Скоропостижно скончался нахимовец, выпускник Высшего Военно-морского училища им. М.В.Фрунзе, офицер советского и российского ВМФ Саша Клевиц. Однокашники - нахимовцы, выпускники Высшего Военно-морского училища им. М.В.Фрунзе выражают глубокое соболезнование родным и близким покойного. Светлая память об Александре Константиновиче Клевице навсегда сохранится в наших сердцах.
За два дня до парада мы вечером съездили на Красную площадь, чтобы там, на брусчатой мостовой, примериться и почувствовать твёрдость шага. При прохождении торжественным маршем у Мавзолея нахимовцы вызвали восхищение своей «моряцкой» выправкой у всех невольных зрителей, оказавшихся у здания ГУМа, Главного универмага Москвы.
Накануне Первомая мы провели торжественное собрание нахимовцев и офицеров. Полной неожиданностью стало чествование в связи с юбилейной датой моего рождения. Сказанные от сердца в мой адрес слова и всё, что было связано с этим вечером, стало для меня по-особому памятным и дорогим. В особенности подарок, вручённый нахимовцами: макет Царь-пушки с надписью «Н.М.Бачкову в день 50-летия от моряков нового поколения». Не успели оглянуться, как наступил Первомай. Перед отправкой на Красную площадь я поздравил нахимовцев с радостным весенним праздником. Мы заблаговременно приехали в назначенную точку высадки из автобусов в Колокольном переулке. Оттуда строем направились на Красную площадь, заполненную парадными войсками, и встали рядом с суворовцами Калининского училища. На наше счастье, выдался теплый и солнечный денёк. Стены Кремля и окружающих зданий красовались в своем праздничном убранстве, радовали глаз. Ровно в десять, после боя курантов, раздался зычный голос командующего парадом. Грянул встречный марш оркестра. Из Спасских ворот выехал автомобиль с принимающим парад, а ему навстречу от Исторического музея - автомобиль с командующим парадом. Приняв рапорт, министр обороны Р.Я.Малиновский стал объезжать войска и поздравлять с Первомаем. С некоторым волнением и робостью ожидали и мы приближение Малиновского к колонне суворовцев и нахимовцев. И вот его автомашина, развернувшись, остановилась перед нашим фронтом. Я уловил одобрительную улыбку полководца, когда он произнёс: «Здравствуйте, товарищи суворовцы и нахимовцы!» Мы что есть духу дружно ответили: «Здравия желаем, товарищ Маршал Советского Союза!» И так же звонко, но ещё громче трижды прокричали «ура!» на поздравление. Когда автомашина удалилась от нас, я про себя отметил: «Молодцы мои питомцы!» Мы с нетерпением ждали команды «К торжественному маршу», чтобы проследовать к Историческому музею и пройти парадным шагом мимо Мавзолея, на трибунах которого стояло руководство партии и страны, высшее командование Вооруженных Сил. Считанные минуты длилось наше довольно напряженное прохождение. Но я успел рассмотреть на трибуне улыбающегося Н.С.Хрущева с поднятой в руке шляпой, Р.Я.Малиновского, С. Г.Горшкова и других, приветливо отдавших нам честь. А также услышал бурные аплодисменты в наш адрес и восторженные выкрики с гостевых .
Дойдя до установленного комендантом места, я вышел из строя и окинул взглядом движущиеся, как по линеечке, шеренги своих усердно вышагивающих питомцев. Сердце моё окатило тёплой волной от того, как, едва поспевая, старательно держа равнение, шли на левом фланге самые маленькие - Алик Харкута и Миша Горелик. Я вошел на специально предназначенную площадку. Там уже стояли генералы, возглавлявшие свои парадные батальоны. Среди них был и контр-адмирал С.Д.Солоухин, начальник Высшего военно-морского училища имени М.В. Фрунзе (ошибка, начальником в этот год был Д.Г.Ванифатьев). Мы поприветствовали и поздравили друг друга с праздником, успешным прохождением торжественным маршем. Здесь же невдалеке я увидел нашего первого космонавта майора Юрия Алексеевича Гагарина, которого две недели назад Москва бурно чествовала после исторического полёта в космос. Неожиданно он пробился ко мне и выразил своё восхищение нахимовцами. Мы познакомились, и я не упустил случая пригласить Героя Советского Союза в наше училище и на «Аврору», являвшуюся нашим учебным кораблём. Он с радостью принял моё приглашение, пообещав вскоре навестить...
Первый в мире летчик-космонавт СССР Герой Советского Союза Ю.А.Гагарин среди нахимовцев на «Авроре». Задерживаться в столице не было необходимости. В ночь на 2 мая я выехал в Ленинград на «Красной стреле», находясь под волнующими впечатлениями парада и торжественного фуршета в Кремле. Утром на перроне вокзала меня радостно встретил капитан 1 ранга Таршин. Следом поспел и спецпоезд с нахимовцами из Москвы. Через час старшие воспитанники с офицерами, преподавателями и родителями устроили нам тёплый и сердечный приём на Петроградской набережной. Жаль, что среди них не было моей Нины Дмитриевны. ...Опять потекли спокойные и упрямые дни учебных хлопот и будничной работы. В середине мая, 19-го числа, мои питомцы отметили день рождения пионерии. В честь этого праздника нахимовцы 5-х, 6-х и 7-х классов повязали под свои форменные темно-синие воротники красные галстуки. Незабываемые минуты торжественной пионерской линейки. Я - в роли главного пионервожатого. Нахимовец пятого класса Володя Винокуров, высоченный не по годам знаменосец нашей пионерской организации, которой присвоено имя Героя Советского Союза матроса Евгения Никонова. Это надо было видеть, с каким энтузиазмом на марше «отбивали ножку» недавние парадники.
После ужина был блестящий пионерский бал, на который пришли учащиеся из подшефной школы, родители нахимовцев-ленинградцев. Юные пионеры резвились, играли в свои любимые игры и даже танцевали под училищный оркестр. Присутствующие выражали начальнику политотдела капитану 1 ранга А.А.Стенину своё восхищение происходящими событиями в клубе, высокие стены которого были облицованы старинными синеватыми изразцами на флотскую тематику. ...Истекал месяц май. У нахимовцев семи возрастных групп заканчивались программы учебного года. Одиннадцатиклассники готовились к своим выпускным экзаменам на аттестат зрелости. Словом, училище было занято своими обычными делами и заботами. В последний день мая у нахимовцев-выпускников, как и во всех школах страны, было экзаменационное сочинение по русскому языку и литературе. В конференц-зале за отдельными столами сидели и потели над избранной каждым экзаменующимся темой. Все, и нахимовцы, и преподаватели, одеты по-праздничному, на столах букеты цветов. Учителя мерно прохаживались между столами, наблюдая за работой своих подопечных. Нахимовцы трудились старательно, спокойно, с уверенностью в своих знаниях. Училище тогда давало весьма высокую подготовку нахимовцам, и многие из них оканчивали училище с отличным аттестатом зрелости, а некоторые - с золотыми медалями. В том, 1961 году золотые медали получили двое нахимовцев - Мартынов и Пищенков.
На шлюпке по Нахимовскому озеру.
В начале июня, перед летними каникулами, всех воспитанников отправили в оздоровительный лагерь, расположенный на Карельском перешейке у берегов чудеснейшего озера, получившего своё новое название - Нахимовское. Там в течение месяца наши питомцы занимались различного рода спортивными играми, на шлюпках ходили по озеру на вёслах и под парусами, купались и соревновались в плавании. А ещё с удовольствием играли в военные игры на местности, собирали ягоды и грибы в лесу. Я частенько наезжал к ним в лагерь и с увлечением наблюдал за их «проделками». Однако основной моей заботой в то время являлась организация выпуска нахимовцев, окончивших училище. После сдачи ими экзаменов весь ритуал выпуска происходил на палубе «Авроры». Там им торжественно вручались аттестаты зрелости, курсантские погоны и новые ленты для бескозырок. Там, у Краснознаменного флага «Авроры», они присягали на верность Родине. Там их поздравляли начальник политотдела Ленинградской военно-морской базы и учебных заведений вице-адмирал Н.М.Кулаков, командование училища, родные и близкие.
На палубе «Авроры».
После праздничного обеда мои воспитанники с нашивками курсантов первого курса высших военно-морских училищ, доселе скрытные курильщики, задымили как паровозы. Тут уж я им был не указчик. Невольно вынул из кармана свой излюбленный «Казбек» и, чувствуя, что делаю что-то не так, как следовало бы в таком случае, пустил портсигар по кругу. В начале июля все нахимовцы (кто из воспитательно-оздоровительного лагеря, кто с кораблей Балтийского флота) были возвращены в училище для отправки к своим родным и близким на каникулы. Лишь сироты и те малыши, за которыми не прибыли их родственники, остались в училище и свои каникулы проводили «по-домашнему» на Нахимовском озере. С детской завистью они провожали своих друзей-сверстников по домам. Мне искренне было жалко их, но ничего тут не поделаешь: таковы парадоксы жизни. И чтобы как-то сгладить их чувство печали и легкого уныния, я отправился вместе с ними в наш лагерь, где создали для них все условия, близкие к семейным. Вскоре они смирились со своим пребыванием в лагере и как ни в чём не бывало бойко резвились на лоне природы. Одна часть офицеров и учителей, временно освобожденная от трудов праведных, уже находилась в отпуске, другая только готовилась к нему. И мне был предоставлен летний перерыв в работе. Вместе с женой, которая до сих пор продолжала жить в Измаиле, мы поехали снова в Карловы Вары, в санаторий «Империал». Там в это время, оказывается, лечился или просто отдыхал мой непосредственный начальник адмирал С.Г.Кучеров. Он был крайне удивлен моим появлением в этих краях, когда я ему представился. Там же я встретил генерала Бабаджаняна - командующего Одесским военным округом, ранее мне знакомого по службе. Этот добрейший и милейший человек запросто поздравил меня с прибытием на столь благодатный курорт. По соседству с нашим люксом размещалась чета народного артиста Черкасова, а этажом ниже - чета композитора Соловьева-Седого и их шурина композитора Оскара Фелыцмана. С Василием Павловичем и Оскаром я частенько играл в бильярд. Мы таким образом не только познакомились, но и сблизились. Помнится, когда стало известно о том, что я начальник Нахимовского училища, Василий Павлович предложил мне организовать для питомцев концерт-воспоминание, связанный с фильмом о нахимовцах «Счастливого плавания». «Вот будет здорово! - сказал он при этом. - Мы обязательно пригласим на этот концерт Черкасова, который снимался в этом фильме в главной роли».
Переговоры с Черкасовым Василий Павлович, естественно, взял на себя. Тот со скрипом согласился и попросил командование училища позвонить ему в Ленинграде, чтобы согласовать дату и время концерта. Так вот, забегая вперед, сообщаю: я вышел на него осенью. Он весьма любезно разговаривал со мною и вдруг, как бы между прочим, спросил меня об оплате, заломив при этом сумму, непосильную для бюджета училища. О нашем разговоре я тут же сообщил по телефону Василию Павловичу, который сказал мне: «Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!.. Я с ним потолкую». На том всё и кончилось: концерт не состоялся. Конечно, не совсем приятно вспоминать, а тем паче обнародовать такие деликатные вещи. Но это жизнь во всех её проявлениях. Хорошо подлечив свою язву желудка, я в августе возвратился из Карловых Вар в Ленинград. Тем временем в училище согласно установленной разнарядке уже прибыло новое пополнение малышей-кандидатов с флотов и флотилий, а также из Ленинграда и Москвы. Предстояло принять 80 ребят из более двухсот кандидатов, желающих стать нахимовцами. Отбирали на местах, прежде всего сирот - детей погибших и умерших военнослужащих, а уж потом детей офицеров, мичманов и служащих военных ведомств. В задачу приёмной комиссии входило выявить вполне годных по состоянию здоровья ребят для последующей учебы в высших военно-морских училищах. К сожалению, многих прибывших для поступления кандидатов по здоровью отсеяли и отправили домой. Чего греха таить, были среди отчисляемых и такие, чьи пробивные родители стремились всеми правдами и неправдами спихнуть свое чадо с рук, непригодное по здоровью и к тому же не хотевшее быть нахимовцем. В таких случаях нам приходилось убеждать не мальчика, а его напористую родительницу, чтобы она благоразумно смирилась и отвезла домой единственного сына. Одновременно с прохождением медицинской комиссии ребята держали конкурсные вступительные экзамены по русскому языку (диктант), арифметике (письменно). Проверялись также способности в английском, так как в училище изучали на высшем уровне только этот иностранный язык. К слову сказать, по окончании училища нахимовцы сдавали специальный экзамен на присвоение звания военного переводчика английского языка и получали соответствующий диплом. После конкурсных экзаменов происходил основной отсев кандидатов, и прежде всего тех, кто получил двойки. Все зачисленные в училище, разумеется, несказанно радовались и по-детски выражали свой неописуемый восторг. Разумеется, вместе с ними ликовали и мы. Было приятно видеть их сияющие мордашки с блестящими глазами.
Наконец-то приём закончен. Отчисленные разъехались по домам, а поступившие, переодетые в матросскую форму, на три недели отправлены в нахимовский лагерь для «оморячивания» на озере. Там они приобщались к начальной нахимовской жизни в коллективе своих сверстников под руководством офицеров-воспитателей и их помощников-мичманов. Сухие августовские деньки и хорошие климатические условия позволяли новоиспеченным нахимовцам укрепить здоровье, обрести первые флотские навыки. А воспитателям - выявить отдельных лоботрясов с дурными наклонностями и привычками, будоражащих коллектив. Вот почему мы отбирали не 75 ребят, положенных по штату училища, а 80, с расчетом отсева по разным причинам и обстоятельствам. Кстати сказать, штатная численность нахимовцев в училище предусматривала 525 воспитанников во всех семи классах (ротах), в каждом из которых по три группы (взвода) по 25 нахимовцев. Первая рота - одиннадцатиклассники, седьмая - пятиклассники. Такова была тогда организационная структура Нахимовского училища. В последних числах августа «новобранцев» доставляли в Ленинград к началу учебного года. Их устраивали в спальном и учебном корпусах, выдавали учебники, письменные принадлежности. Затем на «Авроре» происходило торжественное посвящение в нахимовцы. Радости не было предела. И я гордился ими. Ведь это был мой первый опыт - нахимовцы моего набора.
Посвящение в нахимовцы — торжественное вручение нахимовской ленточки. А.А.Раздолгин. Нахимовское военно-морское училище. — СПб.: Издательско-художественный центр «Штандарт», Издательский дом «Морской Петербург», 2009.
— Да, — говорит Решетов, — это правда. Люди даже попрекали. Хоть и сами старались мастерство блюсти, а тем подарком корили. И часы те я подальше запрятал. Теперь, когда хозяева мы себе сами на заводе, да и во всем государстве, награда — честь человеку. И грамоту ли, благодарность от народа напоказ выставляем. А уж орден-то с какой гордостью человек в руки берет! Вот оно, как жизнь повернулась. — Твой-то орден где, дядя Миша?—говорю я. Недавно было у нас большое торжество: летом 1931 года за выпуск отечественных тракторов награждена группа наших путиловцев. И среди них орденом Ленина — Дийков, орденом Трудового Красного Знамени — Решетов. — В радости, по большим праздникам и семейным торжествам надеваю. Горжусь и берегу. — И, немного помолчав, говорит строго:—Только вот сегодня радоваться-то причин нету. Глянь-ко, что делается. Вишь, его сколько, браку? Какой я мастер, за что орден ношу? Он поворачивается и идет, за ним Рыбаков. Стайка новичков молча расступается. Смотрят смятенно вслед мастерам большие черные глаза под соломенными бровями. ...Как-то в обеденный перерыв доводится нам с Васей Дмитриевым встретить у стенда брака Мак Грегера. Высокая фигура его с седеющей головой в приметном отутюженном костюме видна издали. Он стоит молча, вчитывается в описание брака. Увидел меня. Недоумение и искреннее удивление на его лице. Спрашивает на своем ломаном языке, с акцентом: — Ваш брак, мистер Карасев? — Видно, мой. — О! Вы не наладил станок? Деталь не шел годный? — Наладил... А чуть программу увеличили — брак пошел. — Вы же не отвечаете за программу, вы наладчик. Я знаю, вы и премию получили. — Хорошо изучили наши порядки, мистер Грегер. Нас действительно премируют не за выполнение программы, а за качество проведенной работы. Но мы-то знаем: программа зависит фактически от качества нашего труда. Может, прямой вины наладчика и нет в браке, а косвенная есть. Чего-то, значит, не предусмотрел, не додумал.
. Мак Грегер не отвечает. И вдруг спрашивает доверительно: — Скажите, зачем все это делать? Все эти стенды? Заметил недоумение на моем лице, не дает мне ответить, продолжает: — По совести скажите, разве это по-хозяйски? Собирать сюда брак и прощать тем, кто его делает? Нет, мистер Карасев, это расточительство. Вы еще бедная страна. Очень бедная. Так можно в трубу летать! — Не полетим... И брак мы не прощаем, вместе стараемся его уменьшить — нерадивых и малоопытных надо нам обучить. Раздраженно пожал плечами: — Пустое. За брак — штраф. За испорченный металл, за лишнюю электрическую энергию, за износ станка и инструмента — штраф. За все штраф. И расчет! — Вы у себя в Америке так и делаете? — Только так. И почему только в Америке? Везде. Какому хозяину нужны убытки? Хозяину нужна прибыль. А иначе зачем рабочий? Завод у вас или пансион благородных мальчиков? Теперь мне не дает ответить Василий Дмитриев. Он решительно вмешивается: — Нам тоже нужна прибыль, мистер Мак Грегер. Для государства, народу нужна. Только нам надо, чтоб и костюм получился, и понтрой научился. Люди-то у нас — самая большая ценность. Многие пришли из деревни. Они и машины-то раньше не видывали. Работают и учатся, с бою берут технику. — Я верно понял, с боями? — Да, именно с бою. — С бою... — вновь пожимает плечами наш собеседник. — Я часто слышу здесь это слово. Но вы же не на войне? — Нет, воюем. Воюем с капиталистами всего мира. Терпим иной раз потери, но уверенно идем к победе. Наш верх будет. Василий волнуется. Скачут, перебивая друг друга, «слова с дырочками»: — Мы же все создаем заново — заводы, домны, города. Пятилетка у нас. А мы еще не все умеем. Вот и приходится учиться на ошибках, самим учиться. Для этого и стенды брака устанавливаем. — Но зачем вам непременно пятилетка? Делайте спокойно то же самое за двадцать пять лет.
. — Нет, не хотим. Нельзя нам. Не затем мы делали революцию, чтоб отсталыми быть. Вот так, мистер Грегер. А через годик-другой не будет у нас столько брака. И витрина нам в этом тоже поможет. Слушает внимательно. Не хочет понимать или вправду понять не может? — Вы неутомимые оптимисты. И не только вы — все русские такие. Одержимые. Я вчера видел одного молодого человека. Он кончил работу. Ему сообщили, что на смену не придет напарник, заболел. И он опять разложил инструмент и стал работать, вторую смену. Его никто не просил. А он стал. Сам! Ни один американский рабочий этого бы не сделал. — Ну, это-то понятно. Я бы тоже не остался, — говорю, — если б в вашей Америке работал. На Генри Форда, что ли, стараться? А этот наш парень на себя работает. — Вы меня сделаете коммунист... — смеется наш консультант. — Если бы обо всем этом я когда-нибудь рассказал, мне бы никто не поверил. Фантастический роман... — Он говорит это уже всерьез, без улыбки. — А вы напишите. Здорово будет! Мак Грегер смотрит, высоко подняв брови: — Зачем? Этого же никто не напечатает! — Один брак получится, без витрины. Да? — говорю. И мы оба смеемся. Первое общение с представителем капиталистического мира осталось в памяти накрепко. Над многим заставило задуматься.
«НА ТО ВЫ И КРАСНОПУТИЛОВЦЫ...»
Я тружусь в рабочем коллективе, где крепки революционные традиции. Очень хорошо психологию путиловских рабочих выразил первый рабкор наш, Егор Власов. Простыми, верными словами он писал. Писал так:
Хоть читаю плохо, Пишу неумело, Но зато на свете До всего мне дело...
Мы и сейчас помним твои светлые слова, Егор Власов. ...Июнь 1930 года. Изготовлен первый экземпляр бесчервячного трактора с сырыми некалеными шестернями. Всего изменено в нем 8 деталей при общем числе 700. Он работает на ферме № 7 ЛСПО и в отчаянных условиях, на кочках и болоте, дает 14 лошадиных сил на второй скорости!
. Первыми мы набиваем шишки, но и идем первыми. Что же делать-то? Не знала раньше Россия поточной системы, не было никогда у нас конвейера. К тому времени прибыл из Америки очень нужный нам восьмишпиндельный «Футборт». Притирку ведь до сих пор делали коловоротом с пастой, вручную — «туда-сюда», «туда-сюда»... А этот станок — специальный для расшарашивания сразу восьми отверстий. Он должен делать зенковку и притирку отверстий под клапаны. Но мы, наладчики, намучились с ним. Никак не можем пустить. Недоработана, видно, конструкция: нет стабильности. Все восемь фасок нужно делать на одной высоте, должен станок работать синхронно. Но добиться именно этой синхронности нам и не удается. А тогда что пользы от такого станка? Знаем, что в трудностях Мак Грегер не помощник, и все же обращаемся к нему. — Станок совершенный, — отвечает он. — Помочь бессилен. Надо отладить... Но в том-то и все дело, что он не отлаживается: одно отверстие притирает больше, другое меньше, а то и вовсе, глядишь, притрет «навечно»... Не выходит, ну что тут придумаешь! А все наши интересуются, покоя не дают — и мастера, и рабочие. Сам директор завода, Карл Мартович Отс, ежедневно наведывается в цех и заботливо обо всем расспрашивает. За день уж не меньше раз десяти подойдут ребята, чтобы спросить: — Как дела? Скоро ли, Володя? Нет бы дать сосредоточиться, поработать человеку — только на нервах играют! Одному вежливо скажешь, другому не выдержишь и нагрубишь, третьему совсем не ответишь, смолчишь. Интерес к станку очень большой. И вот однажды...
. Было часов около одиннадцати. Только ушел Карл Мартович, ушел в тяжелом раздумье: настройка никак не удается. Слышу, опять кто-то подошел, спрашивает: — Ну, как дела идут, Карасев, скоро станок наладишь? Молчу, даже не отзываюсь. Думаю только, как бы от этих вопросов избавиться. Знаю, все тревожатся. Но ведь понятно, кажется, получись что — сам первый от радости на весь цех закричу. Чего же до времени спрашивать? А этот вновь, более настойчиво: — Загордился! Не иначе, дела идут успешно? «Успешно!» Ну уж тут я не выдержал, вспомнил, как на флоте матросы поминали — и двенадцать апостолов, и божью мать, и трех святителей. Человек заливисто засмеялся. И сквозь смех говорит: — А это у тебя здорово получается. Быстро оборачиваюсь. Около меня стоит... Сергей Миронович Киров! Готов провалиться сквозь землю. — Не стерпел. Вы уж, Сергей Миронович, простите. — Ничего, бывает хуже, — протягивает руку, улыбается.
нельзя назвать частым гостем на нашем заводе. Нет, он вовсе не гость. Мы с ним встречаемся постоянно, как с членом нашего коллектива. Состоит он на учете в партийной организации завода. Знает каждого рабочего, часто выступает в цехе. Его никогда не сопровождают начальники. И идет он всегда прежде всего в цехи. Рассказывали, будто сказал он директору одного завода: «Рабочие себя лучше чувствуют, когда над ними директорской опеки нет». Какую же неловкость я испытывал из-за своей грубости! Но на то он и был Кировым, чтобы не дать мне понять, что видит мое смущение. Как-то незаметно перевел разговор на наш неудачный станок: — Недаром люди говорят — на чужой каравай роток не разевай. А вот Демьян Бедный про дирижабль Цеппелина сказал прямо: «Хороша Маша, да не наша». Так нельзя ли свой станок смастерить? Может, быстрее выйдет, как думаешь? — Признаться, не думал... — А следует. Вокруг нас уже собрался народ. — До каких же пор на чужом выпасе нагуливаться будем?—говорит Сергей Миронович.—Такой нагул очень дорого стоит. Пора бы и избавляться от фордовской «помощи». Первую пятилетку выполняем с успехом... Да еще раньше срока. Смотрите, растет Магнитка, строится Кузбасс, новые заводы. Уже вон какая у нас подпора. Чудеса творим! А тут со станком справиться не можем. И чего в нем мудреного, в том станке. Такой же свой собственный делать надо. Говорит, а в глазах озорные огоньки. Сразу не поймешь, не то вызывает на спор, не то в самом деле всерьез настаивает. Но эта мысль задерживается лишь на мгновение.
— По-моему, если попробовать, обязательно , — говорит Киров. — Только по-хозяйски пробуйте, с доверием к своему таланту... А то еще сохранилась эдакая робость к собственному дарованию. Становится ясно, хочет Сергей Миронович, чтобы почувствовали мы, как велики наши силы, чтобы не дали им дремать. Сказал и ждет ответа. — Хорошо, Сергей Миронович. Подумаем над этим всей бригадой. Да, видно, тут и не только нам одним надо думать. — Верно. Всем надо думать. Знаешь, — обращается ко мне, — как в народе говорят? Гуртом и батьку легче бить. Один ум хорошо, два лучше, три и совсем хорошо. К нам подходит директор завода. Киров протягивает ему руку: — Вот это кстати. Очень нужен ты нам сейчас, Карл Мартович. Мы тут разговорились насчет станка. Говорят люди — самим можно сделать. Так по доброму совету Сергея Мироновича Кирова и была на нашем заводе создана своя конструкция восьмишпиндельного станка. «Нашенский», новый станок скоро заработал. А «Футборт» так и не пошел. Когда Киров наблюдал наш станок в работе, я не выдержал и сказал: — Золото, Сергей Миронович, только даром затратили на фордовского мертвеца...
— Не грусти, — ответил , — учимся хозяйничать. И хорошо учимся. А придет время, и Америка нам золото будет платить за наши машины. Бодрость, жизнерадостность, умение вызвать у каждого человека, с которым он встречался, интерес к делу, разглядеть в нем хорошее и убрать скверное, искренняя простота — эти черты Сергея Мироновича Кирова запомнились мне навсегда. Его не только уважали — любили. Прекрасная человеческая натура его покоряла людей. Человек ленинской закалки, Киров словно излучал свет, бодрость, радость жизни, неизбывную веру в дело партии. ...1931 год. Помню, тогда уже переехал я из Лавры в Фонарный переулок. Ездил на завод на своем мотоцикле круглый год, независимо от погоды, в дождь, снег, мороз. Едешь, смотришь кругом. Ну, конечно, новые, хорошие дороги — первое, что заметит мотоциклист. Да и многое другое бросается в глаза. Появились каменные дома, выросли школы — радуешься. Глядишь, день ото дня меняется старая Нарвская застава, растет, набирает мощь завод и думаешь: «Это мы воздвигли, нам партия помогла». И знаешь: много сил, умения, энергии, души своей вложил в это Киров.
