3. «Бегущая по волнам», или первый год в Охотском море.
Служил на ПЛ «С-288» старшиной команды гидроакустиков старшина 1 статьи Крылосов. Он был не только классный специалист, активный комсомолец и прирождённый моряк, но ещё и очень эрудированный и общительный парень с душой поэта, да будет над ним такая же слава там, где он находится сейчас. Однажды он назвал нашу лодку и я сейчас собрался рассказать об одном из этапов моей службы, с которым как раз связано это название лодки. Вот почему мне и вспомнился этот замечательный подводник Крылосов.
И ещё. Чтобы не возвращаться ещё раз к этому старшине, я, забегая вперед, сообщаю, что он, как и я, как и вообще каждый подводник, был ещё, до некоторой степени суеверным, что обнаружилось однажды следующим образом.
Те, кто плавал на боевых кораблях, знают, а кто не плавал, тем сейчас скажу, что был такой обычай на флоте, а, возможно, он и сейчас остался.
Он заключается в том, что периодически на всех кораблях в одночасье меняются бортовые номера. Были одни номера, люди к ним привыкли, сжились с ними, как сживается человек со своим именем, данным ему родителями. И вдруг, вот с этого момента ты не 35-й, как до этого был, а 114-й.
Здравствуйте, как говорится, я ваша тетя.
Вот теперь и путайся, пока не привыкнешь. А потом какое-то ещё неуютное чувство, хочешь – не хочешь, а возникает.
Вот так однажды случилось и с нами. Был бортовой номер нашей лодки – 35. И как раз в течение всего этого периода, когда он, этот номер гордо красовался на обоих бортах рубки, нам всю дорогу везло. Из каких только передряг мы не выходили, и всегда без потерь и с успехом. Может быть номер тут и не причём вовсе. Но как знать.
И вот приказали нам этот номер на рубке закрасить и, как высохнет, намалевать другой – 114. Что мы, естественно, и сделали. А куда денешься?
И тут, пошло – поехало. То трубопровод охлаждения дизелей лопнет, и трюм водой заполнится, то короткое замыкание в распределительном щите, то у замполита приступ радикулита. А тут ещё мичман-баталер оказался нечист на руку, и его на 4 года осудили. Хорошо хоть недалеко отправлять пришлось. Ведь в Магадане же мы. Тут всё рядом.
Меня всё время мысль несерьезная, но оттого не менее навязчивая сверлила. Ох не от нового ли номера всё это деется? Но я эту мысль гнал, поскольку сызмальства числился в атеистах. И вдруг однажды все беды разом прекратились, и вновь заулыбалась вернувшееся к нам везение, и удача опустила на поникшие было наши головы свою теплую ласковую ладонь. На душе просветлело но нет-нет да и кольнёт сомнение. А вдруг ловушка это, вдруг нашу бдительность усыпляют?.
И вот однажды стою я под козырьком мостика, курю и вглядываюсь сквозь мокрое стекло иллюминатора в хоровод седых волн и спички уронил. А когда нагнулся за ними, то увидел на внутренней стороне борта за тумбой магнитного компаса отчётливо выведенную цифру 35 – наш прежний бортовой номер. Это Крылосов, сразу понял я. Ведь он же однажды написал для стенгазеты прекрасное стихотворение «Наш 35-й бортовой».
Когда вернулись в базу, я приказал вызвать ко мне Крылосова. Он прибыл, доложился, а я подошёл к нему, крепко пожал ему руку и сказал: «Спасибо, ты настоящий моряк и подводник».
И больше ничего не сказал, но он всё понял. А теперь приступаю к сути в соответствии с заголовком этой главы.
С момента прибытия в Магадан прошло всего два месяца, отнюдь не праздных. За это время, в личном плане, я успел встретить прибывшую на пароходе из Находки семью и устроить дочку в школу, во второй класс. Мне временно, до вступления в строй дома, выделили однокомнатную квартиру в старом бараке, где соседями были бывшая секретарша Сергея Мироновича Кирова и бывший японский шпион, проходивший по делу Блюхера. Вот как раз в этой квартире мне и пришлось чинить канализацию вместе с отсидевшим срок за связь с лесными братьями Андрисом Карклиньшем, о чём я уже упоминал.
В служебном же плане я полностью включился в командование лодкой. Провёл строевой смотр и инвентаризацию обмундирования команды. На семинарах и групповых упражнениях проверил знания офицеров по устройству подводной лодки, ПУАБ, НБЖ, своих должностных обязанностей по корабельному уставу, а на корабельном учении по борьбе за живучесть убедился, что личный состав отработан совсем неплохо.
В общем, полностью оправдал случайно услышанную реплику корабельного врача о том, что новая метла по-новому метёт. Я конечно не смутился и обиды на врача вовсе не затаил. Ничего, от всего этого будет только польза. Должен же я показать, что я всё-таки командир и напомнить лишний раз, что служба не мёд, а суровая необходимость.
И вскоре все убедились сами, что взбодрил я экипаж своевременно, так как начали осуществляться замыслы Главкома ВМФ, и в начале февраля уже запланировано опытовое учение по выходу подводной лодки подо льдом из бухты Нагаева на расстояние 100 миль.
И выбор пал именно на мою лодку, так как на второй лодке командир капитан 3 ранга Брыскин был комиссован по состоянию здоровья и ожидал приказа о переводе на береговую службу. А ещё меня, как молодого командира, прибывшего на лодку постоянной готовности надлежало проверить по элементам курсовых задач № 2 и № 3, то есть по управлению подводной лодкой во всех случаях плавания.
В начале февраля на ледоколе «Хабаров» прибыл руководитель этого учения и председатель комиссии по моей проверке командир Улиссовской дивизии подводных лодок контр-адмирал за глаза прозываемый Мишкой Квакиным, так как отличался непредсказуемым взбалмошным характером и был непревзойденным матерщинником.
Но, с другой стороны, это был опытнейший подводник с твёрдым беспристрастным характером. Не теряя времени попусту, он вызвал комбрига вместе со мной и чётко поставил нам задачу сразу на обоих языках, которыми владел в совершенстве, то есть на военно-русском и матерном.
И это правильно.
Из собственного опыта знаю, что только в таком случае русским человеком задача уясняется наиболее глубоко. Потом ледокол взломал лед до середины бухты и оторвал лодку от берегового припая. Я с комбригом на борту пробился через битый лед на середину бухты, мы погрузились, удифферентовались и, удерживая глубину 20-30 метров, двинулись к месту всплытия за линией сплошного льда. А ледокол, параллельно нам, опережая нас, с офицерами штаба на борту и во главе с адмиралом двинулись туда же.
Задача стояла серьёзная. Нужно было под сплошным, более чем метровой толщины льдом, проверить в этих условиях эффективность работы гидроакустических средств, возможность обнаружения с помощью гидролокатора «Тамир-5лс» полыней и мест битого льда. После выхода на чистую воду штаб проверит лодку по элементам ранее указанных задач, венцом которых будет плавание под РДП, борьба за живучесть в подводном положении и торпедная атака по ледоколу без применения практической торпеды. Но то, что оценивать всё это будет не кто-нибудь, а адмирал Попов, все перечисленное усложняло вдвойне.
Назначенные 100 миль мы прошли за 26 часов, в течение которых ни разу не теряли ледокол из гидроакустической видимости, добившись дальности его обнаружения более 60 кабельтовых, установив тем самым, что наша гидроакустика при подледном плавании вполне надёжна. Вот только определение мест с битым льдом этот гидролокатор не обеспечивает.
В процессе плавания мы вынуждены были часто включать помпы и главный осушительный насос из-за сильного отпотевания и пропусков сальников, что приводило к большому скоплению воды в трюмах. Из-за перемерзания трубопровода охлаждения гирокомпаса его пришлось временно отключать и, наладив обогрев, ускоренно запускать и приводить в меридиан. В остальном всё было в порядке.
Через пару часов после погружения мы вместе с комбригом обошли отсеки и убедились в чёткости работы людей и механизмов. Потом лодку ещё по разу обошли я, старпом и механик. Я был очень доволен грамотностью и серьёзностью всего личного состава. Но не расхолаживался и не впадал в иллюзии, так как понимал, все самое трудное ещё впереди.
И вот мы всплыли. К северу от нас в пяти кабельтовых сплошной лед, на юге тоже в пяти кабельтовых лежит в дрейфе ледокол «Хабаров». Как когда-то кто-то из классиков сказал: «Мороз и солнце, день чудесный». Но любоваться красотами и пускать восторженные пузыри некогда. С ледокола поступил семафор: «Подойти к борту!» И мы подошли. Мы с комбригом на мостике лодки, адмирал на палубе ледокола, двадцать минут совещания с одновременным перекуром. К нам с ледокола по штормтрапу спустились офицеры штаба и мы отходим.
Началось заключительная фаза мероприятия. Скажу без лишних подробностей: всё, что нужно было выполнить, мы выполнили. Но в конце второй половины дня началось непредвиденное. Когда, согласно плана, двигаясь под РДП, сыграли срочное погружение на глубину 30 метров, для проведения учения по борьбе за живучесть, началась не учебная, а фактическая борьба с авариями.
На глубине 25 метров боцман доложил, что не работают кормовые горизонтальные рули. Лодка проскочила заданную глубину, и её с трудом удалось остановить на глубине 75 метров. И одновременно вышел из строя
Меняя моторы при удержании, я обратил внимание на то, что лодка управляется по глубине тогда, когда работает левый мотор, а при переходе на работу правым, управление теряется. На основании этого я сделал вывод, что не исправен только правый горизонтальный руль, левый же работает нормально, и доложил свои соображения комбригу. Он согласился.
Но тут вышел из строя и вертикальный руль: сразу поступил доклад из 7-го отсека о том, что там заклинило привод вертикального руля. С разрешения комбрига я сел за горизонтальные рули, а боцмана послал в 7-й отсек устранять неисправность. В конце концов, я вывел лодку на заданную 30-метровую глубину и добился нормального её удержания. Всплывать мы не стали, так как из-за выхода из строя шумопеленгатора, не могли уверенно судить об обстановке над нашими головами. Запросто могли при всплытии столкнуться с ледоколом.
Но вскоре поступил доклад об устранении неисправности привода вертикального руля, в отсек вбежал запыхавшийся боцман, и я передал ему вахту на горизонтальных рулях.
Минут через двадцать вошёл в строй и шумопеленгатор. Оценив надводную обстановку, мы всплыли. Сразу же с палубы осмотрели подводную часть кормы, создав для этого дифферент на нос, и установили, что правое перо руля отсутствует.
Когда, доложив о происшествии, мы ошвартовались к борту ледокола, адмирал пригласил в свою каюту комбрига с флагманским механиком и меня с командиром БЧ-V, где прошёл детальный разбор случившегося, во время которого адмирал не скупился на крупнокалиберные выражения в адрес нашей, как он выразился грёбаной банды.
Однако сложилось единое и единственное предположение, что правое перо изначально было плохо закреплено на валу или же там вообще отсутствовала контргайка. Во время отрыва лодки от берегового припая перо было слегка сдвинуто со своего места, а во время интенсивного маневрирования под водой окончательно соскользнуло с вала. И теперь на всю высоту ответственности встал провокационный вопрос: что теперь делать?
Или возвращаться в базу, не завершив так хорошо задуманное, или рискнуть в надежде на то, что ещё молодой и не до конца проверенный командир сможет довести дело до благоприятного завершения.
Лично я уже решение принял, но, не имея права его озвучить, просто сидел с сосредоточенным видом, чтобы меня не заподозрили в легкомыслии, и молчал, боясь спугнуть старших начальников. Им решать, так как они более ответственны. Адмирал долго сверлил меня пристальным оценивающим взглядом и, наконец, спросил: «Командир, сможешь управлять лодкой с одним левым рулем?»
– Смогу, товарищ адмирал, – ответил я как можно спокойнее.
Тогда адмирал вперил свои грозные очи в комбрига;
– Кириенко, ты всё это время был с командиром. Скажи, справится он?
– Справится, товарищ адмирал, – ответил комбриг, и я чуть не задохнулся от чувства глубокой благодарности.
Было принято решение: продолжить сдачу задач, если дополнительная проверка подтвердит возможность управления лодкой в подводном положении при отсутствии правого пера кормовых горизонтальных рулей.
До рассвета следующих суток провели зарядку аккумуляторной батареи и пополнили запасы воздуха высокого давления. Я же, собрав во втором отсеке механика со старшинами команд электриков и мотористов, провёл подробный инструктаж по действиям во время движения во льдах в режиме электродвижения, а командиру 1 отсека объяснил на какую величину и на какое время нужно открывать аварийные захлопки цистерны главного балласта № 1, чтобы при заполненном при этом десятом номере ЦГБ, лодка оставалась бы на ровном киле. Это я сделал потому, что уверенно предполагал, что нам в этом режиме придётся скоро идти.
На рассвете мы погрузились, поплавали под водой с изменением глубины погружения и убедились, что управлять лодкой при нашей аварии вполне можно, всплыли в позиционное положение, доложили результаты на ледокол и получили разрешение на выполнение учебной торпедной атаки. Атаку выполнили успешно. Всплыли и подошли к борту ледокола. Возвращаться в базу решено было под проводкой ледоколом, но на этот раз адмирал решил идти с нами на лодке.
После начала движения адмирал сказал комбригу: «Иди, Кириенко, отдыхай пока, а я тут побуду, я все бока уже на ледоколе отлежал».
Уходя вниз, комбриг пристально посмотрел мне в глаза, и я понял, что этим он предупредил меня, чтобы я не сплоховал перед адмиралом. А Попов после его ухода сказал мне: «Давай командир командуй сам и не вынуждай меня вмешиваться».
И мы шли. Я взял себя в руки, и уже почти забыл вскоре, что под козырьком стоит большой начальник. Когда же, пройдя десятимильный участок битого льда, мы стали приближаться к сплошному ледяному массиву, я перешёл на режим электродвижения и приказал принять балласт в СГБ № 10 и до такого же объема заполнить СГБ 1. Только после этого адмирал вылез из под козырька, встал на правом крыле мостика и долго изучающее осматривал обстановку. Потом спросил меня: «Командир, ты где этому научился?»
А я спокойно ответил: «В Северном ледовитом океане, товарищ адмирал».
И в первый раз увидел на лице Попова улыбку. В полночь он вызвал комбрига на мостик, а когда ушёл вниз, комбриг разрешил мне подмениться старпомом. В базу вернулись задолго до рассвета. Адмирал не поленился подняться наверх, и я понял, что моей швартовкой он остался вполне доволен. Но настроение моё от этого не улучшилось, так как я был уверен, что после всего случившегося, задачу у нас не примут.
Во время разбора в кают-компании плавбазы после большого разноса всех нас, участников этого ледового шоу, то есть меня, старпома, замполита и командира БЧ-V, а также и комбрига с начальником штаба и флагмехом, адмирал затих на несколько минут, что-то ворча неразборчиво себе под нос, и, вдруг совсем другим тоном спокойно объявил решение: «Экипаж лодки проявил хорошие знания и практические навыки, а также высокий моральный дух и мужество при фактической аварии. Авария произошла не по вине экипажа и не повлияла на выполнение поставленной задачи.
Поэтому задачу от подводной лодки надлежит принять с оценкой «хорошо», а неисправность горизонтальных рулей устранить в трёхнедельный срок своими силами с привлечением плавмастерской и местного судоремонтного завода.
В тот же день мы приступили к работам. В начале, конечно, обследовали подводную часть с помощью водолазов, которые установили, что отсутствует и не левом руле. Их просто не установили, когда лодка полтора года назад проходила докование. Новое перо руля и обе контргайки были изготовлены в течение трёх суток, а вот с установкой всего этого на место возникли проблемы.
Такую работу мог выполнить только плавкран, но таковой был только в морпорту, а исключительно суровые морозы бухту заковали на совесть. И ледокол «Хабаров», получив команду, срочно убыл спасать суда в район Первого Курильского пролива, а когда он вернётся, никто сказать не мог. Но положение спас старпом капитан 3 ранга Клюшкин.
Заходит он однажды ко мне в каюту и кладёт на стол какой-то раскрытый журнал. Смотрю и вижу интересные рисунки, в которых изображено как в стародревние времена в каком-то православном монастыре на звоннице устанавливают тяжёлый колокол с помощью системы из деревянных треног, блоков и верёвок. Идея была простая, и мы с большой поспешностью приступили к её осуществлению.
Был как раз солнечный морозный день и было в этот день захватывающее представление. Хоть кино снимай! На молу, на верхней палубе плавбазы и на льду бухты собрались толпы зевак из числа личного состава бригады и рабочих завода. Вокруг кормы нашей лодки большая полынья, которая на морозе парит, как кастрюля с супом. В эту полынью только что спустились двое лёгководолазов.
Вокруг полыньи стоят три пятиметровой высоты треноги из деревянных брусьев, укреплённых стальными балками полосового профиля. На верхушках треног тали, на которых висит перо горизонтального руля весом с тонну, а оттяжки держат по десять матросов. Старпом Вася Клюшкин в полушубке стоит на самой корме и, как дирижёр без палочки, руководит всем этим ансамблем.
На льду за кормой механик Горбовский Сан Саныч (везёт мне на знакомых Сан Санычей) с двумя полностью готовыми к спуску водолазами и доктор с медицинской сумкой. Я там же неподалёку в роли директора всего этого театра и замполит Светин при мне, мало ли чего.
Старпом доложил о готовности, я дал команду, и мероприятие началось. Талями плавно спустили перо в полынью, где с помощью водолазов и матросов на оттяжках его одели на вал и поставили на место. Потом так же опустили туда же контргайку, водолазы одели на неё большой тяжелый ключ с длинной рукояткой, от которой в противоположные стороны шли оттяжки. С помощью этих оттяжек, по сигналу руки водолаза, высунутой из воды, эту гайку и завернули до места. Таким же образом поставили контргайку и на левый руль. Прошло чуть больше часа, и работа закончилась.
Продолжение следует.
Обращение к выпускникам нахимовских училищ. 65-летнему юбилею образования Нахимовского училища, 60-летию первых выпусков Тбилисского, Рижского и Ленинградского нахимовских училищ посвящается.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории.
Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ.
198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
