ЭТО БЫЛО НЕДАВНО, ЭТО БЫЛО ДАВНО
07.45. 11 января 1962 года иду по причалу г. Полярного ко 2-му пирсу, где стояла наша подлодка Б-36.
На 2-м причале в курилке сидят несколько офицеров и матросов с ПЛ Б-37, которая ночью грузила торпеды. Большинство из них я хорошо знаю, т.к. экипажи подводных лодок вместе строились в Ленинграде, переходили на север, а сейчас живут на одном этаже в казарме на «Шипке».
Часто члены наших команд переходили с повышением в должности с одной лодки на другую. Вот и сейчас вижу капитан-лейтенанта Колю Базуткина, который недавно перешел с должности командира БЧ-3 нашей лодки на должность помощника командира подлодки Б-37, а я стал помощником командира у себя на ПЛ и остро завидовал Коле, что он перешел на лодку, которой командовал любимец бригады, красивый, подтянутый и всегда спокойный капитан 2 ранга Анатолий Бегеба.
С Николаем мы должны были в этот день сдавать зачеты на допуск к самостоятельному управлению кораблем, и он попросил меня, как бывшего штурмана, спуститься к ним в штурманскую рубку, помочь отобрать необходимые пособия. В рубке находился штурман Василий Тренькин, один из лучших и опытнейших специалистов бригады, и мы с ним быстро приготовили необходимое. Спустился в центральный пост капитан-лейтенант Арнольд Симонян, недавно ставший старпомом, объявил, что после проворачивания с корабля не сходить, т.к. будет перешвартовка, чтобы освободить место для погрузки боезапаса подводной лодке С-350, которая была головной среди подводных лодок 633 проекта и ночью пришла после ремонта с завода.
Уже началось проворачивание, часы показывали 8.10.
В центральном посту А.Симонян достал печать, чтобы оформить справку на морское довольствие радиометристу с ПЛ Б-38, который ходил с нами в море, а теперь готовился уволиться в запас.
Сходя с трапа подводной лодки, я поздоровался с капитаном 2 ранга А.Бегеба, который договаривался по телефону с оперативным дежурным о перешвартовке, помахал рукой знакомым офицерам из резервного экипажа (у них начались занятия по строевой подготовке) и помчался на 2-й пирс на свою лодку. Спустившись вниз, посмотрел на часы - 8.18., значит, не опоздал на проворачивание в электрическую, когда я должен был занять свое место на мостике. Старпом А.Копейкин, принимая доклады из отсеков, жестом показал мне «вылезай». В этот момент раздался глухой взрыв, как будто бы взорвалась у нас цистерна, и лодка закачалась. Я пулей вылетел наверх посмотреть, что случилось. Там была полная темнота на всех причалах и только в районе 3-го пирса и 2-го причала вырвалось откуда-то пламя. Наконец, робко загорелся первый луч прожектора с ПКЗ-82, который начал ощупывать акваторию. В его свете можно было увидеть корпус ПЛ С-350, рубку ПЛ Б-37, где из гусака системы РДП вырывались языки пламени, ее корма поднята, а вокруг корпуса плавали несколько человек. Появились лучи еще нескольких прожекторов с других подводных лодок, на всех кораблях играли сигнал боевой тревоги. На пирсе зазвонил телефон и вахтенный передал приказание: аварийной партии прибыть на 2-ой причал. Через несколько минут мы были в районе аварии.
От 2-го причала практически ничего не осталось. ПЛ Б-37 носовой частью была под водой, а корма висела на швартовых. На С-350 робко начал подниматься перископ и вращаться, кто-то осматривал обстановку вокруг. Первая аварийная партия прибыла на Б-37 и пыталась открыть аварийный люк 7-го отсека. Наконец, люк открыт, кто-то туда спустился, кого-то вынесли, и в это время оторвались швартовы и ПЛ легла на грунт. Рубка несколько приподнялась, и в наступающих сумерках стало видно, что у рубки был только «венчик» из оставшегося металла. В районе ушедшей под воду кормы людей из аварийной партии подбирал буксир. Были жертвы и среди них. В сумерках стал виден на склоне горы кусок надстройки, якорь с цепью и шпилем перелетели через казарму и лежали в садике. Баллоны воздуха высокого давления разлетелись по всему городу, наводя страх на жителей и принося в некоторые дома горе. К 11 часам жители всего Полярного собрались на сопках, откуда хорошо были видны масштабы трагедии, но никто не знал, кто погиб.
Удалось позвонить домой и сообщить, что у меня все в порядке, узнал, что в нашей комнате взрывной волной выбито окно, и жена с маленькой дочкой сидит у соседей.
К 12 часам сняли экипаж с ПЛ С-350. Я с радостью встретил Леву Егоренко, которого считали погибшим в первом отсеке, он рассказал, что на их ПЛ треснул прочный корпус и люди в 1-м и 2-м отсеках погибли.
Всего погибло 78 человек, среди них и Коля Базуткин, опеку над семьей которого возложили на меня. Нашему экипажу досталась нелегкая доля доставать погибших из отсеков, когда через 2 недели подняли лодку на понтоны, потом и обеспечивать похороны под руководством командира Б-37 капитан 2 ранга А.Бегебы, которого после взрыва нашли контуженным на причале, и нового замполита капитан-лейтенанта Лаптева - Героя Советского Союза. Встреча, обеспечение родственников в дни похорон для всего города и моряков 4 эскадры ПЛ были самыми тяжелыми днями в их жизни, днями, наполненными горем и слезами.
Все погибшие и фотографии не найденных моряков из первого и второго отсеков были похоронены в братской могиле на кладбище в губе Кислой в присутствии прибывших родственников.
Многочисленные комиссии, работавшие на нашей ПЛ, причину катастрофы не выявили. о замечательном дружном экипаже подводной лодки Б-37 всегда будет жить в сердцах подводников.
После похорон экипажа взорвавшейся лодки командование объявило, что наша ПЛ включается в состав 69 бригады вместо погибшей Б-37 для участия в операции «Кама». Мне, как помощнику командира, пришлось заниматься вопросами снабжения ПЛ. Первым признаком того, что поход ожидается куда-то в широты с жарким климатом, было получение тропического обмундирования – невиданные доселе нами панамы для военных южных округов, желтые рубашки с короткими рукавами и разовое белье, куда для офицеров вместо кальсон были включены трусы, хотя матросов это нововведении не коснулось и в дальнейшем они в походе ловко обрезали кальсоны, превратив в трусы. Штурман, капитан-лейтенант В.Наумов в это время получал со склада карты на все моря и океаны Мира, а механики «от души» пополняли ЗИП и часть приборов и оборудования с уже поднятой со дна погибшей ПЛ, которая восстановлению не подлежала.
В августе, для окончательной подготовки к походу, перебазировались в Сайда-губу, где тогда были только плавпричалы и ПКЗ для команд. Туда же перед выходом в море нам доставили хлеб и батоны «долгого хранения», а из курева – папиросы «Беломор» для офицеров, «Звездочка» - для старшин и сигареты «Жуковские» - для матросов. Все это окончательно забило все места не только вдоль бортов, но проходы и «шхеры» по всей ПЛ.
Для психологической разрядки офицерам разрешили короткие поездки к семьям в Полярный, а матросов группами водили в сопки, где они для развлечения собирали грибы, гоняли зайцев и другую живность. Учитывая, что было лето, а мы собирались по ряду признаков в южные края, на борт были взяты теплые вещи только для вахтенных офицеров и сигнальщиков.
Вот и неожиданность – поступила команда стать под погрузку торпеды с ядерной боеголовкой. Во время погрузки в ночное время никого наверх не выпускали. Загрузились, и вот теперь мы к выходу готовы. Ночью 1 октября вышли из Кольского залива и направились в неизвестность. В море командир вскрыл пакет и дал штурману первый курс в направлении к противолодочному рубежу Нордкап-Медвежий. Баренцево море проводило нас довольно спокойно, а встретило крутой волной, которая, разбивалась о корпус, стекала с рубки и одежды вахтенных красивым святящимся каскадом.
Мы, тем временем, предполагали куда идем: в Албанию или Югославию, Алжир или Египет, может, в Анголу? И только на 10 сутки командир объявил всей команде – Куба, порт Мариэль. Все бросились к картам, лоциям и начали вспоминать почему-то английский язык, пока кто-то не сказал, что ведь там говорят на испанском. Атлантика встретила нас ураганным ветром и многометровыми волнами, за которыми от водяной пыли с мостика ничего не видно. Наверху только вахтенный офицер и сигнальщик, привязанные на страховочных поясах и одетые в химкомплекты. Рубочный люк задраен, связь только через переговорку, которая затыкалась от воды. Каждую волну приходится встречать отдельно, и когда одну из них вахтенный офицер – наш минер Алик Мухтаров – пропустил, ребра его не выдержали, и пришлось ему на время переместиться на свою койку. А в конце вахты, через 4 часа напряжения, спускаясь вниз, летишь через рубочный люк вместе со столбом воды. Правда, внизу тоже не сладко, а может быть и хуже, чем на мостике, из-за качки, запахов выхлопа дизелей, с камбуза и пр. В каютах и проходах сплошные завалы из ящиков и мешков с провизией на длительный срок плавания. Погрузиться и идти под водой не можем, т.к. приходится соблюдать и выдерживать жесткий график движения. И так ползем на 2-х дизелях, сохраняя «подвижную точку». По мере продвижения на юг, температура воды за бортом начинает постепенно повышаться. И после ее увеличения выше 20 в химкомплектах становится жарко, как в сауне. Пришлось слегка задержаться из-за необходимости сделать операцию аппендицита мичману Панкову, для чего погрузились на глубину 100 м, на которой ПЛ все же слегка покачивало. Все прошло благополучно, и команда отдохнула под водой. Но это заставило увеличить ход, что привело к потере части немагнитного ограждения рубки и носового аварийного буя. По мере приближения к берегам Америки возрастает напряжение, чаще приходиться погружаться от самолетных РЛС, иногда 2-3 раза за вахту. А океан по-прежнему седой, вода за бортом уже 22.
Появились тунцы и летающие рыбки, запахло экзотикой. Температура в лодке поднялась в самых прохладных отсеках до 35. Наконец, вышли и заняли позицию у пролива Кайкос. В отсеках температура поднялась до 57. Большая часть команды перебралась в самый «холодный» 1-й отсек, где всего +40. Над головой постоянно висит авиация, работают РЛС военных кораблей. А зарядка – это мука. Температура электролита за 30, зарядка идет медленно, а тут еще по несколько раз приходится прерывать ее из-за срочных погружений от сигналов РЛС. Остановка и пуск дизелей подымают температуру в 5-м отсеке - 60 градусов. Из-за большого расхода топлива ПЛ потяжелела, откачали все дополнительные запасы пресной воды, в уравнительных и дифферентных цистернах почти пусто. Введен строгий режим экономии пресной воды. Пища готовится на смеси пресной и забортной воды, в том числе и компот, пресная вода ручным насосом качается на камбуз и выдается в день по стакану на человека, в отсеках пользуются спросом стоящие мешки с солью, т.к. даже пот уже не соленый. Все покрылись потницей, доктор раскрасил нас как индейцев в синие и зеленые цвета. Несколько облегчает положение обтирание разбавленным спиртом, которое проводится 2 раза в сутки.
Вдали слышатся взрывы, что это значит, никто не знает; это потом стало ясно, что это взрывы гранат, используемых для систем обнаружения ПЛ. В отсеках скопились груды мусора и пищевых отходов. Отработанная регенерация не помещается ни в какие емкости, сваливается в жестяные банки из-под сухарей и поливается водой, выжимая из нее крохи кислорода, дышать почти нечем. Не выдерживает рефрижераторная установка холодильников. По рекомендации доктора запасы мяса и птицы полетели за борт. При очередном всплытии были выброшены за борт все подарки Минобороны: «Жуковские» сигареты, «Звездочка» и почти весь «Беломор», - курить почти не было возможности. Скоро туда же отправились хлеб и батоны «долгого» хранения, превратившиеся в труху. Вот тут мы добрым словом вспомнили подполковника из продслужбы Генштаба, который научил коков печь белый хлеб на нашем .
Это были самые приятные минуты, когда, идя на мостик на вахту в ночное время, берешь горячую буханку, внутрь закладываешь шмат масла и вместе с сигнальщиком с удовольствием ее съедаешь. Но такие минуты были коротки, потому что очередной сильный сигнал самолетной или корабельной РЛС загонял нас снова под воду. Очередное всплытие на зарядку 26 октября обошлось дорого. Всплыл под перископ, все было тихо, спросил у командира разрешения выбросить мусор, особенно накопившуюся регенерацию, но через несколько минут после продувания средней цистерны на «Накат» поступил очень сильный сигнал корабельной РЛС. Сыграл срочное погружение, ушел на глубину 25 м, но тут же заработала гидроакустика корабля в активном режиме и над головой загрохотали винты с такой силой, что все вжали головы в плечи. Ушли на глубину более 50 м, немного успокоились, но корабль зацепил нас, и меры, предпринятые командиром для уклонения, результата не принесли. Через какое-то время подошли еще 2 корабля, и на ПЛ в отсеках стало совсем невмоготу – к отсутствию воздуха, нестерпимой жаре и влажности добавились оглушающие резкие звуки посылок гидролокаторов (ГАС), которые особенно тяжело действовали на нервную систему и так измотанных людей.
В первые сутки такого режима давления на нас командир сделал несколько попыток оторваться, но, окруженные со всех сторон, при полузаряженных аккумуляторных батареях и невозможности уйти под слой скачка на глубину более 70 м, мы были бессильны. Хотя, как узнали позже, наши усилия были отмечены американцами. Вот что писал гидроакустик «Charles P.Cecil", «Конечно, он (командир ПЛ) был умный парень. У него был большой набор хитрых приемов, и он пытался их применить. Если бы служил на флоте 50 лет, не думаю, чтобы мне пришлось пережить напряжение, подобное этому» («Time magazine», June, 1963). Я полностью согласен с его словами, т.к. за последующие 15 лет службы на ПЛ подобного напряжения никогда больше не испытывал.
На третьи сутки нами были отключены все возможные электроприборы, кроме приборов сжигания водорода; давно не работал камбуз, перешли на электромотор экономхода и стали отходить от берега мористее. Еще через сутки, поняв наше положение, ушли 2 эсминца, оставив сопровождать нас одному. На пятые сутки без сна, без пищи (кроме компота и кое-каких консервов), измотанные жарой и нестерпимым зудом от всех болячек, в зловонном воздухе, в котором кислорода становилось все меньше, мы ждали решения командира. Наконец, 31 октября на рассвете, было принято решение на всплытие. В соответствии с записью в вахтенном журнале: плотность электролита 1,090 (почти вода), температура 42, в отсеках 40-50, углекислого газа и водорода более 2%, запас воздуха высокого давления – 130 кг/см2.
Всплыв на глубину 20 м, начали продувать среднюю, когда эсминец находился на кормовых курсовых углах в 5 кабельтовых и делал разворот. Лодка выскочила из-под воды, подняты перископы, видимости почти нет. Не сравняв давление с наружным, пытаемся открыть рубочный люк, но ни командиру, ни боцману с кувалдой не удается это сделать, слишком велико давление в прочном корпусе ПЛ. Идет доклад, что эсминец увеличил ход и идет к нам. Для тех, кто в центральном посту осознавал тогда наше положение, это были самые трагические мгновения – беспомощная слепая подлодка и надвигавшийся на нее эсминец. Что предпримет он, будет ли таран, применит ли оружие, какие имеет указания от командования? Да и все остальное – какая военная и политическая обстановка сложилась в последние 5 суток? А пока – открыт люк!
Мне суют в руки ходовой , и командир выталкивает меня наверх первым, вылезает сам под козырек ограждения и закрывает люк. Я выскочил на мостик в одних трусах, с полотенцем на шее и поднял над рубкой флаг – символ принадлежности к нашей Родине и ее ВМФ. Эсминец подходил с кормы с левого борта, до него оставалось несколько десятков метров. Низко над рубкой в это время пролетает противолодочный «Орион-ЗР» с открытой дверью, откуда нас фотографировали. Вдоль борта эсминца собралась вся команда, вахта оставалась, по-видимому, только у противолодочного вооружения. Бортовой номер эсминца и поднятые им сигнальные флаги передаю вниз штурману каплею В.Наумову, который быстро определил по справочникам, что это «Чарльз П.Сесил», запрашивает «Нужна ли помощь?» Командир приказал не отвечать, смене заступить по готовности №2. И потом в течение более 30 часов мы приводили себя в порядок: провентилировались и провели зарядку аккумуляторной батареи, освободились от мусора, начали приводить в порядок механизмы и оборудование. Ожили и люди, все побывавшие хоть немного на мостике, посмотрев на Карибское море, на южные звезды, кальмаров и летающих рыбок. Приготовили обед, испекли хлеб. Можно было услышать шутки и давно забытый смех.
Продолжение следует.
