В нашей жизни на всякие неудобицы бытует успокоительная поговорка: «всё проходит, пройдет и это». Да. Таких катастроф долго потом, до поры – до времени, больше не случалось. Но эхо от неё, как осложнение после тяжёлой болезни, продолжалось долго, то, затухая, то снова возникая. Но насовсем так и не затихло. Начало же этого столоверчения забыть трудно. Атмосфера на флоте сразу же помрачнела. Требовательность повысилась по всем направлениям. Сама по себе она всегда необходима; тут недоумений и, тем более, возражений быть не может. Но она должна быть разумной и целенаправленной, а не суматошной. А то ведь начали лупить всех сверху вниз ожесточённо и непредсказуемо. И это вошло на дальнейшие времена в норму, в практику, как возмездие за прошлые, настоящие и будущие грехи. Что бы и где бы не случилось: посадка ли на мель, столкновение ли двух судов, или просто касание грунта или друг друга, или какое-либо возгорание, или случайный выстрел при чистке оружия, - да мало ли чего, флот-то большой. Сразу же начиналась поголовная экзекуция. Как круги на воде распространялась она во все края: от Финского залива до Курил по долготе и от Кольского залива до Амурского залива и Бакинской бухты по широте. От всех поголовно начинали требовать повторные зачёты по уставам и наставлениям и бесчисленным руководящим документам. Повсюду шли строевые смотры с измерением расстояний от земли до нижних кромок шинелей. Политотделы одно за другим проводили партийные и комсомольские конференции, а в частях, сменяя одно другое, - партийные и комсомольские собрания. Всякие конкурсы и состязания на лучшего загребного или лучшего вперёдсмотрящего. Всё это изнуряло личный состав флота от матроса до офицера.
Но с другой стороны, и веселило иной раз, давая некоторую отдушину во всеобщей суматохе. Ведь находчивые флотские зубоскалы всегда могли на базе всевозможных нелепиц и бессмыслиц сотворить отменный анекдот. По этому поводу вспоминается Николай Конышев, которого я знал ещё по Полярному старшим лейтенантом, помощником командира ПЛ, а в 1959 году встретил в Совгавани, где он уже был командиром подводной лодки. Однажды поймал его на переходе из казармы на лодку инспектор-политработник из Совгаванской ВМБ и ну задавать всякие каверзные вопросы. Мол присутствуете ли вы на политзанятиях? – Да, – не моргнув глазом, отвечает Конышев, не менее двух раз в месяц. – А политинформации проводите? – А как же, конечно, провожу. – А в смысле новых форм воспитательной и идеологической работы что-нибудь у вас имеется? – Знамо дело, имеется, - Конышев ответствует. - Вот месяц назад у нас начала функционировать созданная нами школа нештатных очевидцев. Услышав это, инспектор аж раскраснелся от удовольствия, записал на ходу в свой блокнот и побежал докладывать выше о проделанной проверке. Не знаю, что там было с этими инспектором, но на Конышева командованию бригады из ВМБ вскоре пришла жалоба с требованием разобраться с хулиганствующим командиром. Комбриг и начпо сначала накричали и натопали на Конышева, но потом, устав и отдышавшись, изрядно посмеялись.
Абсурдный, парадоксальный, лукавый взгляд на обыденные предметы окружающего мира.
В другой раз нагрянул из штаба флота контр-адмирал Васильев, бывший тогда командиром Совгаванской ВМБ. Был обеденный перерыв, в каюте Конышева были ещё два командира – играли в нарды. И тут открывается дверь и входит адмирал. Все, конечно, вскочили по команде «Товарищи офицеры!» Выслушав рапорт Конышева, Васильев милостиво разрешил всем сесть и приступил к личной внезапной проверке того, как практически выполняется последний строгий приказ ГК ВМФ о хранении офицерами личного стрелкового оружия, сиречь пистолетов Макарова. И, естественно, начал с Конышева, как хозяина каюты. Вот и спрашивает его, грозно шевеля густыми рыжими усами. Ну, так где, товарищ Конышев, вы храните своё личное оружие? В чемодане, товарищ адмирал, отвечает тот как на духу. От этого ответа адмирал пришёл в шоковое состояние и некоторое время смотрел на него даже с некоторым испугом. Потом побагровел и уже грозно повторил свой вопрос: «Товарищ Конышев, вы, наверное, меня не поняли?.. Так вот я вас спрашиваю, где вы храните свое личное оружие?» «В чемодане, товарищ адмирал», – по-прежнему спокойно отвечает он. Тут адмирал, рассвирепев не на шутку, поднялся с табуретки и голосом, не предвещавшим ничего хорошего, сказал: «Ну что ж, давайте свой чемодан, ставьте на вот эту табуретку и показывайте, что у вас там». Конышев проворно выволок из-под койки свой чемодан, щёлкнул замками и открыл крышку. При этом все, и адмирал, и остальные присутствующие, буквально окаменев, вперили свои очи в нутро чемодана. А там поверх сменного белья лежал кортик. Никто не засекал время по часам, чтобы отметить, сколько длилась немая сцена, но она – эта сцена - была. Потом адмирал с облегчением сделал выдох, провел ладонью вниз по усам и спокойно сказал: И вышел из каюты.
Вот так в описываемое время понеслось сквозь годы, окончательно перемешавшись и трагическое, и драматическое, и комическое. Я же, как уже отметил, впервые с этой тенденцией столкнулся осенью 1955 года. И теперь, чтобы не повергнуть возможного читателя в уныние и, боже упаси, не привести его к прискорбным выводам, сообщаю, что российский флот изначально силён был не только мощью и совершенством своих кораблей, а более всего стойкостью его людей и способностью их всё преодолевать. Поэтому, при всём моём осуждении того жития и бытия, вся та панорама предстаёт в моей памяти все-таки в бодрых тонах. Всё, что тогда ни делалось, делалось в полном убеждении, что так оно и должно быть. И даже мысли мимолётной у большинства нас не было, чтобы нюни распускать, а было стремление выполнить всё, что велено, в лучшем виде. Тем более, что события те не были лишены и веселящих моментов, таких например, как инспекторская проверка той Бакинской бригады ПЛ Министерством обороны. Руководили инспекцией начальник ВМУЗ ВМФ и какой-то генерал-лейтенант из Прикаспийского военного округа. Проверяющих было не менее тридцати человек. Причём в морской форме, кроме начальника ВМУЗ вице-адмирала (фамилии не помню) было, наверное, человека два-три. Целую неделю мы перед ними, как говорится, на ушах ходили. И по тревогам бегали, и пожары тушили, и ныряли, и выныривали, и отвечали на любые каверзные вопросы. И вот представления закончились, и наступил судный день. Все офицеры были собраны в клубе части, а инспектора восседали за длинным-предлинным столом под красным сукном. Генерал-лейтенант называл очередного инспектирующего, который бодро вскакивал и по своей бумажке бодро и чётко докладывал всё, что усмотрело его зоркое око и услышало чуткое ухо. И постепенно душевный трепет заполнивший было наши души, начал отступать, а его место начал заполнять смех, который было мучительно трудно сдерживать. Эта мука усугублялась контрастностью выражений лиц у сидящих за длинным столом под красным сукном. У тех, кто был одет в зелёное сукно с красными просветами на погонах это выражение было укоризненно-торжественное, а у тех, кто в чёрной форме с чёрными просветами на погонах, как у подверженных щекотке. Даже вице-адмирал опускал иной раз голову, чтобы никто не увидел, как он борется со своей мимикой, подавляя смех. Сейчас я не могу воспроизвести всех прозвучавших тогда анекдотов.
Назову только два. Худой, как щепка, подполковник доложил, что он всю неделю по утрам бывал на всех лодках и обнаружил, что всю эту неделю на них отрабатывались только ещё первичные мероприятия по борьбе за живучесть и, несмотря на то, что флагмех всякий раз давал им высокую оценку, к вторичным мероприятиям на лодках так и не приступили. Но больше всех насмешил доклад полного круглолицего капитана, который проверял общий порядок на всей причальной линии бригады. Его очень возмутило, что когда от причала отходили шлюпки, то на них вместо команды «плыть!» или «грести веслами!» подавалась какая-то вульгарная, даже хулиганская, по его мнению, команда «Отваливай!». Однажды он даже задал вопрос по этому поводу проходящему мимо капитан-лейтенанту, и тот его заверил, что это правильная команда. А на вопрос, как тогда, по-вашему, будет команда «шагом марш!», тот на полном серьёзе ответил: «проваливай!» и ушёл своей дорогой. А ещё он слышал команду «суши вёсла» но, вопреки этому, не высохнувшими веслами начали грести. При этом докладе на лице капитана была такая обида, что казалось, он вот-вот скажет: «Товарищ генерал, куда мы попали? Нас тут, похоже, эти моряки просто дурачат». А по рядам слышались пыхтения. Это все слушатели изо всех сил
9.
Несмотря на вышеуказанное, Военно-морской флот СССР продолжал крепчать, наступая на пятки своему партнёру по соревнованию – американскому флоту. Во время моей службы на Северном флоте причальная линия в Полярном всё плотнее заполнялась корпусами подводных лодок, сначала 613 проекта, потом 611, 629. На подходе был уже 641 проект, а на слуху уже были атомные лодки. Из поля зрения окончательно исчезли лодки военного времени: «Сталинцы», «Ленинцы», так называемые «Катюши». А когда, пройдя североморский путь, я оказался на Тихоокеанском флоте, там тоже стали исчезать и «Щуки» и «Малютки», а на смену им, помимо только что перечисленных, начало расти число атомных лодок. Но при нарастании интенсивности и напряжённости боевой и политической подготовки, продолжали наблюдаться и отрицательные тенденции Они шли параллельным курсом и постоянно пересекались в опасной близости. Оглядываясь в прошлое, чтобы рассмотреть и понять, когда все это появилось и откуда, приходишь к выводу, что всё это нехорошее, мешающее дальнейшему движению вперед, началось давно – с самого начала роста нашего послевоенного флота. А вернее с того момента, когда ушёл легендарный министр ВМФ СССР Николай Герасимович Кузнецов, да и само министерство было ликвидировано. Трудно переоценить значение и заслуги этого человека. Даже грозный и беспощадный хозяин страны тов. Сталин ни разу не усомнился в нём, как он делал это по отношению к любому другому, и не опустил на него свою тяжёлую руку. Это сделали другие, и пришла эра Горшкова, совпавшая по времени с трагедией линкора «Новороссийск», когда размеренное поступательное движение флота к вершине его мощи сменилось на скачкообразное, неравномерное, с бесконечным реформированием.
В основном это сказалось на людской составляющей флота. Сколько помнится, кадровый состав его то разбухал, то сокращался до недопустимого минимума. К концу моей службы людей на кораблях чаще не хватало, и наступил такой момент, когда одновременный выход всего соединения подводных лодок в море стал невозможен. В море могла выйти от силы половина лодок, так как только в этом случае можно было обеспечить полный комплект офицеров, старшин и матросов. И всякому ясно, что когда в экипаже большая часть специалистов с других экипажей, то организация службы и слаженность работы сильно снижаются, что чревато всем чем угодно. Помнится, как в Магадане утонула лодка, к счастью не насовсем, только потому, что на ней оказался торпедист не с того поста, к которому он привык на другой лодке. Из-за часто меняющихся организационных тенденций, зачастую непродуманных, страдает сам кадровый вопрос. Только по Северному флоту можно привести массу примеров аварий, из которых большинство навигационного характера. И это не случайно. В то время штурманская специальность считалась почти второстепенной. Большее внимание сосредотачивалось на офицерах, имеющих непосредственное отношение к оружию: артиллерийскому, торпедному, минному. Поэтому командиры кораблей вырастали именно из этих специалистов. Тут мысль проста. Корабль – это носитель оружия, значит, на его мостике главным должен быть тот, кто рос и воспитывался рядом с оружием. При этом забывалось, что командир корабля сам ни орудие не наводит, ни торпеду из торпедного аппарата не выпускает. Командир управляет кораблём в целом. Он должен грамотно маневрировать и уметь принимать грамотное своевременное решение, для чего должен иметь развитое пространственно-тактическое мышление. А это как раз ближе к штурманской специальности.
За время прохождения мною службы на Северном флоте от штурмана до старпома, вся группа моих ровесников не потеряла ни одного минёра и ни одного артиллериста. А вот штурманов почти треть даже до старпомов не доросла из-за допущенных на их пути навигационных аварий и прочих случаев. Почему так получилось? Может быть, военно-морские училища штурманов готовили хуже, чем минёров и артиллеристов? Отнюдь нет. Просто служба штурмана, особенно на ПЛ, была значительно труднее. На лодке минёр, то есть командир БЧ-III, вахту ходовую на мостике нёс два раза по 4 часа в сутки. Оставшегося времени 16 часов у него вполне хватало на работу с подчинёнными и на личную подготовку, и на отдых. Штурман, т.е. командир БЧ-I-IV, также нёс ходовую вахту на мостике два раза по 4 часа в сутки. Но в дополнение к этому он нёс и штурманскую вахту. Ведь во время движения вблизи берегов он должен определять место через каждые 15-30 минут, а вне видимости, через каждые 1-2 часа. Потом после каждой смены с вахты на мостике ему требовалось не менее часа времени, чтобы восстановить на карте прокладку за те 4 часа, что он стоял на мостике, и заполнить навигационный журнал. Поэтому работу с подчинёнными он выполнял урывками, как и личную подготовку. На отдых же при плавании вблизи берегов ему оставалось практически 2 часа в сутки, а вдали от берегов 4-6.
Продолжение следует.
Обращение к выпускникам нахимовских училищ. 65-летнему юбилею образования Нахимовского училища, 60-летию первых выпусков Тбилисского, Рижского и Ленинградского нахимовских училищ посвящается.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории. Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
Мне, однако, запомнился первый свой летний отпуск в сорок восьмом, когда прошло лишь три года после окончания войны. В стране постепенно проходили мероприятия по укреплению экономического положения. Осуществлена отмена карточной системы, проведена денежная реформа, народное хозяйство интенсивно перестраивалось на мирное производство, планово велось восстановление разрушенных войной предприятий. Однако условия жизни народа по-прежнему оставались тяжелейшими. После благополучной, сытой Риги с её многочисленными магазинами, киосками, кофейнями, булочными, пирожковыми, закусочными, переполненными съестными всевозможными продуктами и промышленными товарами, где частный сектор, являвшийся главным источником этого изобилия, всё ещё преуспевал, хотя уже подвергался сильнейшему налоговому давлению, мой Углич, как и прежде, выглядел убого и бедно с пустыми прилавками магазинов до очередного «выбрасывания» дефицита, которым становился любой продукт или хозяйственный товар. В центральном городском продовольственном магазине, к слову сказать, называемом видимо, по странной аналогии, не имеющей на то оснований, я тогда заметил некоторую перемену: в винно-водочном отделе на всех полках до самого потолка красиво смотрелись бутылки «Столичной» с белой сургучной головкой, а в гастрономическом отделе точно также все полки были узорчато заставлены пирамидами, башенками, уступом и в ряд консервными банками камчатских крабов, с пугающим население изображением на этикетках неизвестных чудовищных моллюсков и уж совсем непонятным словом «СНАТКА».
Если с водкой было абсолютно всё понятно, и народ этот продукт разбирал достаточно охотно, то полки с крабами обходил стороной, не по доброму посматривая на эту «снатку» с удивлением и опаской. Ведь рекламы тогда никакой не было, и народ ничего не знал, что это и есть тот самый дефицит полезный продукт морского происхождения, да и под водочку очень даже хорошо подходит, к тому же мужскому организму весьма полезен для поддержания тонуса. По поводу надписи тогда никому было невдомёк, что странное название образовалось от недостатка пространства на консервной банке, в результате чего пропали первые три буквы от названия полуострова КAMCHATKA, написанного по-английски. В общем, хотели как лучше, а получился, как выяснилось значительно позже, новый брэнд камчатской известный теперь во всём мире.
Во время обучения в Нахимовском училище нам никакого денежного содержания не было положено, мы находились на полном государственном обеспечении. Для личных расходов в период увольнений какую-то наличность иметь было просто необходимо, например, на мороженое, на какой-нибудь аттракцион в парке, на пирожное с газировкой или, в конце концов, чтобы сфотографироваться. Мама, когда я учился уже в старших классах, из своего скудного учительского заработка иногда мне посылала рублей по десять-пятнадцать, и за это я ей был очень благодарен. Получилось так, что в свой первый отпуск по уже известному мне маршруту, но в обратном направлении, я отправился без единой копейки. Были ли у меня какие продукты на дорогу, я сейчас не помню, но вероятней всего, что Женя, провожая в дорогу, чем-то обеспечила. Из вещей нам разрешили взять форму № 2 и № 3, две пары ботинок: «хромачи» и «гады», а также рабочую одежду, полотенца и предметы личной гигиены. Все свои вещи положили в небольшого размера и очень удобные для пользования парусиновые мешки, называемые по морской терминологии кисами (ударение на второй слог). В последующие годы для поездки в отпуск большинство из нас, в том числе и я, приобрели личные чемоданчики. На проезд в общем железнодорожном вагоне или в IV классе на водном транспорте нам выдали ВПД (воинские перевозочные документы) и из расчёта на месячный срок отпуска по нормам суточного довольствия выписали ПА (продовольственный аттестат), который были обязаны отоварить в военкомате по месту прохождения отпуска. С проездными документами трудностей не возникало: предъявляешь в воинскую кассу своё требование на проезд, и взамен его тебе выдают проездной билет до места назначения. Получение продовольственного пайка согласно аттестату по нормам питания для нахимовцев в Угличском военкомате, прямо скажу, вызвало полное недоумение. В продовольственном отделе аттестат крутили-вертели и так, и сяк, даже принюхивались, сомневались, не поддельный ли. Наконец, сделали заключение, что из всего перечисленного в моём продаттестате у них в наличии только несколько наименований. Посоветовали идти на склад, где можно будет получить то, что есть в наличии. в этот день был закрыт.
Чувствуя какой-то подвох, граничащий с обманом, на следующий день я попросил маму сопровождать меня для похода в военкомат для выбивания причитающегося продовольственного пайка. На складе было сыро, пахло плесенью, залежалыми продуктами и крысами. Заведующим склада, которого все военкоматские работники с почтением называли начпродом, оказался необъятных размеров толстый и пузатый, с жирным загривком старшина. Небрежно взяв мой аттестат и не вникая в детали, категорически заявил, что он может отсутствующие на складе продукты заменить имеющимися в наличии. Сразу же выяснилось, что мяса нет никакого: ни свежего, ни солонины, ни в консервах, поэтому вместо него пойдёт солёная треска. О боже, опять рыба! Картошка на складе только сухая, она великолепно заменит все другие овощи. Правда, горох на складе имелся, и его оставили без замены. Из круп оказалась в наличии перловка, и она прекрасно пошла вместо риса, пшена, других круп и макаронных изделий. Многое из общего перечня, по утвердительному заявлению начпрода, на складе вообще не существовало. Что же нам с мамой оставалось делать? Пришлось вынужденно соглашаться на принятие компромиссного решения. Начпрод, правда, поинтересовался, как мы будем брать причитающееся продукты: по частям или возьмём всё сразу. Зачем, подумали мы, приходить ещё раз и волноваться по поводу отсутствующего продовольствия? Решили отовариться целиком на месяц всем тем, что есть в наличии. Оказалось, что полученные со склада продукты по объёму и массе превышают наши физические возможности всё унести за один приём. Поэтому возникла необходимость раздобыть какие-нибудь подручные средства, чтобы доставить весь месячный продовольственный паёк домой. Ведь одного только хлеба из-за отсутствия белого, а потому заменённого на чёрный весьма сомнительного качества, оказалось несколько буханок. Мне тут же пришлось, стремглав, бежать на берег Волги к дебаркадеру, где тогда группировались пацаны с тачками, предлагающие свои услуги в качестве носильщиков пассажирам с очередного парохода, для доставки их чемоданов, узлов и других вещей по городу. В крайнем случае, можно было использовать гужевой транспорт и взять извозчика, которые всегда находились на базарной площади. Такси тогда в Угличе и в помине не было.
В итоге, наша операция под условным наименованием «продпаёк», можно сказать, завершилась успешно. Я не могу сейчас припомнить, каким образом мама распорядилась всеми продуктами, но то, что хранение и использование их в течение длительного времени было крайне неудобно, так это, без всякого сомнения. В последующие годы наших каникулярных отпусков вместо продовольственных аттестатов нам стали выдавать денежную компенсацию стоимости продпайка на весь отпускной период. Возвращаясь к периоду летних каникул 1950 года, вспоминаю, что самым неожиданным и бесконечно потрясшим моё воображение событием этого отпуска явился великолепный подарок от мамы, который она загодя подготовила для меня. Мама не могла даже предполагать, что в это лето я буду иметь осеннюю переэкзаменовку по русскому языку, которая и для меня также оказалась страшной неожиданностью, но знала из моих подробных писем, что я обучаюсь в музыкальном кружке игре на аккордеоне. И вот, представьте себе, мама к приближающемуся моему пятнадцатилетию решила подарить настоящий аккордеон, точно такой же, как и тот, училищный. Ну, что тут скажешь, я был очень растроган таким вниманием мамы. Каким образом я мог отблагодарить свою дорогую и милую маму за такое чуткое и нежное отношение ко мне? На тот момент, наверное, только тем, чтобы не огорчать и не расстраивать её своими плохими результатами в учёбе.
Верюжская Александра Александровна. Углич. 1949 год.
Все каникулы, естественно, я посвятил повторению грамматических правил, написанию диктантов под руководством мамы, благо, что у неё учебников, в том числе и по русскому языку было видимо-невидимо, а в перерывах между занятиями игре на аккордеоне, исполняя только одну единственную мелодию, которую мы с Витей Кулагиным твёрдо освоили. Как только я брал в руки аккордеон и начинал играть свою нехитрую мелодию, мама всегда прекращала все свои дела по дому и с проникновенным благоговением и искренним вниманием становилась непременным и единственным моим преданным слушателем. Поскольку мама помимо других предметов в школе преподавала также пение, то у неё имелось большое количество пионерских песен с нотами, по которым я пытался кое-какие из них выучить, но у меня почему-то ничего порядочного не получалось, а при отсутствии музыкального слуха, как я понял несколько позже, самостоятельно подбирать мелодии так и не научился. В последующие годы, когда наш музыкальный союз с Витей Кулагиным распался, моё увлечение игрой на аккордеоне постепенно пропало. Однако мама, зная основы музыкальной грамоты ещё по гимназии, с помощью этого аккордеона продолжала в школе обучать пению своих учеников.
4. Шлюпочная подготовка.
По возвращению из отпуска наша четвёртая рота была отправлена в летний лагерь. К тому времени наш летний лагерь поменял свою дислокацию из устья Даугавы, с острова Мангали на остров Були, расположенный на более тихой, спокойной и свободной от большого судоходства реке Лиелупе западном притоке Даугавы, и с севера омывающим Рижским заливом.
Шлюпочная база летнего лагеря нахимовского училища на реке Лиелупе.
Здесь, на достаточно широком участке реки Лиелупе было удобно проводить занятия по первоначальному обучению гребле на вёслах, умению ставить паруса и ходить под парусом, совершенствуя навыки, делать повороты оверштаг и через фордевинд. По мере закрепления начальной подготовки и приобретения твёрдых и уверенных действий на завершающем этапе летних лагерных сборов обязательно проводились шлюпочные соревнования, комбинированные и многодневные так называемые крейсерские гонки с выходом в Рижский залив. На берегу реки Лиелупе было оборудовано место для стоянки наших плавсредств: нескольких десятивесельных катеров и, пожалуй, более двух десятков шестивесельных ялов. Тут же находился так называемый пост охраны плавсредств для наблюдения и связи, с выстроенной высокой мачтой, на которой поднимались сигнальные флаги расцвечивания для осуществления руководства шлюпками во время занятий. Для проведения необходимых переговоров непосредственно между шлюпками, как правило, использовался флажный семафор. Вся эта шлюпочная армада и другое вспомогательное оборудование требовали большого ухода и поддержания в рабочем состоянии.
Надо сказать, что шлюпочная подготовка для нас, нахимовцев, в течение всего периода обучения в училище была обязательной, и я даже не помню, чтобы кто-то по собственной инициативе уклонялся или попросту «саковал» от занятий на шлюпках, а тем более отказывался от участия в гонках. Даже Боря Леготин, выйдя из госпиталя и имея медицинское освобождение, всегда был с нами и не пропускал занятий. Пусть даже так, если он не садился на вёсла, то был вперёдсмотрящим, но чаще всего оказывался на корме, поближе к рулю, рядом со старшиной или командиром шлюпки. Мы вполне прилично не только распознавали флаги расцвечивания, но знали их однофлажное значение и даже некоторые двуфлажные сочетания, свободно пользовались на приём и передачу флажным семафором и азбукой Морзе с помощью клотика. Устройство шлюпки, оборудование и парусное вооружение практически закрепляли в ходе летней практики. Для меня, например, до сего времени помнятся команды: «Отваливай», «Уключины вставить, вёсла разобрать», «Вёсла на воду», «Суши вёсла», «Шабаш», «Вёсла под рангоут», «Вёсла на валёк», «Рангоут ставить», «Паруса поднять», «Поворот оверштаг», «Поворот через фордевинд», «Паруса долой». Остались на слуху такие названия, как, например, брештук, подлегарс, третная стропка, ракс-бугель, вант-путенс, кренгельс и бесчисленное множество других названий. Без всякого сомнения, шлюпочная подготовка развивала необходимые морские качества, укрепляла физическую выносливость и психологическую устойчивость.
Нахимовцы дружно выполняют команду «Навались!». (Из фотоархива нахимовца Артура Кондакова).
Помнится, что мне особенно по первоначалу с большим трудом приходилось научиться правильно грести на вёслах, чтобы было слаженно и одновременно со всеми. Поскольку моя травмированная левая рука всё ещё была немощная, то я приноровился садиться на место бакового по правому борту, где основная нагрузка всё-таки приходилась на правую руку. И, тем не менее, из-за своего малого веса, общей физической слабости и хилости для меня в первые годы все стадии гребли на шлюпке были просто-напросто не под силу. Нужно было, прилагая определённое усилие, когда основная длина весла находится на весу, поднять увесистое в несколько килограмм весло: одной рукой держать за рукоять, а другой поддерживать валёк и, не вставая с банки, вставить весло в уключину. Для удержания весла на весу в горизонтальной плоскости к воде также нужно было прилагать некоторые усилия, потому как даже уравновешенные вёсла, вставленные в уключины, должны были несколько погружаться в воду.
Продолжение следует.
Обращение к выпускникам нахимовских училищ. 65-летнему юбилею образования Нахимовского училища, 60-летию первых выпусков Тбилисского, Рижского и Ленинградского нахимовских училищ посвящается.
Пожалуйста, не забывайте сообщать своим однокашникам о существовании нашего блога, посвященного истории Нахимовских училищ, о появлении новых публикаций.
Сообщайте сведения о себе и своих однокашниках, воспитателях: годы и места службы, учебы, повышения квалификации, место рождения, жительства, иные биографические сведения. Мы стремимся собрать все возможные данные о выпускниках, командирах, преподавателях всех трех нахимовских училищ. Просьба присылать все, чем считаете вправе поделиться, все, что, по Вашему мнению, должно найти отражение в нашей коллективной истории. Верюжский Николай Александрович (ВНА), Горлов Олег Александрович (ОАГ), Максимов Валентин Владимирович (МВВ), КСВ. 198188. Санкт-Петербург, ул. Маршала Говорова, дом 11/3, кв. 70. Карасев Сергей Владимирович, архивариус. karasevserg@yandex.ru
