Надо сознаться, что, особенно в последнее время службы на «малыше», содержание её явным образом не соответствовало привычным представлениям о полной загрузке творческих возможностей офицеров нашей бригады. Нет, мы не бездельничали, как и раньше, выходы в море на подводных лодках не походили на прогулки. Но очевидное отставание боевых возможностей наших кораблей от современных требований, торпедные атаки со всё большими условностями, отсутствие элементарных радиотехнических средств (спустя десятилетия после их изобретения и появления на кораблях), – всё это не способствовало серьёзному восприятию нашей службы. И тут уж не могли помочь ни моральный кодекс строителей коммунизма, ни выделение «маяков» (модная политическая «туфта» того времени), ни другие шумные пропагандистские кампании. Появление в бригаде относительно современных лодок 613-го проекта и постановка перед ними задач борьбы с подводными лодками вероятного противника существенно изменяло смысл нашего существования. Что же касается самого автора этих записок, то ещё с весны, когда было преодолено естественное напряжение, связанное с переходом на новый корабль, мною овладела буквально лихорадка рационализаторства. Вспоминая позор посадки «С-79» на мель у острова Скрыплёв, я приобрёл зеркальный фотоаппарат, с помощью моряков приладил его для съёмок экрана радиолокатора и скоро обзавёлся великолепными наборами снимков, наглядно иллюстрирующих вход в различные базы, расхождение со встречными кораблями и тому подобное. Эти снимки служили подспорьем при проведении групповых упражнений с офицерами корабля. Потом подошла очередь целого семейства круговых логарифмических линеек для расширения расчётных возможностей нашего автомата торпедной стрельбы. Об этих устройствах даже дебатировался вопрос организации промышленного производства, мы их изготавливали фотоспособом.
За линейками последовали всяческие номограммы и таблицы для упрощения расчётов при дифферентовке корабля и борьбе за живучесть в подводном положении. Флагмех, который возглавлял комиссию по рационализации, только успевал выписывать нам официальные удостоверения и выдавать денежные вознаграждения, обычно по 25 рублей на брата. Моряки с удовольствием участвовали в этих затеях и проявляли к ним неподдельный интерес. Но все перечисленные усовершенствования поначалу затрагивали только круг интересов, связанных с внутренними» проблемами управления кораблем. С начала же противолодочных торпедных стрельб нам не на шутку пришлось заняться тактическим творчеством. Хотя американские лодки нахально шарились возле наших баз (был даже случай столкновения одной из них с нашей лодкой в подводном положении), выполнять для нас роль корабля-цели при стрельбах они, естественно, не торопились. Поэтому, в отличие от стрельб по надводным кораблям, когда даже учебная цель отчуждена от подводников (она приходит в полигон из другого соединения, и нам никогда не известно поставленное ей задание), теперь в качестве цели использовалась лодка нашей же бригады. На стрельбы мы выходили парами, поочерёдно меняясь ролями. Конечно, для предосторожности атакующая лодка и цель маневрировали на разных глубинах, вроде того, как воздушные диспетчеры «разводят» самолёты по эшелонам высоты. Но одинаковость технических характеристик обоих участников военной игры «спрятать» было невозможно: «охотник» и «дичь» примерно в одно время обнаруживали друг друга. Причём, даже в учебной обстановке, момент обнаружения наступал внезапно, после долгого и нудного ожидания. Поневоле подумаешь, каково будет караулить настоящего противника неделями и месяцами. В таких обстоятельствах после обнаружения цели никакого запаса времени на манёвр не оставалось, и нужно было по возможности решительно выпускать торпеды. При этом неизбежно возникал вопрос: «А как во время настоящих боевых действий?» Ведь и на противоположной стороне командир и его экипаж постараются не упустить время при скоротечной дуэли. Все эти тактические подробности здесь я излагаю в «облегчённом» варианте. А в жизни новое дело буквально «захватило» всех нас, начиная с лета 1961 года. И я поневоле связываю приятную мне обстановку новаторства с незабываемым ясным и тёплым днём 12 апреля, когда во время большой приборки радио донесло до нас весть о полёте Гагарина. По прошествии многих лет думается, что этот день был эмоциональным «пиком» той эпохи, когда для нашего поколения ещё не были похоронены все надежды на лучшее... Главным организатором и «душой» освоения приёмов противолодочных действий стал у нас назначенный в это время комбригом капитан 2 ранга Виктор Яковлевич Кириенко. Пожалуй, ни к одному из своих начальников я не испытывал таких тёплых чувств. Как и все люди его возраста, Виктор Яковлевич участвовал в Войне, думаю, в качестве курсанта, брошенного на закрытие брешей во время Московской битвы. Я познакомился с ним ещё во времена службы на «С-145», когда экипажи наших лодок размещались в общей казарме, в то время Кириенко был командиром. Мне показалось, что Виктор Яковлевич уже тогда с интересом приглядывался ко мне. Но возрастные и служебные различия не способствовали более близкому знакомству, да и позже я не припомню, например, случаев совместного домашнего застолья или каких-то доверительных разговоров. Но этот во всех отношениях симпатичный офицер стал для меня эталоном порядочности, выдержки и других похвальных человеческих качеств. Я ни разу не имел повода для обиды на него, хотя в повседневной жизни случались и «разносы» и недовольство мной со стороны старшего командира. И, наоборот, случись какие-то затруднения или потребность в совете, я всегда шёл к Виктору Яковлевичу, и неизменно получал необходимую поддержку. В середине 1962 года Кириенко стал командиром бригады, и это назначение только формально закрепило его фактическую роль в жизни соединения: и до этого он был главным «мотором» всех начинаний и дел, связанных со сменой корабельного состава («малыши» было решено вывести из строя) и освоением новых противолодочных задач. Такая обстановка большого и понятного дела очень нравилась мне, и все служебные перспективы выглядели безоблачными.
Май 1962 года. С Виктором Яковлевичем Кириенко (в центре) и заместителем комбрига по подготовке командиров Владимиром Ивановичем Зеленцовым.
Несмотря на свои тридцать лет, я был моложе своих товарищей-командиров, поговаривали об отправке меня на учёбу в академию, и я даже принялся за обновление своего багажа знаний. В частности, Зайдулин понемногу тренировал меня в английском, он побывал в Индонезии при передаче туда кораблей и неплохо владел языком. Но, как это часто случается и в не морской жизни, одни предполагают, а другие распоряжаются нашей судьбой. Где-то далеко от наших краёв полуграмотные управляющие страной политики развязали острое противостояние с американцами, и разразился Кубинский кризис.
Кубинский кризис
Термин, обозначающий события осени 1962 года, я заимствую из позднее прочитанных газет, а фактически в то время мало кто вспоминал о злосчастном острове, хотя все мы верили в благоденствие случившейся там революции и превозносили Фиделя Кастро. Просто к нам прибыло начальство с приказом срочно приготовиться к выходу в море на полную автономность для выполнения фактических боевых задач. На моей памяти таких «вводных» раньше нам никогда не поступало, поэтому за выполнение необычного приказа мы принялись с особым рвением и чувством ответственности. Все механизмы были подвергнуты пристрастному осмотру и проверке, на лодку затащили все доступные запасы часто ломающихся деталей, вовсю шла погрузка продовольствия, боевых торпед и другого имущества, необходимого в море. В конце этой напряжённой работы каждую лодку «принимали» важные адмиралы, в непривычном ранее изобилии наполнившие штаб нашей бригады, среди командования бригады был только один капитан 1 ранга – Кириенко, недавно получивший это звание. Перед приходом начальства на нашу лодку кто-то предложил мне застелить диваны в кают-компании белыми полотняными чехлами, которые имелись на случай торжественных заседаний. Но я решительно отказался: показуха уж слишком не вязалась с явной серьёзностью момента. Лодка и так была хорошо прибрана, и внешние моменты флотского порядка меньше всего вызывали у меня беспокойство. Начальство проверило корабль, и все офицеры были собраны во втором отсеке (это и есть наша кают-компания) для подведения итогов. Ничего из сказанного по делу на этом важном заседании я не запомнил. Зато осталось в памяти, как самый главный адмирал принялся принародно «тыкать» меня в небольшое повреждение одного из диванов, они же – койки офицеров. В связи с тем, что изобретение пластмасс ещё не дошло до социалистических окраин цивилизации, диваны наши были обтянуты натуральной кожей. Поскольку в море офицеры наши не употребляли фраков (зимой, например, их заменяла не менее представительная меховая одежда с металлической фурнитурой), кто-то зацепился за кожу острым предметом и порвал её. Синтетические быстродействующие клеи, вроде нынешнего «Момента», тогда нам тоже были неведомы. Мы уже обсуждали с боцманом возможную технологию штопания разрыва (знаете: в виде «уголка» со стороной 30-40 миллиметров), но руки до этого дела не дошли. И вот, в преддверии первого и единственного в моей жизни почти боевого похода, повреждение дивана стало темой получасового начальственного нравоучения. Вывод адмиральских речей был предельно ясен: уж если допущено такое вопиющее нарушение флотского порядка, как рвань на диване, то обо всём остальном и говорить нечего. Во время этих наставлений сначала мне стало изрядно гадко, но потом я сообразил, что главное – состояние корабля и подготовку экипажа – начальники не удосужились толком проверить, и я лично несу за это полную ответственность, как и положено командиру. Несостоявшаяся заплата на диване приняла в моём сознании свои истинные микроскопические размеры, и я успокоился. Забрав на борт группу дополнительных специалистов радиоразведки и «обеспечивающего» из числа начальников бригады ремонтирующихся лодок, без такой фигуры у нас не обходилось ни одно важное дело, мы вышли в море. Не берусь судить, какие инструкции получил «обеспечивающий», но мне никаких приказов на применение оружия не давалось. Задание кораблю было предельно простым – караулить появление американских кораблей посередине Японского моря. Поскольку расчёты, связанные с поисками целей, были моим любимым делом, я быстренько сопоставил просматриваемую нашими средствами площадь с размерами всей акватории моря, где могли двигаться американцы, но неутешительные выводы этого исследования оставил при себе. Ведь я не знал, как расставлены остальные лодки, и каков общий замысел наших действий. Наверное, время, отпущенное на информацию исполнителей об этих важных вещах, равно как и о международной подоплёке всего происходящего, ушло на обсуждение заплаты на диване: кроме Кириенко никто перед выходом меня серьёзно не инструктировал.
«Классический» командирский снимок.
Как мне кажется, и комбриг всей необходимой информации не имел. Наш «обеспечивающий» хорошо знал меня, и за весь поход ни разу не вмешивался в управление кораблём. Уверяю читателя, что такое даётся не всякому начальнику, обречённому на месячное вынужденное безделье. По мере приближения к заданной позиции (ночью мы шли в надводном положении, а днём – под водой с использованием РДП) стали выявляться главные факторы, способные затруднить нашу жизнь. Температура забортной воды поднялась до 25-30 градусов, а у работающих двигателей к этой цифре следует добавить ещё десятку. Но под РДП атмосфера в лодке хоть как-то вентилируется, и вместе с сизыми выхлопными газами в неё поступает какая-никакая прохлада. А на самой позиции мы совсем перестали всплывать, соблюдая максимальную скрытность. Только ночью лодка переходила на движение под РДП для зарядки батарей. Нужно сказать, что этот период оказался самым напряжённым, так как в кромешной тьме движение на перископной глубине с выдвинутыми устройствами: перископами, шахтами РДП и антеннами радиолокационных и радиостанций, весьма небезопасно просто с учётом возможности столкновения со случайными предметами. А мы ещё постоянно уходили на глубину, получив сигналы от самолётных радиолокаторов американцев. К слову, они почти открыто переговаривались о своей работе в эфире. Уж не знаю, что говорили нашим соперникам во время соответствующих инструктажей (газеты они уж точно читали, и в этих газетах о международных скандалах такого масштаба не умалчивалось), но «шарили» патрульные «Нептуны» по всему Японскому морю вдвое интенсивнее обычного. Однако результаты этих усилий, судя по примеру нашего корабля, вряд ли можно признать успешными. За месяц только один раз в дневное время во время сеанса радиосвязи на видимости появился что-то заподозривший «Нептун». Мы совершили соответствующий манёвр, но за кормой послышались необычные отдаленные взрывы. Поскольку число их скоро перевалило за несколько десятков, сомнительно было считать всё происходящее противолодочным бомбометанием. Только по возвращению в базу мы узнали, что «американец» применял новую систему обнаружения лодок: в подозрительном районе разбрасывались радиоакустические буи, а волны от взрывов небольших зарядов использовались в качестве активных звуковых посылок для обеспечения их работы. Об этом новшестве было известно и до нашего выхода в море, но в суете соцсоревнования как следует оповестить о нём подводников забыли. Впрочем, американскую новинку, как и все другие, основанные на применении активных источников сигнала, вряд ли можно отнести к числу особенно эффективных: сама лодка отлично «слышит» взрывы и легко уходит из опасного района, её акустические средства значительно эффективнее маломощных приемников, расположенных на буях. Описанный эпизод был единственным нашим соприкосновением с силами противостоящей стороны, если не считать, конечно, прослушивания радиопереговоров и многочисленных уходов на глубину при получении сигналов от работающих самолётных радиолокаторов. Поэтому главные события похода разворачивались, так сказать, внутри корабля. Температура в шестом отсеке возле постоянно работающих электродвигателей перевалила за сорокаградусную отметку, а в лодке, кроме того, всегда повышенная влажность. В связи с этим, внешний вид наших моряков начал претерпевать непривычные для северных людей метаморфозы. Вскоре у большинства электриков на себе остались только одни белые кальсоны из комплекта одноразового белья и огромные морские «гады», с которыми я познакомил читателя ещё в начале описания своей флотской жизни. А рубаха от того же разового белья повязывалась вокруг пояса и служила полотенцем для удаления обильного пота. Конечно, офицерам ходить в таком виде не пристало, но даже лёгкий хлопчатобумажный китель воспринимается в такой жаре как шуба, не к месту одетая при весенней оттепели. Хотя аппетит у моряков был явно ниже обычного, к концу похода стало ясно, что вопросы пропитания составят для нас дополнительную проблему. Надо сказать, что условия нормированного расхода продовольствия на дизельных лодках из рук вон плохие. Хранится оно в неспециализированных местах, и конечно, при отпуске ежедневных порций на камбуз никто точным взвешиванием не занимается. Во время обычных прибрежных выходов постоянно образуются мелкие недостачи, которые легко «демпфирует» береговая база с её социалистическими приёмами учёта и хранения ценностей. Во время прежних длительных выходов всегда организовывалась дозаправка лодок пресной водой и провизией. А на этот раз, никакого пополнения воды и продуктов не предвиделось. Между тем, продовольствие мы получили из расчёта штатной численности экипажа, так как до последнего момента никто о числе прикомандированных нас не извещал. Как практиковалось и ранее в длительных походах, пресную воду мы употребляли только в пищу, а для мытья использовалась солоноватая смесь из дифферентовочных цистерн, куда для этого была залита пресная вода в базе. Я предлагаю читателю самостоятельно представить, как чувствует себя постоянно потеющий человек, не бывший в бане или под душем в течение месяца. Но возвратимся к обедам и ужинам, от которых нас отвлекла важная проблема умывания и мытья. Когда стало ясно, что мы пробудем в море не меньше месяца (это – предел автономности лодок 613-го проекта), вопросы определения рациона питания стали предметом специального обсуждения на советах в кают-компании. Кроме обычного запаса продуктов, у нас был ещё и недельный «аварийный», который состоял из галет, шоколада и прочих концентрированных средств поддержания жизни. Варить из этих продуктов суп затруднительно, но перед коками была поставлена задача приготовиться и к такому испытанию. Соответственно, мы загодя начали «придерживать» обычные продукты из текущего рациона. Как ни странно, первыми неудовольствие таким поворотом дела выразили наши не очень занятые работой «гости», но делать для них исключений мы не стали (в море все питаются одинаково), хотя было ясно, что по возвращении кляуз не избежать. Вернулись в базу мы на тридцать третьи сутки после выхода, так и не начав поглощать аварийный шоколад. Но по возвращении на нас «навалилось» столько проблем, что невольное подтягивание поясов и доносы недоевших радистов из спецподразделения на их фоне быстро утратили свою значимость. В этом сочинении мне не хотелось бы заниматься рассуждениями о каких-то важных проблемах тогдашнего противостояния с американцами. Думаю, что моряки Северного флота, которых события погнали подальше от родных баз к далёким Антильским островам, могут рассказать о Кубинском кризисе побольше нашего. Поэтому я ограничусь тем, что видел непосредственно: близкими мне подводниками, которые исходили пОтом в тяжёлой работе. Никаких поломок и отказов техники, а также «потери своего места» (незнания координат корабля) у нас не было. Как всегда, весёлые после выполненной работы мы возвращались в базу. Но я уже писал, что на берегу нас встречали необычно постные физиономии начальства.
Продолжение следует.
Обращение к выпускникам нахимовских и подготовительных училищ. Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ и оказать посильную помощь в увековечивании памяти ВМПУ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории. Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Не проворачивается турбина от ВПУ, и хоть умри. Механик поседел, бедолага. Вызвали специалиста из Северодвинска, со «Звездочки». Приехал спец, такой, о которых говорят, что столько не живут. С ходу прошел на пульт ГЭУ, врезал стакан «шила» и с КДД ушел в 9-й отсек.
Подойдя к валоповоротному устройству, уточнил, какой заказ, обрадовался, ведь это он его в конце 1960-х делал, и, отмерив от ВПУ вправо три ладони, врезал со всей силой кувалдой по этому месту. До вывода К-26 из состава флота ВПУ 9-го отсека работало с тех пор без замечаний.
В училище прибыло четверо лейтенантов. Разные во внешности, разные по комплекции и росту, разные по темпераменту. Их распределили по ротам на должности офицеров-воспитателей. Есть воспитанники - должны быть и воспитатели. При представлении офицеров личному составу мы с любопытством рассматривали своих воспитателей, размышляя, как они будут нас воспитывать.
С первого взгляда было понятно, что воспитатели наши далеко не бонны из Последующие события подтверждали это не раз. Да и воспитуемые были не пай-мальчиками, а скорее наоборот, от которых в любой момент можно было ожидать самой невероятной каверзы. Новоиспечённые воспитатели должны были заменить нам мам, пап и старших братьев. Это им удавалось с блеском. Разница во взглядах на воспитание будущих офицеров порождала шероховатости между политотделом и офицерами-воспитателями. И потому, нет-нет да прохаживались политработнички наждачком по нашим воспитателям. Мы обычно об этом узнавали и были всегда на стороне своих воспитателей. Посудите сами. Воспитатели говорили от себя - живым разговорным языком и учили наглядно - показом. Воспитанники это впитывали как губка. Политработники засыпали нас цитатами - от чужого дяди - в стремлении воспитать нас в благоговейном трепете перед авторитетами ... Воспитанники комплексом благоговейного трепета не страдали. Уважать - да. Трепетать - нет: не те характеры ковали в нас офицеры-воспитатели(1).
Из офицеров-воспитателей быстро выделился лейтенант Аркадий Полудницын, из фронтовиков. Коренастый, атлетически сложенный, гимнаст и борец — с рельефно бугрившими мышцами, физически очень сильный. С самого начала воспитанники за глаза стали называть его «Аркаша», в обращении - как всех - «товарищ лейтенант». Когда Аркаша крутил «солнышко» на перекладине, сбегалась толпа и восхищалась его силой и мастерством. Аркаша переходил от «солнышка» к другим, уже обязательным по программе физподготовки, упражнениям на перекладине: подтягивание, подъём переворотом и махом и т.д. В этом намеренном переходе от показного, высшей сложности, упражнения к простым, элементарным упражнениям с последовательным усложнением, проявился педагогический талант Аркаши. Он словно призывал всех: смотрите, чего можно достичь, что для этого нужно и в какой последовательности надо отрабатывать. Такая наглядность пробуждала стремление выполнять упражнения так же непринуждённо, легко и красиво, как лейтенант.
При поступлении в СВМПУ много было мальчиков, которые не были в состоянии подтянуться на перекладине хотя бы один раз. Через три года из стен родного СВМПУ были выпущены юноши с высокой степенью физической и нравственной готовности.
К турникам образовалась очередь. Турник - упрощённый аналог стандартной перекладины: состоит из двух столбов и трубы на них, до блеска отшлифованной в месте хвата ладонями многочисленных спортсменов и «сосисок». "Сосисками" презрительно называли неумех, которые действительно напоминали болтающиеся сосиски с нелепо дрыгающими ногами и судорожными телодвижениями в попытках хотя бы разочек дотянуться подбородком до уровня трубы. Начальство было несказанно радо: число неуспевающих и троечников резко пошло на убыль - запестрели хорошие (значит - не всё достигнуто!) и отличные оценки. К концу года успешно выполнили нормативы на значок "ГТО" ("Готов к труду и обороне" - был такой). Спортивная площадка не пустовала. От перекладины перешли к другим снарядам: брусья, конь, канат, полоса препятствий. В большом почёте были штанга и гири. Аркаша, что называется «крестился» двухпудовыми гирями, а штангу крутил над головой одной рукой. И на каждом снаряде Аркаша показывал, как правильно выполнять упражнения(2). Так, наглядно, показом, лейтенант учил нас управлять своим телом, воспитывая волю к победе. Конечно - это частности. Но частности - элемент воспитания. И это уже система: появились новые разрядники по видам спорта. Была у Аркаши маленькая слабость. Он злоупотреблял одним словосочетанием, почти на грани нормативной лексики, на которое воспитанники не обижались, но которое весьма раздражало политотдел. Он мог запросто, отчитав нерадивых, выразить своё отношение так: ".. ить, дети". Когда повторяемость выражения превышала некий предел, из политотдела «спускали» очередное указание "пройтись наждачком" по Аркаше. Замполит курса(3) капитан-лейтенант Б. удручённо вздыхал, собирал офицеров и «проходил наждачком» по лейтенанту. Тот в изумлении оправдывался: "Я что? Я только так, для затравки" - чем вызывал улыбки остальных офицеров. Замполит с мрачным ханжеством замечал: "Не слишком ли много затравок?». Аркаша, продолжая изумляться бестолковостью замполита и политработников вообще, приводил очередные «оправдательные» доводы: "Да я... что я... да если бы я действительно некультурно матерился...» - тут общий смех прерывал Аркашу (разве есть культурный мат?).
Ответ на вопрос - (Фильм про ленинградскую шахматную школу)
Он же, довольный произведённым эффектом, насмешливо взирал на замполита и продолжал далее: "... то через пару недель весь курс изъяснялся бы на боцманском наречии". Здесь Аркашина речь окончательно прерывалась взрывом хохота. Любопытные у двери (что дверь? - фанерка!) разносили эту весть. Замполит в смятении вздрагивал: "Только этого не хватало". И ... присоединялся к гогочущим воспитателям. В политотделе замполита сурово вопрошали: "Чего это Вы из серьёзного совещания цирк устроили?» - и "проходили наждачком" по самому замполиту. Замполит возвращался, "приглашал" Аркашу в канцелярию и шипел - сил уже не было после выволочки в политотделе - рассерженным гусаком: "Если что ещё позволите, товарищ лейтенант...». Товарищ лейтенант "позволял" и продолжал "позволять". И замполит был уверен, что будет "позволять" - этот независимый лейтенант - всеобщий любимец воспитанников и женщин. Наиболее впечатляющим оказался случай, о котором до сих пор несведущие отзываются по-обывательски так: "Драчун и хулиган Аркаша был первостатейный!» -невольно переводя лейтенанта в уличные хулиганы. Аркадий Полудницын не был хулиганом. ... Я в числе нескольких воспитанников оказался, не помню, по какой причине - наряд или что иное - на контрольно-пропускном пункте (КПП) училища. К КПП подъехал видавший виды
Из него выпрыгнул комендант гарнизона - гроза нарушителей всех мастей. Встреча с ним являла потенциальную опасность и для находящихся в увольнении. Мы насторожились. Дежурный по КПП представился коменданту и осведомился, кому и как доложить о его прибытии. Комендант весело ответил: «Я уже всех известил». Весёлость его озадачила нас. Комендант - майор из фронтовиком, подтянутый, лет сорока, лицо в глубоких морщинах, порывистый в движениях, с каким-то внешним налётом, свойственными всем гарнизонным комендантам, непринуждённо стоял, с интересом посматривая на нас. Его интерес нам не понравился: мы невольно поёжились. Но странно, солдафонской строгости во взгляде грозного коменданта мы на этот раз не узрели. Накануне прошёл слух, что лейтенанта Полудницына в городе задержали и водворили на гарнизонную гауптвахту. К КПП в это время спешили замначпо(4) и замполит курса. Они, войдя в помещение КПП, поздоровались. Мы поприжались по углам: замначпо был грозой не меньшей, чем комендант. Замначпо обратился к коменданту: «Мы всё уже знаем, Вот возьмите!» - и протянул коменданту записку «об арестовании» лейтенанта за драку. Тот, взглянув на записку, сказал: «Никого сажать на гауптвахту не надо. Я разобрался: лейтенант не виноват. Он вступился за человека, спас его от хулиганов и не уронил честь Флота.» - и решительно вернул записку ошарашенному замначпо. Затем продолжил: «Я прибыл сюда вместе с лейтенантом, чтобы объяснить ситуацию». Тут же велел водителю позвать лейтенанта. Через минуту Аркаша стоял пред нами. Никаких следов похмелья. Лицо в ссадинах и кровоподтёках, нос и губы распухли, костяшки пальцев рук сбиты в кровь, рубаха порвана. Замначпо поморщился. Аркаша испросил у него, как старшего по званию, разрешения обратиться к замполиту курса. Замполит заметно смутился: у политработников своя шкала субординации. Замначпо в замешательстве буркнул: - Обращайтесь! Лейтенант буднично доложил замполиту курса: «Товарищ капитан-лейтенант! Лейтенант Полудницын прибыл. В городе временно задержан комендантом и доставлен в часть». Замначпо всего передёрнуло. Он менялся в лице всеми цветовыми оттенками: докладывали не ему - старшему политчину, - а младшему по званию и должности (Что ему до устава? Его обошли!). Такое не прощается и впоследствии на нашем замполите отыгрались.
между тем продолжал информировать «представителей командования». Оказывается, в присутствии Аркаши какие-то подонки начали приставать к человеку, оскорблять его и избивать. Аркаша вступился. Недоумки набросились на него (почему-то все уличные отбросы не любят военных). Аркаша стремительно уложил на землю всех наглецов, правда, кому-то что-то помяв и повредив. Кто-то из «сердобольных» зевак - вид лежащих в корчах и визжащих от боли взывал к «милосердию» - известил ближайший патруль. Патруль возник перед разгорячённым Аркашей неожиданно, как чёрт из табакерки, и, не разобравшись в ситуации, с ходу приступил к умиротворению лейтенанта. Лейтенант удивился: «Вы что?» и тут же патрульные оказались на земле, рядком с хулиганами. Начальник патруля, схвативший Аркашу за шею, непостижимым образом влетел в кучку зевак и какое-то время не мог понять, что с ним приключилось. Аркаша в возбуждении орал: «На кого прёте! Флот не поддаётся!». С этого момента закон повернулся спиной к Аркаше: действия обеих сторон попали в графу «Рознь военнослужащих разных родов войск». Подоспела ещё одна патрульная группа - и ее постигла та же участь. Комендант, узнав о побоище, прибыл лично с резервной группой дюжих молодцов. Быстро разобравшись в ситуации, комендант поначалу решил мирно увести Аркашу от места скандала и, как потом выяснилось, отпустить с миром. В это время подъехала милиция, но, увидев грозного коменданта и толпу патрулей, предпочла не ввязываться - благо, в сводках не надо было указывать - и лишь вызвала санитарные машины.
Толпа зрителей росла и, как всегда, разделилась на два лагеря: одни восхищённо выражали симпатии Аркаше: «Во, Флот даёт!», другие, наоборот, вопили: «Остановите этого изувера- он всех покалечит!». Хулиганы продолжали извиваться в корчах на земле. Комендант, не желая, чтобы скандал перерос в графу «массовые беспорядки», зло и повелительно бросил милиционерам: - Уберите лишних! Те с готовностью приступили к исполнению распоряжения коменданта: оттеснили толпу, и та послушно - никто не желал связываться с милицией - стала расходиться. Приехали машины скорой помощи и увезли «лишних»: теперь хулиганам предстояло, вспоминая силу флотского кулака, объясняться не только с врачами... Аркаша, отбиваясь от поднявшихся и обозлённых позором патрульных, не желал никого слушать. Комендант, поняв, что скандал миром не кончится, приказал повязать буяна. С остервенением патрульные набросились на Аркашу. Какое-то время он отбивался, демонстрируя чудеса рукопашного боя. Затем его всё же повязали и препроводили на - в одиночную камеру. ... Часовые и караульные (последние - в нарушение устава) на цыпочках подходили к смотровому глазку в двери камеры и с опаской разглядывали молодца - ещё бы: разметать стаю далеко не хилых патрульных - и отходили с чувством большого уважения (рядовые не очень жаловали патрулей).
Вот такая история приключилась с нашим Аркашей.
Продолжение следует.
Обращение к выпускникам нахимовских и подготовительных училищ.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ и оказать посильную помощь в увековечивании памяти ВМПУ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории. Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
После ослабления политического режима в стране отпустили вожжи, и народ валом повалил в различные «бугры». Ну а нам так и оставили путешествия по рекам и озерам необъятной Родины, так сказать, «каботажное плавание».
Находясь в отпуске, от нахлынувшего безделья первый управленец К-426 Владимир в Москве приобрел на двоих с товарищем билет на круиз по Лето, тепло, каюта «люкс», коньяка и водки хоть залейся. Все шло хорошо, но на третий день путешествия по реке у Вовы заныл зуб, да так, хоть старушку в черных одеяниях с косой встречай. Самое обидное, что вокруг ни души на берегах Волги, ни деревеньки, ни завалящегося фельдшера. Такового не оказалось и на теплоходе. «Чепуха, – сказал друг верный, – приступим к операции по удалению зуба». Для начала влил 0,5 коньяка для расширения кровеносных сосудов, да и как анестезийный препарат коньяк подошел. Налил полную ванну горячей воды, вложил в нее в полусознательном состоянии Владимира, открыл его рот и пассатижами, позаимствованными у механика теплохода, удалил болевший зуб без замечаний.
Еще одна судьба, горький, трагический, путь, предшествовавший поступлению в Тбилисское нахимовское училище. Рассказ Георгия Аскалоновича Огурского. Продолжение.
НА КРЫШЕ ДОМА СВОЕГО
Наша семья еще в 1938 году переехала из Ленинграда в Детское Село. Это и к природе ближе, и отцу стало легче добираться до места работы, в лабораторию института земного магнетизма (она находилась в Павловске). Здесь мы жили в коммуналке на втором этаже деревянного дома. Хорошо помню скрипучую, крутую лестницу этого дома; не раз приходилось "гонять" по ней, особенно во время бомбежек. А бомбили фрицы часто, буквально высыпая на город эти коварные "головешки" - зажигательные бомбы. Они пробивали кровлю и на чердаке начинали разгораться. А дом был сухой, старый. Во время воздушных тревог отец по очереди с соседями дежурил на крыше. Там было приготовлено несколько ящиков с песком, щипцы с длинными ручками. Это для того, чтобы попавшую в дом "зажигалку" быстро перехватить и закопать в песок. Раза два отец позволил и сыну Горику (так звали меня в семье с детства) подежурить с ним. Было интересно наблюдать лучи прожекторов над Ленинградом, зарева пожаров. Сердце замирало и от высоты на крыше, и от радости, когда видел, что вражеский самолет пойман в перекрестке прожекторов и его вот-вот собьют зенитки. А кругом - крыши затемненных, притаившихся домов да шелест деревьев…
БАБУШКА ГУТЯ
В конце августа стало очень тревожно. Оказалось, немцы уже недалеко. Родители уговорили бабушку переехать в город. Увезти вещи было невозможно, собрали зимнюю одежду и самое необходимое. Наша семья добралась пригородным поездом до Витебского вокзала в Ленинграде, но без бабушки. Отец договорился, что приедет за ней на следующий день, так как она не соглашалась переезжать без своей любимой швейной машинки. Бабушка шила на дому, и машинка ее не раз выручала. Рано утром отец отправился на вокзал и там узнал, что отменены все пригородные поезда, а в Детское Село уже вошли немцы. Так бабушка оказалась в оккупации. Позже узнал, что наш деревянный дом загорелся при артобстреле во время вступления немцев. Бабушка Гутя выскочила из горящего дома лишь со своей швейной машинкой "Зингер". Благодаря этому она смогла выжить в течение почти трех лет оккупации. И в лихую годину женщинам нужно одеваться, не так-то просто в то время было достать хорошее платье или приличный костюм...
В КВАРТИРЕ ДЯДИ
...То ли мы приехали в гости к дяде Шуре, то ли он сдал нам жилье в наем, - уже и не помню. Сам он дневал и ночевал на заводе, как и тетя, и многие другие, работая по две смены, выдавая продукцию для обороны второй столицы - города Петра и Ленина. Иногда он навещал квартиру, встречался с друзьями, соучениками по техникуму. Они обсуждали обстановку, готовились защищать город врукопашную, изучали, как изготавливались финские резаки, кортики.… "А вдруг ворвутся?" - не раз возникал этот вопрос. Многие годы вспоминалась мне одна из этих встреч, на которой молодые, в сущности, люди думали, спорили, планировали не как спастись самим, а как будут защищать свой родной город. После пожара на Бадаевских складах обеспечение горожан резко ухудшилось, по карточкам невозможно было что-либо выкупить. Люди метались по городу и бесполезно простаивали в очередях. На заводах было полегче - там, по талонам, работающих подкармливали два раза в день. Наступила холодная осень, но отопление в дома не подали. Затем из кранов пропала вода, а после вырубили и электроэнергию... Чтобы хоть как-то обогреться, отец соорудил маленькую печь (под дном чайника), жестяную "буржуйку". Вся семья устроилась на кухоньке в семь квадратных метров. Под потолком пристроили пружинный матрас. На этой "антресоли" иногда устраивались всей семьей, спасаясь от холода.
ДЕДУШКА НЕ ПРОСЫПАЛСЯ...
Я встал, когда совсем рассвело, и удивился: какая тишина и пустота... Лишь иногда чмокала губками Лялька, ей, наверное, снилось, что она пьет молочко. Родителей не было. Пошел спросить у дедушки, где мама. Дедушка лежал на низкой железной кровати в соседней комнате со скрещенными руками. Обычно дедушка прятал руки под одеяло. Я потрогал его руки - они были холодные. Я потряс руки, которые лежали крепко. Дед не просыпался… Отец с мамой пришли с двумя салазками. Дедушку завернули в простынь, обвязали, зашили края, уложили на санки и привязали. На улице было снежно, по протоптанным дорожкам люди ходили гуськом. Вот и мама с папой покатили санки, запряженные цугом. До Охтинского кладбища было не очень далеко, и они вернулись часа через два, замерзшие, молчаливые и с пустыми санками. А дедушка где? - спросил я. - Уехал, - ответила мама...
...А ПОТОМ - РАГУ С КОТОМ
Когда отец был дома, он во время воздушной тревоги поднимался на чердак. Хотя мы уже обитали на первом этаже пятиэтажки. Как-то в ноябре он вернулся очень быстро и позвал маму: - Я на чердаке кота обнаружил, он за мышами охотится... Это была удача! Кошек к тому времени почти не стало, их было нечем кормить. Кто-то отпускал их охотиться, а кто-то использовал и на рагу... Через полчаса родители вернулись, кот был в сумке. Это была последняя памятная семейная трапеза - рагу с чечевичной похлебкой, по сусекам мать наскребла и пару горстей крупы. Как и чем родители питались последующие блокадные месяцы, трудно себе представить. Ведь и мы с сестренкой ели от случая к случаю. Представляю состояние мамы, которой нечем было накормить детей...
КИСЕЛЬ ДЛЯ ЛЯЛЬКИ
..Мама его варила на когда нашла в чулане банку из-под варенья с высохшими остатками. Получилось совсем немного, на донышке маленькой тарелки. Очень хотелось попробовать, но мама сделала вид, что не видит взгляда сына. Тарелочку поставила в холодную комнату на верхнюю полку шкафа. Когда мама занялась умыванием Ляльки, я прокрался в соседнюю комнату. Надо было лезть по полкам, как по лестнице. Вот и верхняя, выдвижная. Держась одной рукой за край, попытался другой нащупать тарелку. И тут полка стала вытягиваться, тарелка полетела на пол, стукнув меня по голове, а затем и сам я грохнулся почти с метровой высоты. Обида и раскаяние были столь сильны, что я всхлипывал и размазывал слезы не менее часа. А мама даже не стала наказывать, хотя и приласкать не захотела...
ПОЛЕННИЦА
Я разглядел ее во дворе через глазок во льду из окна, который процарапал отверткой, сидя на кухне. Мама тоже глянула в центр процарапанного крестика - лед на окне был толстый, и глазок постоянно затуманивался. Поленница была как раз напротив окна, в человеческий рост, "одетая" снегом. - Да, дрова, - сказала мама, - но ими нельзя топить, они очень сырые... И тут я разглядел торчащие из поленницы ноги и понял, что это не дрова, это груда замороженных трупов, сложенных дворниками, покойников, вынесенных из квартир, в которых никого не осталось. Их некому было хоронить... Поленница исчезла лишь ближе к весне, когда было организовано Пискаревское кладбище. Трупы стали вывозить для захоронения в гигантских братских могилах...
Памятный камень с указанием года захоронения в братской могиле.
ЭХ, И КРЕПКИ БЫЛИ ВЕНСКИЕ СТУЛЬЯ!..
Наша "буржуйка", печурка величиной в четыре кирпича, должна была топиться хотя бы три раза в день. Тогда теплее от нее становилось часа на два. Жгли книги, преимущественно церковные (что поделаешь, брали грех на душу). Они остались от библиотеки дедушки. Пилили стулья - венские, они были очень крепкие, приходилось действовать ножовкой по металлу. Увы, тепло долго не держалось. Углы у наружной стены, кухонные окна - все обросло льдом. Нужны были дрова. Отец бродил по дворам с ножовкой, надеясь найти какую-нибудь дощечку. Однажды ему повезло: увидел фонарный столб на заднем дворе высотой метра четыре. Он его долго спиливал, а затем они с мамой втащили его в квартиру через окно. Может быть, лишь благодаря этому столбу удалось нашей семье не вымерзнуть в жуткие морозы января-февраля 1942 года. Под новый год мама даже вымыла водой из снега Ляльку и помыла мне голову.
ДОРОГА ЖИЗНИ
В феврале стало ясно, что надо пытаться выехать по ледовой дороге через Ладожское озеро. Крылатое название "Дорога жизни" этот путь получил позже. Тетя Наташа, работавшая на заводе и порой навещавшая семью сестры, пообещала организовать выезд на воинском грузовике, когда он порожняком пойдет в Кобону. Ждать пришлось долго. Были собраны чемоданы, на которых можно было и посидеть, и полежать. Отец уже почти не вставал со своей лежанки под потолком, поясняя, что так сберегает силы... Машина приехала неожиданно, тетя не сумела нас заранее предупредить. Собрались за полчаса и выехали в ночь. Уже была середина марта. Лед на Ладоге подтаивал. Ехать нужно было с выключенными фарами, почти на ощупь, по вешкам. Мама с Лялькой ехала в кабине, я с отцом - в кузове. Полдороги я проспал на чемодане.
Проснулся от грохота. Немцы бомбили дорогу. Попасть "в ниточку" было трудно, очень пугали воронки по обочинам, трещины во льду, нередко машины проваливались в образовавшиеся полыньи. Нашей машине удалось проехать, возможно, сказалось то, что мы шли без военного груза. В Кобоне быстро распрощались с шофером и сопровождающим офицером. Они спешили на погрузку. Отец зарегистрировался на поезд, вывозивший беженцев, и получил талоны на суп, буханку хлеба. После голодных месяцев зимы 1941-1942 годов суп и хлеб были сказочно вкусны. Отец хлебал суп, не в силах оторваться, прямо из ведра. К вечеру объявили посадку на товарняк зарегистрировавшимся беженцам, а отцу стало плохо, и он не мог поднять чемоданы из-за болей в животе. Погрузились с посторонней помощью в середину вагона без места, на нарах. Отца уложили на чемоданы, растолкав детей по чужим уголкам. Мама сидела около отца, корчившегося от боли в животе. Врача в вагоне, как и вообще в поезде, не нашлось. Отец терпел из последних сил... Мама на ближайшей станции поспешила за кипятком - отец просил пить. Поезд тронулся без мамы. Я проснулся от суеты: отец метался в бреду. Я подошёл, думая его успокоить, положил руку на лоб - он был сухой и горячий. Кто-то из пассажиров ушел к начальнику поезда искать врача. Ждали остановку, а поезд всё шёл, шёл... Отец перестал стонать. Я решил, что он уснул. Потрогал лоб, он был холодный. Стало жутко и все ясно... И почему у покойников так быстро стынет тело?! Пришли уверенные в себе мужчина и женщина, стали распоряжаться: Посмотрите в чемодане простыни, рубахи ночные, оберните, обвяжите труп... Оставлять его в вагоне нельзя!" Когда поезд проходил по высокой насыпи после очередной остановки, труп отца скинули под откос.... Самоуверенный мужчина приказал своим подручным: "Отнесите вещи в вагон начальника поезда. Решится вопрос с детьми, с ними передадим и вещи". И распорядители исчезли с чемоданами, не забрав лишь один, на котором лежала Лялька. К вечеру на одной из станций поезд долго не отправляли: надо было пропустить санитарный с ранеными. Когда он подошел, появилась мама, бледная, измученная погоней за нами. - Где папа?! - прокричала она тихим голосом. - Выбросили, - указал я на дверь. - Мама медленно осела на пол.
Утром на станции Белая Глина (Ставропольский край) пришли санитары, положили маму на носилки и унесли, потом пришёл милиционер, взял Ляльку на руки и спросил, где наши вещи. Нашли начальника поезда. Он заявил, что ничего про вещи не знает, их ему не приносили. Милиционер приказал держаться за ремешок его кобуры и понёс Ляльку в пункт милиции, а я, как на верёвочке, бежал за ним. В привокзальном пункте милиции выяснилось, что маму уже увезли в больницу, а Лялька очень понравилась начальнику милиции, и он сказал, что его жена присмотрит за девочкой до выздоровления матери. Они сели в автомобиль и уехали, словно брата у Ляльки и не было... Горькая обида, безысходность захлестнули меня. Я заревел. Громко, безнадежно. Так я оказался беспризорным, никому не нужным, вынужденным просто выживать долгие годы детства и отрочества.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
С вопросами и предложениями обращаться fregat@ post.com Максимов Валентин Владимирович
