Видеодневник инноваций
Подлодки Корабли Карта присутствия ВМФ Рейтинг ВМФ России и США Военная ипотека условия
Баннер
Новый комплект для модернизации станков

Новый комплект для модернизации станков

Поиск на сайте

Вскормлённые с копья - Сообщения за 14.03.2014

Л.А.КУРНИКОВ. ПОДВОДНИКИ БАЛТИКИ. - Санкт-Петербург, 2012. Часть 2.

Неожиданно стал лётчиком, но ненадолго

В курсантские годы я не думал, что стану подводником, не стремился к этому. Да и не богат был тогда подводными лодками наш флот. О новых лодках, которые начали появляться через несколько лет, мы ещё ничего не слышали. На Балтике плавали лишь несколько «барсов», — подлодки довольно крупные, но устаревшие, возвращённые в строй ветераны Первой мировой войны. Служба на них представлялась неинтересной по сравнению с надводными кораблями. Вышло однако так, что выпущенный из училища имени М.В.Фрунзе вахтенным начальником (персональных воинских званий тогда и ещё много лет после не существовало), я не попал на корабль вообще. В то время за отсутствием на флоте специальной школы, часть фрунзевцев становилась штурманами, по-тогдашнему — летнабами, морской авиации. Из выпуска 1928 года в морскую авиацию отобрали 25 человек, в том числе и меня. После недолгой дополнительной учёбы в Севастополе, я оказался в 9-й морской авиабригаде тяжёлых бомбардировщиков, став старшим лётчиком-наблюдателем «летающей лодки» типа «Дорнье-Валь».



Гидросамолёт «Дорнье-Валь»

Служба шла на море. Самолёт наш взлетал с воды и садился на воду. И форма оставалась морской, только с «птичкой» на рукаве. Но все два года, проведённые в авиабригаде, меня не оставляли мысли о кораблях.
Морская авиация стала принимать на вооружение мины, а впереди были и торпеды. В связи с этим меня направили в минный класс специальных курсов усовершенствования командного состава (СКУКС) в Ленинград. Там встретился с товарищами по училищу, прибывшими с разных флотов в минный, штурманский, артиллерийский и другие классы. Все они служили на кораблях, и им предстояло набираться новых знаний, чтобы продолжать плавать. После разговоров с ними меня ещё сильнее потянуло на плавающий флот.
Когда заканчивалась наша недолгая, очень насыщенная учёба, на СКУКС прибыл начальник Военно-Морских Сил РККА Р.А.Муклевич. Высший в стране морской начальник держался очень просто, по-товарищески беседовал с выпускниками курсов. Я решился обратиться к нему и откровенно признался, что не хочется возвращаться в авиацию, ведь столько лет готовился служить на кораблях...




Начальник Управления Военно-Морских Сил РККА Р. А. Муклевич

Муклевич отнёсся к этому очень сочувственно. Задав два-три вопроса, он продиктовал что-то адъютанту. Я едва поверил, что всё уже решено и не нужно даже писать никакого рапорта. Меня оставили на Черноморском флоте, с которого я был послан на курсы усовершенствования, и назначили с учётом окончания минного класса СКУКС командиром минно-торпедного сектора (по-современному — минно-торпедной боевой части или БЧ-3) на эскадренный миноносец «Фрунзе».
Плавать на эсминце, да ещё на Чёрном море! — о таком можно было только мечтать! И не счастье ли для молодого командира ведать главным вооружением этого стремительного корабля — тремя трёхтрубными торпедными аппаратами!
Эсминцем «Фрунзе» командовал Михаил Захарович Москаленко, впоследствии известный адмирал, а тогда самый молодой из командиров черноморских миноносцев. Он обладал отличными морскими качествами, любил свой корабль и служил примером для подчинённых. Молодого командира хорошо дополнял пожилой, как мне тогда казалось, комиссар Барышников, принципиальный и доброжелательный, истинный партийный вожак. Штурманом корабля был С.Г.Горшков, будущий Главнокомандующий Военно-Морским Флотом. На должность артиллериста прибыл вместе со мною Н.М.Харламов, ставший вскоре старпомом, — тоже очень известный потом на флоте, да и не только на флоте, адмирал, возглавлявший во время войны советскую военную миссию в Англии. Инженер-механиком был жизнерадостный, щедро наделённый чувством юмора Василий Иванович Иванов.




Эскадренный миноносец «Фрунзе» во время учений. Черноморский флот, 1931 год

Теплеет на душе, когда вспоминаю плавания тридцать первого года и этих своих первых корабельных сослуживцев, добрых товарищей. Все они помогали мне освоиться, втянуться в службу, ощутить корабль как родной дом. В изучении боевой техники приходили на помощь и подчинённые, особенно главный старшина Силаев.
Черноморский флот имел тогда всего пять эсминцев, из которых один стоял в капитальном ремонте, но походов, учений было много. Мне нравилось моё место по боевому расписанию, — высоко над палубой, на малом верхнем мостике, где находились приборы управления торпедной стрельбой. Нравилась отведённая каюта в форпике — в самом носу корабля, где всеми боками чувствуешь, как взлетает он на волне на полном ходу, как принимает обводами корпуса её упругие удары...
Должен сказать, что в корабельной службе оказалось совсем не лишним то, чему научился в морской авиации. Ведь летнабу надо было владеть навигационными и астрономическими способами определения своего места в море, а расчёты по обеспечению самолётовождения и бомбометания схожи с производимыми на корабле. Несравнимы лишь скорости, с которыми имеешь дело, и потому после самолёта многое на корабле даётся легче. Навыки быстрой работы, приобретённые в авиации, помогали мне всю жизнь.


От судьбы не уйдёшь — я стал подводником

Но служить на эсминце, где всё у меня ладилось, довелось меньше года. Расставание с этим кораблём пришло совершенно неожиданно.
Морские силы Чёрного моря, долго состоявшие из восстановленных старых кораблей или заложенных до революции, а в советское время достроенных, начали пополняться кораблями новой постройки. И первыми новыми кораблями, если не считать самых лёгких, таких как торпедные катера, были подводные лодки.
В Севастопольской Южной бухте, где традиционно швартовались у Минной пристани эсминцы и где ещё недавно стояли на противоположном берегу, у Корабельной стороны, лишь небольшие подлодки типа «АГ», доставленные в разобранном виде из Америки в конце Первой мировой войны и собранные много лет спустя, появились лодки совсем иные, весьма внушительных размеров.
Становясь на якорь или на швартовы, они, как и наш «Фрунзе», поднимали на носовом флагштоке добавочный флаг, — гюйс, полагавшийся только кораблям не ниже II ранга.
То были подлодки типа «Д», иначе — «Декабристы», могучие первенцы советского подводного кораблестроения. Головная лодка этого типа, давшая название всей серии, вступила в строй на Балтике. На Чёрном море одна подлодка такого типа была в строю уже летом 1931 года, а две другие проходили испытания. Присматриваясь к нашим новым соседям по бухте, я был далёк от мысли, что их появление приведёт к ещё одному повороту в моей флотской судьбе.
А получилось именно так. В начале 1932 года для «Декабристов» потребовался дивизионный минёр, взять которого решили с миноносцев: резерва командиров этой специальности, очевидно, не было. И выбор пал на меня. Хочется ли переходить на совсем другие корабли, никто не спросил. Мне просто объявили приказ, — отбыть для прохождения дальнейшей службы в распоряжение командира 1-го дивизиона бригады подводных лодок.
«Отбывать» было недалеко, только переправиться через бухту. Собрав своё нехитрое имущество, я в довольно грустном настроении сошёл с красавца-эсминца и через полчаса докладывал о своём прибытии комдиву «Декабристов» К.О.Осипову. Это был высокий, крепко сложенный человек со спокойным открытым лицом. Как потом я узнал, бывший матрос старого русского флота, «красный командир» самого первого после революции выпуска в том же училище, которое окончил и я.
Вероятно, Осипов понял, что переводом в подводники я не обрадован, но неудовольствия этим не выказал. В нём почувствовалось желание заинтересовать меня кораблями, к которым сам комдив относился, не скрывая этого, с любовью и гордостью. Мне было сказано, что ничего подобного «Декабристам», великолепным мощным лодкам, оснащённым по последнему слову техники, наши подводники никогда не имели.
— Назначение на такие корабли, — говорил комдив, — уже само по себе повышение.




Командир 1-го дивизиона бригады подводных лодок Черноморского флота Кирилл Осипович Осипов. Севастополь, 1932 год

А у меня, как выяснилось, повышалась и служебная категория, при которой вместо прежних «двух средних» нашивок на рукавах полагались «две с половиной», — знаки различия нынешнего капитан-лейтенанта.
До того я маловато знал о подводных лодках, и лишь постепенно понял, каким рывком вперёд в развитии подводных сил флота явились «Декабристы». При не таком уж большом увеличении водоизмещения по сравнению со старыми «Барсами», они превосходили их в несколько раз по дальности плавания, по быстроте заполнения цистерн при погружении и другим элементам, характеризующим боевые возможности подводного корабля. Эти лодки имели значительно большую рабочую глубину погружения, принимали на борт в десять раз больше по суммарному весу заряда торпедного боезапаса. Если на «Барсах» вообще не существовало внутри корпуса никаких водонепроницаемых переборок, то на «Декабристах» было по семь отсеков, разделённых прочнейшими сферическими переборками, испытанными на давление в девять атмосфер.
Много было и разных других усовершенствований. Металлурги выплавили для «Декабристов» особой прочности сталь. Создание подводных лодок столь высокого класса в тогдашних условиях при очень больших еще хозяйственных трудностях, на заводах, где много лет не строились вообще никакие военные корабли, явилось настоящим подвигом советских конструкторов, инженеров и рабочих. «Декабристы» не устарели и к сорок первому году, и мне предстояло вновь встретиться с лодками этого типа на Балтике.




Подводная лодка «Декабрист»

A тогда, на Чёрном море, я довольно быстро освоился на кораблях, весьма непохожих на надводные. Усердно изучал их устройство, вооружение, технические средства. На лодках каждому положено, кроме своей специальности, знать всю систему погружения и всплытия и ещё многое другое. На бригаде нашлось несколько однокашников по училищу, успевших стать завзятыми подводниками, которые помогли мне «акклиматизироваться» в подплаве.
Сперва странно было плавать, не видя моря. На лодке, даже когда она на поверхности, море видят лишь те, кто находится на мостике. Под водой же — только командир, стоящий у перископа, а на большей глубине — вообще никто. Недоставало мне поначалу и привычной уже «корабельной оседлости». Эсминец, плавал ли он или стоял у причала, был моим домом, где существовал устоявшийся, размеренный, освящённый традициями уклад быта. Не обзаведясь ещё семьёй, я никакого жилья в городе не имел.
Подводники же на своих кораблях постоянно не жили и вечно переходили с береговой базы на лодки и обратно. В расчёте на возможные длительные плавания на «Декабристах» имелись неплохие, при всей их тесноте, жилые помещения, однако лодки тогда редко уходили в море даже на несколько дней. Обычный выход на учебный полигон укладывался в считанные часы. Завтрак и обед готовились на лодке, а ужинали уже в столовой береговой базы.
У меня, как и у остальных дивизионных специалистов, — штурмана, инженера-механика, связиста, — вообще не было определённого места ни на одной из трёх лодок, составлявших дивизион. И получалось, что живу я на берегу, время от времени выходя в море. Многие обязанности дивмина были связаны с береговой базой, где снаряжались торпеды для лодок.
Но подводные лодки всё больше нравились мне. Привлекали огромные боевые возможности этих необычных кораблей, их способность скрытно проникать в отдалённые районы морей. Они могли эффективнее использовать торпеду, чем, например, эсминец. Несомненно, действовала на меня и приверженность к службе в подплаве, характерная для большинства моих новых сослуживцев. Приятно было, что на лодках очень дружные, сплочённые экипажи.
Подводные силы флота имели перспективу быстрого развития. Первоочередное строительство подводных кораблей, обходившихся дешевле, чем крупные надводные, соответствовало тогдашним возможностям страны, и в то же время позволяло укрепить оборону морских рубежей в относительно короткие сроки. Моряки знали о новых сериях лодок, которые закладывались и строились. Для них, естественно, требовались кадры.
В подплаве, может быть, как нигде на флоте, присматривались к молодым командирам, смело продвигали их по службе. Скоро я понял, что в этом плане держат на примете и меня. Внимательный к подчинённым комдив Осипов замечал и поддерживал мой интерес к службе на лодках, давал понять, что всё, чему научусь сверх специальности минёра, тоже пригодится.


Командирские классы

Не прослужил я на «Декабристах» и четырех месяцев, как мне объявили о командировке в Ленинград на курсы командиров подводных лодок при Учебном отряде подводного плавания (КУОПП), которым много лет спустя, уже после войны, мне довелось довольно долго командовать. Вместе со мною был послан туда и штурман нашего дивизиона А.М.Стеценко, который потом был моим сослуживцем на других морях и сокурсником в Военно-Морской академии.
Программу курсов, рассчитанную на девять месяцев, нам предстояло пройти за три. Этого требовало ускорявшееся строительство новых подводных лодок. Лекции читали и проводили занятия лучшие преподаватели военно-морских училищ, в том числе известные не одному поколению командиров флота В.А.Белли, А.В.Томашевич, ветеран подводного плавания А.А.Ждан-Пушкин и другие крупные специалисты.




Владимир Александрович Белли, Анатолий Владиславович Томашевич, Александр Александрович Ждан-Пушкин



Выпускники Курсов командиров-подводников ВМС РККА. Слева направо: А.М.Стеценко, В.А.Мазин, А.М.Ирбэ, А.И.Ставровский, неизвестный, Н.Э.Эйхбаум, Л.А.Курников, Н.В.Тишкин. Ленинград, КУОПП, 1932 год

Много давали практические занятия в кабинете торпедной стрельбы, где мы поочерёдно занимали командирское место в оснащённом необходимыми приборами макете боевой рубки и, наблюдая движущуюся цель, «выходили в атаку». Этим кабинетом заведовал строгий и заботливый по отношению к нам старый моряк Яков Осипович Осипов.


Занятия в кабинете торпедной стрельбы проводит Яков Осипович Осипов

В первую мировую он воевал минным машинистом одного из балтийских эсминцев, потом стал красным командиром. А десять лет спустя, служба свела меня с его геройским сыном.

На подводной лодке Д-5

Многие мои товарищи по командирским курсам получили по окончании учёбы назначения на достраивавшиеся тогда первые «Малютки» — подлодки типа «М», предназначенные для действий в прибрежных районах. Я же вернулся (знал — ненадолго) на Черноморский дивизион «Декабристов» и стал дублёром командира подводной лодки Д-5, она же «Спартаковец». Т акая стажировка явилась для меня лучшим способом закрепления полученных знаний.



Большая подводная лодка Д-5 («Спартаковец»). Черноморский флот, 1933 год

Командир «Спартаковца» Евгений Александрович Воеводин был из кондукторов старого флота. Не особенно образованный, но весьма опытный подводник-практик. Он сумел овладеть техникой «Декабристов», управлял новейшей лодкой уверенно.



Командир подводной лодки Д-5 Евгений Александрович Воеводин

Было чему поучиться и у военкома Д-5 Павла Ивановича Поручикова. Он не принадлежал к славной когорте комиссаров Гражданской войны, но казался их младшим братом, перенявшим их революционный дух, напористость, горение. Поручиков участвовал в ликвидации контрреволюционных банд на Украине, учился на рабфаке, девятнадцатилетним коммунистом пришёл на флот. На лодках служил ещё не очень долго, но уже стал подводником-энтузиастом. Он загорался любым делом, порученным ему партией. Наш комиссар пользовался авторитетом во всей бригаде, являлся членом Крымского обкома партии.
Три месяца службы с такими старшими товарищами на одной из первых подлодок советской постройки, уже освоенной и много (по тогдашним меркам) плававшей, обогатили меня тем начальным «подводным» опытом, без которого гораздо труднее далось бы то, что ждало впереди.


Перевод на Дальний Восток

В те годы самыми тревожными морскими рубежами были дальневосточные. Японские милитаристы, вторгшиеся уже в Китай, не скрывали своих агрессивных намерений в отношении Советского Союза. Укрепление нашей обороны в тех краях, как на суше, так и на море, стало делом безотлагательным. И значительная часть подводных лодок, строившихся в Ленинграде или Николаеве, предназначалась для Морских Сил Дальнего Востока. В их составе в 1932 году ещё не было ни одной подводной лодки, как, впрочем, и ни одного крупного надводного боевого корабля.
Вместе с подлодками требовалось посылать и моряков, способных быстро освоить новые корабли, вывести их на боевую вахту. Старым флотам страны предстояло поделиться кадрами с молодым собратом, рождавшимся на Тихом океане.
С Чёрного моря большая группа подводников отбыла во Владивосток в ноябре 1932 года. Со «Спартаковца» в неё включили Воеводина и меня. Возглавлял группу Кирилл Осипович Осипов, который должен был командовать первой на Дальнем Востоке подводной бригадой.
Кем станут там остальные командиры-черноморцы, и на каких лодках будут плавать, мы, уезжая из Севастополя, не знали. Кое-что прояснилось при короткой остановке в Москве, где нас принял в Наркомате по военным и морским делам начальник Управления подводного плавания РККФ В.С.Сурин. Формируемая на Дальнем Востоке бригада укомплектовывалась новыми подводными лодками среднего водоизмещения типа «Щука», которые перевозились из Ленинграда на железнодорожных платформах, разделённые на секции. И почти все из нас узнали, кого как намечено использовать.
Мне начальник управления сказал, что через год стану командиром одной из «Щук», а пока назначаюсь флагманским минёром штаба бригады. И чётко определил мои ближайшие задачи: наладить учёбу торпедистов бригады, а также учёбу командиров минно-торпедных подразделений, ввести в действие береговые хранилища и мастерские, обеспечить по своей специальности испытания вступающих в строй подлодок, а затем подачу на них боезапаса.


Первые «Щуки» на Тихом океане

В первом на Тихом океане соединении подводных  лодок, именовавшемся 2-й морбригадой Морских Сил Дальнего Востока, все начиналось с нуля. Секции «Щук», провезённые на платформах через всю страну в замаскированном виде, поступали в сборку на слипах (тоже тщательно огороженных) у бухты Золотой Рог.
Команды подводников, прибывавшие с Чёрного моря и Балтики, наскоро устраивались в запущенных, давно необитаемых кубриках старых казарм бывшего Восточно-Сибирского флотского экипажа у Мальцевской переправы через бухту Золотой Рог. На первых порах там же размещался и комсостав.
Все шли помогать рабочим, собиравшим лодки, монтировавшим на них механизмы. Впрочем, «помогать» — это, пожалуй, неточно. На моряков ложилась столь большая доля работ, что они становились такими же строителями своих кораблей, как и рабочие Дальзавода.




Специальный эшелон с секциями корпусов подводных лодок движется из Ленинграда во Владивосток. Транссибирская магистраль, зима 1933 года



Дальзавод. Эпизоды сборки корпусов подводных лодок на стапеле. Владивосток, март 1933 года

Сборка, достройка лодок, монтаж оборудования велись днём и ночью.
Так, при участии самих моряков, аврально, в лучшем смысле этого слова, строился весь будущий Тихоокеанский флот. Артиллеристы сооружали береговые батареи, связисты возводили на скалах наблюдательные посты. На судах Дальневосточного пароходства, переоборудуемых в минзаги и тральщики, трудились в поте лица принимавшие их военные экипажи. Всё это делалось с подъёмом, самоотверженно, с огромным чувством ответственности. Такой настрой всячески поддерживали у новых дальневосточников Реввоенсовет МСДВ и деятельный, всем известный командующий М.В.Викторов, переведённый сюда с Балтики незадолго до нас.




Командующий Морскими Силами Дальнего Востока М.В.Викторов

Воодушевлённость людей помогала справляться со многим в сжатые сроки. В начале лета 1933 года первые подлодки нашей бригады из дивизиона бывшего балтийца Г.Н.Холостякова уже плавали, проходя испытания. А осенью они, подняв Военно-морские флаги, вошли в боевой строй флота.



Подъём Военно-морских флагов на первых подводных лодках МСДВ Щ-11 и Щ-12. Владивосток, август 1933 года

К тому времени было в основном закончено оборудование береговой базы соединения. Готовы были и подчинённые мне торпедные мастерские, отлажен весь процесс подачи на лодки главного их оружия. С тёплым чувством вспоминаю своих помощников в организации торпедного хозяйства бригады, на которых легла основная тяжесть этой работы, — дивизионных минёров С.А.Глуховцева, А.С.Познахирко, Н.В.Тимофеюка. Золотые были люди!
Вступавшие в строй «Щуки» были значительно меньше «Декабристов», и в отличие от них предназначались для строительства в большом количестве. «Декабристов» было построено всего шесть единиц, что и позволило довести их оснащение кое в чём до уникальности. Сооружались «Щуки» гораздо быстрее, обходились дешевле, однако обладали неплохими тактико-техническими данными, достаточно солидным для своего класса вооружением: шесть торпедных аппаратов, десять торпед на борту. Экипаж состоял из сорока человек. Лодкам этого типа, несколько усовершенствованным в следующих сериях, предстояло стать к сорок первому году самыми распространёнными на наших флотах.
А тогда они были абсолютно незнакомыми для всех нас. Никто не мог их нигде видеть. Самая первая из «Щук» Щ-301 подняла флаг в Ленинграде.




Подводная лодка Щ-301 проходит государственные испытания. Финский залив, 1931 год

Продолжение следует

Рыцари моря. Всеволожский Игорь Евгеньевич. Детская литература 1967. Часть 21.

Тетрадь четвертая

МУШКЕТЕРЫ? НЕТ, РЫЦАРИ!

СТРЕМЛЕНИЕ


Дед уехал ранней весной в Кивиранд. Написал, что пока еще зелени мало — черемуха, правда, стоит в зеленом уборе, но ясень в саду совсем голый. Он дает лист позже других. Звал меня: «Приезжай».
Я поехал вдвоем с моей Ингрид. Вадим что-то замешкался, а Олежку отправили к бабушке в Крым. Толстяку это совсем не понравилось. Вместо трех неразлучных друзей осталось лишь двое. Мушкетеров? Не любит дед это звание. «Мушкетеры,— говорит он,— это бесшабашные молодцы. Морякам не под стать быть мушкетерами. Моряки, если они настоящие,— люди отважные, гордые, смелые, готовые защищать слабого, женщину, девочку, помочь старику, жизнь отдать за товарища. Моряки любят море всем сердцем и посвящают ему свою жизнь. Они настоящие рыцари...»
А нахимовцы? Они ведь уже моряки.
«Нахимовец не должен бояться ни трудностей, ни лишений,— говорится в их правилах. — Нахимовец должен всегда говорить в глаза правду, даже если она горька, как полынь».
«Настоящий моряк должен учиться всю жизнь, чтобы не отстать, не плестись в хвосте».




И не только моряк. «Безнадежно отстал», — говорили о Шиллере-старшем. Он уехал служить в санотдел. «Подшивать бумажки», — смеялись госпитальные сестры. Распрощался с операционным столом навсегда. «Нужна практика и сноровка», — говорит отец.
Вот он стремится вперед. Все время стремится. Защитил диссертацию. Спасает людей. Стал начальником отделения, но не заважничал. Остался прежним Иваном Максимовичем.
Я решился: поеду через год в Ленинград. На три года. Потом — в Высшее военно-морское училище. Еще на четыре-пять лет. Вот как долго придется учиться, чтобы стать офицером! Тетка Наталья опять меня разозлила.
— Уж если тебе приспичило быть моряком, ты лучше бы шел в мореходку. По крайней мере, пораньше станешь самостоятельным человеком. И заработки будут побольше, и опять же за границу пойдешь. А то, не дай бог, что случится с матерью или отцом...
Типун тебе на язык: ничего не случится! Вот дед с бабкой старенькие, с ними мало ли что может быть. Тосковать по всем буду. По ним и по Ингрид. Но ведь не я один расстаюсь с родными, друзьями: уходят полярники на зимовку; геологи — в экспедиции года на три, четыре; моряки — в очень дальние плавания; да самые обыкновенные ребята, как дорастут до девятнадцати лет, идут на три года в армию. И служат где-нибудь страшно далеко: в Средней Азии или на Сахалине, а родители и девчонка, с которой они дома дружили, остаются в Калинине или в Таллине. И ничего, от тоски ребята не умирают. Это только так кажется, что разлука вообще невозможна. Как подумаешь над этим всерьез, оказывается, она, может быть, даже на пользу. Я вот, скажем, часто сердился на маму, мне все казалось, что она несправедлива ко мне и требует от меня слишком многого. А как очутился без нее в Кивиранде, все думается, что я сам был несправедлив к ней — она у меня хорошая, добрая, чуткая и очень справедливая мама, и я виноват в том, что иногда на нее огрызался. Я представляю себе ее в морской поликлинике, маленькую, но очень решительную, в белом халате, с каким-то блестящим инструментом в руке; она смело режет матросу синий фурункул на шее, и он от страха дрожит, а она хоть бы что!




А Карина? Позвольте, а как же Карина? Она бывает у нас, я у них. Мы чуть не каждый день гуляем с собаками в Кадриорге. Она сильно вытянулась. А я? Наверное, тоже подрос, со стороны ведь виднее; сам заглянешь в зеркало — тебе кажется, ты все такой же. И я вижу, что я некрасивый, и Карина видит, что я некрасивый, и все же дружит со мной. Дружит — да. Но уж никогда, конечно, не скажет, как говорят другие девчонки о мальчиках: «Я в него влюблена». Влюбляются только в «красавчиков», вроде Элигия, в киноартистов или, уж в крайнем случае, в средней красоты парня, вроде Вадима...
Проживу я и так. Только все же будет обидно, если Карина влюбится в какого-нибудь «красавчика».
А впрочем, что я разнюнился? Я еще не уехал в училище. Целый год впереди.
В Кивиранде цвела сирень. «МО-205» уже прочно стоял на большом валуне — памятником.
Дед сказал, что надеется скоро закончить воспоминания. С утра он купается в море, забрав с собой Ингрид. Занимается физкультурной зарядкой под радио: раз-два, раз-два, приседает, бегает, прыгает. Легко проходит пять-шесть километров. Рыбалит. В лесу собирает грибы. И на «Бегущей» выходит, как молодой моряк, в море.
Я видел пенсионеров, сидящих на лавочках в Таллине. У них усталые, пустые глаза. Грустный у них, знаете ли, взгляд. А деда старость его не печалит. Часто посмеивается над ней. Забывает он здесь, в Кивиранде, и о болезнях: «Я оставляю их в Таллине».
Можно подумать, он повесил их в зимней квартире на вешалку. Дед совсем оживает, когда заходят в Кивиранд корабли и молодые лейтенанты и капитан-лейтенанты приходят его навестить. Нет конца разговорам; кажется, он совсем недавно был молодым офицером! Если мне когда-нибудь все же придется стать стариком, я хочу быть таким, как мой дед Максим Иванович Коровин.




Я запоем читаю («морской офицер должен быть широко образованным человеком»). Не забываю и географию — романтическую науку, и математику, без которой невозможно стать моряком. Все мысли нацелены у меня на одно: не остаться за бортом нахимовского! Оно представляется мне большим кораблем, окруженным волнами. Крепко вцепляйся в трап и не выпускай!
Приезжает Вадим, нагруженный, как верблюд.
— Что ты привез?
— Фейерверк. Ко дню рождения Максима Ивановича. Но пока молчок!
Руки у него синие от химикалиев. Пальцы коричневые. Видно, здорово поработал над фейерверком!
Мы поселяемся в палатке. Занимаемся вместе, помогая друг другу.
Нам не до мушкетерских дурачеств. Мы выходим в море на веслах, выходим под парусом, кружим по бухте; бухта для нас — это море, вся Балтика, почти океан. Мы покажем в нахимовском, на что мы способны!




Дед нас хвалит:
— А сильно вы повзрослели, ребята!
Председатель поселкового совета Эндель Лийвес приходит просить нас (о-о, нас уже просят о чем-то!) проводить экскурсии в пещеру и к «МО-205».
Нам приходится рассказывать пионерам из лагеря, отдыхающим домов отдыха, приезжим из Таллина всю историю гибели «морского охотника» и подвига Яануса Хааса. Рассказываем о трубочке Яануса Хааса, о бутылке, оставленной фрицам, о найденном в кубрике бумажнике моряка. Рассказываем по-русски и по-эстонски. Рады, что столько людей узнали о подвигах, сначала забытых.
— Молодцы! — хвалит нас Николай Николаевич Аистов, начальник заставы. Но на приезжих посматривает неодобрительно.
И в самом деле, мало ли кто может сюда просочиться? Здесь морская граница. Капитан приходит вечером к деду, рассказывает: молодой пес Атлант задержал диверсанта. «Пес устремился на него, как ракета, и перехватил ему горло». Диверсант оказался опасным мерзавцем; капитан получил благодарность.
— Не все же мне получать нагоняи. Но боюсь, что опять фитиль заработаю. Дачники одолели. Лезут в места запрещенные, гоняешь их — жалуются. Все выдают себя за ответственных. По воскресеньям сколько народа наезжает из города!




На озере располагаются с едой и с выпивкой, оставляют премерзкие следы своего пребывания. Сладу нет с ними.
— Придется помочь капитану,— говорит Вадим, когда огорченный Николай Николаевич уходит.
— Чем?
— Вот увидишь!
В воскресенье на озере разыгрывается шикарное представление с шумовыми и световыми эффектами.
На берегу стоят «Волги» и «Москвичи», на лужайках расстелены газеты и скатерти, на скатертях лежит снедь. Это другой сорт людей, чем те, которые приходят в пещеру. Женщины визжат и хохочут. Опорожненные бутылки летят в озеро. Начинает темнеть. Но гости не унимаются. Подвыпившие приезжие горожане нескладно и нестройно горланят.
И вдруг в темном озере появляется длинное змеевидное тело, которое, извиваясь, прочерчивает светящуюся линию. Раздаются истошные крики напуганных обывателей. А на середине озера над водой вдруг взвивается змеиное тело — и те, кто еще способен увидеть, видят светящиеся глазищи и пылающую змеиную пасть. Что тут делается! Какая-то женщина опрокидывается вверх тормашками в воду. Толстущие типы бегут, топча снедь, к машинам. Мужчины отталкивают женщин, набиваясь в свои «Москвичи». Один отдирает другого от дверцы:
— Пусти!
Тарахтят моторы. Кого-то забыли:
— Что же вы без меня уезжаете? Подлые!..
Зажженные фары мечутся в поисках дороги, освещая стволы старых сосен. Наконец все пустеет.




Мы хохочем до слез. Такую суматоху устроили! Доисторическое чудовище в лесном озере! Завтра жди экспедицию ученых! Наконец, отдышавшись, мы идем темным лесом домой.
— Дед, значит, останется в свой день рождения без фейерверка?
— Придется смотаться мне в город и потрудиться дня три...— обещает Вадим.
На другой день за ужином дед смотрит на нас укоризненно.
— А я-то думал — вы выросли. А вы все еще без чудачества не можете.
Мы потупляем в тарелки глаза.
Поздно вечером, улегшись в палатке, я предлагаю:
— Поклянемся, что это последнее наше чудачество! Мы больше не мушкетеры. Мы — рыцари моря! И Вадим откликается сразу:
— Клянусь!


ВОЛЯ К ЖИЗНИ

А потом дед вдруг слег — почувствовал себя плохо — и лежал в своем кабинете на диване. Ингрид примостилась на коврике и не отходила от него ни на шаг.
Ужасно обидно, когда так кончается жизнь: моряка не могли сразить ни снаряды, ни пули, летевшие в упор с «юнкерсов», моряк не утонул в море, хотя много раз его тащила смерть ко дну; свалили его болезни, которые всё еще не умеют лечить. Человек лежит и не может сдвинуться с места, и его мучают одышка и боли, а он хотел бы пойти на рыбалку или на «Бегущей» выйти за мыс; пройтись по лесу — уже появились грибы. Баба Ника сама не ахти как здорова, а тут дед тяжело заболел.




Продолжение следует.



Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru



Главное за неделю