Комсомольская организация училища взяла подготовку первомайского вечера в свои руки. Хор воспитанников всех классов с увлечением разучивал «Раскинулось море широко» и «Песню о Родине». Малышам крепко доставалось от Фрола, когда они заглядывались на птиц или на котов, разгуливающих по крышам, и начинали фальшивить. Бунчиков изображал «нанайскую борьбу». В другом конце зала Поприкашвили, сняв ботинки, в одних носках, скользил по полу, вертелся так, что в глазах рябило, потом медленно, плавно шел по кругу и вдруг перепрыгивал сразу через три стула. Довольный, раскрасневшийся, он говорил: «Вот как пляшут у нас в Зестафони!» Его двоюродный брат, артист, обещал достать грузинский костюм, кинжал и мягкие сапоги. У других тоже оказались таланты. Например, у Гордеенко, долговязого, молчаливого воспитанника, ничем раньше не выделявшегося. Он вдруг сгибался в три погибели, сморщивал лицо — и перед нами появлялся старик, торговавший орехами возле училища. Гордеенко очень похоже передразнивал Фрола и показывал встречу человека со свирепой собакой. «Ну, песинька, ну, песинька, ты меня, пожалуйста, не кусай!» уговаривал оробевший прохожий, а пес в ответ рычал и лаял. Корзинкин, толстый мальчик с румянцем во всю щеку, запоминал шестизначные числа и называл их в обратном порядке. Воспитанник младшего класса Милухин очень смешно рассказывал сказки.
"Восточный" танец в исполнении нахимовцев.
А я по вечерам писал декорацию. На большом холсте появилось море, корабль с огоньком на клотике и луна, похожая на большую дыню. Добровольные помощники разводили краски. — А почему мы не привлекли Авдеенко? — спросил Юра. — А что будет он делать? — Как «что»? Он играет на скрипке. — Но где достать скрипку? — Надо попросить адмирала. Я, по правде сказать, сомневался, что из Олега может что-нибудь получиться. Только на днях я спросил его: — Олег, неужели ты не хочешь летом поехать на флот? — Я поеду. — Нет, не поедешь. — Поеду. Раз все поедут — и я. — Поедут только отличники. — Ну, чего я там не видал! — протянул Авдеенко. — Мы пойдем в подводный поход. И в водолазных костюмах будем спускаться на дно. И грести научимся. И под парусами сходим, и на торпедном катере. А ты ничего не увидишь. Он не ответил. «Ничем его не прошибешь», — подумал я.
И вот как-то утром адмирал вызвал Юру и передал ему продолговатый лакированный ящик. На нем была надпись: «От студентов консерватории — нахимовцам». Юра сказал, чтобы я разыскал Авдеенко. Я нашел Олега в библиотеке. Авдеенко сдал книгу и вышел за мной. — Тебя Девяткин зовет. — Зачем? — Дело есть. Он посмотрел на меня недоверчиво, но пошел. — Олег, разве ты не сыграешь на вечере? — спросил Юра. — На чем? — удивился Олег. — На скрипке. — А где же скрипка? Юра протянул Олегу футляр. Авдеенко натер смычок коричневым камешком и притронулся к струнам. Скрипка издала резкий звук. Олег взмахнул смычком, и мелодия полилась по кубрику. — Что ты играл, Олег? — опросил Фрол, — Чайковского. — Вот на вечере и сыграй, — предложил Юра. — Эта скрипка — твоя. — Моя?
Авдеенко никак не мог сообразить, в чем дело. А когда ему разъяснили, что сам адмирал разрешил отдать ему , — расчувствовался. — А «Вечер на рейде» ты можешь, Олег? — опросил Фрол. (Впервые он назвал «маменькина сынка» по имени, просто Олегом.) — Я не умею. Но если хочешь, я выучу. — И ты можешь выучить все, что захочешь? — полюбопытствовал Фрол. — Не очень трудное. Я мало учился. — Дай мне попробовать. Фрол попилил по струнам — скрипка взвизгнула. Он еще раз прошелся смычком — скрипка ужасающе взвыла... — Ишь ты, не получается! — И Фрол отдал скрипку Олегу.
Глава четвертая. МАМА
Перед Первым мая адмирал вызвал Фрола. — Вы, надеюсь, поняли, — спросил он, — почему вы так строго наказаны? — Понял, товарищ адмирал. Я же флотский, и с меня вдвойне спрашивается. — И вы — комсомолец, Живцов. Значит, с вас втройне спрашивается. — Так точно! — согласился Фрол с адмиралом. — Вы будущий офицер, Живцов, и вам будут доверены люди, которые захотят брать с вас пример. Я думаю, случившееся с вами послужит вам уроком. — Так точно, товарищ адмирал, на всю жизнь! — Я не запишу взыскания в ваше личное дело. Срок вашего наказания еще не истек, но разрешаю вам надеть ленточку и погоны. Ведь завтра у нас первомайский вечер... Фрол пришел от адмирала растроганный. Вечером ему перед строем возвратили погоны. Он сжал их в руке и пришил сразу после поверки.
Вечер удался на славу. Зал был переполнен. В первом ряду сидели адмирал, командиры рот, воспитатели и преподаватели. Хор стройно спел «». Малыши читали стихи. Вова Бунчиков всех насмешил «нанайской борьбой», и адмирал хлопал ему больше всех. Авдеенко сыграл «Вечер на рейде», а Юра исполнил на рояле маленькую веселую пьеску. Поприкашвили плясал «хоруми» в грузинском костюме. Гордеенко изображал то побитых фрицев, то посетителя зоопарка, разговаривающего с тигром, то человека, нарвавшегося в чужом дворе на собаку, то весь наш класс, отвечающий невыученный урок. Адмирал сказал, что он всячески будет поощрять развитие наших талантов. А командир роты объявил, что послезавтра старший класс поедет на экскурсию в Гори. Мы легли спать довольные и счастливые. На другой день я был помощником дежурного по училищу — Кудряшова. После обеда я в дежурке рисовал корабли. Задребезжал звонок — часовой вызывал к подъезду. Подтянув ремень и чуть сдвинув на ухо бескозырку, как это требовалось училищным шиком, я неторопливо, стараясь шагать с достоинством, спустился к посетителю по широкому трапу. Возле часового стояла... мама! — Разрешите мне повидаться... — начала она, обращаясь ко мне в полутьме. — Никиток! — узнала она меня. — Никиток, родной! — Мама, — сказал я, удерживаясь, чтобы не кинуться к ней на шею, — я дежурю. Я попрошу разрешения — тебя впустят, меня подменят... ну и... тогда... мама моя, моя мамочка! — повторял я вполголоса и смотрел в ее похорошевшее от загара лицо, в ее синие глаза, глядевшие на меня в полусумраке училищного подъезда с такой любовью и нежностью... — Я сейчас, сию минуту! С трудом сдерживаясь, чтобы не ринуться по трапу бегом, я поднялся в дежурную комнату. Кудряшов, насвистывая что-то очень веселое, рассматривал мои рисунки. — Да вы, оказывается, настоящий художник, Рындин! — сказал он. — Вчера — декорация, а сегодня, гляди, — корабли. — Товарищ старший лейтенант, — начал я докладывать, — просит разрешения повидаться с сыном... моя мама приехала!.. Что мне делать? — Как «что делать»? Встречать, да встречать получше! Я освобождаю вас на два часа, воспитанник Рындин. Идите скорее к вашей маме и пригласите ее... пригласите в приемную. Возьмите ключ. Вам никто не помешает наговориться вдоволь. Давно не виделись? — Целых полгода! — Вы свободны. Идите! Через несколько минут мы сидели с мамой в приемной. За широкими окнами желтел майский закат.
В раскрытое окно, словно приветствуя маму, протянул зеленые ветви, — и тут уж я, удостоверившись, что дверь плотно прикрыта, покрыл поцелуями ее щеки и руки. Я уткнулся головой в ее колени, а она сетовала, что меня остригли так коротко, говорила, что я очень вырос и стал похож на отца. А я спешил рассказать обо всем — о том, что мы едем в Гори, что я комсомолец и мы летом поедем на флот. Я так много должен был рассказать ей, что хватило бы на неделю, но мама сообщила, что сегодня вечером уезжает. Завтра уходит корабль в Геленджик... — В Геленджик? Ты в Геленджик едешь? — Да, с библиотекой. — Но ведь это так далеко, под Новороссийском! Мама! Мамочка!.. — Ну, милый, ну, успокойся... Ну, что ты! — гладила мама мой ершик. — Ты знаешь, я навестила Мираба и Стэллу. Они удивляются, что ты не приходишь. Там была Антонина... — Ты знаешь?.. Когда папа вернется, возьмем ее к нам. — Когда папа вернется... — повторила мама, взяв мою голову в руки. Она вздохнула и едва слышно сказала: — Нет, Никиток, наш папа больше никогда не вернется... Мы долго сидели обнявшись и плакали. Потом она встала, подошла к окну, сорвала с карагача листок: он, подхваченный ветром, стал, кружась, опускаться вниз, подобно зеленой бабочке. — Я хотела бы повидать твоих друзей. — Лицо ее, когда она обернулась, было почти спокойно. — Фрола и другого твоего друга. Его Юрой зовут? — Я схожу, позову их. Через несколько минут Фрол и Юра здоровались с мамой, и она, пожав им руки, стала расспрашивать об училище. Они рассказали ей обо всем, рассказали о вечере и моих декорациях. — Жаль, не попала я на ваш вечер!.. Когда мама собралась уходить, Юра тихонько толкнул локтем Фрола, и они деликатно оставили нас вдвоем.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Итак, мы всплыли, миновали о.Кильдин, вошли в Кольский залив, через Сайда-губу в бухту Ягельную и часа 2 томились, в дрейфе, ожидая, когда же нам назначат причал и разрешат швартоваться. Мы томились, злились, радость возвращения медленно, но безвозвратно испарялась. Наконец, когда это произошло, прозвучал, наконец, веселый аврал: "По местам стоять, на швартовы становиться". Мы, швартовные команды, мигом выскочили наверх, где, несмотря на то, что 15 декабря стояла в разгаре полярная ночь (6 суток до зимнего солнцестояния), было светло, слабый мороз, редкий снежок и безветрие. Но швартовались мы так же долго, как и ждали "Добро" на заход в бухту. Лодка, к борту которой мы швартовались, долго не принимала концы (?!). Как мы вскоре узнали, она находилась в боевом дежурстве с ядерными ракетами в шахтах и не имела права допускать кого бы то ни было к борту. Но встречавший нас лично командир эскадры контр-адмирал РЫБАЛКО взял ответственность на себя и мы все-таки "привязались". Затем около часа по всей территории базы искали для нас сходню. Таковой не нашли, и с одного круглого борта на круглый другой подали две доски сороковки и адмирал первым, балансируя, перешел на наш корпус, принял рапорт командира, приказал собрать экипаж в 7-м отсеке, где добил нас короткой речью: "Ну, задание Правительства вы не выполнили. А пока отсутствовали, здесь кое-что изменилось. Так что давайте привыкать к новым порядкам". И под команду "Смирно" покинул отсек и, не задерживаясь, подводную лодку. Нас поселили в крысятниках старой-старой плавбазы "Инза".
Два дня после возвращения из Кубинского похода. Сидит крайний слева боцман Б-4 А.С.Щетинин.
Офицеров разместили по четверо в непригодных для жилья, слепых каютах без иллюминаторов - подводники, им привычно! Матросов - в кубриках с еще более худшими условиями. Командир надолго сгинул, отчитываясь за поход сначала в эскадре, затем на флоте, потом в Москве. У старпома было не меньше забот с отчетами, но он хоть изредка появлялся перед нами. Офицеры рвались в Полярный к семьям. Поскольку я был соломенным холостяком (жена училась в Москве) меня через сутки крутили по дежурствам. 20-я эскадра, сформированная для похода на Кубу, потеряла свое предназначение, лодками не занималась, коренное соединение (местное) нас за своих не признавало. Мы оказались ничьи на чужой территории, на нас вешали всех собак. Мы злобились и разлагались. И когда штурман в ответ на какое-то замечание старпома обложил его матом, а старпом, классический старпом, в интересах службы и порядка не дававший спуску никому, молча сглотнул оскорбление и вышел, я почувствовал, что дальше ехать некуда. Где-то после Нового 1963 года, который мне совершенно не запомнился, настолько серы и однообразны были дни этого периода, замполит вдруг стал обегать все наши гадюшники с радостными возгласами "Все на митинг! Все в кубрик на митинг!" Нехотя и не сразу собрались один-два офицера, два-три мичмана, старшины и матросы, естественно, все кроме вахты - им деваться некуда.
— Товарищи! Нам оказана высокая честь. Слушайте телеграмму Главнокомандующего Военно-Морским флотом и Члена Военного Совета - Начальника политического управления ВМФ! "В годы Великой Отечественной войны на средства трудящихся Челябинской области была построена подводная лодка , которая, сражаясь с немецко-фашистскими захватчиками в составе Северного Флота, покрыла себя неувядаемой славой и стала гвардейской. М-105 давно перестала существовать, но ее имя навечно вписано золотыми буквами в страницы истории нашего славного военно-морского флота. Сохраняя преемственность боевых традиций, подводной лодке Б-4 Северного флота за успехи в боевой и политической подготовке присвоить наименование "". Поздравляем экипаж подводной лодки с присвоением наименования "Челябинский комсомолец" и выражаем уверенность в том, что весь личный состав ПЛ своими дальнейшими успехами в боевой и политической подготовке и крепкой воинской дисциплиной будет достоин этой чести". — Кто желает выступить, дорогие товарищи? Молчание. На лицах никакого энтузиазма. — Ну, товарищи! Что же вы? Нам оказано такое доверие, такая честь. Прошу высказываться. Можно с места. - Когда баня будет? - Почему мыла нет? - Почему почту редко приносят? Валентин Васильевич растерялся. На глазах проступили слезы...
Вот и все. Поход завершился Adios, amigos cubanos! Были у меня часы «Кама» - носил несколько месяцев - выбросил. Купил матери радиолу «Кама» - - ремонт за ремонтом, выкинули. Был у меня велосипед «Кама» - - увели. Была и эта «Кама» ...
А как в дальнейшем сложилась служба у дружного офицерского корпуса подводной лодки «Челябинский Комсомолец»? Командир капитан 2 ранга КЕТОВ Рюрик Александрович. Ушел на атомоходы. В звании капитана 1 ранга и с должности НШ дивизии ушел в запас, долго плавал капитаном-наставником в БМП. Живет в Санкт-Петербурге.
Офицеры экипажа К-69 вместе с командиром — капитаном 1 ранга Р.А.Кетовым. Специальный выпуск альманаха "Тайфун" (2001 г.).
Заместитель командира по политчасти капитан 3 ранга ВАЖЕНИН Валентин Васильевич последний раз встретился мне в чине контр-адмирала в должности начальника Политуправления флотилии ракетных подводных лодок.
Старший помощник командира СМИРНОВ Юрий Федорович был командиром лодки у нас в Полярном, затем перевелся в штаб Северного флота. Умер в расцвете лет и сил. Помощник командира капитан-лейтенант КОКОРЕВ Юрий Александрович поменял Северный флот на другой, и о его дальнейшей судьбе мне неизвестно.
Командир штурманской боевой части капитан-лейтенант БАТАСОВ Николай Васильевич стал командиром и в этой должности в звании капитана 2 ранга внезапно умер. Командир рулевой группы старший лейтенант АЛЕКСЕЕНКО Петр Сидорович встречался мне в 1980-годах на одном из флотских совещаний в звании капитана 1 ранга, офицер штаба. Сейчас в запасе. Живет в Санкт-Петербурге. Командир минно-торпедной боевой части капитан-лейтенант ГЕРАСИМОВ Владимир Иванович был командиром атомохода, стал капитаном 1 ранга, командиром дивизиона атомных ПЛ. Ушел в запас. Живет в Санкт-Петербурге. Командир торпедной группы ШЕХОВЕЦ Евгений Николаевич двенадцать лет был командиром лодки, дослужился до капитана 1 ранга, в 1986 году ушел в запас, "капитанил" на небольшом научно-исследовательском судне, сейчас работаю в инспекции госнадзора порта Выборг.
На мостике ПЛ "Б-34". Средиземное море, 1976 год.
Командир боевой части связи, начальник радиотехнической службы ВИНОКУРОВ Лемир Павлович, след потерян после моего перевода на другую лодку. Командир электромеханической боевой части инженер-капитан 3 ранга СКРЫЛЕВ Николай Андреевич, был Флагманским механиком бригады. Потом – не знаю. Командир моторной группы старший лейтенант МИНЧЕНКО Геннадий Дорофеевич ушел с лодок в судоремонт. Когда я с ним встретился снова, капитан 1 ранга-инженер Минченко руководил морским заводом в г.Полярном. Начальник медицинской службы капитан медслужбы ТЕРЕК Владимир Эмильевич в бытность мою в Полярном приезжал ко мне в гости из Североморска, где он служил в главном госпитале флота. Затем подполковник м/с Терек перевелся в какое-то военное учреждение в г.Подольск и в дальнейшем след его затерялся.
В сентябре 1952 года нахимовцы 9 и 10 классов оказали помощь по уборке урожая в колхозах «Путь к социализму», имени Молотова, имени Кирова, «Заря свободы». Убрано картофеля с площади 13 га, пшеницы – 3 га, кормовой свеклы – 1,8 га, кок-сагыза 1500 кг, скошено ячменя и овса с 14 га, обмолочено ржи с 2 га. (Исторический журнал. ЦВМА, ф.1183).
Приказ начальника училища № 234 от 5 сентября 1952 года о назначении старшин классов на 1952/1953 учебный год.
Камбуз училища.
Приказ начальника училища № 249 от 13 сентября 1952 года о назначении нахимовцев 10 класса на должности старшинского состава и присвоении им званий.
Некоторые сведения о распределения офицеров и старшин по ротам и классам воспитанников на 1952/1953 учебный год.
Походный камбуз училища.
"Кому добавки?!"
Чистка картошки для обеда. УПС "Нахимовец"
Приказом начальника училища № 255 от 18 сентября 1952 года объявлены результаты парусно-гребных гонок нахимовцев 10 класса.
Нахимовцу Воробьеву В.И., занявшему первое место в парусных гонках, присвоено звание лучший командир шлюпки 1951/1952 учебного года с награждением грамотой и личной фотографией на фоне идущей шлюпки.
Речь И.В.Сталина на ХIХ съезде ВКП(б). - Советская молодежь. 1952, 15 октября.
18 октября. Празднование в училище 34 годовщины ВЛКСМ и 30-летия шефства комсомола над Военно-морским флотом.
Три дня на стадионе «Динамо» проходили городские юношеские соревнования по легкой атлетике… Воспитанник Нахимовского училища Рябушко метнул гранату на 45 метров 90 сантиметров. Это отличный бросок для 14-летнего возраста… Успешно выступил нахимовец А.Думбре, занявший первое место по прыжкам в высоту – 1,75 метра и длину – 6,19 метра. В командном зачёте в младшей и старшей группах победили спортсмены Нахимовского училища.
Парад и демонстрация в Риге. - Советская молодежь. 1952, 11 ноября.
7 ноября 1952 года в Риге состоялся парад и демонстрация трудящихся. На снимке в газете (в центре) – командующий войсками Прибалтийского военного округа Герой Светского Союза генерал армии на коне объезжает войска. Слева на снимке – проходят танки, справа – строй нахимовцев на параде.
Приказом № 221 от 15 декабря 1952 года начальник училища капитан 1 ранга Цветков Анатолий Иванович поздравил старшего преподавателя естествознания Лившину Зельду Израилевну с 25-летней педагогической деятельностью (из них семь лет преподавания в училище) и наградил ценным подарком (денежной премией 325 руб.).
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Итак, принято решение в светлое время суток идти под РДП. Всплываем на глубину 30 м. Прослушиваем горизонт. После доклада гидроакустика "Горизонт чист" командир объявляет боевую тревогу. Если это происходит на моей вахте, то я вместе с командиром поднимаюсь в боевую рубку, задраиваем за собой нижний рубочный люк на случай таранного удара (рубка пострадает, зато остальной прочный корпус останется герметичным). Командир по "Нерпе" приказывает: — Боцман, всплывай на глубину 9 м! Старпом объявляет: — Всплываем на перископную глубину, слушать в отсеках! - оставляет подключенными на Центральный пост акустика и концевые отсеки. — Глубина 25 м ..., 20 м..., 19 м... Мы начинаем поднимать перископы. — 15! Мы впились в окуляры, развернув перископы, командир вправо 90 гр., я - влево 90 гр. Еще одно открытие! Лодка, окрашенная в шаровой (серый) цвет, кажется под водой белой! И не просто белой, а молочно-белой! Выходит, она не маскируется шаровым цветом под водную среду, а резко выделяется в ней. После кубинского похода лодки стали красить в черный цвет. — 11 м! Командир уже крутит свой перископ и, пробежавшись два раза по всему горизонту, первый раз с максимально возможной скоростью, докладывает: — Ближний горизонт чист! - после этого переключает его на 6-тикратное увеличение и, сузив во столько же раз угол обзора, начинает изучать дальний горизонт. — 10 м! И мой, более короткий зенитный перископ, вышел из воды. Я, кроме горизонта, захватываю 35 гр. неба и начинаю его осматривать, после чего перевожу угол обзора еще на 40 гр. к зениту, докладываю: — Воздух чист! — Поднять ВАН (радиоантенну), НАКАТ (перехватчик радиолокационных сигналов). Спустя 15-20 минут, после доклада обстановки в радиоэфире и об отсутствии военных радиолокационных сигналов дает команду: — По местам стоять, под РДП становиться.
Стали под РДП, объявлена боевая готовность номер два подводная под РДП, 3-я боевая смена на вахте. На командирском перископе я, на зенитном - врач Владимир Эмильевич Терек. При длительном пребывании под перископом люди "свободных" профессий - замполит, доктор и командир БЧ-4 и РТС - расписаны вторыми вахтенными офицерами. Зенитный перископ с гидроприводом: нажал на ручку, и он, стрекоча, сам вращается, а ты только успевай ноги переставлять и глаз держать на резинке окуляра. Другое дело командирский - он приводится во вращение "пердячим паром" - правую рукоятку тянешь изгибом локтя на себя, а левой ладонью левую рукоятку толкаешь от себя. Поворот вправо. Если влево - меняешь руки. 4 часа - это трудно. Поэтому, злоупотребляя служебным положением (я сейчас самый старший и никто, кроме командира ...), меняюсь с доктором и отдыхаю на зенитном перископе. Ведя непрерывное наблюдение, мы травим о службе, о женщинах, о пище, о Кубе, о ... чем только не травим! Оптика перископов никогда не бывает чистой. Во всяком случае, я в такой ни разу не смотрел. Были свои приметы и у наших перископов. Особенно у зенитного - соринка или что-то другое, прилипшее изнутри. За разговорами я вдруг заметил вторую соринку. Перевел ручку на "6" самолет, разворачивается на нас.
"Под бомбами"
— Срочное погружение! Смолк дизель. Доктор опустил свой перископ, я же непрерывно смотрю на самолет, пытаюсь, пока лодка не готова, определить тип самолета - ! Наконец, дизельный отсек доложил: — 5-й готов к погружению. — Боцман, погружаться на 120 м! Доложить командиру, погрузились от самолета!
Перископ стал дрожать от среднего хода, я его опустил и спустился в Центральный пост. Командир изменил мое приказание: погружаться на 180 м. На глубине около 100 м изменили курс. Минут через пять раздался взрыв. Все отсеки доложили, что слышен взрыв в районе своего отсека. Взрыв небольшой мощности, аналогичный взрыву ручной гранаты. Еще взрыв. Потом еще. Была объявлена боевая тревога, и мы погрузились на 240 или на все 250 м. Бомбежка длилась очень долго, часов 8, то ближе, то дальше. И все это время мы сидели по тревоге. Через несколько часов забывали об этом, кто-то что-то рассказывал, другой был не согласен с рассказчиком, начинался спор, повышались голоса, потом Центральный голосом командира возвращал нас к имевшему место событию: – 7-й, нас бомбят, а вы смехуечками занимаетесь! Мы постепенно уходили от района обнаружения, или самолет выбрал ложное направление. Но взрывы, наконец, погасли, шипя. Именно шипя. Если на малых дистанциях это был короткий звук высокого тона, как будто стегали по корпусу стальным прутом, то с увеличением дистанции звук терял высокие тона, увеличивалась его длительность и, наконец, превратился в шорох. Мы перешли с главного мотора на движение под мотором экономического хода, всплыв на 150 м. Это мотор небольшой мощности 80-100 об/мин. Под "экономходом" на таких оборотах ПЛ развивает 1,2-1,5узл. Это менее 3 км/час, скорость медленно идущего человека. Но вдруг послышался слабый писк гидролокатора. Корабельного. Самолет вызвал ПУГ - поисково-ударную группу! Мы вновь прибавили ходу, перейдя на главный мотор, и увеличили глубину погружения. Гидролокатор прослушивался часов 6, сила сигнала не превышала 2 баллов. А это значит далеко, миль 25. Когда затих гидролокатор, закончилась ночь и начался день, который мы просидели под водой и всплыли с наступлением вечерних сумерек, через 32-34 часа после срочного погружения. Было тихо. И море и тактическая обстановка. Сразу же начали зарядку аккумуляторной батареи. Мы пропустили много сеансов связи и поэтому сделали запрос об информации для нас с изложением причины ее пропуска. Этой ли ночью или в очередной сеанс связи было получено: 1) в районе Кубы США начали учение амфибийных сил; 2) нам занять район ожидания с координатами ... (у Багамских островов, со стороны Атлантики). Несколько суток мы пробыли в районе ожидания. С противолодочными силами больше контакта не имели. В мышеловку нас не посылали. А именно у проливов и «погорели» 2 из 4-х наших лодок. Одна при подходе к проливам была обнаружена американской авианосной поисково-ударной группой (АПУГ).
7 эсминцев цепко держали ПЛ Б-59. «Настолько цепко, - рассказывал после возвращения в базу мой однокашник и тоже «группмен» Виктор Васильевич Ляшецкий, - настолько цепко, что когда через двое суток безуспешного отрыва лодка разрядилась почти до нуля, то возникла проблема, как безопасно всплыть - эсминцы проходили над лодкой через каждые 4-5 минут. Всплыли на 40 м, включили ходовые и якорные огни, мигалки аварийно-сигнальных буев и стали ждать. Как только очередной эсминец зашумел винтами у нас над головой, продули балласт средней группы и пробкой вылетели из-под воды прямо по корме эсминца». Это происходило на его вахте, вместе с командиром выскочили на мостик. Была ночь. Вокруг море огней. В воздухе самолеты. Пролетая над лодкой, они слепили ее прожекторами и стреляли из пушек. Лодка в дрейфе сразу же после продувания главного балласта начала зарядку батареи. С рассветом увидели всю АПУГ. 7 эсминцев устроили карусель вокруг лодки, авианосец лежал в дрейфе у горизонта, с него взлетали самолеты, на бреющем проносились над лодкой, но уже не стреляли. Лодка дала ход и легла на курс, указанный Главкомом ВМФ. АПУГ за ней не пошла, выделив для «эскорта» только один эсминец, который шел параллельно на расстоянии 20-25 кабельтов??? небольшим уступом так, что его бак был на траверзе мостика лодки. На баке разместился джаз из 4-х негров, которые несколько часов давали концерт для Б-59, до тех пор пока... Пока помощник командира не получил разрешения от командира капитана 2 ранга Савицкого выбросить за борт бочонок испортившейся от жары селедки. Сначала командир не выпускал помощника из-за бороды - «Стыдно перед Америкой». Помощник сбрил бороду, получил «Добро» наверх и выбросил бочонок с борта, где шел эсминец. Эсминец сделал резкий отворот от лодки, дал полный ход и почти исчез на горизонте. Потом вернулся и продолжал сопровождать ПЛ, но на таком расстоянии, что продолжать концерт уже не было смысла. Ах, эти коварные русские! Проведя зарядку АБ и хорошо ее провентилировав, ПЛ Б-59 погрузилась и успешно оторвалась от вероятного противника. Вторая лодка Б-36 под командованием капитана 2 ранга Дубивко была обнаружена на подходах к Багамским островам. У третьей ПЛ Б-130 (командир капитан 2 ранга Шумков) произошла серьезная поломка всех 3 дизелей и она, всплыв по приказанию Главкома, пошла в базу в сопровождении спасателя «Памир».
Вахтенный офицер Е.Н.Шеховец слева.
«Приказа на прорыв не последовало»
Мы же, еще не зная о передрягах наших однополчан, не ведая, что уже добыли себе славу на их костях, ждали сигнала на прорыв, всплывая только для определения места и для зарядки батареи. У нас ничего, связанного с противодействием противолодочных сил, не происходило. Природа же нам преподнесла тропический циклон - днем качало даже на глубине 100 м, и тоскливо было думать, что вечером надо всплывать для определения места. Однако когда всплыли в ранних еще сумерках и поднялись на мостик, то оказалось, что ветер 1-2 м/сек, а море... На море было страшно и удивительно смотреть. Волны поднимались высоко вверх и падали, не передвигаясь. Стоячие волны! Давление было очень низкое. Старые моряки определили: мы в центре циклона, мы попали в «глаз циклона». Но Москва дала нам второй район ожидания. Мы поднялись до широты Нью-Йорка, на его траверз, но миль на 500 к востоку от него и там обнаружилось, что почти все масло для дизелей в запасных цистернах засолено морской водой. Не сразу решились доложить об этом на берег. А в целях экономии легли в дрейф. Первые 2-3 суток погружались от самолета. Потом установили, что это не «тот» самолет. Во-первых, строго в одно и то же время, во-вторых, на очень большой высоте. Перестали вообще погружаться. И нам везло. Наконец, решились - передали РДО на берег о запасах масла. Получили квитанцию и стали ждать. Это была пятница. Не дождавшись к исходу суток ответа, командир рассуждал так: «Завтра суббота, выходные, Главком на даче, никто не решается его беспокоить, а оставшиеся за него не берут на себя смелость принять без него решение. В понедельник до обеда политзанятия, ответ получим или вечером в понедельник или во вторник». РДО пришло вечером в понедельник: «Следовать в базу». И мы пошли, но скрытно.
Северо-восточная в конце октября - сплошной шторм. Но хоть попутный. Лодке не угрожает опрокидывание на попутной волне, как надводному кораблю. Прежде всего, потому, что ее скорость меньше скорости волны. Но на борт клало - не дай Бог! Нас не сбивало с ног встречной волной. Но волны медленно накатывали сзади, медленно накрывали и медленно-медленно уходили вперед. Настолько медленно, что еле-еле хватало воздуха, чтобы не захлебнуться.
"Хватит испытывать судьбу"
Последняя ночь перед приходом в базу, последняя зарядка аккумуляторной батареи. Я отдыхаю во 2-м отсеке на чужой койке под шум просасываемого через отсек и батарею воздуха. Просыпаюсь от потряхивания по плечу. — Товарищ старший лейтенант, выйдите из отсека. Я никак не пойму, почему выйти? На вахту? В отсеке тишина. Я вышел в Центральный. Там командир, старпом. Все хмурые и все молчат. И тоже тишина. Наконец, командир или механик через открытую переборку во 2-й отсек: — Сколько? — Все также 4%. Водород. В результате неправильного приготовления системы вентиляции во 2-м отсеке к концу зарядки водород не выводился из отсека, а накапливался, достигнув концентрации гремучей смеси! Все было остановлено, даже вентиляторы. Водород удалялся "естественно в атмосферу" (это не ирония, а цитата из документа). Через полчаса, когда концентрация упала до 2,5%, были пущены вентиляторы. Через несколько часов после этого эпизода происходит эпизод № 2 из-за неправильных действий трюмного машиниста 7-го отсека, который из благих намерений выводит из строя гидравлическую систему, лодка из положения под РДП на перископной глубине проваливается на 120 м. А под килем было 180 м! - Баренцево море. Конечно, на лодке было предусмотрено запасное ручное или электрическое управление жизненно важными механизмами на такой или подобный случай. И мы постоянно тренируемся по переводу управления с гидравлического на ручное (клапана и захлопки) и электрическое (рули). Но на тренировках не всегда можно создать обстановку, полностью совпадающую с реальной. В некоторых случаях создавать ее просто запрещено - опасно.. А режим "под РДП" именно такой случай. А где-то за 2-4 часа до всплытия в назначенной точке, где завершался скрытый этап возвращения в базу, вдруг зазвучали частые звонки колоколов громкого боя "Аварийная тревога! Пожар во 2-м отсеке!" Короткое замыкание в электропроводке электрокипятильника на 10 л для мытья посуды (вода-то была морская!). Командир сказал "хватит испытывать судьбу" и приказал всплывать. При молчаливом согласии комбрига капитана 1 ранга Агафонова. Кстати о комбриге. Я не могу вспомнить ни одного случая, чтобы он вмешался в действия командира, как не могу в последующие годы вспомнить других начальников, оказавшихся на борту, которые не вмешивались бы в действия командира. Возможно, здесь сказались: во-первых, то, что Рюрик Александрович действовал всегда так решительно и отдавал приказания таким внушительным голосом, что просто представить трудно, как кто-то оспаривает его решение. Во-вторых, АГАФОНОВ пришел с другого проекта. Не знаю, не мне судить, хотя с годами и я стал командиром ПЛ, но мое отношение к своему первому командиру так и осталось лейтенантским.
Сирия, 1976 год. ПЛ "Б-34". В центре командир Е.Н.Шеховец.
Я взял перо и чернила и придвинул тумбочку к койке. Фрол прошелся по кубрику. — Пиши, Кит, — начал он диктовать: — «Дорогой товарищ капитан первого ранга! Пишут вам нахимовцы Рындин и Живцов». Написал? «Получили от вас письмо и радуемся, что вы гвардейцы и скоро будете освобождать Севастополь». Написал? Погоди... — Фрол потер лоб. — Давай напишем, что нам в училище нравится, — предложил я. — Пиши: «Нам сначала в училище не понравилось, а теперь нравится. И учиться вначале было скучно и тяжело, а теперь стало легче и веселее». Написал? Валяй дальше: «Рындин учится хорошо, а Живцов пока плохо». — Что ты, Фрол? — Пиши, говорю! «Живцов дает честное гвардейское, что он нажмет и будет учиться хорошо и даже отлично». — Он положил руку мне на плечо. — А теперь пиши: «У Рындина с дисциплиной хорошо, а у Живцова неважно. Мы сначала курили, но в училище не разрешают курить, и нас вызывали к адмиралу, который сказал, что если будем курить, из нас «морских волков» не получится, а вырастут дохленькие человечки. А потом Живцов...» — Он передохнул. — «...Живцов совершил такой проступок, что с него сняли погоны и ленточку на целый месяц. Это самое большое наказание, которое можно придумать. Такого наказания у нас на катерах нет. И сидеть на гауптвахте куда легче. Но Живцов дает честное флотское, что, дорогой товарищ капитан первого ранга, больше с ним ничего такого никогда не случится. И на каникулах мы приедем в гости, если вы позовете, и у нас все будет на «отлично». Выпалив все это одним залпом, Фрол пробурчал: — Ты пиши чище, чище! На катера пишешь! — Да ведь ты, Фрол, торопишься. — Я тороплюсь, чтобы не позабыть, а тебе торопиться незачем. Фрол долго соображал, уставившись мне в переносицу.
— Дописывай: «Желаем вам поскорее перебить всех . С нахимовским приветом Никита Рындин, Фрол Живцов». «Нахимовский привет» я одобрил. Фрол подписался четко, огромными буквами. — Будем посылать? — спросил я. — Глупый вопрос! — И про тебя, и про ленточку, и про погоны? — Почему нет? Подписывай. — Но ведь ты сам боялся, что адмирал напишет на флот... Или Кудряшов... Зачем я ходил к Протасову? — Чудак, Кит! Как ты не понимаешь? Когда другие про тебя пишут — одно, а когда ты сам про себя — другое. Вот знаешь, — продолжал Фрол, — я раз зимою дома большущую миску разгрохал. Хотел на кота свалить, а потом взял да и признался. Мама ругать не стала, только сказала: «Мне миску жалко, но ты, Фрол, молодчина». Это тебе понятно? Он запечатал письмо в конверт. Я надписал адрес. — Отнеси. Хотел бы я знать, где оно их застанет! В Крыму?..
Я отнес в канцелярию.
Глава вторая. ПОЧЕМУ ГОРЕВАЛ СТАРШИНА
На первый взгляд старшина был такой, как всегда: аккуратный, подтянутый, требовательный; по-прежнему сидел на уроках, по вечерам помогал отстающим или читал. Но на вопросы вдруг стал отвечать невпопад. Что-то случилось по-видимому. Старшина горевал. Почему горевал старшина, вскоре выяснилось. Однажды вечером Кудряшов вошел в кубрик с свежим номером «Красного черноморца». Протасова не было: он был в городе. — Часто вы огорчаете воспитателей необдуманными проступками, — оказал Кудряшов, — не задумываясь, что у воспитателя тоже могут быть свои горести и заботы. Сегодня я говорю о Протасове. Большое у него горе... Воспитатель развернул газету. — «Перед посадкой на мотоботы, когда батальон шел в десант, — стал читать Кудряшов, — командир зачитал куниковцам письмо: «Товарищ командир! Я бабушка Павла Протасова, который два с половиной года не был дома и не знает, что мать его, Марью Дмитриевну, расстреляли фашисты, брата среднего, Бориса, угнали в Германию, отца гитлеровцы в тюрьму увезли. И Павлу больно будет все это узнать, поэтому и прошу вас, как родного отца, сообщите ему это сами, как он потерял мать и брата своего навсегда. С почтением Ольга Протасова».
Куниковцы поклялись, — продолжал читать Кудряшов, — жестоко отомстить за семью своего товарища и написали ему (он полгода как выбыл из батальона), что в Крыму они будут бить гитлеровцев еще беспощаднее, чем били их на Малой земле». — Старшина знает, — сказал Кудряшов, — он получил письмо. (Так вот какое письмо читал старшина в классе!) Теперь все, что у него есть на свете, вся его семья — вы. Поберегите и поддержите его, ребята! Перед уроком математики Протасов хотел передвинуть тяжелую доску. К нему подскочил Авдеенко: — Позвольте я помогу вам, товарищ старшина. Когда вызванные к доске Фрол и Поприкашвили решили задачи, не мямля и не потирая под носом мелом, инженер-майор Бурковский удивился: — Что с вами сделалось, не пойму! Вы внимательны, как никогда. Перед уроком Горяча целая процессия двинулась за Протасовым в морской кабинет, чтобы помочь принести модели кораблей для урока. После уроков Фрол попросил разрешения сделать приборку. И палуба в классе, парты, стекла были натерты до блеска. После ужина, когда старшина достал бритву, на тумбочке уже стояла принесенная с камбуза горячая вода. Когда Протасов, как всегда, сел за книгу, аккуратно обернутую в газету, Фрол попросил: — Может, вы почитаете нам?
— Почитаю, если хотите, — согласился Протасов. Он положил на стол и начал: — «Все выше и выше поднималось небо, шире расплывалась заря, белее становилось матовое серебро росы, безжизненнее становился серп месяца, звучнее — лес, люди начинали подниматься, и на барском конном дворе чаще и чаще слышалось фырканье, возня по соломе и даже сердитое визгливое ржанье столпившихся и повздоривших за что-то лошадей...» В этот вечер я услышал историю . Когда я сам читал книги, я обычно старался скорее добраться до сути, не обращая внимания на описания природы. Теперь я понял, что книги нельзя проглатывать, надо вникать в каждое слово. — «Солнце уже выбралось выше леса и ярко блестело на траве и извивах реки, — читал Протасов. — Роса обсыхала и собиралась каплями; кое-где, около болотца и над лесом, как дымок, расходился последний утренний пар. Тучки кудрявились, но ветру еще не было. За рекой щетинкой стояла зеленая, свертывавшаяся в трубку рожь, и пахло свежей зеленью и цветом. Кукушка куковала с прихрипываньем из леса, и Нестер, развалившись на спину, считал, сколько лет ему еще жить. Жаворонки поднимались над рожью и лугом. Запоздалый заяц попался между табуна и, выскочив на простор, сел у куста и прислушивался...» Когда старшина устал, Юра предложил: — Хотите, я почитаю? Юра читал хорошо. Потом опять читал старшина, и, когда дошел до конца, у многих на глазах были слезы. Прослушав про головастых волченят, которых худая, облинявшая волчица кормила останками Холстомера, мы не сразу заговорили. Юра, видя, что старшина задумался и глядит в одну точку, спросил: — Хотите, прочту о Кавказе? Он прочел стихотворение о горах, бурных реках, ущельях. — Ты это сам сочинил? — спросил Фрол.
— Это Пушкин, Фролушка, ! — Удивляюсь, как можно так много запомнить! — не смущаясь, заявил Фрол. Юра прочел еще несколько стихотворений Лермонтова и Пушкина. И не успел Протасов сказать: «Пора спать!», как все лежали на койках, раздетые и укрытые одеялами до подбородков. ...На другой день мы упросили Протасова рассказать, как он воевал. — В 1941 году, — начал он, — с эсминца «Отчаянный» меня списали в морскую пехоту. Я был разведчиком. Нередко со мной в разведку ходила Зина Миронова, росточка крохотного девчонка, от земли не видать, но отчаянная. Бывало, везде пройдет, все разузнает. Когда мы стали готовиться к высадке на Малую землю, и она запросилась с нами... А знаете, где Малая земля? — Это за Новороссийском, — сказал Фрол. — Да. И мы должны были этим клочком завладеть и на нем закрепиться. Людей подбирали тщательно. Сам майор Цезарь Куников вызывал к себе каждого: «Если у тебя, — говорил, — сердце слабое, скажи прямо, никто тебя не осудит. Хуже будет, если струсишь в бою». Зину он не хотел с собой брать, но я за нее заступился: «Страху в ней нет, — говорю, — товарищ майор. Очень она нам подходит».
По ночам мы, так сказать, репетировали. Грузились на мотоботы, переплывали бухту, прыгали в воду и шли атаковать пустые сады. Наконец, настал день и час выступления. Переодели нас (говорили, форма демаскирует): ушанки, ватники да штаны из маскировочной ткани — вид не матросский. Но я бескозырку свою не сдал и припрятал, чтобы, как в бой идти, надеть. И вот иду на погрузку, по пирсу, уже в бескозырке, а навстречу мне — адмирал. Увидал бескозырку: «Что за вид? Безобразие!» — «Товарищ адмирал, — говорю, — я виноват, но поверьте, нам без бескозырки нельзя. Фашист ее, как огня, боится. — Достал из кармана ушанку, надел, а бескозырку — за пояс. — Как пойдем на фашистов — снова надену». Адмирал усмехнулся и пошел дальше. «Разрешил! — думаю. — Разрешил!» В ту же ночь высадились. Нагнали на фашистов страху! Зина вперед других лезла, кричала звонче всех: «Полундра, фрицы! Матросы пришли!» Ну и ранило ее. Куников говорит: «Вот видишь, говорил я тебе: не лезь с нами!» — «Ничего, товарищ майор, я еще повоюю». Она и вправду вылечилась и потом с нами опять воевала... А майор Куников погиб на Малой земле. Хороший был человек... — А как вы флаг над городом подняли? — спросил Фрол. — А это уже в другой раз было. Я поклялся товарищу Сталину, что флаг моего корабля будет развеваться над Новороссийском. После высадки, когда выбили врага из вокзала, залез я на крышу. Флаг поднял. И пока в городе шли бои, фашистам его никак сбить не удавалось. Сбили только на третий день. Мы с Зиной и с другими товарищами сидели как раз в элеваторе, а фашисты подвели танк и палили в упор. Но тут наша армия прорвала линию обороны, и танк куда-то исчез. Флага у меня больше не было, но я взял у Зины косынку и полез на заводскую трубу. Труба высоченная. «Не долезу», — думаю, а все лезу. Прикрепил я косынку, ветерок ее колыхнул, развернул. Горит она алым пламенем, а снизу «ура» кричат. Наши! Фашистские снайперы на прощанье меня все же снять попытались, да промахнулись. Вот слезать было страшно, как вспомню эту высоту, до сих пор дрожь берет. Ну, пора спать, ребята! И Протасов направился к своей койке.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
