Не укачались, как всегда, двое - неугомонный Юла и Неулыба. Последний - от страха за подводную лодку. А первый, по-обезьяньи удерживаясь на вертящемся стульчике у командного пульта, искоса поглядывал на командира и в резонанс качке вполтона напевал идиотскую песню:
Говорила мама мне, что любовь с обманами, Да напрасно тратила слова. Я ее не слушала, вот тебе и скушала! Мама, мама, как же ты была права!..
.
- А ну-ка перестань! - приоткрыл глаз Неулыба, полулежа на диванчике у гирокомпаса. - Есть, товарищ командир! В отсеках осмотрено, замечаний нет! - звонко реагировал озорной Юла, а через несколько минут забывался и снова подвывал, - Ах, с Ванечкой на саночках... Пресекать сольные номера Юлы было больше некому. Да и незачем - управлению лодкой они не мешали. Неулыба чувствовал: команду надо расшевелить, «поднять». И дал команду - выдать на отсечные бачки, в старшинскую и офицерскую кают-компании все лучшее, что есть в провизионке. Есть от пуза. Транслировать по отсекам музыкальные записи, любые, от душещипательных до фривольных. На заказ из отсеков. Кроме вахты, «господа-офицеры» собраны в кают-компанию. С полотенцами, в «разовых» трусах и майках. Неулыба оглядел присутствующих: обтянутые скулы, бледно-зеленые лица. - Ну-с, дорогие товарищи. Качка качкой, жара жарой, а жить надо. Предлагаю товарищеский ужин, без всяких условностей и церемоний. Хозяинуем сами. Как вы понимаете, наш вестовой укачамшись. Поэтому открывайте все сами, кто и что захочет. Для ясности: крепкого не будет. Можете рассказывать байки. Любые. Вплоть до похабных. Офицеры подсаживались, жались друг к другу, поглядывали на командира: не сбрендил ли? - Чего молчите? Тогда, с вашего разрешения, начну морскую травлю я. Если неинтересно, кто-нибудь покашляйте. Уговор? - Уговор, - помалу зашевелились будущие флотоводцы.
- Ну, значит, я первый, - приподнял мускат на полстакана Неулыба. - За наше благополучное плавание. За наш поход. А расскажу я вам курсантскую байку, из истории нашего . Наш курс был маленький, за вольность духа прозван «бандой Олейника», а перед нами был втрое больший, прозванный «китайским». И была в одной из рот этого «китайского» курса знаменитость - комроты капитан Бондаренко. Из тех кадровых служак, кто сплавился в окопах Сталинграда и до того стал упертый, что и противотанковой гранатой не своротишь. И, дотянув до ротного, гнул по-своему, когда и война давно закончилась. И стал ходячей легендой за свои служебные чудачества. Стоит Бондаренко дежурным по училищу. А втыкали его за службистскую безотказность в дежурство на все «круглые даты». Стоит под праздник и к ночи докладывает на квартиру начальнику училища: «Товарыщ капытан першого рангу. Докладаю - усэ в порадки. Тильки тры пьяных буки избилы двух веди». - Что? Что? Не пойму, повторите. «Докладаю - тры пьяных буки избилы двух веди». Это он военную тайну соблюдал. Означало - три курсанта второго, то есть нашего, курса избили двоих курсантов третьего курса. Рота капитана Бондаренко размещалась этажом ниже. И мы после поверки перед отходом ко сну всегда потешались, глядя на цирк у соседей. Крепко уважал капитан Бондаренко вечерние поверки. Длились в его роте по полтора-два часа. За что курсачи люто ненавидели ротного.
Такая картинка: стоит рота, перед строем ходит Бондаренко. Смотрит в пол. Сосредоточенно смотрит. А из задних рядов строя - «дурак», «идиот»... Бондаренко голоса на цвет не различал, но слух имел.- От тут казалы «». Хто казав? Два шага уперэд! Ага, нету! Немае таких!.. А бачитэ, шо за оскорблению начальника? Пры сполнении! Ага, нэ знаетэ! - строго оглядывал он шеренгу. - Положено десьять суток арэсту! Строгого режиму! Старшина, принэсть Дисциплинарный устав! Старшина роты, из старых флотских мореманов, которому все это до чертиков надоело, уходил в канцелярию и, выкурив там беломорину, возвращался и докладывал: - Разрешите доложить? Не нашел. Нет устава. - Як нет устава? - от удивления Бондаренковы брови ползли вверх. - Должен быть! - Разрешите доложить? Наверно, кто-то украл. Вернее, спер... - Як спэр? Тэ ж казенно имущество! - удивление комроты переходило в негодование. - За тэ ж под трыбунал! Хто взяв? Строй не сознавался. Из строя по-прежнему неслось: «идиот», «пяхота»... Бондаренко продолжал шагать перед строем: - Ходют слухи, шо капитан Бондаренко - идиот... И, подняв вверх палец: - Уточняю! Капитан Бондаренко - не идиот! И продолжал невозмутимо вышагивать перед строем. И вдруг становился во фрунт, прикладывал руку к головному убору и прокрикивал, набрав в грудь воздуха: - Для сплочения коллективу, ура!
. Из строя неслась разноголосица: «Ур-ра! Дур-рак!..» Кают-компания сдержанно посмеялась. Настроение, однако, размягчалось. И глубинное раскачивание, и липкая духота не казались уже такими изматывающими. _ Ну, старпом, твоя очередь. - Вы уж лучше еще что-нибудь. Вместо меня, - заскромничал Халваныч. - Ну, что еще? Старпом отдал мне свою очередь. Ладно, расскажу про подгот. Для сведения, в 1944 году поступил я воспитанником в Горьковское военно-морское подготовительное училище. Были мы в основном из беспризорников, подобранных на дорогах войны. Был такой приказ Сталина: мальчишек - детей фронтовиков - направлять в училища. В таком оказался в неполные 15 лет и я, хотя о море не имел ни малейшего представления. Но не об этом байка. Был у нас командиром курса некто капитан 2 ранга Кузькин. До войны командовал эсминцем на Черноморском флоте и в 1939 году умудрился посадить корабль на камни. Не верьте, что все тогда попадали на Воркуту или Колыму. Тогда придумывали египетские казни пострашнее. И приговорили Кузькину - платить ему стоимость аварии сполна. Тысяч, наверное, двести. А чтоб мог платить, служить Кузькину в доблестном флоте и дальше! Ну, ясно, что платил бы он лет двести и его потомство до восьмого колена. С тем и застала его война. Задвинули Кузькина в тыловые эшелоны да и забыли о нем. И вот на почве бесконечных удержаний Кузькин слегка того, чокнулся. Но службу тянул. Особой страстью кап-два Кузькина было сбережение социалистического имущества. Любил командир курса копаться в свалках на хоздворе. И когда на уроках мы видели в окна, что комкурса с крюком проследовал к мусорной куче, уже знали - будет построение по тревоге. Найдя в мусоре рваный ботинок, Кузькин немедленно строил курс, носил находку перед строем и гневно обличал курсантов в преступном отношении к социмуществу. А мы в то время только что приняли присягу и получили право на увольнение в город. Ходит Кузькин перед строем увольняемых. Придраться не к чему. Все по уставу. И начинает инструктаж, как вести себя в увольнении:
Здесь после перебазирования из Горького в 1947 году располагалось Саратовское военно-морское подготовительное училище.
- Вот вы, товарищ курсант, идете по городу. А навстречу вам проститутка. Ваши действия? - тычет он в ближайшего курсантика. Получив такую вводную, пятнадцатилетний вояка хлопает лопухами, разевает рот и таращит глаза. И хватает воздух. - Повторяю вопрос, - строго вопрошает Кузькин. - Навстречу вам идет проститутка. И виляет бедрами. И охмуряет! И охмуряет! Ваши действия? Лопух молчит. - А ваши действия, товарищ курсант, должны быть: стать во фрунт, приложить руку к головному убору и произнесть: «Никак нет, товарищ проститутка! Я - честный курсант! Я присягу принимал! И не позволю! Не позволю!» И кругом! Шагом марш! И доложить по команде!.. Ну, ясно, после такого инструктажа мы рьяно рассматривали всех встречных женщин: эта? А может, вот эта? И страшно хотелось, чтобы нас поохмуряли... Мало-помалу офицеры оживились, пошли байки. По разбуженному азартному нетерпежу - «Дай я! Дай я расскажу!» Когда же явно обозначился «выдох» морской травли, Неулыба закруглил: - Ну, господа-офицеры, продувка макарон кончилась. Шепот, ты на северной бригаде плавал? Знаю, плавал старпомом. Покажи парням, как там играют в особый вид морского козла - в «шпоньку». Этой игрой мы отмечали важные события в походах: шпонька штормовая, шпонька курильская. Умственное развитие гарантирую. Кто свободен от вахты, рекомендую. Замполит, прояви инициативу. А мне - в центральный...
. Время текло, невзирая на невыносимую духоту и качку. К исходу третьих суток качка стала замедленно-пологой. Тайфун наверху явно уходил. Лодка всплыла. Огромная зыбь носила ее так, что горизонт и небо казались то вогнутой, то выпуклой чашей. Но ветра не было. Лодка, пофыркивая выхлопом, рванула в назначенный район. Требовалось выбрать отставание по графику перехода.
***
Субмарина в заданном районе уже шестые сутки. Неинтересные монотонные сутки, днем - выматывающая парная баня на глубинах, где пугали непонятные сильные водовороты, глубокой ночью - подзарядки батарей и томительно ожидаемая (относительная, но все в сравнении) благодать прохлады. Ночью экипаж жил полногрудо: дышал, жевал, вожделенно поглядывал на доски с отсечными номерками, дающими право по очереди выскочить на мостик и жадно подымить, зажав сигарету в кулак. А район был пуст. Ни рыбаков, ни судов, ни кораблей. Ни даже самолетов. Поход обещал быть «пустышкой». Неулыба уже прикидывал «оценку» вождей-флотоводцев. И от такой перспективы крепко заскучал. Привычно приткнувшись под козырьком мостика, настороженно оглядывал темень, вахтенного офицера и сигнальщика: не дремлют ли? И тихонечко насвистывал самому себе песенку военных лет про :
- группа малых судов-угольщиков, оснащенных устаревшим вооружением и громко именуемых «дивизионом сторожевых кораблей» ТОФ в период 1938-1945 гг. (примечание автора)
Наступил день отхода. 7 часов вечера. Заходящее солнце играет на куполе Исаакиевского собора. Звенит колокол громкого боя – сигнал отхода. На стенке толпа провожающих, среди них родные и знакомые нахимовцев. Воспитанники выстроились на правом и левом шкафутах лицом к причалу, чтобы видеть провожающих. На соседнем пригородном теплоходе «Чехов» оркестр играет прощальный марш, и пассажиры машут платками. «Лавена» идет вперед, потом разворачивается и идет к каналу. На учебных судах Ленинградского Нахимовского училища «Учеба» и «Надежда» подняты сигналы: «Желаю счастливого плавания». «Лавена» отвечает: «Благодарю». Шхуна идет вниз по реке, по уже знакомому фарватеру. Днем еще полней ощущается грандиозность ленинградского морского порта, его многочисленных угольных, лесных, экспортных гаваней... Снова узкий, с зелеными берегами морской канал. И вот уже виден маяк Кронштадта. «Лавена» вышла в обратный поход к берегам Рижского залива.
3. Снова в поход.
В обратный поход на «Лавене» пошел начальник училища капитан 1 ранга К.А. Безпальчев. Отличный знаток истории флота, он рассказывал воспитанникам историю и значение островов, маяков, мимо которых проходит «Лавена».
Начальник Рижского Нахимовского Военно-морского училища капитан 1 ранга К.А.Безпальчев с экипажем учебно-парусной шхуны "Лавена". Рига.
В Ленинград шли по-летнему тихим и ласковым морем. Воспитанники загорали под лучами жаркого солнца. В обратном походе погода резко изменилась. Море из густо-синего стало бледно-голубым, потом серым. Свежий ветер гнал низкие рваные облака, срывал белые гребни волн. Шхуна раскачивалась, словно кланяясь волнам. Начинало покачивать все сильнее. Это еще был не шторм. Но свежий балтийский ветер свистел в снастях, гудел в проводах антенн и, что самое печальное, он бил нам в правую «скулу», и потому поднимать паруса не имело смысла.
Ну что ж, «Лавена» не речной пароходик, и нахимовцы не пассажиры. Им даже полезно проверить себя в свежий ветер. И хотя это было по существу первое морское крещение, никто не укачался. Сказались, очевидно, прошлогодние шлюпочные походы по заливу, систематическая тренировка под парусами – вся предыдущая лагерная морская практика. Судовые коки Иван Комаров, Павел Скляр и Николай Фортальный не могли пожаловаться на отсутствие аппетита у нахимовцев. В походе проходила проверка военно-морских знаний воспитанников. Это был итог летней практики. Офицеры А.Мищихин, П.Свирский, С.Сергеев, Б.Полушкин, И.Шаповалов проверяли знание уставов, устройства шхуны, сигналопроизводство и т.д. Зачеты показали, что молодые моряки успешно прошли морскую практику. Воспитанники Игорь Смирнов, Юрий Герасимов, Витольд Кутен, Евгений Хиноверов, Дмитрий Никифоров и многие другие заслужили отличную оценку. Свежий, почти штормовой ветер не влияет на распорядок дня. По-прежнему до подъема флага – уборка, потом утренний чай, занятия, обед, отдых... По-прежнему в свободное время воспитанники читают Горького, Драйзера, Соболева, а любители забивают в «козла», что, как известно, на флоте означает игру в домино. В Ленинград мы шли Ирбенским проливом, обратно проливом Муховейн, или Моонзунд. Тем самым проливом, в котором в октябре 1917 года Балтийский флот одержал победу над германским флотом. Руководитель морской практики С.И.Сергеев рассказал воспитанникам о Моонзундской операции. У южного входа в Моонзундский пролив немецкие корабли – 2 линейных корабля и 11 миноносцев, сопровождаемые тральщиками, были встречены линкорами Балтийского флота «Слава» и «Гражданин», вступившими в артиллерийский бой с кораблями противника. Силы были неравными. Но, несмотря на это, в итоге всей Моонзундской операции немцы потеряли 32 корабля, из которых 17 нашли себе могилу на дне залива. Балтийский флот потерял в этой операции только 2 корабля.
...Пока «Лавена» шла проливом Муховейн мимо зеленых островов Даго и Эзель, море было тихое. Ветер не мог здесь развести волну. Но уже позади пролив. Шхуна вышла в просторный Рижский залив, и погода снова резко ухудшилась. Зюйдовый ветер поднял высокую волну и, что самое главное, принес плотную пелену тумана. Нет слов – хорошо плавать в тихую погоду, хуже, когда встречный ветер и волна сбивают корабль с курса, но уж совсем плохо – в туман. Особенно если плывешь вблизи берегов и не видно дружеских огней маяков, не видно судов, возможно идущих где-то рядом параллельным или встречными курсами. «Лавена» осторожно, словно ощупью, пробирается вперед. Особенно внимательно несет вахту впередсмотрящий. Нахимовец взобрался на бушприт и напряженно вглядывается в молочную толщу тумана. Но вот сквозь поредевший туман уже показались входные маяки. «Лавена» зашла в Даугаву, и тумана как не бывало... За этот поход шхуна прошла 800 миль, из них около половины под парусами. Конечно, 800 миль не так уж много, но раньше, когда Рижское Нахимовское училище не имело шхуны, и летняя морская практика проходила на парусно-весельных ялах, походы исчислялись десятками миль и были ограничены Рижским заливом. Поход закалил воспитанников, многому научил, а главное – ребята полюбили шхуну и уже теперь строят планы на будущий год, когда «Лавена» уйдет в море на целый месяц. Шхуна идет вверх по Даугаве. Навстречу бегут юркие пассажирские пароходики, два маленьких буксира тянут огромный плот, проплывают мимо борта причалы торгового порта с ажурными стрелами кранов.
Подъем флагов расцвечивания на УПС "Нахимовец".
В просторном носовом кубрике собрались все нахимовцы. Начальник училища капитан 1 ранга К.А. Безпальчев отмечает успешное завершение похода, говорит о высокой дисциплине воспитанников, хвалит за любовь к морской практике и успешную сдачу зачетов по итогам похода. – Вы – старшие роты, девятый и десятый классы, – говорит капитан 1 ранга, – на вас будут равняться все остальные воспитанники. И я надеюсь, что новый учебный год вы начнете также организованно и успешно, как провели и завершили поход Рига – Ленинград – Рига... «Лавена» подходит к Валдемарскому мосту. – Стоп мотор! – отдает приказ командир. – Отдать якорь! Поход закончен. Впереди учебный год, напряженный и увлекательный. И еще долго, в осенние и зимние вечера, нахимовцы будут вспоминать «Лавену», первое плавание и первый шторм, первые вахты у парусов и вечерний отдых на баке.
А.Шпак. Культпоходы нахимовцев. - Советская молодежь. 1950, 12 ноября.
Воспитанники Рижского Нахимовского училища часто организуют культпоходы в театры. Просмотрев тот или иной спектакль, они проводят обсуждение его, а иногда и ставят на сцене своего клуба. Так, драматический кружек поставил несколько сцен из инсценировки «Молодая гвардия». Недавно нахимовцы в Русском драматическом театре просмотрели пьесу лауреата Сталинской премии А.Корнейчука «Калиновая роща», которая всем очень понравилась, и участники драмкружка решили поставить отдельные сцены из этой пьесы у себя в клубе.
День сталинской артиллерии. - Советская молодежь. 1950, 19 ноября.
Воспитанники Рижского Нахимовского училища широко отмечают традиционный праздник . В классах проводятся беседы, посвященные истории советской артиллерии, её роли в разгроме немецко-фашистских захватчиков, о героях артиллеристах. Выпущены праздничные номера стенных газет. В библиотеке открыта книжная выставка, отображающая развитие советской артиллерии, а также фотовыставка.
Голосуют нахимовцы. - Советская молодежь. 1950, 18 декабря.
Ещё за полчаса до начала голосования нахимовцы в парадных мундирах выстроились в просторном фойе. Ровно в 7 часов утра, когда репродукторы разнесли первый мелодичный удар кремлёвских курантов, ярко вспыхнули люстры, оркестр заиграл Гимн Советского Союза. Председатель участковой избирательной комиссии товарищ В.А.Тарабарин пригласил воспитанников, матросов и офицеров к голосованию.
, заместителя начальника политотдела, капитан 3 ранга, в 1941 году - старший политрук, военный комиссар во 2-м Черноморском полку морской пехоты.
Радостные и взволнованные подходят к избирательной урне воспитанники 10-го класса Пётр Климов, Игорь Смирнов, Виктор Афанасьев. Отличники учёбы, они и здесь решили проголосовать первыми. Нахимовцы отдавали свои голоса за достойных представителей советской интеллигенции: дирижера Театра оперы и балета Арвида Кришевича Янсонса и инженера Ирину Вячеславовну Бухтееву. Опуская бюллетень, будущие офицеры флота голосовали за свою счастливую юность, за дальнейший расцвет любимой Родины, за самого любимого человека – великого И.В.Сталина. В 8 часов утра голосование закончилось полностью.
Продолжение следует.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус.
