Видеодневник инноваций
Подлодки Корабли Карта присутствия ВМФ Рейтинг ВМФ России и США Военная ипотека условия
Баннер
Итоги форума Армия-2024: решения для ВКС

Итоги форума "Армия-2024": решения для ВКС

Поиск на сайте

Вскормлённые с копья - Сообщения за 13.11.2013

Новые песни о главном. Глава десятая, любовная. Ни о чём. К.Лукьяненко.

Новые песни о главном. Глава десятая, любовная

Любовь заразительна. Но сначала об экономике. Чем сложнее ситуация в мире, тем больше ученых начинают ее изучать, а некоторые из них даже получают Нобелевские премии. Что интересует людей в экономике? Нет, не такая мелочь, как аванс-получка, магазин, ЖКХ, аптека, а вещи более существенные, позволяющие в одночасье зарабатывать целые состояния или болезненно расставаться с ними. Но поскольку второй вариант явно нежелателен, его всеми силами и средствами стараются избежать. И тут появляются ученые, предлагающие различные теории, Одни исходят из того, что торгующиеся ценные бумаги имеют какие-то свои особые свойства, которые можно выявить и на их основе предсказать, как будут меняться цены на эти бумаги и как вести себя на рынке – продавать или покупать. Другие считают, что никаких особых свойств у бумаг нет, но они чутко реагируют на всю совокупность информации, имеющей отношение к рынку. Достаточно, по их мнению, отслеживать поток информации, и прибыль будет всегда гарантирована. Это, так сказать, два традиционных подхода, вызывающие скепсис одних и повышающие социальный статус других. Но поскольку обе группы по численности почти равны, ничто не мешает появиться третьей группе, для которой и бумаги никаких особых свойств не имеют, и на информацию они не реагируют, но зато поведение людей, в руках которых эти бумаги ненадолго задерживаются, имеет первостепенное значение. Вот тут-то и возникают теории, расписывающие в деталях поведение людей на рынках. Как правило, с математической точки зрения, они очень элегантны и чутко следуют моде. Но потом оказывается, что и эти теории немногое могут добавить к пониманию рынка, и всё начинается с самого начала.
Тем не менее, в рамках поведенческих теорий ученые начинают рассматривать такие элементы, на которые раньше никто внимания не обращал. Всё чаще предметом исследований оказываются человеческие эмоции. Именно в них наиболее проницательные пытаются разглядеть то, что потом может материализоваться в больших деньгах или в больших кризисах. А это уже почти политика, поэтому прошло не так много времени и в речах политтехнологов тема человеческих эмоций постепенно зазвучала всё громче. Теперь посмотрим, в каком состоянии находятся эти исследования и чем они могут обернуться для населения различных стран.
Современная политическая технология эксплуатирует так называемую «культуру ненависти и презрения». Такая культура требует достаточно больших усилий. В сознание общества необходимо внедрить представление о том, что твоим политическим противникам нельзя доверять. Появляются отрицательные лозунги, начинающиеся со слов «Долой!». Смысл этих лозунгов доложен проникать в новости, социальные сети и ночные юмористические передачи. Обыватель должен постоянно сомневаться в патриотизме тех, кого выставляют политическими противниками. У противников обязательно должны быть иностранные связи и интересы за рубежом. Их власть и капиталы подвергаются сомнению. Дальше начинаются «пугалки» о том, что у нас не будет счастливой жизни до тех пор, пока «они» у власти. Другими словами, это культура, которую можно назвать «мы» и «они», где последним отводится неблагодарная роль национальных предателей.
Однако современная наука правильно отмечает, что такой подход имеет, как минимум, два недостатка: большие расходы на внедрение «образа врага» и вброс негатива, который потом трудно преодолевать – негатив, на кого бы он ни был направлен, всё равно остается негативом. И тут начинаешь понимать, что так настойчиво внедряемый в человеческое сознание либеральный проект постоянно хочет оправдаться. Оказывается, либеральное государство не видит перед собой задач выше обеспечения человеческой свободы, равенства и… честности. Государство хочет быть честным. Вот только беда в том, что всё это достижимо только тогда, когда государство будет привержено «идеалам общественного разума», когда государство научится не принуждать, а убеждать, и все в государстве – от высших эшелонов власти до избирателя –- сразу станут убежденными, будут в общественном плане вести себя согласно своим убеждениям.
Достигшим философских высот рассуждениям о либерализме вторит другой хор, который говорит, что общественный разум – это слишком общё, нам сегодня нужны «общественные эмоции», чтобы вовлекать в круг «общественных забот» как можно больше людей. И неважно, что люди будут разными, придерживаться разных взглядов – это всё частности. Главное – чтобы они чувствовали одинаково. Человек может мыслить по-разному, придерживаться разных взглядов, но вот чувствовать он должен одинаково, и тогда задача сводится к тому, чтобы достучаться до наших эмоций. Естественно, государство не должно выпускать из своих рук «общественных эмоции» и постоянно заниматься их формированием. Лидеры страны обязаны всё время напоминать, что «мы должны жертвовать, ради….»,что «все мы преследуем благородные цели» (дальше цели по списку). Но такое обращение к народу обязательно должно сопровождаться выделением денег на развитие соответствующих искусств и зрелищных мероприятий, которые, в ответ на заботу… либерального государства, должны вырабатывать в нас соответствующие «политические эмоции». Этому должно служить массовые представления, монументальное искусство, даже парки культуры и отдыха должны сегодня нести полезную нагрузку в виде «общественно-политических эмоций». Народу необходимы зрелища – песенные конкурсы, фильмы, вброс «фоток» через социальные сети, проведение важных спортивных мероприятий.
Но тут вскрывается самая большая тайна либерального государства: противоречие между распределением национальных богатств в частные руки и обращением к эмоциям, которым государству очень хочется придать общественный характер. Все, кто жил в эпоху СССР, в либеральных потугах спаять воедино разнородное общество не могут не видеть извращение понятия «общественный», которое в СССР имело смысл, а в либеральном проекте это лишь наукообразная попытка замазать огромные трещины между теми, кто трудится, и теми, кто присваивает себе плоды этого труда.
Примечательно то, что либерализм тут же боится этого «общественного», утверждая, что государство должно «объединять» народ, ни в коем случае не прибегая к патриотической риторике (а вдруг националисты выскочат или начнут презирать однополые семьи?). Оказывается, обращаясь к «общественным эмоциям», государство должно немедленно подавлять «стадное чувство» и формировать культуру «умненьких одиночек», способных обходиться стандартным набором «общественных эмоций» – как ребенок в раннем возрасте обходится шестью карандашами, чтобы изображать свой таинственный мир.
Оказывается, в либеральном мире наши эмоции должны помогать нам «болеть друг за друга», но не так, как болеют спортивные фанаты «за свою команду». Чтобы воспитать «всеобщую любовь к человечеству», мы должны отказаться от личного в нашей любви к мужу или жене, к нашим детям и родителям. Мы должны их «просто любить». Только тогда наши эмоции могут превратиться в пластилин, из которого власть сможет лепить то, что ей нужно. Утверждать, что в этом есть что-то новое, нельзя, ибо уже было сказано: «Если кто приходит ко Мне и не возненавидит отца своего и матери, и жены и детей, и братьев и сестер, а притом и самой жизни своей, тот не может быть Моим учеником» (Евангелие от Луки, 14:26).

12 ноября 2013 г.



Ни о чём

Прекрасны ощущенья ни о чём –
В них нет ни сожаленья, ни надежды,
И в них нельзя быть ни святым, ни грешным.
Но можно быть совсем вчерашним днем.
В котором все еще, конечно живы
И собрались за праздничным столом.
Пусть это всё обычным будет сном,
Не откажусь я снова быть счастливым.

10 ноября 2013 г.

Constantin Loukianenko

Рыцари моря. Всеволожский Игорь Евгеньевич. Детская литература 1967. Часть 2.

Баба Ника несет копченого угря.
— Ешьте, внучата... Дед говорит возмущенно:
— Слыхала, Ника? Мотоциклист в морскую семью затесался! Эхма!
— Да он мал еще, передумает,— откликается баба Ника. Дед спрашивает Валерку:
— Ну, а ракетные катера тебе нравятся?
— Ничего особенного, — пожимает плечами Валерий, подтягивает к себе кусок угря посолиднее.
Дед взрывается:
— И где ты такого, внук, нахватался?! Я в твоем возрасте шлюпкой, бегущей под парусом, восторгался, моторный катер чудом считал! А ты: «Ничего особенного»! Тоже мне гусь! И свой транзистор заткни — это в прежнее время с шарманкой ходили по улицам, так те побирались, шарманщики, а тебе за твою музыку никто и копейки не даст!



Гонки на Неве. Е.Р.Чупрун.

Баба Ника смотрит на деда точь-в-точь так, как на меня мама, когда я что-нибудь ляпну не к месту.
И дед смягчается:
— А впрочем, на аркане в море тебя не потащу. Эх ты, «ничего особенного»!
Я готов стукнуть Валерку. Идиот! Огорчил старика. Да и бабу Нику расстроил, хотя она по доброте своей за него заступилась. Лучше моей бабы Ники, пожалуй, нигде не найдешь. Никогда не рассердится; я однажды у них суповую миску разбил, играя с котом Марципаном, и хрустальную вазу. И что же вы думаете? Баба Ника собрала осколки и сказала: «Не огорчайся, Максим, это к счастью». И вообще она очень добра. Всегда хочет порадовать меня чем-нибудь: или вкусненьким (а готовить она мастерица), или свяжет мне свитер и варежки, или принесет интересную книжку. Когда я болел скарлатиной, не отходила от меня ни на шаг. Проснусь, бывало, она тут как тут: «Попить, Максимушка, хочешь?» Маме она говорила: «Иди работай, Надежда, не беспокойся. Уж я Максимушку выхожу». И я поправился и забыл о том, что ужасно болел.
А Валерка говорит, когда мы спускаемся с лестницы:
— Терпеть не могу стариков!
На стариков смотреть грустно, конечно. Но ведь они — наши бабка и дед! Разве они виноваты, что в конце жизни состарились?



ЛЕБЕДИ, БЕЛКИ И ДЕВОЧКА С ЛАРСЕНОМ

Узкая улочка выводит на площадку над городом. Отсюда видишь покатые разноцветные крыши, а дальше — море и в нем корабли. Я могу целый час простоять и любоваться. А Валерка нет.
— Эка невидаль,— и включает транзистор.
Вот долдон! Я радуюсь, что живу рядом с древними башнями и могу каждой сказать: «Доброе утро!» Живу рядом с морем и кораблями. А Валерка опять свое:
— Эка невидаль!
Я советую:
— Пойди-ка ты, знаешь, на улицу Лембиту, а я схожу еще в одно место.
Но Валерка увязывается за мною.
Каждое воскресенье я хожу в Кадриорг. Это старый парк с высокими дубами, в пруду плавают лебеди. Я крошу булку — лебеди вытягивают длинные шеи и едят с удовольствием. В театре «Эстония» я видел балет «Лебединое озеро»; мне все представляется, что придешь как-нибудь вечером в Кадриорг, а лебеди превратятся в девчонок и затанцуют на острове в лунном свете.



С Валеркой не помечтаешь. Транзистор истошно орет, и взрослые оборачиваются. О чем ни заговори с братцем, слышишь в ответ: «Эка невидаль».
Спрашиваю:
— У тебя есть товарищи?
— Подобралась компашка.
— Что же вы делаете?
— Смеемся.
— Смеетесь?
— Бывает такая умора,— хихикает Валерка. — Стоит во дворе «Москвич», а хозяина нет. Мы и спустим все камеры. Хозяин выходит, торопится, ему спешить надо, а тут берись за насос. Животы можно надорвать, право слово...
Ну что смешного — проколоть шины? Тоже мне смех!
С высокого дуба скатываются и садятся нам на плечи пушистые белки. Белочка трется мордочкой о мой подбородок — просит лакомства. Я нащупываю в кармане конфету. Белочка берет ее в лапки и ест. Ах, долдон! Что он делает?..



— Валерка!
Подумать только! Этот тип схватил белку, доверчиво сидевшую у него на плече, и запихивает зверушку в карман. Белка оторопела от такой неслыханной подлости.
— Отпусти!
— Вот еще. Отвезу в Балтийск, посажу ее в клетку!
Я толкаю его:
— Отпусти!
Белка опомнилась, кусает за палец нахала и мигом взбирается на дерево.
И вдруг кто-то говорит:
— А знаете, мальчик, вас, как в старинное время, посадить надо на ошейник у ратуши.
Девчонка! Рядом с ней черный пес-водолаз; он кладет могучие лапы на плечи Валерке.
— Уберите свою паршивую собаку! — визжит Валерка.
— Ларсен, отпустите его! И сядьте! — командует девочка.



Пес послушно садится. Валерка все еще хорохорится:
— Слыхал, Максим? Она с собакой на «вы» разговаривает!
— Ларсен — воспитанный пес и не любит, чтобы его тыкали.
Валерий нагибается за камнем.
— У-у, черный гад! Поломал мне транзистор...
Пес так грозно рычит, что Валерка роняет камень на землю.
— Идемте, Ларсен! Хулиганы нам не компания.
Красиво сказано! Я девчонок терпеть не могу, но как гордо уходит она со своим черным псом — эта черненькая, в коричневом форменном платьице!
— Я бы ей показал, как собак на людей натравливать! — грозится Валерка.— Дрянь этакая!
— Сам ты дрянь! — возмущаюсь я братцем.
Покажи поганцу мою любимую лань на лужайке под Вышгородом, он в нее, поди, камнем запустит. И поцарапает — лань эта бронзовая.



ОТЕЦ

Они всё играют в шахматы.
Валерий обнимает дядю Андрея, трется щекой о его плечо.
— Я без тебя ужасно соскучился.
— Ну как, подружился с Максимом?
— Да-а...— мямлит Валерка.
Дядя Андрей — человек проницательный:
— Ты опять что-нибудь, мое чудище, выкинул?
—— Нет, папочка, что ты!
Валерка подмигивает. Мог бы и не подмигивать, я ничего не расскажу: противно вспоминать его пакости. Дядя Андрей передвигает ладью:
— Сдаешься, усатик?
— Сдаюсь,— соглашается отец. — Еще одну?



— Нет. Мне надо зайти к Сереже Карамышеву, подводнику... Собирайся, Валерий! Валерий вздыхает.
— Я так ужасно устал.
Но дядя Андрей непреклонен.
— Я в твоем возрасте по сорок километров вышагивал. Только они ушли, в передней звонок.
— Спроси, Максим, кого нужно.
Иду открываю. Передо мной стоит незнакомый капитан третьего ранга с пакетом в руках. Он спрашивает, дома ли Иван Максимович Коровин.
— Дома.
Понимаю. Отец его оперировал. Отец ужасно рассердится. Все, как их вылечат, тащат подарки!
— Папа, к тебе! Я ухожу в свою комнату. Слышу:
— Ну, как вам не стыдно? Так и есть, рассердился!
— Но вы жизнь мне спасли! — оправдывается капитан третьего ранга.
— А если бы вы спасли свой корабль и команду, вы бы ждали награды?
— Спасать корабль и команду — мой долг.
— Поднять вас на ноги — тоже наш долг. Взялись за вас скопом. Сестры, врачи молодые. Не люди, а золото...

Продолжение следует.



Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru


Главное за неделю