Вскормлённые с копья - Сообщения за 10.02.2013

Зимой на учёбу я ездил в бушлате, доставшемся мне по наследству от брата. Причём поезда шли из Ораниенбаума, а народу обычно ехало много, и были случаи, когда уже в Петергофе в вагон пробиться было невозможно. Ехать приходилось в тамбуре. В феврале 1933 года я простудился и очень тяжело заболел. Врач определил - экссудативный плеврит и меня сразу же положили в больницу. Лечение продолжалось почти два месяца. Причём, на протяжении первого месяца температура держалась у меня около 40 градусов. Однажды в палату пришла мой лечащий врач – миниатюрная, симпатичная женщина Нина Львовна и сказала мне: « Яшка! По утрам, как только проснёшься, делай 3 глубоких вдоха и выдоха». А зачем, не объяснила. По утрам из больничного коридора доносилось: «Тося, кипяти иголки, будем Яшу колоть». Через некоторое время медсестра Тося приглашала меня в ординаторскую. Там усаживала меня на беленькую табуретку. Рядом со мной садилась Нина Львовна и прокалывала иголкой моё исхудавшее тело между двумя нижними рёбрами с правой стороны. А затем с помощью шприца откачивала жидкость, скопившуюся в нижней части правого лёгкого, и сливала её в стакан. К концу этой процедуры мне становилось плохо и моя голова подала на грудь Тоси. Мне давали выпить какую-то жидкость, и в сопровождении Тоси еле живой я отправлялся на свою койку. Эта процедура проводилась ежедневно на протяжении трёх недель. К концу первого месяца пребывания в больнице меня повели на рентген. При просвечивании моей грудной клетки Нина Львовна спросила: « Яша, просыпаясь по утрам, ты делал три полных вдоха и выдоха?» Я ответил отказом. Тогда она мне сказала: « Жить ты, конечно, будешь, но спортом тебе уже заниматься не придётся никогда, у тебя плевра срослась с диафрагмой». Если бы мне врач объяснила, для чего я должен был по утрам делать три вдоха и выдоха, то я бы тогда не три, а десять глубоких вдохов и выдохов делал бы. Как обидно, что из-за такого пустяка я был лишён возможности войти в большой спорт.
До этого мы с братом Фёдором занимались бегом на длинные дистанции и лыжным спортом. Эти виды спорта требовали хорошо установившейся дыхательной системы. Даже длительные тренировки после болезни не дали положительных результатов - дыхание оставалось тяжёлым и не давало возможности при длительном беге достигнуть, так называемого, второго дыхания. Тем не менее, в 1935 и в 1937 годах я принимал участие в 15 км пробегах спортивного общества «Спартак». В 1937 году я был чемпионом по лыжам ленинградского машиностроительного техникума, одним из лучших лыжников завода «Электросила» имени С.М.Кирова, а в 1938 году стал чемпионом города .Петергофа на 10 км дистанции. Уверен, что систематические занятия спортом помогли мне перенести все тяготы Великой Отечественной войны и остаться живым.



Единственный в СССР! (Фрезерный станок на заводе «Электросила»).

В марте 1934 года я с отличием закончил ФЗО и, став токарем 4 разряда, пополнил ряды рабочего класса завода «Электросила». Летом этого же года я без отрыва от производства поступил на курсы по подготовке в ВУЗ, которые находились в доме культуры им. Горького. В августе 1934 года я получил повестку следующего содержания: «В связи с успешным окончанием школы ФЗО за вами забронировано место на дневное отделение ленинградского электромашиностроительного техникума при заводе «Электросила». Посоветовался я со своими родственниками и принял это предложение. В июле 1938 года я с отличием защитил дипломный проект и был зачислен в качестве инженера-конструктора в конструкторское бюро турбогенераторов на заводе «Электросила».

3. Балтика. Кронштадт. Учебный отряд.

В 1935 году комсомол выступил с призывом перед молодёжью: «Дадим стране 100000 лётчиков и 200000 парашютистов!» Обучаясь в техникуме, в ответ на этот призыв, группа студентов, в которую входил и я, без отрыва от учёбы, пошли на планерные и, одновременно, на парашютные курсы. В июне 1937 года мною был совершён первый прыжок с парашютом с самолёта «У-2». Так я стал парашютистом СССР. Что касается планера, то самостоятельные полёты на нём мы совершали только над землёй с ручного амортизатора. После этого комсомол направил меня на комиссию для поступления в лётную школу ВВС. После того, как я прошёл несколько врачей, в моём медицинском листе стояло «годен», «годен», «годен». Когда я пришёл в кабинет к терапевту, видимо, моя застенчивость привлекла внимание врача. Она внимательно посмотрела на меня, предложила сесть. Я сел. Она спросила: «Какие вы имеете жалобы на своё здоровье?» Я ответил: «Никаких». Тогда она спросила: « А вы хотите стать лётчиком?» Я ей ответил: «Вообще-то я не возражаю, но мне остался один год учиться в техникуме, чтобы получить интересную специальность». Для неё этого было достаточно, чтобы написать на моём листке: «Не годен». Она вручила мне этот листок и сказала: «Верните его председателю комиссии и будьте здоровы». Таким образом, не суждено было мне стать военным лётчиком. Возможно, это в дальнейшем, на войне, сохранило мне жизнь.



Плакат 1937 года художника В.Говоркова.

Мне очень нравилось работа в конструкторском бюро завода, но, к сожалению, она была короткой. В октябре 1938 года я получил повестку, в которой мне предлагалось явиться на призывной пункт, где призывная комиссия решила направить меня преподавателем электротехники в Учебный отряд КБФ, который находился в Кронштадте. В назначенный день я прибыл в Балтийский флотский экипаж, где было собрано много призывников из разных городов страны. Некоторые жаловались, что более двух недель находятся в экипаже. Мол, старшины строгие, хватают из новобранцев первого попавшего и направляют на уборку гальюна или на другие хозработы. Мне повезло, в экипаже я находился не более 12 часов. Меня включили в группу из 50 человек, которую в первом часу ночи подняли по тревоге и приказали выйти с вещами на построение во двор. Затем пешком через весь город мы прошли до Васильевского острова, где недалеко от моста лейтенанта Шмидта нас ожидал небольшой пароход.
В Кронштадт мы прибыли под утро. Там нас встретили старшины из Учебного отряда и строем повели в баню. После того, как мы вымылись, нам выдали чистое бельё и робу. Кроме того, каждому был выдан мешок, в который складывались личные вещи , причём каждая вещь оценивалась. Это, по-видимому, для того, чтобы компенсировать, если что-то пропадёт. При оценке оказалось, что мой бушлат, который мой брат Володя носил 4 года, а потом я 7 лет, является самой дорогой вещью из всех вещей группы. Отсюда, можно судить, как были одеты призывники.
Подразделение, в которое я попал, называлось в Учебном отряде сменой, оно состояло из 31 человека. Несколько человек были с высшим образованием, часть со средне-техническим и остальные со средним. В течение месяца мы очень много занимались строевой подготовкой, изучением оружия с выходом на стрельбы и т.д. Ноябрь-декабрь 1938 года были бесснежными, но морозы достигали 20 с лишним градусов. Поскольку сроки нашей подготовки были сокращены, у нас отменили тихий час. Подъём был в 6.00, отбой в 23.00. Сильно чувствовалась усталость и очень клонило ко сну.



Яков Афанасьевич – курсант учебного отряда.

В 6.00 подъём, зарядка на улице по пояс раздетыми, несмотря на мороз, туалет, завтрак. Первый же завтрак в Учебном отряде показал, что я очень медленно ем и в отведённый срок не укладываюсь. Когда старшина подал команду в столовой «Встать!», я не успел съесть даже половину своего завтрака. Зажав кусок хлеба в руке, я встал и доедал его уже на ходу. В последующем, заходя в столовую, я начинал незаметно для старшины жевать хлеб ещё до команды «Садись», что означало – «Начинай есть». Около 8 часов мы уже строем шагали на Якорную площадь, тесно прижавшись плечами друг к другу, и на ходу спали. Так продолжалось до рассвета, часов до девяти. В 11 часов мы возвращались в казарму, где до обеда изучали стрелковое оружие или противогаз. Во время этих занятий, особенно после обеда, нами велась мучительная борьба со сном. Глаза сами закрывались, и кто-нибудь из нас крепко засыпал, даже с храпом. Старшина прерывал занятия, приказывал разбудить храпевшего, причём последний каждый раз доказывал, что он не спал. Хохот стоял невообразимый.
Через две-три недели с одного из очередных занятий меня вызывают к командиру роты. Это было для нас очень высокое начальство. Я прибежал, доложил: «Краснофлотец Касатонов по вашему приказанию прибыл!» А он мне говорит: «Вот с вами хочет познакомиться военный инженер 2 ранга». Я строевым шагом направился к нему, а он протянул руку, назвал себя и сказал: «Садитесь, пожалуйста». Затем была приятная беседа, в процессе которой он предложил мне произвести некоторые расчёты с использованием логарифмической линейки. Я всё правильно сделал и, по-видимому, ему очень понравился, потому что в конце беседы он меня спросил: «Вы не будете возражать, если мы вас отсюда отзовём в ЦНИИВК (центральный научно-исследовательский институт военного кораблестроения), который находится в Ленинграде?» Это было счастье, и я ответил: « Конечно, нет». Обо всём, что было у командира роты, я рассказал своим товарищам. Они мне очень завидовали. А когда через полмесяца меня вновь с занятий вызвали к командиру роты, ребята шептали мне: «Яша, забери меня с собой». Мне было жаль расставаться с моей первой морской братией, я чувствовал, что в группу больше не вернусь. Так и случилось.
Когда я пришёл к командиру роты, мне уже были подготовлены документы, принесли мешок с моими вещами. Так как занятия были в робе, мне предложили переодеться в форму № 3. Я надел шинель, шапку. Мне вручили документы, и я в сопровождении старшины с мешком вышел во двор Учебного отряда. Там ещё подошли три краснофлотца с мешками – по одному из разных рот. Один из них меня спросил: «Куда нас?». «Куда вас я не знаю, а меня в ЦНИИВК». Они на меня удивлённо уставились, никто из них не слышал такого мудрёного слова. Пришлось им объяснить. Затем подошёл старшина и повёл нас к новому месту службы. Вышли мы через проходную Учебного отряда, пересекли Якорную площадь, подошли к зданию Главного военного порта (ГВП).



Дом Главного командира Кронштадтского военного порта.

Старшина приказал: «Ждать здесь!», а сам скрылся за красивыми дверями. Пока ждали, я обратил внимание, что через эти двери входят и выходят только командиры с нашивками от полутора до четырёх, т.е. от воентехника 2 ранга до военного инженера 1 ранга (тогда были такие звания ). Было это в середине декабря 1938 года, стоял мороз около 20 градусов, снега ещё не было, а залив уже покрыт льдом. Вышел старшина и предложил следовать за ним. Мы поднялись на 3 этаж и оказались в кабинете начальника Технического отдела КБФ.

4. Технический отдел Балтийского флота.

Принял нас исполняющий обязанности начальника техотдела военный инженер 3 ранга Николай Евгеньевич Гончаров. Он сказал нам, что технический отдел очень нуждается в специалистах, и что нас отобрали из Учебного отряда с разрешения Командующего Флотом. Позже мы узнали, что ряд специалистов, в том числе и начальник техотдела, были арестованы. В 1939 году была доказана необоснованность их ареста, они были освобождены и большинство из них продолжили службу на своих должностях.
Нас очень быстро устроили в общежитие командного состава, а на довольствие мы были поставлены на бригаде подводных лодок. Общежитие и бригада лодок территориально находились недалеко от ГВП. Каждый из нас получил удостоверение, которое давало право на свободное передвижение в Кронштадте и за его пределами в любое время суток. После суровых порядков в Учебном отряде нам казалось, что мы попали в рай. Я был зачислен в отделение, которое занималось обеспечением кораблей электрооборудованием. Моим начальником стал военный инженер 1 ранга Соколов, очень знающий вежливый и корректный командир, который поставил передо мной ближайшую задачу – войти в курс дела и предоставил мне полнейшую свободу. Я получил право на посещение любого корабля Балтийского Флота, базировавшегося в то время, в основном, в Кронштадте. Новый, 1939 год, я встречал дома в Петергофе.



В конце 1938 – начале 1939 годов на флот было призвано много людей с высшим образованием. Была отменена бронь. В Кронштадте, на Морском заводе и в различных отделах ГВП собралось около 50 человек инженеров-краснофлотцев. Поэтому нарком ВМФ адмирал Н.Г.Кузнецов издал приказ, согласно которому все инженеры-краснофлотцы должны были быть использованы на флоте по специальности на должностях командного состава с 50% оплатой и с сохранением всего того, что положено краснофлотцам. Так я стал моряком с очень редким званием «инженер-краснофлотец». Мы имели удостоверение личности и проживали на частных квартирах. Я со своими товарищами по техотделу проживал в общежитии Морского завода.
Почти все воскресные дни я проводил дома в Петергофе, если не назначался помощником дежурного по техотделу. Начальник технического отдела КБФ в начале 1939 года неоднократно вызывал меня и предлагал пройти переаттестацию в командный состав со званием воентехника 1 ранга. Я не давал согласия, так как мечтал отслужить положенные 2 года и возвратиться в КБ завода «Электросила». Однако осенью 1939 года вышел указ, согласно которому служба во флоте независимо от образования регламентировалась пятью годами. После этого указа многие инженеры-краснофлотцы переаттестовывались в командный состав. Я же опять не согласился. Наверное, судьба. Летом 1939 года заболел начальник аварийно-спасательной части техотдела КБФ военный инженер 1 ранга Понятовский, и начальство приказало мне временно исполнять его обязанности – взять под контроль состояние аварийно-спасательных средств на кораблях флота, включая водолазное хозяйство. Несколько месяцев мне пришлось исполнять эти обязанности и за это время побывать почти на всех надводных кораблях и подводных лодках Балтийского флота.
В первые часы начала финской компании (30 ноября 1939 года), а это было ночью, я был вызван в техотдел и сразу же с группой специалистов был отправлен на Морской завод с целью оценки возможности установки вооружения на ряд вспомогательных судов. В мою задачу входило оценить возможность обеспечения электроэнергией устанавливаемого на этих судах вооружения.

5. Зарубежная командировка в Латвию.

В 1939 году по правительственным каналам была осуществлена договорённость с буржуазными правительствами прибалтийских стран о создании в Эстонии (Таллине ) и в Латвии ( Либаве ) военно-морских баз. В декабре 1939 года мне было приказано срочно собираться для поездки в Либаву с целью сопровождения механизмов, оборудования и материалов, необходимых для ремонта наших кораблей, базирующихся там. (Готовящийся к этой поездке воентехник 1 ранга Р.В.Пирс вдруг не был допущен особым отделом к заграничной командировке). В состав эшелона, который отправлялся из Ленинграда в Либаву, была включена и железнодорожная батарея, которая была так хорошо замаскирована брезентом, что латыши принимали её за подводную лодку. Я вместе с караулом эшелона размещался в теплушке, в которой была установлена буржуйка. В теплушке было жарко, несмотря на то, что температура воздуха на улице составляла около 40 градусов мороза. До Либавы мы добрались за четверо суток. Эшелон подъехал прямо в военный городок, находящийся в 7 километрах от города.
У стенки стоял крейсер «Киров», несколько эсминцев и подводных лодок. Я сразу же встретил много знакомых. Меня пригласили в гости на крейсер «Киров», где я принял душ, пообедал и хорошо отдохнул. В Либаве я пробыл почти 2 месяца, в течение которых занимался передачей работникам технического отделения базы механизмов и материалов общей массой около 50 тонн. В это время мне довелось присутствовать на встрече моряков базы с Лебедевым-Кумачём и Всеволодом Вишневским, а также при вручении правительственных наград двум экипажам подводных лодок (Трипольского и Вершинина), отличившихся в войне с финнами.



Трипольский Александр Владимирович. Вершинин Федор Григорьевич.

7 марта 1940 года меня на машине доставили к Либавскому вокзалу. Когда я в кассе приобрёл билет на поезд, ко мне подошёл жандарм и предложил свои услуги проводить меня к поезду. Он привёл меня в вагон, открыл купе и сказал: «Вот здесь ваше место». Я поблагодарил его и он удалился. В двухместном мягком купе было тепло, светло и чисто. Я снял шинель и шапку. Уложил чемоданы. Один тяжёлый с заграничными сувенирами для передачи в Ленинграде родственникам начальника техотделения либавской базы, другой – лёгкий, с валенками и другими моими личными вещами. Уселся я на мягкий диван и вспомнил слова жандарма, сказавшего мне, что я являюсь единственным советским человеком в этом поезде, и так мне стало грустно и тоскливо. Но минут за 5 до отхода поезда в купе постучали, после моего разрешения дверь открылась и тот же жандарм, впуская в купе военного инженера 2 ранга, сказал мне: «Чтобы вам не было скучно, я вам привел вашего товарища». Вошедший офицер, поставив в купе два больших чемодана, протянул мне руку и отрекомендовался: « Командир дивизиона движения крейсера «Киров» Данильченко». Меня охватила колоссальнейшая радость: рядом со мной появился наш советский человек. Быть одному в чужой стране очень тяжело.
Жандарм пожелал нам счастливого пути, закрыл дверь, которая имела матовое стекло, и прицепил какую-то табличку. Данильченко вышел из купе и скоро возвратился, сообщив мне, что на этой табличке написано что-то вроде: «Посторонним вход запрещён!» Выходит, жандарм побеспокоился, чтобы нас никто не тревожил.
Утром 8 марта мы прибыли в Ригу. Здесь мы узнали, что поезд, на котором мы должны ехать из Риги до пограничной станции, отправляется вечером. Таким образом, весь день мы имели возможность знакомиться с городом и попутно израсходовать имеющуюся командировочную валюту. Оставив чемоданы в камере хранения, очень плотно закусив в вокзальном ресторане, мы отправились в город. Проходя мимо газетного киоска, мы обратили внимание на то, что на разложенных там газетах на латышском и русском языках изображены портреты попарно Сталин- Паасикиви, ниже Молотов – Рютьи. Надпись заголовка гласила: «Советский Союз заключил мир с Финляндией!» Нам не рекомендовалось покупать белогвардейские газеты, которые выпускались в Латвии на русском языке, но Данильченко всё же купил. Конечно, для нас это сообщение было очень приятным. Данильченко предложил зайти в наше посольство и уточнить, соответствует ли данное сообщение действительности, ибо накануне, выезжая из военного городка под Либавой, город был полностью затемнён по военному времени. В посольстве подтвердили справедливость сообщения. С очень хорошим настроением мы пошли знакомиться с Ригой. Кроме того, нам надо было срочно реализовать валюту, которой мы располагали. Я чувствовал себя очень неловко, когда Данильченко, покупая ту или иную вещь, торговался. Некоторые вещи он покупал в два раза дешевле, чем вначале называл цену хозяин. На мой вопрос: «Удобно ли торговаться советскому офицеру?», он мне ответил: «А почему же нет? Ведь это частная торговля. Мы для них просто покупатели». Затем, чтобы не связывать друг друга, мы, договорившись о времени встречи на вокзале, пошли порознь.



Рига 1930-х годов.

Продолжение следует.



Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru