Вскормлённые с копья - Сообщения за 20.02.2013

— Они снова учатся, твой отец, Никита, и мой сын, в академии, — продолжал Шалва Христофорович — и в этом тоже, друзья, наша сила — не останавливаться на месте, совершенствоваться, идти вперед и вперед, даже если ты достиг высшего почета и славы...
Он говорил, а я не сводил глаз с Антонины. Наши взгляды встречались и говорили друг другу: «У нас есть тайна. Чудесная тайна, которую знаем мы двое — ты и я — и больше никто!» Мы понимали друг друга без слов.
Фрол и Стэлла занялись настольным теннисом, а Антонина позвала меня в свою комнату. «Милый», — шепнула она. Из соседней комнаты слышались оживленные возгласы игроков.
— Я тебе хочу кое-что подарить, — Антонина взяла со стола небольшой томик в синем коленкоровом переплете.
— Пушкин? — догадался я.
— Да. У него был лицейский друг, который стал моряком.
— Матюшкин?
— Да, Федор Матюшкин. Ты помнишь, что Пушкин писал ему?
Она прочла:

Счастливый путь!.. С лицейского порога
Ты на корабль перешагнул шутя,
И с той поры в морях твоя дорога,
О, волн и бурь любимое дитя...



Адмирал Ф.Ф.Матюшкин в пожилые годы. Мемуары. Б.Вадецкий. Федор Матюшкин. М.: Издательство: Главсевморпути, 1949 г.

— Так вот, «дитя волн и бурь», — она протянула мне томик Пушкина, — я хочу, чтобы ты вспоминал иногда, что у тебя есть верный друг...
Она подошла к столу и стала перебирать книги.
— Ты видишь? — спросила она. — Я хотела полюбить все, что ты любишь. Это все — книги о моряках. Как я хотела бы быть такой сильной, как жена Невельского... Читал? Поездов еще не было, когда она с моряком-мужем ехала к Тихому океану. Они увязали в болотах, крутыми тропками карабкались по скалам, и переправлялись через самые быстрые реки. Ей говорили: вернись! Но она отвечала: нет, куда муж, туда — я... В океане их захватила страшная буря. Корабль стал тонуть; и что же ты думаешь, она растерялась? Ничуть! Она помогала усаживать людей в шлюпки и с корабля сошла вместе с мужем — последней... Я преклоняюсь перед ней... А я ведь сегодня ночью ревела, — улыбнулась она. — Мне показалось ужасным, что я тебя не увижу год или больше... Вот, возьми, — протянула она мне свою фотографию. На ней было написано знакомым ровным и четким почерком: «Где бы ты ни был, я всегда, всем сердцем — с тобой».
Я бережно спрятал портрет Антонины в бумажник.
— Ты пиши мне часто, обо всем, обо всем, — попросила она.

* * *

Мы дошли до вокзала фуникулера. Взяв билеты, мы вскочили в уже отправлявшийся кверху вагончик канатной дороги — и не прошло и пяти минут, как очутились на горе, в парке.



Сколько раз мы стояли тут у каменной низкой ограды и смотрели на город! И вот он снова лежал перед нами, весь в цветущих садах. Далеко, над Курой серел древний Метехи. За рекой спешили к морю, на юг, поезда...
...Мы сидели в парке и ели мороженое.
— Вот ты, Фрол, смеялся над моими мечтами, — сказала Стэлла. — А теперь ты что скажешь? Я иду в институт. Через шесть-восемь лет я построю электровоз и назову его «синей птицей». И мы за полчаса поднимемся за перевалы; и ты со мной, да?
— Обязательно, — пообещал Фрол с усмешкой, — специально выпрошу отпуск, чтобы прокатиться на твоей «синей птице».
— Нет, когда ты станешь со мной говорить серьезно? — возмутилась Стэлла. — Почему дядя Бату и папка никогда не выслушивают меня с усмешкой? И если ты сомневаешься, что девушка может стать инженером, ты — недалекий человек!
— Кто — недалекий человек?
— Ты!
— Ну, знаешь!
— Не ссорьтесь, не ссорьтесь, сегодня мы последний день вместе! — взмолилась Антонина.
...Когда мы спустились вниз, я спросил Фрола:
— Ты убежден, что из Стэллы не получится инженера?
— Почему? Обязательно получится.
— Так в чем же дело?
— Я не хочу, чтобы она задавалась!

* * *



Выпускник 1948 года Виктор Иванович Струков.

Выпускники собирали вещи. Илюша, напевая, засовывал в чемодан фотографии. Он снимался у училищного фотографа по два раза в месяц — в мундире, в фланелевке, в шинели, в тельняшке. Со всех фотографий улыбался черноглазый, с густыми бровями нахимовец.
Забегалов аккуратно складывал в сундучок белье. Олег протирал скрипку. Юра утюжил брюки. Бунчиков чистил бляху.
Тут же стоял и Протасов, глядя на сборы. Каждый оставлял старшине на память свою фотографию. Зашел в кубрик Горич.
— Сжился я с вами, — сказал он огорченно.
Да, и мы с ним сжились; мы любили его и за глаза называли «дедушкой».
Фрол в волнении вбежал в кубрик:
— Кит, нам с тобой телеграмма! С катеров!
И он прочел вслух, чтобы слышали все:
«Весь личный состав горячо поздравляет вас, дорогие нахимовцы, с успешным переходом на новую ступень военно-морской службы. Окончанием с медалью нахимовского вы доказали, что вы настоящие гвардейцы. Мы вами гордимся, уверены, что не посрамите морскую гвардию и в высшем морском училище, пойдете по стопам старшего поколения славных гвардейцев, Героев Советского Союза Рындина, Гурамишвили и Русьева. Выходите отличными, опытными командирами на широкие морские просторы». А что, Кит, напишем ответ?
Мы сходили на телеграф, написали: «Обещаем учиться и в высшем училище по-гвардейски». Потом зашли в театр, купили билеты на вечерний спектакль.



Золотая и серебряная школьная медаль образца 1945 года.

* * *

Стемнело. На проспекте Руставели среди черных пихт зажглись матовые огни. В густой толпе не было видно ни Антонины, ни Стэллы. Фрол посматривал на часы. Оставалось всего пять минут до начала.
— Гляди-ка! Идут!
Но они не торопились — они разговаривали с какими-то молодыми людьми.
— Ты видишь? — спросил Фрол.
Наконец, девушки подошли к нам.
— Ух, мы боялись, что опоздаем! — воскликнула Стэлла.
— Ну, не видно, чтобы вы торопились, — ехидно пробурчал Фрол.
— Фрол, мы встретили моих двоюродных братьев! Они — племянники старого дяди Бату.
— Знаем мы этих братьев, — пробурчал Фрол.
На улицу из театра прорвался третий звонок.



— Бежим скорее, начинается! — воскликнула Стэлла и устремилась через засаженный чахлыми деревцами дворик.
Все первое действие Фрол просидел молча.
— Мы что же, пришли в молчанку играть? — спросила Стэлла в антракте. В темно-красном платье, с длинными, до пояса, косами она привлекала всеобщее внимание. — Страшно весело с вами! Антонина, пойдем лучше пить лимонад...
Действие продолжалось. Молодой человек, приехавший в дом к невесте, узнает, что она его больше не любит. Она любит другого, ничтожного, льстивого человечка. Молодого человека осмеивают, на него клевещут, объявляют его сумасшедшим. И тогда он говорит правду в глаза — и невесте, и отцу ее — толстому человеку с одышкой и уезжает от них навсегда...
— Смотрю в третий раз и всегда возмущаюсь, — рассуждала Стэлла, когда мы вышли из театра на улицу. — Ну, как она могла предпочесть Чацкому это ничтожество? Впрочем, она сама не человек, а избалованная московская барышня!
— А я бы сказал, что не только московские барышни предпочитают ничтожества, — язвительно сказал Фрол.
— Что-о?
— Ничего.
— Нет, повтори, что ты сказал, Фрол? Это мои братья — ничтожество?.. Да они, если хочешь знать...
— Знаю.
— Ничего ты не знаешь. Они нисколько не хуже тебя! Ты будешь моряком, а они инженерами! Ты будешь плавать по морям, а они будут строить для тебя корабли! Чем они хуже тебя?
Нам едва удалось угомонить Стэллу.



Иллюстрации Кузьмина к произведениям А.С.Грибоедова.

* * *

Наши друзья поджидали нас возле уходившего в Москву поезда. Мы отнесли в вагон вещи и вышли.
Гоги взял под руку Фрола и повел его по перрону. Мираб был искренне огорчен, что мы уезжаем.
В такие минуты, когда расстаешься, всегда хочется сказать очень много, но все вылетает из головы и говоришь о таких пустяках, что потом самому вспомнить стыдно. Так случилось и в этот вечер. Мы перебрасывались короткими фразами, вроде того, что нам будет ехать удобно, и до отхода поезда остается десять минут, и мама обрадуется, когда я приеду, а того, что я хотел сказать Антонине — я так ей и не оказал...
А тут и радио объявило, что «курьерский Тбилиси — Москва отправляется через пять минут»; Гоги и Фрол поспешили вернуться. Мираб сказал:
— Давайте прощаться. Он расцеловал нас.
— Повторять вам не надо, что мой дом — ваш дом?
Антонина протянула письмо:
— Передашь папе.
— Чуть не забыл! — спохватился Гоги. — Вот вам на дорогу.



Он, как фокусник Кио, вдруг выловил из темноты большущий пакет и протянул Фролу.
— Зачем?
— Как «зачем»? Проголодаетесь, будете кушать. В вагон-ресторане все дорого и уж наверняка не так вкусно. Мать готовила — отличная пища.
— Отъезжающие, занимайте места, — предупредил проводник.
Я расцеловался с Гоги и снова с дядей Мирабом. Антонина крепко сжала мне руку: «Прощай, Никита... Нет, что я говорю: до свидания! Пиши!»
— А ты что же, Стэлла? — спросил Мираб дочку. — Поцелуй мальчиков.
Стэлла с независимым видом протянула каждому из нас руку и чинно сказала:
— Приезжайте, мы будем вас ждать.
Однако, когда электровоз загудел, она кинулась к нам и принялась целовать, причем большая доля ее поцелуев досталась, разумеется, Фролу.
Бедняга оторопел и чуть не отстал от поезда: я втащил его на подножку.
— Горячая девочка, — засмеялся от души проводник. — Сестра, скажи, или невеста?
Поезд нырнул в темноту...

Продолжение следует.



Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru