забывать, что борьба не на жизнь, а на смерть продолжается, и что у врага есть ещё силы, готовые отчаянно вести борьбу до конца. Весьма ощутил это в своём втором боевом походе экипаж крейсерской К-53 капитана 3-го ранга Д.К.Ярошевича. Кстати, и этой лодке досталось от не ушедшей ещё из финских шхер зимы. Как недавно на корабле Травкина, лёгкий (внешний) корпус поддался местами нажиму льдин, а последствия дали о себе знать тоже не сразу. В море выяснилось, что не открываются передние крышки у части носовых торпедных аппаратов. Трое добровольцев во главе с командиром минно-торпедной боевой части старшим лейтенантом Савкиным, сменяя друг друга, работали за бортом в лёгководолазном снаряжении, пока не отогнули ломом и кувалдой примятые льдом стальные листы. На подходах к Кольбергу К-53 появилась 27 марта, накануне вступления в него частей 1-го Белорусского фронта. Она успела перехватить, должно быть, один из самых последних конвоев, уходивших из порта, который вновь становился польским Колобжегом. Торпедная атака удалась, — сопровождаемый тральщиками и сторожевыми катерами транспорт (как установили потом — «Маргарет Корде») был потоплен. Капитан 3-го ранга Ярошевич, чрезвычайно щепетильный в отношении учёта боевых успехов, всегда опасавшийся ненароком их преувеличить, на этот раз был спокоен: результаты торпедного залпа он смог наблюдать. И от кораблей охранения оторвался тогда легко. Однако скоро для экипажа настали очень тяжёлые дни. Нечасто бывало, чтобы лодка, крейсирующая в надводном положении зимней ночью, обнаруживалась противником с воздуха, но огромной крейсерской лодке труднее остаться незамеченной, чем любой другой. А поблизости оказалась ещё и группа противолодочных кораблей. Гидросамолёт, патрулировавший над морем, показал им лодку ракетами. Прежде чем она закончила маневр срочного погружения, по ней был открыт артиллерийский огонь, а затем катера, пронёсшиеся над лодкой, сбросили первые глубинные бомбы. Т ак началось преследование, затянувшееся на трое суток. Имея, как видно, неплохие гидролокаторы, вражеские сторожевики не теряли запеленгованную лодку, как ни старался командир сбить их с её следа. Погоня за К-53 переросла в целую операцию: на смену отбомбившимся катерам приходили новые, перенимали у них цель и методично возобновляли бомбёжку. Подводники слышали, как осколки бомб стучат по надстройке. На палубу отсеков сыпались пробка с подволока, осколки стекла от лопнувших плафонов, ламп, разбившихся приборов. Более серьёзных повреждений удалось избежать, маневрируя по глубине, — противник не мог или не успевал определять, насколько удалилась лодка от поверхности. Разорвавшимся бомбам, как заведено, вели счёт с помощью спичек. Их набралось 248 штук. И то, что жизненно-важные системы корабля оставались невредимыми, в конце концов перестало утешать. Люди стали испытывать кислородное голодание, а главное — истощался заряд аккумуляторной батареи. Положение лодки было очень тяжёлым, когда капитану 3-го ранга Ярошевичу удалось, наконец, обмануть своих преследователей. Приучив очередную группу катеров к повторению лодкой одинаковых маневров уклонения, он, улучив подходящий момент, повёл её прямо, никуда не отворачивая, и катера вдруг отстали. На то, чтобы отойти в подводном положении далеко, уже не хватало заряда батареи. Лодка всплыла, готовая, если потребуется, принять всегда невыгодный для подводников огневой бой. Орудийные расчёты заняли свои места. А дизеля заработали, один — на гребной вал, другой — на зарядку батареи. Е ё силу надо было восполнять немедленно: в любой момент могло потребоваться вновь уйти под воду. Но катера, упустившие лодку, не смогли вновь её обнаружить. Ночь стояла очень тёмная. К-53 вернулась в Хельсинки в начале апреля, израсходовав весь запас топлива. После потопления транспорта на выходе из Кольберга боевых успехов у лодки не прибавилось. Но встречали её очень сердечно, радуясь благополучному возвращению. Комдив Шулаков, крепко обхватив Ярошевича, долго не выпускал его из своих объятий. Экипажу подводного крейсера выпало одно из самых трудных испытаний, достававшихся лодкам бригады за ту зиму. Обходя отсеки К-53, ошвартовавшейся у борта «Иртыша», я не мог не заметить, что корабль, вернувшийся из тяжелейшего похода, выглядел просто безупречно. Чувствовался стиль Ярошевича, любившего, чтобы служба неслась не просто чётко, расторопно, но и красиво, и не ради внешнего эффекта, а потому, что это делает людей внутренне собранными, способными на полную отдачу сил. Когда члены экипажа рассказывали о пережитом в походе, о трёхсуточном «незримом бое» с противолодочными кораблями, почти все вспоминали какие-то слова своего командира. Он безотлучно находился в центральном посту, — в других отсеках лишь слышали его голос. Но все ощущали его присутствие. От него поступали не только команды и приказания. Управляя боем, капитан 3-го ранга Я рошевич разговаривал с экипажем, находя слова, придававшие людям уверенность. А иногда и шутил, комментируя просчёты противника, и это тоже было нужно. Так было и в сорок втором году, когда «Щука», которой командовал Я рошевич, получила тяжелейшие повреждения в результате подрыва на мине, и имела больше шансов погибнуть, чем вернуться в базу. Я рассказывал об этом и о том, какую роль сыграло умение командира не потерять в трудные минуты живого контакта с верящим в него экипажем, и непрерывного влияния на людей. Дмитрий Клементьевич Ярошевич был прекрасным командиром-подводником, но, прежде всего, любил флот вообще. Я не обиделся за подплав, когда некоторое время спустя, уже после войны, он признался мне, что хотел бы покомандовать эсминцем. Его, быстрого в мыслях и действиях, привлекали стремительность кораблей этого класса, их боевая универсальность. Будучи тогда командиром соединения, я не счёл себя вправе задерживать отличного командира, чинить препятствия в осуществлении его желания. И Ярошевич, пройдя краткосрочные курсы, отлично показал себя и в качестве командира эсминца. А потом, как я уже говорил, занимал крупные посты в адмиральских званиях. Тяжёлая болезнь оборвала его жизнь, когда он ещё многое мог сделать для флота.
Щ-309 вернулась с победой
Незадолго до возвращения в Хельсинки крейсерской лодки Я рошевича благополучно закончился поход гвардейской Щ-309, в котором участвовал командир бригады. Дивизион «Щук» базировался в Т урку, и я поехал туда на машине встретить комбрига. Контр-адмирал Верховский провёл в море около месяца, был полон впечатлений (в душе я не мог ему не позавидовать), но, прежде всего, конечно, потребовал от меня доклада обо всём, происшедшем на бригаде в его отсутствие, о состоянии каждой лодки. Вынесенным из похода Сергей Борисович поделился, когда мы ехали в Хельсинки. Он высоко оценивал уровень подготовки личного состава гвардейской лодки. Её экипаж оставался в основном неизменным с начала войны. С особым удовлетворением отмечал тактическую зрелость капитана 3-го ранга Ветчинкина, которого знал ещё по Дальнему Востоку. — Вот что значит тихоокеанская школа, — говорил контр-адмирал. — Ветчинкин воюет считанные месяцы, а мне не пришлось ни во что вмешиваться даже при довольно сложных обстоятельствах. Напряжённо завершалась ночная надводная атака Щ-309 на крупный транспорт «Геттинген» (тогда мы ещё не знали, что он так назывался). Перед самым залпом с транспорта взлетели ракеты. Очевидно, лодку заметили и показывали её кораблям охранения. Но Ветчинкин довёл атаку до конца, и комбриг успел сам увидеть, как транспорт начал тонуть. Лодка погружалась под обстрелом сторожевика, а потом несколько часов отрывалась от преследования и получила некоторые повреждения. Не успев по прибытии на «Иртыш» приступить к выполнению своих обязанностей и даже отдохнуть после похода, С.Б.Верховский выехал в Таллин, куда был вызван командующим флотом. Сергей Борисович решил, что оттуда заедет ненадолго в Ленинград по делам наших бригадных тылов. Но отсутствие его затянулось, и о причинах этого я пребывал в неведении.
Меня назначили комбригом
Неожиданно позвонили из Таллина из штаба флота и сообщили, что приказом наркома ВМФ от 12 апреля я назначен командиром бригады, а Верховский — начальником отдела подводного плавания Черноморского флота. Телефонную информацию подтвердила поздравительная телеграмма Военного совета.
Командир бригады подводных лодок КБФ Лев Андреевич Курников
Не замедлил поздравить меня с новым назначением и командующий военно-морскими силами Финляндии. Можно ли было представить нечто подобное, скажем, год назад?! Потом до меня дошло, что я представлен к званию контр-адмирала. Оно было присвоено мне постановлением Совнаркома СССР три месяца спустя. Но о чинах и званиях думалось меньше всего. Война продолжалась, и никто ещё не мог поручиться, что это её последние недели. Я отдал положенный приказ о вступлении в должность, к чему и свелись связанные с этим формальности. Контр-адмирал Верховский отбыл на Чёрное море, не заезжая в Хельсинки, и оформлять сдачу-приём бригады не потребовалось. Фактически я уже командовал ею с 20 февраля, когда проводил Сергея Борисовича Верховского в поход на Щ-309. Начальником штаба бригады по моему предложению был назначен капитан 2-го ранга Пётр Антонович Сидоренко. Он командовал в начале войны «Щукой», потом дивизионом «Малюток», а в последние месяцы возглавлял наш вспомогательный пункт управления в Паланге, где особенно проявились его известные и раньше склонности и способности к штабной работе.
Начальник штаба бригады подводных лодок КБФ Пётр Антонович Сидоренко
Роль подводных минзагов на Балтике
Мне уже приходилось говорить о том, как не хватало нам с самого начала войны подводных минзагов, для использования которых существовали широчайшие возможности именно на Балтийском море, сравнительно неглубоком, изобилующем ещё более мелководными заливами, проливами меж островов и банок, другими узкостями. Не раз думалось, особенно после потерь в минзагах: надо ли было летом сорок первого переводить на Север в числе других лодок и два «Ленинца» — Л-9 и Л-20, которые так пригодились бы на нашем морском театре? Той весной, впервые за всю войну, на Балтике могли одновременно действовать три подводных минных заградителя. И хоть мина — оружие, так сказать, замедленного действия и срабатывает не сразу, экипажи минзагов успели нанести врагу немалый урон даже тем, что сделали в марте-апреле сорок пятого. Гвардейская Л-3 в очередном своём походе выставила минные банки на разведанных фарватерах западнее Данцигской бухты. На них до конца войны подорвались и пошли ко дну немецкие сторожевик и тральщик. Освободившись от мин, командир Л-3 капитан 3-го ранга Коновалов неплохо использовал и свои торпеды. Он перехватил и потопил прорывавшийся из Пиллау крупный транспорт «Гойя», на борту которого, как потом выяснилось, находились около 7 тысяч гитлеровских солдат.
Подводная лодка Л-3 торпедировала немецкий транспорт «Гойя», перевозивший отступающие войска. Картина художника И.Родионова
Была у Коновалова ещё одна успешная атака, — последняя в последнем боевом походе, после которой по следу подлодки устремились в погоню всё корабельное охранение конвоя. Плохо могло это кончиться для Л-3, не подоспей балтийские лётчики, — они разогнали вражеские сторожевые катера.
Командир подводной лодки Л-21 С.С.Могилевский
В южную часть Балтики посылалась Л-21 капитана 3-го ранга С.С.Могилевского с задачей выставить мины в узловом районе неприятельских коммуникаций у мыса Хела. Участвовать в этом походе испросил «добро» командир 1-го дивизиона капитан 1-го ранга А.Е.Орёл.
Александр Евстафьевич Орёл
Получил на то разрешение также и дивмех инженер-капитан 3-го ранга В. Е. Корж, считавший, что должен сходить в море с новым механиком лодки старшим инженер-лейтенантом Н.С.Долгополовым (прежнего механика перевели на один из подводных крейсеров). Я рад был потом, что дивизионный механик проявил в этом инициативу, — в походе он очень понадобился уже для того, чтобы лодка смогла дойти туда, куда она следовала.
Николай Сергеевич Долгополов
Должность старшего помощника командира в этом походе исполнял бывший командир подводной лодки М-90 капитан-лейтенант Ю.С.Руссин, окончивший учёбу на командирских классах при Учебном отряде подводного плавания и ещё не получивший нового назначения. На переходе Л-21 застиг сильный шторм. Какое-то время она боролась с ним в надводном положении, — надо было подзарядить батарею. А когда пошла на погружение, обнаружилось, что не перекладываются кормовые (главные для управления лодкой под водой) горизонтальные рули. Иначе говоря, она стала неуправляемой в подводном положении. А в том районе, как было известно, рыскали немецкие подлодки, подстерегая наши. Море бушевало так, что при крене начинал выплёскиваться электролит из аккумуляторных баков, но, наверное, тот же шторм помог лодке дойти, никем не замеченной, до банки Штольпе в стороне от больших морских дорог. Там легли на грунт и выяснили, что в приводе кормовых рулей полностью вышла из строя, не выдержав штормовой нагрузки, важная деталь, замены которой на борту не было. Вот тогда восстановление боеспособности подводного минзага и оказалось в руках инженер-капитана 3-го ранга Коржа.
Виктор Емельянович Корж
Виктору Емельяновичу Коржу, выходившему в море на многих лодках, везло попадать в такие положения, из которых не было простого выхода. Сейчас он, поразмыслив, предложил, как единственно возможное, обойтись без носовых горизонтальных рулей имеющих вспомогательное значение, и целиком перенести их привод на кормовые. Работа была сложная и тяжёлая, безусловно относившаяся к категории заводских, но команда лодочных специалистов справилась с нею под руководством дивмеха за полсуток с небольшим. Благодаря этому, подводный минзаг смог выполнить основную задачу боевого похода. И на минах, поставленных экипажем Могилевского, уже через сутки подорвались и затонули немецкие миноносцы Т-3 и Т-5, а ещё сутки спустя такая же судьба постигла подводную лодку U-387. Несколько позже там же затонул неприятельский сторожевик и получил повреждения эсминец. Но это было ещё не всё, что сделал экипаж Л-21 за поход, длившийся без малого месяц. Нацеливаемая радиограммами с нашего ВПУ на двигавшиеся с востока конвои, лодка потопила торпедами один за другим два транспорта. Последняя в походе атака повлекла многочасовое преследование противолодочными кораблями. Как подчеркнул в своём докладе командир лодки, оторваться в конце концов от них удалось, благодаря отличной работе гидроакустака старшины 2-й статьи А.Н.Бузулукова. Акустические средства, к которым так недоверчиво относилось большинство командиров перед войной, да и в её начале, теперь получили признание у всех. Правда, сами эти средства были куда совершеннее тех, какие мы имели на вооружении в сорок первом году.
Очередной боевой поход «Лембита»
С подъёмом готовился к своему весеннему походу экипаж «Лембита». В марте 1945 года Президиум Верховного Совета СССР наградил корабль капитана 3-го ранга А.М.Матиясевича орденом Красного Знамени, к которому эта подводная лодка в первый раз представлялась ещё в сорок втором году. Указ застал её в Свеаборгском доке, и ремонт, проводившийся, как всегда, при активном участии самих подводников, был закончен досрочно. Ледовая обстановка в шхерах всё ещё оставалась трудной, и «Лембиту», пока его довели до чистой воды, тут тоже досталось: были вмятины на корпусе, срезало льдом ограждение горизонтальных рулей, через дейдвудную трубу забортная вода просачивалась в трюм. Но о том, чтобы возвращаться и снова становиться на ремонт, каштан 3-го ранга Матиясевич и не помышлял.
Командир подводного минного заградителя «Лембит» Алексей Михайлович Матиясевич
Подводная лодка держала курс к западному краю Данцигской бухты, где противник продолжал интенсивные перевозки по прибрежным фарватерам. Не пожалев времени на разведку этих фарватеров, Матиясевич выставил свой минный боезапас пятью банками вдоль косы Хела. Место было выбрано настолько удачно, что первые взрывы своих мин подводники услышали, ещё не успев далеко отойти. Мин было поставлено всего двадцать, но по окончательным данным здесь подорвались и затонули четыре сторожевых корабля и получил тяжелые повреждения крупный транспорт. Подрывались главным образом корабли охранения, вероятно, потому, что эскортируемые ими транспорты держались еще ближе к берегу. По той же причине Матиясевичу никак не удавалось провести в том походе торпедную атаку. О появлявшихся целях докладывал гидроакустик, в ряде случаев просматривались они и визуально, но сблизиться с ними мешало прибрежное мелководье. А противолодочные силы гитлеровцев стали после подрыва здесь группы кораблей очень активными, непрерывно вёлся поиск лодок, бомбились фарватеры. Свою главную боевую задачу подводный минзаг уже выполнил. Не очень надёжное техническое состояние лодки делало нецелесообразной переброску её на остаток автономности в другой район моря. Учитывая всё это, я после трёх недель похода испросил у штаба флота «Добро» возвратить «Лембит» в базу. Техосмотр подтвердил, что лодку надо снова заводить в док.
Высокая эффективность минного оружия
В весенних походах Л-3, Л-21 и «Лембита» были выставлены последние за войну активные минные заграждения на неприятельских коммуникациях нашего морского театра. Высокая их результативность ещё раз подтвердила, как эффективно минное оружие, используемое с подводных лодок, способных скрытно проникать в глубину базирования противника, в его тыловые районы. Подлодки могут обеспечить и наибольшую точность минных постановок. Мины, выставленные ими, труднее обнаружить. Примечательно, что в довольно многих случаях гитлеровское командование относило подрыв своих судов на выставленных нашими лодками минах на счёт торпедных атак и бросало противолодочные силы туда, откуда подлодка-минзаг, сделав своё дело, давно ушла. Об эффективности минных постановок с подводных лодок и о том, как благоприятны для этого военно-географические особенности Балтийского моря, много говорилось в предвоенные годы в Военно-морской академии. К сожалению, это не очень учитывалось в нашем подводном кораблестроении. Но и при малом числе таких кораблей их общий итоговый боевой счёт оказался довольно весомым. Четыре подводных минзага действовали на Балтике за всю войну. Из них один, — Л-21, вошёл в строй в последние её месяцы. Они выставили всего 278 мин. А подорвались на них (по данным, сверенным с немецкими и финскими) и затонули 21 транспортное судно и 18 боевых кораблей. Ещё несколько транспортов и один боевой корабль были выведены из строя, как получившие серьёзные повреждения.
Группа «лембитовцев» во главе с командиром на плавбазе «Смольный» после возвращения из боевого похода. Финляндия, город Турку, весна 1945 года
Словом, срабатывала каждая шестая мина. Думается, способствовало высоким боевым результатам то, что мы практиковали постановку заграждений малыми банками — по две–четыре мины. Такие заграждения труднее обнаруживать, они дольше живут и действуют.
Давно не было у нас такого бурного комсомольского собрания. До чего все разгорячились! Самохвалов — присяжный и привычный оратор — не имел на этот раз никакого успеха. Только он начал, встав в позу оратора, свое всегдашнее: «За океаном хищники радуются каждой полученной нахимовцем двойке. Двойками нерадивые ослабляют мощь флота. Мы должны смыть позор с класса и еще теснее...» — как его грубо прервали: — Знаем, хватит! «Сплотимся еще теснее вокруг...» — Молчи, зубрила! — обозлились на него двоечники. Я понял, что схватка будет жестокая и правда будет высказываться в лицо. Так оно и получилось. На двоечников навалились «миром», как говорит дед. Страсти разбушевались. — Ты тянешь в пропасть весь класс! — нападал на Валерку Алексей Коломийцев. — А еще хвастался: «Мой отец командир ракетного катера. Вы знаете, что это за штука?» — передразнил он Валерия. — А что отец тебе скажет, когда узнает, что сын его двоечник? Нам Эраст Авдеевич читал твое сочинение: «Ах, как я влюблен в море, ах, как мечтаю о флоте, мечтаю стать офицером, пойду по отцовским стопам», — опять передразнил Коломийцев Валерку. — Это с двойками-то? Фальшивое твое сочинение. Ты в нем лгал! — Кому? — взорвался Валерка. — Не только Эрасту Авдеевичу — училищу! Нам всем... Не правда ли, товарищи? Какой выискался! Комсомолу солгал...
Из коллекции В.Грабаря
Валерка хотел было снова задраться, но Вадим предложил вызвать Валеркиного отца. И Валерка пустил слезу. Настоящую. И стал каяться. Он, мол, запутался, а теперь выпутался. И просил поверить. Не надо отца вызывать. — Ну, смотри... " Я не поверил Валерке. Но другие поверили. И в покое оставили. Насели на Мельгунова. Он признался: — А может, я нарочно двойки хватаю? Пусть отчисляют. Мне тут не нравится! — Ах, не нравится? А раньше что думал? И что станешь делать, когда выгонят и вернешься домой? — Пока ничего. Мать прокормит. — Значит, тунеядствовать будешь? — допрашивали с пристрастием. — Как это так — тунеядствовать? — Очень просто, сам не заработаешь ни гроша! Учиться среди года никуда не возьмут! Вот и будешь на шее у матери мертвым якорем... Из двоечников пух и перья летели. Когда же все поуспокоилось, я предложил создать комсомольскую дружину «рыцарей моря». Тут все встрепенулись. Я зачитал им кодекс дружины. По существу, в нем не было ничего нового. Это был кодекс морали честного комсомольца, который носит гордое звание «моряк». В нем говорилось о том, кто готов служить морю всю жизнь. О том, кто защищает слабого, женщину, не пройдет равнодушно мимо хулиганящих гадов. Рыцарь моря не может быть трусом, лгуном, хвастуном...
Петровский Дмитрий Владимирович. Выпускник ЛНВМУ 1994 года. Капитан-лейтенант запаса. Награждён орденом «За личное мужество», в пятнадцать лет.
Послышался заинтересованный голос: — А как же, если я двоечник? Могу я вступить в дружину? — Пока ты двоечник — нет! В день увольнения к дежурному по училищу пришла пожилая женщина и рассказывала, что хулиганы окружили на улице ее дочь и начали над ней издеваться. Ее выручили нахимовцы. Задержали хулиганов и передали подоспевшей милиции. Когда милиционеры спросили, как их зовут, они ответили: «Рыцари моря». Женщина хотела узнать их фамилии и поблагодарить за выручку дочери. Но даже я не узнал, кто это был. Рыцари не должны хвастаться. Но не только в этом были заслуги нашей дружины. Двоек не стало — никому не хотелось вылетать из дружины. Рыцари с готовностью помогали друг другу. Они совершали много рыцарских дел, которые считали слишком мелкими для того, чтобы о них говорить. Но дела эти были хорошие. О них как-нибудь я расскажу. Когда мы все вырастим. Тогда не будет повода нам зазнаваться...
БЕГУТ ДНИ ЗА ДНЯМИ
Эраст Авдеевич Крестовоздвиженский так рассказывает о классиках, будто к каждому он был вхож в дом. О выдуманных героях — как будто был с ними знаком и близок. И поэтому его уроки нас всех увлекают. У Марины Филипповны Онегин был только «продуктом», Татьяна — «продуктом», а другие разделялись на угнетателей и угнетенных. Теперь-то я понимаю, что Марина Филипповна недалекая женщина. Эраст Авдеевич — дело другое. Этот двоек ни Станюковичу, ни Чехову не поставит. — Кто может быть выше Пушкина? — говорит он.— Кто может сравниться с Лермонтовым?.. И он на память читает нам сотни строк, увлекается, голос его звенит молодо, а он — пожилой человек. Но, любя Пушкина, Лермонтова и ставя их превыше других, он не чурается и мало кому известных поэтов, особенно, если они пишут или писали о море.
Эраст Авдеевич открыл нам подводника Алексея Лебедева (я слышал его стихи на корабле у Живцова). Открыл других флотских поэтов, читая посвященные ими морю и флоту стихи. Любовь нашу к морю (а она проявляется и в сочинениях наших) он одобряет. Каждое мало-мальски оригинальное сочинение он читает с удовольствием всему классу, говоря: — Свежие мысли. Похвально! Он хвалит Вадима. Хвалит за сочинение. Хвалит за то, что Вадим, подобно ему, может на память прочитать сотни строк любимого автора. Но его корежит, когда он наталкивается на сочинения Роберта Самохвалова, списанные с газетных передовиц. — Как вам не стыдно! — говорит он с укором.— Неужели у вас нет своего отношения к жизни? Нет свежих, собственных мыслей? Мне думается, вы простите меня, но ваше сочинение могла бы написать кибернетическая машина. И все же ставит Самохвалову не двойку, а тройку. Он не хочет портить Самохвалову будущее. И таким дубам место в жизни найдется.. А вот Валерка показал, что ему грош цена и все его клятвы такая же ложь, как его первое сочинение. Математику он отвечал на пятерки. И вдруг однажды, поставив Валерке пятерку, Сергей Сергеевич насторожился, вернул Валерку, уже положившего мел: — Вернитесь, Коровин... Покажите ладонь!—приказал он. Валерка разжал кулак. К ладони была приклеена шпаргалка. — Вы, кажется, член дружины «рыцарей моря»? А по-моему, никакой вы не рыцарь, Коровин. Вы — мошенник! Садитесь.
Борис Федорович Блошкин (фото 1951, 1963, 1966 гг.) Когда в 1962 году на время он был вынужден перейти на командную должность, его рота, 11-й выпускной класс, имела 100% успеваемость. Талантливый человек талантлив во всем.
— Я... — Вам нечего больше сказать! — Разрешите мне высказаться? — поднял руку и встал Самохвалов. — Не разрешаю! У нас не собрание, а урок.
АДМИРАЛ
В тот же день нас, обоих Коровиных, вызвали к адмиралу. Кабинет у начальника училища не чета кабинетику Бенина. Настоящий адмиральский. Солидная мебель, часы с башенным боем. За окном — «Аврора» и набережная в снегу. Как в гавани. Станюкович сказал бы, наверное, что начальник наш — «молодой адмирал». Он намного моложе деда. В волосах почти нет седины. Но ему все же не меньше пятидесяти. В три раза больше, чем мне. Мне почему-то казалось, что начальник училища должен резко отличаться от всех: он должен быть величественным, его должна сопровождать свита — совсем как главного врача при обходе им госпиталя. Он должен быть недоступным, ввергать в дрожь лентяев. При первой встрече адмирал был торжествен и преисполнен величия. Но после, в обыденной жизни, мне пришлось сталкиваться с ним: то в коридорах училища, то на лестнице, ведущей в столовую,— и я поразился, до чего адмирал доступен и прост. Он останавливал на лестнице старшеклассников (всех зная по фамилиям), расспрашивал, как дела, подбадривал веселым словечком. И я завидовал им — он ни разу не окликнул меня.
Бакарджиев Вячеслав Георгиевич, начальник училища в 1963-1971 гг.
Войдя в столовую, он подходит к столикам, спрашивает, понравился ли обед, чего не хватает. Да, адмирал заботлив и прост в обращении, но, говорят, он непреклонен и строг, когда дело доходит до нарушений училищной жизни. Здесь от него пощады не жди. Он говорит провинившимся: «Ваши деды в вашем возрасте становились героями. Вспомните Петьку, ординарца Чапаева! Вы за свои проступки отвечаете полной мерой. Я вас предупреждал — вы не вняли, пеняйте на себя». И отчисляет. Белокуров рассказывал, что некоторые папаши и мамаши пишут адмиралу гневные письма, обвиняют, что он не сумел перевоспитать их сына. «Может быть,— отвечает им адмирал,— но почему я обязан перевоспитывать, если вы не сумели его воспитать? Кто воспитает сына лучше родителей?» Скажем, Валерка! Попробуй-ка перевоспитай его! — Вот что, братья Коровины, — говорит адмирал. — У нас на флоте равняются на правофлангового. Вы, Валерий Коровин, именуетесь Коровиным первым. А может ли Максим Коровин равняться на вас? Валеркина тактика — слезливое раскаяние. Оно на многих действует умилительно. И он начинает всхлипывать. — Ваш преподаватель прав, назвав вас мошенником. Трусость и ложь — вот что такое шпаргалка! Только заступничество за вас капитана третьего ранга Кирсанова — он утверждает, что вы еще можете стать человеком,— удерживает меня от решения отчислить вас из училища. Слишком много за вами грехов. Вы грубите преподавателям. Получаете двойки. Заработали вчера единицу. Я вызову вашего отца... О, как Валерка умеет рыдать! Любому он вывернет душу. Он весь содрогается. Он говорит, что раскаивается. Что шпаргалки, собственно говоря, ему не нужны, пятерки им заработаны честно. (А я уже начинаю сомневаться: не помогли ли ему шпаргалки и при вступительных экзаменах? Уж очень он был уверен в себе!)
— По...пожалуйста... не вызывайте отца!.. Накажите меня... накажите... но не вызывайте отца!.. Адмирал приподнимается и наливает Валерке воды. — Я читал ваше классное сочинение. Мне оно показалось искренним. Вы писали, что стремитесь быть моряком, что для вас поступить в нахимовское училище — величайшая радость, что море для вас — ваша жизнь! Взрыв слез и стенаний. — Да полно вам, Валерий Коровин! Потом я прочел в вашем классном журнале повесть, довольно безграмотную, но написанную с перчинкой. Литературное произведение есть литературное произведение, и я не отождествляю автора с его героем. Ваш герой — критикан. Он не увидел в училище ничего светлого. Неужели так мрачно все? И люди в училище — неприятные, злые, придирчивые, а ваш герой — один молодец? Эх, Коровин, Коровин! Ваш Воронин и критикует убого, и мыслит убого. И такой он весь обозленный, что нельзя его полюбить! А ведь он у вас, кажется, положительный тип. Так где же подлинный Валерий Коровин? Опять рыдания в ответ. Как он рыдает, Валерка! Он пьет воду, и зубы отбивают дробь по стакану. — Воспитатель, которого вы жестоко обидели в своей повестушке, заступился за вас... — Я... никогда... никогда!.. Обещаю... — Погодите, Коровин! В воскресенье вас снова видели в недостойной компании. Максима Коровина я пригласил потому, что хочу, чтобы мне помог комсомол... Нет, адмирал вовсе не добрый «папаша», как некоторые его именуют.
Награды участника Великой Отечественной войны, командира эсминца «Бойкий» В.Г.Бакарджиева
Во времена наших прапрадедов он бы мог вздернуть любого подонка на рею. А в гражданскую или во время Великой Отечественной войны расстрелял бы его перед строем. — Слезлив же ты, братец! — сказал я Валерию, когда мы вышли от адмирала. — А что? Глаза его были совершенно сухие. Артист!
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус.
