Не всякий человек в своей практической деятельности, не важно, на каком поприще, замыкается сугубо на этой деятельности - будь то исполнение конкретно возложенных на него обязанностей или добывание хлеба насущного. Немало и других, которые при этом не пропускают мимо своего внимания и всё остальное, окружающее его, даже и не касающееся его. Я себя отношу как раз к этим другим. Поэтому в течение всей своей деятельности и в должностях от командира рулевой группы до командира ПЛ включительно, и после того, уже в пенсионном возрасте, меня интересовало и глубоко задевало всё, что происходило и происходит, как происходит и почему происходит на всём большом Военно-морском флоте СССР и не совсем большом – России.
Много я видел своими глазами, плавая на всех морях, омывающих берега необъятной Отчизны. Многое узнавал от многочисленных друзей и знакомых и от просто кратковременных попутчиков на бескрайних морских и сухопутных дорогах. Я уже не говорю о многочисленной литературе исторического, мемуарного и служебного характера, а так же об обширных вездесущих СМИ. Много информации. Всякая же информация, когда она разнообразна и многочисленна, у любого нормального человека рождает размышления в той области, к которой он больше всего причастен. Вот так и в моей голове скапливалась и переваривалась информация, и возникали мысли. Мысли же всегда чреваты выводами. И теперь я хочу поделиться отдельной информацией, повлекшей за собой особые мысли, на которые нельзя не обратить внимания, так как они являются краеугольными камнями, заложенными в фундамент этих выводов. Самым первым и самым тяжеловесным из этих краеугольных камней является трагедия линейного корабля «Новороссийск». Официально о том, что произошло на Черноморском флоте в конце октября 1955 года я узнал будучи в Баку старпомом ПЛ «C-291», когда после ноябрьских праздников всех руководящих офицеров подводных лодок, то есть командиров, старпомов и замполитов собрали комбриг капитан 1 ранга и начальник политотдела. Там мы узнали о странном взрыве, погубившем линкор, о героизме его экипажа, который до конца боролся за живучесть своего корабля, и что причина этого в том, что взорвалась магнитная мина, лежавшая в том месте со времен Великой Отечественной войны. Всё в этом мире взаимосвязано, хотя эта взаимосвязанность не всегда угадывается и просматривается.
Я прибыл на Черноморский флот на три месяца раньше этого линкора. Многократно видел его издалека и вблизи, хотя моя нога ни разу не ступала на его палубу. И вот оказалось, что наши с ним судьбы пересекались косвенно. Когда в 1952 году я окончил Черноморское ВВМУ, знакомый мне и уважаемой мною помощник командира крейсера «Красный Кавказ» капитан 3 ранга Сербулов З.Г. стал капитаном 2 ранга и помощником командира линкора «Новороссийск», а мой земляк старший матрос Курунов годом позже после окончания срочной службы поступил на сверхсрочную и уже главным старшиной прибыл в БЧ-2 того же линкора. Туда же по назначению попали несколько лейтенантов из моего училища. Тогда, на том собрании в Баку в 1955 году я этих подробностей ещё не знал, как не знал и подробностей той трагедии. Но весть об этом шла ко мне и нашла меня позже, когда я был уже командиром ПЛ «С-288» на Тихоокеанском флоте. Это случилось в 1964 году, когда моя лодка стояла в текущем ремонте в городе Владивостоке. Тогда всех командиров соединений и кораблей вместе с заместителями и парторгами собрал в доме офицеров флота главком ВМФ. Все мы прибыли, и он нам объявил, что Н.С.Хрущёв снят со своего высокого поста, поскольку оказался плохим руководителем и нехорошим человеком. Всё это, выслушав и неоднократно похлопав в ладоши, как в таких случаях заведено, мы были отпущены на все четыре стороны и стали расходиться.
В фойе я нос к носу столкнулся с мичманом, лицо которого показалось мне очень знакомым. И он смотрел на меня с большим интересом и удивлением. Этот взаимный интерес был настолько велик, что мы непроизвольно подали друг другу руки и взаимно поинтересовались, кем каждый из нас является. И оказалось, что это ни кто иной, как бывший когда-то горизонтальным наводчиком 100-миллиметрового орудия крейсера «Красный Кавказ» Курунов Михаил Евсеевич. А теперь он мичман и парторг на каком-то эсминце. Как водится по всем обычаям, - и русскому, и флотскому, и прочим, - мы на радостях от неожиданной встречи через такие года и расстояния зашли в первый попавшийся кабак, и засели там надолго за столик. Вначале разговор был сумбурным, состоящим из взаимных вопросов друг о друге и ответов на них. Потом, рассказывая о своем жизненном пути, он перешёл к изложению последних мгновений линкора «Новороссийск». Корабль этот был одним из самых мощных линкоров второй мировой войны и самым мощным из кораблей ВМФ СССР. Построенный в 1913 году в Генуе он имел водоизмещение 29.090 т. и развивал скорость 32 узла. Его 320 миллиметровые орудия размещались в двух 3-х орудийных и двух 2-х орудийных башнях и стреляли на дальность в 32 км. полутонными снарядами. Размеры этих снарядов позволяли разместить в них ядерные заряды.
В тот злополучный день 28 октября линкор после недолгого плавания вернулся в главную базу и встал на бочки в 300 метрах от южного берега Северной Севастопольской бухты в окружении пяти крейсеров, так же как и он начавших подготовку к параду 7-го ноября. Командир линкора был в отпуске, и его замещал старпом капитан 2 ранга Хуршидов, который вечером сошёл на берег. Старшим на корабле остался помощник командира капитан 2 ранга Сербулов, а Курупов – в то время главный старшина – был помощником дежурного по кораблю. В полвторого 29 октября, как только в корабельный колокол, как положено, пробили полторы склянки, корпус корабля содрогнулся от страшного взрыва. Сразу отключились освещение, радиотрансляция и вся сигнализация. В связи с этим, а так же от замешательства, только через 12 минут объявили сначала аварийную, а потом и боевую тревогу, так как увидев, что творится в носовой части, подумали, что произошёл авианалёт. Оценить обстановку смогли только после того, как все стоящие корабли направили на линкор свет своих прожекторов. В свете их, даже с других кораблей можно было видеть громадный пролом на палубе бака, при котором выгнутые вверх броневые плиты встали торчком и касались орудийных стволов. Всё было забрызгано илом, а внутри пролома в бурлящей воде плавали трупы. Также через этот пролом много трупов было выброшено на палубу из нижних помещений. Как установили уже позже, сдвоенный взрыв пробил днище и все платформы над ним, включая верхнюю палубу. Пробоина же в днище была 170 квадратных метров. В районе взрыва сразу же погибли более полутора сотен человек, и столько же было ранено.
После оценки обстановки Сербулов вызвал спасательные средства, организовал погрузку на подоспевшие плавсредства раненых и дал команду готовить корабль к буксировке на мелкое место к берегу. Но тут на борт линкора прибыл командующий флотом Пархоменко, врио командира и офицеры штаба, и началась неразбериха. Пархоменко отменил буксировку, приказал лишних людей, чьи отсеки и посты были уже затоплены, построить на верхней палубе, а остальным продолжать бороться за живучесть. Тем временем крен нарастал, и когда стал критическим (это уже по прошествии 2-х часов после взрыва), командующий согласился на эвакуацию тех, кто не был задействован в спасательных работах. По трансляции раздалась команда: «Прибывшим с других кораблей и не занятых борьбой за живучесть, построиться на юте!», которая окончательно всех запутала. Члены аварийных партий, прибывшие с других кораблей, ясное дело, побежали наверх, но с ними и другие, которым просто негде было за живучесть бороться, да и как и с чем бороться, если внизу кромешная тьма и никакие средства не работают. И на кормовой части палубы, а также на шкафуте столпилась почти тысяча человек. Как только к борту подошли плавсредства, корабль дрогнул и стал быстро валиться на левый борт. Люди стали скатываться в воду на головы уже упавших туда. В 4 часа 15 минут линкор сначала лёг на борт и через мгновение перевернулся вверх килем, так что носовая часть осталась под водой, а кормовая поднялась над водой. Слева у борта корабля барахтались люди и в тесноте топили друг друга. В этой каше плавсредства не могли свободно маневрировать и тоже топили людей. Небольшая часть моряков смогла взобраться на днище, некоторые доплыли до берега. Они выходили из воды и сразу падали замертво, так как у них останавливалось сердце от сильного физического напряжения и пережитого стресса. Около 400 человек осталось заблокированными внутри корпуса. Моряки с подошедшего спасательного судна «Бештау» не дожидаясь команды «сверху» начали резать обшивку в корме и через разрез вытащили семь человек, но тут из разреза стал вырываться под большим напором воздух, вытесняемый поступающей снизу водой. В таких условиях заварить разрезы не смогли, и на рассвете уже 30 октября линкор затонул полностью. В последние минуты погружения изнутри раздавалось Но и после, спустя ещё сутки, в отсеках корабля раздавались стуки.
С помощью водолазов удалось спасти ещё двух матросов, и 1 ноября спасательные работы прекратились. Всего же погибло 657 человек. Всё это никак не может не вызвать недоумения. Целых полтора часа медленно тонул корабль в 300 метрах от берега в окружении многих других кораблей при наличии большого числа плавсредств. При таком повреждении, какая ещё борьба за живучесть? Всякому, находящемуся в здравом рассудке должно быть ясно, что корабль обречён, и всех людей нужно успеть снять с него без всякой суматохи. Вот так стали мне известны подробности той давней трагедии на Черноморском флоте. А ещё позже, после целого букета революций, разразившихся на просторах родины чудесной, таких как: демократическая, криминальная, сексуальная, культурная, я не раз встречался с изложением во всевозможных печатных изданиях разных версий причин этого события. Как то: всё тот же взрыв мины, мощного заряда, заложенного в носовой части междудонного пространства еще в Италии перед отправкой линкора в СССР, специальная торпеда с мини-лодки, доставленной проходящим мимо Крыма иностранным транспортом, установка заряда подводными пловцами-диверсантами. Но после внимательного их прочтения возникает чувство, что всё это не подкреплено настоящими расследованиями. Да и трудно теперь делать какие-то расследования, тем более журналистские, по прошествии такого большого срока. А тогда, сразу же после события, расследование проводилось недостаточно объективно. И явно просматривается главная его цель – как можно дальше отвести удар от некоторых ответственных лиц высокого ранга. Я же никаких версий поддерживать или строить новых не собираюсь, так как некомпетентен. Возвращаясь к тому моменту, когда по поводу события нас – руководящий состав подводных лодок – в 1955 году собрали в Баку, должен сказать следующее. Все мы восприняли услышанное, как особый трагический случай и отнеслись к нему как должно. Ну что ж всякое бывает. Будем и дальше служить, но повысим свою бдительность и выучку, чтобы подобное не повторялось.
Продолжение следует.
Обращение к выпускникам нахимовских училищ. 65-летнему юбилею образования Нахимовского училища, 60-летию первых выпусков Тбилисского, Рижского и Ленинградского нахимовских училищ посвящается.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории. Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Наступает новый день, занятия закончены, сегодня в наряд не иду. Да неужели в своё свободное двухчасовое время я буду тоскливо перелистывать страницы учебника истории с описанием событий никому не нужной Семилетней войны. Считаю, что просмотрю вечером, на самоподготовке, на всякий случай вдруг спросят, а сейчас прямиком бегу и спускаюсь в механические мастерские в надежде включить шпиндель токарного станка, и почувствовать как послушный твоей руке резец ровно и аккуратно срезает накручивающуюся слегка синеющую от большого нагрева металлическую стружку.
Столярная мастерская. В центральной части снимка нахимовцы Вячеслав Орлов и Алексей Коржев. (Снимок из фотоархива нахимовца Фридриха Кузовкова)
Слесарная мастерская. У токарного станка нахимовцы Володя Дубов и Лёня Павленко. (Снимок из фотоархива нахимовца Фридриха Кузовкова)
Вместе со мной пришли ещё несколько «питонов», намереваясь, так же как и я, закрепить свои навыки работы на станках, полученные ранее на учебных занятиях. Но мастер как-то по особенному то ли радостно, то ли загадочно говорит, что имеется ответственное задание.
Слесарная мастерская. Занятия с нахимовцами проводит Преподаватель техник-лейтенант С.М.Курицын. (Снимок из фотоархива нахимовца Фридриха Кузовкова)
Будем, говорит, работать с «буквами», советует разобрать рашпили, напильники и другие абразивы, а сам, действительно, раздаёт каждому по огромной, чуть ли не полуметровой латунной букве, которые, дескать, надо тщательно обработать: убрать и зачистить все выступы, заусенцы, рубчики, риски, неровности, а затем отшлифовать. Разобрали эти самые «буквы», я взял близкую с своему имени тяжеленную, но красивую Н, кто-то, ликуя и радуясь своей смелости, схватил букву Х, а кому-то досталась мало встречающаяся в обиходе, но с целомудренным смыслом буква Ц. Стали складывать в слово и получилось: «НАХИМОВЕЦ». Что такое? Зачем и почему? Оказалось, всё очень просто. Нашей училищной шхуне учебно-парусному трёхмачтовому судну с замечательным, таким истинно морским, возможно даже, пиратским или, скорее всего, китобойным смыслом «АМБРА», которое всем очень нравилось, только совсем недавно переименованному в более спокойное, но, пожалуй, тоже морское наименование «ЛАВЕНА», теперь в третий раз дают новое название. Вот так новость? Ни тебе морских традиций, ни воодушевления, ни радости, такое у меня было первое впечатление. Пусть бы назвали «Голубчик», «Кобчик», «Чайка» или, допустим, «Голубь», хоть и не морскими названиями, но запомнившимися по увлекательным морским рассказам известного русского писателя К.М.Станюковича (18431903). Вот ведь у ленинградских нахимовцев «НАДЕЖДА», красивое и гордое имя, и что самое главное, наверняка, в память о российских моряках, совершавших первые кругосветные морские путешествия. Хотя, как нам было известно, парусников и других кораблей с таким романтичным названием было превеликое множество. Нашим старшеклассникам, правда, всё-таки удалось на «ЛАВЕНЕ» один раз пройти летнюю практику и совершить морское плавание. Для наших классов теперь такая практика и длительные морские плавания уже предстояли в последующие годы на учебно-парусном судне «НАХИМОВЕЦ».
Учебно-парусное судно трёхмачтовая шхуна «Нахимовец» (прежние названия «Амбра» и «Лавена» на реке Даугава. (Снимок из фотоархива нахимовца Фридриха Кузовкова)
Почему у меня получилось такое большое отступление? Главным образом потому, чтобы ещё раз отметить, что в нашей повседневной жизни Нахимовского училища всегда во главу угла ставилось и оценивалось качество и эффективность учебного процесса: баллы, проценты показатели качества, результативности и эффективной деятельности всего педагогического коллектива, чтобы у нас было не хуже, чем в общеобразовательных школах. В большинстве своём наши педагоги прилагали чрезвычайно много сил и стараний, чтобы дать нам необходимые, а самое главное, твёрдые знания, заложили качественную основу навыков для самостоятельной работы в последующем над учебной, научной и художественной литературой. Спасибо им всем большое! А тогда по молодости, по детской наивности не всё, как требовалось, воспринималось и оценивалось.
Подполковник Евгений Григорьевич Пупков. Фотография позднего периода, когда Е.Г.Пупков преподавал русский язык и литературу в ЛНВМУ.
Вот теперь, полагаю, пришло время рассказать о чрезвычайном событии, произошедшем со мной в седьмом классе на устном экзамене по русскому языку. По диктанту, который я написал с некоторыми ошибками, получил спасительную удовлетворительную оценку. Однако на устном экзамене я «поплыл» так, что всё на свете перепутал, отвечал невпопад, как ни старался мне помочь замечательный педагог, спокойный, вразумительный, глубоко и обстоятельно знающий свой предмет капитан Евгений Григорьевич Пупков, который, в конце концов, был вынужден мне выставить заслуженную двойку. После экзамена мне казалось, что наступил конец света. Как же так? У меня поначалу ничего не укладывалось в голове. Почему, думал я, все мои старшие родственники: мама и папа, дяди и тёти, бабушки и дедушки, да и другие близкие и дальние родственники учились только на пятёрки и оканчивали разные там гимназии, кадетские корпуса, лицеи, какие-то училища, институты благородных девиц, университеты только с похвальными листами и золотыми медалями. Наверное, мне тогда надо было гордиться такими родственниками и брать себе за образец. Но я думал, что это было тогда, в царское, старорежимное время, которое, как об этом постоянно говорили, было позором для России, и не гоже нам, молодым «корчагинцам», «тимуровцам» и другим таким же активным, горячим и преданным строителям нового общества, на «них, загнавших Россию в тупик», равняться и с «них» брать пример. как говаривал один недоучившийся студент, ставший впоследствии великим «преобразователем» общественного строя в отдельно взятой стране. Мне кажется, что тогда я был горячим сторонником этого решительного лозунга и придерживался его в своём поведении слишком категорично и прямолинейно.
Но что же мне делать сейчас, в этой не на шутку опасной, складывающейся обстановке? Для меня на тот момент уже, в известной степени, самостоятельной жизни, когда только я сам отвечаю за свои результаты учёбы, наступил первый критический момент. Вероятность возможного отчисления из училища приобрела угрожающую реальность. Удивительно, но никто из моих друзей-товарищей из класса не упрекал за мой провал на экзамене, да и офицер-воспитатель старший лейтенант П.С.Века, помнится, ничего обнадёживающего тоже не высказал. Оставшиеся экзамены я сдал на положительные оценки. С одной двойкой, полученной на экзамене, как правило, не отчисляли, а оставляли на осень и предоставляли возможность пересдать экзамен повторно. Однако до последнего дня экзаменационной сессии я не знал, какое будет принято решение в отношении меня. Первоначальное мнение было такое: всех, получивших неудовлетворительные оценки, в каникулярный отпуск не отпускать, а вместо отпуска предоставить условия для подготовки к повторному экзамену. Значит, стало быть, перспектива такая будем в училище париться. Не весело. Ну что ж, зато по заслугам надо было раньше думать о том, какие могут быть последствия. Обо всём об этом я с горечью и виноватостью поделился с мамой в подробном написанном к ней письме, которое, надо полагать, её весьма расстроило и опечалило. Мама неожиданно для меня собралась ехать в Ригу, чтобы лично контролировать ход моих занятий. По завершению экзаменов некоторые роты отправлялись на летние лагерные сборы, а другие роты в каникулярный отпуск. Затем, через установленный срок, происходила их замена. На этот раз нашей роте выпала очередь поехать в отпуск, после которого предстояло провести весь август в летнем лагере. Ребята получали отпускные билеты, воинские перевозочные документы и суточные деньги на питание на период отпуска и разъезжались по домам. В ротном помещении стало пустынно и одиноко. Помнится, что кроме меня ещё было несколько таких же бедолаг, оказавшихся в подобном положении. Настроение было ужасно грустное и пугающее своей неизвестностью: не отчисляют, но и к занятиям не привлекают. Мы тут в полупустой роте ежедневное дежурство нести нанялись, что ли? Прошло несколько дней. Наконец было принято разумное решение всех отправить в отпуск, а занятия и осеннюю переэкзаменовку провести в период лагерных сборов.
Летний лагерь РНВМУ.
Мама, приехавшая к тому времени в Ригу, остановилась у Жени и находилась все эти дни в тревожном ожидании за мою судьбу. К моему великому изумлению, когда я встретился с мамой и сказал, что меня отпустили в отпуск с напутствием самостоятельной подготовки для осенней переэкзаменовки по русскому языку, она была ко мне необыкновенно ласкова, нежна, сочувствовала моему состоянию и, как мне казалось, даже переживала случившееся, как свою беду. Но в противовес маме, сестра моя Женя неистовствовала подобно десятибалльному шторму, сокрушительному торнадо или беспощадному цунами, бурно выражала своё далеко не восторженное отношение ко мне, обзывала, как попало и «дубиной стоеросовой», и «тупицей», и «балбесом», и «идиотом», и ещё каким-то «олигофреном», а слово «дурак» для неё, пожалуй, было самым нейтральным, даже, можно сказать, ободряющим. Для меня тогда оставалось только понуро, печально, с низко склонённой головой выслушивать нелестную о себе характеристику. Подсознательно, тогда я вдруг подумал о своей сестре: «Ну, почему же ты, такая «умная», когда я приходил в увольнение, никогда не интересовалась, тем, как я учусь, есть ли у меня трудности с учёбой, может, нужен совет какой или помощь?» Вот ведь что. Не было никогда таких разговоров. А сейчас-то зачем устраивать «Варфоломеевскую ночь»? Во время такого воспитательного давления, что интересно, я не заплакал, не проронил ни одной слезинки, когда подобное воздействие ко мне, как бывало ранее, до поступления в училище, года два-три тому назад, иногда случалось. Наверное, в тот тревожный период я окончательно понял, что безответственное моё детство ушло окончательно и бесповоротно, ведь мне уже было четырнадцать лет, что за свои дела и поступки должен нести ответственность сам. Так-то оно так, но, в действительности, со мной происходили, к сожалению, и в дальнейшем другие неприятности. Не долго задержавшись в Риге, я с мамой отправился на Волгу, в свой захолустный, затерявшийся в русской глубинке, провинциальный, но, как и прежде, родной для меня город Углич, где намеревался за время отпуска одолеть-таки что-то ещё мною непознанное в грамматике русского языка. Это был третий мой приезд на свою малую родину в новом для себя качестве воспитанника Нахимовского училища.
Моя мама Верюжская А.А. и я, нахимовец Коля Верюжский, во время первого отпуска. Углич. 1948 год.
Продолжение следует.
Обращение к выпускникам нахимовских училищ. 65-летнему юбилею образования Нахимовского училища, 60-летию первых выпусков Тбилисского, Рижского и Ленинградского нахимовских училищ посвящается.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории. Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
