Видеодневник инноваций
Подлодки Корабли Карта присутствия ВМФ Рейтинг ВМФ России и США Военная ипотека условия
Баннер
Новое производство литиевых аккумуляторов

Новое производство литиевых аккумуляторов

Поиск на сайте

Вскормлённые с копья - Сообщения за 13.01.2013

Карибский кризис. Противостояние. Сборник воспоминаний участников событий 1962 года. Составитель контр-адмирал В.В.Наумов. Часть 13.

"Горизонт чист!.."

— "Горизонт чист, - скороговоркой сдавал вахту Юра, - погода дрянь, ветер 280 гр. - 12 м/сек, волна 5-6 м, облачность 10 баллов, видимость 7 миль. Указания на вахту — новых нет. Остальное ты знаешь". "Принято", - ответил я. "Давай, докладывайся", - торопил Юра. Он, несмотря на химкомплект, промок насквозь, промерз, и его ждал ужин и отдых.
Я взобрался на "забор". Привязался - влез в петлю из прочного конца и затянул ее на груди (потом для этой цели стали выдавать на лодки монтажные пояса). Проверил, закрепился ли сигнальщик. Одновременно осмотрел горизонт и воздух, не упуская из поля зрения набегавшую волну. Было еще светло, но плотность облаков такова, что невозможно было определить, где солнце. Серое небо, серое море — не то. И свинцовое не то. Неприветливое — слабо. Враждебное?..



Шумит море. Похомов Василий.

Волны высотой 5-6 м, как оценил Юрка, мне казались "выше сельсовета". Высота глаза наблюдателя на ПЛ 7,5 м. И когда лодка при длине волны около 100 м (длина лодки 91 м, но нос не в подошве, а корма не на гребне, поэтому и берем 100 м.) ритмично через 5-7 сек то поднимается на гребень, и тогда волна кажется не более 5 м, но когда опустится в подошву, тогда, да, — волна около 6 м. Но вот лодка, почему-то задержавшись на гребне, вдруг как рухнет под подошву следующей волны и на нас стремительно набегает шипящая стена воды. Я кричу сигнальщику: "Берегись!" Мы наклоняемся вперед, поворачиваемся боком, руки в мертвой хватке на конструкциях мостика, дыхание затаено, глаза закрыты — стена бьет тебя всего сразу, крутит, рвет, кромсает и сходит назад. Ты плюешься, кашляешь, харкаешь, естественно "материшься", на запрос снизу: "Как вы там? - отвечаешь: "Нормально!" Потом приходишь в себя и шаришь глазами по горизонту и воздуху... -Никого? Слава Богу, никого...
Но такое случается не через 5-7 секунд, а пореже - через 5-7 минут. И я, освоившись на мостике, нажимаю тангенту "Нерпы" - внутрикорабельной связи: "Внизу! Подключить командира! Товарищ командир, старший лейтенант Шеховец вахту принял исправно". "Меняйтесь", - у командира нет вопросов — он после ужина поднимался наверх для перекура.
Кокорев, дождавшись прохождения 9-го вала, чтобы не оказаться в роли поршня под многотонным водяным столбом, исчез в шахте люка. Погода не располагала к выходу наверх для перекура и, кроме нас с сигнальщиком, на мостике не было никого. Мы стояли с ним напротив по диагонали, видя лица друг друга, непрерывно осматривая: я - носовую полусферу, он — кормовую. Если полностью накрывало нас сравнительно редко, то ведро-другое холодного крутого рассола мы имели от каждой второй или третьей волны, ударявших в лобовую часть мостика. Но вот повышенный взлет лодки, зависание — и площадка, на которой мы стоим, стремительно и долго уходит из-под ног вниз. "Берегись!" Отплевываясь и т.д., мы еще перешучиваемся и хохочем. Хотя море требует уважения к себе, и в этом походе легкомыслие и неуважение к морю было не раз наказано переломом ребер, выбитыми зубами, вывихами рук, пальцев, разбитыми носами и просто "фонарями".



Кетов Рюрик Александрович

Если самые высокие волны в своей 30-летней морской службе, до 15 м, я наблюдал именно в этом походе, то не потому, что это первый поход молодого офицера. Нет. Расчет простой: попутная волна медленно поднимает корму лодки и, наконец, ставит её "раком". Дифферент на нос 8,5 гр. Длина ПЛ - 100 м. Синус 8,5 гр. = 0,15. Какова величина катета противоположного угла? 15 м.
Несколько месяцев ранее на этой же лодке Б-4 я наблюдал и самый большой крен. Мы возвращались из полигона БП (боевой подготовки) на рейд бухты Могильной у о.Кильдин. Шторм от вест-норд-веста набирал силу. Направление волны - 100-110 гр., правый борт. И когда мы были готовы спрятаться за остров, волна так положила лодку на левый борт, что я, спустившийся в нарушение инструкции вниз под козырек, чтобы покурить в обществе того же Юрия Кокорева, увидел в верхнем проеме, где нам положено стоять, горизонт!
И когда лодка выровнялась, из каюты командира раздался зычный мат командира лодки Р.А.Кетова. Через минуту он был на мостике с подбитым правым глазом. Во время крена, значение которого никто не успел заметить (да и не мог - кренометр зашкалило!), графин с водой вылетел из гнезда и... Командир был в панике: "Ведь ни одна б...ь не поверит, кто мне подвесил фонарь". Мы хором заверили, что подтвердим как на духу, что это был форс-мажор. Я еще предложил записать этот факт в вахтенный журнал.



WV-2, самолёт ДРЛО.

Стихия, хоть и не такая страшная, как казалась в первые минуты вахты, стихая, мордует нас физически и морально.
"Мостик! Лодка осмотрена, замечаний нет..." - доложили снизу. Значит 20.30. До смены еще 3,5 часа! Уже намокли грудь, руки до локтей, ноги в разных местах, где порван химкомплект. 20.50. - Доклад командира группы ОСНАЗ: "Объявился "Ю-ви-2" в 100 милях к юго-востоку. Возможен подлет с левого борта". Мы с сигнальщиком настораживаемся, начинаем усиленно шарить по горизонту и воздуху. Я нацеливаю радиометриста, ведущего радиотехническую разведку на станции обнаружения радиолокационных сигналов "Накат": "Метрист!. Ожидается самолет, вероятнее с левого борта".
Восхищают чайки. Скользят над волной в 10-15 см, синхронно поднимаясь с волной и опускаясь. 21.30. Вахтенный Центрального поста мичман Анатолий Иосифович Костенюк, старшина команды трюмных машинистов принимает доклады об осмотре отсеков. Первым докладывает мой, 7-й отсек: "Центральный, 7-й осмотрен, замечаний нет. СО2 - 0,5%. Откуда, думаю, углекислый газ в надводном положении? Хотя, для концевых отсеков нет разницы: подводное или надводное - они загерметизированы, а 7-й - спальный отсек, там 14 коек. Надо после доклада об осмотре дать команду провентилировать ПЛ. "Есть 7-й", - ответил Центральный. Это намек 6-му отсеку для доклада. Но тут прозвучал тревожный голос радиометриста: "Мостик! На 3-м диапазоне слева 45 - самолетная РЛС. Сигнал 1 балл!".
- Есть, метрист! Внизу! Доложить командиру о сигнале. Выход наверх запрещен!
- Мостик, командир! При увеличении сигнала до 4 баллов — погружаться!



Чайки (Геннадий Маценко)

Это, с современной точки зрения, величайшее нахальство. Но тогда мы этого еще не знали. Мы были уверены, что наш "Накат" упреждает работающую радиолокационную станцию в 2-2,5 раза. Против нас еще не использовались тактические хитрости работать в четверть мощности, а потом ка-ак вдарить на полную!..
Я уже промок наполовину, я созрел для погружения. Я всего лишь командир торпедной группы, я почти ни за что не отвечаю, мне еще не жаль ни себя, ни своей 3-й смены, ни расхода моторесурса, ни дизелей, ни другого "железа", которое от повышенных нагрузок устает и может сломаться, выйти из строя, меня не беспокоит напряженный график движения, что чем больше мы будем сидеть под водой, тем труднее будет потом догонять упущенное, наверстывать потерянные мили.
— Сигнал 2 балла!
— Есть, метрист!.
— Сигнал 3 балла!
Мы с сигнальщиком уже сняли страховочные концы, он сбегал в надводный гальюн, который находится в корме ограждения "нет никого!" Теперь только бы лодка не зарылась в волну - мы без страховки!
— Сигнал 4 балла!
— Все, вниз! - с упоением ору я на весь Океан. Сигнальщик исчез в люке.
— Стоп дизеля! - и я прыгаю вниз к верхнему рубочному люку.
— Срочное погружение!
Я еще только ногу занес в шахту люка, снимая его со стопора, как смолкли дизеля, будто захлебнулись. Сквозь рокот волн засвистел воздух из балластных цистерн концевых групп через открытые клапана вентиляции. Лодка сразу "присела" метра на 2, с глухим стуком закрыл люк, повернул со всей силы кремальеру, подбил ее тычком ладони и, скользя по поручням через боевую рубку, через нижний рубочный люк в Центральный пост, крикнул "задраен верхний рубочный люк". Последнее слово я произнес уже в Центральном. Это сигнал для механика принять балласт в среднюю группу, т.е. полностью.



Третий отсек. Трап из центрального поста в боевую рубку. Видны нижний и верхний рубочные люки.

В Центральном посту я развернулся на 180 гр. и скомандовал боцману, который несколько секунд назад был сигнальщиком:
— Боцман, ныряй на глубину 70 м с дифферентом 7 гр. на нос! 6-й отсек (моторный) уже дал 3-мя моторами средний ход вперед.
— Есть нырять на глубину 70 м с дифферентом 7 гр. на нос, - скороговоркой репетует тот, но почему-то ставит кормовые горизонтальные рули на всплытие. И правильно делает. Если корма повиснет в воздухе, прихватит воздуха, то лодку с воздушным пузырем в корме будет очень трудно загнать под воду.
Механик спокойно смотрит на действия подчиненных, на поведение лодки, а я нервничаю - глубина 1,5-4 м! Лодка не лезет под воду, а тут еще метрист:
— Сигнал 5 баллов!
— Принимать в уравнительную (цистерну) ГОНом (главным осушительным насосом), - это механик.
— А я - "Лево на борт!" (чтобы поставить лодку лагом к волне - так она легче идет под воду и она пошла).
— Глубина 3 м!
— Стоп ГОН!
— Прямо руль!
— Глубина 5 м! - боцман переводит кормовые горизонтальные рули на погружение, пошел дифферент на нос.
— Закрыть клапана вентиляции средней, - механик.
— Глубина 7 м, - боцман.
— Опустить "Накат", - я и антенна "Наката" поползла вниз.



Третий отсек. Выдвижные устройства.

— Глубина 9 м, дифферент 7 гр. на нос, - боцман.
— Закрыть клапана вентиляции концевых! - Пошел ГОН из уравнительной за борт (механик).
— Глубина 12 м! Дифферент 8 гр. на нос! - боцман перевел все рули на всплытие. Мы все непроизвольно отклонились в обратную сторону градусов на 30.
— Продуть быструю, - я.
Мичман Костенюк резко открывает маховик продувания цистерны быстрого погружения. Она заранее заполнена. В ней почти 20 тонн воды для создания лодке отрицательной плавучести для ускорения маневра "Срочное погружение". С металлическим скрежетом воздух высокого давления врывается в цистерну и в несколько секунд вытесняет воду, на табло вспыхивает сигнал "Продута быстрая".
— Продута быстрая! Закрыты кингстоны! - Костенюк.
А глубина уже 30 м. Лодка продолжает погружаться, хотя боцман рулями отводит дифферент к нулю. Продолжает работать ГОН, облегчая ПЛ.
— Глубина 40 м. Дифферент 0. Скорость погружения замедлилась.
— Можно уменьшать ход, - напоминает тактично механик.
— Стоп третий. Бортовые малый вперед! -я.
— Глубина 50 м! - как и положено, после 15 до 30 м докладывал боцман глубину через 5 м, после 30 м - через 10. - Глубина 60 м, дифферент 0 гр.!
— Надо прохлопать клапана вентиляции, - подсказывает механик, т.е. ликвидировать пузыри воздуха в цистернах главного балласта (ЦГБ).
— Провентилировать ЦГБ!
Открываются и закрываются клапана вентиляции сначала концевых групп, потом средней. Причем первый отсек доложил: "Открылись и закрылись без сигнала клапана вентиляции 1-го и 3-го номера!" Молодец, вахтенный! Бдит. А мичман Костенюк просто забыл дать короткий ревун на открытие и два на закрытие.
— Глубина 70 м!
— Осмотреться в отсеках! - я вахтенному ЦП.



Третий отсек. Центральный пост. Пульт управления клапанами БЦ.

Продолжение следует.

«В морях твои дороги». И.Г.Всеволожский. С НАХИМОВСКИМ ПРИВЕТОМ. Часть 1.

Глава первая. ПИСЬМО НА ФЛОТ

— Веселенькая жизнь! — ворчал Фрол, с завистью поглядывая на мои погончики.



Он бы с удовольствием отсидел месяц в карцере, лишь бы не появляться в классе и в столовой без погон и без ленточки. Фролу казалось, каждый собирается напомнить, что он одет не по форме. Но товарищи упорно делали вид, будто не замечают, и хвалили Фрола, если он хорошо отвечал урок. Один только Бунчиков, когда Фрол с ним заговаривал, краснел от подбородка до самых оттопыренных ушей. Вова старался не замечать, что у Фрола на плечах нет погон, а на бескозырке — ленточки, но Бовины глаза, как назло, останавливались именно на плечах Фрола и на его бескозырке.
До конца месяца было далеко, когда мы отнесли скворца в госпиталь. Все раненые окружили Гуськова, и матрос посадил птицу на грудь и ласково звал его: «Скворушка! Скворушка!» Скворец смотрел на Гуськова похожими на черные кнопки глазами и вдруг, к всеобщему удовольствию, крикнул на всю палату: «Полундра!» Раненые смеялись до слез, улыбнулся и моторист, по словам соседей, за все дни в первый раз. Он спрашивал нас, где же Фрол. Мы отвечали: «Дежурит». И Гуськов просил передать Фролу большое флотское спасибо.



Когда мы вернулись в училище, Фрол совсем расстроился. Ему было обидно до слез, что не он отнес скворца в госпиталь.

* * *

— Ты знаешь, — сообщил мне Фрол через несколько дней, — я от Стэллы письмо получил. Обидное.
— Да ну? Покажи.
Очень крупно и четко, без единой помарки, Стэлла писала Фролу:
«Я узнала, что ты заходил к нам, Фрол, и прочла твою записку. Ну и неграмотно же ты пишешь! А тут к папе приходил один офицер — он служит в вашем училище, — и я спросила его о тебе. Он сказал, что ты боевой моряк, но мало дисциплинирован, получаешь тройки, а теперь тебя наказали за самовольную отлучку и за грубость и на целый месяц сняли с тебя погоны и ленточку.
Я не знаю, что это значит, но, наверное, наказание это очень большое. Я хотела с тобой дружить, но поняла, что ты заходил ко мне, — когда ушел самовольно, а это очень нехорошо. Ты приходи, когда у тебя будут пятерки и тебя отпустят.
Папа прочитал, что я написала, и просил приписать, что ты, конечно, придешь и он будет рад видеть тебя и Никиту.

До свиданья. Твой друг Стэлла».

Многие буквы замаслились и стерлись — наверное, Фрол читал письмо много раз.



— Хвастается своими пятерками! — сказал Фрол сердито. — Я ей покажу! Я приду к ней и суну ей в нос пятерки. Одни пятерки, и ни одной тройки!
— У тебя же их нет пока...
— Будут! — ударил Фрол кулаком по тумбочке. — И пятерки, и погоны, и ленточка! Все будет, будь спо... спокоен будь, Кит. И на море летом поедем. Ты знаешь, чем море пахнет?
— Ничем, по-моему.
— Врешь, славно пахнет! Вот не скажу тебе чем — не то рыбой, не то дегтем или стружками, а хорошо пахнет... Здорово! Эх, Кит! Я во сне катер каждую ночь увидеть хочу, а не получается. Лягу на койку, все про катер свой думаю, а засну — вижу другое. Всякую чепуху вижу, Кит! Будто тащат меня на гауптвахту; кто — не пойму, а только за ухо дергает и все приговаривает: «Не нарушай дисциплину, не нарушай дисциплину!» Проснусь в темноте и радуюсь: не было этого! А засну — опять начинается. Еще хуже. Будто из училища выпроваживают. Сняли с меня все флотское, распахнул Кудряшов дверь на улицу: «Иди, Живцов, на все четыре стороны!» А куда я пойду? На катера? Они ведь гвардейцы теперь. У них ленточки — полосатые, черные с желтым. За два кабельтова видно. А у меня... — Фрол с ожесточением нахлобучил на уши потерявшую весь шик бескозырку.



Гвардейский Военно-морской флаг, 1942—1950 гг.

— Смирно! — скомандовал Вова Бунчиков: он дневалил по кубрику.
Мы вскочили. В кубрик вошел адмирал, совершавший вечерний обход. Мы привыкли к посещениям начальника. То он появлялся во дворе во время гимнастики; то приходил в столовую и спрашивал, сыты ли мы и всем ли довольны; то заходил в класс на урок или появлялся в коридоре на перемене. А ночью, бывало, проснувшись, я видел адмирала в кубрике. Он проходил между рядами коек и старался ступать неслышно, чтобы не нарушить наш сон. Адмирал был строг к нам в тех случаях, когда мы были виноваты, но зато и за нас стоял горой. Все знали, что он «распушил» кока, приготовившего невкусный обед, выгнал кладовщика, пытавшегося украсть от каждой порции несколько граммов масла, отдал под суд гардеробщика, приносившего в училище папиросы и в обмен выманивавшего сахар и белый хлеб. «Всякого, кто мне будет мешать воспитывать будущих моряков, — говорилось в приказе, — я безжалостно удалю из училища».
И сейчас адмирал проходил между койками, приподнимал одеяла и проверял, чисто ли постельное белье. Убедившись, что чисто, он ловко и красиво, одним неуловимым и, как видно, давно привычным движением застилал койку. Пройдя мимо нас, он, как все, сделал вид, будто Фрол не наказан и ничем не отличается от других. Похвалив Бунчнкова за отличное состояние кубрика, отчего Вова отчаянно заморгал, адмирал вышел.
— Как ты думаешь, Кит, — спросил Фрол озабоченно, — адмирал написал на катера?
— Нет, не написал.
— А ты откуда знаешь?
— Адмирал бы прямо оказал: «Напишу».
— А командир роты?



— Ну, Сурков не напишет.
— А Кудряшов?
— Нет, Фрол, я думаю, и Кудряшов никому не писал.
— Ну, тогда Протасов настрочит. Его ведь вздраил за меня адмирал. А когда человека драят, он на всех злится.
— И все же Протасов — хороший.
— А ты откуда знаешь, хороший он или нет? Пойди-ка лучше, спроси.
— Ну как я спрошу его, Фролушка?
— Как, как! «Товарищ старшина, разрешите обратиться?» А когда разрешит, начинай: «Написали вы про Живцова? И если не написали, то, может, не надо, а?»
Я знал, где найти Протасова, и направился в пустой класс.
Старшина сидел за дальней партой и читал только что полученное письмо.
— Товарищ старшина!
Протасов не откликнулся.
— Товарищ старшина, — повторил я громче, — разрешите обратиться?
Старшина поднял голову:
— Я вас слушаю, Рындин.
— Скажите, пожалуйста, вы не написали про Живцова на флот?
Он уставился на меня непонимающими глазами.
— Живцов не хочет, чтобы знали на катерах. Они ведь гвардейцы теперь, ему стыдно. А кроме них... кроме них, у него никого нет на свете.



Торпедные катера Черноморского флота у причала.

— У кого никого нет на свете? — переспросил старшина странным голосом.
— Да у Живцова же — ни отца, ни матери! А старшего лейтенанта Русьева, усыновителя, фашисты ранили, в госпитале лежит. Если не написали, товарищ старшина, то, может, не надо, а?
— Ах, вот вы про что! — понял Протасов. — Вы друзья с Живцовым?
— Еще с катеров!
— Почему вы решили, что я стану писать о Живцове?
— Да как же? Мы боялись — напишете.
— Знаете, Рындин, — сказал старшина, — я уверен, гвардейцы хотят узнать о Живцове более приятные вещи.
— Так не написали?
— Нет. Зачем? Я убежден, что это больше не повторится.
— Спасибо. Вот большое спасибо!
— За что благодарите? — удивился старшина. — Живцов достаточно наказан. Идите, Рындин, скажите Живцову: я не сомневаюсь, он будет отличным нахимовцем.
Я выпалил:
— А ведь мы о вас, товарищ старшина, не так думали.
— Как же вы обо мне думали?
— Сначала мы вас не очень любили. А теперь мы вас любим, честное слово, мы вас очень любим!



Помощник офицера-воспитателя, офицер-воспитатель, нахимовцы с призом за 2-е место по успеваемости и дисциплине.

Старшина поднялся из-за парты, и лицо его вдруг прояснилось.
— Славные вы ребята, — сказал он удивительно теплым голосом. — До чего же славные вы ребята!
— Я ведь тоже вас сначала не совсем понимал, — добавил он.
Возвращаясь в кубрик, я думал: «Живет старшина с нами рядом, не отходит от нас ни на шаг, он везде с нами — в кубрике, в классе, в умывальной, а мы долгое время не знали, что его зовут Павлом. И не знаем, есть ли у него отец, мать, сестры, братья. Мы с Фролом — друзья, а у старшины нет друзей. Он самый молодой из старшин в училище. А его боевые товарищи так далеко!»
Я сообщил Фролу:
— Не написал.
— Правду говоришь?
— Честное морское! «Когда Живцов заслужит, — говорит, — напишу. А плохое писать не стану. Зачем, — говорит, — я буду плохое писать?»
— Вот это здорово! — обрадовался Фрол. — Так тебе и сказал?
— Точно так и оказал и добавил: «Я не сомневаюсь, он будет отличным нахимовцем».
Фрол помолчал.
— Что ж? Будем нажимать. А пока знаешь что? Давай сочиним письмо. Только пиши ты, а то я ошибок наделаю.
— Кому письмо?
— На катера, капитану первого ранга.



Катера 2-й Новороссийской БТКА. На заднем плане – артиллерийский катер с ПУ РС.

Продолжение следует.



Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru


Главное за неделю