В одном НИИ, работавшем на флот, служил или дослуживал капитан 1-го ранга. Назовём его условно Генрихом Карловичем. Откуда станет ясно, что по национальности он был немец. Для понимающих ситуацию того времени людей добавим, что ВВМУ он закончил в 1945 году. Все анекдоты о немецкой дотошности и скрупулезности вполне вписывались в образ его мышления и действия. Его рабочий стол и письменный стол дома невозможно было представить без плана - схемы расположения в столе документов и вещей. И, конечно, всё и всегда было на своём месте и никогда не терялось. Группа мужиков из НИИ закончила работу в командировке и сидела в гостинице в ожидании времени выезда на аэродром. В составе этой группы был Генрих Карлович. Всем было известно, что он обожает свою жену Верочку. Периодически Генрих донимал окружающих рассказами о талантах и умелости своей жены. Мужики ухмылялись и терпели. Вещи были уложены, и народ забивал козла, а Генрих Карлович считал свои командировочные расходы, считал вслух.
И слышат мужики: Духи ….руб. ….коп., шарфик …стоимость, перчатки …стоимость, – Верочке. Проезд в городском транспорте…… питание…..билеты… презервативы, – мне (в Питере на тот момент были в дефиците). Кто-то из мужиков сказал: «Это вы неверно считаете, презервативы тоже Верочке». Генрих задумался и сказал «пусть хоть что-то будет мне».
Мозговой штурм.
Завод начал производство нового изделия. Изделие спроектировал НИИ, он же на своём опытном производстве изготовил образцы и провёл испытания. Как и где проводились испытания непонятно. Факт состоял в том, что заводу серия изделий была включена в план, а план во времена СССР это и зарплата и всё остальное. Сборочный цех забит собранными изделиями. Идут проверки и приёмка изделий ВП, и тут выплывает, что изделия не хотят работать так, как им положено. Проще говоря, выходят из стоя уже при проверке на заводе. До нового года остаётся около недели, а значит, годовой план загублен, с вытекающими последствиями. Доказывать, где был верблюд, на заводе или в НИИ, придётся долго и нудно. В кабинете у директора решают, что делать – главный инженер, главный конструктор, главный технолог, ведущие конструкторы КБ завода, военпред. Рабочий день давно закончился. Все молчат и внимательно рассматривают разложенные по столам чертежи. Директор подходит к входной двери и говорит: «В комнате отдыха холодильник с едой и напитками, там же гальюн. Диванов и кресел на всех хватит. Дверь я закрываю и охрану предупрежу, что не следует выпускать ни кого из моего кабинета. Как найдёте решение, позвоните мне домой». Мужики употребили директорские запасы. Разлеглись, кто где мог. Периодически раздавались возгласы «а если……..», тогда все собирались у стола с документацией и начиналось складывание ёжиков. Около трёх часов ночи появился возможный вариант решения задачи. Ёщё около часа просчитывали все плюсы и минусы решения. Позвонили директору, он тут же прибыл, выслушал и дал команду на производство. Решение проблемы было настолько простым, что один токарь и один фрезеровщик, за смену обеспечили деталями доработку всей партии изделий. В дальнейшем оказалось, что с этими изменениями изделия приобрели новые свойства, необходимые для их работы. Это было оформлено как изобретение, - как указано выше плюс директор.
Он встал, прошел несколько шагов, вернулся. — А в море вы вышли? — Вышли! Ох, и громили же фашистов! За все! За город наш, за погибших людей!.. Вот рассказал тебе, стало легче. Тяжело это носить все в себе! — скомкал Гриша выкуренную папиросу. — Ты знаешь, кто раньше всех понял, что творится у меня на душе? — Кто? — Глухов. Умеет понять человека... словно родной отец! Да, как родной отец, — повторил Гриша, — отца-то у меня давно нету...
* * *
Когда я пришел на Кировский, мама первым делом просила, где Фрол. — Мы поссорились. — Поссорились? Почему? Я рассказал ей о причинах размолвки. — Ну, что ж, Фрол в конце концов все поймет. — Ты думаешь? — Я уверена. Вы снова будете друзьями, как прежде, разве вы оба не комсомольцы?
Да, оба мы — комсомольцы. Но кто из нас виноват? Фрол? Конечно, он не сумел сплотить класс, он зазнался, он упрям и не хочет признать, что неправ и нарушает устав, но и я виноват не меньше его. Я, комсомольский руководитель класса, не сумел найти со старшиной общего языка и помочь ему так, как, наверное, помогает Глухов Вершинину. Вместо того, чтобы по-дружески вразумить его, я назвал его Мыльниковым. Глухов никогда бы такого себе не позволил... А потом — ведь и я отвечаю за класс, и каждый проступок, каждую двойку товарища поставить можно в вину не только Фролу — и мне... — Ты о чем задумался? — прервала мама мои размышления. — Да так, о делах комсомольских, мама. Ты ходила профессору? — Ходила. Но его нет в Ленинграде, он уехал Москву, на врачебный съезд, говорят, скоро вернется, а у меня опять ничего не болит... Ты придешь домой встречать Новый год? — Да! А можно, мама, позвать товарищей? — Конечно, сынок! Я хочу, чтобы тебе было весело.
Глава третья. НОВЫЙ ГОД
Встречать Новый год без Фрола? Но он не замечал меня, словно я был неодушевленным предметом. Я послал отцу, Антонине и Стэлле, позвонил Олегу и Юре, пригласил их на Кировский. Они с радостью согласились. Позвал Илюшу и Гришу. Мы сблизились с ним после разговора на набережной. Уже стемнело, когда меня вызвали в пропускную. Кто-то пришел ко мне. «Кто бы это мог быть?» — соображал я, спускаясь по лестнице. В полутемном проходе я увидел девушку в меховой шубке, в меховой, запорошенной снегом шапочке, из-под которой выбивались огненные кудри. Это была Хэльми, порозовевшая от мороза. Я немного смутился, вспомнив наше прощание на лестнице, но она воскликнула как ни в чем не бывало: — А, спаситель! — и, вытянув руку из пестрой вязаной рукавицы, крепко пожала мою. — Вот видишь, я выполнила свое обещание. Приехала прямо из Тарту с университетской экскурсией. Ты помнишь Лайне? Она тоже здесь и хочет посмотреть твои акварели. Ты знаешь, она ходила к большому художнику в Таллине, и он сказал, что она — талант, что она будет настоящей художницей. Ну что ж? Чехов ведь тоже врач, стал писателем! Можешь поздравить, — продолжала она, — я учусь на отлично. Как мама? Здорова? А Антонина, Стэлла? Они тебе пишут? Ты знаешь, Никита, мы хотим идти встречать Новый год в Дом культуры. Я сказала Лайне, что зайду за тобой и хочу, чтобы ты позвал и Олега. Вот билеты на всех! Но я ответил, что хочу встречать Новый год с мамой, на Кировском, — к нам придут и Олег, и Илюша, и Юра. Пусть она отдаст билеты кому-нибудь и проведет вечер с нами... — А что ж, это прекрасно придумано! А можно Лайне позвать? — Конечно. Нам будет с кем танцевать. — У вас тут есть телефон-автомат? Говори скорее свой адрес. Она вошла в будку и позвонила в гостиницу. — Лайне придет, — сообщила она. — Она очень рада. А билеты — бог с ними! Ну скажи, Никита, как мне повезло! — Подожди меня, Хэльми, я пойду оденусь и позову товарищей. — А Фрол? — спросила она, когда мы спустились с Илюшей и Гришей. — Где же Фрол? Разве он не будет встречать с нами Новый год? Я сказал, что Фрол дежурит.
— В новогоднюю ночь? Вот бедняжка-то! — Мой отец тоже писал, что, может быть, будет в дозоре в новогоднюю ночь. Такова наша служба. Через несколько минут, на заснеженной улице, Илико изображал в лицах, как его сватали. На Большом проспекте было шумно, светло, все спешили встречать Новый год, и не верилось, что не так давно, в такой же вот вечер тревожно выли сирены, дома рушились, а люди прятались в подвалах от бомб... Стоял легкий морозец и сыпал частый, сухой снежок, оседавший на густые ресницы Хэльми и ее меховую шапочку. — Ну, ты совсем снегурка! Не хватает Деда-Мороза! И как по заказу из ближайших ворот вышел Дед-Мороз, в поддевке, осыпанной бертолетовой солью, с длинной седой бородой. Мы так расхохотались, что прохожие стали на нас оборачиваться. А Дед-Мороз, перейдя улицу, вошел в ярко освещенную школу. Мы заглянули в окно и увидели елку. В зале было полно нарядных ребят. Подошли к нашему дому. Я пригласил гостей подняться по лестнице. Мама, в светлом платье, с чайной розой у пояса, отворила нам дверь; расцеловала Хэльми и огорчилась, что Фрол не придет. — А тебе авио от Антонины, телеграмма от Стэллы и дяди Мираба! Антонина писала: «Чего пожелать тебе? Самого лучшего! Успехов и радостей! Не забывай Антонину. Как я хотела бы быть с тобой в новогоднюю ночь!» — Вот уж никак Антонина не думает, что я встречаю Новый год с вами! — воскликнула Хэльми. — А какая чудная !
Разукрашенная елка касалась золотой звездой потолка. Пришли Олег и Юра. Они оставили в передней на столике палаши, разделись и шумно вошли в столовую. — Смотри-ка, Юра, ведь это Хэльми! — воскликнул Олег. — По-моему, да, она самая! — Ой, как вы выросли оба! — в свою очередь воскликнула Хэльми. Она забыла, что сама через три года будет врачом. — Олег, ты принес свою скрипку? — Принес! Кукушка прокуковала половину двенадцатого. — Где же Лайне? Наверное, заблудилась? — забеспокоилась Хэльми. Но раздался звонок. Сегодня Лайне еще больше походила на Снежную королеву, в белом вязаном платье с цветной каймой, в белой вязаной шапочке — она сняла ее, и по плечам рассыпались русые кудри. Олег и Юра уставились на нее с восхищением — для них появление Лайне было новогодним сюрпризом. Она попросила меня показать мои акварели. Я вынул папку. Лайне разложила рисунки на столе. — «Адмиралтейство в солнечный день», чудо, как хорошо... «Исаакий с Невы», «Сфинксы», «Памятник «Стерегущему», «Медный всадник»... У вас, Никита, большой талант... Мне стыдно дарить вам свою мазню...
Но ее «мазня» оказалась прекрасной акварелью: рыбачьи суда в маленькой бухте, сети на берегу и разноцветные домики. Я подарил ей взамен своего «Медного всадника». — За стол, за стол! — позвала нас мама. Чего только не было на столе! Мама хотела отпраздновать Новый год на славу. Лайне сидела между мною и Гришей, Хэльми — между Олегом и Юрой. Она по-прежнему была болтушкой, всех засыпала вопросами, и мы едва успевали ей отвечать. Кем будет Юра? Кораблестроителем? А Олег будет инженером? Морским? Замечательно! И он ходит в консерваторию? И все успевает? — Ну, и молодец ты, Олег! Кажется ты, Никита, рассказывал, что композитор Цезарь Кюи был инженер-генералом? Ну, а Олег будет инженер-скрипачом! Не обижайся, Олег, я пошутила! Ты приедешь к нам в Таллин и дашь концерт в театре «Эстония». — Нет, о концертах не может быть речи! Я буду моряком, не артистом. Но когда я приду на своем корабле к тебе в Таллин, я захвачу с собой скрипку и, если ты, Хэльми, захочешь, сыграю тебе и твоему отцу... — Смотри, не забудь! Завяжи узелок! Тут мама напомнила: — Никита, без пяти двенадцать. Я включил приемник. — Эх, жалко, нет с нами Фрола! — огорченно вздохнул Юра. — Да, очень жаль! — согласилась с ним Хэльми.
Стали бить . Уверенный, мерный звон! Он слышен повсюду, и все мысли людей в этот час обращены к Москве. — За тех, кто в море! — провозгласил Илюша. — За тех, кто в море! — подхватил тост Олег. — За Юрия Никитича Рындина! За Виталия Дмитриевича Русьева! Пили за будущих врачей, чокались с Хэльми и Лайне. Пили за будущих моряков. За моряков — ветеранов войны. Все потянулись с бокалами к Грише. Юра предложил выпить за наше Нахимовское. — И за нашего дорогого начальника! — подхватил Илико и, обращаясь к концу стола, произнес речь перед воображаемым адмиралом: — Спасибо за то, что учили, за то, что любили нас. Вы думаете, мы вашей любви не ценили? Ценили! Бывало, собираемся натворить что-нибудь, вдруг командуем себе: «Стоп»! Натворишь, подведешь начальника! Скажут: «У него невоспитанные нахимовцы». И за то, что папиросы у нас отбирали, спасибо, — поднял Илюша пачку «Казбека». — Выросли из нас благодаря вам моряки, а не дохленькие человечки! — Да, уж ты, Илюша, никак не похож на «дохленького человечка»! Было что вспомнить, и мы наперебой вспоминали и нашего славного Николая Николаевича, и Протасова, и Горича с Кудряшовым, и Забегалова с Бунчиковым, и наших тбилисских друзей... — Олег, сыграй нам, пожалуйста, — попросила Хэльми, — так хочется музыки! Сыграй Чайковского или Грига! Олег принес скрипку, Юра сел за пианино. Мама, закрыв глаза, слушала. Хэльми восторженно восклицала: — Как играет! Даже не верится, что это Олег! — А ты забыла, как он играл нам у Стэллы? — Тогда и теперь — небо и земля!
Но вот импровизированный концерт был окончен; снова включили радио и принялись . Я танцевал с Хэльми, с Лайне, с мамой. Мама была легка, словно перышко. Ей было весело. Она повторяла: — Какой замечательный Новый год! Он был бы совсем замечательным, если бы со мной была Антонина! И танцуя с Лайне и с Хэльми, я представлял себе, что танцую с ней, с Антониной, и на сердце становилось так радостно! Взявшись за руки, мы водили хоровод вокруг елки, играли в разные игры, и мама во всем принимала участие, словно она была нашей сверстницей. — Какая у вас чудесная мама, Никита! — оказала Лайне. — А ваша? — спросил я. — Моя давно умерла... Перед тем как разойтись — кукушка напомнила, что уже четыре часа, — Илико предложил никогда не забывать «нахимовского товарищества»: — Даже если нам придется служить на разных морях, мы найдем время встретиться, а если встретиться не удастся, будем писать друг другу, делиться радостями о выполненных заданиях! Обещаем, друзья? — Обещаем! — Отныне и Гриша — наш, правда? — Ну, — засмеялся Пылаев, — я-то уж слишком стар для нахимовца. Но раз вы хотите — вхожу и я в ваше товарищество! — Ура! — А нас вы забыли? — воскликнула Хэльми. — Вы эгоисты! — Нет, — отвечал ей Юра. — Мы никогда не забудем ни Хэльми, ни Лайне, ни этого чудесного вечера, который запомнится на всю жизнь! — Давно бы так! Вышли на Кировский. Морозило здорово. Окна, разрисованные узорами, в лунном свете .
Олег и Юра пошли провожать Хэльми и Лайне в «Асторию», где поселились студенты из Тарту. Гриша пошел в училище. Илюша решил ночевать у нас. Поскрипывал снег под ногами. — Ох, я устала! — призналась мама. — Если бы вы только знали, как весь вечер жали мне новые туфли! Но тем не менее она легко взбежала на четвертый этаж. Мы с Илико стали дурачиться: пожелали кукушке, куковавшей пять часов, счастья. Она — мне ровесница, куплена в тот самый год, когда я родился. — Спокойной ночи! — наконец, угомонила нас мама. — Спокойного утра! — поправил Илюша. Он с размаху кинулся на диван. — Илюша! — окликнул я друга. — А? — Спишь? — Сплю, генацвале! — А как ты думаешь, что ждет нас в Новом году? — Большое плавание, Кит! Гаси свет!
* * *
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
