Не нужно доказывать, что сирийская кровь от другой человеческой крови ничем не отличается, а ее уже пролилось по любому счету много. Даже очень. Беспорядкам в Сирии больше двух лет. То, что сегодня происходит в этой арабской стране, это не ее вина, это ее беда. Поэтому давайте посмотрим на первопричины и на участников нынешней сирийской игры.
1. Первопричины. Корни проблемы лежат в окончании II Мировой войны. Это только кажется, что Сталин, Рузвельт и Черчилль договорились о послевоенном мироустройстве. На самом деле, как показывает история, договорились все-таки только Трумэн и Черчилль, и договорились они о том, как грабить мир цивилизованным способом Дело в том, что, если брать только Западную Европу, США и Россию, а тогда СССР, то налицо два типа цивилизации. Западная цивилизация уже забыла, что такое быть самодостаточной, предпочитая выкачивать ресурсы из всех стран, которые это позволяют. Русская цивилизация, наоборот, всегда была самодостаточной, и даже в своей имперской форме никакие народы никогда не эксплуатировала. Эта основная разница между двумя цивилизациями, которая сохраняется до сих пор.
Однако послевоенное мироустройство, позволявшее западной цивилизации безбедно развиваться, стало давать сбои уже в середине 1970-х годов, заставляя национальных руководителей искать выход. Собственно, поиск выхода продолжается до сих пор, и причина этому таится в том, что со сладким житьем очень трудно расставаться, и даже сама мысль об этом противна западному менталитету. Почему-то так бывает, что существуют ученые и псевдоученые, и последние всегда бывают убедительней, особенно в тех случаях, когда государство не умеет четко ставить задачи перед наукой или подменяет науку идеологией. Если не вдаваться ни в какие подробности исторического, идеологического и научного характера, то ситуация, в которую западная цивилизация загнала себя сама, выглядит так. Сначала исчерпали себя, идеи, положенные в основу доллара как мировой валюты, и потребовался евро. В основу евро и доллара легли одни и те же идеи, за исключением того, что евро изначально рассматривался как валюта, призванная помочь доллару. Но евро не повезло дважды: во-первых, трудно и непочетно быть костылем другой, причем очень больной валюты, которой является доллар, а, во-вторых, с возникновением евро появилась и стала стремительно развиваться новая экономическая реальность (простите за каламбур) — виртуальные товарные и финансовые рынки. Прибыль на этих рынках столь высока, что всю остальную экономику глючит и колбасит в глобальном масштабе.
И тут опять объявились очень убедительные ученые, так вдохновившиеся успехами евро, что у них снесло крышу. Напрочь. И они предложили, чтобы поддержать доллар и теперь еще и евро, создать новый экономический регион с еще одной резервной валютой. Взгляд этих убедительных ученых упал на арабские страны. Появилась бредовая, но очень убедительная идея создать нечто вроде «арабского халифата» во главе с Саудовской Аравией и Катаром. В эту мясорубку и попали арабские страны, так опрометчиво встретившие свою «весну». На первый взгляд идея выглядит здраво: создать мощное региональное объединение, способное выпустить свою валюту и обеспечить ее товарное наполнение. Другими словами, чтобы это была не бумага зеленого цвета с овальным портретом посредине, а вполне обеспеченные материальными ценностями деньги. Идея была так красива, что не только в госдепартамент США зачастили экономисты-консультанты, но в недрах Пентагона возник департамент, который оценивает все природные и иные ресурсы стран этого и прилегающих регионов. Уже сегодня существует длинная бухгалтерская ведомость с перечнем стран и с указанием против каждой, сколько из нее можно выкачать добра в долларовом исчислении. Запасы даже нищего Афганистана оценены в три триллиона долларов. Это, так сказать, игровая ситуация, созданная современными американскими лысенковцами от экономики, на совести которых только в этом регионе уже около полумиллиона смертей за последние десять лет.
В этом контексте сирийская драма становится понятной и обретает истинный смысл. Западная цивилизация хочет сбросить самостоятельное правительство Башара Асада и заменить его послушными марионетками. Удивляет только то, что этой идее уже больше десяти лет, а американские лысенковцы так и не набрались ума и тупо добиваются своих целей совершенно негодными методами. Нужно отдать должное умной девушке по имени Кондолиза Райс, которая первой поняла, что такие американские бренды, как «свобода» и «демократия» на мусульманском рынке продать невозможно, и в ход пошли «традиционные мусульманские ценности». Какие при этом силы, дремавшие в исламской цивилизации, пришлось разбудить, я пока комментировать не берусь. Скажу только, что реализация на практике конспектов не очень умных иллюминатов лысенковского толка уже запустила в ход мясорубку, перемалывающую десятки тысяч человеческих жизней ежегодно. Происходит это на наших глазах, почти в прямом эфире, и все мы из молчаливых зрителей превращаемся в молчаливых соучастников этого кровавого фарса.
2. Основные игроки. Составы играющих команд можно огласить следующим образом: США. Великобритания, Германия, Франция, Турция, Израиль, сами арабские страны, и стоящие особняком Китай и Россия.
Что делает Турция. С одной стороны, турки искренне хотят облегчить гуманитарную катастрофу соседней страны и, как могут, помогают сирийским беженцам. Турки даже выступили с осуждением недавних рейдов израильских самолетов на Сирию, считая недопустимым любое нарушение суверенитета страны. Причем, выступил сам премьер Эрдоган. Но, с другой, на территории Турции появились не только первые лагеря для сирийских беженцев, но и первые тренировочные центры, где готовились и вооружались группы боевиков, засылаемых в Сирию. В Стамбуле был проведен съезд оппозиции и создано так называемое переходное правительство во главе с сирийцем техасского происхождения. Политика Турции небестолкова, а очень даже последовательна. Во-первых, она хочет блеснуть хорошей игрой в этом политическом футболе и засиять, как Месси, в команде НАТО. А, во-вторых, порешать свои локальные задачки, которые долгое время вызывали у Турции головную боль. Тут, конечно, на первый план выходит курдская проблема, и турецкая игра запутывается. В преддверии каких-то более активных событий в Сирии, Турция вступила в активные переговоры с курдами, причем, с привлечением председателя Курдской рабочей партии Оджалана, который оказался в турецком застенке не без помощи израильского Моссада, поэтому критика критикой, даже с самых высоких трибун, а сотрудничество между Турцией и Израилем ведется на должном уровне. У курдской проблемы две стороны. Курды давно хотят обрести независимость, потому что являются одним из крупнейших разделенных народов, проживающих и в Турции, и в Сирии, и в Ираке. У курдов есть для этого и боевые отряды, и средства, но независимости пока не видно. А все дело в том, что среди курдов много тех, кого вполне устраивает сложившаяся ситуация. Традиционно курды — финансовые, политические и другие посредники, услугами которых пользуется масса людей, и при обретении независимости и возникновении курдского государства такое посредничество может сойти на нет, потому что одно дело, когда во всяких не совсем благовидных делах участвуют физические лица курдской национальности, а другое — когда будут указывать пальцем на курдское государство. Тем не менее, сегодня курдские боевые отряды покидают территорию Турции и уходят на свои базы в Ираке. Турция решила не отвлекаться на курдов, а сосредоточить свои усилия на границе с Сирией. Тем более что там в последние дни гибнут люди — и сирийцы и турки — и пока непонятно, кому это надо.
В самой Сирии, по-моему, все уже давно устали от борьбы и наступила какая-то апатия Смерть становится все более повседневным явлением. Война никогда не бывает красивой, а в Сирии она еще и отвратительна тем, что воюют сирийцы между собой. Если правительственные войска отстаивают целостность страны и ее развитие на светских принципах, то в рядах оппозиции каждый воюет за то, что ему дорого. Кому-то дорог арабский халифат, кому-то — жизнь по законам шариата, есть те, кто сражается за свободу и демократию, а есть маргиналы, которые уверены, что сражаются за арабскую веру против мирового сионизма. Это очень пестрое войско, не имеющее общей идеологии, и даже по-разному относящееся к Западу, с руки которого оппозиция ест и пьет. Даже к созданному в Турции правительству Сирии отношение разное — кто-то его признает, а кто-то даже не хочет слышать про этих «слуг Запада». Нужно сказать, что наибольшей эффективностью отличаются отряды, ассоциирующие себя с пресловутой «Алькаидой» и сосредоточенные вокруг города Алеппо. Они пытаются создать органы самоуправления, ввести шариатские суды, и для них идея арабского халифата — не пустой звук. Тем не менее, нельзя не сказать, что есть жестокость, есть излишняя остервенелость, свойственная любой братоубийственной войне.
Почему сирийцы так сосредоточенно убивают друг друга? Потому что они жертвы в очень сложной игре, где вся свобода сведена к свободе убивать, а вся демократия — к выбору способа этого убийства. Есть еще и награда. Для одних это целостное государство, существующее в соответствии с традициями, оформившимися за последние 50 лет, а для других — исламский рай на земле с правом быть судимым по шариатскому суду, а женщинам носить хиджаб. В самом Исламе ничего агрессивного нет. Агрессивным его делают те, для кого религия — это возможность достичь своих целей. В Исламе агрессивна проповедь. Даже в такой исламской стране, как Саудовская Аравия уже больше полутора тысяч мусульманских священников лишены права проповеди за экстремизм. Тем не менее, исламские университеты продолжают выпускать проповедников с весьма экзотическими взглядами даже для Ислама. Не все мусульманские священники готовы проповедовать экстремизм. Только за 2012 год в России от рук экстремистов погибли 50 мусульманских священников, не захотевших проповедовать экстремизм.
Западу не нравится самостоятельная политика Башира Асада, и он хочет с ним поскорей расстаться. Для этого проводятся спецмероприятия по дискредитации Асада и его правительства, выделяются сотни миллионов долларов на подготовку военизированной оппозиции, включая наемников, что противоречит всем международным конвенциям, заклеймившим наемничество как тягчайшее преступление. Оказывается, правительство совершает террористические акты, уничтожает невинное население, проявляет чрезмерную жестокость при подавлении гражданского недовольства.
Особо звучит тема применения химического оружия. Наиболее правдоподобно звучит версия о том, что боевики сирийской оппозиции получили из Ливии и применили несколько химических боеприпасов. Эта история выглядит теперь так. Одна группа СМИ утверждает, что химическое оружие применило правительство Сирии, и этот факт должен быть использован как повод для силового решения сирийской проблемы. Другая группа СМИ, основываясь на данных, как минимум, международной комиссии ООН, расследовавшей этот случай, считают, что виновны боевики оппозиции, и нужно прекратить всякую помощь им.
Есть и такие источники, которые склонны считать, что виновато сирийское правительство, но готовы подождать более надежных свидетельств. Именно такой позиции придерживается и президент США, и его министерство обороны.
Недавний теракт на турецко-сирийской границе, унесший жизни более сорока человек и ранивший порядка ста, опять повернут против Асада, потому что, не успели еще стихнуть звуки двух взрывов и погаснуть головешки, а официальные круги Турции обвинили в теракте сирийские спецслужбы. В ответ сирийцы назвали убийцей премьера Эрдогана, который слишком привечает сирийскую вооруженную оппозицию, в рядах которой сегодня много международных террористов.
До силового решения сирийской проблемы осталось совсем немного времени. Главное, есть желание решить дело силой, а предлог всегда найдется. Американские военные говорят: «Мы все время держим руку на пульсе и готовы отреагировать на сирийские события так, как потребует обстановка». Сам президент говорит еще более уклончиво, но, боясь, что его упрекнут в мягкотелости, добавляет: «Я никогда не позволю, чтобы химическое оружие оказалось на американской земле и было использовано против американского народа». Так что, как минимум, один предлог для вторжения уже есть.
Англия откровенно выжидает, дожидаясь, когда о необходимости вторжения заговорит НАТО. Но все западные силы готовы хоть сегодня установить бесполетную зону над Сирией, что равнозначно подавлению ее ВВС и ПВО. В качестве пробного камушка используется Израиль, чьи самолеты, «не нарушая воздушного пространства Сирии» наносят по ней ракетные удары. Не знаю почему, но Израилю нравится роль провокатора и младшего партнера в этой авантюре. Хотя тот объем финансовой помощи, которую ежегодно из разных источников получает Израиль, отрабатывать нужно. Надо же на какие-то деньги устанавливать в самолете премьера Нетаньяху двуспальную кровать, которую британские журналисты оценили в 90 тысяч фунтов стерлингов. Кровать была установлена для пятичасового перелета премьера из Тель-Авива в Лондон.
Сообщения о том, что Россия готова поставить Сирии противоракетные системы С-300, подняли такой шум на Западе, что не написать об этом нельзя. Причем, интересна причина этого информационного рева: поставка таких комплексов может дестабилизировать ситуацию в регионе, поскольку укрепит оборонный потенциал Сирии. Реакция России весьма туманна: то она уже поставила, то она только поставит, то воздержится от поставки. Выбирайте любой вариант по собственному смотрению.
Намеченная на май международная конференция, о проведении которой недавно договорились лидеры США, Британии и России, скорее, носит декоративный, чем реальный политический характер. Инициаторы хотят в одном зале собрать сирийскую оппозицию и представителей правительства, и достичь какого-то компромисса. При этом России хочется, — в кои веки, — продемонстрировать Андреевский флаг в Средиземном море и сдать Сирию так, чтобы было не очень обидно. Оппозицию и правительство Сирии вместе свести нельзя хотя бы потому, что из них нельзя получить никакой коалиции. Дело в том, что самое сильное крыло сирийской оппозиции — это экстремистски настроенная часть боевиков, которые воюют за шариатское государство, и уже сегодня на контролируемой ими территории работают и суды, и советы шариатского толка. Нынешнее сирийское правительство склонно развивать светское, мулькультурное и многоконфессиональное государство. Поэтому общих точек у них нет. Их нет и потому, что те, кто затеял эту игру, добиваются создания единого исламского пространства, на котором через сколько-то лет можно будет закончить соответствующие экономические, финансовые, политические и прочие эксперименты.
Печально еще и то, что заявления национальных лидеров обретают какой-то виртуальный смысл, который может в любую минуту поменяться в зависимости от того, какой гаджет включен. О чем я? Ну, хотя бы о заявлениях Барака Обамы, который в 2014 году должен вывести американские войска из Афганистана. Вывести он их выведет, но девять военных баз в этой стране оставит за собой. Вот и весь вывод. В этом свете очень заманчиво звучат американские обещания учесть российские интересы в Сирии после Асада. Учесть-то они учтут, но что от этих интересов останется, можно уже сегодня догадаться.
Бедная страна Сирия, попавшая на заклание к иллюминатам, гуманитариям в погонах и к прочим странным людям. Интересно, исламская оппозиция в Сирии стала уже покупать билеты на Северный Кавказ или ее потом туда доставят бесплатно, за счет американского налогоплательщика, который украденными у России и других народов деньгами вынужден благородно оплачивать права человека, свободу и демократию во всем мире?
Вообще-то, уже мельком упоминал об этом событии в большом очерке «» (1996-2011 г.г., два «бумажных» издания.), но какая-то неведомая сила заставила заново вспоминать о временах 1957 года, придётся подчиниться… Воспоминания пойдут об истории моего вступления в КПСС – не самая популярная тема в наши постсоветские времена.
Как только меня назначили помощником командира лодки – то есть обозначилась перспектива служебного «продвижения» по командной линии, где-то вне служебных кабинетов на территории дивизии встретился бывший замполит «» М.В.Загитов.
В своё время мы провели с ним вместе какое-то время в комнатёнке на береговой базе, отведённой для всех офицеров лодки (кроме командира), а командир рулевой группы (младший штурман) Брыскин там и спал, когда удавалось это приятное занятие. Повоевавший бывший кавалерист, только-только закончивший политическую академию, запомнился не только как порядочный политработник, но и человек, не чурающийся получить от лейтенанта с подводным образованием кое-какие сведения по штурманской части и другим специальным вопросам. …Напомню – шёл 1953 год, я выпустился из училища с только что введённым дипломом штурмана-подводника.
Итак, возвращаемся в лето 1955 года к встрече лейтенанта и капитана 3 ранга, ставшего к тому времени заместителем начальника политотдела дивизии. По ходу совместного движения мне была прочитана убедительная лекция о том, что отсутствие партбилета у человека на командирском мостике – явление, несовместимое с реалиями нашей жизни, и посему не следует валять дурака и тянуть с подачей соответствующего заявления. Конечно, обо всём этом я уже догадывался по своему куцему опыту службы, но слова симпатичного замполита (сейчас их и не вспомню) сыграли известную роль катализатора или последней капли для принятия решения о вступлении в передовой отряд советского народа.
Впоследствии, на протяжении 30 лет многие «свободные» люди неоднократно укоряли меня за этот – шкурный и карьерный, по их мнению – поступок. Пожалуй, воздержусь от рассуждений на данную тему: нынешним людям всё это неинтересно и неведомо, а ровесники и так знают, что командиров подводных лодок без партбилета просто не было. Существующий в те времена порядок партийной жизни предусматривал годичный кандидатский стаж, в течение которого другие коммунисты должны были ещё раз хорошенько проверить самые разные качества претендующего на высокое звание: просто так написать заявление о вступлении и любой недостойный сумеет. Никаких практических перемен в реальной жизни обладание кандидатской карточки не принесло, я и раньше должен был ходить на комсомольские и партийные собрания, и молчал на них как раньше, так и теперь. Между тем служебная моя карьера неслась галопом: меня назначили старпомом на одну из современных подводных лодок 613 проекта из числа пришедших к нам Северным морским путём. Кадровая чехарда на них ещё толком не улеглась, и – как понимаю – ни начальство, ни бывшие северяне – реально не представляли размеры отсутствия необходимых на востоке морских знаний и навыков у новообращённых тихоокеанцев. То есть, знания и навыки (вместе со звёздочками на погонах) были, но они относились совсем к другим условиям службы и театрам мореплавания. В дополнение к осознанию этого незнания, мне пришлось ещё хлебнуть неприязни к назначенному со стороны выскочке-тихоокеанцу с не совсем «чистой» фамилией и повадками. Но философствовать на данные темы было некогда: начался период интенсивных выходов в море. Как и раньше, крутился до полного израсходования физических сил, это был мой внутренний критерий выполнения воинского долга. И вот, в злополучный день 8 мая 1956 года где-то свыше была назначена проверка реальной морской готовности нашего корабля. В сплошном тумане мы возвращались из полигона боевой подготовки в Уссурийском заливе на свою базу в Малом Улиссе, назавтра был праздник Дня Победы. Штурманом на лодке был мой приятель Саша Гаврильченко, и уже по этой причине исключался мой подход к навигационной карте, да старпому сие не особо и положено. Заход в главную базу многократно выполнялся нами на «малышах» (лодках XV серии), у которых не было радиолокатора. Флагманский штурман Боря Степаненко («Мессершмидт») буквально вдолбил нам – молодым штурманам – чувство особой ответственности и многочисленные приёмы ориентирования по глубинам и прочим неформальным особенностям пролива Босфор Восточный. Но сейчас мы были на современной лодке 613 проекта, наверху крутилась тарелка радиолокационной станции «Флаг», что нам туман и отсутствие видимости. Хотите – верьте, хотите – нет, но во мне стало нарастать смутное чувство приближающейся опасности. Сначала я предложил командиру – Владимиру Владимировичу Перегудову – объявить боевую тревогу, обычное дело при входе в главную базу. Знающие люди уже по этому факту должны насторожиться – подобные инициативы должны исходить от самого командира. Но и усевшись на откидную банку с левой стороне мостика, Брыскин не успокоился и попросил разрешения спуститься вниз для уточнения обстановки. Командир согласился, потом он сознался мне, что чувство беспокойства стало передаваться и ему. Привычным способом – на руках – спустился в центральный пост, но до навигационной карты не дошел. Прямо перед носом увидел указатель включённого эхолота, и его неоновая лампочка прыгала у глубины 20 метров с тенденцией к уменьшению. А это – как раз признак, что мы ушли с фарватера, и сейчас начнутся неприятности. Безобразно визгливым («петушиным») голосом я заорал: «Оба самый полный назад!». Моряк на телеграфах с удивлением посмотрел на меня, но команда тут же была продублирована командиром с мостика. Дизель застопорился, и только-только электромоторы начали набирать ход при реверсе, как послышался противный всякому моряку скрежет в носовой части, обозначающий посадку на мель. Туман немного рассеялся, и без всяких приборов стало ясно, что мы малость вылезли мощным обтекателем гидроакустических станций в носу на мель у острова . Этот остров расположен как раз посередине восточного входа в пролив Босфор Восточный.
Про иные технические подробности происшествия вы почитаете в упомянутом очерке «Тихоокеанский Флот», а здесь мы вернёмся к «партийной» составляющей нашей тогдашней жизни. Как раз в это время у нас находился скорый на расправу Главнокомандующий ВМФ адмирал флота С.Г.Горшков, и он отвалил обоим прямым виновникам – В.В.Перегудову и А.С.Гаврильченко – «тройчатку». Для незнающих поясняю конкретную расшифровку дозировки этого лекарства. Капитан-лейтенанта Перегудова, вместо близкого перехода в старшие офицеры, превратили в старшие лейтенанты, сняли с должности командира и представили к строгому партийному выговору. Саша Гаврильченко тоже потерял одну из трёх лейтенантских звёзд, превратился из старшего опять в младшие штурмана, ну и такой же завершающий дело выговор.
И вот, на партейном собрании, где реализовывались эти плевки моим товарищам, меня должны были принимать в настоящие члены партии. Я промямлил, что в такой обстановке не считаю себя достойным переходить в передовой отряд советского народа, и с этим делом придётся повременить. Народ согласился, и мы продолжали службу уже с новым командиром – Юрием Владимировичем Шумиловым.
Лодка заново сдавала все задачи курса боевой подготовки, 31 декабря наша бригада передислоцировалась в новую базу в бухте Конюшкова (в заливе Стрелок), а затем в утроенном темпе все мы принялись за реализацию замыслов «Папы Хи» – командующего подводными силами ТОФ контр-адмирала Льва Петровича ХИЯЙНЕНА (08.12.1910 – 12.06.1999):
по групповому использованию скопившихся на флотах дизельных подводных лодок. Как сейчас становится ясным, замыслы эти опережали своё время и не нравились московским начальникам Адмирала. Апофеозом этой деятельности был выход нашей бригады в море на 48 суток (напомню – автономность ПЛ 613 проекта 30 суток) с дозаправкой и ремонтом в море у Курильских островов. После автономки я угодил в госпиталь с диагнозом гастрит, а оттуда – прямым ходом – на Высшие офицерские классы (ВОЛСОК, расположены в Ленинграде) для подготовки к должности командира лодки. Какие тут могли быть партийные собрания, я и сам напрочь забыл про них. Но политработники Классов свой хлеб ели не зря и не разделяли моей беспечности. На первом же организационном собрании они выявили партийного разгильдяя – то бишь меня – и задумали строго спросить за утроенную длительность кандидатского стажа. И среди будущих командиров нашлись сочувствующие таким инквизиторским партийным идеям. Брыскина заставили изложить уже известную читателям канву предшествующих событий, а дальше началось нечто такое, что позволяет мне назвать ныне забытое партсобрание праздником. Не дав возможности обличителям и рта раскрыть, мои друзья-тихоокеанцы принялись по делу говорить о настоящих – по их мнению – свойствах Брыскина, что полностью исключало любые сомнения о его пригодности к званию члена КПСС.
Если не ошибаюсь, начал Виктор Григорьевич Белашев (мой первый воспитатель на «Б-13»), а продолжили Марат Капранов, Селим Забиров, Саша Винокуров, Лёша Тепляков, Иван Дубяга – всех и не припомню. Я сидел в состоянии высшего нервного напряжения, не смея поднять глаз, другого, когда про тебя говорят такие слова, и быть не могло. В партию меня приняли, по-моему, единогласно, но это было мелочью на фоне всего произошедшего…
С тех пор прошло полвека, попробую разобраться, хоть задним числом.
Когда человек дышит чистым воздухом, ему невдомёк подсчитывать или как-то измерять ценность этого фактора Жизни. Так и я, в Училище и на Флоте, никогда не задумывался, чего это мне так комфортно живётся. Например, собутыльником был никаким (а питие всегда было распространённым увлечением), ни в какой любви и дружбе со своими товарищами не распинался, а со старшими и начальниками – и подавно. Терять мне совсем нечего, поговорю на божественную тему, с которой ко мне часто пристают сейчас окружающие, потерявшие ориентиры в идеологическом мире. Не веря ни в какие легенды про Бога или Богов, полагаю, что их основой является существование во всём Человечестве некоторого совместного начала (передающегося от поколения к поколению). Внешне это начало проявляется в виде Совести. Скажите на милость, что и кто останавливает вас даже при мысли о каких-то недостойных делах? Для меня – вечная память о Людях, как встретившихся на жизненном пути, так и вовсе не ведающих о моём существовании. И помянутые в этом рассказе дорогие мои друзья-подводники – среди них.
…Среди штатских и береговых таких товарищей у меня уже не было.
Книга издана при финансовой поддержке Морского Собрания Санкт-Петербурга Издательство «Галея Принт» выражает благодарность Н.Н.Афонину за предоставленные иллюстрации
Прошло уже 27 лет после того, как моим отцом, Николаем Павловичем Египко, были закончены эти воспоминания. Рукопись долгое время находилась в Москве, в Воениздате, где нещадно сокращали все «неудобные» для тогдашнего времени факты. Потом началась перестройка, и подобные мемуары перестали интересовать издателей. В 2000 году была выпущена небольшая часть этих воспоминаний. Многие пытались помочь в том, чтобы эти мемуары в полном объеме дошли до читателей. Я выражаю свою признательность Морскому собранию Санкт-Петербурга, его председателю Николаю Владимировичу Орлову, обеспечившим финансирование издания книги, руководителю проекта Александру Витальевичу Лозе. Я благодарю всех, кто оказывал мне помощь в подготовке этой книги к изданию: сотрудников Центрального Военно-Морского Музея, ученого секретаря музея Сергея Даниловича Климовского; члена Морского совета при Правительстве Санкт-Петербурга Андрея Алексеевича Березкина, литературного редактора Елену Альбертовну Соловьеву. Особую благодарность я выражаю своей жене, Татьяне Александровне Половниковой — моему другу и неустанному помощнику, отдавшему много времени работе по подготовке этих мемуаров к публикации. Эта книга является выполнением моего долга перед отцом.
Капитан 1 ранга в отставке, Владимир Николаевич Египко
Н.П.Египко - начальник ВВМУПП, сын Владимир - выпускник Высшего военно-морского инженерного училища им.Ф.Э.Дзержинского. 1955 год
К воспоминаниям Героя Советского Союза вице-адмирала Николая Павловича Египко
Предлагаемые читателю воспоминания были написаны в 1985 году, но по разным причинам не увидели свет. А между тем они представляют собой ценные исторические факты, мало известные нашему читателю. Книга имеет также большое воспитательное значение не только для будущих офицеров, но и для всех тех, кто служит в Военно-Морском Флоте. Книга не лишена некоторого психологического анализа, заставляющего задуматься о взаимоотношениях между людьми. Николай Павлович прошел сложную службу и прожил интересную жизнь. Рабочий-судоремонтник, участник Гражданской войны, подводник-новатор, командир подводных лодок республиканского Народного фронта Испании в борьбе против фашизма, участник Советско-финской и Великой Отечественной войн, начальник Высшего военно-морского училища подводного плавания имени Ленинского комсомола — таковы основные этапы его жизненного пути. Николай Павлович в своей книге знакомит с редкими фактами создания подводных сил Тихоокеанского флота, с творчеством и новаторством подводников в повышении боевой готовности подводных лодок. Первое подводное плавание и первая автономка с увеличением вдвое сроков ее автономности — таковы основные достижения молодого командира подводной лодки Щ-117 (впоследствии С-117). Экипаж его подводной лодки при выполнении этих сложных задач проявил сплоченность и духовную крепость, уважение к командиру, без чего трудно было бы решать поставленные задачи. За достигнутые успехи весь экипаж был награжден орденами. Это был первый в Советском Союзе полностью орденоносный экипаж подводной лодки. Особо следует остановиться на участии Николая Павловича в военных действиях во время франкистского мятежа в Испании. Вызывает восхищение его переход из французского порта Сен-Назер вокруг Пиренейского полуострова через Гибралтар в Картахену. Этот переход лодка совершила с советским командиром, разношерстным испанским экипажем, без компасов, акустики, без перископов, с практически небоеспособным торпедным оружием и при противодействии противолодочных сил противника. Такое мог совершить только человек с большой силой воли и мужеством, прекрасно знающий свое дело и верный своему воинскому и интернациональному долгу. Вся республиканская Испания рукоплескала его подвигу.
Испанские события стали первой встречей Николая Павловича с фашизмом. Советско-финскую войну, как и Великую Отечественную, он встретил в должности командира бригады подводных лодок. Судьба уготовила ему участие в Таллинской эпопее. Лодка, на которой он шел, подорвалась на мине и сразу же затонула. Взрывом его выбросило с мостика в море, где его в бессознательном состоянии подобрал спасательный катер. Защищая интересы страны, Николай Павлович не выстроил взаимоотношения бригады с политорганами и командующим флотом. В результате опытный командир-подводник был назначен военным наблюдателем в аппарат нашего атташе в Великобританию. Но и на этом посту он сделал много полезного, изучая новейшие средства оружия и техники британского флота. Н.П.Египко лично участвовал в проводке северных конвоев, в частности конвоя PQ-17 на линкоре «Дюк оф Йорк» под флагом адмирала Тови. Как известно, корабли, охранявшие конвой PQ-17, бросили его. В своих воспоминаниях Николай Павлович писал: «История поражения конвоя PQ-17 напомнила мне наш Таллинский переход кораблей в Кронштадт. И в том и в другом случае корабли основного охранения покидали тихоходные и плохо вооруженные корабли с грузами и людьми. Английский флот — из-за боязни крупных надводных кораблей немцев, в частности, линкора "Тирпиц", а у нас — из-за боязни потерять корабли боевого ядра флота и понести за это соответствующее наказание. Как конвой PQ-17, так и Таллинский переход остались черными пятнами в истории Великой Отечественной войны». Николай Павлович закончил войну заместителем начальника отдела внешних сношений Вооруженных Сил. Последние 1 2 лет своей службы он руководил Высшим военно-морским училищем подводного плавания имени Ленинского комсомола. Его работа заключалась не только в обучении курсантов. Она включала в себя общение с ними, индивидуальную работу по их воспитанию и передачу собственного опыта подводника. Этот опыт знаменитого подводника учил тому, чтобы «ПОБЕДИТЬ, НО НЕ УМЕРЕТЬ». Книга Н.П.Египко «Мои меридианы» будет полезна не только морякам, но и всем тем, кого интересует история нашего флота.
Кандидат военных наук, контр-адмирал Владимир Георгиевич Лебедько 31 января 2009
Вице-адмирал Н.П.Египко
Ленинград
Последние 30 лет я живу в Ленинграде. Этот красивейший из городов сыграл в моей жизни огромное значение. Здесь я окончил в 1931 году военно-морское училище и выбрал профессию подводника. Отсюда ушел служить во флот. За долгие годы службы мне довелось побывать в разных городах нашей страны и зарубежья. Это города и порты Балтики, Тихого океана, Черного моря, Атлантики, Средиземного моря и те меридианы и широты, куда посылала меня судьба моряка. Дом, в котором я сейчас живу, находится на углу Кузнецовской и Свеаборгской улиц, недалеко от Московского проспекта. Выходя на балкон, я вижу перед собой парк Победы и вдали — гостиницу «Россия». И в душе моей пробуждаются воспоминания о ранних годах моей юности. Я вспоминаю город Николаев на Буге, где я родился, работал, как и отец, на судостроительном заводе. Отсюда я пошел служить матросом в Военно-Морской Флот. Детство мое прошло на Слободке (так назывался один из районов города), и жили мы на Купорной улице в доме 44. Отец, мать, пятеро братьев и трое сестер. Дом наш был небольшой — три маленькие комнаты и одна побольше. Во дворе — погреб, где хранились продукты. Рядом с погребом рос грецкий орех, на который позже любил забираться мой старший сын. Володя часто гостил у моих родителей, и у него навсегда остались самые теплые воспоминания о доброте и заботе бабушки, моей матери Ефросиний Михайловны, вырастившей и воспитавшей восьмерых детей и всю свою жизнь посвятившей семье. Сейчас Владимир — капитан 1 ранга, преподает в Военно-Морской Академии. Мой младший сын Виктор тоже хотел стать моряком, как и старший брат, поступил в Нахимовское училище, но ушел «на гражданку» не окончив его. Увлекся кибернетикой. Сейчас он, как и старший сын, кандидат технических наук и преподает вычислительную технику в одном из институтов Ленинграда. У сыновей свои семьи, и живут они отдельно от меня. Вместе со мной живет моя дочь Людмила с двумя чудесными внучками. Муж дочери, Владимир Бондарев, окончил училище подводного плавания и дослужился до звания контр-адмирала.
Мама Н.П.Египко - Ефросинья Михайловна, 1950-е годы. Отец - Павел Осипович, 1950-е годы
Мой отец, Павел Осипович Египко, проработал на николаевских судостроительных заводах, одним из которых был знаменитый завод «Марти», более 48 лет. По профессии он был литейщиком. В разгар Гражданской войны, в 1919 году, он сказал старшим сыновьям: «Вы по возрасту уже подлежите воинской повинности, и вас могут насильно мобилизовать разные власти, которые здесь, на юге Украины, часто меняются. Поэтому мой вам совет: вступайте в ряды Красной Армии. Ленин и большевики за нас, за рабочих. Идите на фронт защищать революцию». Трое моих братьев поступили добровольцами в Красную Армию, а старший Александр пошел служить в Военно-Морской Флот республики Советов. Мне тогда было 16 лет, призывали же на службу с 22 лет, но мне удалось не отстать от братьев. Я поступил добровольцем в 1-ю батарею Николаевского артиллерийского дивизиона полевым телефонистом. Потом был конным разведчиком и участвовал в боях против армии Деникина. В сражении под селом Варваровка получил ранение в ногу, попал в больницу в Одессе. Через два дня неожиданно для наших войск белые высадили десант в районе Французского бульвара и быстро стали занимать город. Пришлось срочно бежать из больницы, так как добровольцев белогвардейцы расстреливали. Попутчиком моим оказался серб. Мы пробирались через белогвардейские кордоны с трудом, идя в основном ночью. В одной хате нам удалось поменять свою армейскую одежду на гражданскую. Подошли к селению, вдруг видим: прямо к нам скачут казаки. Стали нас обыскивать. Нашли у серба перочинный ножик. Говорят, это, мол, оружие. Я им: «Казаки, возьмите, может, в хозяйстве пригодится». Перестали проверять. Спросили, что в деревне. Мы ответили: «Группа вооруженных людей с красным знаменем с черепом на нем». Казаки рассмеялись и говорят: «Это хорошо». Отпустили нас.
На четвертый день пути нас схватили белоказаки, и мы попали в группу пленных матросов и красноармейцев, двигавшуюся к городу Вознесенску. Убежал я в первую же ночь, прятался в кукурузном поле, стал пробираться в Николаев к родителям. В городе хозяйничали белые, и мне пришлось скрываться и существовать нелегально. Моя раненая нога не давала покоя, могла начаться гангрена. Необходимо было срочно лечиться. Помог мне преданный советской власти врач Петр Семенович Стюпа. Он поставил меня на ноги. Я участвовал в работе комсомольцев, вел пропагандистскую работу среди мобилизованных донских казаков, по ночам разбрасывал на Херсонской улице листовки. За время работы с комсомольцами я так и не был принят в комсомол, а причина была в следующем. Я работал в то время на судостроительном заводе имени А.Марти, и когда принимали в комсомол группу рабочих, то при обсуждении моей кандидатуры одна из участниц собрания сказала, что я умываюсь «духовитым» мылом и поэтому не готов к вступлению в такую организацию как комсомол. И я не был принят, но дружбу с комсомольцами не прервал. После освобождения Николаева я вновь поступил в артиллерийский дивизион, куда после выздоровления от полученного ранения был принят и мой брат Андрей. Мы стали воевать вместе. Участвовали в боях на , во взятии городов Борщев, Озержаны и Галич.
После перемирия с панской Польшей началась кампания по демобилизации несовершеннолетних, не подлежащих воинской повинности. Меня по настоянию моего брата уволили из части, и я уехал домой. Впереди была работа на заводах «Режвод» и имени А.Марти. Последний я посетил в конце 1970-х годов и встретился с работниками завода. Там строили тогда авианесущий крейсер «Тбилиси».
Фрол не хотел потерять своего превосходства ни в чем. В его много повидавших, не детских глазах появился огонек озорного упорства. На катерах легко можно было обойтись без грамматики. В училище без грамматики далеко не уйдешь. И Фрол вступил с ней в единоборство. Поединок завязался упорный; грамматика не сдавалась. И то она одолевала его, то он одерживал верх. Фрол перестал стремиться на Малую землю, узнав, что молодой старшина Протасов, их воспитатель, пришел в училище как раз с Малой земли; Протасов был куниковцем. Значит, училище — важная штука, если начальство в разгар войны направило в него прямо с флота старшину-пехотинца, который с самим Цезарем Куниковым удерживал Малую землю, сбросив с нее в море врагов; теперь он был убежден, что его, Живцова, разумеется, тоже послали для подкрепления училища. Он принялся грызть гранит науки. В детстве Фрол читал очень мало. Он считал это пустым, бесполезным занятием. Гораздо интереснее уйти а море на лодке, переплыть бухту или пробраться в кино. В нахимовском он пристрастился к чтению, и книги открыли ему новый, почти беспредельный мир. Раньше он находил, что читать стишки — это занятие для девчонок. Но однажды ему попался на глаза тоненький томик стихов Сергея Алымова и на первой странице — стихотворение о родном Севастополе, городе «воли непреклонной, гордой красоты». Фрол зачитался. Ведь своими глазами он видел, как «сотня героев с тысячей бьется», и севастополец «умирает, но не сдается», кому было лучше знать, как не Фролу, что «Севастополь в осаде — такой костер, перед которым ад — прохладное место»? Особенно ему понравилась клятва: «Севастополь вернем!» (В эти дни его родной город, разрушенный, в пепле, томился в руках врага.) Стихи Алымова выразили то, что он не сумел бы выразить сам — у него не хватало точных и верных слов. И поэт к тому же, Фрол слышал, вместе с матросами Севастополя участвовал и в вылазках и в разведках.
Позже, уже в училище Фрунзе, Фрол встретился со стихами подводника Лебедева, погибшего в море.
Уже гудят — поют под ветром ванты, И о форштевень режется струя, Идут на море флота лейтенанты, Советского Союза сыновья.
— Это про нас! — восторгался он. — Это мы с Никитой пойдем на море... Лирические же стихи Лебедева, очень нравившиеся Никите, Фрол забраковал. — Ну что такое, скажи на милость, «Плыви в далекие края, храня любовь в груди, и на звезду, прошу тебя, не забывай, гляди»? — возражал он насмешливо, — значит, я буду свое место определять по звезде и еще думать вдобавок о том, что какая-то кудрявая на берегу на нее уставилась? Чепуха! ...Или: — Смотри-ка, Кит, — подзывал он Никиту: — «Вновь уйду беречь моря, помня о тебе, любимой, девушка моя». — Удивляюсь, серьезный товарищ, подводник, а такую ересь писал. Служба службой, ну а любовь... Если и на службе она тебе мозги засорять станет...
Командир рулевой группы Л-2, погиб с лодкой 14 ноября 1941г...
Попадались и на его пути девушки хорошенькие, красивые, умные, ну и глупые, разумеется. Всем им до смерти нравился широкоплечий и мужественный курсант с огненной шевелюрой; узнав, что он воевал, они всегда отдавали ему предпочтение. Но он сторонился их. Провожать девушку до дому он считал никому не нужной затеей и удивлялся, что его товарищи по училищу тратят на это драгоценное время. Ему приходилось видеть, как товарищ по классу вдруг теряет покой, начинает получать письма, пишет записки, с нетерпением ждет увольнения или танцевального вечера. Фрол только плечами пожимал: «Уж я-то никогда не стану плясать перед ними на задних лапках». Под «ними» он подразумевал девушек. На училищных балах он подпирал стенку и смотрел, как танцуют, наотрез отказываясь танцевать, хотя в нахимовском этому искусству его научили. Иногда, правда, ему вспоминался первый нахимовский бал, когда он надел мундир и ослепительные перчатки. И Стэлла, приятельница Никиты и Антонины, разгоряченная, свежая от мороза, сбросив пальтишко, взяла его, Фрола, под руку, потащила в зал, где гремела музыка, и так завертела его в стремительном вальсе, что у него голова закружилась. Но тогда она была девчонкой, он — нахимовцем. Было простительно. Теперь они взрослые. Фрол знает, что Антонина для Никиты больше, чем друг, и в их отношения вошло что-то необычное, новое — недаром их глаза как-то странно теплеют при встречах... Но представить в таком же положении себя и, скажем, Стэллу? Ну нет! Однажды Никита спросил: — Ты Стэллу любишь? Фрол возмутился: — Любишь, любишь! Любить можно отца, мать, товарища... ну, Русьева, приемного отца своего, если хочешь, я тоже люблю. А о всякой другой любви рано нам думать. Надо сначала стать на ноги. Вся флотская жизнь впереди. И разговор о Стэлле угас. О чем говорить? Они со Стэллой расстались так, будто расставались всего на неделю. «Что ж, целоваться с ней, что ли?»
Он всегда с отвращением вспоминал возмутивший его поцелуй озорницы в Колхиде. И всегда отводил равнодушный взгляд от откровенных призывов карих, серых, голубых, черных , так часто и так настойчиво преследовавших его. Но, говоря откровенно, Фролу часто вспоминались длинные черные косы и насмешливые глаза. Он не запомнил ни одного ее платья, ни одних ее туфель — замечать это он считал лишним. Но глаза и косы — запомнились.
7
«Я буду адмиралом... — не раз повторял Фрол друзьям. — Лет через двадцать пять», — добавлял он, когда они начинали смеяться. Его слова вовсе не шутка. Он своего добьется, безупречно прослужив много лет. Науки давались ему нелегко, и он мужественно с ними боролся. Еще упорнее боролся он с самим собой. Один лишь Никита знал, сколько раз Фрол срывался, падал и вновь поднимался, Оставшись наедине, Фрол вспоминал и подсчитывал свои промахи и багровел от стыда. Он был одно время в училище старшиной класса; старшина должен быть примером для всех своих одноклассников. И Фролу пришлось наслушаться горьких истин... Больше всего — от старшины курса Мыльникова. Мыльников подавлял своим превосходством, он был почти офицером и к первокурсникам относился, как к зеленым юнцам. Презрение во взоре, в подтянутых тонких губах. Желание во что бы то ни стало принизить своего подчиненного — но в рамках устава, не придерешься к нему! И Никита осмелился как-то сказать, что Фрол уподобляется Мыльникову. Такого сравнения Фрол даже Никите не мог простить. Сравнить его с Мыльниковым! И самое обидное, что Никита был прав. Фрол судил о людях скоропалительно, не разобравшись в причинах их настроений, проступков. Он требовал, чтобы исключили из комсомола Аркадия Бубенцова, и сам же, узнав, что Бубенцов запутался в сетях спекулянта Петруся, пошел и разоблачил спекулянта, а Бубенцова стал защищать и оберегать от нападок. «Противоречивость поступков? Конечно. Не к лицу она будущему воспитателю молодых моряков? Разумеется, — казнил себя Фрол. — Нет, Фрол, немало тебе работать еще над собой! Полоса жизни твоей, когда за тебя отвечали другие, кончена. Приказ о производстве объявлен, ты получил погоны и с радостью услышал, как адмирал впервые в жизни назвал тебя «лейтенантом Живцовым». Ты — офицер... (Фрол скосил глаза и убедился, что новенький, сверкающий золотом погон с двумя звездочками находится там, где ему положено.) Ты — офицер, и тебе доверят людей. Среди них будут и такие, как ты, парни с мятущейся и беспокойной душой. Их не сразу поймешь, с ними придется повозиться немало. В тебе ведь тоже не разберешься с первого взгляда... То-то вот и оно! Это понимать надо!» Размышляя, Фрол не заметил, как очутился возле дома Никиты на Кировском.
Он вбежал одним духом по лестнице на четвертый этаж, убедился, что дверь не заперта, вошел в темноту затихшей квартиры и увидел темный силуэт друга на подоконнике, на фоне вечерних огней. — Эй, Кит! Довольно мечтать! Билеты в кармане, поезд идет через час. Куда ты задевал чемоданы?
ГЛАВА СЕДЬМАЯ. АНТОНИНА
Девушка в светло-зеленом платье сидит на подоконнике, охватив тоненькими руками колени. За раскрытыми окнами шевелятся восковые листья магнолий. Безбрежное море лежит глубоко внизу, под обрывом, за парком; оно покрыто фиолетовой рябью. Девушка — худенькая, светловолосая. Она похожа на северную березку. Один глаз у нее голубой, другой — зеленый, в коричневых крапинках. Лицо удивительно трогательное и нежное. У нее никого на всем свете, кроме Никиты. Никита — все, чем она дышит, живет. Отец? Он в Севастополе, до него можно доехать автобусом, но он с тем же успехом мог бы жить и на Северном полюсе. Как ласково он называл Антонинину мать: «Анико»! Мать погибла, ее повесили гитлеровцы; отец уже восемь лет называет чужую женщину «Клавочкой». Он ее немного побаивается, хотя Клавочка беспричинно и часто смеется, показывая крупные белые зубы; отец знает: лишь скажешь что-либо ей неугодное — и улыбки как не бывало; глаза становятся беспощадными, как у змеи. И Клавочка сразу отчаянно дурнеет. Отец как-то жалко, приниженно подергивает плечом, когда Антонина при мачехе вспоминает о матери. Боится, наверное, что Клавочке не понравится. Она делает вид, что ревнует его к первой, погибшей жене. Клавочка нынче спросила, почему Антонина редко бывает у них в Севастополе. Антонина ответила, что ей некогда. От жизни с Клавочкой у отца портится характер. Кто бы поверил, что Серго Гурамишвили, которого обожали на флоте, стал грубить подчиненным, товарищам? Бог с ним, с отцом! Пусть живет, как умеет, со своей Клавочкой. У Антонины теперь своя жизнь. У нее есть Никита.
Она знает: нелегко быть женой моряка. Всю жизнь ей придется с ним расставаться и снова встречаться. Но когда любишь — разве это имеет значение? Судьба столкнула их в детстве. Они оба лишились своих матерей. Они имели одних и тех же друзей — Фрола, Стэллу и Хэльми; вместе выросли, вместе мечтали о будущем. И вот Антонина стала ботаником, Стэлла строит электровозы в Тбилиси, Хэльми в Эстонии лечит людей, а Фрол и Никита сегодня из Ленинграда уезжают на Балтику. Лейтенантами! Они стали, наконец, тем, чем мечтали стать много лет... Никита для нее — все... Он знает. Она сказала ему. Позови он ее, и она оставит Никитский сад, который ей дорог, удивительные цветы, которые она любит, и очертя голову поедет за ним. Куда? Да не все ли равно? Лишь бы быть с ним, только с ним! Это — любовь? Одна из ее подруг рассказывала, побывав в московском балете: — Уланова танцует на уровне, но боже мой, до чего вся их история неправдоподобна! Ужас! Двое тянут весь вечер волынку — представь себе, травятся из-за безнадежной любви. Родители им запретили. Какая чушь! Джульетта — дура, а он — форменный идиот! Антонина промолчала. Она хотела, чтобы Никита любил ее так же преданно, как любил Ромео Джульетту. Она поедет к Никите, как только он позовет. И возле него найдется работа. На Балтике есть и другие цветы, кроме вереска. И существуют ботанические сады...
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
